Зловещий художник

Глава 1

Я убил родного брата. Невинного младенца…

Ладно, не убил, а просто стал невольной причиной его гибели. Да и сам тогда был таким же невинным младенцем. В ту ночь, когда мы должны были родиться на свет, врачи, собравшиеся у постели нашей матери, решили, что спасти можно только одного из близнецов. Выбрали меня. По их мнению, у меня было больше шансов выжить.

А вот по мнению всех остальных — светила медицины допустили роковую ошибку, выбрав не того… Однако ничего уже нельзя было изменить. Когда я в раннем детстве слышал:

“Твой брат никогда бы не разбил эту старинную вазу. Ты хоть представляешь, какая она ценная? Была.”

“Ничего удивительного, что Шэнс нагрубил гувернантке”.

“У этого ребенка порочные наклонности”.

“Ах, если бы тот, другой...”

Все эти громкие заявления и смутные недомолвки, глубокие вздохи и скорбное молчание, тайные слезы и явные упреки стали полностью понятны мне чуть позже. Сколько себя помню, ощущал незримое присутствие прекрасной тени, с которой мне никогда не сравниться. Принесенный в жертву брат оказался бы несоизмеримо умнее, талантливей, добрей, благородней, красивей… А надпись на памятнике с мраморным ангелом, в окружении других могил, плетистых роз и стриженых кустов самшита на семейном кладбище, была такой трогательной…

Считалось, что впечатлительная и ранимая душа моего отца не выдержала скорби и разочарования — именно поэтому он разошелся с моей матерью. Для него было буквально невыносимым каждый день видеть того, кто занял место другого сына. Видеть угрюмого выродка, который даже в самом нежном возрасте шокировал своими странными выходками и злобным характером… Когда мне исполнилось семь, отец перебрался на виллу в трех часах езды от фамильного замка. Официально родители так и не развелись и даже сохранили добрые отношения. Просто уже не считали себя обязанными хранить супружескую верность. Отец менял любовниц как перчатки, мать тоже не скучала.

Они были удивительно красивой парой, и я мог бы взять лучшие черты от обоих родителей. Мог бы, но не взял. И даже то, что перешло мне, воплотилось неудачно. Тонкие, черные, словно нарисованные тушью брови, как у отца, на моем лице расположились несимметрично, одна выше другой. Густые темные волосы у отца сами укладывались эффектными волнами, зато у меня торчали в разные стороны и сами собой лишь путались. Довольно пухлые губы матери считались нежными и соблазнительными, а подобный рот на моем лице смотрелся нелепо и странно. Ну, и так далее… Ироничные гримасы наследственности, о законах которой любит рассуждать в своих статьях профессор Хольц. Настоящим уродом меня не назовешь, однако внешность досталась не особо привлекательная и даже в какой-то степени вызывающая. Об этом мне не стеснялись регулярно напоминать.

Зачем я сейчас расписываю эти удручающие подробности? Чтобы вызвать жалость, добиться сочувствия и снискать хоть какую-то симпатию с вашей стороны? В какой-то степени, может, и так. Но в основном ради того, чтобы точнее обрисовать обстановку в замке Ровенгросс, царившую там двадцать восьмого мая прошлого года. Именно тогда начались события, о которых мне приходится рассказывать сейчас.

Глава 2

Если заинтересуетесь историей и архитектурой замка Ровенгросс, то легко найдете основные сведения в путеводителях и популярных брошюрах. Если вдруг захочется узнать больше деталей, рекомендую заглянуть в пятый том “Летописи великих королевств” или постараться раздобыть книгу магистра Денниаса Цанга, которая так и называется — “Замок Ровенгросс: далекое прошлое и блестящее настоящее”. Насчет настоящего магистр слегка польстил, но в целом исследование подробное и добросовестное. Придраться почти не к чему.

