Зеленое пламя

Глава 1

Дэниел.

Я стоял у окна кабинета своего отца, в котором царит безупречный порядок, глядя на улицы Дублина, где дождь безжалостно лил на асфальт, словно пытаясь смыть все грехи, которые накопились за годы. В этом городе я родился, но никогда не чувствовал себя в нем по-настоящему дома. Я был сыном главы ирландской мафии, но в его глазах всегда оставался лишь мальчиком, которому не хватает мужества и силы. Отец никогда не был доволен ни мной, ни моими братьями. Каждый из нас, по его мнению, были недостойными продолжателями его дела.

Каждый раз, когда он говорил о своих ожиданиях, в его голосе звучала разочарованная нотка, словно мы все были лишь тенью его амбиций, которые не смогли вырасти в нечто большее. Он часто повторял, что в этом бизнесе нет места для слабостей. И каждый раз я чувствовал, как его слова давят на меня, как тяжелая гиря, которую невозможно сбросить.

В его глазах мы были лишь инструментами, которые он использовал для достижения своих целей. И хотя он иногда давал нам шансы, это никогда не было щедростью — скорее, это было проявлением его жалости к тому, что он сам создал.

Легкий скрип двери вырывает меня из моих раздумий. В кабинет вошел он — мой отец, Ронан О'Мэлли. Высокий и стройный, с лицом, излучающим строгость, он выглядел так, словно сам был частью этого города. На нем был темно-синий костюм, идеально сидящий на его подтянутой фигуре, с белой рубашкой и строгой черной галстуком. Я не мог не заметить, как его волосы, слегка поседевшие на висках, придавали ему дополнительную серьезность. Его глаза, словно стальные, пронзили меня, и я почувствовал, как внутри все сжалось.

— Дэниел, — произнес он, не проявляя ни капли тепла. — У нас есть дело.

Мы не виделись около полугода, но я не ожидал теплого приема, потому что отец никогда не тратил время на сентиментальности. Я уже давно не жду его внимания. Сразу к делу, как всегда.

Как можно непринужденнее я приближаюсь к нему, стараясь скрыть напряжение, которое нарастало внутри. Я знал, что разговор с ним редко приносил радость. Он подошел к своему столу и начал раскладывать бумаги, словно это было важнее нашего общения.

— Ты знаешь, что Флорида сейчас на вес золота, — продолжал он, не поднимая взгляда. — Недавно Конор скончался. Несвоевременно.

Отец не проявлял никаких эмоций. Его голос был холодным и безразличным, как будто мы говорили о погоде, а не о смерти человека, который долгое время трудился на нас. Конор решал все дела во Флориде. Но для отца это ничего не значило, словно он винил его в собственной смерти. Отец продолжает рассматривать бумаги за своим столом, и совершенно никак не реагирует на мое присутствие.

- Мне нужно выбрать доверенное лицо для его места. И я думаю, что пришло время дать тебе шанс.

Я замер. Неужели он говорит серьезно? Все эти годы я ждал этого момента, надеясь, что отец наконец увидит во мне что-то большее, а не просто сына, которого можно использовать как пешку.

— Спасибо, — сказал я.

Он продолжал говорить, как будто я вовсе не ответил.

— Не думай, что это подарок, — произнес он резко, бросив на меня взгляд, полный презрения. — Это скорее испытание. Я не уверен, что ты способен справиться с этой задачей. Но, возможно, это будет хорошим уроком для тебя.

Я почувствовал, как во мне закипает злость, но сдержался. Это была не та битва, которую я хотел бы начать сейчас.

— Я понял, — уверенно проговорил я. — Я справлюсь с Флоридой.

Он приподнял бровь, как будто удивляясь моей дерзости.

— Справишься? — повторил он, и в его голосе послышалась насмешка. — Ты даже не знаешь, с чем имеешь дело. У тебя нет опыта, и твои амбиции — это просто детские мечты. Но, возможно, я ошибаюсь. Возможно, ты действительно способен чему-то научиться.

Слова отца были как нож, вонзающийся в сердце. Я знал, что он не верит в меня, но в то же время это было единственное, что у меня было — возможность доказать ему обратное.

Я молча смотрел ему в глаза. Это была игра.

Он посмотрел на меня с холодным интересом, как будто оценивал товар на рынке.

— Хорошо, — сказал он, наконец, отодвигая бумаги. — Если ты провалишься, я не собираюсь жалеть тебя. Помни об этом.

Я кивнул, чувствуя, как внутри меня растет злость.

- Иди уже.

Отец никогда не тратил время. Он уже вернулся к своим бумагам, и я, похоже, стал лишь фоном для его непрекращающегося делового потока. Поэтому я покинул кабинет не попрощавшись.

В моем мире, где эмоции были роскошью, я понимал, что мне нужно научиться жить по правилам, которые установил Ронан О'Мэлли. Но в глубине души я знал, что рано или поздно эта игра приведет к моему разрушению.

Я вышел в гостиную, и меня сразу поразило зрелище, которое там развернулось. Кэйтлин, новая жена отца, сидела на диване, потирая живот. Она всегда была тихой и скромной, но сейчас её лицо было искажено болью. На губе у неё красовалась ссадина — след от удара, который оставил мой отец. Его жестокость не знала границ. Мужчины, женщины, дети – все получали одинаковое наказание. Я почувствовал прилив жалости к ней, но одновременно не понимал, как можно терпеть такую жизнь.

— Привет, Кэйтлин, — произнес я, стараясь говорить спокойно.

Она подняла на меня глаза, и в них читалась печаль, смешанная с неким безмолвным смирением.

— Привет, Дэниел, — ответила она, голос её звучал так, будто она уже давно сдалась.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, хотя знал, что ответ будет неутешительным.

— Нормально, — проговорила она, но это слово прозвучало так пусто. Я понимал, что за его пределами скрывается гораздо больше боли и страха.

— Он не должен был так поступать с тобой, — сказал я, гнев переполнял меня.

Кэйтлин лишь пожала плечами, как будто уже приняла свою судьбу. Я не знал, что сказать дальше. Женщины, которые терпят побои, всегда оставались для меня загадкой. Почему они не убегают? Почему не пытаются найти лучшее?

Глава 2

Эмили.

Я медленно открыла глаза, и мягкий свет утреннего солнца пробивался через занавески, наполняя комнату теплом. Сначала я не могла понять, где нахожусь, но вскоре осознала, что это моя комната. Я потянулась, потирая глаза, и встала с постели. Внезапно меня охватило беспокойство — неужели я проспала? Быстро взглянув на часы, я вздохнула с облегчением: всего лишь восемь утра. Это было не так уж поздно, и значит, меня не поругают. Отец всегда был строг к расписанию, и я знала, что ранние утренние часы — это его время, когда он уже успевает сделать множество дел.

Собравшись с мыслями, я подошла к окну. Мои длинные черные волосы слегка колыхались от сквозняка, когда я приоткрыла занавеску и выглянула наружу. Сердце забилось чаще, потому что я увидела пустое место, где обычно стоял его автомобиль. Я выдохнула с облегчением, не веря своему счастью.

С легким волнением я направилась в свою гардеробную. Я открыла двери шкафа и начала перебирать вещи, пока взгляд не остановился на белом легком платье, которое я так любила. Оно было сделано из мягкой ткани, которая приятно ощущалась на коже, и идеально подходило для солнечного дня. Я представила, как оно будет развеваться на ветру, и улыбнулась, представляя себя в этом наряде. Я быстро натянула платье на себя, чувствуя, как оно мягко обнимает моё тело. Сложный кружевной узор на подоле придавал мне уверенности, и я взглянула в зеркало. Моя отражение встретило меня с легкой улыбкой: я выглядела аккуратно в своем белом платье, которое нежно обвивало фигуру. Но что-то в моем образе всё же не давало покоя — волосы после сна были в беспорядке, и это бросалось в глаза. Я вздохнула, понимая, что даже если отца нет дома, нельзя нарушать правила. У него всегда была строгая оценка внешнего вида, и я знала, что он ожидает от меня безупречности.

