В ушах грохочет музыка, в крови бурлит алкоголь, подталкивая к новым приключениям, но на пути вырисовывается Эльвира и мешает пройти к танцполу.
Хочу ее подвинуть. Она порядком надоела. Но девчонка мертвой хваткой вцепляется в мои плечи и, приблизившись к уху, заявляет:
– Я беременна!
Таращусь на бывшую любовницу и роняю идиотское:
– Что?!
– Мы скоро будем родителями, – заявляет зараза таким тоном, словно одаривает меня суммой с шестью нулями. – Ты рад?
Е-мое! Идиотские вопросы стали заразными?!
От «радостной новости» мгновенно трезвею и воплю, перекрикивая музыку:
– Ты с ума сошла!
Оттопыривает губы, как маленькая капризная девочка, вызывая во мне новый приступ раздражения, и пищит:
– Мы же вместе…
Рукалицо. Если я по дурости да по пьяни завис с ней на несколько дней вместо обычного единоразового секса, то теперь это расценивается как «мы вместе»?!
Звездец!
Так гребаные звезды сложились!
– Поехали, – командую возникшей проблеме и читаю по губам.
– Куда?
– Ко мне.
Улыбается.
Дура!
Протискиваюсь сквозь разогретые тела, несмотря на заискивающие улыбки красоток. Не в этот раз, девочки.
Выхожу на улицу. Втягиваю прохладный августовский воздух, и очень надеюсь, что моя проблема высосана из пальца.
Отмираю, запрыгиваю в «Мустанг» и, пока мэрская дочка устраивается рядом, прокладываю путь до ближайшей аптеки.
Стартую с проворотами, подгоняемый бурлящими эмоциями, но притормаживаю, выезжая на проспект. Я, конечно, геморрой для своего папочки, но лишний раз старюсь его не подставлять и с алкоголем в крови езжу по правилам.
Паркуюсь у аптеки и чувствую, как девица таращится на меня:
– Ты за презервативами?
Оборачиваюсь.
Хихикает:
– Так нам они больше не нужны!
Ага. Нашла идиота!
Молча выхожу из тачки, не жалея, от души припечатав дверь, показывая, что у меня вообще нет настроения шутить.
Аптекарша на мою просьбу продать тест на определение беременности начинает распинаться:
– Существуют струйный, планшетный и цифровой. Вам какой?
Я не разбираюсь в этой лабуде.
– Все давайте.
Тетка смотрит на меня, как на идиота, но зато ненужных вопросов больше не задает.
Кидаю пакет на заднее сиденье, плюхаюсь в кресло и, пристегнув себя ремнем безопасности, двигаю к дому, не слушая бред, что несет девица рядом.
От моего места парковки до выхода мы играем в догонялки: я лечу сломя голову к двери, Эльвира семенит за мной, громко отстукивая каблуками по бетонному полу, раздражая нервную систему и причитая: «Я не могу так быстро ходить».
В железной коробке, поднимающей нас на пятый этаж, я сразу пресекаю попытку провокаторши повиснуть на моей шее. Демонстративно поворачиваюсь к ней боком, и все время, пока мы остаемся наедине, запертые в лифте, зараза безуспешно пытается взломать мою черепную коробку взглядом в надежде узнать, что я задумал.
Едва мэрская дочка переступает порог моей квартиры, я протягиваю ей стаканчик для мочи и тесты.
– Пошли, – командую, указывая глазами в сторону ванной.
Не двигается с места, и таращится на меня.
– Экспресс-тест сделаем, – объясняю для особо тупых.
Молчит, запуская шестеренки мозга, чтобы придумать свой ход, но я не выдерживаю, и сам схватив ее за руку, перемещаю в нужном направлении.
– Давай.
Видимо, придя немного в себя, стерва начинает обороняться:
– Я что, при тебе это должна делать?!
Кривлюсь:
– Думаешь, увижу что-то новое?
– Я не буду! Я вообще не хочу в туалет! – летит мне в лицо ультиматумом.
Значит так?! Хорошо.
Тащу звезду сегодняшнего вечера на кухню, вытаскиваю бутылку минералки из холодильника и, поставив перед ней на стол, требую:
– Пей.
Хнычет:
– Мне нужны положительные эмоции, а ты…
– А я пуганный и в подобные разводы не верю! – бросаю ей в лицо.
– Это не развод! – чеканит, упрямо настаивая на своем.
Но я тоже не собираюсь уступать, и указываю на упаковки с тестами:
– Вперед.
Хмурится, нервно кусает губу, и, наконец, выдает:
– Вообще, какая разница, беременна я или нет? Мы же хотели быть вместе!
Ухмыляюсь.
– Мы?
Молчит, а я гремлю на всю кухню:
– Так ты беременна или нет?
Вскидывает голову, во взгляде появляется вызов, и мне летит официальное заявление:
– Я хочу от тебя ребенка!
Опаньки, что и требовалась доказать. Дешевый развод!
Еле сдерживая злость, что прет из меня, как из взболтанной бутылки шампанского пена, и требует воздать заразе должное, заявляю:
– На выход.
Лгунья тоже на взводе, и начинает угрожать:
– Ты обо всем пожалеешь! Я папе все расскажу!
– Что? – воплю ей в лицо, взрываясь от возмущения. – Что парень оказался не лохом?!
– Что ты попользовался мной и выкинул! – орет она в ответ.
– Интересный вариант. А ты мной не пользовалась? Только я удовольствие от секса получал?!
Аргументов покрыть мои слова не находится. Вероятно, не забыла, как кончала, скача на мне. Зло сверкнув глазами, несостоявшаяся мать моего ребенка несется в коридор и хлопает дверью так, что вздрагивают шкафы.
Выдыхаю и плюхаюсь на стул. Чудесный пятничный вечер у меня вышел.
На автопилоте поднимаю трезвонящий айфон и подношу к уху.
– Дени, в какую передрягу ты попал?
Размыкаю глаза, едва слова друга доходят до сознания, и хриплю спросонья:
– Бро, ты о чем?
– Меня сейчас чуть насильно из твоей хаты не увезли какие-то бугаи.
Убираю руку блондинки, лежащей на торсе, и встаю.
Что за хрень?
Хмурюсь.
– Чего говорили?
– Что какой-то Алексей Михайлович потолковать хочет. Пока паспорт не показал, что я не Дёмин, не отпустили. Думал, так в трусах в машину и запихнут.
Алексей Михайлович? Напрягаю черепную коробку, пытаясь понять, что за перец, и… бац! Пазлы сходятся – это наш мэр.
Звездец! Вот Эля сука!
– Ладно, ключи в ящик не бросай. Потом отдашь, – отмираю и выдаю другу. – И сорри, что из-за меня прилетело!
– Все нормуль!
Разъединяю вызов и, собрав с пола одежду, плетусь на кухню. На завтрак, конечно, претендовать не приходится. Девчонки сейчас яйца на сковороде пожарить не могут. Впрочем, я на хавчик и не рассчитывал, а приехал сюда за сексом.
