Из дневника Клариссы Эшкрафт, Новый Орлеан
21 июня 1965
В этом мире все начинается с женщины. Женщина дает жизнь — и поэтому, когда приходит час, именно она должна быть готова отнять ее. Потому во главе любого ковена стоит она, а не он, и потому ведьмовской дар передается именно по женской линии.
Я сделала то, что нужно было. Не из ревности или страха, а потому, что иного пути не оставалось.
Сегодня день летнего солнцестояния. Самый длинный день — и самая короткая ночь в году. Свет пронзительный, почти беспощадный, как истина. Солнце долго не хотело уходить за горизонт, будто само пыталось удержать меня от содеянного. Но я все равно осталась наедине с тем, что нельзя теперь забыть, и с тишиной, которую уже не нарушит его голос.
Город гудит. На площади Джексона проходят летние ярмарки, играет музыка, воздух густ от пряностей и разгоряченных тел. В кафе на Роял-стрит подают пироги с абрикосами и пряным ромом, и никто, никто даже не догадывается, что этой ночью история Нового Орлеана снова изменилась. Не в первый раз и, боюсь, не в последний.
Это не исповедь и не признание. Это память, которую я хочу оставить хотя бы себе — на случай, если когда-нибудь перестану верить, что все содеянное было не напрасно.
Он был всем для меня. А теперь он — ничто, еще один призрак уходящей эпохи, темное эхо из-под мангровых корней на болотах. Город-полумесяц будет охранять его вечный сон и освещать остаток моих дней, пока не наступит и мой час покинуть этот мир. Я больше никогда не полюблю, никогда не смогу иметь детей и не впущу в этот дом никого, чьи помыслы будут хотя бы немного нечисты. Мы должны прекратить истощать друг друга, и я готова пожертвовать самым дорогим, чтобы поставить точку.
Я заколотила эту дверь досками крепче стали, как когда-то заколачивали похожую послушницы Старого Урсулинского монастыря, пряча на третьем этаже то, что миру не предназначалось. Но мир увидел, а потому доски должны быть крепче, а гвозди — сильнее. И бить их нужно в самое сердце.
Я не прошу прощения. И не прошу пощады. Только пусть мир еще немного побудет в неведении о том, какая сила здесь скрыта и сколько горя и зла может она принести, попади не в те руки.
И пусть болота Байу упокоят эту тайну вместе со мной.
До тех пор, пока все жадные до его силы не сгинут, и кто-то снова не попробует вскрыть то, что я стерегла.
К.
Настоящее время
Если Скай спросят, сколько клавиш у рояля Стейнвей или Бехштейн, она скажет точное число даже разбуди вы ее посреди ночи, но вряд ли она хотя бы приблизительно назовет расстояние между Бостоном и Новым Орлеаном. Мало того, ткни она наугад в Новый Орлеан на карте, то хорошо, если попадет хотя бы в Батон Руж, а не куда-то в Мексику. О да, Скай наслышана о карнавалах Марди Гра и знает все о джазе, но, признаться, к своему стыду, ни разу не бывала южнее Вашингтона.
И все же, этим туманным и пасмурным утром Скай Лоусон вместе со своим женихом Тайлером приземляется в международном Аэропорту Луис Армстронг Нью Орлеан.
— Восемьдесят восемь. Как два знака бесконечности, — бормочет Скай, вытаскивая свою ручную кладь с верхнего отсека багажа.
— Что?
Тайлер, как обычно, откликается из вежливости, даже если знает, что у нее дурацкая привычка болтать себе под нос всякую ерунду.
— У стандартного рояля.
А между Бостоном и Новым Орлеаном оказывается всего-то полторы тысячи миль или около четырех часов по небу, думает она. Не так уж много для первого свидания с могилой двоюродной бабки и ее адвокатом — благо, еще живым.
Кларисса Эшкрафт на восемьдесят восьмом году жизни покинула этот мир, никому не сказав заранее, что собирается на тот свет, и лишь после скромных похорон, на которых присутствовал священник и адвокат, по воле покойной о ее уходе сообщили дальним родственникам. Потому что своих детей и, соответственно, внуков, у покойной Клариссы не было.
Ее родная сестра, Мередит, оставила ей свою часть наследства Эшкрафтов — ровно половину земли с бывшим плантаторским домом — и уехала из Луизианы в конце пятидесятых. Сначала в Южную Каролину, затем перебралась в Массачусетс и осела в Бостоне, выйдя замуж за замечательного человека по имени Майкл. Дедушка Майкл держал небольшой музыкальный магазинчик и привил Скай любовь к мелодиям и инструментам с самого детства. А вот привить любовь к болотам, аллигаторам и пряным супам местной кухни почему-то никто не позаботился, так что до своих двадцати трех Скай пребывала в неведении насчет своего обширного семейного древа. Конечно, будучи подростком, она узнала о двоюродной бабке и та очевидно знала о ней, раз оставила наследство, но никогда не звала в гости. Да они даже знакомы не были!
