Злодей читает мои черновики

Глава 1: Свадебная ночь с монстром, которого я придумала

Я открыла глаза, и первое, что ударило по моим чувствам, был запах. Тяжелый, удушливый аромат старой пыли, воска и чего-то сладковато-гнилостного, напоминающего увядшие лилии.

Надо мной нависал потолок, которого в моей квартире на пятом этаже в спальном районе Москвы просто не могло быть. Это был не белый гипсокартон и не натяжной глянец. Это был камень. Темный, грубо отесанный камень, уходящий ввысь метров на пять. Но самое страшное было не это. Самое страшное — это балдахин.

Я медленно перевела взгляд на ткань, ниспадающую тяжелыми складками вокруг огромной кровати.

— Бархат цвета свернувшейся крови, — прошептала я, и собственный голос показался мне чужим. Слишком мелодичным, слишком дрожащим.

Фраза обожгла язык. Я знала эти слова. Я набирала их на клавиатуре своего ноутбука ровно три года назад, когда писала первую главу «Империи Пепла». Я помнила, как гордилась этой метафорой. «Бархат цвета свернувшейся крови». Господи, какая же это была пошлость. Какая безвкусная, претенциозная графомания. Кто в здравом уме будет вешать такое над кроватью молодоженов?

Но вот он, этот бархат. Я протянула руку — тонкую, бледную, с идеальным маникюром, которого у меня отродясь не было, — и коснулась ткани. Она была жесткой, неприятной на ощупь, словно шерсть больного животного.

Паника накатила не волной, а цунами. Я резко села, и голова закружилась так, будто меня ударили кувалдой. Мое тело... Это было не мое тело. На мне была ночная сорочка из тончайшего шелка, настолько прозрачная, что ее можно было считать просто номинальной. Кружева впивались в кожу, которая была фарфорово-белой, без единой родинки, шрама или следа от ожога утюгом на запястье.

Я вскочила с кровати, путаясь в подоле, и бросилась к высокому зеркалу в массивной раме из черного дерева.

Из отражения на меня смотрела незнакомка. И в то же время я знала ее до мельчайших деталей. Огромные голубые глаза, полные влажного блеска (я специально прописывала их так, чтобы она всегда казалась на грани слез, вызывая у читателей желание защитить ее... или раздражение). Золотистые локоны, рассыпавшиеся по плечам идеальной волной. Хрупкие ключицы, которые так красиво хрустят, если на них наступить сапогом.

— Элара Вросс, — выдохнула я, хватаясь за холодное стекло зеркала. — Жена-однодневка.

Мир качнулся. В глазах потемнело, а затем перед моим взором вспыхнул ярко-синий прямоугольник, висящий прямо в воздухе. Текст на нем был написан шрифтом с засечками, словно из старой книги:

**[ЗАДАНИЕ АКТИВИРОВАНО: Свадебная ночь]** **Цель:** Изобразить покорность. **Действие:** Выпить вино, предложенное герцогом. **Награда:** Продление жизни на 1 час. **Штраф за невыполнение:** Мучительная боль и принудительный контроль тела.

Я зажмурилась и снова открыла глаза. Окно не исчезло.

Я попала. Я попала в собственную книгу. В худший из возможных жанров — темное фэнтези с элементами психологического хоррора. И я — не главная героиня, которая в конце побеждает злодея силой любви и магического артефакта. Нет. Я — Элара. Персонаж-функция. «Женщина в холодильнике».

Моя роль в сюжете была проста и цинична: я должна была стать женой герцога Каэлена Вросса, главного антагониста, прожить в браке ровно три дня, а затем быть жестоко убитой наемниками короля, чтобы Каэлен окончательно сошел с ума, развязал гражданскую войну и сжег половину континента в порыве мести. Не потому, что он любил меня (он ненавидел этот навязанный брак), а потому, что моя смерть стала бы оскорблением его чести.

Три дня. У меня осталось три дня до того, как мне перережут горло в библиотеке.

— Нет, нет, нет, — я начала пятиться, врезавшись спиной в холодную каменную стену. — Это бред. Это кома. Я просто перепила кофе и заснула лицом на клавиатуре.

*«Щелк-щелк-щелк»* — раздалось в моей голове. Звук был отчетливым, механическим, как удары литер старой печатной машинки по бумаге. Это были мои мысли. Мой внутренний монолог звучал не как голос, а как набор текста.

