Зверь и знахарка

Глава 1

Пальцы уже не чувствовали узлов на вожжах. Сквозь вой ветра я едва слышала хриплое дыхание лошади — бедная кобыла спотыкалась о невидимые под снегом корни.

— Еще немного. — Я мысленно молилась Алиане-целительнице, но святые в такую ночь прячутся по теплым молельным домам, а не бредут сквозь вьюгу.

В обычный день я знала дорогу через лес как свои пять пальцев, но сегодня, да еще и при лунном свете, не могла отличить одну тропинку от другой. Ветер швырнул мне в лицо горсть колючего снега. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела огонек. Желтый, прыгающий, как испуганный заяц меж елей.

Избушка.

Вознеся молитву оговоренным мною же богам, я спешилась и устремилась на крыльцо. Надеюсь, в такую ночь в приюте мне не откажут.

Доска под ногой хрустнула, будто кость. Я уже подняла кулак, чтобы постучать, когда дверь распахнулась сама.

В дверном проеме стоял мужчина, его спину заливал золотистый свет очага. Светлые волосы, коротко остриженные, растрепанные, словно он только что проснулся, отливали в полумраке почти серебряным, и выглядели так, будто их припорошил иней.

Но глаза…

В свете луны они светились. Не отблеском огня — изнутри, как у кошки. И были золотыми, как расплавленные монеты.

Мужчина не просто смотрел, он впивался, ощупывал взглядом, и теперь меня затрясло уже не от холода, а от чувства опасности.

Он смотрел не так, как смотрят мужчины на женщин. И не так, как смотрят люди на незнакомцев. Взгляд был тяжелым. В золотистых глазах, слишком ярких, слишком животных, плясали отражения пламени, будто он впитал огонь, пока сидел в избе, но глубже — в черных зрачках — горело что-то иное.

Он вдыхал меня.

Я видела, как его ноздри трепещут, улавливая запах моего страха — его было мало, но мужчина почуял, — аромат лекарственных трав, которые я носила в своей лекарской сумке, и что-то еще... что заставило веки мужчины дрогнуть.

Глаза незнакомца скользнули вниз: задержались на моей шее, на груди, учащенно поднимающейся под промерзшей рубахой, на руках, сжимающих сумку с травами.

— Хозяин, не откажи в приюте. Я сбилась с дороги.

— Входи, пока не превратилась в ледяной столб. — Голос напоминал ворчание медведя после зимней спячки.

Мужчина шагнул назад, впуская меня в тепло избы. Но даже когда я прошла мимо, все равно ощущала его взгляд на своей спине — тяжелый, изучающий.

Я переступила порог, и тепло ударило в лицо, смешавшись с резкими нотами вяленого мяса, пихтовой смолы, свечного воска и чего-то... звериного.

Мужчина снял мой промерзший плащ движениями, слишком ловкими для его грубых пальцев.

— Лавиния. Знахарка из Лиорена, — представилась я, наблюдая, как его ноздри вздрагивают, когда он вдыхает запах моих волос.

— Ты пахнешь...

— Ромашкой и полынью? — Я протянула ему сумку с травами.

— Страхом. — Золотые глаза вспыхнули в полумраке.

— Немудрено. Думала, сгину в лесу, пока не увидела огни твоей избы, — нервно хмыкнула я.

Тело мужчины было слишком большим для этой избушки — широкие плечи едва не задевали косяки, а высокий рост заставлял слегка сутулиться. Мускулы играли под тонкой льняной рубахой, расстегнутой до середины груди, обнажая бледную кожу, словно мужчина никогда не бывал на солнце.

Когда мужчина дышал, его грудная клетка расширялась слишком сильно, будто легкие привыкли перерабатывать больше воздуха, чем нужно человеку.

— А кто ты, хозяин?

— Ренгард.

— Благодарю за гостеприимство.

— Кто ж в такую непогоду бродит по лесу в одиночестве?

— Меня вызвали в соседнее селение, в Асшар, роженице нужна моя помощь, но метель началась внезапно, и я заблудилась. Глупо получилось. Покажи мне дорогу, и я сразу уйду.

Ренгард стоял неподвижно, лишь уголок рта дернулся — то ли усмешка, то ли оскал.