Открываю холодильник с желанием бросить по-быстрому что-нибудь в рот и зависаю, наблюдая за любовницей, появившейся на пороге, не потрудившись прикрыться.
– Привет! – произносит она, облокотившись на косяк.
– Привет.
Вот не знаю, что происходит в моей голове, но после получения желаемого секса вполне приличные формы девчонки уже не заводят. Наверное, потому, что все они все для меня как пластиковая посуда – одноразовые. Редко когда подзависаю с одной. В основном по пьяни. А в свете последних событий я пообещал себе, что больше так не облажаюсь.
Блондинка напротив, облизав меня взглядом, начинает призывно улыбаться и, высовывая кончик языка, медленно скользит по губам, рассчитывая, что меня заведет это и я повторю вчерашнюю произвольную секс-программу, или хотя бы исполню короткую на бис, но я не в настроении.
Прихватив питьевой йогурт, единственное, что нахожу в пустом холодящем ящике, я двигаю к ней совершенно с другими целями.
Едва ровняюсь с девушкой, она кладет руки на мои плечи и скользит пальчиками к шее, но я, не обращая внимания на заигрывания, перемещаю мешающее пройти тело с прохода и, кинув «Аривидерчи!», в ускоренном темпе двигаю в прихожую.
– Дени, подожди.
– Некогда, детка, – бросаю, едва всунув ноги в «Джорданы» и скрываюсь за дверью.
Пробежав в качестве разминки вниз с третьего этажа по лестнице, нахожу своего жеребца и плюхаюсь на сиденье.
Захлебываясь слюной, откручиваю крышку йогурта и, медленно потягивая полезную бурду, размышляю и прихожу к выводу, что без помощи отца ситуацию не разрулю.
Даже если сниму новую хату, то на сколько меня хватит лежать на дне?
«Надо не купировать боль, а ампутировать ее причину!» – поучительно звучит в голове голос мамы, а она у нас врач со стажем.
Запускаю мотор и, не прогрев «Мустанга», давлю на газ, направляя любимую игрушку из Пушкина, где завис с очередной пассией, в Питер к дому предков.
Полчаса полета – и вот я уже на ковре, где меня не менее десяти минут песочит отец.
– Кретин! Думать надо, куда свой член совать! – орет он снова, нервно расхаживая по кухне.
– Вася, остынь! – пытается впрячься в мою защиту мать, но ей тоже прилетает:
– Вера, помолчи, а то и тебе достанется!
Вот-вот. Я с детства знаю: батю в таком состоянии лучше не трогать. Ему надо дать время выплеснуть негативные эмоции. Он вспыльчивый, но отходчивый. Потому я и сижу тише воды, ниже травы, разглядывая тапки и изображая раскаяние.
– У меня как будто нет своих проблем, чтобы еще разгребать твои!
А вот теперь становится обидно, и я сдуру возмущаюсь:
– Я вообще не помню, когда обращался к тебе за помощью.
– Редко да метко!
Не поспоришь, и я возвращаюсь в позу кающегося грешника.
– Неужели баб мало?
О нет! Сейчас добра, готового поехать с первым встречным и раздвинуть ноги по первому требованию, очереди выстраиваются. Пардон, с одной поправочкой. Если ты поймал бога за яйца и на твоей карте достаточно бабла, чтобы скрасить ваш досуг, а на улице ждет заморская карета с пятью сотнями лошадок под капотом.
– Много! Но я что, должен у каждой паспорт смотреть, а потом гуглить, не дочка ли она мэра или еще какого-нибудь крутого папочки?
– Ты мне не огрызайся! Это мне теперь голову ломать, чтобы из тебя шашлык не сделали.
Мама эмоционально вздыхает, а отец филигранно отсылает ее с глаз долой:
– Пойди, собери своему обалдую что-нибудь из вещей. Оставил же он какие-то тряпки, когда съезжал.
В ужасе думаю: какой прикид здесь у меня завалялся, но отмахиваюсь. Шмотки всегда можно обновить.
– Он такой же мой, как и твой, – в сердцах кидает мать, но послушно уходит выполнять поручение.
– Так, рассказывай, как все было? – велит отец, лишь только дверь на кухню закрывается.
– Что рассказывать? Не знал я, кто она.
– Не ври.
– Да не вру я, – возмущаюсь с обидой в голосе. – Узнал, когда в третий раз встретились. Решил слиться, а зараза поймала в клубе, вцепилась, про беременность наплела. Вот я ее жестко и приземлил.
– Руку поднял?
– Ты что! – возмущаюсь и смотрю отцу в глаза, чтобы видел – честен. Я правда на такое неспособен. Я, конечно, придурок, но безобидный. – Потребовал сделать тест в моем присутствии, чтобы беременность доказать.
– И?
– На попятную пошла.
Усмехается.
– Вот ушлые девки пошли.
– Я про то же.
Его лицо мгновенно становится серьезным, и он резюмирует:
– Я обмозгую все, что можно сделать в твоей ситуации, и скажу, как поступим.
– Океюшки.
Поднимаюсь со стула и выхожу из кухни с ощущением облегчения. Такое же я испытывал в детстве, когда отец с легкостью разруливал мои проблемы, казавшиеся неразрешимыми.
Утром мать будит, и, смотря заговорщически, сообщает:
– Иди к папе. Он с тобой поговорить хочет.
Сажусь в кровати и тру глаза, пытаясь их разлепить.
Тянусь к мобильному. Жуть! Полседьмого всего!
Влезаю в футболку и шорты, всовываю ноги в тапочки и рулю к отцу.
– Садись, оболтус.
Паркуюсь на табуретку и подпираю голову руками.
– Значит так. Решить все по-быстрому не получится. Поэтому пока ты должен залечь на дно.
Кривлюсь. Звездец! Сидеть неопределенное время на левой хате и умирать от тоски – отвратительная перспектива.
– Думать раньше надо было! – кидает он мне эмоционально, оценив мою кислую физиономию.
– Прости, па. Я без претензий. Сниму хату, залягу.
– Нет, друг, ты не понял. Не в Питере.
Сон как рукой снимает.
– Что?
– Ты поедешь в Дно.
– Куда?
– Даже не так. В Дновский район, в деревню Поцелуево.
Ухмыляюсь.
– Дурак. Там телочки – это крупный рогатый скот, а девушки – пенсионного возраста. Вот к одной такой тебя и отправляю. Первой жене деда.
Лицо перекашивает.
– Зачем туда?
– Мог бы – отправил еще дальше, – злится отец. – Мэр рвет и мечет, за яйца тебя подвесить.
Хмурюсь, но доводы принимаю. Судя по рассказу друга, церемониться со мной и правда не собираются. Неизвестно, что наплела эта стерва.
