К городу подъехали ближе к полудню. Артур рассчитывал, что все подводы, еще с ночи скопившиеся у ворот, к этому времени уже пропустят, и не будет никакой толчеи. Надежда не оправдалась: еще несколько телег перегораживало мост, и возницы переругивались с охрипшими стражниками. Ланселот позевывал на облучке, поглядывая по сторонам. По эту сторону ворот мало что удалось бы увидеть. Разве только сомнительное украшение в виде нескольких висельников, болтавшихся на достаточно приличном расстоянии, чтобы смрад разлагающихся тел не мешал страже. Мэр, похоже, был педантом и чистоплюем — не удручал видом удавленников городскую площадь и одновременно намекал гостям, что здесь не стоит нарушать порядок.
Телега, стоявшая впереди, качнулась и с тягучим скрипом покатила в ворота. Пара яблок скатилась на землю. Стражник подхватил одно из них, стер рукавом налипшую пыль и, смачно похрустывая, глядел на приближающийся фургон. Поравнявшись с охраной, Ланселот натянул поводья.
Стражник окинул оценивающим взглядом фургон, со стенки которого щерил огнедышащую пасть линялый дракон.
— Артисты? — спросил он, не переставая жевать яблоко.
Зашуршал полог, и из фургона выглянул Артур. Это избавило Ланселота от необходимости вести переговоры самому.
— Артисты? — переспросил Артур. — Всякий, кто способен жонглировать парой мячей в течение десятка секунд, сейчас зовет себя артистом. А мои предки, досточтимый сударь, слыли мастерами театральных подмостков еще во времена Карла Великого! Сам архиепископ Турпин благословил моего прапрапрадеда Клодиуса на участие в торжествах, посвященных завоеванию Памплоны!
— Фургон тоже со времен завоевания Памплоны остался? — хмыкнул стражник.
— Вы видите, сколь низко оплачивается высокое искусство в мире, где кишат пройдохи и лицедеи, — вздохнул Артур.
— Что представлять-то собираетесь?
Артур шагнул вперед и, выпрямившись, насколько это можно было сделать высунувшись из фургона, прижал руку к груди.
— Историю из жизни великого короля Артура. Это я.
Плавным жестом он указал на Ланселота.
— Славный рыцарь сэр Ланселот. Нет на свете воина, равного ему в доблести, нет рыцаря, над которым он не мог бы одержать верх на турнире.
Из-под локтя Артура высунулась ухмыляющаяся физиономия Гвена, успевшего кое-как нахлобучить златокудрый парик поверх непослушных русых вихров. Из-за плеча монарха выглянул Мордред.
— Гвиневера, прекраснейшая из королев. Мордред, коварнейший из злодеев.
— Цыган? — сощурился стражник, с недоверием глядя на смуглое лицо коварного злыдня.
— Потомок сарацинской колдуньи, плененной в Памплоне, — с негодованием отверг его предположение Артур. — Она заклинала змей одним своим взглядом, и по воле ее скорпионы могли танцевать, сцепившись хвостами, и кружили друг с дружкой, словно два влюбленных голубка.
— Тьфу ты! — Стражник сплюнул себе под ноги и отбросил в пыль яблочный огрызок. — Здесь такой нечисти, слава Пресвятой Деве, не водится. Ладно, черт с вами. Три монеты за въезд.
За стенками фургона гудела толпа. Когда слух притерпелся, этот гомон стал напоминать рокот моря, из которого порой резкими всплесками выделялись возгласы мальчишек, в нетерпении дожидавшихся представления. Время от времени детская ладошка снаружи нерешительно прикасалась к натянутому холсту, но заглянуть внутрь никто не дерзал. Не из страха — просто из нежелания расколдовывать предстоящее волшебное действо. Персиваль, давно уже не обращавший внимания на шум, дремал в углу. Гвен, поставив перед собой осколок зеркала, усердно мазал щеки белилами.
— Не перестарайся, — хмуро посоветовал Мордред. — Прежний Гвен у нас быстро помер. Лекарь, которого к нему позвали, сказал, что все дело в белилах.
— Да он их сожрал, небось, — отмахнулся Гвен, но банку с краской закрыл.
Ланселот громыхал доспехами, пытаясь выпростать руку из металлических пластин кирасы. Артур критически оглядел его с ног до головы.
— По-моему, ты толстеешь, — заметил он.
Должен был настать день, когда кто-то сказал бы это вслух.
Ланселот продел, наконец, руку между ремешками и с виноватым видом пожал плечами.
— Я ем столько же, сколько и вы все.
— Скажи уж прямо: он стареет, — буркнул Мерлин.
Это было чересчур хотя бы потому, что опасно приближалось к правде. Артур бросил на Мерлина недовольный взгляд. Следовало бы сказать, что и старение случается со всеми, но глава труппы не мог себе позволить такое по отношению к седовласому подданному своего маленького королевства.
