Зеленая ведьма: Попаданка для дракона

Пролог

Воздух в моем Саду Сердца висел свинцовым покрывалом, пропитанным сладковатой вонью разложения. Он был оскорблением. Напоминанием. Я стоял, впивая когти в собственные ладони до крови. Горячая, золотистая, она проступала сквозь чешуйчатую кожу. Передо мной, в этой оправе роскоши и силы, умирали Огненные Лилии.

Мои Лилии. Символ моего рода. Проклятый груз древних предсказаний об Истинной Паре.

Семь шагов до бездны.

Семь жалких дней до Бала Выбора Невесты – ослепительного фарса моей матери, Соларии. Триумфа, чьим пылающим сердцем должны были стать они. Огненные Лилии в полном цвету.

Но глядя на эти поникшие стебли, покрытые черными язвами лепестки, во мне поднималось не ярость. Сначала приходил страх. Осколки льда под чешуей. Страх позора. Страх увидеть в глазах отца, Ториана, немой приговор: «Неужели ты не способен?»

И тогда страх переплавлялся во всесокрушающую лютость. Белую, палящую. Ярость на немые цветы. Ярость на себя. Ярость на пророчество, превращавшееся в насмешку. Боль была не метафорой. С каждым увядшим бутоном что-то сжималось в моей жизненной силе. Древняя связь Крови и Камня делала Сад буквально частью меня. Умереть Лилиям – значило ослабеть мне, а может, и всему роду.

- Ну?! – мой голос прогремел, как удар гонга, заставив задрожать листву. Я повернулся, мой взгляд – щель зрачка в расплавленном золоте – впился в старого мага. Лираэндора. Моего последнего якоря в этом хаосе. - Отвечай! Уверен ли ты? Никто не может ничего сделать?

Лираэндор встретил мой взгляд без страха, но в глубине его глаз я прочел тщетность.

- Ваше Высочество… Жизнь уходит. Магия земли бессильна – земля здорова. Магия солнца лишь обжигает бледность. Даже ваша кровь… - Он поморщился. - …не пробудила искры. Они умирают. Не внемлют.

Каждое слово было ножом. Я снова отвернулся, но перед глазами вставали они. Солáрия. Ее лицо, искаженное гневом при мысли о провале ее праздника, ее вечном конфетти. Ее шепот, шипящий: «Позор! Нас осмеют! Род ослабеет!» И Ториан. Его молчание. Гора немого осуждения. Без Лилий – нет бала. Без бала – трещина в королевстве. Пророчество – прах.

- Есть… вариант, Ваше Высочество. - Голос Лираэндора прозвучал тихо, но четко, как удар клинка о камень.

Боль в груди сжалась в ледяной шар. Я медленно развернулся.

- Говори.

- Мы исчерпали арсенал академической магии, Ваше Высочество. Ритуалы Предков, силы Стихий, алхимию Крови – все тщетно. Остается... - Он делает паузу, кажется, даже ему неловко. - ...остается то, что мудрецы называют "Магией Первопричины". Не заклинания, не сила, а... понимание. Симбиоз. В старых свитках упоминаются подобные дары, но они редки как драконья слеза вне родных Пиков. Я... слышал о девушке в Вердании. Флорен. Ее дар – не магия в привычном смысле. Она... слышит растения. Говорят, она лечит не заклинаниями, а... разговором. Я отправил шпиона – не мага, садовника. Тот вернулся пораженный. Он видел виноградник, который вымерзал три зимы подряд. Она пришла, прикоснулась... и лоза ожила не по приказу, а как будто захотела сама. Это... это последняя гипотеза, Ваше Высочество. Не магия силы, но, возможно, магия... просьбы. - Он выдержал паузу. - Гонцы доставят ее за три дня, если не сломают шеи коням. Если прикажете… сейчас.

Согласиться? Доверить судьбу бала, мой престиж, эту боль… провинциальной знахарке? Унизительно. Рвущее душу унижение. Но взгляд упал на черные язвы на алом шелке. Выбора не было. Только отчаяние. Ярость вспыхнула, ледяная и режущая. Я расправил плечи, чувствуя, как тень моих крыльев накрыла жалкие остатки величия.

- Пусть привезут эту… садовницу! – слова вырвались ледяными глыбами. - Пусть мчатся, как от Пожирателя Теней! Гонцы доставят ее за три дня, если не сломают шею коням и не попадут в лапы горных троллей. У нее будет... один день. Один день, чтобы осмотреть Сад, понять масштаб катастрофы и начать действовать. Четыре дня до Бала – считая с завтрашнего утра. - Я подошел вплотную, и мои глаза пылали холодным пламенем.

- Но если к исходу четвертых суток Лилии не оживут… – Я выдержал паузу, наслаждаясь леденящей тишиной. – … то на утро пятых начнется ее вечная каторга. Сортировка лепестков для свадебного конфетти Солáрии.

Ярость вспыхнула с новой силой... Мысль о матери, ее истериках из-за идеального бала, ее вечном конфетти – все это слилось в один ядовитый клубок. Пусть эта неудачница... станет живым символом провала самого дорогого для Солáрии тщеславия. Пусть королевский двор видит ее вечно занятой этой унизительной, бессмысленной работой – напоминанием о том, что ее праздник был разрушен из-за ничтожества. И я... я сделаю так, чтобы Солáрия видела это каждый день. Вагоны? Да. Пусть ее праздничное безумие станет тюрьмой для этой девчонки.

Лираэндор склонил голову и исчез. Я остался один. Среди зелени, пахнущей смертью. Среди моих умирающих Лилий. Их немой вид отзывался болью в связанной с ними груди. Если она не сработает, эта боль станет вечной.

Где-то в далекой Вердании жила, не ведая, Флорен. Зеленая Ведьма.
Она была последним уголком в пепле моих возможностей.

И да, я ненавидел ее уже сейчас. Ненавидел за эту шаткую надежду. За то, что моя судьба, моя боль, мой позор зависели от нее.

Здравствуйте, дорогие читатели!

Добро пожаловать в мою новую книгу.

Надеюсь, она подарит вам много приятных моментов!

Буду рада вашим комментариям и оценкам!

Приятного чтения!

Глава 1: Пробуждение

Череп. Будто раскалывают изнутри ледяным клином. Сознание пробивается сквозь липкий мрак. Обрывки: мигающий курсор в отчете... шум прибоя за окном кабинета... - «Кофе. Срочно. Бюджет по киви... комиссия завтра...»

Веки налились свинцом. Силой воли приподнимаю их...

Где я?!

Никакого кабинета. Никакого моря. Низкий потолок из почерневших балок. Стены — грубые бревна, щели забиты мхом. Воздух густой, пахнет пылью, травами, сырой землей и кислой соломой. Резкий контраст стерильному озону моих оранжерей.

Лежу не в кресле, а на жесткой лавке. Подо мной — колючий соломенный матрас. Тусклый свет из крошечного грязного окна выхватывает убогость: стол в царапинах, трехногий табурет, плетеный коврик на земляном полу. На подоконнике — потрескавшийся горшок с растением, мясистые сиреневые листья. Незнакомый вид. Морфология атипична...

- Что за идиотский розыгрыш? — пытаюсь сказать. Но из горла вырывается посторонний голос — тонкий, испуганный писк. Не мое контральто. Холодный ужас. Это не мой голос!

Скрип двери. Входит старушка. Коренастая, в домотканом платье, мозолистые руки. Лицо в морщинах, глаза добрые, испуганные. Несет дымящуюся глиняную кружку.

- Ох, Флорочка, жива! Слава земле! — голос дрожит. — Голова болит? Напугала ты меня! Перестаралась с Виа вчера, вытянула из себя все соки. На, пей отвар. Мята, кора ивы, ромашка. Выпей да отдыхай. Похлебку сварю — сутки без крошки! - Шершавая ладонь трогает мой лоб. - Перестаралась... Говорила же, не насилуй дар... - Она поставила кружку на стол возле лавки и, обеспокоенно покачав головой, вышла, оставив меня наедине с хаосом мыслей.

«Флорочка? Флорен?» Мысли путаются. «Я Валя! Валентина Сидорова!» Щипаю запястье — больно. Не сон. Делаю глоток отвара. Горько. Пытка в висках чуть ослабевает. «Кора ивы... природный анальгетик. Фиксирую. Включи логику, Сидорова. Как перед комиссией.»

Дрожащими ногами иду к тусклому осколку зеркала в углу. Заглядываю...

Окаменела.

На меня смотрит незнакомка. Большие испуганные глаза. Длинные вьющиеся волосы. Лицо лет двадцати. Совершенно не мое. Мне тридцать пять. Директор дендрария. Седина от отчетов... Холодный пот. «Инфаркт? Кома?..» Слово из книг: «Попаданка. Блиииин.»