— Асшар? — Его голос прозвучал слишком тихо, будто он говорил не со мной, а с кем-то еще в темноте. — Далеко же ты забрела, знахарка.

— Разве?

Ренгард медленно провел ладонью по короткой бороде.

— Асшар отсюда в двух часах езды.

— В двух часах? — ахнула я. — Как же так? Быть не может!

— В снегах легко заплутать.

— Но неужели нет короткого пути?

— Есть. Через реку. Но путь ненадежный. Река встала, да только лед тонкий — провалишься вместе со своей кобылой.

— И что же мне делать?

— Переждешь непогоду здесь. — Произнесено было таким тоном, что невозможно ослушаться.

— Но как же… роженица… меня ждут…

Мужчина вздохнул.

— Ты опоздала, знахарка.

Я почувствовала, как воздух в избе сгустился. Зрачки Ренгарда сузились до тонких черных линий, золото вокруг них вспыхнуло ярче.

Глава 2

— С твоей кобылой все в порядке. — Ренгард стряхивал снег с плеч на пороге. — Ну что, разобралась с ужином?

— Как видишь, — кивнула я на стол, внезапно осознавая, что Ренгард даже не дрожит от холода.

Он ухмыльнулся, обнажив белые зубы с выступающими клыками.

— Я гостей не ждал, но на двоих хватит.

Ренгард сел на лавку напротив, протянул к хлебу крупные, сильные руки, отломил кусок, обмакнул в масло, и странное напряжение растаяло, как снег на печке. А я подумала, что, может, жар в животе — просто оттого, что впервые за долгие часы согрелась по-настоящему.

— Чего не ешь? — спросил Ренгард, внезапно подняв на меня взгляд. Я заметила, как раздулись ноздри его крупного носа.

— Я... — захотелось прикоснуться к мешочку с волчьей мятой под одеждой, но я сдержала порыв, — …не голодна.

Ренгард медленно облизал масло с пальцев.

— Зря. Силы тебе понадобятся.

— Силы? Для чего? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Он пережевывал хлеб медленно, слишком медленно, будто пробуя каждый кусок на вкус. Его глаза, золотые, как монеты, не отрывались от меня.

— Дорога дальняя, — наконец ответил Ренгард, и в его голосе прозвучало что-то вроде насмешки. — Ты ж сама хотела уйти, как только распогодится.

Я потянулась за кружкой, но пальцы дрогнули, и она глухо стукнула о стол.

— Ты не сказал, куда мне идти.

— Скажу, как время придет. А то еще выскочишь в метель. В такую ночь только безумец или... — он вдруг резко вдохнул воздух, будто учуяв какой посторонний запах, — или нежить бродит по лесу.

Я вжалась в спинку лавки. За окном взвыл ветер, но теперь в его завывании слышались странные ноты — словно кто-то звал, растягивая слоги.

— Ты не дрожишь, — вырвалось у меня. — Даже сейчас, когда снег еще не растаял на тебе.

Ренгард замер на мгновение, потом усмехнулся и провел рукой по рукаву. Вода с его одежды капнула на пол.

— Я привык к холоду.

— Ты давно в этих краях живешь? — спросила я, поправляя шнурок, на котором висел мешочек с волчьей мятой.

Ренгард помешал ложкой в котелке. Запах мяса дразняще разлился по избе.

— Давно. — Он не поднял глаз. — Лес привыкает к тем, кто не спешит уходить. Первые три года жил чистым зверем. Потом лес меня принял.

Я заметила, как его пальцы слегка дрогнули, когда он произнес это. Не от волнения — скорее, от чего-то, что сидело глубоко и не хотело всплывать.

— А до этого? — настаивала я, подпирая подбородок ладонью. — Где ты был, прежде чем поселился здесь?

Он наконец посмотрел на меня.

— Там, откуда я родом, — голос его стал глуше, будто доносился издалека, — река зимой не замерзает. Даже в лютые морозы. А по весне вода становится красной. От глины.

Мне захотелось недоверчиво фыркнуть, но я сдержалась. Говорить Ренгард о себе не собирался, ясно как день.

— А почему ушел? — спросила я осторожно.