Приглашение пришло от адвоката, на процедуру объявления завещания. И Скай пришлось отложить приятные хлопоты по подготовке к свадьбе, собрать Тайлера в охапку и забронировать местную гостиницу (потому что сетевые в такие короткие сроки стоили как крыло самолета за ночь) и два билета на ближайший рейс.
— О, этот запах Юга… — тянет Тайлер, когда они шагают по трапу в зону прилетов. — И это мы еще даже до Французского квартала не доехали… а я бы уже сожрал чего-нибудь остренького на креольский манер. Может, даже жареного крокодила.
— Не выпендривайся, знаток, — фыркает Скай. — Тебе сколько было, десять? Когда вы с родителями сюда приезжали. Первый и последний раз, между прочим.
— Именно, — кивает тот. — Такое не забудешь даже спустя два десятка, малыш. Вот увидишь, ты будешь очарована Новым Орлеаном и не захочешь уезжать.
Тайлер — один из ведущих менеджеров туристического агентства, он знает все обо всем, даже если ни разу там не бывал, и умеет подать это так, что ты потратишь последнюю двадцатку на «Бутик дю вампир» и свечку с ароматом магнолий и болотного мха, даже если ни разу в это не веришь. Наверное, потому Скай и согласилась выйти за него — Тайлер умеет устроить праздник из ничего. И двадцатки зарабатывать — тоже.
Пока они ждут такси, Скай смотрит на его забавные медные кудряшки на макушке и на шею, покрытую веснушками, и в который раз поражается, насколько они разные. Он — беззаботный, веселый, яркий человек-праздник с искорками в зеленых глазах, придурковатым чувством юмора и смешными конечностями, как у Йети — крупными и такими же мохнатыми. Она — тихая, пожалуй, даже слишком порой флегматичная, с доброй половиной сарказма в отношении ко всему и огромной любовью к музыке. Тайлер любит шутить о том, что Скай* часто витает в облаках, но ей не обидно, потому что потом он приглашает «упасть в его траву», хлопая себя по груди, и ей становится смешно. Ей почти всегда хорошо с ним, даже если его банальные комплименты про цвет ее бездонных глаз в пару к имени уже порядком надоели.
Просто он похож на дедушку Майкла.
А вот сама Скай ни на кого со стороны отца не похожа — как говорила ее бабка, Мередит, «наша порода, вся в Эшкрафтов», что бы это ни значило. И какая там порода? Бледная, даже по меркам аристократов, кожа, темные волосы непонятного цвета? Ну, глаза вот еще ничего — Скай нравится подчеркивать макияжем их необычный кристально-голубой цвет, особенно на фоне волос это выглядит нетривиально. А в остальном… обычная девчонка, не первая красавица и королева выпускного бала, но и не фрик-аутсайдер.
— Как будто мы лошади какие-то, а не люди, — бормочет она себе под нос, и Тайлер притворно стонет:
— О, нет, малыш, только не лошади! Я не хочу жениться на животных!
— Кто бы говорил! Ты сам как медведь. Выгоревший на солнце.
— Глупенькая, медведи разве загорают? — усмехается Тайлер, легко щелкая ее по носу.
Скай хмурится, когда духота обволакивает ее, будто влажное покрывало. Запах горячего асфальта, масла, потных тел и чего-то горько-пряного висит в воздухе, как утренний туман, и не уходит даже с резким порывом ветра.
Никогда бы не призналась Тайлеру, но ей здесь уже неуютно. От самого названия штата — Луизиана — веет какой-то... густой вязкостью, как от тростникового сиропа, в который можно угодить с головой. Как в болото.
Да, джаз — прекрасно. Она обожает джаз. Но джаз — это не Новый Орлеан. Джаз — это саксофон, вино и полутемные клубы в современном Бостоне, а не реки крови на рынке рабов в XIX веке, которые почему-то первыми приходят на ум.
Луизиана — штат с самой страшной и кровавой историей работорговли. Здесь, в самом центре Нового Орлеана, когда-то располагался один из крупнейших невольничьих рынков в США. Тут продавали людей, словно скот. Разлучали семьи. Отбирали детей у матерей. Ставили клейма. Иногда Скай даже стыдно за то, что в ее родословной есть связь с этим местом. Кто знает, какую роль играли Эшкрафты?