"Спокойно, — мысленно командую. — Факты. Я — Валентина Сидорова. Вчера: отчет по киви. Вечером... посылка. Старинная ваза... тяжелая. Орнамент — синие спирали по белому... гипнотизировал... Хотела рассмотреть после комиссии... Провал. Темнота. И вот... это." Возвращаюсь к лавке, опираясь о стол. Оглядываю лачугу. «Что за растение?» Директорский взгляд на сиреневый цветок. Неизвестный вид. Морфология листьев атипична... Любопытство пересиливает страх.

Машинально касаюсь прохладного мясистого листа.

УДАР.

ЧУЖАЯ АГОНИЯ, ВОРВАВШАЯСЯ В СОЗНАНИЕ:

«ЯРКО! ГОРЯЧО! РАЗРЫВАЕТ! ЛУННЫЙ ОГУРЕЦ Я! НОЧНОЙ! УБЕРИ ОТ СОЛНЦА! В ТЕНЬ! ВОДЫ! СУТКИ НЕ ПОИЛА! УМРУ!

- Ааах! — вопль рвется сам по себе. Отскакиваю, череп разрывается вдвойне. Комната плывет. Сердце колотится. - Отек мозга? Отравление? Психоз?! - Зажмуриваюсь, впиваюсь ногтями в виски. - Не может быть! Замолчи!

«УМРУ! УМРУ! УМРУ!» — назойливее, невыносимее.

- Черт! Допустим, ты реален! — шипю, задыхаясь. — ЗАТКНИСЬ! Уберу! Только прекрати! - Апокалипсис комнатных растений. Идеально.

Содрогаясь от остаточной боли, хватаю тяжелый горшок. Ставлю его на пол в самый темный угол комнаты, подальше от окна. Под горшком — смятая желтая бумажка. "Только для Флорен" — неровный почерк.

Довольное урчание: "Уф... не забудь полить..."

Сердце колотится, пальцы дрожат, разворачиваю записку. Моя интуиция сигнализирует: ловушка.

«Дорогая Незнакомка из Мира за Зеркалом,

Если читаешь — ритуал удался. Видела тебя во сне у синего моря. Ты стояла среди огненных лилий из стекла и стали — оживляла их касанием и языком цифр! Только ты, знающая тайный язык растений твоего мира, спасет наши Лилии.

Прости. Путь назад закрыт. Переход душ — раз в тысячелетие.

Я не сбежала от страха. Я бегу от кошмара. Три ночи подряд мне снились подвалы Солáрии. Она смеялась, а я сортировала лепестки... и они становились моей кожей... Вчера гонец Солáрии принес "предупреждение": "Готовься к подвалам. Через неделю". Он знал — я не смогу. Ритуал — последний шанс убежать, даже если тело останется...

Ваза... Я чувствовала ее силу сквозь миры! Она была маяком. Я вплела ее энергию в ритуал... Без нее связь невозможна. Ищи следы ее силы здесь.

Мой дар — Виа — твой. Ты чувствуешь растения: боль, нужды, жизнь. С его помощью поймешь болезнь Лилий. Исцелишь их. Верю.

Гонцы принца дракона Каэльгорна придут завтра. Не бойся. Иди с ними. В замок дракона.

ЗАПОМНИ: ТЫ — ФЛОРЕН. "ЗЕЛЕНАЯ ВЕДЬМА". Дочь Эллы. НИКТО НЕ ДОЛЖЕН УЗНАТЬ! Узнают — костер. Все напрасно. Костер!

- Серьезно? Драконы? Средневековье какое-то...

Имена:

- ГВЕНДА - доверяй, как родной.

- ОРВИН (садовник в Пиках) — найди. Поможет.

Удачи. Прости. Сожги записку СЕЙЧАС. Флорен.»

- Какого... ЧЕРТА?! — ярость обжигает грудь. – Сама сбежала от кошмара, а меня подсунула?! В чужое тело! Под нож дракону?! Вечность в подвале? Сортировать лепестки? – Леденящий ужас. – Спасибо, Флорен. Лучший подарок за отчет по киви. – Обвожу взглядом комнату. Взгляд цепляется за вышивку на занавеске — синие спирали. - Как на вазе... Связь. Очевидно.

- Паника — роскошь, — шепчу, крепко сжимая записку. — Действуй. Уничтожить улику. Быстро.

У очага под слоем золы — тлеющий уголек. Подношу бумагу. Она вспыхивает жадным пламенем. Пепел рассыпается серой пылью. Наступает тишина, нарушаемая лишь потрескиванием угля и собственным тяжелым дыханием.

- Чужие! Тяжелые! Страшно! — пронзительный визг Огурца рвет тишину. И тут же, словно в ответ, за окном — топот копыт. Ржание. Лязг доспехов.

БАМ. БАМ. БАМ.

Глухие. Металл о дерево. Каждый удар — прямо в ребра. За окном — нервное ржание, слышны приглушенные голоса.

Глава 2: Драконьи гонцы

БАМ. БАМ. БАМ.

Удары сотрясали стены. Казалось, дубовая дверь вот-вот разлетится под натиском. За окном прозвучал грубый окрик: «Открывай, именем Его Высочества!» — голос напоминал скрежет камня по железу.

Гвенда метнулась к двери, лицо её посерело от ужаса. Я застыла у очага, вцепившись в грубую ткань юбки. Рыцари. Уже здесь. Четыре дня сжались в четыре удара сердца.

Скрипнул засов. Дверь распахнулась, затопив хижину слепящим светом дня. В проёме замерли две фигуры, заполнившие его собой.

Гонцы Каэльгорна.

Они не вошли — вторглись. Первый — исполин в латах чернее воронова крыла, с глубокими шрамами на нагруднике. Лицо скрывал шлем, но даже сквозь узкую прорезь чувствовался мёртвенный взгляд. На груди — вычеканенная лилия в когтистой драконьей лапе. Печать принца. Второй — ниже, строен, но столь же угрожающ. Его стальные доспехи светились холодным серым, шлем был снят, обнажая лицо с острыми скулами и неподвижными, словно у хищника, глазами. От них тянуло холодом металла, конским потом и гарью.

- Флорен, дочь Эллы? — голос серого рыцаря был ровен, как зачитываемый приговор. Его безжизненный взгляд ощупал меня. Как товар на осмотре.

Я кивнула, спазм сдавил горло. Ты — Флорен. Только Флорен. Мысль отбивала такт бешено колотящемуся сердцу.

- По приказу Его Высочества вы немедленно следуете в Хрустальные Пики. Никаких отсрочек в деле жизни Лилий. Собирайтесь. Время истекает. - Фраза повисла в воздухе как приговор. Черный рыцарь шагнул через порог, его сапоги глухо бухнули о земляной пол.

В тот миг, когда его сапог коснулся порога, Печать на нагруднике вспыхнула багровым светом.

ВИИИИЗГ!

Взрыв белой, рвущей боли. Это было чужое отчаяние, ворвавшееся в мозг. Агония лилась через проклятый символ! Печать превратилась в раскалённый клинок, пронзивший мой дар. Я вскрикнула, согнувшись, едва не рухнув. Зрение заволокло кровавой пеленой:

Лилии! Они гаснут. Сейчас!

Боль отхлынула внезапно, оставив нывшую пустоту и тошноту.

- Притворяется? — бросил серый, голос капал ядом.

Черный рыцарь замер. Взгляд метнулся с моей фигуры на тлеющую Печать.

- Реагирует на Печать... Не трогай. Пусть Высочество разбирается.

Гвенда ринулась ко мне, руки тряслись.

- Флорочка... родная... — голос сорвался. Она судорожно запихивала в холщовый узел мяту, хлеб, мазь. Вжала в мою ладонь гладкий камешек со спиралью. - Настоящая... велела... Держись — выдохнула она. В её глазах читалось: Знаю. И всё же...

Позволила накинуть поношенный плащ. Когда она завязывала тесёмки, шершавые пальцы коснулись шеи. Подняла глаза — бездна тоски. Знает. Знает, что я не её девочка. И всё же — немыслимая нежность. Защитить обеих — не в её власти.

- Дочка... — прошелестели её губы. - Вернись. - Сунула узелок, ладонь впилась в мою руку, потом разжалась. Слезы прокатились по морщинам, но она резко отвернулась. Никакой слабости.

- Кончено — чёрный рыцарь властно взял за локоть, развернул к выходу.

Бежать? Куда? В чужой лес? Эти двое жаждут повода для клинка. А Гвенда... Выбора не осталось.

Оглянулась в последний раз. Гвенда сгорбилась у очага, подавляя рыдания. Лунный Огурец в углу — листья сжались в комок ужаса. "Страшно..." — донесся мысленный стон.

- Прощай — шепнула в пустоту.

Рыцарь вытолкнул наружу. Серый уже держал двух коней, нервно бивших копытами. Солнце ударило в глаза. Порог хижины — граница миров.