Ренгард откинулся на лавке, и тень от очага скользнула по его лицу, скрывая выражение.

— Однажды проснулся — и понял, что воздух там для меня слишком густой. — Он провел рукой по горлу, будто до сих пор чувствовал это. — А в лесу дышится легче. — За окном ветер внезапно затих, и в этой тишине ответ Ренгарда прозвучал особенно четко: — Здесь я могу быть тем, кем должен.

Его пальцы на мгновение сжались в кулаки — я успела заметить, как ногти потемнели и удлинились, но когда он разжал руки, они снова выглядели обычными. Я моргнула. Уж не привиделось ли? Со страху еще не то надумаешь.

За стенами избы раздался протяжный волчий вой, и я вздрогнула.

— Боишься? — хмыкнул Ренгард.

Я неопределенно дернула плечом.

— А ты — нет?

— Волки — они как люди. — Губы его дрогнули, будто он сдерживал улыбку. — Только честнее.

Я почувствовала, как мурашки побежали по спине. Ренгард заметил мой взгляд на своих руках — на тех самых жилах, что выступали резче, чем должно быть у человека.

Ренгард вдруг поднялся, взял с полки фигурку волка с гордо поднятой головой и протянул мне.

— Потрогай. Не бойся. Он не кусается.

Я коснулась резного волка. Дерево под пальцами оказалось удивительно теплым, почти живым.

— Ты все эти фигурки сделал?

— По ночам, когда не спится, руки сами ищут работу.

— Очень красиво. Выглядит будто живой. — Я протянула ему фигурку.

— Возьми себе. На память.

Я перебирала в руках деревянного волка, чувствуя его теплую, почти пульсирующую поверхность. В очаге трещали дрова, отбрасывая мерцающие тени на стены.

— Я бы могла... — начала я, затем запнулась, внезапно осознавая нелепость своего предложения. — То есть... если хочешь… Я заметила у тебя шрам… Я могу приготовить тебе мазь от старых шрамов. Бабкин рецепт.

Глава 3

Тепло разлилось по телу густым и тягучим медом. Я лежала на спине, но это была не жесткая кровать в избе — подо мной что-то мягкое, шершавое. Волчья шкура.

Пальцы скользнули по моим бедрам, обжигающе горячие. Я попыталась подняться, но невидимые путы удерживали запястья.

— Тише.

Голос Ренгарда, но не такой, каким я слышала его днем — низкий, с хриплой ноткой, будто смешанный с рычанием.

Мужская ладонь сгребла мою рубаху, поднимая ткань. Когти — нет, длинные пальцы — царапали кожу живота, оставляя розовые дорожки.

— Ты знала, на что идешь, когда вошла в мой дом...

Ренгард наклонился ниже. Горячее дыхание обожгло кожу под пупком. Носом он провел ниже, еще ниже, и уперся им в самый низ живота, у развилки бедер. Я замерла, чувствуя, как Ренгард вдыхает мой запах — глубоко, медленно, словно зверь, выслеживающий добычу.

— Ах...

Он приподнял голову, губы растянулись в улыбке, обнажив клыки.

— Ты еще девица. — Прозвучало как обвинение и обещание одновременно.

Я попыталась сжать бедра, но Ренгард раздвинул их легко, будто я и не сопротивлялась вовсе.

— Не бойся. Я не возьму то, что не предложено. — Язык — слишком длинный, слишком шершавый — скользнул по внутренней стороне бедра. — Но ты предложишь. Скоро.

Его нос вжался в самую чувствительную точку, прямо сквозь тонкую ткань исподнего. Я вскрикнула, когда горячее дыхание Ренгарда обожгло кожу даже через материю, заставив кожу под ней вспыхнуть.

— Ты… — я выгнулась, когда он зубами прикусил ткань и чуть потянул, — …не имеешь права...

Ренгард зарычал — низко, глубоко, вибрация прошла от его груди прямо в мое тело.

— Имею.

Зубы впились в бедро — не больно, но достаточно, чтобы я почувствовала их остроту.

— Ты пришла в мой дом. Наделала шума. Раздразнила зверя. — Ладонь скользнула между моих ног, прижалась — и я почувствовала, как ткань мгновенно стала влажной.