Если же вам лень заниматься подобными изысканиями, сообщаю, что замок построен чуть больше восьми сотен лет назад на фундаменте совсем уж древнего замка, также принадлежавшего графам Ровенгросс. За минувшие века произошли некоторые перемены. Центральная башня снесена и возведена заново, по другому проекту. Изменениям подверглась каменная резьба на фасаде и над северным входом. В прошлом веке заменили допотопный водопровод и добавили несколько ванных комнат. Но в целом облик древнего строения сохранился, чем многие поколения Ровенгроссов вовсю гордились. Я тоже искренне привязан к замку и огромному парку, его окружающему. Когда нет теплых чувств к людям, которые находятся вблизи, поневоле привязываешься к чему-то неодушевленному. Ведь даже самая угрюмая душа имеет свои привычки и слабости.

Моя душа радовалась тому, что я остался в замке, с его устремленными в небо башнями, гладкими каменными полами, ускользающими тенями в длинных коридорах, потайными комнатами, затянутыми паутиной времени портретами, подвальным лабиринтом и прочими особыми приметами старого здания. Матери и некоторым другим домочадцам не нравилось то и дело натыкаться на рыцарские доспехи или плутать по полузаброшенному Восточному крылу замка. Попытки осовременить древнее жилище могли показаться довольно успешными на первый взгляд. Однако старина все равно упорно проступала сквозь стены. Предупреждаю заранее: время от времени буду отвлекаться на описания фамильного поместья. Хочется, чтобы вы получили какое-то представление о нем. Возможно, даже добавлю какую-нибудь подходящую легенду. Но постараюсь держать себя в рамках и не злоупотреблять вашим вниманием.

В любом случае, я доволен, что остался в замке, а не жил на относительно недавно построенной вилле, на светлой, солнечной, открытой ласковым ветрам территории. Такая обстановка не для меня. Несколько лет назад я пробовал перебраться в город и существовать независимо. Но… вскоре возвратился в замок. Это уже давняя история, о которой пора забыть.

Итак, двадцать восьмое мая. Через день, тридцатого числа, предстоял праздник. День рождения моей матери. Предыдущий отмечали как обычно — широко и с размахом, в присутствии почти сотни гостей. Но теперь праздник планировался тихим и скромным. В семейном кругу с добавлением лишь ближайших друзей. Всего-то человек тридцать-тридцать пять. Такие ограничения были связаны с трауром. Буквально накануне скончался двоюродный дед отца, исключительно влиятельный и богатый старец, давно переживший всех своих ровесников. Поэтому ради приличия пришлось срочно менять планы.

Мать не слишком расстроилась, по крайней мере, вслух говорила: “Что ж, как следует повеселиться можно и потом. Давайте устроим цветочный бал в июле”.

Самые-самые близкие родственники договорились приехать пораньше, за два дня, чтобы вволю пообщаться и обсудить какие-то насущные дела. В чем эти дела заключались, я не знал. Меня не сочли нужным посвятить. В два часа пополудни я уже стоял рядом с матерью на верхней площадке высокого крыльца замка в ожидании гостей. Всегда ненавидел эту обязанность, однако избежать ее в тот раз не удалось. Слуга, поднявшийся на дозорную башню, передал сигнал: на дороге показались две кареты. Мне предстояло держаться вежливо и никому не давать поводов для недовольства. Это была сложная задача, но что поделать.

Первой в распахнутые ворота въехала карета графа Мариоса, среднего из братьев Ровенгросс. Карета была совсем новенькой, я ее раньше не видел, однако по ливрее кучера сразу угадал, кому она принадлежит. Мать легко сбежала по ступеням крыльца, пышные оборки на ее легком светлом платье (траур было решено не надевать), колыхались, словно крылья бабочки.

Дядюшка Мариос, не дожидаясь помощи выездного лакея, рывком открыл дверцу, лихо спрыгнул на землю и окинул двор гордым взором. Вероятно, хотел удостовериться, что все заметили его лихость. Свидетелей набралось маловато, но он вряд ли расстроился. Я не встречал более самоуверенных людей, чем Мариос.