Чёрный рыцарь подхватил меня, поставил на круп вороного коня перед серым. Металл впился в спину.

- Держись — бросил серый, садясь в седло. Его зрачки сузились в вертикальные щели. - Путь жесток. Остановок не будет.

Чёрный вскочил в седло. Взгляд упёрся в дымчатые громады Хрустальных Пиков.

- Вперёд! — прогрохотал его голос.

Конь рванул так, что мир кувыркнулся. Вцепилась в ледяные латы. Земля Вердании, Гвенда — исчезали в пыли. Лес — зелёная стена. Спрыгнешь — умрёшь. Латы — стальные тиски. Шанс в бегах — призрак. Договориться с драконом — безумная ставка.
В ушах:

С этого галопа и начался мой ад.

Глава 3: Дорога в Хрустальные Пики

Бешеная гонка. Мир превратился в мелькающую, тряскую карусель, где мои внутренности тихо восставали. Мысли путались, расползаясь как дым от костра Гвенды. «Флорен, дар – супер, – мысленно бубнила я, вцепившись в ледяные латы Статуи, – но инструкцию «Как не разбиться вдребезги в драконьем экспрессе» ты забыла приложить!» Его вороной конь под Серым Рыцарем (мой личный «водитель», Статуя – этакая гора с глазами-щелками вместо лица) мчался, словно за ним гнались фурии с горящими вилами. А Горгулья (вечный шлем, фыркающая походка и аура вечного недовольства) маячил сзади, как зловещий буксир, тащащий меня в ад. Этот драконий трэш-туризм начинал меня бесить.

Затылок все еще ныл – эхо того мерзкого контакта с Печатью Горгульи. В ушах стоял тот жуткий визг Лилий. «Соберись, Сидорова, – прорвалось сквозь хаос. – Ты не багаж, ты… стратегический актив! Хотя бы по версии этой беглянки Флорен.» И понемногу знакомый директорский азарт начал вытеснять панику. Я же Валентина Петровна Сидорова! Та самая, что ставила на место буйных ботаников и сводила концы с концами в бюджетах, которые норовили разбежаться, как тараканы от света! А тут меня везут, как мешок дешевого торфа, игнорируя все законы эргономики и логистики. Хотя… торф хоть полезен.

Леса Вердании сменились холмами, покрытыми травой такой нереально зеленой, что казалось – кто-то переборщил с фотошопом. Наконец, привал у ручья. Горгулья грубо спихнул меня наземь. Ноги подкосились, я едва не шлепнулась в грязь. Элегантно, ничего не скажешь.

- Четверть часа. Кони падают, – его голос пробился сквозь шлем, будто гравий по жести. – Не больше. - Его скакун, покрытый липкой пеной, тяжело дышал, бока ходили ходуном. Статуя молча поил своего, но его взгляд не отрывался от меня. После того инцидента с Печатью, он смотрел на меня, как на ядовитый гриб редкой красоты – и интересно, и опасно. Его рука так и норовила лечь на эфес меча. Горгулья что-то бубнил себе под забрало: «…пылала, как чертово горнило… Солáрия шкуру спустит…» Веселенькие перспективы.

Итак план. Пункт первый: Разведка. Хоть что-то подконтрольное. Ручей журчал невинно. Растения – диковинные: гигантский подорожник с фиолетовыми жилками, похожими на варикоз старой груши («Пузик» – имя прилипло само), кусты с серебристыми листьями, от которых пахло мятной жвачкой («Зеленюк»). Пункт второй: Тренировка Виа. Начнем с легких. Подошла к Зеленюку.

Коснулась листа. В сознание прокрался ленивый зевок: «Солнышко… печет… водички бы…» Никакой адской боли! Просто легкое недовольство, как у кота, которого разбудили. «Ура! Контакт! Привет, Виа, поработаем?» – внутренне ликовала я. Зачерпнула воды, полила корни. Теплая волна благодарности: «Ахх… легче…» Листья расправились, серебро заиграло, будто вымытое. Я не сдержала улыбку. Работает!

- Ну? – кивнула я на оживший куст, ловя ледяной взгляд Статуи. – Тренировка! Без этого как я ваши проклятые Лилии за день реанимирую? Тратить время дракона на траву? Или сразу к делу? - Статуя не ответил, но уголок его каменного рта, кажется, дрогнул на миллиметр. Горгулья фыркнул – на этот раз явно со смешком. Прогресс.

Потрогала Пузика. Тонкий, возмущенный голосок: «Ой! Кто лезет?! Спать мешаешь! Тот, с копытами, чуть не раздавил! Болван!» Я фыркнула. «Извини, Пузик. Я Флорен. Конь – не со зла. Цел?» «Фло-рен? Жив… пока… Но шумно! Страшно!» Фиолетовые прожилки пульсировали тревожно. Пузик оказался сплетником. Я машинально вертела в пальцах гладкий камешек от Гвенды с синей спиралью. Он был… теплым. Как глинтвейн в холодный вечер. Странно. И приятно.

Внезапно:
«СКУЧНО-О-О! ГВЕНДА ПОЛИЛА КИСЛЯТИНОЙ! ТВОЮ ВОДИЦУ ХОЧУ-У-У!» – оглушительный мысленный вопль врезался в мозг, как топор.

Я вздрогнула так, что камешек чуть не выпал.

- Огурец?! Ты откуда? – прошипела, чувствуя, как Статуя напрягся.

«ДА! СКУЧНО! ВОДЫ! КИСЛЯТИНА – ФУ!» – настаивал он, не умолкая.

«Позже, – мысленно пообещала, стараясь не шевелиться. – Гвенда позаботится».

«Фу… протухло…» – недовольно буркнул Огурец и, слава земле, отключился.

Дальнобойность дара... Это не впечатляет, это пугает. Как он нашел меня? Как маяк? И тут память подкинула образ: синие спирали на вазе, такие же, как на камне Гвенды, который сейчас теплился в кармане. Энергия ритуала. Она связала нас? Огурец был в той комнате, впитал часть силы портала? Теперь он — якорь в родном мире, его голос пробивался сквозь мили, как луч сквозь туман.

Статуя рявкнул:

- Время! На коня!

- Минуточку! – огрызнулась я, отрывая палец от Пузика с легким чувством вины. – Завершаю переговоры о… э-э-э… поставках критически важной ботанической информации!

Статуя замер. Горгулья издал звук, похожий на лопнувший пузырь в болоте. Смех? Надеюсь. Я мысленно послала Пузику прощальную волну грусти (он ответил сонным мурлыканьем) и с трудом вскарабкалась на коня. Каждая мышца вопила.

- Минуты две потеряли, – сухо бросил Статуя.

- Зато теперь я знаю, где растет ягода, которая спасет вас от последствий вашей походной баланды! – парировала я, пытаясь устроиться поудобнее. – И оптимизируйте график! Кони – не вечные двигатели, пассажиры – тем более. +5 минут на привал для стратегического отдыха и ботанической разведки! Иначе эффективность – ноль!

Статуя развернул коня и рванул вперед так, что мир снова поплыл. Но его плечи, мне показалось, слегка дернулись. Горгулья фыркнул – снова со смешком. Маленькая победа в этом драконьем квесте.

К вечеру мы ввалились в лагерь у самого подножия Хрустальных Пиков. Они нависали ледяными громадами, будто зубы какого-то космического зверя. Воздух… был другим. Пах озоном, как после грозы, и древним камнем. И вибрировал. Тихо, но ощутимо. Магия дракона, – догадалась я, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Камешек в кармане излучал ровное, успокаивающее тепло. Я была выжата как лимон после отчетного квартала, но довольна. Паника отступила перед азартом первооткрывателя и менеджера. Я нашла общий язык с местной флорой! И вывела из состояния вечной бронзовой статуи пару драконьих терминаторов! Пусть молчат, но факт зафиксирован.

Глава 4: Каменное бремя

Гранит Зала Предков леденил ладонь. (Где-то внизу, глухо звучал лязг решетки. Вассалы. Вечный гул муравейника под ногами). Я стоял у окна, впиваясь взглядом в багрянец заката над Пиками. Их ледяные клыки — не успокаивали, а напоминали о вечном грузе. Воздух был густой, прогорклый от озона и пыли веков. Как мысли. (И этот проклятый зуд под лопаткой, где старая чешуя отходит после стычки с горным троллем...)

Тук. Тук. Тук. Глухой стук посоха о базальт. Отец. Ториан. Замер. Его молчание — плотнее скалы. Сдавило грудь, пока не развернулся.

Взгляд — сталь, выдержанная в тысячелетних ледниках. Ни тепла. Лишь холодный расчет Владыки Пиков. Ожидание. Всегда ожидание.

- Клан Горлумнов. — подземный грохот его голоса. Никаких «сын». - Дань прекратили. Забились в щели, как крысы и шепчут о немощи Дома Черных Драконов. О том, что Лилии гаснут... а с ними наша мощь.