– Ладно, поеду к бабке, – выдыхаю и пытаюсь себя подбодрить. А что?! Будет мне колхозный дом отдыха. Натурпродукты, природа… Что там у них еще есть?! Это уж точно лучше, чем в квартире безвылазно сидеть и от каждого курьера шарахаться.
Пока я уговариваю себя, отец достает из кармана пластик.
– Вот тебе новая симка. – протягивая, произносит он и поучает, как маленького: – Никому из друзей с нее не писать. Только для связи со мной и матерью.
Киваю, забирая ее из его рук, а он протягивает новый.
– Эта карта оформлена на левого человека. Не спалишься. Только нал сними, там банкоматов нет.
Печально. Я уже не представляю, как это – пользоваться кешем. Да и трачу я непредсказуемо.
– Ключи от тачки матери оставь, – продолжает батя свои распоряжения.
Поднимаю на него глаза, не врубаясь.
– Зачем?
– У тебя сигналка через спутник. Сразу считают.
Мрачнею.
– И как я доберусь в эту дыру?
– Как люди добираются? На общественном транспорте!
Батя поднимается, и я на автомате следом.
– Билет на автобус я тебе купил. Сбросил скрин на почту. Отправляется в восемь ноль пять. Не опоздай.
Снова обреченно киваю.
– Ну все, бывай.
Обнимаю его в ответ и иду провожать в коридор.
Едва отец уходит, начинаю собираться в ссылку.
Наскоро позавтракав и взяв приготовленную сумку, прощаюсь с матерью.
Она прячет глаза, в которых блестят слезы, и я пытаюсь ее подбодрить:
– Ма, ты чего? Я на курорт еду.
– Переживаю.
– Все норм.
Выхожу из дома, понимая, что сложившаяся ситуация далеко не нормальная, и еду я точно не на такой курорт, к которому привык, но выбора у меня нет.
Словно играя в шпиона, быстро перемещаюсь по улице, то и дело оглядываясь и смотря на всех прохожих с подозрением. Добравшись до соседней улицы, решаю вызвать такси. Теряю время на скачивание приложения и привязку новой карты, но зато как человек доезжаю до автобусного вокзала.
В восемь я на Обводном канале. Захожу в непримечательное здание, чтобы впервые в жизни совершить путешествие на подобном виде транспорта.
Ухмыляюсь. Белый автобус «Хундай» с надписями на морде и боках «СКСавто» красными и синими буквами станет мои первым. Но едва вхожу в него, настроение и так не слишком радостное вообще катапультирует.
Это совсем не премиальная тачка! Сиденье «привет спине»! Тесно так, что врезаюсь коленками в спинку впереди стоящего кресла. Недовольно ерзаю на нем, пытаясь хоть как-то получше устроиться, но буквально через минуту, видимо в наказание за мои грехи, появляется дородная тетка и седлает соседнее, вжимает меня в оставшееся пространство между стеклом и своей тушей.
Звездец!
И как я должен провести в таком положении пять часов?
Это вообще опасно для жизни! Нарушение кровообращения!
– Женщина, вдохните и уменьшитесь! – бросаю ей с раздражением и, получив в ответ убийственный взгляд, заявляю: – Выпустите меня.
Вылезаю в проход, выбираю в попутчики дохленького мужичка и сажусь рядом.
– Здорово, пацан, куда едешь? – летит мне, едва успеваю более-менее пристроить пятую точку.
Меряю его холодным взглядом, чтобы сразу понял: разговаривать я не в настроении, и озвучиваю первый пункт назначения.
– В Порхов.
– И я! – радостно восклицает сосед. – Давай за знакомство, землячок!
Смотрю на фляжку, которую он только что прикладывал к губам, и морщусь.
Алкоголь бы мне сейчас не помешал. Так, чтобы вырубиться и не существовать на все время поездки. Но пить неизвестно какое пойло! После этого ханурика…
– Я не пью, – выдаю ему и отворачиваюсь.
– Трезвенник, что ли?
– Ага, и язвенник.
– Больной? – не понимая моей шутки, переспрашивает он.
Звездец! В этот автобус набирали пассажиров по принципу самых бесячих?!
– Слушай, мужик, пей свое бухло и меня не трогай.
Обидевшись, чувак отворачивается к окну, и я выдыхаю. Так-то лучше.
Автобус трогается и не спеша отправляется на выезд из города, а я пытаюсь не думать о том, какой длинный путь мне предстоит проделать в нем.
Если существует ад, то вот он. Бесконечно душно, шумно, тесно, неудобно… Маюсь всю дорогу, уговаривая себя поспать, но как это возможно, если сосед рядом вырубился, едва опустошив свой сосуд, и теперь бесит храпом. Вот и не знаешь, что было лучше: отвечать на его дурацкие вопросы или слушать это раздражающее звуковое сопровождение.
Спустя почти пять часов мучений, я приезжаю в Порхов и вытряхиваюсь на улицу, радуясь, что здесь мне предстоит потерять два часа своей жизни, болтаясь в богом забытом месте.
Посмотрев на старое здание автовокзала, я все-таки заглядываю внутрь. Затрапезное помещение в затрапезном городе – это ладно, но деревянные лавки для ожидания… Это вообще засада засад. Особо не перекантуешься!
Не желая снова испытывать свое тело на прочность, решаю поискать место поприличнее, а заодно наполнить ноющий от голода желудок.
Иду, как показывает навигатор: по улице Пушкина, разыскивая «Суши-фуд». Но, едва дойдя и взглянув на вывеску на старом фасаде, бьет обухом по голове открытие, что суши здесь тоже, скорее всего, а-ля провинция. И вообще, не удивлюсь, если вместо лосося – дешевая крашеная рыба, а вместо угря, в тех же целях экономии, угревидный кларий.
Вздыхаю. Идти искать что-то другое?! Но не факт, что найду что-то приличнее.
На свой страх и риск захожу внутрь и беру меню.
Не рискуя заказывать суши, все-таки это блюда с сырой рыбой, и неизвестно, насколько законопослушный шеф-повар и как относится к технологии хранения продуктов. К тому же непонятно, какая здесь проходка. Может, местные не любят экзотическую кухню и суши набираются аромата, ожидая экстремалов вроде меня, или превращаются в запеченные роллы.
В итоге выбираю меньшее из зол – гамбургер, надеясь, что не пронесет. Заглатываю вполне аппетитный на вид заморский бутерброд, как удав, и, осознав, что не наелся, прошу второй.
В три часа сажусь в автобус, еще допотопнее предыдущего.
Н-да, чем дальше от Питера, тем транспорт становится все допотопнее. Радует только одно: после пятичасового ада этот бочонок на колесах обещает довезти меня до Дна за тридцать пять минут.
Дно! Рукалицо. Вот кто вообще мог дать городу такое название?!
Где ты живешь? В Дне. Жуть!
Там депрессия от одного названия обеспечена.