/Небольшое отступление. Иногда буду называть действующих лиц просто по именам, безо всяких обозначений родства и титулов. Они сплошь аристократы да еще и родственники. Не люблю повторять одно и то же. Вы ведь не против? Иначе написанное покажется слишком пафосным и запутанным. В любом случае придираться к стилю, надеюсь, никто не станет. Я не стремлюсь сделать из этой рукописи роман или повесть. Просто изложение фактов с моими короткими размышлениями. Не стоит зарекаться, конечно. Но править ее вряд ли буду. Как получится, так и получится. Главное — точность, а не красота слога. /

Продолжаю: И это при том, что граф Мариос — невысокий, уже лысоватый толстяк. Именно такие частенько считают себя неотразимыми. Дядюшка прибыл с супругой Новеллиной, уже третьей по счету. Куда делись первая и вторая супруги — никому не ведомо.

О его нынешней жене распространяться не стану. Сказать о ней практически нечего. Обычная скучная дама не первой молодости. Ума не приложу, почему дядя на ней женился. До меня доходили разные версии их знакомства. Единственным ее достоинством была чрезвычайная молчаливость. Вот эта черта графини Новелинны мне нравилась. Мариос расцеловался с моей матерью.

— Ты все цветешь, сестричка Джейни!

Конечно, на самом деле она не была его кровной сестрой, однако Мариосу нравилось так ее называть.

Он похлопал меня по плечу:

— А ты уже совсем взрослый мужчина, Шэнс! Ну, как продвигаются твои занятия? Все хорошо?

Глава 3

Обед уже близился к завершению, когда тетушка Годория осчастливила меня внезапным вопросом:

— Надеюсь, ты закончил мой портрет?

От неожиданности я едва не подавился десертом. Слишком расслабился и забыл, что от нее всегда исходят какие-нибудь неприятности и необоснованные требования.

— Нет, не закончил. Вы же уехали почти месяц назад.

Она бросила чайную ложечку на блюдце. Серебро отчетливо звякнуло о фарфор.

— Ты намекаешь, что портрет не готов?

— Вот именно. Есть только прежний набросок. Как я должен был его закончить? Думаете, ваши небесные черты все время маячат у меня в памяти? Они не настолько запоминающиеся…

— Шэнс, ты мог бы ответить повежливей, — вмешалась мать.

— Какая разница? Смысл-то один.

— Я рассчитывала показать портрет баронессе Маверис, — с негодующим видом воскликнула Годория. — Она приедет послезавтра. Ее родственник издает дамский журнал. Если бы он разместил статью о твоих художествах…

— Я не нуждаюсь в вашем проталкивании! И в дамских журналах.

— Шэнс!

— Оставь его, Джейни, — фыркнула Годория. — Этот ребенок безнадежен и злобен. Он вечно отталкивает руку помощи.

— Я был ребенком лет пятнадцать назад.

— С тех пор ты не очень-то изменился, стал только упрямей! И уж точно не поумнел.

— Конечно, вам со стороны виднее.

Отец, сидевший напротив меня, молча слушал наш диалог. Полагаю, ему было плевать, как обычно. Ни одна тень не набежала на его прекрасное молодое лицо. Я уже упоминал, что мои родители были удивительно красивой парой. Добавлю: еще они были удивительно молодыми. Возможно, вы краем уха слышали о чрезвычайно редких случаях вечной молодости в некоторых аристократических родах.

Имеется несколько версий причин этого явления. По крайней мере, мне известны три разные легенды. Никто не знает точно, в которой из них заключается истина. Но в любом случае, нестареющие существуют. Определенной системы нет. В любом из десятка семейств, ведущих свое начало со времен короля Винбора, иногда рождаются те, кто будет всю свою жизнь выглядеть не старше двадцати семи-тридцати лет. Сколько бы ни было на самом деле. Да и характеры у них с возрастом обычно почти не меняются. Так сложилось, что двое нестареющих вступили в брак — это мои очаровательные родители. Однако природа не терпит надругательства над своими законами. Так или иначе отыгрывается. За вечную молодость нужно платить, поэтому вместо ближайших родственников стареет кто-нибудь другой. У меня в двадцать пять уже седые виски и ломит спину перед дождем. Похоже, именно мне выпала честь взять на себя расплату. Хотя это пока не точно.