Немощь. Слово повисло, ядовитое, обжигающее язык. Внутри — расплавленный свинец гнева рванулся к горлу. Горлумны... жалкие троглодиты!

- Забыли вкус драконьего пламени? — рев мой сотряс гербы, сбивая древнюю пыль. Чешуя под кожей заструилась огнем, жаждая вырваться, спалить! - Напомню. Покрою пеплом их норы!

Ториан не дрогнул.

- Пепел — доброе удобрение. Но сыпать его надо до всхода сорняков мятежа на других склонах. - Взгляд, тяжелый как обвал, скользнул к Саду. - Бал — выбор твоей невесты. Должен стать демонстрацией неугасимой силы Монтфортов. Лилии обязаны возгореться. Иначе Горлумны — лишь первая трещина. Их шаманы чуют дрожь камня, слабость уз Пиков. Увядшие Лилии — надо восстановить наше величие. - Повернулся уходить. - Мать ждет. Она... вне себя. - Никакого сострадания. Констатация новой головной боли. (Ее истерики... хуже осады троллей).

Едва шаги затихли, воздух пропитался удушливой сладостью духов и звоном — нервным, как бьющееся стекло. Солáрия.

Впорхнула, ядовитая змея в платье из пламени и лунного шелка. Красота — ослепительная, безупречная, мертвая.

- Каэльгорн! Драгоценный! — ее голос — шелковый кинжал с ядом. — Мастер церемоний — в панике! Четыре дня! Четыре! Ткани — пропали! Оркестр — не играет! - Заломила руки, симулируя обморок. - А конфетти! — визг. — Должен быть безупречным! Каждый лепесток — алый, как свежая рана! Иначе, что подумают? Эти... Горлумны?! Что Дом Черных Драконов, Монтфортов, выдыхается? Цветы взрастить не в силах?! - Вечный фарс. Ее тщеславие — важнее трещащего королевства. - Весь двор! Бал должен сделать ТРИУМФ! Иначе... — в глазах мелькнула подлинная звериная ярость, — ...эти твари решат, что им все дозволено! А эти Лилии! Гниющие уродцы!

- Лилии воспламенятся! — прорычал я, гранит под ногами впитывая жар моего раздражения. (Челюсти свело так, что хрустнуло). Вечное конфетти! Пока пророчество крошится в пыль!

- Но когда, сынок? Когда?! — ледяные пальцы впились в запястье. (Как тогда, в семь лет, когда тащила примерять дурацкий бархатный камзол). Сдержал вздрагивание. Прикосновение морского слизня. - Эта твоя... шептунья! Эта «Ведьмочка»! Шпионы докладывают — они устраивают привалы! Она копается с придорожным отребьем! Время утекает, Каэльгорн! Сквозь пальцы!

Флорен. Имя вспыхнуло углем ярости и... смутного тяготения. Близко. Завтра на рассвете. Последняя ставка Лираэндора... а она возится с бурьяном? Гнев взметнулся — белый, палящий. (Как вечная капель в Соборе Предков, сводящая с ума!).

- Она будет здесь завтра на рассвете, — слова упали каменными глыбами. - День. Один. Если не справится... - Не договорил. Удел неудачницы известен. (Сортировка лепестков... вечность под присмотром Солáрии...)

- О, я устрою ее! — сладостная жестокость зазвенела. — Для нее есть местечко... рядом с печами конфетти. Там так жарко от огня... и слышен каждый удар молота, дробящего алую шелковицу в пыль. Очень… назидательно. - Улыбка — чистый яд. Провал бала требовал козла отмщения. Живого. (Ее глаза уже видели эту картинку — и радовались).

Исчезла. Оставила шлейф духов и свинцовую тяжесть. Я остался. У окна. Багрянец сумерек сгущался, как кровь в ране. (Почему этот цвет напоминает ее проклятое платье?) Гранитная ноша давила на плечи, въедаясь в позвонки.

Истинная Пара. Проклятое пророчество. (Запах духов смешался со сладковатой вонью Сада в ноздрях). Ключ к силе, вплетенный в Кровь и Камень. Веками искали ТУ. (Вспышка: алый лепесток, черная язва на нем — как глаз). Лилии — первый проблеск... и укор. Они чахнут. (Треск! Камень под ногой? Нет... в груди). Что, если это мираж? Ложь для дряхлеющих драконов? (Прах. Как тот пепел Горлумнов, о котором врал отцу). Тогда наша мощь — мираж. Право на Пики — пыль. Горлумны — начало конца.

А теперь... эта прополка грядок. Последняя ставка старика. «Дар ее уникален, — шептал в памяти голос Лираэндора. — Не властвует, а внимает. Может, Лилиям нужно... понимание?» Понимание? От деревенской девченки? (Ставка? Плевок в пустоту!). Истинная Пара? Бал невест? Бред! Где ты, Лираэндор? Роешься в пыльных свитках, пока я несу эту глыбу? Или вера твоя — предсмертный бред старика?

Боль. Острая, рвущая. Кулаки сжались — когти впились в ладони. Теплая золотистая кровь проступила сквозь кожу. (Глупо. Но боль... настоящая). Не только ярость. Боль Сада. Моя агония. С каждым угасающим бутоном что-то рвалось внутри. (Связь... древняя, проклятая пуповина). Ослабевала хватка с камнем Пиков, с самой сердцевиной силы.

Не выдержал. Покинул гнетущую твердь Зала. Ноги понесли туда. В Сад Сердца. Воздух обволок лицо влажной, сладковато-тошнотворным саваном разложения. (Пахло, будто смешали духи Солáрии с гнилью... и пролили). Мои Лилии. Символ. Проклятая надежда. Каждый стебель — поникший остов. (Как скелеты драконов в Пещере Предков). Алый шелк лепестков, изъеденный черными язвами. Их немой стон вибрировал в костях — тонкий, высокий звон смерти. Подошел. Споткнулся о неровность плиты — сердце екнуло. К самой величественной. Пальцы... сами протянулись… коснулись холодного стебля.

Глава 5: Замок Хрустальные Пики

Конь подо мной споткнулся, выбивая последние клочья воздуха из легких. Мы мчались не «как от Пожирателя Теней» – мы мчались так, будто сам Пожиратель был у нас на хвосте и страшно злился, что обед удирает. Горгулья (мой персональный мрачный буксир) и Статуя (мой «водитель», чьи латы к концу пути вросли мне в спину, как вторая кожа) не снижали скорость даже перед циклопическими воротами замка. Ворота – не то слово. Это были челюсти. Челюсти из черного, отполированного временем и, вероятно, драконьими хвостами, камня. Они зияли в скале, обрамленные резьбой, изображавшей драконов, пожирающих что-то невнятное, но явно несчастное.

– Его Высочество ждет! – рявкнул Горгулья куда-то вверх, в сторону зубчатого парапета, где маячили фигуры в доспехах попроще, но не менее угрюмых. Его голос, искаженный шлемом, эхом отразился от каменных глоток ворот.

Щ-КЛАААНГ! Массивные створы начали медленно, со скрежетом, смыкаться за нами, как только мы влетели внутрь. Звук был таким окончательным, что у меня похолодело все внутри. Ловушка захлопнулась. Добро пожаловать в ад, Флорен Сидорова. Срок годности твоей свободы – один день.

Но мысли о подвалах Солáрии и драконьем дедлайне тут же потонули. На меня навалилось оно. Не шум – тишина. Густая, тяжелая, как расплавленный свинец. Не холод – ледяное, безжизненное давление. Виа.

Обычно Виа – это шепот, гул, песня жизни. Травы, деревья, даже упрямый Лунный Огурец – все они звучали. Пусть иногда визжали, как оголтелые, но звучали! Здесь же... Здесь была глухота. Каменная. Абсолютная. Замок Хрустальные Пики не просто стоял на скале. Он был скалой. Вырубленный, выдолбленный, отполированный. И каждая его плита, каждая колонна, каждый уступ вопияли в моем даре одной и той же немой, давящей песней:

СТАРОСТЬ. ТЯЖЕСТЬ. ВЕЧНОСТЬ. ХОЛОД.

Это был не шепот камней, как в горах по пути. Это был рев ледника, загнанный вглубь и замороженный в тишине. Давящий. Вымораживающий душу. У меня закружилась голова, затошнило. Я вцепилась в гриву коня, пытаясь дышать. Воздух был чистым, разреженным, пах озоном, как после сильной грозы, и... пустотой. Ни пылинки жизни, кроме нас, жалких человечков, и наших коней.

– Слезай, – бросил Статуя, уже стоя на земле. Его голос прозвучал приглушенно, словно сквозь вату этой каменной немоты.

