Раннее утро обволакивает спящий город мягким золотистым светом, и вокруг царит безмятежная тишина, прерываемая лишь редким пением птиц, воспринимающимся в элитном районе словно фрагмент тщательно продуманных декораций.
Но внутри всё жжёт от нарастающего чувства опасности, вспыхнувшего в миг прощания с Линой у входа в Серебряный небоскрёб. В тот момент вдруг резко захотелось схватить её в охапку и бежать без оглядки в лес, где нас бы никто не обнаружил. Вот только, не найдя ни одной адекватной причины для беспокойства, пришлось послать свою интуицию подальше и, обняв, отпустить Лину домой. И как же хочется верить, что я об этом не пожалею…
Однако чем ближе подхожу к парку, тем сильнее разрастается в груди ощущение грядущего шторма: воздух сгущается, становится тяжелее, точно в шахте, за несколько секунд до появления монстров.
Всё чаще на глаза начинают попадаться патрульные. Сначала по одному, в чёрной форме, едва заметные в тенях переулков между домов. Но на окраине района, уже не скрываясь, они ходят группами, по двое-трое, с автоматами наперевес, скользя цепкими взглядами по редким прохожим.
Один из военных, мерно вышагивающий неподалеку от меня, зевая, продолжает что-то рассказывать своему напарнику, возмущаясь всё сильнее, пока не срывается на крик:
— … и прикинь, я всего на десять минут пожрать отошёл, а комдив меня за это увалов на полгода лишил! А я уже месяц по бабам не ходил! У меня уже яйца болят! Сегодня все как с цепи сорвались! Чёрт-те что происходит!
— А ты чё ждал после такой-то ночи... Чую, теперь пойдёт жара. Кто знает, что они там наверху между собой порешали, — хмуро отвечает второй, сплёвывая на белую плитку.
Но, заметив меня, они сразу же умолкают. Чтобы не привлекать лишнего внимания, я мгновенно отворачиваюсь и спешно ныряю в ближайшую открытую кофейню.
Не глядя тыкаю пальцем в меню и, заказав какой-то дурацкий лавандовый раф, следующие полчаса провожу за столиком, напряжённо высчитывая график патрулирования.

И когда спины очередной тройки скрываются за поворотом, быстро выхожу из кафе, для отвода глаз на всякий случай прихватив с собой стаканчик с остывшим цветочным безобразием.
В городском парке, где обычно в это время уже появляются самые отчаянные спортсмены и гуляют сонные собачники, сейчас абсолютно безлюдно. Тишина давит, но вскоре к беспокойному шелесту листьев добавляется нарастающий размеренный гул. Через несколько минут на соседней аллее из-за деревьев появляется взвод солдат, человек пятьдесят, марширующих в сторону богатого района. Движутся быстро, чётко, организованно.
— Рота, держать строй! Не растягиваться! А то получите у меня!
Едва дождавшись, когда грохот армейских ботинок затихнет вдали, не теряя времени, я на ходу активирую голограф на запястье. Пальцы слегка подрагивают от адреналина и раздражения. Твою мать! Что в конце концов происходит?! Набираю Марка в надежде узнать хоть что-то – тишина, только гудки, тянущиеся бесконечно долго. Звоню Рихарду. И, как назло, то же самое – не отвечает! Ярость накатывает обжигающей волной. Да неужели, пока мы с Линой были в Серебряном, началось это их чёртово восстание?!
Нужно срочно домой, а лучше даже прямиком в управление шахт, к Марте. А потом к наставнику. Вдруг ещё не поздно, может, я смогу всё это остановить? Даже если не получится, я обязан хотя бы попытаться.