Приехав в пресловутое Дно, отыскиваю нужную остановку и не верю своим глазам. Смаргиваю, снова таращусь на табличку с расписанием и обалдеваю. Мне реально не привиделось! Последний автобус в Поцелуево уехал полтора часа назад.
Зашибись!
А что, вечером туда ездить опасно для здоровья?!
С шумом вдыхаю в себя воздух. И что делать?
До гребаной деревни ехать почти час. Пешком я просто туда не дойду.
Не желая оставаться в Дне, решительно выхожу на дорогу и останавливаю первого попавшегося мужика с тачкой.
Маню водилу, вытаскивая тысячную купюру из кармана, и спрашиваю:
– До Поцелуево довезешь?
Деньги исчезают из моей руки в одно мгновение и звучит любезное:
– Со всеми удобствами.
Ну, с этим я бы, конечно, поспорил, было бы у меня нормальное настроение. А так – только желание поскорее переместить свое замученное тело в нужный пункт назначения.
Чувак же, не теряя времени зря, распахивает пассажирскую дверь своей развалюхи и улыбается в тридцать два зуба. Здесь я, конечно, сильно приукрасил действительность, у него в помине половины зубов нет.
Сажусь на сиденье, констатируя: лучше бы он этого не делал.
Тачка оказывается не просто старой, но еще и грязной. Брезгливо оглядываюсь по сторонам. После моего идеально чистого «Мустанга» ощущение, что я попал в контейнер с мусором.
А когда водила, не щадя свой драндулет, давит на газ, и тот, истошно вопя, трогается с места, а внутри начинает что-то дребезжать, в голову приходит мысль, что вариант пойти пешком был не такой уж и плохой.
Проехав перекресток, гребаный таксист отворачивается от дороги и интересуется:
– К родственникам, али как?
– К родственникам, – отвечаю, за него смотря, куда мы несемся.
– С какой целью?
На ощупь вытаскиваю пятисотку и. протягивая ему, выдаю желание:
– Заткнись и смотри на дорогу.
– Понял. Конспирация.
Хочется закатить глаза, но я вздыхаю и отворачиваюсь к окну.
Дорого мне обошелся секс с Элей.
Съехав с трассы, мы выезжаем на дорогу, ведущую в деревню. Смотрю по сторонам на место своего временного заключения и все больше унываю. Одна улица, через дом заколоченные избы. Здесь действительно одни пенсионерки живут. Отец не шутил. Треш!
– Где тебе остановить? – отмирает мой таксист.
– Давай здесь.
Выхожу, смотрю по сторонам. И куда идти?
Замечаю в соседнем дворе зависшую кверху пятой точкой бабку. Посмотрели бы питерские девицы на местную йогу, офигели бы.
Делаю шаг в сторону, чтобы подойти к забору и, чувствую, что нога едет. «Ловлю» тело, восстанавливаю равновесие, но буквально теряю нижнюю челюсть.
Это что? Навоз?!
Отхожу в сторону и, кривясь, смотрю на фирменный кроссовок, перепачканный в экскрементах коровы.
Да е-мое!
Видел бы Брюс Килгор, разработчик «Найк Аир», в каком дерьме оказалась его брендовая вещь!
И что теперь? Кроссы на помойку и мне выдадут лапти?!
Как могу вытираю подошву об траву и продолжаю путь к забору, теперь уже внимательно смотря под ноги, чтобы не вступить в еще одну мину, и задаю вопрос пятой точке:
– Женщина, подскажите, где дом Анны Васильевны?
Бабка разгибается и смотрит на меня, как на инопланетянина.
– Это ж кто?
Звездец! Она у меня это спрашивает?! Для полного счастья не хватает, чтобы сейчас эта Тортилла сказала, что здесь такой нет, и я целый день убивался зря!
Стою, пялюсь на нее и жду приговора.
Йогша, несмотря на пышные формы, довольно шустро подходит к крыльцу и кричит:
– Михалыч! Михалыч!
Поднимается по ступеням и добавляет:
– Откликнись, старый!
На крыльце появляется новый персонаж этого захолустья – тощий зачуханный дед в потасканной одеже. Дуремар – тут же окрещаю его я.
– Чё тебе?
– Анна Васильевна у нас имеется?
Тот, морща лоб, чешет затылок и, с интересом разглядывая меня, сообщает:
– Васильевна имеется. Нюрка. А Анны нету.
Напрягаюсь, выжимая свою память. Нюрка… Точно. Отец говорил же как-то: баба Нюра.
– Она! – выдыхаю с облегчением.
– Дёмина?
– Ага! – веселею я.
Отправляюсь вперед по улице без приключений, но через два дома дорогу неожиданно преграждают птицы. Если не ошибаюсь, гуси.
Идти по обочине, где в траве могут поджидать вонючие неприятности, не хочу, и я шугаю несанкционированный митинг. Часть птиц сваливает в сторону, часть остается, но я шагаю вперед, рассчитывая, что со следующим устрашающим действием и остальные тоже свалят и дадут пройти. Вот только неожиданно мои планы нарушает здоровенный гусяра. Расправив крылья и издавая устрашающие вопли, он оказывается напротив, всем своим видом показывая, что за беспредел, который я устроил, мне придется иметь дело с ним.
Усмехаюсь, смотря на предводителя этого птичьего недоразумения, и надменно бросаю:
– Эй, ты, проваливай! А то шею сверну и пойдешь в суп.
Видимо, человеческую речь он не понимает, поскольку продолжает воинственно исполнять передо мной свой дикий танец. Замахиваюсь сумкой, чтобы согнать с него спесь, рассчитывая, что он позорно ретируется в сторону, но это воинственное чудо в перьях подскакивает и больно щиплется.
Морщусь. Черт! Хорошо хоть джинсы смягчили укус. Был бы в шортах, выл бы уже на всю деревню.
– Вот гад! – воплю и слышу за спиной звонкий детский смех.
Оборачиваюсь и замечаю у соседнего дома маленькую смеющуюся заразу с прутиком.
– Отгони их, – командую ей, но она отрицательно качает головой, так что тонкие косички колышатся, как ветки на ветру.
– Неа.
– Ты че такая дерзкая? Сейчас как поймаю и за уши оттаскаю.
– А ты попробуй-ка догони, – бросает она, цепляясь за меня своими черными глазами-бусинками, вот-вот готовая сорваться и побежать.
Хочу сделать рывок, но, оказавшись в гусином кольце, не могу двинуть за ней. Не по головам же!
Мелкая убегает, сверкая пятками, а я, решив, что встречу ее еще и проведу воспитательную работу, меняю направление и неожиданно замахиваясь сумкой, прорываю блокаду в месте, где собрались, вероятно, не такие безбашенные гуси. Вот только ненормальные птицы не оставляют меня в покое и преследуют, как врага народа, а гребаный предводитель снова умудряется ухватился за штанину, при этом больно прижать икру.
Продолжаю идти к дому, таща за собой упрямого гуся, обещая себе, что отомщу: выловлю его и съем.