Я быстро начала распутывать волосы, стараясь сделать их более аккуратными. Каждая прядь, которая ускользала от меня, вызывала небольшое раздражение: «Почему ты не можешь просто лежать так, как нужно?».

Надо успокоиться.

Я сделала глубокий вдох и на время закрыла глаза.

Собравшись с мыслями, я направилась в ванную, стараясь не шуметь, чтобы не привлекать ненужного внимания. Я включила воду и посмотрела в зеркало. Моя отражение встретило меня с легкой улыбкой: я выглядела немного растрёпанной, но это было нормально для утра. Я намочила руки и провела ими по лицу, избавляясь от остатка сна.

Когда я закончила умываться, то снова принялась за укладку. Я решила заплести косу — это был быстрый способ привести себя в порядок. Я ловко разделила волосы на три пряди и начала плести, ощущая, как мягкие локоны скользят между пальцами. Каждый завиток приносил мне радость, и я не могла удержаться от улыбки, глядя на своё отражение, так как наконец-то мои волосы меня слушаются.

Когда коса была готова, я посмотрела в зеркало и одобрительно кивнула себе. Теперь я выглядела аккуратно.

С чувством выполненного долга я отправилась на кухню, надеясь, что завтрак поднимет мне настроение.

Однако, когда я вошла в кухню, моё сердце упало. На столе стояли лишь диетические блюда: пара ломтиков цельнозернового хлеба, невкусный йогурт с низким содержанием жира и несколько несъедобных по виду фруктов. Я взглянула на это «праздничное» убранство и почувствовала, как желудок разочарованно заурчал. «Как же я ненавижу эти диеты», — подумала я, проклиная внутренние правила, которые накладывал на меня отец. Это был ещё один способ контроля — следить не только за моим поведением, но и за тем, что я ем.

Я вздохнула, пытаясь подавить растущее недовольство. Отец всегда говорил, что я должна заботиться о своем теле, чтобы выглядеть идеально. Но как можно выглядеть хорошо, если организм не получает достаточно энергии? Я покачала головой, чувствуя, как в груди нарастает протест.

С тяжелым вздохом я села за стол и начала ковыряться в йогурте, который выглядел так, будто его могли бы использовать в качестве краски для стен. Я поднесла ложку к губам, но остановилась, размышляя о том, что, несмотря на все усилия, я всё равно сбросила несколько килограммов. «Может, я могу позволить себе что-то более вкусное с утра?» — проскользнула мысль.

Внутренний голос тут же шепнул: «Но если ты это сделаешь, это может сказаться на фигуре». Дурацкий голос.

Поэтому я начала уговаривать себя съесть хотя бы пару ложек этого невкусного йогурта. Это полезно для здоровья и фигуры. Кто захочет в жены женщину с ужасными данными? Никто.

Я снова поднесла ложку к губам, но желудок вновь заурчал, словно протестуя против такого обращения. Я разочарованно вздохнула. Думаю, что утренняя пища не так сильно навредит фигуре. Тем более я могу быть сегодня более активной, и никто не заметит.

Перебрав в голове блюда, которые я бы съела, я решила остановиться на пасте с соусом из базилика, которую так любила. В ней была жизнь, вкус и, главное, она наполняла меня энергией.

Я резко поставила ложку на стол, вскочила со стула и направилась к холодильнику. Мое сердце забилось от волнения, как будто оно предвещало нечто важное.

Сначала я открыла холодильник и быстро осмотрела его содержимое.

«Паста — это основа», — всегда говорила мама, когда что-то готовила. Затем я обратила внимание на зелень. Базилик! Он был свежим и ароматным, и его запах уже начинал наполнять кухню. Я еще раз заглянула в холодильник и нашла чеснок — идеальное дополнение к моему соусу. Наконец, я достала оливковое масло и бальзамический уксус, который придаст блюду ту самую изюминку.

Когда все ингредиенты оказались на столе, я почувствовала, как меня охватывает азарт. Я включила плиту и поставила кастрюлю с водой на огонь. Капли воды начали искриться, и я добавила щепотку соли, чтобы она закипела быстрее. В воздухе уже витал предвкушающий аромат.

Пока вода закипала, я нарезала чеснок, чувствуя, как его острый запах наполняет кухню. Быстро порвала листья базилика, позволяя им распуститься в руках, и это было похоже на маленькое волшебство. Когда вода закипела, я бросила пасту и с нетерпением следила за тем, как она начинает плавиться в горячей воде.

Глава 3

Дениэль.

— Mo ghrá geal, ты уже проснулся? — услышал я знакомый голос.

Я был уверен, что не смогу выскочить из дома незамеченным. Неважно, сколько тренировок я пройду и насколько тихим буду, пройти мимо бабушки просто невозможно. Её зоркий взгляд сразу заметит любое движение. Если бы ее обучали, то она была бы лучшим наемником в мире.

— Доброе утро. Бабушка, почему ты так рано встаешь?

— Чтобы одна заноза в заднице не убежала без завтрака. Руки мой и на кухню. — бабушка старалась звучать грозно, чтобы я ее слушался, но ее теплый голос все портил.

Спорить с этой женщиной нет смысла. Я никогда не выиграю. Только потрачу время. Взглянув на часы, я отметил, что могу задержаться на двадцать минут. Трафик на дороге не загруженный, поэтому я отправился в ванную комнату на первом этаже, чтобы вымыть руки.

Я состою в мафии. Меня может убить пуля в любой момент. Вот только бабушка за это не переживает так сильно, как за гигиену. По ее мнению, бактерии убьют меня быстрее, чем смогут сделать это мои враги.

Я направился на кухню, досушив руки. Там бабушка уже накрыла на стол — аккуратно разложенные тарелки, свежие булочки, тарелка с маслом и домашним джемом, миска с овсянкой, парочка яиц вкрутую и стакан с апельсиновым соком. Всё выглядело так, будто в эту минуту на кухне пахло уютом и заботой, а не опасностью, которая преследует меня каждое утро.

Я сел за стол и начал завтракать. Бабушка же, как всегда, осталась рядом, но сама ничего не ела — ждала Сайомху, которая всё ещё спала. Я не стал возражать — пусть девушка выспится. Знаю, как важно ей восстановить силы, особенно когда она изматывает себя на учебе и у нас дома.

— Ну что, встаёшь так рано, чтобы всех удивить? — с улыбкой спросила бабушка, подливая мне чай. — Или решил, что пора стать примерным парнем и завтракать как взрослый?

Бабушка напрямую спрашивала только тогда, когда чувствовала опасность. В других случаях ее вопросы были завуалированные, будто она давала возможность не отвечать на вопрос. Сейчас тот же случай. Она ждала, что расскажу о том, какие у меня планы на сегодня. Только это мой груз ответственности, поэтому я не планировал перекладывать его на ее плечи.

Я попытался сменить тему.

— Просто решил, что день начнётся лучше с нормального завтрака, — ответил я, стараясь звучать спокойно.

— Ха! — засмеялась бабушка. — Тебя завтракать заставляю я. Хоть бы раз твои ноги привели тебя на кухню без моих угроз.

Я улыбнулся, чувствуя, как её шутки немного разряжают напряжение внутри меня. Несмотря на всю мою суровость и опасность, бабушкины слова напоминают мне о простых радостях жизни.

—Я бы поел по дороге.

Только что я закопал сам себя. Когда я нахожусь в уютной атмосфере бабушки, то забываю, что нужно подумать, потом говорить.

— Что ты сказал? — произнесла она, пристально смотря на меня.

— Ничего особенного, — ответил я уклончиво.

— Вот уж не верю! — бабушка хитро прищурилась. — Ты считаешь, что покупная еда лучше моей? Совести у тебя нет. Мало я тебя лупила в детстве. Никакого уважения. Ешь давай, пока я не решила отравить твой следующий завтрак. И ешь молча, а то я точно тебя закопаю.