Вдалеке уже начинает виднеться внутренняя стена. Значит, меньше чем через четверть часа, и я буду в индустриальном районе. Внезапно тремя вспышками голубого света на руке мигает голограф. Тут же смахиваю уведомление и открываю сообщение. Лина. Всё хорошо, она дома, в безопасности. Облегчение на миг приглушает тревогу, и чтобы не пугать её, решаю написать что-то безобидное и лёгкое. Особо не концентрируясь, спешно набираю в ответ какую-то ерунду про белок ку у дуба. Отправляю, и внутри становится немного легче – хоть что-то нормальное в этом безумии…
Подходя к бедному району, я надеюсь быстро проскользнуть мимо посапывающего в будке охранника, но сегодня, похоже, не мой день. У ворот, перекрытых высокой баррикадой из металлических щитов, творится настоящий хаос. С одной стороны стоят строем по меньшей мере два десятка патрульных в полной экипировке: с автоматами, шлемами и бронежилетами. С другой – бурлит разношёрстная толпа: перекупщики и торговцы из тех, что побогаче, рыбаки, обслуживающий персонал кафе и ресторанов, горничные, продавцы, уборщики пляжей, доставщики и множество других рабочих, одетых в униформу. И чуть сбоку, отдельной группой, дети с полотенцами и игрушками.
Никого не выпускают – люди теснятся, пытаются что-то объяснить военным, держат в руках пропуска и разные бумаги, тихо возмущаются, но не решаются вступать в открытый спор. Только ребятня в шортах и майках с наивным упорством упрашивают и так и эдак командира отряда.
— Дяденька, миленький, ну пожалуйста, пропустите нас! — канючит мальчишка, поправляя парус кривого кораблика. — Мы же только искупаться в речке и обратно! Солнце жуть как печёт, а вода прохладная и приятная такая! Мы быстренько, честно-пречестно! Всего на часик! Смотрите, я какую классную яхту сделал…
Надеясь на чудо, я спешно разворачиваюсь и делаю несколько шагов в сторону леса, планируя обойти стену по периметру и проскользнуть в один из потайных ходов. Но патрульный, сволочь, уже заметил меня.
— Эй ты, Рапунцель хренова! Куда намылился? А ну, подошёл сюда! И документы живо!
— Да понял, что в одно место забыл зайти, — мрачно отвечаю я, вытаскивая из кармана документы и пропуск истребителя.
— Сейчас ты у меня зайдёшь в одно место… — ржёт командир, подходя ближе и окидывая меня презрительным взглядом. — Что в элитном делал? Какие там у тебя могут быть дела?
— А с каких пор у нас перемещение между районами запрещено? На вечеринке был, но вам-то какое дело?
— Слышь ты, 721! А ну, заткнись и не вякай тут у меня! Сегодня, по приказу, все, кто возвращается из богатого района, проходят обязательную проверку в изоляторе. Это общая процедура. Если всё чисто – через несколько часов будешь дома. Так что давай, не выёживайся – руки за спину. Сейчас наденем наручники, и мои ребята тебя проводят.
Тело сковывает ледяная волна. Внутренний голос, прежде вопящий валить как можно дальше, теперь затихает, будто смиряется. Но куда бежать от военных в городе, окруженном стеной? В Пустошь?
— Если просто проверить, то зачем наручники?
— Не твоё собачье дело! Приказ свыше, — командир недовольно морщится, вытирая пот со лба рукавом. — Или хочешь со мной поспорить? Так чё, давай! Мне как раз скучно! Начищу тебе рыло и пропишу пару суток в камере за сопротивление представителю власти.
Явно желая выслужиться, один из солдат, злорадно ухмыляясь, тычет мне в бок дулом автомата:
— Ты кому вздумал перечить, ублюдок? А ну, захлопни пасть! Или хочешь, чтобы я тебе помог? С прицелом в спину, чтоб дошло быстрее.
— Понял я. Дайте минуту – мне напарнику написать нужно. Мы на зачистку уровня должны идти через полчаса. Скажу, чтоб один спускался, и в управлении предупредил, что меня не будет.
Военный закатывает глаза и машет рукой:
— Как вы меня все достали сегодня! С пяти утра ни минуты покоя! Ещё и наглые такие! Вот я тебе так скажу: если бы вчера жена не родила мне сына, я бы тут уже всех по стене размазал! Но сегодня я добрый. Пиши давай своему напарнику. А сына, кстати, знаешь как назвали? Как меня! Он еще крупный такой, и рукой в палец мне как вцепился, так и…
Вполуха слушая историю на удивление сентиментального вояки, я быстро набираю сообщение Лине:
В городе творится что-то странное, без необходимости из дома не выходи. Узнай у Колина или у отца, что случилось, и действуй по обстоятельствам. И еще момент, судя по всему, из индустриального в ближайшей перспективе никого не выпустят.