Я сползла, вернее, рухнула с коня. Ноги, затекшие и дрожащие, едва держали. Я оперлась о холодную стену... и едва не отдёрнула руку. Камень здесь не просто молчал. Он высасывал. Как сухая губка – тепло, силу, саму жизнь. Тонкий, ледяной ток тянулся из пальцев вглубь монолита. Проклятые драконы. Они не просто строят из камня. Они его... подчинили?

– Двигайся, – подтолкнул меня Горгулья. – Не задерживай процессию.

Мы шли по мощеному двору, окруженному башнями, которые впивались в свинцовое небо, как копья. Окна-бойницы смотрели сверху бездушными черными щелями. Ни единого растения. Ни кустика, ни травинки. Только камень, камень и еще раз камень, отполированный до зловещего блеска. Давящая аура замка усиливалась с каждым шагом. Виа кричала внутри тишиной, предупреждая: Беги! Здесь нет места живому! Даже камешек Гвенды в моем кармане, обычно теплый и успокаивающий, казался ледяным.

– Его Высочество примет тебя завтра на рассвете, – процедил Статуя, останавливаясь перед еще одним, меньшим, но не менее неприступным порталом. – До этого – твоя вотчина. Сад Сердца. – Он кивнул куда-то направо, где узкая арка вела... вглубь еще большей каменной глыбы. – Орвин ждет. Он покажет. Не вздумай сбежать. Стены... бдительны.

Он произнес это без угрозы, как констатацию факта. От этого стало еще страшнее. Горгулья фыркнул – звук, похожий на лопнувший мех. Они развернулись и ушли, их шаги гулко отдавались под сводами, пока не растворились в каменной пасти какого-то коридора.

Я осталась одна. Посреди каменного мешка. Давление Виа сжимало виски тисками. Сад Сердца. Название звучало как злая насмешка. Какое сердце может биться в этой каменной гробнице? Я сделала шаг к арке, чувствуя, как каждая клеточка тела вопит против этого. Вдруг...

– Флорен? Дочка Эллы? Это ты? – Голос. Теплый. Низкий. На удивление... живой. Он прозвучал как глоток горячего чая в ледяной пустыне.

Из тени арки вышел человек. Невысокий, плотный, в грубом холщовом фартуке, перепачканном землей (земля! здесь?!), и потертой кожанке. Лицо – морщинистое, как печеное яблоко, обветренное, но с добрыми, очень усталыми глазами цвета лесной чащи. В его густых седых бровях застряла былинка. Он вытирал руки о фартук, оставляя новые грязные разводы.

– Орвин? – выдохнула я, имя всплыло из записки настоящей Флорен. «Найди. Поможет».

– Он самый, дитятко, он самый! – Он улыбнулся, и морщины разбежались от глаз лучиками. – Гвенда писала, что ты едешь. Господи, до чего ж тебя помяли! – Его взгляд скользнул по моей запыленной, помятой одежде, по лицу, которое, я уверена, выражало полную катастрофу. – Ну, идем, идем, не стой на сквозняке! Холодина тут, хоть и лето на дворе. Каменные стены – ледники, ей-богу. – Он засеменил вперед, махнув мне рукой, чтобы следовала.

Я шагнула под арку, вслед за ним. И – о чудо! – давление Виа… слегка ослабло. Не исчезло, нет. Каменная глухота все еще висела свинцовой пеленой. Но теперь в ней чувствовался... слабый, дрожащий пульс. Что-то живое. Крошечное. Глубоко под камнем. Или за ним?

Орвин вел меня по узкому, слабо освещенному коридору. Стены были грубыми, неотполированными, местами покрытыми темным мхом.

– Не пугайся вида Сада, дитятко, – заговорил он по дороге, понизив голос до доверительного шепота. – Видал я их много, садовников, что Его Высочество привозил. Сильных магов, принцесс кровных... Всех. – Он тяжело вздохнул. – Всех, как один, вид Сада... сражал наповал. А ты и так с перепугу, поди, белее стены. Но ты... ты другая. Гвенда писала... – Он обернулся, его усталые глаза внимательно изучили мое лицо. – ...что у тебя Дар особый. Слышать. Не командовать, а слушать. Так?

Глава 6: Сад Сердца

Запах ударил, как кулаком в солнечное сплетение. Тот самый, сладковато-тошнотворный, знакомый по видению от настоящей Флорен. Но вживую он был в сто раз хуже. Он висел в воздухе густым, липким туманом – смесь гниющей плоти, переспевших фруктов и какой-то химической сладости, словно кто-то пытался замаскировать смерть духами и потерпел жалкую неудачу. Я зажала рот и нос платком, сдерживая рвотный позыв. Орвин рядом лишь тяжело вздохнул, его усталое лицо стало еще мрачнее.

– Вот они, дитятко, – прошептал он, шагнув вперед. – Наши бедные красавицы...

Я переступила порог – и мир перевернулся.

Сад Сердца.

Название предполагало жизнь. Пульсацию. Цветение. Здесь же царила позолоченная агония.

Пространство было огромным, высеченным прямо в скале. Высокий стеклянный купол, затянутый слоем грязи и пыли, пропускал лишь жалкие лучи умирающего света. Они падали на... кошмар. Ряды мраморных грядок, когда-то, наверное, безупречных. Теперь они были заполнены не цветами, а мучениками.

Огненные Лилии.

Я знала, что они должны быть алыми. Пламенными. Как маленькие солнца. Но то, что я увидела, было похоже на гниющие трофеи из сна настоящей Флорен. Высокие, когда-то гордые стебли поникли, как сломанные шеи. Крупные, шелковистые лепестки, которые должны были пылать, были покрыты черными, расползающимися язвами. Язвы пульсировали – нет, не жизнью. Каким-то мерзким, чужим движением. Они пожирали алый шелк, оставляя после себя липкую, бурую слизь. Листья скручивались, желтели по краям, покрывались мертвенными пятнами. Воздух над грядками дрожал от мошек, слетевшихся на пиршество разложения. Лишь древний плющ, столетиями ползущий по северной стене, казалось, оставался равнодушным к общему страданию, его кожистые листья были темно-зелеными и неподвижными, словно он спал или... наблюдал

– Господи помилуй... – вырвалось у меня шепотом. Я читала о болезнях растений. Видела фото фитофтороз, фузариоз, бактериальные ожоги. Но это... это было похоже на все сразу, умноженное на некую инопланетную мерзость. Как если бы сама смерть решила поиздеваться над формой жизни.

Но это был лишь визуальный ужас. Потом ударило Виа.

Если в коридорах замка была каменная глухота, то здесь был адский хор безумия и боли. Я вскрикнула, схватившись за голову. Мне показалось, что череп треснет. Тысячи голосов ворвались в сознание, перекрывая друг друга, сливаясь в один невыносимый визг:

«ГОРЮ! ГОРИТ ИЗНУТРИ! ХОЛОДНО! ЛЕД В ЖИЛАХ!
ТЯЖЕЛО! КАМЕНЬ ДАВИТ! НЕТ СИЛ!
ЧУЖОЕ! ЧУЖОЕ ВНУТРИ! ГНЕТ! ЛОМАЕТ!
ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ БОЛЬНО? ЗА ЧТО?
УМРУ! УЖЕ УМИРАЮ! НЕТ ВОЛИ! НЕТ СВЕТА!»

Это не были слова. Это были чистые, нефильтрованные эмоции: невыносимая боль, леденящий страх, полное бессилие, отчаяние до скрежета. Они били, как молоты, по моим нервам. Я согнулась, едва не падая, слезы брызнули из глаз от перегрузки. Это был не просто крик растений. Это был вопль душ, запертых в умирающих телах.

– Дитятко! Флорен! – Орвин схватил меня под локоть, поддерживая. Его рука, шершавая и твердая, была единственной точкой опоры в этом бушующем море боли. – Дыши! Глубоко! Не пытайся все сразу! Отгораживайся!

Отгораживайся... Воспоминание об уроках всплыло сквозь боль:

«Представь стену из коры. Толстую, дубовую. Пропускай только тихие голоса, шепот...»

Я зажмурилась, стиснув зубы, пытаясь построить эту стену в своем разуме. Это было невероятно трудно. Боль Лилий была такой всепоглощающей, такой навязчивой. Она лезла в каждую щель. Но я боролась. Кора... толстая... живая... защищает... Постепенно, мучительно, невыносимый визг стал ослабевать, превращаясь в громкий, но различимый гул страдания. Я смогла дышать. Слезы все текли, но я выпрямилась, опираясь на Орвина.

– Спасибо, – прохрипела я. – Я... я в порядке. Почти.

Он кивнул, его глаза полны сочувствия и понимания. Он видел это не раз. Видел, как ломались сильные маги.

– Никто не в порядке впервые, – тихо сказал он. – Идем медленно. Не торопись. Смотри. Слушай. Только если сможешь.

Я кивнула, вытирая слезы грязным рукавом. Теперь, когда первая волна шока прошла, проснулся профессионал. Валентина Сидорова, агроном. Передо мной была биологическая катастрофа невероятного масштаба. И у меня был один день, чтобы хотя бы понять, что происходит.