— Видишь? — рыкнул Ренгард. — Твое тело уже выбрало. Только разум еще сопротивляется.

Я дернула руками, когда его палец провел твердую линию по самой чувствительной складке, но удерживавшие путы затянулись еще крепче.

— Я...

— Молчи. — Его зубы снова сомкнулись на моей коже. — Ты пахнешь страхом и возбуждением.

Я не ответила, да Ренгард и не ждал ответа. Его язык — шершавый, нечеловечески длинный — скользнул по линии белья, оставляя влажный след, в то время как палец сдвинул ткань и резко вошел в меня — всего на фалангу, но достаточно, чтобы я вскрикнула.

Я проснулась с судорожным вздохом, сжав бедра. Сердце грохотало как безумное. Тело горело. Коса растрепалась.

Сев на постели, я поняла, что руки ничто не удерживает.

Сон. Всего лишь сон. А эта постыдная влага внизу живота всего лишь последствия моего сна.

В избе было пусто и тихо.

Поднявшись и оправив юбку и рубаху, я надела сапожки и выглянула в окно. На мгновение мне показалось, что кто-то украл из мира все краски — кругом было белым-бело.

Нет, ни останусь здесь больше ни на миг.

У печки я заметила оставленную, судя по всему, для меня бадью с водой. Умылась, пожевала пучок мяты из своей лекарской сумки, прополоскала во рту, переплела косу.

Я натянула плащ так резко, что швы затрещали. Сумка с травами ударила по бедру, когда я перекинула ее через плечо. Дверь избы скрипнула, словно предупреждая хозяина, но я уже выскользнула наружу.

Весь мир накрыло белым снежным саваном. Метель захлестнула меня, как ледяная волна. Снег бил в лицо, забивался в рот, слепил глаза. Я сделала три шага вперед — и провалилась в сугроб.

— Да что же это такое!

Но даже непогода не могла заставить меня остаться. Нужно добраться до лошади.

Я вырвалась из снежного плена, ногти впились в кору ближайшей сосны. Сарай. Всего двадцать шагов, но каждый — как через реку с быстрым течением.

Дверь сарая поддалась со скрипом. Смесь запахов ударила в нос: лошадиного пота, мокрого дерева, свежего сена и чего-то дикого, горького. Я замерла на пороге, ослепленная переходом из белой мглы в полумрак. И только несколько раз моргнув, увидела: Ренгард стоял у водопойного корыта, освещенный стрелами света, пробивавшимися сквозь щели в крыше.

Обнаженный по пояс.

Мокрый.

Яростно прекрасный.

Ренгард стоял ко мне вполоборота, мышцы спины играли под кожей, когда он поднимал наполненное ведро и опрокидывал на себя. Вода хлынула каскадом по его телу, стекала с волос по лицу, по широкой шее, где пульсировала жила, по мощной груди, по широким плечам, оставляя мокрые дорожки в волосах на груди, следовала по животу с четкими мышцами, исчезая за поясом низко сидящих штанов.

Я тяжело сглотнула, и в этот самый миг Ренгард повернулся. Не спеша поставил ведро и провел рукой по лицу, смахивая воду. Но капли все равно задержались на его скулах, в ямке у ключицы, застыли на сосках.

Глава 4

Я громко фыркнула и, запахнув плащ, вышла из сарая, хлопнув дверью, одновременно подумав о том, как Ренгард видит что-то в полутьме. Если только и правда он…

— Да нет, глупость же! Бабкины сказки!

Белая мгла сомкнулась вокруг, оставляя лишь следы собственных сапог — и те мгновенно заметало. Сердце бешено колотилось — не от страха, от ярости.

— Нет, я не сдамся!

Снег слепил глаза, ветер выл, как раненый зверь, вырывая из рук край плаща. Сделав три шага, я уже потеряла и сарай, и избу из виду. После пяти шагов очутилась по голень в снегу. На десятом скользнула по чему-то твердому, упала на колени и сквозь налипающий снег увидела след.

Широкий, с четкими отпечатками когтей. Свежий — края еще не успели запорошиться.

Рядом — второй.

И третий.

Я замерла, ощущая, как холод ползет по спине.