Кто бы мог подумать, что птицы могут быть хуже собак!
Врываюсь в калитку, еле избавляясь от преследователей, и смотрю по сторонам, как бы здесь на настоящего пса не нарваться. В этот момент встречаюсь взглядом с волчьей мордой, которая тут же обретает остальные части тела, выскочив из конуры, и начинает устрашающе тявкать. Только в отличии от гусей, этот экземпляр на цепи и до меня ему не добраться.
– Хоть обтявкайся, – кидаю ему и поднимаюсь на крыльцо.
Стучу в дверь. Ни звука.
Открываю и зову:
– Анна Васильевна!
Снова тишина.
Вхожу в темное помещение и сослепа со света врезаюсь куда-то не туда, потому как на меня начинает валиться какая-то утварь. Еле успеваю прикрыть сумкой голову, чтобы не получить сотрясение мозга.
Когда все баки и кастрюли находят свое пристанище на полу, я улавливаю шаги, а когда глаза привыкают к полумраку, вижу объемную бабку.
Тяжелый взгляд, как сковорода в руке, с которой она меня встречает.
Вот так экземпляр!
В моем понимании, собранном из детских воспоминаний маминой мамы, бабушка – это божий одуванчик, а не карга с местным средством самообороны и убийственным взглядом.
– Ты кто таков?
– Дёмин.
– Ааа, Васькин внук, – она разворачивает свою тушу и жестом показывает следовать за ней.
Иду, глазея по сторонам. Да, антураж, конечно, специфичный. Не хватает только Бабы-Яги, Кощея и прочей нечисти. Ну ничего. Привыкну.
Хозяйка доходит до стола и садится на лавку, указывая глазами на соседнюю.
Послушно плюхаюсь и смотрю на нее. При свете, падающем из окна, баба Нюра не кажется такой страшной, как показалась там, в коридоре, но, судя по морщинам, залегшим на переносице, она явно скверного характера.
Молчу и наблюдаю, как родственница наливает заварку и кипяток из самовара и придвигает мне чашку.
– Как звать-то тебя?
– Дени.
Бабка давится чаем, потом смотрит на меня опять таким же душевыдирающим взглядом и произносит:
– Так, Дениска, давай потолкуем.
Чувствую, разговор мне не понравится, но вариантов нет. Автобусы из этой дыры только утром отправляются.
– Отец твой попросил тебя временно схоронить в хате. Я дала добро с условием, цто ты меня слушаешь и проблем не создаешь.
Киваю. Проблем здесь захочешь – не создашь, а слушать… Не думаю, что у бабки возникнут желания из серии «Пойди туда, не знаю куда, и принеси то, неизвестно что».
– Тогда цаевницай и пойдем, покажу твое место.
Пью чай с пирогом, который кажется самым вкусным изделием из теста, которое я пробовал в жизни, и следую за хозяйкой.
Лестница на чердак смущает, но я, как креативщик, ищу во всем плюсы. Практически собственная территория.
Прохожу по бревнам, ведущим к комнате, пытаясь удержать равновесие, как эквилибрист в цирке, и с удивлением наблюдаю, как женщина шестьдесят плюс, весом восемьдесят плюс легко маневрирует впереди меня.
Чудеса. Но, может, мне оттого так сложно удержать равновесие, что я постоянно оглядываюсь и смотрю то на старый деревянный сундук, точно из прошлого века, припаркованный в углу, то на веники, висящие на веревке, то на еще какую-то траву.
– Проходи, – открывая комнату, произносит она.
Захожу. Каморка с кроватью и шкафом на другой стороне, небольшой столик у окна. Да у меня в квартире санузел побольше будет, а уборку в этом помещении, наверное, делали в прошлом веке.
Кривлюсь.
– Да здесь паутина кругом. Причем не всемирная, а такая себе настоящая, с пауками.
– Сейцас метелку тебе дам. Обустроишься.
– Я?
– А кто? Я, цто ли, старая, тебе прислуживать буду?
Бабка уходит, а я падаю на кровать одновременно с упавшим ниже плинтуса настроением, но мгновенно дергаюсь, услышав дикое истошное «мяу».
Метла, практически такая, на которых летают ведьмы, совок, тряпка и таз с водой появляются буквально сразу, и я таращусь на них, словно увидел впервые. Если честно, сперва я подумал, что прозвучавшее «обустроишься» так, для видимости, типа бабка так значимость свою поднимает, но она на полном серьезе с каменным лицом ставит мне причиндалы для уборки и без слов уходит.
Н-да. В нашей семье забота о чистоте и порядке в доме всегда лежала на матери, а когда я перебрался в другую квартиру, нанял женщину из клининговой компании, которая приходила убираться раз в два дня, но не жить же в грязи!
Вздыхаю и принимаюсь за дело.
С пылью не возникает проблем. Тряпку в таз, выжимаю и прохожусь по видимым местам, собирая тонны серой гадости, паукам тоже оказалось несложно сделать глобальный коллапс и послать импульс, что теперь они беженцы и пора искать политического убежища в другой комнате, а вот мести пол палкой с прутьями – тот еще квест.
Знал бы, купил бы и привез с собой пылесос, а не занимался подобным мазохизмом.
Кое-как выметаю основную грязь и подхожу к кровати, на которой появилось чистое, но старенькое постельное белье в горошек. Бабка, демонстративно положив его на кровать, выходит из комнаты, показывая, что его тоже не собирается мне застилать.
Вредная зараза. Не зря дед с ней развелся.
Ну, с простыней все очевидно. Кидаю ее на койку, и та приобретает вполне цивильный вид, подушку я тоже с горем пополам засовываю в мешок под названием наволочка, а вот с этим гребаным пододеяльником засада. Нет, теоретически все понимаю – засунуть одеяло в дырку и расправить, но практически не выходит. Замучился.
Плюхаюсь на край кровати, давая себе передышку, и меня осеняет: есть же «Ютуб». Наверняка существует какой-нибудь полезный лайфхак, чтобы одолеть его.
Вытаскиваю мобильный и вот засада – одна палка связи. Неужели Мегафон не может натыкать своих вышек, чтобы привычная для городских жителей функция «всегда на связи» была доступна и в деревне!
Поднимаюсь, перемещаюсь по комнате, пытаясь отыскать лучшее место, но все бесполезно.
«Да что же за дыра здесь!» – не выдержав, кидаю в пустоту.
А может быть бывшая жена деда – ведьма? Метла, травка, кастрюли, встречающие гостя, навевают нехорошие предположения.
Спускаюсь вниз, пытаясь выйти из своей заговоренной каморки, но во дворе связь вообще отсутствует.
Натыкаюсь на бабку.
– Обустроился?
Смотрит хитрым взглядом с прищуром. Точно издевается.
– Почти, – сообщаю ей и, не откладывая, задаю волнующий вопрос: – А где у вас в деревне связь работает?
– Цего?
Вытаскиваю для наглядности мобильный и показываю.
Машет рукой.