Я подошла к ближайшей грядке. Стебель был толстым, когда-то мощным. Теперь он был похож на изможденную руку, покрытую черными струпьями. Я осторожно, не прикасаясь, выпустила к нему тонкий щупок Виа, как антенну, пытаясь настроиться на конкретное растение, а не на общий хор боли.

«Холод... везде холод... – донесся слабый, прерывистый стон. – Камень... давит... корни... Сок... густой... как яд... Горит... Чужое... в соке... черное... холодное...»

Чужое. Ключевое слово. Оно мелькало в общем гуле. Я перевела внимание на черную язву на лепестке. Виа, как микроскоп, увеличила восприятие. Это была не просто мертвая ткань. Это было что-то активное. Темная, почти смолистая субстанция, медленно расползающаяся по жилкам. Она пульсировала с какой-то чуждой, нерастительной ритмикой. И она была... холодной. Ледяной холод исходил от нее, противореча теплу живого растения. Как Печать Горгульи. Как сам замок.

– Орвин, – голос мой звучал хрипло, но твердо. – Что вы делали? Чем лечили? Чего они хотят? Вода? Свет? Удобрения?

Старый садовник горько усмехнулся, указывая на угол Сада. Там стояли пустые бочки, пакеты с высохшей золой, склянки с разноцветными жидкостями, странные кристаллы на подставках.

– Все перепробовали, дитятко. Все, что знали маги. Кровь дракона Его Высочества – капали на корни. Золото солнца – фокусировали линзами. Магию земли – водили рунами. Заклинания роста, силы, огня... – Он махнул рукой в бессилии. – Ничего. Только хуже становилось. Им не нужно ни воды больше, ни света, ни нашей магии. Им... им плохо от всего. От самой жизни здесь. – Он посмотрел на меня своими усталыми, мудрыми глазами. – Они хотят только одного. Чтобы боль прекратилась. Чтобы умереть спокойно. Или... чтобы чужое ушло.

Глава 7: Встреча с Соларией и Торианом

Запах Сада Сердца въелся в мои волосы, одежду, кожу. Сладковато-тошнотворный шлейф смерти и гнили.

Именно в этот момент, когда я пыталась стряхнуть с платья комья холодной земли, появился он. Горгулья. Его черные латы поглощали скудный свет факелов.

– Его Величество Король Ториан и Ее Величество Королева Солáрия требуют твоего присутствия. Немедленно. – Голос из-под шлема был лишен интонаций. Приказ. Констатация.

Сердце упало куда-то в ледяные подошвы сапог. Сейчас? В таком виде? Но спорить было бессмысленно. Горгулья уже развернулся, его шаги гулко отдавались по коридору, не оставляя сомнений: следуй или будешь протащена.

В этот момент подошел Орвин и мило сказал:

-Я пойду с тобой, деточки, не бойся!

Я шла за Орвином, стараясь дышать ртом, но это не спасало. Каждый вдох напоминал о черных язвах, о визге боли в моей голове, об ужасающем масштабе задачи. В кармане ждал образец – крошечный кусочек ткани с краем язвы, аккуратно срезанный с умирающего, но не сдающегося бутона упрямой Лилии. Образец и тщательные записи Орвина о том, как менялась почва за последние месяцы – мои единственные козыри.

– Держись, дитятко, – пробормотал Орвин, бросая тревожный взгляд через плечо. Его обычно спокойное лицо было напряжено. – Солáрия... она сегодня в особом ударе. Слышал, как кричала на мастеров по гобеленам. Ториан тоже здесь. Молчит. Но это... хуже.

Мы остановились перед дверями, которые казались вырезанными из цельного куска черного обсидиана. Их поверхность была отполирована до зеркального блеска, отражая наше жалкое подобие – помятую, пропыленную меня в простом платье и старого садовника в грязном фартуке. Два слуги в ливреях цвета запекшейся крови стояли по бокам, их лица были каменными масками. Ни тени любопытства. Только холодное презрение.

– Садовница Флорен, – объявил один из них, голос бесцветный, как вода.

Двери бесшумно распахнулись внутрь. Волна теплого, густого воздуха, пропитанного ароматом экзотических цветов, дорогих духов и... тревоги, ударила нам навстречу, смешиваясь с нашим запахом тлена. Контраст был ошеломляющим.

Зал Солáрии.

Это был не зал. Это был храм тщеславия. Огромный, залитый светом сотен хрустальных канделябров. Стены, обтянутые золотой парчой. Мраморный пол, по которому стелились роскошные шкуры неведомых зверей. Повсюду – вазы с невиданными цветами, которые цвели вопреки каменной немоте замка, очевидно, благодаря мощной магии. И в центре этого ослепительного великолепия, как драгоценность в оправе, восседала она.

Солáрия Монтфорт.

Мать Каэльгорна. Королева Пиков. Она была ослепительна. Платье из живого пламени и лунного шелка облегало безупречную фигуру. Волосы цвета черного золота были уложены в сложную башню, усыпанную искрящимися камнями. Ее красота была холодной, отточенной, как лезвие. И так же опасной. Она что-то резко говорила дрожащей девушке-служанке, державшей поднос с конфетами, похожими на засахаренные слезы. Девушка бледнела с каждой секундой.

И тут Солáрия увидела нас. Вернее, почуяла. Ее тонкий нос сморщился, как от запаха падали.

– Что это?! – Ее голос, высокий и звонкий, как разбитое стекло, разрезал роскошную тишину. – Кто впустил эту... тухлятину в мои покои?! Орвин! Ты с ума сошел?! От нее разит Смертью и Грязью! И это... это оно должно спасти мой Бал?! Мой Триумф?!

Она встала, и ее платье заструилось, как жидкое пламя. Она подошла ближе, не скрывая брезгливости, прикрывая нос и рот изящным, вышитым драконами веером. Ее глаза – огромные, сияющие холодным аметистовым блеском – сверлили меня с ног до головы, выискивая каждую пылинку, каждую морщинку на платье. Я почувствовала себя голым грызуном перед королевской кошкой.

– Ваше Величество, – начал было Орвин, кланяясь, – это Флорен, садовница из Вердании. Его Высочество приказал...

– Молчи, старый крот! – Солáрия отрезала его взмахом веера, будто смахивая назойливую муху. – Я вижу, что он прислал. Нищету провинции. И запах... Боже мой, запах! Ты хоть мылась, девочка? Или твой "дар" включает в себя симбиоз с навозной кучей? – Ее тонкий смешок прозвучал, как звяканье лезвий. Девушка со сладостями едва не уронила поднос.

Жар стыда залил мое лицо. Я сжала кулаки, чувствуя, как гнев – чистый, яростный – закипает в груди, смешиваясь со страхом. Я не навозная куча. Я специалист. Я пытаюсь спасти ваши проклятые цветы! Но слова застряли в горле, скованные ее ледяным презрением и давящей аурой зала. Виа здесь не кричала, как в Саду. Она цепенела. Камень, золото, роскошь – все здесь было пронизано холодной, чужой силой, которая замораживала мой дар, как реку льдом.

– Конфетти! – внезапно завопила Солáрия, резко повернувшись к испуганной служанке, словно забыв о нашем существовании. – Где идеальные лепестки?! Алые, как первая любовь?! Я видела пробные партии! Они – увядшие сопли! Не алые! Я требую совершенства! Иначе... – Она поднесла веер к горлу девушки, не касаясь, но та вздрогнула, как от удара. – ...иначе кто-то проведет вечность, перебирая лепестки в очень теплой комнатке!

Угроза висела в воздухе, явная и зловещая. Я вспомнила из записки о "специальной комнате". О печах. О молоте. По спине пробежали ледяные мурашки. Солáрия снова повернулась к нам, ее взгляд упал на мои грязные руки.

– А ты! – Она ткнула веером в мою сторону. – Через три дня бал! А у тебя один день, ничтожество! Один! Если к завтрашнему рассвету Лилии не зацветут... – Она сделала паузу, ее губы растянулись в сладострастной улыбке. – ...то твои руки, которыми ты копошишься в грязи, идеально подойдут для сортировки. Алый цвет лепестков... он так красиво контрастирует с грязью под ногтями неудачницы, не правда ли?

Ее слова были ударом ниже пояса. Унизительным, расчетливым. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Весь мой профессионализм, мои записи, образец – все это превратилось в ничто перед ее ядовитой истерикой и открытой угрозой. Я была не человеком, не специалистом. Я была расходным материалом. Грязью.

Глава 8: Тайны Садовника

Запах Сада Сердца, обычно такой тошнотворный, теперь казался почти... успокаивающим. По крайней мере, честным. Здесь не было позолоченных ловушек Солáрии, леденящего взгляда Ториана. Здесь был только камень, гниль, умирающие Лилии и Орвин. Его шершавая рука на моем плече, пока он вел меня обратно по коридору, была якорем в море унижения и ярости.