Я попыталась успокоиться. Я — автор этого мира. Я знаю каждый кирпичик в этом замке, каждый секрет, каждый рояль в кустах. Я знаю, что за этой стеной находится потайной ход, ведущий в конюшни. Если я смогу добраться туда...

Синий экран перед глазами замигал красным.

**[ВНИМАНИЕ: Отклонение от сценария недопустимо. Объект «Герцог» приближается. Примите исходную позицию: сидя на краю кровати, голова опущена, руки на коленях.]**

— Пошла ты к черту, Система, — прошипела я.

Мои ноги дернулись сами собой. Я с ужасом почувствовала, как невидимая сила — словно тысячи ледяных нитей — охватила мои мышцы. Я не хотела идти к кровати, но мое тело предало меня. Я шагала, как марионетка, чьи шарниры смазаны ржавчиной. Я села на край матраса, который был жестче, чем скамейка в парке (потому что «герцог презирал изнеженность» — черт бы побрал мой пафос). Мои руки сложились на коленях в замок. Голова опустилась.

Я пыталась поднять ее, пыталась разжать пальцы, но тело было каменным. Я была заперта внутри собственной плоти.

В тишине коридора послышались шаги.

Тяжелые. Размеренные. Звук подбитых железом сапог по камню. Каждый шаг отдавался эхом в моих ребрах. Я знала эту походку. Я описывала ее в третьей главе: «Поступь хищника, который не спешит, потому что знает — жертве некуда деться».

Дверь не скрипнула. Петли были смазаны идеально (Себастьян, дворецкий, не допускал скрипов). Тяжелая дубовая створка отворилась беззвучно, впуская в комнату поток ледяного воздуха.

Я не могла поднять голову. Система держала мой подбородок прижатым к груди. Но я видела полы его камзола. Черная кожа, серебряная вышивка в виде терновых ветвей. И запах.

Запах озона перед грозой, дорогого табака и металлической ноты крови.

Герцог Каэлен Вросс. Мое лучшее творение. Мой идеальный злодей.

Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел.

Он молчал. По сценарию, сейчас он должен был пройти к столу, налить два кубка вина, произнести холодную, полную презрения речь о том, что этот брак — фикция, и отправить меня спать на кушетку.

Глава 2: Чай с мышьяком и нотками сарказма

— О нет, Элара. Это только пролог.

Его голос был тихим, как шуршание бархата по камню, но в нем вибрировала такая угроза, что у меня перехватило дыхание. Каэлен не отпустил меня. Напротив, его пальцы на моем подбородке сжались чуть сильнее — не до боли, но до ощущения полной, безраздельной власти. Он изучал меня, словно я была не его женой, не женщиной, и даже не человеком, а древним, зашифрованным свитком, который он намеревался прочесть, даже если для этого придется содрать кожу.

В комнате повисла тяжелая, густая тишина, нарушаемая лишь свистом ветра за окном и паническим стуком моего сердца. А еще — тем звуком, который слышал только он.

*Клац-клац-клац. Дзинь.*

Моя внутренняя печатная машинка строчила с пулеметной скоростью: *«Он сейчас убьет меня. Он не будет ждать третьей главы. Я сломала его персонажа. Я сломала четвертую стену. Господи, у него зрачки расширены, как у хищника перед прыжком. Зачем я прописала ему такую эмоциональную нестабильность?»*

Каэлен вдруг дернулся, словно от пощечины. Его глаза сузились.

— Прекрати, — прорычал он. — Прекрати этот шум.

— Я... я не могу, — выдохнула я, дрожа всем телом. — Это мысли. Я не могу перестать думать.

— Ты думаешь не как человек, — он резко отпустил меня и выпрямился, возвышаясь надо мной, как темная башня. — Ты думаешь текстом. Ты описываешь мои зрачки. «Эмоциональная нестабильность»? Это так ты называешь мою ярость?

Он отошел к камину, где догорали угли, и с силой пнул поленья. Вверх взвился сноп искр.

— Вставай, — приказал он, не оборачиваясь. — Наша брачная ночь закончилась, так и не начавшись, но спать ты сегодня не будешь. И я тоже.

Я кое-как поднялась, опираясь о холодную каменную стену. Ноги были ватными, платье — порванным и пропитанным вином. Я выглядела жалко. Именно так, как должна выглядеть героиня в жанре *Dark Romance* после столкновения с абьюзивным мужским персонажем. Проблема была в том, что я не хотела быть героиней. Я хотела быть дома, в пижаме, с ноутбуком и чашкой какао, а не в этом проклятом замке, который пах сыростью и безысходностью.