Отправляю, и тут же добавляю второе, чувствуя, как в груди гулко стучит сердце:
Со мной всё хорошо, не переживай.
А затем, на пару секунд задумавшись, третье:
Как назло, очень барахлит голограф – отдам в ремонт. Когда починят, не знаю. Может, уже сегодня, а может, и через несколько дней. Но обещаю, я обязательно найду способ встретиться с тобой, как всё утихнет. Не скучай.
Пока я печатаю, командир уже успевает закончить свой рассказ и теперь возмущённо смотрит на меня, переминаясь с ноги на ногу:
— Ты там завещание, что ли, составляешь? Долго ещё? Или у тебя пальцы кривые, и ты мимо букв промахиваешься? Разрешил, блин, написать на свою голову…
Отправив последнее сообщение, я молча разворачиваюсь спиной. Наручники щёлкают, моментально врезаясь в запястья.
— Топай давай, особенный, — недовольно бурчит патрульный, толкая меня в спину прикладом. — А ну, всем разойтись! Дайте дорогу!
С трудом протиснувшись сквозь взбудораженную толпу, двое конвоиров, раздражённо бормоча себе что-то под нос, сразу сворачивают с главной дороги в сторону тюрьмы. Улицы бедного района совершенно пусты. Редкие прохожие, едва завидев нас издалека, сразу спешат скрыться в одном из ближайших домов. Рынок закрыт. Повсюду, где обычно кипит жизнь, сейчас царит гнетущая, мёртвая тишина.

— Что случилось-то? — осторожно, максимально нейтральным тоном спрашиваю я.
— Нам запрещено отвечать на вопросы. Шагай молча, или дуло в рот запихаем, и заткнёшься навсегда. Скажем, что пытался сбежать.
Дым из сотен заводских труб плотно застилает небо, но солнцу, кажется, абсолютно плевать на это. Жара стоит просто невыносимая. В такую погоду за счастье спуститься в шахту на зачистку -9 уровня, там хотя бы прохладнее. Наконец, спустя сорок минут, мы подходим к уродливому зданию тюрьмы, днем выглядящему ещё отвратительней: черная плесень, поднимаясь от земли, медленно пожирает бетон, практически по всем стенам змеятся трещины, а по периметру возвышается толстый каменный забор с несколькими слоями колючей проволоки и огромными железными воротами.
Всё повторяется, как в прошлый раз: осточертевшие запахи затхлости и сырости, длинный коридор, освещенный лишь несколькими тусклыми лампочками, дула автоматов, направленные мне в спину, и железная дверь с небольшим люком по центру. Адреналин пульсирует в венах, а кулаки сжимаются сами собой. Чёрт побери! Брайан, какой же ты конченый мудак! Ведь это же твоих рук дело!
Уткнувшись взглядом в пол, я иду вперёд, мысленно готовясь к ударам в челюсть, пинкам в рёбра, вырванным прядям волос и прочим “прелестям” тюремной жизни, но стоит мне сделать шаг в камеру, как дверь за моей спиной тут же с грохотом захлопывается. Похоже, что всё-таки не как в прошлый раз… И почему-то мне это совершенно не нравится.
Бегло осмотрев камеру, я напрягаюсь ещё сильнее: приличная железная кровать с серым постельным бельём, подушкой и одеялом, унитаз вместо ведра, раковина, небольшой деревянный стол с табуреткой и даже маленький чёрно-белый телевизор. Что за бред? Лучше бы избили, честное слово…
Время тянется бесконечно медленно, но никто так ко мне и не приходит. Спустя часа полтора, уже не надеясь дождаться хоть каких-то объяснений, да хоть чего-нибудь, я пытаюсь включить телевизор, но с каким-то внутренним удовлетворением выясняю, что розетка, похоже, не работает.
