Крепость Анапа , 22 июня 1791 года.
Подходила к концу последняя ночь осады русскими войсками турецкой крепости Анапа. В некогда цветущем городе царили смерть, хаос и разруха. На крепостных стенах, минаретах и куполах мечетей – плясали отблески огня. Муэдзины, вздымая руки к черному небу, призывали защитников к стойкости. Но их голоса никто не слышал. В раскаленном воздухе стоял непрерывный гул от пушечной канонады и рева пламени, пожирающего своими языками и сам город, и огромное звездное небо над ним. Русские войска уже много часов вели артиллерийский обстрел крепости перед решающим штурмом. По улочкам Анапы, среди разрывов и языков пламени, метались, ища спасения, мирные жители – женщины, дети, старики. Кричали раненные. Безмолвно и неподвижно, лежали убитые. Желтый, раскаленный от пламени пожаров, камень мощеных улиц, жадно впитывал их кровь. Бегающие по городу, обезумевшие от грохота, лошади и ослы сбивали людей с ног. Жалобно блея, жались к стенам домов, овцы и козы. Вооруженные длинноствольными ружьями, защитники всматривались в темноту ночи с полуразрушенных крепостных стен, среди разбитых и опрокинутых орудий, рассыпанных ядер, пытаясь вести ответный огонь. Но огонь русских пушек – сокрушителен! Южная сторона крепостной стены, по которой русские сконцентрировали основной удар, сотрясалась от ударов чугунных ядер. Рушились крепостные форты и минареты на мечетях. Со всех подступов, с суши, докуда видел глаз – виднелось нескончаемое зарево от костров русских отрядов, опоясавших город полукольцом. Вспышки выстрелов осадных орудий разрывали темноту. Штурмовые колонны русских войск, под бой барабанов, освещаемые факелами и лунным светом, как призраки, двигались к крепостным стенам. И только чернеющее за западной стеной крепости море, давало защитникам робкую надежду на спасение. Чумазые и оглохшие канониры на стенах, окровавленные стрелки, полуголые янычары, закутанные по самые глаза женщины, перевязывающие раненных… Все, время от времени, вглядывались в темень моря, в надежде увидеть огни посланного для поддержки крепости, эскадры султана Селима.
А в это же время, под свист и разрывы ядер, небольшая орта янычар, в зареве пожара, двигаясь гуськом, в спешке относила в подземелья из полуразрушенного бастиона крепости сундуки с золотой и серебряной посудой, украшениями и драгоценностями. Навьюченные, как мулы, янычары, тащили на себе огромные свернутые ковры, большие рулоны шелковых тканей. Испугавшись близкого взрыва, один из носильщиков уронил тяжёлый, кованый ларец. По земле растеклась лужица из золотых монет. Неуклюжий янычар, надев свалившийся с головы, когда то белый кече, быстро стал собирать монеты с земли и засовывать их обратно в ларец. Но последнюю горсть монет, озираясь, засунул в складки пояса поверх своих шаровар – чагшир. На его беду, это заметил командир янычар - баши! Подбежав к вору, он, негромко ругаясь, почти шипя, выхватил из ножен ятаган. Воришка, упав на колени, также шепотом, захлебываясь от слов, хватая баши за сапоги, просил его пощадить. Достав, откуда то из чагшир, украденные монеты, он бросил их обратно в ларец. В ожидании развязки, замерли остальная орта. Старый баши был непреклонен. Рыдая, воришка поднял над собой правую руку. Блеснул в темноте ятаган, отсекая поднятую руку вора по локоть. И, сверкнув еще раз, прервав ужасный крик боли, лишил бедолагу головы. Обезглавленное тело, кулем, завалилось набок. Голова с глухим стуком, укатилась в темноту. Баши, негромко прикрикнув на своих подчиненных. Янычары, продолжили свою работу, перешагивая через труп казненного, из под которого растекалась и всё больше увеличивалась, черная лужа крови.
Комендант крепости Мустафа-паша в синем парадном мундире и алых шароварах, при орденах, феске и раненный шейх Мансур, предводитель горских племен Кавказа, в черной черкеске и огромной черной овчиной папахе, перевязанной полосой белой материи, сидели в полумраке комнаты на полу, расстелив коврики для намаза, в доме коменданта и возносили молитвы. Снаружи, через открытые настежь окна, доносились взрывы и крики людей. Но лица молившихся людей, были отрешены и спокойны. На них плясали блики пожара, бушующего за стенами дома. Их губы неслышно шептали молитвы.
– Аллаху – акбар! – произнёс Мустафа-паша, проведя ладонями по лицу, поднялся с пола.
– Аллаху – акбар! – вторит ему Мансур, проведя ладонями по лицу, и, морщась от боли, пытается встать, держась за раненную руку. Комендант помог Мансуру подняться с пола.
– Аллах отвернулся от нас! – сказал Мансур, усаживаясь за стол, – гяуры Гудович-паши сегодня могут ворваться в крепость. Султан Селим, да продлит Аллах его дни, промедлил с подмогой для нас. Его флот сможет подойти к Анапе, только через неделю.
– Кто же мог подумать, что Гудович-паша, вместо положенных по войсковым циркулярам, трех месяцев на осаду крепости, решится на штурм уже через месяц. Вы видите, пушки гяуров уже несколько часов обстреливают крепость. Весьма значительны разрушения южной стены, в городе сильные пожары, много убитых, – Мустафа-паша тяжело вздохнул, перебирая четки.
Денщик коменданта, в шароварах, бордовой феске и расшитом жилете на голое тело, неслышно появился в комнате с подносом, поставив на стол две серебряные чашечки и налив в них кофе, также тихо исчез.
– Единственная надежда на конный отряд Саликбей-паши и местных черкесов Сафар-бея. Если они неожиданно ударят в спину гяурам, то у нас появится шанс вырваться из крепости, – Мансур погладил перевязанную руку.
– Ну, на все воля Всевышнего! – Мустафа паша, сделав глоток из чашки, надел на себя богато украшенную саблю, – А, может, стоило принять предложение Гудович-паши и сдать крепость?
Глаза Мансура блеснули от бешенства, он резко повернулся к коменданту, но грохот и дым не дали ему ответить. Пушечное ядро, пробив крышу, упало на глиняный пол. В наступившей темноте на Мансура и Мустафу-пашу посыпались балки, куски черепицы, песок… Подоспевшие азапы крепостного гарнизона, помогли им выбраться из-под обломков и залили дымящееся ядро водой из деревянного ведра. Денщик коменданта, лучиной зажег погасшие масленые светильники. Мансур среди обломков в полумраке, пытался что-то отыскать на полу.