– Убери. Не работает тутоцки ницего.
– Как так? – вылетает сам собой вопрос. – Да я же загнусь здесь от скуки без интернета.
Ухмыляется.
– Скуцать у меня не придется.
Кисло улыбаюсь, не веря ее словам, растерянно обвожу взглядом дыру в которую отправил отец и, вспоминая о насущном, уточняю:
– А где у вас ванная комната?
Чувствую, когда закончу схватку с бельем, точно захочу освежиться. Да и отлить бы не мешало.
Фыркает, но произносит, показывая на сооружение, обтянутое клеенкой, с нагроможденным баком на крыше:
– Вот тутоцки душ, а там…
Она указывает в даль участка на деревянный гроб, поставленный на дыбы.
– …уборная.
Бабка уходит, а я отодвигаю клеенку и заглядываю внутрь экзотического сооружения. Допотопная лейка на тропический душ не тянет с натягом, да и под ногами вместо поддона – деревянный настил, но это лучше, чем ничего.
Иду посмотреть туалет и едва захожу, понимаю, что все, что я пережил до этого, было фигней. Вот настоящий шок. В домике неизвестного архитектора нет белого коня, там просто стульчак, приделанный на скамью, а если вас угораздит посмотреть внутрь… Нет, об этом невозможно даже вспоминать без рвотного рефлекса. А запах! На дверях должна быть табличка «опасно для здоровья» и при входе обязаны выдавать противогаз.
Отхожу в сторону и справляю нужду на воздухе.
Побродив еще по огороду между образцово-показательных грядок и плодовых деревьев, обвешанных фруктами, словно новогодняя елка, действуя на нервную систему «волку», замечаю у фундамента старую деревянную лестницу. Голову мгновенно посещает шикарная идея. На чердаке связь хоть и находилась при смерти, но была, и чисто теоретически на крыше ее может хватить хотя бы на то, чтобы послать элементарную эсэмэску матери. Не ехать же в Дно, чтобы сообщить родителям, что я добрался.
Приставляю деревянное сооружение к стене, состыковывая с тем местом, где на кровле для чего-то приделана другая лестница. Для чего? Вот не представляю бабу Нюру восседающей на крыше и звонящей кому бы то ни было. Живенько взбираюсь по ступенькам, перелезаю на прикрепленную к крыше лестницу и, добравшись до самого верха, усаживаюсь, словно седлая ее.
Усмехаюсь. Видел бы меня кто. Не поверил бы, что это я, Дени Дёмин, сижу как идиот на крыше и пытаюсь поймать Интернет.
Достаю мобильный и вижу – о чудо – три палочки от Мегафона. Набираю матери сообщение.
«Приехал. Обустроился. Все норм. Здесь плохая связь».
Нажимаю «отослать» и смотрю, как медленно, будто делая мне одолжение, сообщение отправляется в свой путь. Наверное, голубиной почтой быстрее было бы.
Едва убеждаюсь, что оно ушло, в голову приходит очередная офигительная мысль, и я начинаю фотосессию на крыше. Вот только селфи без специальной палки не передает масштаба грандиозности момента, и я, пытаясь найти лучший ракурс, поднимаюсь в полный рост, выставляю руку вверх насколько можно дальше и… теряю равновесие.
Телефон летит, брякая по крыше, в одну сторону, я, пересчитывая метры позвоночником, конечностями и головой – в другую.
Оказавшись на земле, чувствую пронизывающую боль, но перед тем как собираюсь отключиться, передо мной является белокурый ангел с большими испуганными голубыми глазами, который ласково проводит пальчиками по моему лицу. Не хочу терять это видение, пытаюсь удержаться в сознании, но не получается. В какой-то миг все меркнет, и я тону в темноте…
Утром, переворачиваясь на бок, едва не ору благим матом. Отбрасываю одеяло, видимо само впрыгнувшее в пододеяльник, и, смотря на синяки и ссадины, вспоминаю о своем вчерашнем полете, и, увы, не к звездам, а банально на землю. Осторожно сажусь в кровати и проверяю голову, тело, конечности. Все цело и осталось на своих местах, хотя и болит.
«Значит жив и отделался одним испугом! – радостно кричит внутренний голос. – Надеюсь, в следующий раз тебя на крышу не потянет!»
Начинаю припоминать, что когда очнулся, то увидел испуганное лицо бабы Нюры и еще какого-то мужика, от которого жутко несло перегаром, так что будь у меня зажигалка, и я высек из нее пламя, подорвался бы к чертовой матери.
Этот Горыныч, надо сказать, и затащил меня наверх, бабка дала какого-то снадобья, и я отрубился.
Тянусь к мобильному на столе и смотрю на изрешеченный корпус и паутину на стекле. Да, тебе тоже досталось. Хотя он в этой дыре – бесполезная вещь: фотоаппарат да будильник. Если бы был суеверный, то точно бы подумал, что это пришла ответочка от пауков, которых я выселил. Усмехаюсь. Я не верю в эту муть.
Время на экране показывает пять утра, и я офигеваю. Никогда не просыпался в такую рань.
Поднимаюсь. Не знаю, во сколько положено вставать в деревне, но я жутко голодный. После того обалденного пирога с чаем я больше ничего не ел. Может, внизу есть еще кусочек?
Оглядываюсь. Сумка с вещами, я помню, осталась на первом этаже, но мои вчерашние вещи точно пропали. Вот засада.
Замечаю на стуле сложенную в стопочку одежду. Рассматриваю. Вот те на. Армейские штаны-галифе и матроска. Что за подстава? Но не идти же вниз в трусах и пугать бабку. Нет, я не страшный. Наоборот, в меру подкачанный и подтянутый, но мало ли что. Я уже опасаюсь эту ведьму.
Натягиваю странную одежду и, подойдя к зеркалу, кривлюсь.
Матроскин, е-мое.
Тихо, стараясь, чтобы деревянные ступеньки предательски не вопили о моем появлении, спускаюсь вниз и прирастаю к месту, едва замечаю белокурого ангела в солнечном свете, струящемся из окна. Значит, она не была видением!
Золотые волосы, разбросанные по плечам, точеная фигура, что просвечивается через светлый балахон. Грудь… Ух! Такая полная, приподнятая... Умопомрачительная… Так и просится оказаться в моей ладони… Тонкая талия, за которую хочется взять малышку и припечатать к себе, покатые бедра, за которые бы ухватиться и...
Черт! Не было бы в доме бабки, я бы сразу подкатил к нимфе и, не дав опомниться, залечив базаром, уволок к себе на чердак на съедение... Ммм...
– Вот негодник! – звучит у уха старческий голос, и следом прилетает мокрой тряпкой.
– За что? – воплю я, пытаясь глянуть честными глазами на старуху и заодно не упустить из вида ангела.
– Сам знаешь!
– Я ничего не сделал! – оправдываюсь, но она смотрит таким взглядом, словно взломала код доступа и подслушала все мои пошлые мысли…
– Сделал бы – убила!