Мы еще немного попрепирались с Годорией. Она щедро выплеснула на меня накопившееся почти за месяц раздражение. В конце концов дяде Траубу надоело наблюдать за ссорой. Он явно желал возобновить приятную и мирную беседу, которая оборвалась из-за нас. То есть из-за Годории. Я ведь только отвечал ей.

— Хотя бы ради долгожданной встречи вам двоим пора бы помириться.

Годория отрезала:

— Я всего лишь хотела помочь. Но этот неблагодарный…

Внезапно вмешался отец, который небрежно бросил:

— Зачем устраивать проблему на пустом месте? У Шэнса наверняка есть другие картины, которые можно показать баронессе.

— Это все такая сомнительная мазня, — фыркнула тетушка. — Современные веяния… Я рассчитывала, что хотя бы мой портрет окажется удачным.

Стало ясно, что у Годории имеется личная заинтересованность… Ну да ладно, каждый соблюдает собственные интересы.

— Если Шэнс постарается, то закончит портрет к сроку. Еще ведь почти двое суток, — сказал отец и вернулся к своему любимому пирожному, давая понять, что тема закрыта.

Обычно его предложения принимались на ура. Так уж было принято. В тот раз тоже.

— Отличная идея! — вклинился Мариос. — Шэнс справится.

— Я вам что, судебный художник, который за полчаса рисует преступников?! — попробовал возразить я.

Однако присутствующие, за исключением кузины и семейного врача Бэнчера, тоже сидевшего за столом, дружно навалились на меня. Даже наш молчаливый управляющий поместьем Стерк пробормотал нечто ободряющее и вдохновляющее. И я сдался. Честно говоря, и самому хотелось каких-то перемен в карьере. А вот признаваться в этом не хотелось. Карьера художника… ее для меня пока не существовало. Провальные попытки пробиться самостоятельно не считаются. Наверное, пора пытаться снова? Пусть даже с помощью какой-то там подруги тётушки Годории. Хоть это довольно позорно.

Годория сделала вид, что не очень-то рада, и все же согласилась начать позировать немедленно.

— У меня были совершенно другие планы. Нужно проверить, все ли готово к торжеству. И вообще заняться хозяйственными вопросами… Но… раз уж тут все не развалилось в мое отсутствие, наверное за два дня не развалится.

Нельзя было терять время, и сразу после обеда мы вдвоем устремились в мою мастерскую на первом этаже в западном крыле. Пока я поспешно устанавливал мольберт и смешивал краски, Годория расположилась в кресле возле открытого окна и внимательно оглядела помещение.

— Какую же грязь ты тут развел! Опять не разрешал горничным прибираться?

— После их уборок ничего невозможно найти. Сидите спокойно на месте. Голову поверните чуть влево. Вот так. Не нужно так задирать подбородок. В прошлый раз вы были в платье цвета сливочного масла. Сегодня в сером. Который их этих цветов выберем?

Тетушка глубоко задумалась и выдала ответ:

— Голубой.

— Уверены? С вашим-то цветом лица…

— Не рассуждай, у тебя это плохо выходит. Я могу сейчас подняться к себе и переодеться.

— Не стоит. Одежда не настолько важна. Сегодня займусь всем остальным.

Она застыла, положив руки на резные подлокотники кресла и выпрямив спину. У вас наверняка создалось впечатление, что Годория представляла собой сварливую и безобразную старую деву, внешность которой столь же отталкивающая, как и характер. Вовсе нет. Она была вполне благообразной, стройной дамой с правильными чертами лица и большими темными глазами. Общение с ней могло оказаться не таким уж кошмарным, если не противоречить, а только поддакивать. Хотя подобная уступчивость точно не для меня.

Глава 4

Остаток дня я потратил на то, чтобы исправить катастрофу на холсте. Краски успели высохнуть, к тому же, местами мазки оказались такими щедрыми, что изменили рельеф. Нельзя было просто наложить сверху несколько слоев и на этом успокоиться. Пришлось изрядно потрудиться, осторожно отскребая с холста кровавые следы и только потом восстанавливая утраченное.