Я вздохнул, но не стал спорить. В такие моменты понимаешь, что бабушка — единственный человек, рядом с кем можно быть немного слабее и не бояться. На самом деле бабушка никогда меня не была. Она учила меня уважению, но не через страх, а через любовь. Жаль, что бабушка никогда не понимала, что любовь — это роскошь и слабость в нашем мире. Я не могу позволить себе быть слабым. Особенно сейчас, когда жизни сотни наших солдат в моей ответственности.

Закончив завтрак, я поднялся из-за стола.

— Хорошо, что ты все доел. Мое сердце смягчилось, поэтому я передумала тебя убивать, — улыбнулась бабушка. — Не забудь пообедать там, а то боюсь, что однажды тебя найдут голодным и уставшим, и тогда точно никакая пуля не понадобится.

Я только кивнул, чувствуя, как тепло от её слов согревает меня сильнее любого бронежилета. Поцеловав ее, я направился к выходу.

Выйдя из дома, я направился в офис, который находится прямо в моём баре. Дорога была знакомой и простой: тихие улочки, первые проблески солнца, редкие прохожие, спешащие по своим делам. Воздух был свежим, и на мгновение мне показалось, что мир вокруг не такой уж и опасный.

Только я знал, что это лишь иллюзия. Вокруг меня всегда будет опасность. Вот такой подарок преподнесла мне судьба, когда решила отправить в эту семью.

Бар уже закрывается, а гостей выпроваживают. В помещение я попал через вход для персонала и поднялся в свой кабинет.

Войдя внутрь, я сразу заметил Брайна — моего лучшего друга и правую руку. Он был здесь раньше меня, как всегда, спокойно сидел за столом, лицо сосредоточено, в глазах — привычная готовности к действию. Его присутствие всегда внушало уверенность: он знал обо мне всё, и я доверял ему без остатка. Доверие — тоже роскошь, особенно в нашем деле. Только здесь мне повезло — этот человек умрет или убьется за меня, как и я за него.

Но что-то меня удивило. В кабинете не только Брайн. Там стоял Ниалл — молодой парень, сын Конора. Мой взгляд сразу стал пристальным.

— Что здесь делает мальчишка? — подумал я вслух, более для себя, чем для кого-либо.

Брайн заметил мой взгляд и улыбнулся с лёгкой иронией.

— Ниалл пришёл вступить в солдаты, — сказал он, кивая в сторону юноши. — Хочет работать под твоим началом.

Я перевёл взгляд на Ниалла. Он стоял прямо, глаза полны решимости, но в них читалась молодая неопытность.

— Иди домой. Твоя забота сейчас нужна семье.

— Отец учил меня, что вы тоже моя семья. Теперь, когда его нет, то его место должен занять я, как старший сын в доме.

— Твой отец прав.

— Я даю клятву заботиться о своей семье и быть верным тебе.

Я прищурился.

— Ты ошибаешься. Ты должен быть верен моему отце, Ронану О'Мэлли.

Он слабо кивнул, а потом посмотрел на меня, обдумывая свои слова.

Глава 4

Эмили.

Мое пробуждение было ранним, как всегда. Внутри уже гудел сигнал тревоги, привычный, как сердцебиение. Сначала я лежала, не двигаясь, прислушиваясь к звукам в доме: тишина. Но тишина у нас никогда не означала спокойствие. Я встала медленно, босыми ступнями касаясь холодного паркета, и направилась к окну.

Шторы я раздвинула так осторожно, как будто кто-то мог стоять по ту сторону. Мое сердце сжалось, когда взгляд упал на черный «Мерседес», припаркованный у ворот. Машина отца.

Я напряглась. Это значило, что он дома. Утро будет напряжённым.

Безупречно.

Я направилась в ванную. Уняла дрожь и приступила к утренней рутине. Волосы — первое оружие. Я тщательно выпрямила каждый локон, скрывая под идеально ровной прической хаос в голове. Отец ненавидел беспорядок, поэтому лак, щетка, невидимки — все работала против одного врага: беспорядка. Потому что я боялась его ненависти.

Когда волосы были готовы, то я приступила к макияжу. Чуть румян, чтобы не выглядеть больной.

Выбор одежды был быстрый. Сегодня — черная водолазка и юбка в пол. Ни миллиметра кожи. Ни намека на вольность. Он это оценит. Или хотя бы не скажет, что «позорюсь».

Закончив с подготовкой, я спустила на кухню. Там уже сидела Сьюзан. Она была в строгом костюме, а рубашка была застегнута полностью.

— Доброе утро. — тихо произнесла я.

— Ты ешь в спальне, что ли? — ее голос был грубым. — Или эта юбка тебя так распирает?

Я остановилась у порога. Сжала пальцы в кулак, пряча их за спиной. Удар был точный, как всегда. Она знала, куда бить.

— Нет, правда, Эмили, — продолжила она, оставляя чашку. — Тебе нужно следить за фигурой. Ты же понимаешь, что отец будет недоволен. Никто не хочет дочь, которая превращается в пельмень. И замуж ты не выйдешь, если будешь расти в ширь.

Моя челюсть сжалась, но я не ответила, хотя мне хотелось кричать на нее. Слова застряли в горле, как осколки стекла.

— Я не поправилась. — выдохнула я, тихо, почти незаметно, открывая дверцу холодильника. Голос предательски дрожал.

Холод ударил в лицо, будто мир напомнил, что утро не принесет облегчения. Я потянулась за обезжиренным йогуртом и зеленым яблоком. 190 калорий – я знала их наизусть, как молитву.

— Йогурт? — Сьюзан фыркнула. — Ты серьезно? Вот с этого все и начинается. При нас ты ешь йогурт, а ночью тайком жуешь конфеты у себя в комнате, пряча фантики.

Я не поднимала глаза. Нельзя. В ее голосе уже сталь — та, от которой замирает сердце. Сьюзан была холодной, как лед, и жестокой, как пуля. Таких женщин не уговаривают. Их боятся. И я боялась. Всегда.

Я медленно закрыла холодильник и прижала к груди йогурт и яблоко, будто они могли защитить.

И тут — тяжелые шаги в коридоре. Сердце сжалось.

Дверь на кухню распахнулась. Отец вошел как буря. От него пахло дорогим одеколоном и улицей — смесью, которую я знала с детства и всегда ассоциировала с опасностью.

Он посмотрел на меня, и взгляд стал холоднее, чем температура в холодильнике.

— Доброе утро, отец.

— Вот и наша ленивая принцесса, — он сказал это с усмешкой, в которой не было ни капли тепла.

— Она поправилась, — сухо бросила Сьюзан, даже не глядя на меня. — Бедра стали шире, и лицо расплылось.

Я оцепенела. Хотелось провалиться сквозь пол. Отец перевел взгляд на меня и прищурился.

— Правда, что ли? — он подошел ближе. — Повернись.

Я подчинилась. Медленно, будто каждое движение могло стать последним. Он осматривал меня, как товар. Потом отступил на шаг и скривил губы:

— Ты что, решила, что можешь вести себя как неблагодарная? Думаешь, я зря забочусь о тебе?

Я молчала. Горло сжалось. Хотелось плакать, но я знала: слезы только разозлят его.

— Никогда ты замуж не выйдешь, если будешь превращаться в это, — он махнул рукой, как будто отмахивался от пыли. — Кому будешь нужна? Собираешь в клубе развлекать мужчин?

Я покачала головой, сдерживая слезы. Он замолчал на миг, потом взглянул на еду в моих руках.

— Сегодня — только вода. — сказал он. Голос был спокойным. Хуже, чем крик. — Ни крошки.

Я кивнула. Медленно, покорно. Как дрессированное животное.

— Поняла, — прошептала я.

Когда отец выше и дверь за ним закрылась, я все еще стояла на месте. Йогурт и яблоко были у меня в руках — тяжелые, как камни.

Я подошла к холодильнику и поставила их на место. Без истерики. Без слез. Это тоже — часть контроля.

Сьюзан тоже покинула кухню, и я осталась на кухне одна. Я встала у мойки, смотрела на грязную посуду после Сьюзан и отца, и чувствовала, как внутри начинает скручиваться голод. Он был не острым, а вязким, как плотная веревка, затягивающая вокруг желудка.