Вот точно – ведьма!
Встречаюсь глазами с испуганной девушкой, которая тут же впопыхах начинает застегивать халат на все пуговицы, пряча свою шикарную фигуру в балахон.
– Дени, – представляюсь ей, пытаясь замять неприятный момент.
– Дениска! – переводит вредная женщина.
Малышка улыбается такой же светлой лучезарной улыбкой и произносит:
– Люба!
– Эй, все разошлись! – гремит ведьма.
Возмущаюсь:
– Я есть хочу! Пусть Люба меня накормит!
Та двигается, скорее всего, собираясь исполнить мое желание, но бабка останавливает девушку.
– Командовать в своем доме будешь.
– А я не командую, а прошу.
– Просят инаце.
Смотрю на девушку-красавицу с улыбкой, но не удерживаюсь и ерничаю, поскольку не люблю, когда меня вынуждают:
– Любушка-голубушка, соизвольте меня завтраком накормить.
– Эх, непутевый! Даже просить не умеешь!
Бабка смотрит на меня, как на убогого.
– Что? – возмущаюсь я. У меня все в порядке с самооценкой, и принижать меня не надо.
– Ну, ницего! Сделаем из тебя целовека.
– Не стоит! Я и так человек!
Качает головой, и, словно не слыша моих слов, добавляет:
– Зря цто ли твой отец тебя на перевоспитание ко мне отправил.
– На проживание, – поправляю я.
– А с какой радости ты даром жить собрался?
Старческие глаза смотрят на меня с вызовом.
– Батя заплатит!
– А ты?! Ты в своей жизни за цто-нибудь сам расплацивался?
Финансово – нет, а вот за секс мэрской дочерью как раз отбываю.
Не дождавшись от меня ответа, ведьма резюмирует:
– У меня разговор короткий: жрать хоцешь – работай.
– Зона какая-то.
– Зона так зона, – невозмутимо соглашается она.
–Да. Зона особого режима.
Бабка опять меня не слышит и выдает указание:
– Поди в курятник и яицек с десяток принеси.
– В курятник? – с опаской переспрашиваю я и настораживаюсь, ожидая очередного подвоха. – А у вас что, в деревне магазина нет?
– Автолавка приезжает, – объясняет Люба, выглянув из-за печки.
– Свое яицко – луцше магазинового! – звучит безапелляционно, и баба Нюра подталкивает меня к выходу.
Выхожу на крыльцо и чешу волосы на затылке. И как собирать эти яйца? Куда курицы их несут?
А ведь очень хочется не облажаться, и чтобы бабка не вопила на меня «непутевый» или еще как-то позабористей. Не хочу снова быть растоптанным в глазах девушки-красавицы, неожиданно оказавшийся рядом и мгновенно разукрасившей мою непредвещающую ничего хорошего жизнь.
Двигаю по тропинке к цели, и сразу начинает тявкать «волк».
– Цыц! – командую ему. Но он, похоже, с головой не дружит и свой-чужой в мозгах у него не откладывается. Хотя, если учесть, что пес сидит все время на цепи – это не удивительно.
Открываю вольер, огороженный сеткой, где я видел днем гуляли куры, и иду дальше к двери в небольшой деревянный домик.
Противный скрип вызывает новый приступ лая у ненормального пса, но я уже не обращаю на него внимания и бесстрашно вхожу внутрь.
Делаю еще шаг, останавливаюсь и всматриваюсь в темноту. Ни черта не видно. Веду рукой по стене, пытаясь нащупать выключатель ничего, в другую сторону – тоже.
Хочу вернуться и, открыв дверь, впустить в помещение свет, но вспоминаю про фонарик в телефоне и вытаскиваю из кармана.
Направляю электрический луч вперед и вижу ящики с занавесочками, порезанными на кусочки, выстроенные в три ряда. Перевожу руку в сторону и подсвечиваю соседнюю стену, где на меня сразу начинают таращатся нахохлившиеся курицы, восседающих на прутьевой лестнице. Видимо, они тоже не любят ранний подъем, и начинает недовольно квохтать.
Подсвечиваю то одну, то другую и, удивляясь: и как они так спят? Почему не падают во сне? Неужели мозгов не хватает понять, что в соседних ящиках было бы куда удобнее.
Понимая, что яйца, скорее всего, в домиках и воодушевившись, что собрать – их плевое дело, двигаю к ним, но в этот момент неожиданно на меня налетает кто-то большой, голосящий и явно недовольный. Не успеваю среагировать, как чувствую, как в руки больно впиваются когти и, видимо, взлетевший ни с того крыла петух начинает клевать меня без разбору.
Шокированный внезапным нападением, несколько секунд стою в оцепенении, а потом, отодвинув подальше от него голову, пытаюсь отодрать пернатого негодяя, но его когти в моей коже, не отдирать же с мясом!
Звездец!
Это тебе даже не гусь, а тельняшка – не плотная джинсовая ткань.
– Ой! Отвали!
Новый шок – пробирающая до костей струя ледяной воды, которая окатывает меня и пернатого война. Едва не ору от бодрящей свежести, а злодей, ругаясь на своем петушином, отпускает мою несчастную руку и, оказавшись на полу, начинает убегать от преследующего и охлаждающий его пыл душа. Видимо, он не любит купаться, или температура водички оказалась неподходящая.
Оборачиваюсь и смотрю в сторону, откуда пришла помощь, пытаясь разглядеть спасителя. Но вместо ожидаемой бабы Нюры, в проеме распахнутой двери вижу белокурую Любушку.
– Я ведро принесла яички собирать, – поясняет она.
Моя ж ты заботливая! Ну ведь правду же ангел!
– Спасибо.
– Покажи, что с твоей рукой?
Раны знатно дергает, но я же не девчонка, чтобы пищать от боли и жаловаться.
– Все нормально. Потом.
Люба не настаивает и решительно подходит к деревянным постройкам. Не без гордости понимаю, что интуиция меня не подвела, и если бы не этот злобный держатель гарема, я бы точно справился с заданием.
Догоняю девушку и, подсвечивая фонариком в один из ящиков-домов, замечаю на сене кладку.
Протягиваю руку, беру два первых попавшиеся яйца и, вероятно, слишком сжимаю, поскольку чувствую, как по пальцу потекла склизкая масса.
Звонкий, как колокольчик, смех бьет больнее по самолюбию, чем слова бабки. Опять облажался!
– Ты что никогда яичек в руках не держал? – спрашивает девчонка, забирая у меня испорченный трофей.
Хочется спошлить, но едва поворачиваюсь и в тусклом свете ловлю взгляд ее прекрасных наивных глаз, все желание исчезает.
– Таких хрупких не держал.
Девушка подходит ближе и ловко просовывает руку в гнездо. Наклоняюсь к ее белокурой головке, изображая, что смотрю что она делает, а сам, как наркоман, глубоко вдыхаю сладкий ягодный запах, который перебивает неприятные посторонние.