Я не мог понять, что на меня нашло совсем недавно. Конечно, приятней было свалить все на происки замковых призраков. Сам я с ними никогда не сталкивался. На моей памяти правдоподобных свидетельств об их существовании в замке тоже не было. Довольно странно, если учесть насколько богатая у него история. Но поверить, будто я сошел с ума или впал в какой-то экстаз совершенно не хотелось. В конце концов, потусторонние существа порой проявляют себя без предупреждения. На этом я более-менее смирился и с головой окунулся в работу. Не мог я позволить, чтобы лучший портрет моей кисти оказался безнадежно испорченным. Я проигнорировал гонг на ужин и отмахнулся от слуги, который пришел звать меня к столу. Было абсолютно не до еды. Да и попадаться на глаза домочадцам казалось преждевременным. Я дал им возможность за моей спиной вволю обсудить произошедшее. Ведь ни Годория, ни Мариос, конечно же, не могли смолчать. Что ж, я в очередной раз отличился и дал повод считать себя выродком.

***

По стенам спальни бродили алые лучи рассвета. Они разбудили меня и прервали смутные загадочные сны. Начинался новый день, и можно было надеяться, что он окажется лучше предыдущего. По крайней мере, хотелось на это рассчитывать. Ведь хуже было некуда. Тогда мне так казалось.

В столь ранний час весь замок ещё спал. Даже слуги пока не поднимались. В полной тишине я спустился в мастерскую. Накануне бросил работу над портретом лишь когда в глазах начало двоиться. Теперь, на свежую голову предстояло доделать то, что не сумел вчера. Естественный утренний свет — идеально. Я не только окончательно справился со вчерашним кошмаром на холсте — от него не осталось ни малейшего следа — но и довольно далеко продвинулся. Тетушка Годория на портрете хорошела и оживала с каждой минутой. Я даже нарядил ее в голубое платье, как ей хотелось. Чего ни сделаешь, дабы подлизаться к родне. Больше не тянуло с ней ссориться и доказывать свою правоту. Я не был виноват во вчерашнем дурацком инциденте и надеялся, что она это постепенно поймет. Наступил момент, когда я сделал все возможное, теперь только требовалось свериться с живой моделью и добавить последние штрихи. Я решил позвать саму Годорию. Часы показывали уже без четверти семь. Она была ранней пташкой, в отличие от большинства господ, ночевавших в замке. Обычно поднималась ни свет ни заря. Поэтому имелись все шансы перехватить ее до того, как она отправиться распоряжаться по хозяйству. Главное — уговорить снова позировать. А дальше окончательно помириться. Какая женщина не растает, увидев себя на портрете в самом лучшем образе? Идея казалась отличной.

Надо было спешить. Я покинул мастерскую и быстро поднялся по лестнице. По длинному коридору почти бегом добрался до спальни Годории. Деликатно постучал. Ответа не последовало и после повторного стука. Возможно, я опоздал, и она уже вышла из спальни? Я осторожно приоткрыл незапертую дверь. Из коридора можно было разглядеть изножье кровати. Судя по положению одеяла, тетушка мирно почивала. Будить ее я не решился, чтобы не вызвать новую бурю. Пришлось отложить трогательное примирение на потом. Возвращаться в мастерскую уже не имело смысла.

Замок потихоньку начал пробуждаться. На обратном пути в коридоре мне попался навстречу заспанный слуга. Когда я потом проходил мимо кухни, оттуда доносился приглушенный звон посуды и плеск воды. Я выбрался в парк через северный выход.