Проходит полдня. За крошечным окошком, расположенным практически под самым потолком, солнце уже начинает медленно клониться к закату. Давно устав перебирать в голове варианты возможного будущего, я лежу на кровати, бездумно уставившись в потолок и скользя глазами по тонким зигзагам трещин. Как вдруг люк в двери неожиданно распахивается, и на него с грохотом падает железный поднос с какой-то едой. Моментально вскакиваю как ужаленный:
— Эй! Стой! Что, в конце концов, происходит? Обещали проверку на пару часов, а в итоге уже ночь скоро. За что я здесь? И когда уже кто-нибудь из патрульных придёт для допроса?
— Не тараторь, балабол! Еду получил? — из коридора доносится низкий скрипучий голос.
— Получил, но причём здесь…
— Ко мне только по техническим вопросам.
— Но…
— А ну, цыц. Мне до лампочки твои "но". Я тебе не подружка для разговоров. За подносом через час приду. Помыть не забудь. Если технических вопросов нет – жри и не болтай.
— Тут розетка не работает.
— Розетка работает, — уверенно заявляет старик.
— Значит, не работает телевизор.
— И телевизор работает.
— А почему я его не могу включить? — рычу я, из последних сил сдерживаясь, чтобы не заорать на него.
— Потому что я не подал электричество в эту камеру! Тут уж не обессудь, либо твой телевизор, либо мой. Но уж ладно, ёдрен батон. Включу на час. Но тогда съем твоё печенье. А то что, я за просто так страдать буду? — не дожидаясь ответа, дед хватает два крекера с моего подноса и уходит к следующей двери, шаркая и гремя тележкой с едой.
М-да… Старый маразматик… Так, ну что, посмотрим, чем тут сегодня кормят. Хм… Большая порция каши, приличного размера кусок рыбы, три куска хлеба и огромная кружка чая. Чёрт! Так не должно быть! Брайан, сукин сын! Что же ты задумал?
Внезапно бодрый голос ведущего выдёргивает меня из мрачных мыслей, заставляя моментально переключить внимание. Видео пока отсутствует, но громкий звук, доносящийся из угла камеры, уже заполняет собой всё пространство. И где они вообще этот раритет откопали? Телевизору без малого тысяча лет, и ему явно место в музее, а не на зоне. Или, неужели, где-то такое ещё производят? Но зачем?
— …а мы продолжаем следить за развитием событий. На этом наша программа подходит к концу. Я с вами прощаюсь и в завершение хочу напомнить: уже завтра в двенадцать часов дня на главной площади состоится публичная казнь радикалов, устроивших этот ужасающий теракт в самом сердце нашего города. Берегите себя и своих близких. И не переключайтесь, далее в программе – новый эпизод сериала «Спецназ на страже порядка».
На экране резко вспыхивает контрастная чёрно-белая картинка, показывающая руины некогда роскошного четырёхэтажного здания торгового центра: обгоревшие стены, покорёженные металлические швеллеры, спасатели, разбирающие завалы…

Не в силах смотреть, как из-под обломков достают неподвижное тело, вскакиваю со стула и принимаюсь мерить шагами крошечную тюремную камеру…
Внутри всё горит от бессильной злобы. Да твою ж мать! Так вот что за звуки были вчера ночью… Какой же я дебил! Если это устроили Рихард и Марк… Тогда завтра… И вдруг неожиданно в голове складываются все кусочки пазла, и безжалостной ледяной лавиной меня накрывает осознание. Тут же бросаюсь к двери и со всей силы несколько раз бью кулаком по металлическому люку.
— Дед! Позови главного! Эй! Меня кто-нибудь слышит?! Я не виновен! Меня там даже рядом не было! Да отзовитесь же наконец!
Но в ответ – тишина.
Ещё час я снова и снова пытаюсь докричаться до охраны. Но всё тщетно. Меня либо не слышат, либо, что вероятнее всего, сознательно игнорируют. В какой-то момент резко гаснет свет лампы и мерцающий экран телевизора, оставляя меня наедине с мыслями, гудящими в голове.