Система Нарратива, молчавшая во время нашего критического диалога, вновь дала о себе знать. Хотя синее окно больше не всплывало перед глазами, я почувствовала знакомую ментальную директиву, которая требовала от меня изобразить *утро после свадьбы*. Я должна была продемонстрировать слугам последствия бурной ночи, скрывая истинную природу конфликта, чтобы заработать дополнительные два часа к жизни. В случае провала мне грозил приступ мигрени 4-го уровня.

— У тебя опять этот взгляд, — заметил Каэлен. Он уже развернулся и смотрел на меня, скрестив руки на груди. — Ты смотришь на что-то, чего здесь нет.

— Это... инструкции, — призналась я, решив, что полуправда лучше смерти. — Система хочет, чтобы мы изобразили счастливых молодоженов. Или хотя бы утомленных страстью.

Каэлен фыркнул. Звук был полон презрения.

— Инструкции. Значит, я марионетка, а ты — кукловод, который сам запутался в нитках? — Он шагнул ко мне, схватил за руку и потащил к двери. — Пойдем. Если твой мир хочет спектакля, мы устроим ему такой, что зрители подавятся попкорном... что бы это слово ни значило, которое только что промелькнуло в твоей голове.

***

Остаток ночи прошел в сюрреалистичном тумане. Каэлен не стал меня пытать физически, как я боялась. Вместо этого он устроил мне ментальную вивисекцию. Он заставил меня сесть в кресло в углу спальни, а сам ходил из угла в угол, задавая вопросы.

— Почему этот замок стоит на скале, которая рушится? — спрашивал он. — Для атмосферы увядания рода Вросс, — бормотала я. — Идиотка, — резюмировал он. — Из-за твоей "атмосферы" мне приходится тратить половину казны на укрепление фундамента каждый год. — У тебя есть шрам на спине? — Да. От кнута отца. — Зачем? — Чтобы обосновать твою ненависть к власти и авторитетам. — Обосновать... — он пробовал это слово на вкус, как яд. — Ты вырезала кусок моей души, чтобы читателям было *понятнее*, почему я убиваю людей?

К рассвету я была выжата как лимон. Каэлен же, казалось, питался моей энергией. Его золотые глаза горели лихорадочным огнем. Он узнал о себе всё: почему он любит горький шоколад (символ горечи жизни), почему он не спит по ночам (груз совести, которого на самом деле нет, просто авторский произвол), и почему он должен умереть в конце пятой книги от руки своего сводного брата.

Последнее известие заставило его замолчать на час. Он просто сидел и смотрел в огонь, а я боялась даже дышать, чтобы «печатная машинка» не нарушила тишину.

Когда солнце начало окрашивать небо в серый цвет — в этом мире никогда не было ярких рассветов, я специально прописала вечную осень и облачность — в дверь постучали.

— Ваша Светлость? — голос Себастьяна был сухим и бесцветным.

Каэлен мгновенно надел маску. Лицо его разгладилось, исчезла хищная ярость, сменившись холодным высокомерием.

— Входи, — бросил он.

Себастьян вошел, толкая перед собой тележку с принадлежностями для умывания. Он ни мускулом не дрогнул, увидев разбитый бокал, пятна вина на ковре и меня, съежившуюся в кресле в разорванном платье.

— Завтрак будет подан в Малой столовой через час, — сообщил дворецкий. — Приказать горничным помочь Герцогине привести себя в порядок?

— Да, — ответил Каэлен, не сводя с меня глаз. — И пусть подготовят ей что-нибудь... закрытое. На шее синяки. Мы ведь не хотим шокировать двор раньше времени.

Я инстинктивно коснулась шеи. Там не было синяков. Он лгал. Он играл свою роль, но импровизировал так, что мне становилось дурно.

— Как пожелаете, — поклонился Себастьян.

Когда дворецкий вышел, я мысленно застонала: *«Завтрак. Сцена "Завтрак с холодной ненавистью". По сюжету я должна сидеть напротив, давиться тостом и чувствовать, как его взгляд прожигает во мне дыру. А потом служанка принесет чай...»*

Каэлен резко повернул голову ко мне.

— Чай? — переспросил он. — Что не так с чаем?