– Прости, дитятко, – повторил он, голос глухой от стыда. – Видеть такое... Никто не должен. Особенно ты, кто пришел помочь.

– Не вы их извиняйте, Орвин, – процедила я, стискивая зубы. Голос еще дрожал от адреналина, но внутри уже клокотала стальная решимость. – Они... они смотрят на мир сквозь призму своей власти. Мы для них – пыль. Но пыль, бывает, забивает шестерни. – Я сунула руку в карман, сжимая образец язвы в тряпочке. Холодный, чуждый комочек смерти. Мое оружие.

Мы вернулись в Сад. Давящая аура Виа снова обняла меня, но теперь это был знакомый враг. Хор боли, страха и отчаяния Лилий – ужасающий, но предсказуемый. Я направилась прямиком к нашей боевой подруге – упрямой Лилии с искоркой алого на бутоне. Опустилась на колени на холодный камень рядом с ее грядкой, не обращая внимания на грязь. Нужно было действие. Анализ. Работа.

– Орвин, лопатку, склянку, ткань – как обещали? – спросила я, не отрывая глаз от черного пятна на стебле Лилии. – И... расскажите. Начните с самого начала. Как все было до? Когда Сад цвел? Каким он был?

Орвин кивнул, его усталое лицо смягчилось от готовности быть полезным. Он засеменил к своему сарайчику у стены и вскоре вернулся с небольшой деревянной лопаткой, чистой стеклянной склянкой с пробкой и куском грубого, но чистого льняного полотна.

– Вот, дитятко. Все чистое. – Он положил вещи рядом со мной и присел на корточки, глядя на Лилию с нежностью, как на больного ребенка. – А рассказывать... О, это было время. Лет двадцать назад, а то и больше. Я тогда только помощником пришел, к старому Гаррену, садовнику при Его Покойном Отце...

Его голос, тихий и размеренный, начал рисовать картины прошлого.

– Сад Сердца... он был другим. Живым. По-настоящему. Воздух не вонял гнилью, а пах... озоном и чем-то сладким, диковинным. Как мед после грозы. И свет! Купол был чистым, солнце лилось потоками, играя в каплях росы на листьях. А Лилии... – Он умолк, его глаза затуманились. – ...они были пламенем. Не просто красными. Они горели изнутри! Алые, золотые, оранжевые – будто закат в миниатюре. И сияли! Светились мягким теплом, как маленькие солнышки. Стоило войти в Сад – и сердце пело. Сила тут била ключом. Сила Дома Монтфортов, клана Черных Драконов, сила земли Пиков... и их. Лилий.

Он обвел рукой нынешнее запустение, и боль в его глазах была острее любой язвы.

– Они были не просто цветами, Флорен. Они были... пульсом. Здоровьем Дома. Символом древнего союза Крови и Камня. Говорили... – он понизил голос до шепота, оглядываясь, хотя вокруг кроме нас и умирающих Лилий никого не было, – ...говорили, что пока горят Лилии – крепка власть Монтфортов над Хрустальными Пиками. Что связь с землей, с самой магией гор – жива. А Истинная Пара... – Он замолчал, смахнув невидимую пылинку с колена.

– Истинная Пара? – Я осторожно подцепила лопаткой крошечный кусочек земли у корней упрямой Лилии, стараясь не задеть корни. Земля была странной – темной, почти черной, и слишком плотной, как слежавшаяся зола. – Что это? Пророчество?

– Легенда, дитятко, – вздохнул Орвин. – Древняя. Что придет Та, чей дар оживит Сад до невиданного могущества. Истинная Пара для Принца Крови и Камня. И Лилии станут... мостом. Источником силы для всего Дома. – Он горько усмехнулся. – Сколько их перебывало здесь... сильных волшебниц, принцесс. Всех проверяли. Никто не смог. А Лилии... они начали тускнеть. Еще при старом Короле. Сперва еле заметно. Потом – сильнее. Цветение слабее, цвет не такой яркий... А потом... – Он указал на ближайшую гниющую Лилию. – ...пришла эта мерзость.

– Когда именно? – Я поместила образец земли в склянку, заткнула пробкой. – Что изменилось перед появлением язв? Не в магии. В простом. Климат? Почва? Что-то вносили в землю? Новые камни? Старые убрали?

Орвин задумался, его морщинистый лоб собрался в складки концентрации.
– Время... – Он потер виски. – Лет десять назад? Может, двенадцать... Солáрия тогда затеяла большую перестройку Восточного крыла замка. Для своих покоев. Камни везли отовсюду. Красивые, пестрые. Много пыли было. Шум. А еще... – Он помедлил, как будто проверяя память. – ...была одна странность. Перед самой вспышкой болезни. Помню, старый Гаррен, мой наставник, ходил хмурый. Говорил, что земля в Саду "зашевелилась не по-доброму". Что "камни под ногами стонут по-новому". Он знал землю, как свою ладонь. Потом он умер. Скоротечная лихорадка. А потом... появились первые черные пятнышки. На самых сильных Лилиях у центральной грядки.

"Земля зашевелилась". "Камни стонут". Слова эхом отозвались во мне. Виа уловила это странное "движение" камня под ногами, эту ледяную пульсацию. И "чужое" в соках Лилий... тоже ледяное.

– Орвин, – спросила я осторожно, глядя на черную землю в склянке. – Эти камни... для перестройки. Их привозили только с Пиков? Или... откуда-то еще?

Орвин нахмурился.
– Откуда... Солáрия любит диковинное. Говорили... что везли их с Северных ущелий. Оттуда, где живут эти... Горлумны, что ли? Проклятые троглодиты. Камни у них странные, темные, с прожилками, будто кровь запекшаяся. Красивые, говорят. Солáрия приказала добыть для облицовки своих будуаров и... – он кивнул в сторону фундамента самой дальней стены Сада, – ...для укрепления этой стены. Были трещины после зимних морозов.

Северные ущелья. Горлумны. И камни... "странные".

– А Гаррен... – я почти боялась спросить. – Он говорил что-то еще? О камнях? О Горлумнах?

Орвин напрягся. Его глаза стали осторожными, он снова оглянулся, хотя мы были одни.
– Гаррен... он был стар, мудр. И осторожен. Говорил намеками. Старик всегда говорил, что этот плющ — самый старый житель Сада. Что он помнит те времена, когда камни еще не болели. Говорил, что плющ — немой страж, и трогать его не надо. Помню, бормотал перед смертью в бреду: "Не камни... яд... Порча... В землю впустили... Не вырвать..." – Орвин замолчал, сглотнув. – Мы думали, бред больного. А потом... Лилии. Странно он угас, — прошептал Орвин, оглядываясь. — Здоровый старик, как дуб. А занедужил — резко. Холодный пот, трясучка, будто кости ломает... и бредил этими камнями, порчей. Лекарь сказал — «горная лихорадка», редкая, мол. Но Гаррен-то подземных червей различал по шевелению земли! Он камни эти нюхал, когда их укладывали... потом жаловался, голова кружится, тошнит. А через день слег. Я... я тогда не связал. - На его лице отразился ужас от собственной догадки. Он посмотрел на меня, и в его глазах читался немой вопрос: Ты думаешь, это правда?

Глава 9: Странная Садовница

Гранит подлокотника кресла впивался в локоть — вечное напоминание о бремени Пиков, которое несли Монтфорты. Передо мной громоздились свитки.

Доклады шпионов: Горлумны шепчутся в своих ущельях.

Требования вассалов: снизить дань.

Счет от Солáрии: новые гобелены для проклятого бала.

Каждый документ — новый осколок гранита, впивающийся в плечо власти. А под ними — ноющая пустота Сада Сердца. Мои Лилии умирали. С каждым часом связь Крови и Камня слабела, оставляя во рту привкус пепла и бессилия, подтачивая мощь Дома Монтфорт.

Я отшвырнул пергамент с гербом Горлумнов. Пусть шепчут. Как только Лилии вспыхнут, я напомню этим троглодитам, почему горы дрожат перед именем Монтфорт. Если вспыхнут... Мысль о провале, о глазах Ториана, полных немого осуждения, об истериках Солáрии, о трещине в королевстве сжала виски стальными тисками. Бал — через три дня. Три. Лилии чахли.

Развернувшись к окну, я впился взглядом в свинцовое небо над Пиками. Башня открывала вид на внутренний двор и часть Сада Сердца — мою позолоченную тюрьму, позор Монтфортов. И там... движение.

Она.

Флорен. Садовница из захолустной Вердании. Последняя ставка Лираэндора. Последняя соломинка в аду моей ответственности.