Сейчас парк принадлежал только мне и птицам, которые вовсю щебетали в кронах деревьев и цветущих кустарников. Не сосчитать, сколько часов я провел здесь. Парк был моим убежищем от бесконечных нотаций, нудных уроков и прочих неприятностей. Я знал здесь каждый уголок. Естественно, предпочитал дальние, непарадные части огромного пространства. Тут всегда можно было укрыться за густыми зарослями или в одном из павильонов и гротов, пока гувернер или ещё кто-то безуспешно меня разыскивал. И в детстве, и потом старинный парк иногда открывал свои тайны и секреты… Мне всегда было хорошо здесь, и время текло незаметно. Роса постепенно высохла под тёплыми лучами солнца, которое поднялось уже довольно высоко. День намечался ясный. Пора было возвращаться в замок, хотя бы позавтракать. Я неохотно оставил свой любимый приют и вскоре приблизился к северному выходу. Ещё на аллее ко мне кинулся слуга. Он казался испуганным, взъерошенным. Не похожим на пьяного, однако язык у него слегка заплетался:

— Где же вы ходите, господин Шэнс? Скорее! Там такое случилось!

Глава 5

Дверь в спальню тети Годории была распахнута, внутри целая толпа. Мне сначала показалось, что тут собрались все гости и постоянные обитатели замка. Хотя на самом деле присутствовали не все. Но это было неважно, столпившиеся в комнате люди воспринимались как безликий фон, я замечал их лишь каким-то боковым зрением, если так можно сказать. Знакомые лица даже не сразу распознавались. Настолько растерянными и непривычными они были. Взгляд любого вошедшего с порога притягивала кровать, на которой лежала мертвая женщина. Тетя Годория… Но как сразу принять и осознать увиденное? Тело — на самом краю постели, до пояса укрытое одеялом. Ночная рубашка испещрена кровавыми пятнами, шею пересекает рана, к которой прижато скомканное, насквозь пропитавшееся кровью полотенце.

Подобное зрелище — это слишком, слишком неправдоподобно, несправедливо, неправильно для привычной действительности. Словно сцена из кошмарного сна, от которого избавишься, если вовремя проснешься. Однако кошмар происходил наяву, прервать сновидения невозможно, ночной бред стал реальностью. Кровавое полотенце вдруг тяжело шлепнулось на пол, с влажным, отвратительным звуком. Возможно, звук лишь померещился, став частью общей угнетающей обстановки. Кажется, померещилось не только мне. Отец, который и так уже стоял призрачно-бледный, пошатнулся.

— Тебе дурно?!

Дядя Трауб поддержал его и усадил в кресло. Разумеется, все, в том числе как раз появившийся доктор тотчас засуетились вокруг “бедняжки Лэнни”. Отец всегда отличался свойством притягивать общее внимание. Мне даже стало обидно за покойницу, о которой присутствующие в один миг словно позабыли. А ведь именно она была главным персонажем в драматичной сцене, разыгрывавшейся у нас на глазах. Безмолвным, неподвижным персонажем… И вот в ее сторону уже никто не смотрит. Хотя вполне объяснимо: людям ближе хлопоты над живым человеком, чем над мертвым телом, которое уже вычеркнуто из жизни. Готовность и желание отвлечься от ледянящего ужаса — так понятно и простительно.

Наконец все убедились, что легкое головокружение не представляет опасности и проходит с помощью ароматического спирта, холодной воды и мятных капель. А доктор приступил к тому, зачем его разыскали и вызвали — к осмотру убитой. Конечно же, Годория была убита. Разве возможно самостоятельно нанести себе подобную рану? . Да и с какой стати Годория вдруг решила бы полоснуть ножом по собственному горлу? К тому же, ни ножа, ни какого-то другого орудия в спальне не нашлось. Значит, его унес с собой убийца. Именно такая мысль напрашивалась.

Судя по всему, доктор был растерян и шокирован не меньше остальных, однако старался сохранять невозмутимость, что ему почти удалось.

— Думаю, это произошло часа три-четыре назад, — сказал он, распрямившись. Ему пришлось опуститься на колени, чтобы поближе осмотреть тело убитой.

— То есть рано утром? — спросил дядя Мариос.

— Вероятно. Но все пока предположительно. Я ведь не специалист. Полицейский врач определит точнее. За полицией уже послали?

— Да.

— В таком случае, дождемся их представителей. Здесь ничего нельзя трогать. А пока следует выйти из комнаты и закрыть ее на замок.