— Это героическая зрелость, — ответил Артур и, помолчав минуту, прибавил: — А еще на него можно надеть парик.
«Только парика мне и не хватало!» — возмутился про себя Ланселот, отирая пот, ручьями лившийся со лба. Он поставил на землю Гвена, спасенного от костра, и принялся развязывать лямки доспехов. По ту сторону кулис восхищенно вопили зрители. Их крики перекрывал громовой голос Артура, клявшего себя за доверчивость. Гвен кинулся к занавесу и, согнувшись в три погибели, принялся высматривать кого-то в щель между двумя полотнищами.
— Видал? — шепотом воскликнул он. — Вон та, в синем чепце!
— Когда ты успел девок-то разглядеть? — вздохнул Ланселот, воюя с тесемками.
— Как ее было не разглядеть, когда она мне подмигивала! Ой!
Его чуть не сшиб с ног убиенный Артуром Мордред, который задом наперед шагнул за кулисы, локтем прижимая к боку пронзившее его копье.
— Помогите, а? — попросил Ланселот, убедившись, что узел затянулся слишком туго.
Мордред поставил копье в угол и принялся выпутывать приятеля из тесемок.
— После спектакля Артур разрешил попировать в трактире. Только в две смены, чтобы кто-то дежурил в фургоне. Руки подыми! Как ты эту лямку запутал?
Ланселот покорно поднял руки.
— Я постерегу, — сказал он.
В свою смену Ланселот отправился один. Мерлин еще минувшим летом утратил интерес к подобным пирушкам. Сразу после спектакля он забился в свой уголок и заснул. Гвен улизнул, едва в трактир ушли Артур, Персиваль и Мордред. Ланселот полагал, что отправился он отнюдь не за ними следом.
Когда Ланселот добрался до трактира, народу там уже оставалось маловато, а тех, кто еще был способен пить, еще меньше. И уж подавно никого не осталось, кто еще готов был угощать артиста за свой счет. Ланселот выпил пару кружек пива, изредка помахивая рукой тем, кто одобрительно бросал на ходу: «Славный был спектакль!». Когда он вышел на улицу, в ушах слегка шумело. Не от того, что пиво оказалось на диво крепким, а потому, что закусить его было нечем. Артур собирался раздать артистам плату за представление только назавтра, на свежую голову.
Тусклый фонарь на рассохшемся от времени столбе да кособокая луна в небе — вот и все, что освещало площадь. Ланселот присел на перевернутый бочонок у одного из опустевших прилавков и вздохнул, уперевшись ладонями в колени. Можно было считать это небольшой прогулкой перед возвращением в душный фургон с пьяно храпящими рыцарями.
— А ну стой, висельник ты сопливый!
Гневный крик послышался одновременно с топотом мелких ножек, и Ланселот обернулся. Вдоль пустых прилавков несся худосочный мальчишка, прижимающий к груди какой-то сверток. В полутьме и не разглядеть было, чем он разжился — то ли ломтем хлеба, то ли ошметком сала. Он заметался в панике, пытаясь где-нибудь укрыться, и с отчаяния толкнул навстречу бегущему за ним стражнику полуразвалившуюся корзину. Та тотчас полетела в сторону, отброшенная ударом кованого сапога.
Ланселот поднялся. Мальчишка пронесся в нескольких шагах от него. Ланселот шагнул из-за прилавка, запнулся за бочонок и тяжелым кулем повалился прямо под ноги стражнику. Под яростный раскат брани мальчишка исчез за углом.
— Простите, сударь, — заплетающимся языком вымолвил Ланселот, цепляясь за сапог стражника и не давая ему подняться. — Я что-то… Упал я что-то слегка.
Тяжелая пятерня сгребла его за ворот и приподняла в воздух.
— Шут гороховый, — прошипел стражник, и мощный удар кулака поверг Ланселота обратно в уличную пыль.
Наутро гневу Артура не было предела. Он потрясал кулаками в воздухе, ругался хуже вчерашнего стражника и грозил отдать роль Ланселота подросшему Гвену. Наконец, выпустив пар, он сунул Ланселоту в руки банку белил и велел замазать синяк под глазом, чтобы от него не шарахнулась лошадь. Убедившись, что Артур немного унялся, Мерлин буркнул, что пока они доберутся до следующего города, фингал наверняка успеет сойти. Мир был восстановлен.
Выезжая из города, Ланселот покосился на висельников, болтавшихся вдоль стены, и подумал, что, по крайней мере, в ближайшее время среди них точно не появится тощего мальчонки. Солнце, поднимавшееся над пыльной дорогой, заставляло подбитый глаз слезиться, и это мешало править лошадью. И все-таки он улыбался и чувствовал себя почти настоящим Ланселотом, щуря заплывший глаз и почти наугад потряхивая поводьями.