Дорожка вела к избе, огибая сарай. Следы напоминал волчьи, только гораздо крупнее. А еще они были глубокими, словно оставившее их существо весило с доброго мерина.

Снег заползал в следы, словно спешил скрыть их. Но мне хватило увиденного. Хруст справа заставил вздрогнуть. Я рванулась вперед, падая, цепляясь, карабкаясь.

Дверь избы оказалась ближе, чем я думала, будто лес сам решил меня пропустить. Я ввалилась внутрь, хлопнув ею так, что зазвенела посуда.

Тишина.

Только бешеный стук сердца в ушах.

Я стояла, дрожа, а снег таял в моих волосах, капая на пол. Сбросив плащ и сумку, я подошла к очагу, растирая замерзшие пальцы. В животе заворочался голод. Я поправила волосы и закатала рукава. Руки сами потянулись к горшкам — привычное дело для знахарки. Яйца, мука, немного молока.

Где-то снаружи раздался долгий, протяжный вой, непохожий на ветер. Мои руки замерли над яйцами.

— Нет, это просто ветер в трубе.

Но когда я разбила первое яйцо, желток оказался слишком темным. Почти золотистым.

Как глаза Ренгарда.

— Будто жена ему, — проворчала я, замешивая тесто. Ложка звонко стучала по глиняной миске.

Странно, но мысль о том, что я вот так запросто готовлю завтрак этому... лесному отшельнику, не казалась странной. Но вызывала легкую досаду. Ведь в родном селе за меня сватались добрые молодцы, а тут — на тебе — лесной волкодав с повадками голодного волка.

Я швырнула на сковороду кусок сала, который тут же зашипел. Запах разнесся по избе, и я невольно улыбнулась. Я ловко перевернула оладьи, любуясь румяной корочкой. В голове вертелась мысль: «А что, если...». Но тут дверь скрипнула.

Я не обернулась, только громче застучала ложкой по миске.

— Ну что, голодный волк, — бросила через плечо, стараясь, чтобы голос звучал весело, — какой травки добавить для аппетита?

Тишина.

Потом раздался тот самый смех — грубоватый, низкий.

— Только не кошачью мяту.

Я обернулась. Ренгард стоял на пороге, в одной рубахе, штанах и сапогах. Весь в снегу, который таял на нем слишком быстро. Совсем человек. Только глаза все те же — желтые, как осенняя луна.

— Садись, — буркнула я, выкладывая оладьи на деревянную тарелку. — Пока не остыли.

Пар от оладий поднялся, окутав его лицо дымной вуалью. На миг черты Ренгарда смягчились — обычный усталый мужчина. Но когда пар рассеялся, глаза снова светились тем странным внутренним светом, будто в них застыли кусочки луны.

Он взял первую оладью. И странное дело — сердце вдруг защемило от чего-то теплого и необъяснимого.

— Не обожгись! — вырвалось у меня, но было поздно.

Ренгард уже запихал весь кусок в рот. Не поморщился.

— Горячо? — спросила я.

Он прожевал медленно, проглотил, потом облизнул пальцы один за другим — слишком осознанно, чтобы это было не намеренно.

— В самый раз, — ответил, и уголок рта дернулся.

Я отвернулась, делая вид, что поправляю дрова в очаге. Щеки горели.

— А ты умеешь готовить.

Это не было комплиментом. И все же что-то внутри приятно сжалось.

— Бабка учила. Говорила, знахарю без этого никак — больных кормить надо.

Ренгард замер с куском на полпути ко рту.

— А я, по-твоему, на хворого похож?

Я посмотрела ему прямо в золотые глаза.

— Ты похож на того, кого стоит покормить. Сам сказал, что аппетит у тебя волчий.

Я поставила перед ним яичницу из десятка яиц, налила молока. Себе и ему. Села напротив.

Он вдруг взял мою руку — неожиданно нежно для таких грубых пальцев — и перевернул ладонью вверх. Его большой палец провел по линиям на моей коже, вызывая мурашки.

— Волк никогда не нападает на того, кто его кормит. — Его голос стал низким, хрипловатым.

Я замерла, чувствуя, как его прикосновение разливается теплом по всей руке. Его палец скользил по моей ладони, будто читая судьбу, которую я сама не могла разглядеть.