– Вот, смотри.
Нехотя отодвигаюсь и рассматриваю крупное белое яйцо, лежащее в ее ладошке.
– Теперь ты.
Повторяю манипуляцию и вытаскиваю свой трофей, так нежно, словно он хрустальный.
Дальше мы смещается к следующему ящику-гнезду, но едва я навожу фонарик и встречаю настороженные глаза-бусинки курицы, дергаюсь, ожидая очередной атаки петуха, но, похоже, он еще не просох и не готов повторить водную процедуру.
Поворачиваюсь к девушке, ища ответ «что делать?» в ее глазах.
Объясняет:
– Подсунь под нее руку и возьми яичко.
Приближаюсь к цели, но зараза нападает. Моментально одергиваю.
– Это клювачая, – весело констатирует Любаша и сама бесстрашно тянется к курице. Морщусь, когда злыдня пытается клюнуть белоснежную кожу, и едва не хватаю и не тяну девушку назад, чтобы спасти, но она ловко просовывает пальчики под перья и вытаскивает добычу.
– Потрогай, горяченькое. Только снесла.
Беру из протянутой ладошки трофей, наслаждаясь каждой секундой прикосновения к коже Любы.
– И правда горячее, – улыбаясь отвечаю девушке.
Чтобы реабилитироваться, сам тянусь к клювачей заразе и получаю от нее чувствительный укус, но не убираю руку. Я же не сыкло, да и за спиной стоит та, ради которой я вынесу не только эту экзекуцию.
Достаю новое яйцо и передаю Любушке, желая повторить волшебные прикосновения.
Вместе мы опустошаем все гнезда, переглядываясь, улыбаясь и практически ничего не говоря. Но, собрав последние куриные подарки, я зависаю на прекрасном лице рядом, и меня торкает, что сейчас мы вернемся в дом, где цербер баба Нюра станет на стражу девушки-красавицы, и такой случай, возможно, нескоро еще подвернется. Повинуясь накрывшему желанию, я притягиваю Любу к себе за талию и накрываю манящие губы своими...
Темнота – друг молодежи! Плюс я уверен, что понравился Любе, иначе бы она не пришла в курятник, и, припав к ее губам, очень надеюсь, что девушка позволит поцеловать себя. Да, конечно, целомудренно, без языка. Я не рассчитываю на взрослый, страстный поцелуй, потому как наверняка малышка девственница. Да и как иначе! Здесь мужики – пенсионеры, как дед Дуремар, или алкаши, как Горыныч!
Первые несколько секунд ничего не происходит, но потом чувствую, как девушка с силой отталкивает меня, и я едва успеваю поймать ее за руку.
В глазах сверкает обида, грудь вздымается от возмущения... Но, тем не менее, как же она хороша! Не могу отвести опьяненный взгляд и впитываю в себя каждый штрих новой Любы, как идиот, бесстрашно стоя рядом и ожидая, когда мне на голову полетят собранные нами яйца, или она хотя бы влепит пощечину, но девушка только вырывает кисть из захвата.
– Прости! Я не хотел тебя напугать или обидеть, – поспешно извиняюсь я. – Ты такая красивая. Так вкусно пахнешь!
Шторм в ее глазах начинает утихать, и я осторожно уточняю:
– А я тебе совсем не нравлюсь?
– Нравишься, – произносит, смотря в глаза, без всякого кокетства и ужимок.
Удивительно!
Делаю шаг к ней, чтобы прикоснуться, но она синхронно два назад. Боюсь, что убежит, и останавливаюсь.
– Тогда что?
Вздергивает подбородок и заявляет:
– Я поцелую только того, кого полюблю.
Рукалицо. Разве так бывает?! Это же просто ни к чему не обязывающий поцелуй! Если бы девушки целовали, только полюбив, если бы не соглашались на секс, я ходил бы с квадратными яйцами.
Всматриваюсь в ее лицо.
Она сказала это на полном серьезе.
Дважды удивительно!
Ну что, Люба-Любовь, я слишком хочу твои губки, хочу почувствовать твой вкус, так что ты не оставляешь мне выбора! Придется тебе полюбить меня.
Беру ведро, понимая, что нам пора и зову:
– Пойдем.
Возвращаемся в дом, сталкиваясь на пороге с бабой Нюрой.
– Цего так долго? Ты же только ведро ему отнести собиралась.
Люба заливается краской, а я закатываю рукав, чтобы отвести от нее подозрения.
– Скажите, вы специально меня в курятник послали? Чтобы ваш петушара меня заклевал?!
– Тю! Больно надо! Сам его спровоцировал, – произносит старая карга и демонстративно разворачивается обратно в избу.
– Я?
– Сенечка не любит громкий звук и раздражающий свет, – поясняет девушка.
Вспоминаю про фонарик. Видимо, я ослепил его, и тот решил выплеснуть на меня свое негодование.
– А еще Сенечка не любит бодрящий душ! – усмехаясь, вспоминаю эпизод со шлангом и ловлю улыбку прекрасной недотроги.
– Бесполезный ты, Дениска! – снова фэйсом об тэйбл бьет бабка, принижая мое мужское достоинство.
Вот как в таких условиях завоевать сердце прекрасной дамы?!
– Я вообще-то вчера упал с крыши и пострадал! Может, у меня сотрясение мозга!
– У тебя сотрясаться там нецему, – звучит категорично.
Обижает.
– Ба, может, и правда сотрясение.
– А ты помалкивай! Ишь заступница выискалась.
Люба, как своевольная птичка, вспархивает с места и несется прочь, и я разочарованно наблюдаю, как девушка исчезает, но она на удивление быстро возвращается, неся в руках аптечку.
Бабка смотрит на нее и ворчит.
– И так бы царапины зажили.
– Ба. Надо же обработать.
Ведьма качает головой, но не уходит и не сводит с нас глаз.
Подхожу к девушке и сажусь на лавку совсем рядом. Вижу – сразу зажимается.
– Не бойся. Я тебя услышал. Только когда полюбишь, – шепчу ей у ушка, специально вызывая дрожь в теле.
Поднимает глаза и какие-то несколько секунд мы как завороженные смотрим друг на друга не отрываясь.
– Ну-ка, тикай к себе, девка! Сама все сделаю.
Скриплю зубами. Ну вот кто ее просил вмешиваться!
Чувствую, влюбить в себе малышку при такой охране будет непросто! Хотя так занимательнее! Сразу смысл существования в этой дыре появился!
Люба уходит и рядом садится грозная фурия.
– Губы свои закатай и не трогай девку! Не для тебя она! – произносит ведьма, припечатав рану тампоном с лекарством.
Кривлюсь.
– Оуч!
Она с мазохистским удовольствием повторяет, а я терплю.
– Почему?
Глаза напротив впиваются в мои:
– Замуж возьмешь?
– Пфф!
– Вот поэтому!