— Оп-па, еще один.
Вадим непонимающе потряс головой, в ушах звенело так, будто кто-то со всей силы вмазал ему по затылку чем-то тяжелым. Попытался встать, но тело не слушалось, каждая мышца отдавалась болью. Стон сорвался с губ, тело, словно тряпичная кукла, снова плюхнулось на просиженный скрипящий диван, не подчиняясь воле владельца.
— Ты не торопись вставать, полежи немного, скорая уже в пути — произносивший эти слова мужчина сидел, присев на корточки, чтобы видеть лицо Вадима. Улыбка на его немолодом лице была приятной, даже очаровательной, но в прозрачных, почти бесцветных глазах невозможно было прочесть хоть что-то.
— Ты что, охерел, какая скорая? Только не скорая, не надо скорой! — заорал Вадим из закашлялся, подтянулся повыше на локтях, всматриваясь в лицо незнакомца — Ты ещё кто такой? Как попал сюда?
Вадим резко провел рукой по лицу, онемевшие пальцы размазали по щеке липкие пузыри слюны. Правая рука неприятно саднила, перед глазами замерцали цветные пятна. Он огляделся вокруг себя — все как всегда: рядом с диваном письменный стол, заваленный бумажками и мелким мусором, полная до краев пепельница на пошарпанной лакированной тумбочке. На месте был и пыльный шерстяной ковер, ещё со времен маминой молодости висящий на противоположной от дивана стене. Вещь, которой ни мама, ни бабушка, так ни разу в своей жизни и не воспользовались по назначению. Наверное, очень берегли. Солнечные лучи едва пробивались сквозь грязное окно без занавесок, падали на седоватый от пыли и заляпанный краской паркет. В центре комнаты стоял мольберт, рядом с ним на табуретке россыпью валялись кисти, некоторые из них торчали из поллитровой банки с мутной водой. Холст с нанесенными на него серовато-бурыми пятнами еще не успел обрести очертания того темного таинственного существа, портрет которого Вадим уже рисовал себе в голове.
Все было как всегда, вот только этот странный мужчина в черном, идеально сидящем на нем костюме был этой холостяцкой берлоге чужероден. Вадим точно знал, что не встречал его раньше: идеально выбритое лицо было очень запоминающимся, даже красивым, но в то же время пугающим. Возможно, дело было в пустых глазах, которые изучающе уставились на Вадима, кажется, даже не моргая.
От вопроса Вадима мужчина как будто съежился, лицо его исказила гримаса отвращения. Незнакомец встал, отряхнув штанины идеально отглаженных черных брюк со стрелками. Затем застегнул пуговицу на пиджаке, одернул полы, приосанился и продолжил, глядя сверху вниз:
— Ты должен быть благодарен мне, что я попал сюда. Хотя нет, знаешь, я даже больше скажу — самым сложным было не попасть сюда, а заставить себя остаться в этом бомжатнике. Во что ты превратил свою жизнь, Вадим? — мужчина оглянулся в поисках стула, потянулся было за табуреткой, но передумал и остался стоять, переминувшись с ноги на ногу. — Еще пара минут, и ты бы откинулся. Совсем с головой не дружишь? Каким дерьмом закинулся на этот раз?
— На какой — этот раз? Следишь за мной? Откуда знаешь, что я….
— Ты себя в зеркало видел? Ты когда в последний раз ел? А шмотки свои стирал? Форточку открывал?
Вадим открыл было рот, чтобы ответить, но зашелся в страшном кашле, потрясающем его худое тело.
— Сейчас принесу тебе воды — незнакомец уверенно зашагал на кухню, как будто уже бывал здесь сотню раз.
Вадим старался никому не говорить о своей зависимости. Ото всех скрывал её, не хотел посвящать в тайну даже самым близких. Хотя в глубине души ему даже нравилось это восприятие себя — свободный художник, в опьянении исследующий миры в своей голове. Непринятый, непонятный никем гений. Особенный.
Правда в последнее время его страсть зашла слишком далеко. Вадим понимал, что разрушает себя. Раньше белые кристаллики приносили ему радость, ощущение эйфории, чувство, что он — полубог, а его тело — машина, у которой нет физиологических потребностей. В этом состоянии он шутил, улыбался, пил водку с энергетиками, заводил новые знакомства и находил новых друзей, зависая в бесконечных московских клубах. Знакомился с девушками и даже иногда оставался у них на ночь, чтобы утром, еще слегка пьяным, зайти в Макдональдс съесть бургер и проверить счет — хватит ли денег продолжать марафон или нужно нарисовать еще пару иконок и иллюстраций для заказчиков, которые осыпали его сообщениями в директе Инстаграма.
Но постепенно эффект стал ослабевать. Ощущение эйфории больше не приходило. Вынужденные творческие отпуска становились все длиннее, причин выходить из дома становилось все меньше, количество сообщений от друзей сокращалось. Остатки мышц стремительно исчезали, волосы сыпались, во рту и на слизистой появились страшные язвы. Вадим правда хотел остановиться. Ходил на психотерапию, сидел на транквилизаторах и антидепрессантах, пару раз бывал в рехабе. Но все тщетно. Остановиться он не мог. Принимая в последний раз, Вадим вдруг понял, что в нем теплится хрупкая надежда, что организм наконец-то сдастся и эта ночь станет для него последней.
В коридоре раздались шаги, мужчина принес из кухни еще одну табуретку, поставил перед диваном и стукнул о её крышку стаканом с водой.
— И все же — Вадима гложило чувство вины, поэтому он решил быть помягче — Как вы попали в мою квартиру? — и, чуть помедлив — Спасибо.
— Для таких, как я, двери помехой стать не могут. Знаешь, Вадим, с одной стороны я бы с удовольствием оставил тебя исходить слюнями в этой берлоге, раз уж тебе так хочется поскорее встретиться с пустотой. Не мое это дело, решать, кто останется, а кто — нет. Но с другой стороны, есть у тебя кое-что ценное, и на эту ценность я готов сыграть с тобой, если ты, конечно, не против. Поверь, я спас тебя не бесплатно.
— Чего? Что ты несешь? Да кто ты вообще такой? Что тебе нужно? — снова переходя на “ты” заорал Вадим, начиная закипать. Этот тип уже знатно начинал действовать ему на нервы, и даже тот факт, что он спас его с того света, не становился аргументом продолжать разговор, вместо того чтобы спустить паршивого деда с лестницы прямо сейчас.