Контроль. Дисциплина.

Помыв посуду, я пошла в свою комнату, переоделась в серый спортивный костюм — удобную, незаметную. Завязала волосы в низкий пучок и начала с уборки. Каждое движение было ритуалом: вытерла пыль, вымыла полы. Я продолжала это делать по кругу. Скребла, терла, складывала. Не потому, что было грязно, а потому что нужно было занять руки. Не думать о голоде. Не слышать голос отца, звучащий эхом в голове.

К полудню я села за ноутбук. Надо выполнить работы.

Я училась. Университет — мой свежий воздух.

Отец еле-еле разрешил мне туда поступить — после месяцев уговоров, слез, обещаний. Он был уверен, что в университете девушки портятся, становятся доступными. Он говорил это с таким презрением. Только мне удалось его уговорить. С охраной я посещала занятия, но большую часть времени мои занятия были удаленные.

Я открыла задания. Писала механически, но точно. Голова гудела. Пальцы дрожали, когда я печатала. Голод уже стучал в виски, как молотком.

Через какое-то время я не выдержала и вышла в сад.

Туда, где все еще жило мамино спокойствие.

Сад был ее последним убежищем, пока она не умерла. Я старалась ухаживать и сохранить это место, как память о человеке, который был добрым. Единственным.

Глава 5

Дениэль.

Я не знал, сколько прошло времени. Часы на стене остановились еще утром, но в кабинете никогда не чувствовалось времени. Здесь все было замерзшим — в порядке, в тишине, в пыли. Передом мной — папки, блокноты, старые договоры, страницы с личными пометками, даже сигарные обертки с адресами и датами. Все, что осталось от Конора. Он был тем, кто держал меня за плечо, когда отец держал за горло. Он правил Флоридой жесткой, без суеты, но с железом в голосе. И вот — его больше нет. А Флорида теперь — моя головная боль.

Я перелистываю его записи. Тетради, папки, желтые стикеры с адресами. Все упорядочено. Все — в стиле Конора. Трудно было сказать, где здесь деловая стратегия, а где — скрытая угроза.

Вот встречи с мексиканцами в Майами, вот старые расчеты по перевозке с Доминиканы. А вот то, что я ищу. Я наткнулся на тонкую черную папку. Без названия. Только инициалы в углу: J.K. — Джереми козлов.

Главарь русской мафии. Нью-Йорк. Тот, о ком все говорят шепотом, даже если уверены, что за ними не следят. О нем ничего не ясно, кроме одного: если он идет на контакт, значит, за этим стоит что-то крупное.

— Ты нашел? — спроси Брайн, сидя у шкафа, крутя в руках зажигалку.

— Нашел, — кивнул я, открывая папку.

Брайн поднял бровь.

— Это было тайной Конора?

Я усмехнулся.

— Нет. Конор всегда был предельно честен. К тому же, он все задокументировал. А вот отец … он знал. И промолчал.

Я закрыл папку и посмотрел в окно.

— Мой отец хотел, чтобы я облажался. Чтобы я сам вляпался. Провалился. Подставился. А потом он бы вмешался. Снова. Чтобы доказать, что без него я — никто.

Брайн промолчал, но в его взгляде читалось: он тоже это понимал.

— Встреча с Козловым в эту пятницу. Причал. Старый склад. Все уже согласовано. И, судя по пометкам Конора, это не просто сделка. Это шаг. Или вверх, или вниз.

— Он сам туда собирался поехать, — сказал Брайн. — А ты?

— Я тоже поеду. Один. Только я и товар.

— Защита?

— Конечно. На периметре. По минимуму. Все должно выглядеть чисто. Спокойно. Мы — не угроза. Но если Козлов решит, что может продавить меня, как мальчишку…

— Тогда ты ему покажешь, как глубоко можешь его похоронить, — закончил Брайн.

Я кивнул.

— Пусть отец наблюдает. Пусть думает, что бросил меня в воду. Я не утону. Я научусь дышать под ней.

Мой отец любит контроль. Любит, доказывать нам, что мы ничего не стоим. Но не со мной. Я этого не допущу.

— Он даже не спросил, как умер Конор, — сказал я, пряча злость. — Только сказал: «несвоевременно».

Брайн не ответил. Он понимал: это не просто гнев. Это было то, что накопилось годами.

Брайн встал со своего места и медленно прошел по кабинету. Он не любил молчание, но сейчас не перебивал — давал мне время. Уважал.

— С нас товар, а Козлов что дает взамен?

— Деньги. И — выход на их сеть на севере. Аптеки, склады, фальшивые фирмы, больница. По сути, он предлагает включить нас в свою логистику.

Брайн фыркнул.

— То есть ты отдаешь ключ к югу, а он дает экскурсию по северу?

— Я не идиот, — холодно сказал я. — Контракт — только на партию. Один раз. Без гарантий продолжения. Без обязательств. Ни он, ни я не идем ва-банк. Пока.

Брайн вернулся и налил нам по паре пальцев виски.

— А если он захочет углубить ваше сотрудничество?

— Тогда начнется моя игра. Не отца.

Мы чокнулись. Не ради праздника — ради четкости момента.

— И все-таки, — сказал он, глядя на меня поверх стакана, — ты свяжешься с отцом?

— Нет. Пусть думает, что победил.

— Я достал приглашение, — Брайн сменил тему, глядя на меня. — Все как ты хотел.

Я кивнул, не удивленный. Он всегда все делал быстро и без проблем.

— Нужны билеты.

— Уже. Первый класс. Чтобы твоя задница доехала с комфортом. — он подошел ко мне, протягивая телефон с данными.

Я взял его и посмотрел время вылета. Я успевал. Приглашение также было электронным. Не просто приглашение — это было приглашение в мир, где решаются судьбы, где власть и деньки текут по каналам.

Мероприятие в Чикаго не стал бы привлекать моего внимания, если бы не Фрэнк Морелло. Этот старик был как камень в реке, много раз переходил нам дорогу. Сейчас, он совершает ошибку, показывая миру свою дочь. Я собираюсь воспользоваться этим.

— Морелло собирает союзников, — сказал я. — Но, насколько я понимаю, он собирается сделать ставку на свою дочь, продав ее одному из этих толстопузов.

Брайн усмехнулся, не скрывая цинизма.

Я отложил телефон и выпил еще виски.

— Могу поспорить, что у него уже есть кандидат. Я думаю, что это будет сенатор. У них раньше уже были общие дела.

Я задумался. Морелло всегда был прагматичным человеком, он знал, как использовать свою дочь в качестве рычага.

Я встал из кресла и подошел к окну.

— Ты останешься здесь. Отцу тоже не обязательно знать куда я еду.

Брайн кивнул.

***

Чикаго встретил меня холодно. Небо затянулось тучами, когда мой самолет приземлился на взлётной полосе. В этот город не хочется возвращаться.

На мероприятие я пробрался без проблем. Политики, бизнесмены, связные, армия поджаренных мужчин в дорогих костюмах, с сигарами в руках. Женщины в роскошных платьях, но мне было не интересно смотреть на них. Я видел, как они стоят рядом с этими мужчинами — как товар. Очередные пустые лица, без стержня, без характера, только хищные глаза, которые шарят по фигурам вокруг.

С каждым шагом по этому залу мне становилось противнее. Политики, как всегда, липкие, словно мухи на сладкую приманку. Их разговоры были полны обещаний, которые на деле не значат ничего. Они называли себя силами, но в реальности они редко пачкали руки. Эти жирные свиньи лишь сидят за столами, обсуждают, как ободрать людей до последней нитки и потом усаживаются в свои кожаные кресла, чтобы набить пузо еще одной порцией жирной еды.

Глава 6

Эмили.

Мы доехали до места быстро. Когда двери распахнулись передо мной, то запах дорогих духов, сигар и шампанского ударили в лицо. Сотни глаз скользнули по мне — кто-то из любопытства, кто-то с жадным интересом. Я их не виню. Платье, которые выбрал отец, обнажало слишком много. Мое платье было как ловушка, а я — приманка.

Я шагнула внутрь, сцепив руки в кулаки за спиной, чтобы они не дрожали. Улыбка натянулась автоматически, как маска. Меня учили этому с детства — улыбаться, когда хочется кричать.

Но всё изменилось в одно мгновение. Он стоял у мраморной колонны — высокий, спокойный, будто не замечал всей суеты вокруг. Хищник, затерянный среди шакалов. Я не знала, кто он, но сразу почувствовала: он — опасность. Не для моего тела, как остальные здесь. Для меня. Я долго его рассматривала, но так и не смогла отвести взгляд.

— Улыбайся, Эмили, — прошипел отец сквозь зубы, когда подошёл ко мне. Его рука, тяжелая и холодная, легла мне на талию. — Ты сегодня — ключ. Посмотри сколько влиятельных мужчин. Через пару часов они будет у твоих ног, если ты не облажаешься.

Я не ответила. Просто смотрела на мужчину, будто он мог спасти меня. Или хотя бы разрушить всё это.

— Слишком много не думай, — продолжал отец. Его глаза были темнее обычного, с ноткой нетерпения. — Ты обязана мне. Я дал тебе всё. А ты — отдашь то, что должна. Поняла?

Я кивнула. Хоть и хотелось развернуться и уйти. Не просто уйти — сбежать. Прочь от жадных взглядов, от запаха дорогой гнили, от этой роли, написанной не мной.

Отец завел меня к столу, где сидел мужчина, с бокалом виски в руке. Казалось, будто он ждал нас. Седина блестела под люстрами, улыбка — жирная, сальная. Когда он заговорил, мне стало дурно. Я почувствовала, как тошнота подступает к горлу, но сдержалась. Отец наблюдал. Я почувствовала это кожей.

— Вы прекрасны сегодня, мисс Морретти, — произнёс мужчина, наклоняясь ближе, чем нужно. Его дыхание было горячим и пахло виски. — Ваш отец не перестаёт меня удивлять. Рад видеть тебя Фрэнк.

Отец пожал ему руку. Мужчина продолжа смотреть на меня.

— Эмили, знакомься. Это сенатор Вейнс. Мой давний друг.

— Приятно познакомится. — я еле выдавила из себя слова.

Всё внутри скручивалось в узел. Я не знала, как долго смогу играть.

Но потом… я снова отвела взгляд, пока отец разговаривал с сенатором и увидела его. Он смотрел прямо на меня. Слишком прямо. В его взгляде не было жадности. Только интерес. Как будто он видел не платье. А меня. Настоящую.

И я впервые за долгое время захотела, чтобы кто-то подошёл. Не чтобы спасти. А просто — быть рядом.

Потому что в этом зале, полном власти и гнили, только один его взгляд заставил меня почувствовать, что я всё ещё жива.

Затем я снова посмотрела на сенатора. Его лицо блестело от пота, но он всё равно держал себя, как павлин, уверенный в своей важности.

Он говорил громко, с хрипотцой, смакуя каждое слово, будто всё, что он произносил, должно быть выгравировано на золотой табличке.

— Френк, послушай, — начал он, хлопая отца по плечу, — этот новый проект в Майами-Бич… Ты же понимаешь, какие деньги там крутятся. Мне нужно твоё слово, что ты обеспечишь безопасность. Я могу подмять под себя комиссию по застройке, но без поддержки с улиц — это дырявая лодка. А я не люблю тонуть.

Отец кивнул, как обычно — холодно, уверенно.

— Безопасность будет. Люди уже на местах. А если кто-то начнёт чесать язык — он его потеряет. Ты же знаешь, как мы работаем.

Я стояла рядом, будто предмет интерьера. Улыбалась, как надо. Слушала, не вникая. Их мир — это бетон, схемы, угрозы. Мой — только внешность. Красивый фасад для грязных сделок.

Меня не спрашивали. Меня демонстрировали.

Сенатор повернулся ко мне, окинул взглядом, который, казалось, прожигал кожу.

— А можно мне на пару слов с твоей очаровательной дочерью? — спросил он у отца, не отводя от меня глаз. — В таком обществе даже стареющий политик чувствует себя молодым.

— Конечно, — ответил отец без колебаний. — Только не слишком долго. У нас ещё разговор с губернатором.

Он отступил, не взглянув на меня. Просто ушёл.

Я осталась с этим жирным зверем, который медленно взял меня под руку и повёл в сторону, туда, где было меньше света и больше тишины.

Мой живот скрутило. Холод прошёлся по позвоночнику.

— Вы такая хрупкая, Эмили, — сказал он, словно смакуя каждую букву. — В вас есть то, чего давно не хватает в этом мире — послушание.

Я не ответила. Не могла. В горле стоял ком. Хотелось убежать, закричать, стереть с себя этот вечер

— Уверен, вы знаете, как угодить не только отцу, но и его… партнёрам, — продолжал он, приближаясь, будто я — блюдо, которое он собирается съесть.

Я отступила на шаг, стараясь не показывать страха. Но он был — липкий, как пот на его лбу, как его взгляд.

— Я… — голос предательски дрогнул, — я не очень хорошо понимаю в делах отца.

— О, это и не нужно, — усмехнулся он. — Ты просто будь рядом. А остальное — мы решим за тебя.

Я почувствовала, как дрожат пальцы. Хрупкая, как он сказал. Но внутри что-то начало гудеть — глухо, болезненно, как предвестие шторма. И я снова поймала взгляд. Издалека. Он смотрел на нас. На меня. И я вдруг захотела, чтобы мне помогли.

Но шагов не было. Я осталась одна. С чужими руками рядом. С голосом, от которого мутило. С ощущением, будто у меня отбирают право дышать.

Сенатор наклонился ближе. Его пальцы скользнули по моему запястью — медленно, с мерзкой уверенностью.

— Я скажу прямо, Эмили, — его голос стал липким, как патока, — ты не просто красива. Ты создана для того, чтобы принадлежать мне. Я могу дать тебе всё. Шик, статус, бриллианты. Но взамен ты будешь там, где должна быть. В моём доме. В моей постели. Всегда.

Я даже не сразу поняла, что он сказал. Слова осели внутри, как яд. Вены будто заполнились грязью.

Он выпрямился, улыбнулся, похлопал меня по плечу — как свою вещь.

Глава 7

Дэниель.

Я вернулся домой рейсом, который задержали почти на два часа. Поэтому я использую частные самолеты, но нельзя было светиться в этой поездке. Холодный Чикаго еще сидел в костях, но Флорида встретила липким, почти вульгарным жаром.

Машина ждала меня у входа, а водитель — один из наших — нервно курил, опираясь на крыло кадиллака.

Кабинет встретил тишиной. Солнце пробивалось сквозь полуспущенные жалюзи, рисуя на полу полосы — словно решетки. Я сел в свое кресло, чуть откинулся назад, давая спине понять, что на сегодня бег закончен.

Брайан появился, как всегда, беззвучно, но уверенно. Он умел быть тенью, и именно за это я его ценил еще больше. На нём — лёгкий летний костюм, галстук чуть ослаблен, глаза — сосредоточены. Он знал, что я не прощаю пробелов.

— Склад проверен. Всё на месте. М4, АК, боеприпасы — в нужных объёмах, промаркировано. Нам есть что продемострировать русским, — сказал он, не теряя уверенности.

Я молча кивнул.

— Встреча пройдет на заброшенном складе. Люди уже там. Всё чисто.

Я отметил, как спокойно он это произнёс. Без нервов, без “но”, без тревожных нот. Всё шло по плану. Наконец-то.

Я встал, прошёлся к окну. Солнце било в глаза, обнажая узкую полосу пыли на стекле. Ни одна машина на подъездной дорожке не двигалась. Всё было слишком тихо. Даже слишком гладко.

— Как настроение у русских? — спросил я, не оборачиваясь.

— Выдержанное. Их человек — Константин — передал, что “ждут с нетерпением, как свадьбу дочери”. С их акцентом даже угроза звучит почти поэтично.

Я усмехнулся.

— У нас, правда, немного другая свадьба намечалась, да, Брайан?

Он не ответил. Он знал, о ком я говорю.

Эмили.

Её имя звучало в моей голове, как шепот на похоронах — неуместно, но невозможно игнорировать.

Я снова сел. Телефон лежал на столе, черным прямоугольником искушения. Ни сообщений. Ни пропущенных вызовов. Хотя я дал ей свой номер.

Может, она уже с ним и ей нравится такой рассклад. С этим жирным ублюдком, который нюхает деньги так, как псы нюхают чужой страх. Он ей в отцы годится, но у него яхты, склады, а главное — благословение её отца. Сицилийцы не торгуют сердцем — они его продают в обмен на влияние.

Я поднял телефон, повернул в руке. Одно нажатие — и я наберу. Один гудок — и услышу её голос. Или не услышу. И тогда это будет хуже. Намного хуже.

— Что-то ещё? — спросил я, не поднимая глаз от экрана.

— Стоит ли тебе быть лично на этой встрече?

Я выпрямился.

— Конечно. Это игра отца. Но будут мои правила. И пусть каждый, кто будет в той комнате, знает: я здесь, я решаю — и я отвечаю.

Брайан кивнул.

Дверь закрылась. Я остался один. Только я, этот кабинет, груз, сделка — и тень женщины.

Зачем я думаю о ней? Она лишь пешка в моей игре.

Я смотрел на виски, как будто в нём плавала истина. Первый стакан прошёл легко, второй — чуть тяжелее. Он не пьянит, нет, не для этого я его пил. Он нужен был, как фон: чтобы пальцы заняли делом, чтобы сердце не билось громче, чем тикали мысли.

Телефон снова оказался в руке. Смотрел на экран, как на пропасть — знал, что прыгну, но тянул. Тянул, как всегда.

Я коснулся клавиатуры.

«Ну что, куколка, выбираешь кошелёк вместо сердца? Не забудь только вытереть помаду, когда будешь клясться в любви. Хотя… он, может, за это и платит. Тебе пойдет красный.»

Ухмылка появилась сама собой. Горькая, ехидная.

Отправил. И поставил телефон экраном вниз.

Через секунду дверь снова приоткрылась. Брайан. Он умел заходить тихо, но всегда как по часам, в самый неподходящий момент.

— Один из наших клубов. “Малибу” на 8-й. Потасовка. Кто-то из латинос полез не туда, куда надо. Люди на взводе, охрана держит, но там нужна своя рука.

Я чуть повернул голову, взгляд ленивый, тяжёлый — два стакана дали о себе знать.

— Отправь Ниалла. Пусть покажет себя.

Брайан усмехнулся и скрестил руки на груди.

— Смотрю, ты окончательно врос в трон, а, босс? Ниалл разрулит, а ты тут будешь сидеть и пить?

Я прищурился и медленно поставил бокал на стол. Не стал отвечать. Брайан усмехнулся и развернулся к выходу. Дверь захлопнулась за ним с мягким щелчком.

Я снова остался один. Комната дышала спокойно, как зверь, который знает — его кормят. Я посмотрел на экран телефона. Сообщение отправлено. Прочитано. Ответа нет.

Куколка молчит.

***

Ночной воздух был тёплым, с привкусом ржавчины и бензина. Промзона спала, как старый пёс — тихо, но готова укусить, если наступишь на хвост. Я сидел за складским столом, холодный металл под ладонями, вокруг — шестеро моих. Все молчали. Только Ниалл тихо крутил зажигалку в пальцах, щёлкая ею, будто время торопил. Кто-то из парней курил, но дым не мешал — он как-то уместно вписывался в этот вечер.

За спиной шумел генератор, давая ровный гул — почти как сердце, которое не хочет выбиваться из ритма. На складе царил запах масла, стали и старого дерева. Всё здесь пахло сделкой.

— Они опаздывают, — пробормотал Брайан, глядя на часы. — Или делают вид, что опаздывают. Мол, важные.

— Пусть чувствуют, что не только они умеют держать паузу, — сказал я, не поворачивая головы.

Стук ботинок по бетону прервал молчание. За дверью — три силуэта. Вошли без стука, без излишков. В темных рубашках, сдержанные, уверенные в себе. У каждого в лице — север и лёд. Говорить начали не сразу. Просто огляделись, оценили. Мы — их. Они — нас.

— Добро пожаловать. — усмехнулся Брайн, заметив наших гостей.

Мы не стали церемониться, они тоже. Бросив пакет на стол. Я потянулся к нему, чтобы посмотреть, а потом передал нашему опытному, чтобы понять не обманывают ли нас.

— Все в порядке, — сказал мой солдат, на ирландском, чтобы русские не поняли.

Брайан потянулся, глянул, но не тронул.

— Сколько в партии?

— Пока килограмм. На пробу. Но если вас устроит… можем поговорить о двадцати в месяц. Постоянный канал.

Глава 8

Эмили

Я проснулась в темноте. Потолок привычно расплывался в сером сумраке спальни, но внутри будто продолжал светиться осадок вчерашнего — плотный, липкий, противный.

Сенатор Вейн.

Его руки. Его мерзкий смех у самого уха. Я чувствовала его прикосновения даже сквозь душ, который принимала, кажется, часами. Они въелись в кожу, как яд.

Отец, конечно, считал, что все прошло «на высшем уровне». Успешный вечер. Перспективные знакомства. Он получит нового союзника. А я — белое платье, кольцо и, в придачу, мужчину, к которому испытывала ровно то же, что и к облезлому креслу в гостиной — презрение и раздражение. Только кресло хотя бы не пыталось меня лапать.

Я встала. Тело ныло. Мир вокруг выглядел терпимо, даже уютно. Всё вроде было как надо. Только внутри что-то было не так. Не устраивалась. Не складывалась я.

Я попыталась сосредоточиться на делах — проверки уроков, просмотр лекций, уборка в доме. Это помогало. Хоть немного. Но не прошло и получаса, как телефон вибрировал на столе.

Сообщение. От него.

«Ну что, куколка, выбираешь кошелёк вместо сердца? Не забудь только вытереть помаду, когда будешь клясться в любви. Хотя… он, может, за это и платит. Тебе идёт красный.»

Я застыла. Как будто глотнула кипяток, и он теперь шипел где-то под ребрами.

Куколка?

Кошелек вместо сердца?

Красный?

Кто он вообще такой? Как он имеет право так со мной разговаривать?

Я сжала телефон. Он не имел никакого права. Ни вторгаться в мою жизнь, ни комментировать ее, ни… ни говорить так, будто знает меня. Он не знает. Он просто был наглым, дерзким выскочкой с глазами, полными самодовольства.

Внешность обманчива. Хоть он привлекателен собой, но внутри точно мерзкий.

Я хотела написать. Сразу. Что-нибудь едкое. Сжечь его словами, утереть в порошок. Но не сделала этого.

Я знала, что он ждет этого. Я не дам ему повода меня унизить.

Я забросила телефон в ящик стола, как будто он пах горелой резиной.

Не отвечу. Не сегодня. Никогда.

Весь день я двигалась, как по канату — осторожно, стараясь не оступиться в ярость. Он выдернул меня из вчерашнего в сегодняшний день, словно щелчком плетки. Вспоминался его голос. Его самоуверенность. Его глаза, в которых танцевал чертов огонь.

Вон испортил мне весь день.

Но думая о нем, я забыла о сенаторе.

***

Вчерашний день закончился в плохом настроении, но сегодня я проснулась с легкостью, которой давно не чувствовала. Солнце пробивалось сквозь полупрозрачные шторы, окрашивая потолок в мягкое золото. Сегодня — университет. Моя единственная передышка от отца, его людей, его планов. От мира, где за твою руку можно назначить цену. Где твоя жизнь — это валюта.

Я даже не возражала, когда водитель, один из отцовских молчаливых громил, подал мне руку, чтобы я села в машину. Он, как всегда, не произнес ни слова — только открыл дверь и пристально следил за тем, как я сажусь, будто боялся, что я испарюсь на глазах.

Отец считает, что университет — это «место искушений». Его дословные слова: «Там ты можешь повести себя… распутно». Отчего мне стало бы смешно, если бы не было так мерзко.

Контроль — это его способ любить. Или обладать. А разницы, похоже, он не видит.

Я выбрала светло-кремовое платье — сдержанное, но красивое, — и босоножки на каблуке. Мне хотелось почувствовать себя нормальной. Просто студенткой. Не дочерью Фрэнка Морелло, не девушкой, на которую положил глаз сенатор, и уж точно не той, кем я являюсь.

Первая пара — история международных отношений. Лектор говорил о глобальных альянсах, а я ловила себя на том, что просто смотрю в окно и дышу. Это был мой способ быть свободной — хоть и ненадолго.

Вторая пара — экономика. Цифры, графики, куча теорий… Скучно? Для меня нет. Это мой свежий воздух.

Выходя из аудитории, я ощущаю как платье липнет к телу.

— Ой, черт! Прости! — кто-то врезался в меня, и горячее и липкое пятно расползается по бедру.

Кофе. Чёртов кофе. Прямо на платье.

— Всё нормально, — пробормотала я, уже поднимаясь на ноги, игнорируя извинения. — Я… я в порядке.

— Дай помогу… Эй, ты куда? — голос отдалялся от меня.

Я метнулась к ближайшему туалету, стараясь не смотреть на людей, их взгляды. Не думать о мокрой ткани, прилипшей к телу. Слишком много внимания. Слишком много уязвимости.

Я вбежала внутрь — и застыла.

Он стоял у раковины, как будто ждал меня. Как будто знал.

Такой же уверенный, как всегда. Чёрная рубашка, немного расстёгнутая у ворота, сильные руки, облокотившиеся на край раковины. Его глаза — те самые, которые видели меня в тот момент, когда я была сломлена и голая не телом, а душой. И почему он всё ещё был красивым? Почему моё тело предательски дрожало?

— Знаешь, мне начинает казаться, что это уже входит у нас в привычку. — усмехнулся он.

Эта усмешка…

— Туалеты, блядь, — продолжил он, — Не самое романтичное место, но ты, похоже любишь драму на фоне кафеля.

— Это женский. — тихо произнесла я и сделала шаг назад.

— Эмили, — тихо сказал он. — Стоять.

— Нет. Нет, ты не можешь быть здесь. Зачем ты меня преследуешь?

— Я вынужден. Из-за тебя. — сказал он, сделав шаг ко мне. — Потому что ты мне так и не ответила.

— Ты издеваешься?

— Нет. — он пожал плечами. — Ты мне не отвечаешь. Исчезаешь. Пришлось искать тебя. Тратить время. Деньги. Я предложил помощь, а ты даже спасибо не сказала.

— Спасибо? — мой голос сорвался. — Ты ведь всё сказал. «Покупают». Так, да? Я товар. Ты очень чуткий и милый.

Я не была такой. Не умела грубить. Меня учили: молчать, терпеть, улыбаться. Но с ним… я не боялась.

— Как грубо, маленькая куколка. Тебя разве не учили как вести себя с мужчинами.

Я молчала.

— Да я охренел, когда увидел, что ты прочитала, и не ответила. — он шагнул ближе, уже не улыбаясь.

— Уйди, пожалуйста.

Глава 9

Дэниель.

Прошло много дней с тех пор, как я в последний раз видел Эмили в той убогой уборной. Я до сих пор помню, как она стояла там, дрожащая от страха, словно зверь, пойманный в ловушку. Казалось, весь мир вокруг исчез, и осталась только она — такая хрупкая и одновременно неотразимо красивая. В её глазах читалась какая-то недоступность, словно она была одновременно рядом и слишком далеко, чтобы я мог дотянуться.

Я никогда не думал, что страх может быть таким притягательным. Она была как вызов, который я не мог игнорировать. Она не умела скрывать эмоции. Я видел настоящую Эмили — настоящую, не ту, которая была на том вечере. И, несмотря на всё это, она стала отвечать на мои сообщения. Конечно, блядь, после моих угроз. Очень сухо, коротко, будто боялась, что слова могут навредить ей больше, чем молчание. Эти ответы сбивали меня с толку, заставляли чувствовать что-то странное — смесь разочарования, вожделения и отчуждения. Как будто она была рядом, но всё время держала дверь запертой.

Я сидел в своей комнате, перебирая в голове эти моменты, прокручивая её холодные фразы в телефоне. Всё это мешало мне сосредоточиться, заставляло хотеть большего. Эмили не должна быть в моей голове. Она лишь пешка, но почему-то я все больше утопаю в мыслях о ней. Надо потренироваться, чтобы очистить голову.

Наконец я встал, встряхнул голову и спустился вниз на завтрак.

Я спустился вниз, где меня уже ждали Сайомха и бабушка. Сайомха, как всегда, сидела с чашкой кофе и что-то тихо рассказывала, а бабушка неторопливо раскладывала на столе свежие булочки.

— Доброе утро, Дэниель. — с улыбкой поздоровалась Саймоха.

— Доброе.

— Mo ghrá geal, как спалось? — спросила бабушка, поднимая глаза на меня.

— Как всегда. — пожал я плечами.

— Когда ты начнешь валяться без дела, как кот на солнце? А то все время в своих мыслях зарываешься, как будто весь мир на твоих плечах. — сказал бабушка, накладывая мне тарелку.

— Раз не так? Вся ответственность на мне.

Бабушка покачала головой.

— На тебе лишь Флорида. Огорчу тебя, но это не весь мир. Ты не так сильно накачен, чтобы твои плечи выдержали нагрузку всего мира. Сними корону и расслабься.

— Вот спасибо, — я усмехнулся и сделал вид, что обижен.

— Ты у меня самый умный, но ведешь иногда себя, как ребенок. Ешь давай. — бабушка хлопнула меня по плечу.

Я вздохнул, глядя на них, они замечали, что я стал чаще пропадать. Но чем дальше, тем больше обязанностей. Я не мог возвращаться домой рано. Конор оставил за собой много не завершенных вопросов. Также многие не были согласны с решением моего отца сделать меня главой Флориды, поэтому моя жизнь только усложнилась.

После завтрака я вышел из дома и сел в машину. Улицы города ранним утром казались спокойными, почти безлюдными — только редкие прохожие и легкий ветерок шевелил листья на деревьях вдоль проспектов. Высокие здания отражали первые солнечные лучи, заливая город золотистым светом. Мне всегда нравилось это время — когда город будто просыпается, готовясь к очередному дню борьбы и суеты.

Я приехал раньше Брайна. Никакой пунктуальности с его стороны. Пока я ждал его, достал телефон и написал Эмили:

«Доброе утро».

На экране сразу же появился её ответ:

«Доброе».

Сухо. Как всегда.

Но именно эта скупость слов вызвала у меня усмешку. Она могла и не отвечать, а тут — сразу. Жаль, что она ответила, я бы с удовольствие ее снова навестил.

В дверях зала появился Брайн.

Я спрятал телефон в карман и настроился на тренировку. В этот момент мысли о ней снова мелькнули в голове, но я заставил себя сосредоточиться. Брайн переоделся и кивнул мне. Мы сразу направились к рингу.

— Ну что, готов уйти отсюда с переломанными ребрами? — усмехнулся он.

— Ты, блядь, пьяный. Или резко в себя поверил? — ответил я.

Мы с Брайном были одного телосложения, но у него всегда было такое выражение лица будто он родился биться.

Мы вышли на ринг и воздух сразу наполнился напряжением. В такой атмосфере никто бы не сказал, что мы друзья. Брайн принял классическую стойку: ноги чуть шире плеч, руки подняты в защите, глаза острые и сфокусированные. Я занял свою позицию, стараясь не расслабиться ни на секунду.

Первым пошёл Брайн — быстрый джеб в мою сторону, я успел увильнуть, но почувствовал, как воздух свистит рядом с ухом. Ответил прямым правым — он заблокировал, и сразу же контратаковал боковым хуком в корпус. Я сжал зубы, почувствовав удар ребрами, и сделал шаг назад, чтобы увеличить дистанцию.

— Ты как всегда, стараешься сдаться, а не драться, — усмехнулся Брайн, обводя меня взглядом.

— Тише, — ответил я и пошёл вперёд, бросая комбинацию.

Брайн ловко отскочил назад и попытался пробить мою защиту. Я успел поднять локоть, чтобы принять удар, но всё равно почувствовал неприятный удар по плечу.

— Ну-ну, — усмехнулся он, — не думал, что ты ослаб. Девочка утром, когда злая покидала мою кровать, и то сильнее меня лупила.

— Что же ты ей сделал?

— Трахнул, а потом сказал, что у меня были шлюхи получше. — пожал плечами Брайн.

Я покачал головой.

— Зачем ты тратишь время на туристок, если в наших клубах много шлюх, которые понимают, что дальше секса у вас не пойдет.

— Они не искренние. А вот сочная блондинка отдавалась мне как будто завтра не настанет. Вот это кайф.

Пора заканчивать.

Я сделал быстрый шаг влево и внезапно закинул сильный правый хук в его челюсть. Брайн слегка пошатнулся, но сразу вернул позицию, не дав себя уронить.

Мы дышали тяжело, но не останавливались — спарринг был не просто тренировкой, а игрой на выживание и доминирование.

— Ты вообще в форме? — улыбнулся Брайн, вытирая каплю пота с лба. — Ты сегодня как баран на перегонки.

— Я просто экономлю силы, — парировал я, начиная новую серию ударов.

— Сколько ты еще выдержишь, а? — хмыкнул Брайн, схватив меня за плечо.

Глава 10

Эмили.

Утро началось, как будто специально созданное для пытки. Я подошла к окну и сразу заметила — во дворе стоит та самая машина. Отец дома. Сердце в груди начало биться быстрее, и на миг казалось, что горло сжимается словно стальной кольцо.

Я стиснула зубы, прогнала дрожь, которая попыталась захватить руки, и поспешила вниз. В прихожей встретила Сьюзан. Она, как всегда, стояла неподвижно, с таким холодным взглядом, будто давно потеряла к миру всякое участие.

— Доброе утро, — сказала я ровно, стараясь хоть как-то держать себя в руках.

— Доброе, мисс Эмили, — ответила она, не меняя выражения лица.

Я почувствовала, как меня чуть подкосило. Завтрак в этом доме всегда был как постановка — с масками и без права на слабость.

В гостиной отец сидел с ней — с этой молодой, нарядной, надменной девушкой, которой, казалось, нравится быть на этом месте. Та с презрением взглянула в мою сторону, словно я — грязное пятно на идеально отполированном паркете их жизни.

— Доброе утро, отец, — сказала я, стараясь сохранить спокойствие. Внутри меня ревело от отвращения и страха.

Он лишь холодно кивнул.

— Сегодня твоя помолвка с сенатором, — объявил он, словно выносил приговор.

В этот момент моё сердце упало вниз. Сенатор… тот самый жирный, потный урод, с которым мне предстоит связать жизнь. Мой отец с ним ровесники, и он — словно монстр из ночных кошмаров, которого заставляют любить.

Я хотела закричать, упрекнуть, убежать. Но знала — слёзы или слабость только вызовут наказание.

— Поняла, — ответила я тихо, пряча дрожь в голосе.

В этот момент Сьюзан, как нож в спину, бросила:

— Тогда лучше поголодать, чтобы вечером хоть немного выглядела стройнее.

Я повернулась к ней, стиснув кулаки. В глазах был огонь, который я умела прятать.

— Спасибо, Сьюзан, — сказала я сквозь зубы, чувствуя, как на горле встаёт ком.

Отец кивнул, будто соглашаясь с этим издевательством.

Девушка рядом улыбалась так, будто ей понравилось смотреть на моё унижение.

Я села за стол, и внутри всё кричало. Мне придётся жить с этим жареным уродом, связывать свою судьбу с этим человеком, который кажется олицетворением всего, что я ненавижу.

Но на лице я оставила только маску — холодную, спокойную, не дающую им повода усомниться.

После завтрака я быстро вышла из столовой, стараясь не встретить взгляд ни отца, ни той высокомерной пассии. Внутри меня всё бушевало — ненависть, страх, отчаяние — словно шторм, который никак не мог утихнуть.

Я поднялась в свою комнату, захлопнула дверь и опёрлась спиной о холодную деревянную поверхность. Снаружи слышались голоса и шаги, жизнь в доме не останавливалась, но для меня она словно замерла.

Я села на край кровати, уткнулась лицом в руки и пыталась дышать глубже. Слёзы подступали, но я гневно оттолкнула их. Слабость — это то, чего я себе не позволю.

— Ты сильная, Эмили, — прошептала я себе. — Они думают, что ломают меня, но я не дам им этого. Этот жирный урод — не мой конец.

Внутри меня росло решимость, холодная и твердая, как лёд. Я не могла изменить отца, не могла остановить помолвку. Но я могла сохранить себя.

Вечер надвигался тяжёлой тенью. Помолвка. Дом, обычно казавшийся мне холодным и чужим, сегодня был ещё более мрачным и давящим. Люди в роскошных костюмах и платьях стекались в гостиную, и каждый взгляд, каждая улыбка казались наигранными, будто масками на лицах.

Я стояла рядом с отцом, чувствуя, как к моему телу прилипают взгляды. Сенатор, этот жирный, потный урод, медленно подошёл ко мне. Его глаза скользили по моему лицу с таким выражением, словно он уже владел не только мной, но и всем моим будущим.

— Эмили, — начал он, улыбаясь самодовольно, — ты выглядишь просто сногсшибательно. Я даже не сомневаюсь, что ты сделаешь меня самым счастливым человеком на свете.

Я улыбнулась сквозь зубы, чувствуя, как в горле собирается ком.

— Спасибо, — выдавила я, стараясь не выдать свой ужас.

Он мягко взял мою руку и провёл пальцем по запястью, оставляя после себя липкое прикосновение.

— Ты знаешь, — продолжил он, наклонившись ближе, — с тобой я чувствую себя молодым и живым. Мне нравится, как ты слушаешь, как смотришь. Ты словно свет в этом тёмном мире политики и интриг.

Я сделала шаг назад, пытаясь сохранить дистанцию, но в этот момент люди стали подходить к нам, обмениваясь улыбками.

— Поздравляю, — сказал отец, хлопая меня по плечу, — сегодня твой вечер, Эмили. Получай удовольствие.

Сенатор хмыкнул и подмигнул:

— Если что, я всегда рядом. Ты только скажи.

Я готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать его голос.

Отец сделал вид, что не слышал его слова.

Я чувствовала, что осталась одна. Без защиты.

Люди толпились, улыбались и говорили лестные слова, но их голоса сливались в пустой гул, который отдалял меня от реальности.

В реальность меня возвращал он, когда нашептывал мне на ухо свои мысли.

— Эмили, — начал сенатор с ужасающей сладостью в голосе, — Я уже не могу дождаться, когда стану твоим мужем. Представляешь, как я буду изучать тебя всю ночь? Ты будешь моей маленькой игрушкой, которую я буду использовать сколько захочу.

Я сжимала свои губы, чтобы скрыть свой ужас.

— Знаешь, я планирую долго и упорно кататься на тебе, — продолжал шептать он.

Он находился так близко, что я ощущала запах пота и дорогой одеколон.

Меня сейчас стошнит.

Все было похоже на спектакль, только я не играла, я застряла в нем.

Украшение, декорация. Красиво одетая кукла в центре внимания, которую никто не слышит, не замечает. Меня выставили, словно дорогую вазу в витрине — молча стоять, улыбаться, не мешать взрослым мужчинам обсуждать власть.

Я стояла рядом с сенатором, как будто прикованная к его липкому взгляду и влажной руке на моей талии. Его пальцы медленно скользнули чуть ниже, будто по привычке, и от одного только этого движения меня чуть не вывернуло. Я напряглась, но не сдвинулась. Ни на миллиметр.