И где же, черт возьми, потоки магии? Я ждал огненных всполохов, заклинаний, сотрясающих камень. Вместо этого — она работала. Странно, методично, как инженер в сломанной машине. В руках — лопатка. Склянки, которые она наполняла землей у корней самых жалких Лилий и закупоривала с сосредоточенной тщательностью. Она что-то бормотала, губы шевелились, обращаясь не к небу, а к черному, гниющему стеблю! Раз за разом прикасалась к листьям — не для передачи силы, а будто... слушала. Потом скрипела пером в тетради.

"Слушает!" — едкая мысль вернула досаду. Вот оно, то самое 'понимание', о котором бредил старик! Копание в грязи вместо силы! Рядом копошился старый Орвин, мой верный садовник. Он подавал инструменты, указывал на грядки, его губы шевелились — то ли советы, то ли молитвы. Вид их совместной возни — знахаря и ее подручного — в моем Саду вызывал колючее негодование. Два безумца в сердце моего провала. Время утекает, а они... меряют почву?

Но... что это? Она подошла к Лилии у дальней стены — той, что казалась мертвее других. Коснулась стебля. Не отдернула руку. Замерла. Сосредоточилась. И тогда... я почувствовал. Не боль. Не знакомый крик угасания. Слабый, едва уловимый трепет по нити, связывающей меня с Садом. Как эхо падения камешка в колодце. Так бывало при неудачных магических вмешательствах — искаженная агония. Но это... было иначе. Чище? И стебель... дрогнул? Не корчась. Лепесток на слабом ветру едва колыхнулся. Отчаяние рисует миражи, но этот трепет... он был новым. Почему эта дрожь заставила мою руку впиться в подлокотник? Не только гнев. Досадная надежда?

"Обманщица?" — ледяная мысль пронзила замешательство. Лираэндор ошибся? Эта девчонка — ловкая мошенница, разыгрывающая спектакль с "тихим даром"? Мысль, что судьба рода зависит от шарлатанки, заставила чешую под кожей зашевелиться от ярости.

Стук в дверь вырвал меня из наблюдения. Вошел Лираэндор, скрип его шагов громче скрипа двери. Лицо усталое, но глаза остры.

— Ваше Высочество, — начал он, кланяясь. — Донесение с Восточных рубежей. Горлумны...

— Подожди, — резко оборвал я, не отрывая взгляда от окна. Указал вниз. — Посмотри на твою... последнюю надежду. Объясни мне ее возню. Шепоты сорнякам. Это и есть «слушание»? Это спасет Лилии? Честь Дома Монтфорт?

Лираэндор шагнул к окну, взгляд смягчился при виде Флорен и Орвина.

— Именно так, Ваше Высочество, — тихо, но твердо. — Она слушает Сад. Ищет корень боли. Говорит с ними. Не приказывает. Не ломает. Это древний путь. Тонкий. Как корень, проникающий туда, где лом сломается. Доверьтесь...

"Доверься?!" — внутренний смех был горьким. Доверить судьбу предков, свой престиж, эту боль — ковырянию в грязи? Но я чувствовал тот трепет. Видел дрожь стебля.

— Процесс, — выплюнул я слово, вложив в него всю язвительность. Оно звучало насмешкой над его верой и моей безысходностью. — Времени на "процессы" нет, Лираэндор! Три дня! Лилии умирают. Я слабею. — Повернулся к нему. Мои глаза, наверное, метали искры первозданного гнева, что обращал в бегство кланы. — Я не доверяю. Проверяю. Твоя задача — следить. За ней. За каждым шагом. Шепотом к цветам. Ковырянием в земле. За каждым советом Орвина.

Он встретил взгляд без страха, лишь с укоризной.

— Следить? Или мешать, Ваше Высочество?

— Следить, — проскрежетал я. — Но тень обмана, намек на саботаж или пустую трату времени... — Пауза. Я наполнил тишину тяжестью неминуемой кары. — ...докладывай немедленно. Она узнает, что значит обмануть Дракона. Лично. Ее каторга начнется не в подвале Солáрии, а в моих пещерах, где плавится камень для доспехов гвардии. Там не сортируют лепестки — там плавятся камни... и души. Понятно?

Лираэндор склонил голову.

— Понятно, Ваше Высочество. Будет исполнено.

Он удалился. Я остался у окна. Флорен встала, отряхнула руки, окинула взглядом грядки — как полководец разгромленное поле. Ни капитуляции, ни транса. Усталость — да. Но и непоколебимое упорство. Будто решала задачу, брошенную лично ей, невзирая на нависающий трон.

Кто она, чтобы решать? Инструмент. Расходный материал в игре Клана. Проиграешь — крах. Но взгляд не отрывался. В ней было... нечто чуждое. Не страх вассала. Не трепет мага. Она разгадывала головоломку — свою. Не укладывалось в рамки. Как трещина в базальте. Непредсказуемая. Опасная.

"Докажи, что не обманщица, Флорен из Вердании, — подумал я, холодная ярость смешиваясь с назойливой искрой интереса к редкому минералу. — Или мне придется сделать то, чего я, почему-то, не хочу..."

Глава 10: Наука против Магии

Пыльный клин света пробил закопченный купол Сада Сердца и упал прямо на страницу моей самодельной тетради. Я сжала гусиное перо так, что костяная ручка затрещала, и вывела заголовок:

«ОБЗОР ОГНЕННЫХ ЛИЛИЙ. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. БЕЗ ЧУДЕС.»

Чернила легли резко, оставив борозду на грубой бумаге. Отчет по киви в Сочи казался детским утренником по сравнению с этим драконьим дедлайном, – пронеслось в голове с горькой усмешкой. Орвин, мой верный соратник в этом каменном аду, молча подал маленькую лопатку. Его мозолистые пальцы слегка подрагивали. От него пахло землей, старым деревом и какой-то травой – глоток нормальности, единственное успокоение в этой каменной гробнице, пропитанной запахом смерти.

Копаем в Грязи (Буквально)
Лопатка со скрипучим протестом вгрызлась в грунт у корней нашей главной надежды – той самой упрямой Лилии-бойца. Земля под ней была не почвой. Она была холодной, липкой массой, как застывшая смола. Ни рыхлости, ни запаха гумуса, ничего общего с живой, дышащей землей моих сочинских оранжерей, где киви буйствовали под солнцем.
— Так тут всегда, Орвин? – спросила я, растирая комок между пальцами. Знакомая грязь забилась под ногти – почти успокаивающее ощущение нормальности в этом безумии.
Он беспокойно покосился на зловещую темную стену в углу Сада, сложенную из камней с кровавыми прожилками.
— Ох, нет, дитятко, – прошептал он, понижая голос. – Бывало, рыхлая, духовитая… пахнет, знаешь, озоном да свежестью после грозы? Живая! Теперича… – он сглотнул, – …словно пепел. Мертвечина одна.
Едва его слова прозвучали, Виа ударила ледяной волной, ворвавшись в сознание с такой силой, что я едва не выронила лопатку:
«ЧУЖОЙ! ЯД! СМЕРТЬ!»
Фитофтороз на стероидах, перемолотый с цианидом и замороженный в жидком азоте, – горько констатировала я мысленно. Вытерла потный лоб тыльной стороной руки, оставив грязную полосу. Перо царапнуло бумагу, выводя диагноз:

Образец №1 (у корней Лилии "Боец"):

Вода? Скорее Жидкий Труп
Орвин поставил рядом ведро. Вода в нем была кристально прозрачной, без единой соринки, бездушно-идеальной.
— Жрецы Солнца благословили, – пояснил он, смахивая невидимую пылинку с рукава. – Чистейшая, говорят.
Я сунула руку по локоть. Ледяной укол пронзил кожу! Виа завизжала в ответ:
«ПУСТЫНЯ! МЕРТВЯК! СТЕРИЛЬНО!»
Как будто окунулась в цистерну с жидким азотом. Где тут хоть капля биоактивности? Тут даже самые стойкие почвенные бактерии сдохли бы от тоски и холода! – мысленно выругалась я. Запись в тетради вышла злой, отчаянной:

Образец H₂O (колодец замковый):

Света нет. И не будет?
Я подняла голову, уставившись на закопченный, покрытый вековой грязью и пылью стеклянный купол Сада. Жалкие лучи света еле пробивались сквозь эту помойку.
— Почему эту мерзость над головой не отмыть?! – сорвалось у меня, голос хрипел от напряжения и бессильной ярости. Я ткнула пальцем вверх. – Они же задыхаются!
Орвин сжался, озираясь по сторонам, словно стены могли донести.
— Его Высочество… не велел, – прошептал он. – Лилии, говорит, нежные… хрупкие… боятся яркого света…
Хрупкие?! Я скептически окинула взглядом ближайший стебель – толщиной в мое запястье, покрытый древовидной корой. Да эти "хрупкие" шпалы железнодорожные пережили бы! Им солнца не хватает катастрофически! В тетради нарисовалась кривая падения света, зловещая стрелка уходила вниз:

Солнечный поток: