Лантерн. Наследники

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Алексу недавно исполнилось восемнадцать, и теперь у него были законные основания считать себя взрослым. Он окончил первый курс Промышленно-художественной академии, отработал летнюю практику по рисунку, и в данный момент мог думать только о предстоящей встрече, с которой связывал самые романтические ожидания.

– Может, поедешь с нами? – безнадежно спросила мать. – Неделя на машине по югу Франции, неделя на море…

– Ну, ма-ам! – укоризненно протянул Алекс. – Мы же договорились!

– Олюш, ну, правда, мы давно все решили, – поддержал Алекса его отец Никита, усаживаясь за стол в просторной кухне. – Багаж в машине. Давай завтракать и поедем, они разберутся сами.

– Мам, мы разберемся, – подхватил взволнованный Алекс. – Все нормально, со мной остается Эдвард!

Как будто услышав свое имя, на пороге кухни возник чрезвычайно бодрый для своих лет пожилой мужчина.

– О! Все в сборе! – радостно воскликнул он на английском. – Олга, тебе нужен хороший завтрак перед отъездом! Ты ничего не ешь по утрам, моя дорогая, это нехорошо!

Он произнес ее имя на свой манер – Олга – оставляя без внимания мягкий знак.

– За твоего мужа я не волнуюсь, у него чертовски хороший аппетит! – продолжил Эдвард, подмигнув Никите.

Этот человек не переставал улыбаться. Кто-нибудь критично настроенный мог бы назвать его улыбку заученной, что отчасти было бы правдой. Привычку держать лицо Эдвард Уилсон приобрел еще в детстве. Его никто этому не учил. Так вели себя все соседи в его родном городке в Средней Англии. В их системе координат улыбка не обязательно являлась признаком хорошего настроения. Она, скорее, транслировала окружающим формулу британского стоицизма: «Я не хочу докучать вам своими проблемами, хотя паршивая погода, дурно воспитанные соседи и проклятая инфляция просто невыносимы». Впрочем, сейчас улыбка старика отражала его искреннее отношение к семье Шереметевых – он в самом деле был рад их видеть.

– Хэлло, Эдвард! – Все трое невольно заулыбались в ответ.

Ольга поставила на стол четыре тарелки:

– Садитесь за стол, завтрак готов. Эдвард ты сегодня пьешь чай или кофе?

Старик, только что присевший на тяжелый, добротный стул, вскочил и выхватил чайник из Ольгиных рук.

– Позволь мне! Ты же знаешь, я делаю отличный чай!

По тому, как легко разговор перешел на английский, было очевидно, что, во-первых, иностранные языки в русской семье Шереметевых были в почете, а во-вторых, седой английский джентльмен был не чужим в их французском доме в старинной деревне Лантерн. Еще три года назад Эдвард был здесь полноправным хозяином, а сейчас присматривал за домом то ли на правах управляющего, то ли в качестве доверенного лица, и, кажется, чувствовал себя в новой роли совершенно счастливым.

История злоключений, которые привели Эдварда к такому странному положению, в семье Шереметевых открыто не обсуждалась. Сам старик часто ударялся в воспоминания, но болезненных тем избегал.

Обычно его байки предназначались Ольге. Эдвард обожал жену своего друга Никиты. Он, вероятно, молился бы на нее, если бы не был убежденным атеистом и не восхищался бы про себя весьма приятными мужскому глазу очертаниями ее тела.

– Долгие проводы – лишние слезы! – Никита решительно направился к входной двери. – Эдвард, не забудь поговорить с Диланом насчет ремонта подвала.

– Не волнуйся, все устрою наилучшим образом, – заверил старик. – Дилан мой друг и отличный парень! И, послушай, я никогда ничего не забываю!

Никита украдкой переглянулся с женой – Эдвард действительно обладал деловой хваткой, но из-за травмы головы и последующего инсульта проблемы с памятью у него случались. А что касается отличного парня Дилана, то Никите и Ольге он не особенно нравился.

Прошлым летом, когда Шереметевы только начинали осваиваться в недавно купленном французском доме, они волею случая оказались в гостях у того самого Дилана. С молодой женой и двумя маленькими детьми он жил в коттедже в окрестностях деревни Лантерн. Коренастый, кудрявый валлиец зарабатывал на жизнь строительством и ремонтом домов. Зарабатывал, надо отметить, недурно.

В тот вечер во дворе дома Дилана собралась большая компания англичан, которых на юго-западе Франции проживало немало. Среди них преобладали обеспеченные пенсионеры и отошедшие от дел бизнесмены, сбежавшие на юг Франции от неуютного британского климата. Надо отметить, что негласное обязательство поддерживать отношения с соотечественниками здесь перевешивало сословные предрассудки. На родине судьба вряд ли могла свести большинство из собравшихся с грубоватым мужланом, каким выглядел Дилан.

Английские дамы, по случаю жары одетые в светлые платья, курсировали по дощатой площадке под тентом. Они сбивались в стайки, чтобы через несколько минут разойтись и снова соединиться с кем-то для обсуждения деревенских сплетен. Мужчины, также разбившись на группы, беседовали о проблемах Евросоюза и биржевых котировках, от которых для многих из них зависела сама возможность жизни во Франции. С Шереметевыми все вели себя вежливо, но не более – возможно, дистанция считалась признаком хорошего тона, а может быть, отражала равнодушие ко всему, что не касалось их лично.

Ближе к концу вечеринки, когда все чаще стали возникать паузы в разговорах, на краю площадки возник Дилан в длинном поварском фартуке. Он привлек внимание, постучав ножом по бутылке с вином.

– Пришло время десерта! – торжественно объявил хозяин дома, убедившись, что все взгляды обращены к нему. – Не расходитесь, пожалуйста, дамы и господа!

После многозначительной паузы Дилан медленно повернулся и на мгновение замер. Толпа гостей за его спиной взорвалась общим воплем – под завязками фартука сиял белизной голый зад. Насладившись эффектом, Дилан приветственно помахал всем рукой и не спеша удалился в дом, похабно виляя ягодицами. Мужчины переглядывались и усмехались, пунцовые дамы качали головами. И все, как один, повторяли: «Ну, это же Дилан!»

С того дня голый зад всегда возникал в памяти Ольги, когда она встречала Дилана. Возможно, это и было целью дурацкой выходки. О сексуальной активности этого работяги, вечно покрытого строительной пылью, ходили легенды, которые он сам и распространял.

Никита кудрявого валлийца не жаловал. Тем не менее, тот был единственным, кто располагал необходимой квалификацией и людьми для реконструкции громадного подвала под домом Никиты. Эдвард настойчиво предлагал нанять для работ именно Дилана.

На залитой солнцем улице было жарко. Прежде, чем сесть в машину, Ольга на мгновение обняла Эдварда.

– Надеюсь, у вас все будет хорошо!

В ее голосе звучало обратное: «Уверена, без меня здесь обязательно что-то случится!»

– Не волнуйся, Олга! – Эдвард осторожно погладил ее по плечу. – Твой сын взрослый, тебе следует больше ему доверять.

– Вот именно! – вставил Алекс.

Материнское сердце оставалось глухо к разумным доводам.

– Очень надеюсь на тебя, Эдвард! Будь, пожалуйста, осторожен в дороге и не разрешай Алексу садиться за руль. У него еще слишком мало опыта.

Алекс закатил глаза.

– Ну, ма-ам! Ты опять?!

Ольга повернулась к нему:

– В воскресенье Патриция ждет вас в Каркассоне, я забронировала комнаты на две ночи. Путеводитель на диване в гостиной, в нем есть закладки.

Деловитый текст никак не вязался с жалобным выражением глаз.

– Мам, не волнуйся. – Алексу стало жалко ее. – Все будет хорошо, обещаю!

Он обнял Ольгу и стал баюкать, тихонько покачиваясь вместе с нею.

– Я буду звонить тебе каждый день, чтобы ты всегда знал, где мы, – шептала Ольга. – Если вдруг передумаешь, вы с Дедом можете приехать к нам в любой момент. Сегодня вечером и завтра весь день мы будем в Альби. Там Тулуз-Лотрек. И дальше интересно, и потом Лазурный Берег…

Дедом между собой они звали Эдварда. Он давно выяснил значение этого русского слова и не только не обижался, а напротив, считал наличие домашнего прозвища признаком дружеского расположения.

– Мамуля! – тихонько сказал Алекс. – Тулуз-Лотрек с Лазурным Берегом никуда не денутся. Ты же знаешь, у меня совершенно другие планы!

Она знала, поэтому покидала дом с тяжелым сердцем.

Мысль о том, что ее мальчик впервые проведет с девушкой две недели, приводила Ольгу в смятение. Ее неприязнь к подруге сына не имела рациональных причин, но от этого не становилась слабее.

Алекс встретил Шарлотту два года назад в Тулузе. Заговорил с одной из двух юных француженок, сидевших за соседним столиком в ресторане. Почему он выбрал ее? Кто мог подумать, что мимолетный разговор приведет к отношениям, которые выдержат гигантское расстояние и встречи один раз в полгода?

Ольга уткнулась в плечо сына.

– Мамаша, заканчивайте рыдать! – решительно сказал Никита. – Поехали!

Эдвард наблюдал за ними со своей обычной улыбкой. Он считал их семейные отношения необычными, но определенно трогательными и заслуживающими уважения.

Наконец, Никита усадил Ольгу в машину.

Алекс с Эдвардом помахали им вслед и вернулись в дом. А соседка Шереметевых, мадам Куртепляк покинула наблюдательный пост у окна и поспешила в гостиную к месье Куртепляку, чтобы в красках описать увиденное.

«У них все так просто, – грустно размышляла Ольга, сидя на переднем сиденье рядом с мужем и рассеянно глядя на убегающие назад аккуратные ряды фруктовых деревьев. Она имела в виду современную молодежь, а заодно и мужа, которого считала не по возрасту легкомысленным. – Никаких барьеров!»

– Мы едем в Тулузу, Эдвард! – заявил Алекс, как только родительская машина скрылась за поворотом дороги. – Я готов!

– Неужели? – лицо Эдварда хранило приветливое выражение, но в уголках узкого рта скрывалась усмешка. – Разве мы собирались в Тулузу?

– Перестань, пожалуйста! – взвыл Алекс. – Я договорился о встрече с Шарлоттой! Без нее я никуда не поеду!

– Хорошо, хорошо! – Старик примирительно похлопал его по плечу. – Я просто немного дразню тебя! Вижу, ты с ума сходишь по этой девушке.

– Она необыкновенная!

– О! Буду счастлив познакомиться с юной леди! Уверен, она красавица и прекрасно воспитана. Ты знаешь, моя дочь Изабель…

Это имя старик упоминал очень часто. Перечень достоинств, которыми Дед наделял младшую дочь, звучал подозрительно – Алекс всерьез опасался, что Изабель окажется безнадежной страшилой.

Внезапно ему в голову пришла блестящая мысль.

– Эдвард, я до сих пор не знаком с твоей дочерью. Давай пригласим ее сегодня на ужин. Будет здорово – ты, я, Шарлотта и Изабель!

– О!

Похоже, предложение застало Деда врасплох. Он заметно разволновался, так что сомнения Алекса переместились на уровень выше. А вдруг Изабель не более, чем плод воображения одинокого старика?

Однако после короткой заминки Эдвард воскликнул:

– Очень мило с твоей стороны! Возможно, у Изабель уже есть планы на сегодняшний вечер. Но я ей обязательно передам твое приглашение. Спасибо!

«Вот и прекрасно! – обрадовался Алекс. – Ты займешься своей Изабель и не будешь мешать нам с Шарлоттой».

Выполняя обещание, данное его матери, Эдвард не поддался на уговоры Алекса и за руль его не пустил.

– Нет, нет, нет! – категорически заявил он, прочертив ладонью в воздухе незримую линию. Видимо, именно в этом месте проходила граница, разделявшая его симпатию к Ольге и дружеские чувства к Алексу. – Я сам поведу машину, как просила твоя мама. Хотя, сказать по правде, она за тебя слишком волнуется.

Алекс вообразил, как подкатывает к тротуару в синем родстере Эдварда. Шарлотта садится рядом, кладет руку ему на плечо и тянется, чтобы поцеловать. Прохожие с завистью оглядываются на красивую молодую пару в маленькой спортивной машине…

– Мы ей не скажем, Эдвард!

Тот бросил на Алекса испепеляющий взгляд.

– Неужели ты думаешь, что я буду обманывать твою мать?!

«Родстер двухместный! – осенило Алекса. Он вздохнул: – Значит, мы поедем на развалюхе».

Это принципиально меняло дело – видавший виды «универсал», который Эдвард уже лет пятнадцать использовал для хозяйственных нужд, романтической картинке не соответствовал.

Шарлотта сама выбрала место встречи.

Где она живет, Алекс не знал. Шарлотта ни разу не приглашала его к себе и не позволяла провожать до дома. Вообще он знал о ней не так уж много. Это был сильный козырь в руках матери.

– Почему она о себе не рассказывает? Откуда она? Кто ее родители? Или ты от меня что-то скрываешь?

Алекс защищался от материнских нападок, но и сам себе не мог объяснить, почему Шарлотта упорно уходит от разговоров на личные темы. Она училась в университете Тулузы и работала консультантом в магазине женской одежды на улице Альзас Лорэн. Девушка охотно рассказывала о преподавателях и однокурсниках, но дальше этого в свою жизнь не пускала.

Сейчас Шарлотта стояла на краю тротуара перед железнодорожным вокзалом. Белая футболка с надписью «ç'est les petites choses» на груди, укороченные светлые брючки, распущенные волосы и рюкзак на одном плече – она выглядела, как обычная европейская девушка ее лет. Однако влюбленный Алекс так не считал. Его восхищал даже мимолетный жест, которым она поправляла гладкие, темные волосы.

– Лопоухая! – злорадно отметила Ольга после первой встречи с Шарлоттой. – Прикрывает уши волосами, а они все равно торчат.

– Оля!!! – изумился Никита. – Это на тебя не похоже!

Их первая встреча с Шарлоттой вышла случайной и немного неловкой. Это произошло прошлым летом, когда Шереметевы приехали с друзьями в Лантерн на несколько дней, чтобы затем отправиться в большое путешествие по юго-западу Франции. Однодневная поездка в Тулузу была частью программы – друзья хотели посмотреть «розовый» город, кое-кто, включая Ольгу, был настроен на шоппинг, а Алекс стремился во что бы то ни стало увидеться со своей французской подругой.

Ради свидания с Шарлоттой Алекс пожертвовал сумасшедшим отрывом на Ибице в компании школьных друзей. Никита считал его выбор симптомом взросления, но Ольга подозревала неладное. Когда Алекс объявил, что у него есть собственные планы в Тулузе, и он не поедет со всеми в Аэрокосмический парк, материнское сердце затрепетало.

Создание в 60-х годах в Тулузе одного из филиалов французского Центра аэрокосмических исследований положило начало развитию в регионе аэрокосмической и оборонной отраслей. Сегодня здесь производят спутники, ракетоносители, а также самолеты – неподалеку от Тулузы находится основное сборочное производство европейского проекта Airbus.

По инициативе Городского совета Тулузы в 1997 году был открыт парк «Город космоса». В этом научно-популярном городке можно увидеть копию ракеты Ariane 5 в натуральную величину (длиной 53 метра), копию космического корабля «Союз» и спутника наблюдения Земли ERS3. Здесь есть инженерная модель космической станции «Мир» со всем ее оборудованием, интерактивные выставки, планетарий с полусферическим экраном и кинотеатр IMAX. Число посетителей парка перевалило за 20 миллионов человек.

– Я уверена, дело в этой французской девице, – безошибочно определила Ольга. – Он собирается с ней встречаться.

– Отлично! – обрадовался Никита. – Не вижу ничего плохого. Поедем в «Город космоса» пораньше, прямо к открытию. К ланчу вернемся в центр, покормим Алекса и отпустим гулять.

– Куда гулять?! Одного?!! – вскинулась Ольга.

– Почему одного? – шаловливо улыбнулся Никита. – С девушкой! Пускай встречается, с кем ему надо. А мы с тобой, матушка, в это время предадимся шопингу. Ты ведь хотела что-то купить?

Перед дверью первого же магазина, в который заглянула Ольга, Никита подмигнул Алексу:

– Дуй отсюда, пока мама шопится.

Через секунду Алекса и след простыл, а довольный Никита вошел вслед за женой.

Ольга тут же прервала разговор с продавщицей:

– Где Алекс?

– Я его отпустил, – небрежно ответил Никита. – Мы же с тобой договорились.

– Мы ни о чем не договорились!

Она сделала движение в сторону выхода, но Никита, приобняв за талию, повел ее к рэйлу с платьями.

– Бонжур, мадам, – обратился он к продавщице. – Есть ли в вашем магазине что-нибудь особенное для этой прекрасной женщины?

Несмотря на взаимный интерес, сближение с Шарлоттой происходило медленнее, чем хотелось Алексу. Казалось, достаточно убрать смартфон, маскировавший расстояние в три тысячи километров, чтобы радостно броситься навстречу друг другу. Но нет. При каждой встрече возникала неловкость, которую приходилось заново преодолевать.

Шарлотта не рассказывала о работе – адрес магазина Алекс выпытал у нее с превеликим трудом. По счастливому совпадению ее салон женской одежды оказался на той же торговой улице, где Алекс расстался с родителями, буквально через пару домов.

– Бонжур, Шарлиз! – выпалил он, переступив порог и, как по заказу, столкнувшись нос к носу с подругой.

Она несла на поднятой вверх руке голубое вечернее платье длиною в пол.

– Бонжур.

Выдержке девушки можно было позавидовать. Алекс рассчитывал на восторг. Или хотя бы на вспышку негодования, поскольку явился без предупреждения. Его устроила бы любая реакция, но Шарлотта не собиралась подыгрывать. В ее глазах искрилась ирония, почти насмешка, которая на мгновение выбила Алекса из колеи.

– Я приехал, – пробормотал он, чтобы заполнить повисшую паузу.

Губы Шарлотты разъехались в ехидной улыбке.

– Вижу!

Алекс попытался взять ситуацию под контроль.

– Пойдем, прогуляемся!

– Я на работе, если ты не заметил! – прошептала Шарлотта. – Говори тише, иначе у меня будут проблемы. Моя начальница запрещает частные разговоры в рабочее время. А сейчас меня ждет клиентка.

Алекс обвел глазами светлое помещение. Вторая продавщица с безразличным видом стояла в сторонке.

– Это твоя начальница? Я с ней договорюсь.

– Не смей! – прошипела Шарлотта и направилась в одну из примерочных, придерживая свободной рукой шелковый подол. – Подожди на улице, я попробую отпроситься, – бросила она через плечо.

Алекс уселся в мягкое кресло – уходить он не собирался.

Из примерочной вышла женщина в голубом. Она совершила медленный круг по торговому залу, прислушиваясь к новому образу, и остановилась напротив большого зеркала. На некотором расстоянии за ней следовала Шарлотта.

– Неплохо, – капризным голосом сказала женщина, оглядывая себя с разных сторон. – Но я не уверена насчет цвета. Мне кажется, он мне не идет.

– Голубой вам к лицу, мадам, – возразила Шарлотта. – Вы будете самой молодой и прекрасной гостьей на приеме.

Мадам удовлетворенно оглядела отражение своего ухоженного лица. Слова Шарлотты не показались ей преувеличением.

– Этот оттенок голубого идеально подходит к цвету ваших глаз по шкале Ривкина-Зибера, – неожиданно произнес Алекс. – В нем полностью отсутствуют зеленые ноты, которые могли бы придавать вам бледность. Также в нем нет ни капли фиолетового, который мог бы войти в противоречие с цветом ваших волос.

Шарлотта попыталась вмешаться.

– Если хотите, я принесу для сравнения другое платье, мадам, – сказала она, занимая позицию между клиенткой и Алексом. – Могу предложить классическое черное с открытой спиной. Или темно-синее с кружевными плечами, очень эффектное.

Однако мадам не отрывала глаз от Алекса, который поднялся на ноги и самым дерзким образом ей улыбался.

– Простите, что вмешался в ваш разговор. Я дизайнер и сразу вижу гармонию. Этот голубой оттенок создан для ваших глаз.

Из подсобки неслышно возникла женщина. Судя по царственной осанке, менеджер магазина.

– Вам нужна моя помощь, мадам? – спросила она, метнув на Шарлотту подозрительный взгляд.

– Нет, спасибо, все хорошо, Камилла. – Довольная всеобщим вниманием клиентка повернулась к Шарлотте. – Я куплю это платье. Помогите мне, пожалуйста, его снять. – Благодарю, молодой человек, – кивнула она Алексу, направляясь в примерочную. – Очень мило с вашей стороны!

Алекс раскланялся и вышел на улицу, надеясь, что теперь Шарлотта не станет томить его слишком долго.

Спустя некоторое время из дверей салона вышла довольная покупательница с большим картонным пакетом. Его ручки были перевязаны синей лентой.

Еще через несколько минут появилась Шарлотта, не скрывая на этот раз бурных эмоций:

– Она его купила! Моя начальница вне себя от восторга! Это платье из прошлогодней коллекции, мы уже собирались снижать цену!

– Отлично! В награду тебя отпустили с работы? – Алекс не получил благодарности, но был счастлив уже оттого, что видел на лице девушки радость.

– Как же! – скривилась Шарлотта. – С трудом отпросилась на полчаса.

Они медленно побрели вдоль витрин улицы Альзас Лорен.

Пытаясь отыграться за холодную встречу, Алекс попытался поддразнить Шарлотту:

– Давно хотел спросить, как звали подругу, которая сидела с тобой в ресторане, когда мы встретились первый раз? Она симпатичная и, мне показалось, добрая.

– Марион, – дрогнув углами губ, сказала Шарлотта. – Если хочешь, я тебя с ней познакомлю.

– Мне больше нравятся такие злючки, как ты.

– Вот и хорошо. Теперь я спокойна за Марион.

Ладонь Алекса лежала на плече девушки, у основания шеи. Невинное прикосновение создавало ощущение восхитительной близости. Кончиками пальцев он чувствовал биение ее пульса рядом с ключицей.

Шарлотте не хватало ширины шага, чтобы идти в ногу, и она периодически подпрыгивала, чтобы подстроиться заново. Алекс забрал у нее маленький рюкзачок, который их разделял. Она прижалась плотнее и обняла Алекса, удобно зацепившись указательным пальцем за ремень его джинсов.

– Что это за шкала, о которой ты говорил? – спросила Шарлотта. – Никогда не слышала. Пришли ссылку, я почитаю.

Алекс крепче прижал ее к себе.

– Шкала Ривкина-Зибера? Я ее выдумал, чтобы тебе помочь, – ответил он. – Я помог тебе, правда?

Он улыбнулся, вспомнив милейших профессоров Ривкина и Зибера, которые составляли славу и гордость кафедры живописи в его академии.

Теория цвета занимала величайшие умы человечества, начиная с античности. В XVII веке Исаак Ньютон доказал, что белый цвет не бесцветен, а получается в результате соединения всех видимых составляющих спектра. В противоположность белому, черный означает полное отсутствие цвета. Ньютон провел аналогию между цветом и звуком и разработал теорию, в соответствии с которой цвет любого предмета определяется его способностью отражать световые волны определенной длины. Он создал цветовой круг и расположил в нем семь основных цветов, выделенных при расщеплении луча света с помощью призмы.

Предпринималось еще много попыток создания теории цвета, результатом которых стали различные варианты цветового круга (треугольника, сферы) – условного представления спектра, помогающего в подборе сочетаний различных цветов.

Современный уровень знаний позволяет утверждать, что создать универсальную и простую теорию невозможно, особенно с учетом сложности и субъективности восприятия цвета человеком. Тем не менее, при умелом использовании цветовой круг помогает прогнозировать эффект от применения выбранных цветовых комбинаций, оставляя при этом простор для экспериментов.

– Почему ты смеешься? – насторожилась Шарлотта.

– Я улыбаюсь, потому что рад тебя видеть, – не задумываясь, ответил Алекс.

Не сговариваясь, они потянулись друг к другу, обменялись поцелуем и после этого какое-то время шли молча, каждый по-своему переживая момент.

В это время родители Алекса балансировали на грани ссоры.

– Как ты мог отпустить его одного?! – кипела Ольга, стоя у витрины очередного бутика. – Вот где он сейчас? Отдай мой телефон, я ему позвоню!

– Оль, не сходи с ума! – отмахнулся Никита, которому порядком надоели ее упреки. – Он взрослый парень, что ты его душишь своей заботой?! Когда освободится, сам позвонит.

– А если у него телефон разрядится?!

Никита глубоко вздохнул, сдерживая готовые сорваться слова, и подтолкнул Ольгу ко входу в бутик.

– Зайдем. Ты так и не нашла новое платье ко дню рождения. Обещаю – как только купишь, позвоним Алексу.

Кресло для сопровождающих дамский шопинг было восхитительно мягким. Никита с наслаждением вытянул ноги и прикрыл глаза.

Его отношение к Алексу не однажды менялось. С самого рождения он искал в своем ребенке проявления гениальности или, на крайний случай, хоть какой-то талант, но тот рос обычным мальчишкой. Никита уже махнул на сына рукой, как вдруг пару лет назад вместо оболтуса, не оправдавшего родительских ожиданий, обнаружил рядом с собой интересного, взрослого парня.

«Новый» Алекс имел аргументированное мнение по любому вопросу. Иногда, чтобы поддержать отцовский авторитет, Никите приходилось нырять в Интернет в поисках информации. Он испытывал удовольствие, когда сын называл его папой, однако защищал Алекса, скорее, из мужской солидарности, чем из отеческих чувств.

Процесс примерки катился по предсказуемой траектории.

– Какая у вас прекрасная фигура, мадам! – курлыкала продавщица в примерочной, осторожно застегивая «молнию» на спине Ольги. – На вас все идеально садится!

В опытных руках консультанта напряжение Ольги таяло. К комплиментам она привыкла, но это не мешало получать от них удовольствие.

– Готовитесь к торжеству? – сотрудница магазина профессионально огладила Ольгины бедра, расправляя тонкую ткань.

– У меня день рождения через месяц. Сорок пять, – вздохнула та. – Это, возможно, не юбилей, но мы всегда устраиваем большой праздник, нужно что-нибудь новое.

Нахмурив брови, продавщица внимательно посмотрела в ее лицо.

– Простите, мадам, ваш французский великолепен, но все же я хотела бы уточнить. Вы не ошиблись с цифрами? Сорок пять – она показала четыре пальца на левой руке и пять на правой.

– Нет, не ошиблась! – засмеялась польщенная Ольга. – Сорок пять.

Интерес продавщицы, на бейдже которой значилось имя «Анна», мгновенно сместился в практическую плоскость.

– Как вам это удается? Камилла! – окликнула она коллегу за кассой, которая, пользуясь моментом, завела разговор с Никитой. – Ты можешь поверить, что мадам сорок пять лет?

– Быть не может! – авторитетно сказала Камилла. – Я была уверена, что мадам не больше тридцати пяти!

Ольга вышла из примерочной. Она на минуту задержалась возле большого зеркала, а затем повернулась к Никите.

– Как тебе?

– Великолепно! – одобрил он. – Ты моя красавица!

Платье и правда сидело отлично. Сложный цвет, что-то между маренго и серым, добавлял голубизны ее светлым глазам и удачно оттенял цвет волос – в то лето Ольга была золотисто рыжей.

– Хорошо, тогда покупаем, – решительно сказала она, возвращаясь в примерочную. – И едем домой. Звони Алексу!

«Торопиться не будем», – мысленно огрызнулся Никита.

А вслух произнес:

– Хорошо, любимая.

Пока Ольга переодевалась, сотрудницы бутика кружили вокруг примерочной в надежде раскрыть секрет ее молодости.

– Правильная диета творит чудеса, – снова закинула удочку Анна, помогая Ольге расстегнуть платье. – Вы очень стройная!

– У меня нет диеты, – без жеманства ответила Ольга. – Стараюсь не есть на ночь, но даже это не всегда получается.

– Самое поразительное, что у вас совсем нет морщин! – продолжала Анна. – Кожа, как у молодой девушки.

– Да, лицо очень свежее, – согласилась Камилла. – Ваш муж сказал, что вы из России. Вы, наверное, пьете водку вместо вина.

– Водку я не пью. Да и вино не слишком часто.

– Вот! – всплеснула руками Камилла. – Я так и думала, что дело в этом! А мы пьем вино каждый день!

– Я думаю, дело в генетике, – утешила ее Ольга. – Моя мама всегда очень молодо выглядела для своих лет.

Анна приняла из рук Ольги платье и вспомнила о работе.

– Вам понравилось?! Это наш местный бренд, из Лангедока, в России вы второго такого платья точно не встретите, – зачастила она.

Никита принимал комплименты в адрес жены на свой счет. Генетика – конечно, сила, но только счастливое замужество, по его мнению, могло поддерживать женщину в хорошей форме.

– Ты позвонил Алексу? – нетерпеливо спросила Ольга, выходя из примерочной.

В этот момент в магазин проскользнула девушка с рюкзачком на плече. Под суровым взглядом Камиллы она шмыгнула в служебное помещение и через минуту вернулась, на ходу прикрепляя бейдж с надписью «Шарлиз». Пока Анна принимала оплату, вновь прибывшая подхватила платье, завернула в шуршащую бумагу и уложила в картонный пакет с завязками из синих атласных лент.

– Ваше платье! – Девушка вышла из-за прилавка, держа пакет двумя руками перед собой.

Ольга не слушала. Она смотрела сквозь витрину на улицу.

– Мерси! – поблагодарил Никита, забирая покупку. – А вот и Алекс! Интересно, как он сумел нас найти?!

Перед витриной бутика действительно стоял Алекс. Лицо у него было счастливое.

– Все-таки у этой русской есть какой-то секрет, – сказала Анна, когда дверь за Шереметевыми закрылась. – Диета или таблетки.

– Понятно, какая диета, – безжалостно усмехнулась Камилла. – Нам с тобой надо пить поменьше вина, моя дорогая!

Шарлотта молчала. Ее не интересовали разговоры старших коллег. На улице, за стеклом, Алекс объяснял родителям, как очутился около магазина. Никита смеялся, Ольга хмурилась, все трое беззвучно шевелили губами, поглядывая в ее сторону. Под их взглядами Шарлотте хотелось провалиться сквозь землю.

Все они вспомнили случайную встречу через полгода, когда Алекс официально представил родителям подругу-француженку. Знакомство прошло ужасно. Никита и Алекс, как ни старались, не смогли разрядить обстановку. Безотчетные страхи Ольги получили в тот день материальное воплощение, а Шарлотта утвердилась в мысли, что от матери парня лучше держаться на расстоянии.

Эдвард лихо подкатил к тротуару напротив железнодорожного вокзала Тулузы. Алекс едва ли не на ходу выскочил из машины навстречу Шарлотте, помог ей устроиться на заднем сиденье и сел рядом.

– Эдвард, это Шарлотта, моя девушка! – с гордостью сказал он. – Шарлиз, это Эдвард, друг нашей семьи. Он англичанин.

Алекс старался вести себя как можно учтивей. Шарлотта взглянула на него с иронией, зато Дед кивнул одобрительно.

– Добрый день, юная леди! – воскликнул он на английском, развернувшись назад, насколько позволял ремень безопасности. – Рад встрече! Я буду называть тебя Чарли, если не возражаешь.

– Бонжур! – приветливо сказала Шарлотта Эдварду и повернулась к Алексу. – Я плохо говорю на английском.

– А Эдвард не говорит по-французски! – засмеялся Алекс. – Шарлотта, ты не против, если Эдвард будет называть тебя Чарли?

В ее золотисто-карих глазах мелькнула досада:

– Подойдет любой вариант, кроме Шарлотты. Ты же знаешь, я терпеть не могу это имя!

Довольный Алекс обнял ее за плечи.

– Эдвард, твоя дочь Изабель знает французский? Боюсь, сегодня вечером будут проблемы!

– Моя дочь француженка и при этом прекрасно говорит на английском, – гордо произнес Эдвард. – Я передал ей твое приглашение, но сегодня она, к сожалению, занята. Изабель присоединиться к нам завтра, если вы оба не против.

Эдвард вел себя очень мило, шутил и рассыпал комплименты Шарлотте, поглядывая на нее в зеркало заднего вида. Его старомодные любезности Алекс переводил с удовольствием, пускай и не очень точно. Только однажды в разговоре возникла неловкость.

– Чарли, где ты живешь? В Тулузе? – поинтересовался Эдвард. – Чем занимаются твои родители?

Шарлотта выбрала для ответа только первую часть вопроса:

– Да, я живу в Тулузе.

Отделаться от Деда было непросто.

– О! Прекрасно! Твои родные тоже живут в Тулузе?

Алекс с любопытством наблюдал за подругой. В течение двух лет знакомства она избегала говорить о семье.

Шарлотта и сейчас нахмурилась, но из уважения к Эдварду все же ответила:

– Моя мать держит ресторан. Старшая сестра ей помогает. Отец давно умер, я не помню его.

– Ресторан?! – воскликнул Эдвард. – Прекрасно!

Напряженное молчание Шарлотты заставило Деда сменить тему. Для подобного случая он всегда держал наготове несколько проверенных старых историй. Главным героем большинства из них был его дядя Джон.

– Знаешь ли, Чарли, мой дядя Джон был булочником, – начал Эдвард. – Они с тетей Агатой держали пекарню и маленький магазинчик, который открывался в шесть утра и закрывался к ланчу, потому что вся свежая выпечка к этому времени была уже продана.

Дед прекратил болтать только на въезде в деревню и вскоре лихо припарковался на свободном месте у дома.

Алекс открыл ушастым ключом дубовую дверь и потащил Шарлотту на третий этаж.

– Скоро ланч, молодые люди! Не задерживайтесь там, наверху! – прокричал Эдвард им вслед, отправляясь на кухню.

Почти все здесь он когда-то сделал своими руками – кухонную мебель, огромных размеров встроенный шкаф и даже дверь с волнистым желтоватым стеклом, которая вела из кухни в гостиную.

Гостиная занимала две трети первого этажа. Два ее французских окна выходили на просторный балкон, откуда открывался роскошный вид на холмы и долины. Дом Шереметевых стоял в плотном ряду построек, окружавших исторический центр деревни Лантерн. Когда-то они служили первой линией обороны средневекового города. В течение пятисот лет дом много раз перестраивался – увеличились окна, появился балкон, однако в целом здание из серого камня сохранило старинный облик и приводило в восторг московских гостей. Да что там гостей – отец Алекса уже третий год при каждом приезде в Лантерн часами сидел на балконе, отпуская мысли свободно парить над бескрайними просторами французского юго-запада.

На втором этаже, над гостиной, располагалась хозяйская спальня. Еще одну комнату с окнами на узкую мощеную улицу занимал Эдвард. Выше находились две спальни поменьше, со скошенными потолками и круглыми, как иллюминаторы, окнами. Одна из них была любимым логовом Алекса, а вторую обычно отводили гостям.

Едва переступив порог комнаты, он стиснул Шарлотту в объятиях. Она не сопротивлялась, но, уловив движение в сторону кровати, выскользнула из его рук.

– Пойдем вниз, Алекс! Неудобно заставлять Эдварда ждать!

Спускаясь следом за Шарлоттой по лестнице, Алекс обескуражено размышлял: «Почему она решила, что Эдвард нас ждет? А говорила, что не знает английского…»

Ланч прошел за разговором на двух языках, в котором Алексу приходилось быть переводчиком. Как и прежде, солировал Эдвард, в отсутствие Никиты игравший роль хозяина дома. Он расхваливал приготовленную Ольгой еду и анонсировал незабываемый ужин, который планировал сделать сам.

Загрузив посудомоечную машину, Дед завалился на диван и включил телевизор – после насыщенного утра его ноги нуждались в покое. Это было как нельзя кстати – Алекс горел нетерпением остаться с Шарлоттой наедине и продолжить с того момента, на котором они прервались. Однако у его подруги снова оказались другие планы.

– Пойдем, прогуляемся по деревне, – предложила она.

– Гулять?! Сейчас?! – растерялся Алекс. – Шарлиз, на улице жарко, а в доме так хорошо! Давай выйдем попозже, в деревне вечером интереснее. Да здесь и гулять-то негде!

– Я бы хотела пройтись после ланча.

Алекс все еще надеялся настоять на своем. Он взял ее за руку и сделал шаг в сторону лестницы. Наивный! Шарлотта обвила его шею руками и заглянула в глаза.

– Мы вечером еще раз выйдем, если захочешь. Посидим в баре, выпьем чего-нибудь. А сейчас просто пройдемся, посмотрим на улицы и дома. Обожаю такие местечки!

Она добавила многозначительно:

– У нас еще куча времени. Я взяла отпуск, чтобы провести его вместе с тобой, помнишь?

Алекс поплелся на улицу, всем видом транслируя разочарование.

Не успели они с Шарлоттой выйти наружу, как позвонила Ольга.

– Привет, милый. Как ваши дела? – осторожно спросила она.

– Нормально, – буркнул Алекс, но, спохватившись, придал голосу радостное звучание. – Мы пообедали, очень вкусно! Эдвард теперь отдыхает, а мы с Шарлиз вышли погулять по деревне.

– Погулять? – с подозрением переспросила Ольга, переключая телефон на громкую связь. – Не жарко? А мы с папой заехали в Сен-Сирк-Лапопи. Деревня как деревня, по правде сказать, мало чем отличается от Лантерн, только гора под ней выше нашего холма, и под горой река.

– Не слушай ее, Алекс! – вмешался Никита. – Деревня прелестная! Кроме того, вокруг заповедник, природа роскошная.

Под укоризненным взглядом мужа Ольга нехотя согласилась:

– Ну не совсем обычная деревня, согласна. Виды красивые.

Живописная деревня Сен-Сирк-Лапопи расположилась на крутом утесе на высоте около 300 метров над рекой Лот. Здесь все дышит стариной. Большинство зданий в деревне построено в XIII–XVI веках. 13 из них охраняются государством как историческое наследие.

В Средневековье в этих местах соперничали три знатных семьи – Лапопи, Гордон и Кардийак. Построенные ими укрепления, у подножия которых лежит деревня Сен-Сирк-Лапопи, и сейчас возвышаются над долиной реки Лот.

Аркады домов на деревенских улочках напоминают о лавках и мастерских ремесленников, создававших благосостояние средневекового города – скорняках, медниках и особенно столярах, которые точили литейные формы для пуговиц, чаши и затычки для винных бочек. Остатки речного порта, а также тропа, по которой тянули бечеву французские бурлаки, свидетельствуют о богатом торговом прошлом деревни. Сен-Сирк-Лапопи входит в Ассоциацию «Самые красивые деревни Франции».

Ольга сменила тему:

– Все-таки жаль, что ты не поехал с нами! В этой деревне есть творческая лаборатория, ее поддерживает Центр Помпиду. Кстати, когда в следующий раз будем в Париже, надо сходить в этот музей, наконец. К своему стыду, не была в нем ни разу, до сих пор сопротивляюсь современному искусству.

– Может, тебе удастся поработать в этой лаборатории?! – подхватил Никита. – Надо выяснить, как можно в нее попасть.

– Да, интересно, – рассеянно ответил Алекс.

Куда более важной проблемой сейчас для него было непостоянство подруги.

В XX веке деревня Сен-Сирк-Лапопи оказалась связана с именами двух деятелей искусства.

Андре Бретон, писатель и лидер сюрреализма, влюбился в живописную деревню с первого взгляда, заехав сюда однажды летом 1950 года. До самой своей смерти в 1966 году Бретон проводил здесь каждое лето.

Каталонский художник Пьер Дора жил в Сен-Сирк-Лапопи с семьей с 1930 по 1939 год, пока не уехал в США из-за войны и болезни жены. После возвращения во Францию Дора, как и Бретон, проводил в Сен-Сирк-Лапопи каждое лето до конца своих дней.

Дочь художника подарила региону Южные Пиренеи принадлежавший Дора прекрасный дом. Сейчас в этом здании XIII века находятся временные мастерские для деятелей искусства Les Maisons Daura. Дважды в год шестеро победителей специального конкурса из разных стран получают возможность жить и работать здесь в течение полугода при финансовой поддержке Центра Жоржа Помпиду.

– Между прочим, недалеко отсюда Рокамадур, мы с папой заезжали туда весной без тебя, – продолжила Ольга. – Ты знаешь, я равнодушна к Средневековью, но там необычно, дома и церкви построены на отвесном склоне, а на вершине скалы над ними стоит за́мок. Поговори с Дедом. Если в Каркассоне вам не надоест средневековая тема, можете заехать в Рокамадур на обратном пути.

Деревни и старинные крепости казались Ольге одинаково скучными. Она питала слабость к более поздним эпохам и классическим музеям изобразительного искусства, поэтому в каждой поездке с мужем ей приходилось искать компромисс. Впрочем, любить одно и то же для счастливой жизни им было не обязательно. До сих пор хватало того, что они любили друг друга.

– Мы сейчас выдвигаемся в Альби. Папа хотел по дороге заехать в Корд-сюр-Сьель, но две деревни за один день я не вынесу, – не скрывая иронии, усмехнулась она. – Меня мог бы утешить местный Музей сахара и шоколада, но твой отец отказался туда идти.

– Да, такие музеи, пожалуйста, без меня! – фыркнул Никита. – Мы вполне могли разделиться по интересам. Ты – в музей, а я бы поснимал в это время!

– Ты слышал, Алекс?! – она предприняла еще одну попытку расшевелить сына. – Папа фотографирует. Дома и ландшафты. Ему никогда не надоедает!

Алекс терпеливо слушал их разговор.

Никита первым уловил послание «родители-мне-не-до-вас» и начал прощаться:

– Хорошего дня! Привет Эдварду и Шарлиз!

Скрепя сердце, Ольга повторила за мужем:

– Привет Эдварду и Шарлиз. Пока, мой дорогой!

– И вам привет от Шарлиз! Отдыхайте и ни о чем не волнуйтесь! Пока! – оживился Алекс, поглядывая на девушку, которая с напускным безразличием слушала незнакомую речь.

Ему было приятно, что мать произнесла ее имя вслух.

– Тебе привет от моих родителей! – радостно сообщил Алекс. – Они сейчас едут в Альби.

– Мерси, – без особого энтузиазма ответила Шарлотта.

Римляне основали поселение Альбига на высоком холме, где люди селились еще в Бронзовом веке. Благодаря удачному географическому положению уже в раннем Средневековье Альби стал важным торговым городом и епископальным центром. Дополнительный доход приносил городу большой каменный мост через реку Тарн, Pont Vieux (Старый мост), построенный в начале XI века. За проезд по нему местные власти взимали с путешественников пошлину. Мост с почти тысячелетней историей используется по своему прямому назначению до сих пор, только денег за его использование давно никто не берет.

Исторический центр Альби, построенный из красного кирпича в характерном для Лангедока стиле южной готики, располагается вокруг Собора Святой Цецилии и включен в перечень объектов всемирного наследия ЮНЕСКО.

В XII–XIII веках Альби стал одним из центров религиозного движения катаров. По имени этого города широко распространившаяся на юго-западе Франции ересь получила свое второе название – альбигойская.

Уроженцами Альби были два знаменитых потомка местной знати – художник-постимпрессионист граф Анри де Тулуз-Лотрек и французский мореплаватель граф Жан-Франсуа де Гало де Лаперуз. Музей Тулуз-Лотрека, в экспозиции которого собрано более тысячи работ художника, и Музей Лаперуза, посвященный истории его жизни и кругосветному путешествию, определенно заслуживают внимания.

У Шарлотты не было иллюзий насчет отношений с Ольгой. В ответ на плохо скрываемую неприязнь она тоже держалась натянуто. Несмотря на это, Алекс был счастлив – его планы не реализовались пока в полной мере, но он уверенно двигался в желаемом направлении.

Они медленно шли по тенистой стороне узкой улочки, почти прижимаясь к стенам домов. Время от времени Шарлотта касалась ладонью шершавых камней, останавливалась, чтобы понюхать плетистые розы, которые росли почти у каждой входной двери, и снова двигалась дальше, уверенная, что Алекс идет вслед за ней.

Теплый ветер наполнял деревню ароматами фруктовых садов, тянувшихся на многие километры во всех направлениях от Лантерн. До начала учебы было еще так далеко, что о ней можно было на время забыть. Алексу предстояли две многообещающие недели во Франции без родительского присмотра. А главное – рюкзак Шарлотты лежал в соседней комнате. Последнее обстоятельство переполняло его сладким томлением, терпеть которое было одновременно мучительно и приятно.

– Ты не видел на стене какого-нибудь дома в Лантерн камень с отверстием?

– Что?!! – Вопрос Шарлотты застал Алекса врасплох. – Какой камень?

Она рассмеялась.

– Камень сильно торчит из стены, а в нем пробита большая дырка.

– Никогда такого не видел, – буркнул Алекс.

На фоне романтических грез этот разговор казался странным и неуместным.

– Зачем тебе? – с подозрением спросил он. – Ты вытащила меня на улицу в такую жару, чтобы искать камень с дыркой?

Шарлотта применила хорошо зарекомендовавший себя прием – обняла Алекса за шею и, приблизив лицо к его глазам, тихо сказала:

– Про камень с отверстием я спросила просто так, потому что в Лантерн был такой дом, я о нем читала. Подумала, что, может, он сохранился. Знаешь, для чего такие камни вставляли в стены домов?

– Понятия не имею, – буркнул подтаявший Алекс, усилием воли сохраняя обиженное лицо. – Даже не представляю, как он мог выглядеть.

Продолжая его обнимать, Шарлотта обрисовала свободной рукой полукруглый объем на расстоянии полуметра от стены дома:

– Вот так из стены выступает камень. Сверху вниз в нем пробито отверстие большого диаметра. Как думаешь, для чего?

Алекс наморщил лоб.

– Чтобы привязывать лошадь?

Шарлотта поощрила его поцелуем.

– Какой ты умный! – сказала она и снова пошла вперед по узкой полоске тени, касаясь ладонью стены, аккуратно обходя цветочные горшки и вьющиеся розы у входных дверей.

– Никогда такого не видел, – сказал ей в спину Алекс. – Ни в Лантерн, ни в других местах. Зачем тебе этот камень?

– Просто так, – беззаботно сказала Шарлотта. – В том доме, о котором я говорила, когда-то находилась лавка. И как у многих, была каменная коновязь рядом с дверями.

– Где ты читала об этом доме? Может, там написано что-то еще? Давай поищем, если он тебе нужен.

– Я прочитала о нем в одном старом письме. Это письмо… – Она замешкалась. – Неважно. Там еще было написано, что под домом был римский подвал.

– Может, это наш дом? – предположил в шутку Алекс. – Подвал у нас есть. Он очень большой и как раз римских времен. По крайней мере, так говорил Эдвард.

– Это вряд ли ваш дом, – совершенно серьезно сказала Шарлотта. – В том был камин с резьбой на портале, а у вас над камином деревянная полка. Я посмотрела. Хотя, может быть, камин переделали?

Она оглянулась на Алекса, но тот только пожал плечами в ответ.

Они вышли на деревенскую площадь. Середина ее была пуста – немногочисленные туристы сидели за столиками в аркадах домов или под тентами бара.

– Хочешь, посидим здесь? Можем что-нибудь выпить, – предложил Алекс, нащупав в кармане шорт пару купюр.

– Я бы не отказалась.

Шарлотта снова улыбалась и казалась расслабленной, но за ее улыбкой Алексу чудилось напряжение.

Бармен поздоровался с Алексом, как со старым знакомым – всех жителей деревни он знал в лицо – и слегка поклонился Шарлотте:

– Что вам принести, мадемуазель?

Они заказали две колы со льдом, и некоторое время тянули ее через трубочки, глядя по сторонам.

Молчание нарушил Алекс.

– Большой камин с резьбой есть у наших соседей, месье и мадам Куртепляк.

Шарлотта впилась в него взглядом. Дом с коновязью и старинным камином занимал ее больше, чем хотелось бы Алексу.

– Ты был у соседей? Вы с ними дружите?

– Дружим? Я бы так не сказал. Но они о-очень забавные старички! Моя мама как-то пригласила их на чай в прошлом году.

– Серьезно? И что?

– Мама много всего приготовила к чаю, но мадам Куртепляк испекла такой вкусный пирог с абрикосами, что все ели только его. А месье Куртепляк оказался весельчаком! Выпил с папой и Эдвардом рюмку водки и начал рассказывать разные истории. Мы ужасно смеялись, а Эдвард ничего не понимал, он же не говорит по-французски. Мама пыталась ему переводить, но ей было трудно делать все сразу…

– После этого ты был у них и видел камин? – перебила его Шарлотта.

– Да, они в ответ пригласили нас в гости. – Алекса все больше удивляла ее настойчивость. – Тебя интересует только камин?

– Нет, конечно. Не только, – не смутившись, ответила девушка. – Мне еще интересно, вы всегда пьете чай с водкой?

Попытка объяснить русские застольные традиции не имела успеха – со скучающим видом Шарлотта гоняла соломинкой льдинки на дне стакана. Взгляд Алекса невольно скользнул от ее пальцев к запястью, от складки локтя к плечу под футболкой, и далее к надписи «ç'est les petites choses». Было глупо ссориться из-за пустяков.

– Да, я видел камин у соседей, – мирно сказал он. – Насколько могу судить, он старинный, но не мраморный, из какого-то простого желто-серого камня.

Шарлотта оторвалась от стакана.

– Это песчаник, скорее всего. Какая на нем резьба? Какое-то конкретное изображение?

Ее голос звучал требовательно.

– Не помню.

– Как ты мог не запомнить рисунок? Ты же художник!

– Я не художник, я дизайнер! – неубедительно огрызнулся Алекс, а сам потер лоб, силясь восстановить в памяти проклятый камин. – Боковые колонны с вертикальными бороздками, простые, без рисунка, а в центре верхней части вырезан… – И тут его осенило. – Я вспомнил! Там вырезан цветок, что-то вроде ромашки, и с двух сторон листочки. Резьба потертая, но очертания сохранились.

Он победоносно взглянул на Шарлотту, рассчитывая на поощрение, но ее лицо поскучнело.

– Пора идти, – сказала она. – Эдвард, наверное, нас потерял.

Алекс был не против вернуться домой. Поведение подруги казалось ему очень странным, но, по его мнению, девушки вообще были существами чудны́ми – так он объяснял себе любые недоразумения. Сейчас важнее всего было то, что к деревне подбирался вечер, вслед за которым ожидалась жгучая южная ночь.

Эдвард успел отдохнуть. Он вновь излучал бодрость и был эталонно приветлив.

– О! – воскликнул он, открывая входную дверь. – Вы отлично погуляли, молодые люди! На улице жарковато, не так ли?

– Жарко! – подтвердил Алекс. – Мы сидели на площади, в тени, пили колу со льдом у Пьера.

– О, это была отличная идея!

Шарлотта вежливо улыбнулась старику из-за плеча Алекса и пошла наверх.

– Я приму душ, – на ходу бросила она, – и потом спущусь к вам.

На приглашение провести время вместе это не походило. Алекс потоптался у подножия лестницы, проводил Шарлотту взглядом и поплелся за Дедом на кухню.

– Я собираюсь готовить ужин, – сказал старик. – Если кто-нибудь захочет помочь, милости прошу. Сегодня мы должны сделать что-то особенное для нашей гостьи, не правда ли?

Он занялся приготовлением еды, сопровождая каждый шаг глотком вина и подробными комментариями:

– Так, молодой человек, надо разобрать на листья латук и хорошенько промыть. Ха-ха, будет неприятно, если на зубах заскрипит песок! Отлично! Пускай полежит здесь, на полотенце. О, какие роскошные помидоры! Нет, с ними потом. Сейчас займемся мясом. Мне пришлось постараться, чтобы найти подходящую говядину. Зато из этого куска получится отличный ростбиф! Да-да, молодой человек, мы будем готовить настоящий английский ростбиф!

Алекс сидел за кухонным столом, подперев кулаком щеку, и рассеянно слушал болтовню старика. Он не принимал на свой счет обращение «молодой человек» – в монологах Дед частенько величал таким образом себя самого.

Эдвард быстро справился с мясом – средних размеров кусок лежал на противне, перевязанный шпагатом и обсыпанный специями.

– Ну что ж, молодой человек, надо хорошенько разогреть духовку, в этом один из секретов приготовления настоящего ростбифа. – Старик подчеркнул важность сказанного, одновременно подняв кверху брови и указательный палец. – И мясо не должно быть холодным, чтобы равномерно прогревалось в печи. Поэтому мы вынули его из холодильника еще перед ланчем.

Непринужденно болтая, Эдвард ни на минуту не выпускал молодого друга из виду. Разочарование на лице Алекса скоро сменилось мечтательным выражением – запасы душевного равновесия в юном организме были неисчерпаемы.

– Мясо – это мужская работа. Что скажешь? – спросил старик, ставя противень в духовку.

Алекс пропустил вопрос мимо ушей.

– Шарлиз такая красивая, Эдвард! Она похожа на эльфа, согласен? – спросил он.

Ответ Деда прозвучал совершенно серьезно:

– Знаешь ли, я никогда не видел эльфов. Но согласен – Чарли милая. Чем она занимается?

– Она учится в Университете Тулузы, изучает историю искусств и археологию, а еще работает консультантом в магазине женской одежды, – с гордостью сказал Алекс. – В университете сейчас каникулы, а на работе она взяла отпуск, чтобы провести его вместе со мной.

– О! До чего же сильная юная леди! – Дед уважительно покачал головой. – Это не так просто – учиться и работать одновременно. Когда я учился в Университете Лестера, я тоже подрабатывал в пекарне у дяди Джона. Это была очень тяжелая работа, должен сказать.

Алекс нетерпеливо дернулся. Он не был расположен в очередной раз слушать историю о дяде Джоне. В другой раз – пожалуйста, но не сейчас.

Тут Дед свернул на более интересную, как ему показалось, тему.

– Ты сказал, Чарли изучает историю искусств и археологию? Как интересно! Моя дочь Изабель тоже училась в Университете Тулузы, изучала историю искусств. Трудно поверить, сколько она всего знает! Хотя что тут удивительного, ведь ее мать Николь – известный антиквар и профессор искусствоведения. Изабель выросла среди старинных вещей, картин и книг по истории.

У Эдварда имелись две слабости, чувствительные для близких людей.

Первая и не оригинальная – тяга к спиртному. Желание выпить преследовало его постоянно. В присутствии Ольги, которую он обожал, Дед стыдливо избегал алкоголя, а без присмотра, бывало, впадал в меланхолию и срывался в запой. До зеленых чертей дело не доходило, поэтому Никита относился к слабости Деда с пониманием, а Ольга по русской традиции просто жалела его.

Вторая слабость была следствием первой – после двух-трех бокалов вина Дед становился болтливым и предпочитал говорить о себе. Обычно Алекс прощал ему этот грех, но сейчас у него была собственная горячая тема.

– Шарлиз работает, чтобы себя содержать! У нее нет мамы-профессора-антиквара, но я уверен, она и без этого хорошо учится, – выпалил он, перебив старика. – Она необыкновенная и очень мне нравится!

Эдвард поднял руки в знак полной капитуляции.

– Согласен! Чарли прекрасная девушка! Искусство и археология, ты сказал? О, какая интересная жизнь у нее впереди!

На старика невозможно было сердиться. Он умел мастерски выворачиваться из любых ситуаций, сохраняя симпатию окружающих и не отягощая себя раскаянием. Вот и сейчас, как ни в чем не бывало, он продолжал кружить по кухне, то и дело бросая в сторону Алекса проницательный взгляд из-под седых косматых бровей.

Пока Алекс предавался мечтам, а Эдвард нянчился с ростбифом, в сотне километров от них Ольга грустила, сидя в уютном саду на берегу реки Тарн. Ни бокал вина, ни пылающие закатные облака не развлекали ее.

– Красота! – с интонацией детского аниматора воскликнул Никита, пытаясь растормошить жену. – Ты нашла отличное место! Прекрасно расположено, домашняя обстановка. И хозяева очень милые. Ты молодец, как всегда!

Ольга едва заметно кивнула в ответ. Она тщательно планировала маршрут и выбирала интересные места для ночлега. В этом старинном доме в исторической части Альби была студия с отдельным входом, которую хозяева сдавали туристам. С любовью декорированная комната, терраса с садовой мебелью, эффектный вид на каменный Старый мост – сегодня вся эта красота ее совершенно не радовала.

Страдания жены казались Никите надуманными. Из последних сил он старался вести себя деликатно.

– Не придирайся к Шарлотте! Порадуйся лучше за Алекса, – Никита двусмысленно ухмыльнулся. – В его возрасте у парня должна быть кипучая личная жизнь. Пускай наживает опыт!

– Что мы все наживем, так это проблемы, – очнулась Ольга. – Эта девица что-то скрывает.

– Оль, это просто смешно! Подумай сама, что ей может быть нужно от Алекса кроме самого Алекса?! Что с него взять?

Никита пожал плечами и резко встал.

Свежесть реки и ароматы нагретой зелени наплывали попеременно.

В обычной жизни его жена была ироничной и одновременно покладистой – редкое сочетание в эпоху эмансипации. Но когда речь заходила о девушке сына, Никита переставал ее узнавать.

– Давай еще по бокалу, – примирительно предложил он, – и пойдем ужинать. Я голодный, а ты? Что хочешь на ужин? Золотую рыбку на гриле, кассуле из волшебных бобов или Жар-Птицу с печеными молодильными яблочками? Для Царевны-Несмеяны – все, что угодно!

– Пытаешься сменить тему?

За двадцать лет Ольга изучила его приемы, но даже она поддавалась на отвлекающие маневры Никиты. Его оружием была безоговорочная вера в себя. Он не притворялся и не использовал штампы, а всегда напропалую импровизировал. Правда, в этот раз увести разговор в сторону не удалось даже ему.

– Сама не понимаю, в чем проблема, – продолжила Ольга, не отреагировав на блестящую шутку про молодильные яблочки. – Ты прав, никакой корысти в отношении Алекса у нее быть не может. Но почему она ничего не рассказывает о себе? Они знакомы уже два года, последнее время общаются почти ежедневно, но Алекс ничего не знает о ее семье. Разве не странно?

– Странно, – с легкостью согласился Никита. – Но не настолько, чтобы паниковать. Всему можно найти логичное объяснение. Может, она из простой семьи или у нее родители-алкоголики, или еще что-нибудь в этом роде, и девочка просто стесняется. Признайся, проблема в другом! Ты ее невзлюбила еще до того, как с ней познакомилась.

На улицах вечернего Альби и над арками Старого моста зажглись фонари. Неровные желтые дорожки от них легли на поверхность воды.

Рациональных аргументов у Ольги не было.

– Ну, где твои молодильные яблочки? – сказала она, вставая. – Действительно, пора ужинать. Пойду одеваться.

«Оценила все-таки шутку», – ухмыльнулся Никита и повторил, как мантру:

– Все будет хорошо, любимая. Все будет хо-ро-шо.

Эдвард тоже готовился к ужину. Старик переложил на блюдо готовый ростбиф, тщательно накрыл фольгой, крупно нарубил овощи для салата и перелил в декантер бутылку вина.

– Пора накрывать на стол, молодой человек! – скомандовал он своему альтер эго и снова закружился по кухне, звеня приборами, тарелками и стеклом.

Первую скрипку в сервировке Деда играл лиможский фарфор – одна из немногих ценностей, переживших его вынужденный отъезд из Лантерн.

– Уезжая в Англию, я отдал свой фарфор хозяину бара на главной площади, Пьеру. Везти с собой сервиз на двадцать четыре персоны было безумием, – затуманив взор, начал в очередной раз рассказывать он. – Пьер замечательный человек! Он всегда был так добр ко мне, что, без всяких сомнений, заслуживал благодарности. Но Пьер отказался принять подарок и сказал, что сохранит сервиз для меня. Он был абсолютно уверен, что когда-нибудь я вернусь.

В этом месте в глазах старика обычно вскипали слезы.

– И он оказался прав! Я вернулся! Когда Пьер услышал, что я снова поселился в своем старом доме, он привез сервиз и оставил коробки на улице у двери. Он слушать ничего не хотел о подарке и лишь повторял: «Я сохранил его, Эдвард. Это самое малое, что я мог для тебя сделать!»

Вместе с сервизом Дед всегда ставил на стол фаянсовую корзинку для хлеба, украшенную яркими розочками. Ольга много раз хотела выбросить этот ужас, но не могла – по никому не известной причине корзинка была очень дорога старику.

– Что-то Чарли задерживается!

Алекс не сразу понял, что Дед обращался к нему. Он и сам думал о том, что Шарлотты нет слишком долго. Наконец наверху хлопнула дверь и стали слышны шаги по ступеням старинной лестницы. В нетерпении он выскочил в коридор, чтобы встретить Шарлотту, да так и застыл.

В онлайн общении и при редких встречах, а их было всего три за два года знакомства, Алекс привык видеть Шарлотту в джинсах, футболке и кедах.

Этим вечером она впервые выбрала женственный образ – легкое платье чуть выше колен и босоножки из перекрученных ремешков. Восхищенный взгляд Алекса метнулся от пальцев ног к загорелым ключицам.

– О! Какая красивая юная леди! – Дед тоже вышел из кухни навстречу Шарлотте. – Ты вовремя, Чарли! Пора садиться за стол.

– Эдвард говорит, что ты очень красивая. – Алекс обрел дар речи. – И я с ним согласен.

– Шик франсэ! – блеснул Эдвард. – Я немного говорю по-французски, все-таки живу во Франции много лет! Правда, французы меня обычно не понимают, – добавил он.

Церемонным жестом Дед пригласил Шарлотту в гостиную. Он зажег свечи в рогатом подсвечнике и разлил по бокалам вино из декантера.

С этого момента говорить Шарлотте с Алексом было не обязательно. Хватив одним духом целый бокал, Эдвард начал болтать, не заботясь о том, все ли понимают его английский.

– Прекрасное вино! Мы с твоим отцом, Алекс, купили два ящика на прошлой неделе по очень хорошей цене. Когда мы только познакомились, Никита швырялся деньгами, зато теперь стал следить за скидками в нашем супермаркете и старается делать выгодные покупки, когда подворачивается возможность. Положи салат своей девушке, Алекс, а то она так и будет грызть корочку хлеба.

– Я положу тебе салат, Шарлиз?

– Мерси.

– Ну вот, так-то лучше! Очень сладкие помидоры и латисс свежий, правда? Французы все время едят эти листья, наверное, в них есть какой-то смысл. Хотя любой миске зелени я предпочитаю кусок мяса. О-о-о! Сегодня вы узнаете, что такое великолепный английский ростбиф! Когда я жил в Англии, мне не приходилось готовить. Моя мать и тетя Агата, у которой я жил, когда учился в университете, сами вели хозяйство. У нас было не принято, чтобы мужчины дома подходили к плите. Моя бывшая жена тоже готовила, а я занимался бизнесом, очень много работал. Моя жена захотела большой дом, хотя в тот момент он был мне еще не по карману. Я купил запущенную фермерскую усадьбу, отремонтировал ее и завел домашних животных. Дочки росли на природе, жена была довольна, но мне это прибавляло хлопот. Приходилось очень далеко ездить в офис каждый день туда и обратно. Кроме того, хозяйством надо было управлять. Будь добр, принеси еще вина, Алекс.

Отработанным движением Эдвард откупорил бутылку и тут же наполнил бокалы, небрежно отодвинув декантер на свободную половину стола.

– Чи-из! – Старик наклонил голову в сторону Шарлотты и сделал пару хороших глотков. – Отличное вино! О чем я говорил? Ах да, ростбиф! Я научился готовить, когда оказался во Франции. У меня появилось свободное время, рестораны осточертели – достаточный стимул для экспериментов на кухне! Когда ко мне приезжали старшие дочери, я старался приготовить для них что-нибудь вкусное, все время пробовал новые рецепты. Потом дочери перестали меня навещать, но у меня появились друзья. Их было не слишком много, но тем выше я ценил отношения с каждым из них. Мне нравилось приглашать гостей на обед и вкусно угощать. И моей девушке тоже очень нравилось, как я готовил.

Старик опрокинул еще полбокала вина и победоносно оглядел притихшую аудиторию.

– Вы думаете, что у такого старика, как я, не может быть девушки? Молодежь! Во-первых, должен признаться, что в то время мне было на несколько лет меньше, чем теперь, а во-вторых, я и сейчас не такой уж старый. Я остался совсем один тогда, знаете ли. Жена меня предала, старшие дочери тоже, а любовь своей жизни я потерял по своей вине.

С глубоким вздохом Эдвард покачал головой, подлил еще и сделал новый глоток.

– Больше десяти лет я своими руками ремонтировал этот дом. Сам спроектировал коммуникации – я ведь отличный инженер, если хотите знать! Мне хотелось сделать интерьер французским, подходящим для средневекового дома, поэтому я просиживал целые дни в местной библиотеке.

Старик загрустил.

– Временами одиночество становилось невыносимым. Тяжелее всего было на Рождество, когда все нормальные семьи собираются вместе. Я старался позвать к себе в гости какого-нибудь одинокого бедолагу, но это не всегда получалось. Тогда мне приходилось самому класть подарки в рождественский чулок, а потом одному коротать вечер перед камином.

Шарлотта и Алекс озадаченно переглядывались через стол над пустыми тарелками. Эдвард шмыгнул носом и вдруг ворчливо спросил:

– Что вы сидите с такими скучными лицами?

– Мне очень интересно, Эдвард! – ответил Алекс. – Ты никогда раньше не рассказывал свою историю. А вот Шарлотта, боюсь, не все поняла. Я не успеваю переводить.

Старик вздохнул.

– Пожалуй, пора подавать мясо.

Сочный ростбиф удался на славу. Нарезая тонкие ломтики, Эдвард не скупился на похвалы.

– Великолепное мясо! Что скажешь, Алекс? Видишь, какого оно прекрасного цвета? Ростбиф должен быть именно таким, розовым внутри с тонкой корочкой. Вот отличный кусок специально для Чарли!

Старик сделал минутную паузу, давая место для комплиментов. И заодно отхлебнул вина.

– Очень вкусно! – от всей души похвалил Алекс, который моментально разделался с первой порцией. – Тебе нравится? – заботливо спросил он Шарлотту.

– Да, вкусно, – ответила та. – Добавь мне, пожалуйста, овощей.

– Практика – залог совершенства! – снова выступил Эдвард. – Мой первый ростбиф оказался совершенно сырым. Когда я попытался довести его до готовности, он обуглился снаружи, а внутри стал жестким, как кожаная подошва. После первой неудачи я долго не решался повторить попытку – было жалко переводить мясо на эксперименты, ведь для ростбифа каждый раз нужен хороший кусок, вы понимаете. Однажды я был в гостях у своего друга Дэна. О! Дэн отличный повар, шеф высокого класса! В то время он держал ресторан неподалеку от Ниццы. Я отдыхал на Лазурном Берегу и заехал в гости к Дэну и его жене Пат. Они всегда были рады встрече! Дэн приготовил на ужин отличный ростбиф, и я, конечно же, захотел узнать, как это ему удалось.

Алекс махнул рукой на перевод с английского на французский. Шарлотта разглядывала рисунки и гравюры на стенах. Вид у нее был отсутствующий, но Алексу показалось, что она прислушивалась к болтовне старика.

– Дэн не хотел делиться секретом, – продолжил Эдвард. – Но я был настойчив, а Дэн хорошо ко мне относился, поэтому я вернулся домой с рекомендациями по выбору мяса и подробным рецептом. Оказалось, что найти подходящую говядину здесь не так-то просто, но зато мой следующий опыт дал неплохой результат. Постепенно я отработал процесс, и ростбиф стал моим коронным блюдом. Особенно восторгались друзья-англичане, ведь ростбиф – один из символов британской кухни! Вы знаете, здесь, на юго-западе Франции немало англичан. Мои друзья Дэн и Пат тоже англичане. Кстати, вы очень скоро познакомитесь с ними, когда мы поедем в Каркассон. Твоя мама, Алекс, забронировала для нас комнаты в их маленьком пансионе.

– Знаю, – рассеянно ответил Алекс, не отводя глаз от Шарлотты.

– Каркассон?

Девушка отвлеклась от гравюры и в изумлении повернулась к Алексу.

– Кто едет в Каркассон?

В наши дни Каркассон является одним из самых посещаемых туристических объектов Франции и входит в перечень Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Еще в XIX веке эта огромная средневековая крепость лежала в руинах. Решение о ее реконструкции было принято благодаря усилиям деятелей науки и искусства, включая писателя Проспера Мериме, который в то время был главным инспектором исторических памятников Франции.

Восстановлением Каркассона занялся основоположник направления архитектурной реставрации, французский архитектор Эжен-Эммануэль Виоле-ле-Дюк. Не имея исторических документов, позволявших достоверно воссоздать облик крепости, он вложил в проект свои представления о том, как могло выглядеть в прошлом это грандиозное сооружение с 52 башнями и двойным кольцом стен длиной около 3 километров.

Никто не знает, насколько точно «новая» крепость соответствует своему историческому прототипу. Тем не менее, Каркассон и другие, подобно ему восстановленные объекты, позволяют современному человеку почувствовать атмосферу Средневековья и подогревают интерес к этой чрезвычайно интересной эпохе.

– Мы втроем, ты, я и Эдвард, завтра уезжаем в Каркассон. Родители были там в прошлом году без меня. Мама говорит, что хотя бы один раз посмотреть стоит. Я просто не успел тебе рассказать про наш план, – радостно ответил Алекс, но его улыбка моментально стерлась, потому что в глазах Шарлотты сверкнула молния.

– Я не хочу в Каркассон! – резко сказала она. – И не собираюсь все делать так, как решит твоя мама. Я думала, мы поживем здесь, пока твои родители путешествуют. Если тебе скучно со мной, я могу вернуться в Тулузу.

– Скучно с тобой?! – изумился Алекс. – Я думал, нам будет весело путешествовать вместе. И потом, мы уедем всего на два дня, во вторник уже вернемся.

Он был не в силах предугадать ее реакцию. Раз за разом поведение подруги приводило его в замешательство.

Шарлотта не на шутку взбесилась. Она со стуком поставила бокал, встала из-за стола и произнесла вибрирующим от ярости голосом:

– Мерси, Эдвард. Ростбиф был очень вкусный. Я иду спать. Спокойной ночи.

Эдвард и Алекс сидели молча, слушая, как на лестнице звучали шаги, как наверху хлопнула дверь и щелкнул замок.

– Да, иногда девушек невозможно понять, – философски заметил Эдвард, нетрезво моргая. – Я много раз убеждался в этом.

– И что теперь делать?

Вопрос Алекса был адресован, скорее, себе. Он не рассчитывал на отеческое наставление, но Эдвард, казалось, начал готовиться к разговору.

– Принеси еще вина, пожалуйста, – сказал он, взглянув на огонь свечи сквозь пустую бутылку. – Шарлиз ушла спать, но у нас-то с тобой впереди еще долгий вечер.

– Эдвард, пожалуйста, не надо больше вина! – просительно сказал Алекс, не понимая, на какой тонкий лед наступает. – Нам обоим уже достаточно.

– Почему каждый считает своим долгом указывать, что мне делать?! – оскорбился старик. – Я не пьян! Если я хочу выпить еще пару бокалов, никто мне не запретит! Попробовал бы ты сказать что-то подобное моему дяде Джону в пятницу вечером!

Услышав про дядю Джона, Алекс понял, что дело плохо. Теперь прервать излияния старика мог только сон.

– Твоя подруга – красотка, – внезапно переключился Эдвард. – Ты, конечно, думаешь только о том, как бы оказаться сейчас в ее комнате. Зажечь свечи и все такое… Еще бы! Но тебе лучше оставить ее в покое сегодня. Она что-то скрывает, это точно, у девушек всегда есть секреты. Поверь, я большой специалист – у меня три дочери! Дай ей время, она все расскажет.

– А если не расскажет?

– Если не расскажет, выяснишь сам, – отмахнулся Дед. – Или оставишь все, как есть. Или пошлешь ее куда подальше. Какая разница? Мне надо выпить.

Он встал, чтобы пойти на кухню за новой бутылкой, но потерял равновесие, покачнулся и снова сел, чудом удержавшись на стуле.

– Что-то я устал, – смущенно пробормотал он. – Пойду, прилягу. Не убирай со стола, сам все сделаю утром.

Старик осторожно двинулся к выходу из гостиной, для страховки придерживаясь за мебель и стены.

Алекс постоял на балконе, глядя на месяц, который висел напротив него. Черепичные крыши и деревья ниже по склону холма, сады и виноградники в долине, тянувшейся до черного горизонта, были едва различимы. Только редкие фонари и свет в окнах напоминали о том, что темнота вокруг обитаема. В других обстоятельствах Алекс, возможно, задумался бы, какими красками написать этот пейзаж. Или искал бы знакомые созвездия в темном небе. Или бездумно смотрел на месяц, постепенно впадая в сладкую дрему. Однако этим вечером его мысли занимала только девушка в комнате наверху. «Оставь ее в покое сегодня». Легко сказать!

Поднимаясь по стертым ступеням, Алекс вглядывался в темный проем, где до самой крыши закручивались пролеты и галереи старинной лестницы.

«Неужели она действительно спит?»

Вот пустая спальня родителей. За следующей дверью похрапывал Эдвард. Лестничный марш. Еще один. Пол перед дверью Шарлотты подленько скрипнул. Алекс остановился, взявшись за круглую дверную ручку. Повернул. Дверь была заперта изнутри.

«Эх!.. Ну и ладно!»

Не глядя отбросив в сторону футболку и шорты, Алекс вытянулся в кровати и подложил руки под голову. Наглый месяц перебрался повыше и теперь смотрел на него через иллюминатор окна.

– Чего тебе? – с вызовом спросил Алекс. – Не волнуйся, все будет нормально.

Разочарование все еще неприятно копошилось внутри. Он отвернулся к стене и начал по-детски ковырять пальцем камень под слоем полупрозрачной краски. За этим занятием его и застал пришедший без приглашения сон.

Месяц по-прежнему смотрел в окно, но что-то с ним было не так. Алекс не успел разобраться, что именно, поскольку другие, куда более странные обстоятельства захватили его внимание.

Рядом на кровати под одной с ним простыней лежала незнакомая девушка. Ее глаза были закрыты, поза расслаблена, дыхание спокойно. Осторожно, стараясь не потревожить невесть откуда взявшуюся соседку, Алекс отодвинулся как можно дальше к стене и огляделся.

Его комната со скошенным потолком выглядела иначе, чем днем. На месте встроенного шкафа стоял сундук с обитыми металлом углами. Поверх простого деревянного стула навален ворох чужой одежды. Рядом с кроватью висело зеркало, под ним – круглый столик с пузатым кувшином, а под столиком – небольшой таз. Все эти вещи Алекс видел впервые. Лишь два круглых окна и дубовая балка на потолке с характерной продольной трещиной были ему знакомы.

В поисках объяснений он снова взглянул на месяц. Тот стал заметно полнее с момента их предыдущей встречи, а его острые рожки теперь смотрели в противоположную сторону. «Как буква «С», значит, старый месяц, убывающий. А только что был растущий, как буква «Р»» – автоматически отметил он.

В доме стояла гулкая тишина, зато снаружи шумели кроны деревьев и заходился лаем одинокий пес.

Девушка зашевелилась и приоткрыла глаза.

– Почему ты не спишь, Николя? – спросила она, улыбнувшись. – Опять кашель?

Алекс пожал плечами. Во-первых, его полное имя было Александр. Во-вторых, он и не думал кашлять. Хотя в одном девушка была права – сна не было ни в одном глазу.

– Ложись ко мне поближе, любимый, засыпай, – прошептала незнакомка, протянув к нему руку.

От этого движения простыня соскользнула с ее плеча. От неожиданности Алекс на секунду зажмурил глаза – на девушке не было ни лоскутка одежды. Однако она была молода и красива, и ее предложение звучало весьма соблазнительно. Алекс несмело протянул руку для объятия и обомлел. Его пальцы наткнулись на теплый, не оставлявший никаких сомнений, округлый живот – незнакомка была беременна.

Она улыбнулась в лунном свете.

– Малыш подрос. Скоро я уже не смогу надеть свое платье. Но ничего, новое почти готово, я буду носить его до самых родов. Надо будет только постепенно выпускать немного ткани в боках. Не убирай руку. Малышу нравится, когда ты его гладишь.

«Малыш?! Роды?!» Алекса бросило в пот. «Это все не может быть правдой! Глюки у меня, что ли?! Или, может быть, это сон?» Он вытер ладонью лоб.

– Тебе снова нехорошо, Николя? – забеспокоилась девушка. – Прости! Доктор каждый раз напоминает, что тебе нужен покой.

Она поцеловала его в плечо и отодвинулась.

– Ложись, как тебе удобно. Не можешь заснуть?

Алекс замотал головой. Какой тут сон?!

– Давай я буду тебе что-нибудь рассказывать, и ты уснешь. Ты говорил, что мой голос тебя убаюкивает. Хочешь лечь повыше? Я дам вторую подушку.

Незнакомка проворно вскочила с кровати, отбросив в сторону простыню. На цыпочках подошла к сундуку, по крышке которого были в беспорядке разбросаны банки с краской, листы бумаги, разной толщины кисти и коробки с рисовальным углем. Девушка переложила на пол творческий хлам и достала подушку из сундука. Пользуясь моментом, Алекс рассматривал ее прекрасное тело. Стройные ноги, длинная шея и красивый изгиб спины выдавали фигуру, достойную кисти художника. Она с улыбкой повернулась к Алексу, одной рукой прижимая к боку подушку, а второй обнимая аккуратный, пока еще небольшой живот.

Он впервые в жизни видел беременную женщину обнаженной и должен был признать, что интересное положение ее совершенно не портило. Удивительным было то, как незнакомка относилась к своей наготе. Она вела себя так естественно, будто ее тело никогда не знало одежды.

Подложив подушку под голову Алекса, девушка забралась на кровать и легла рядом, подперев рукой голову.

– Помнишь, как мы с тобой познакомились? – спросила она негромко и, не дожидаясь ответа, продолжила. – Я позировала русскому художнику – уж и не помню, как его звали – а ты зашел к нему в гости. Это было перед Рождеством. Шла война с Пруссией, Париж был в осаде. В город уже несколько месяцев не привозили продукты. На улицах нельзя было встретить ни кошку, ни собаку, их всех давно съели. Деревья на бульварах срубили на дрова. Ты выглядел таким замерзшим и голодным! Мы все тогда голодали и мерзли ужасно.

Предпосылки Франко-прусской войны 1870–1871 годов крылись в растущей силе Северогерманского союза, который, благодаря политическому гению и твердой руке канцлера Отто фон Бисмарка, последовательно объединял под собой германские земли. Усиление Пруссии, ставшей центром и вдохновителем союза германских государств, противоречило интересам Франции, стремившейся любыми способами ослабить воинственного соседа.

Вопреки умеренной позиции французского императора Наполеона III и прусского кайзера Вильгельма I, их правительства искали малейший повод, чтобы развязать войну и, конечно, нашли его – в политической борьбе вокруг временно вакантного престола Испании.

К началу войны, в августе 1870 года Германия располагала отлично организованной и самой мощной в Европе армией, а также современной дальнобойной артиллерией, которую производили заводы Круппа. Французы имели серьезное превосходство в легком вооружении, но в их армии царил хаос, а планы их генералитета были бесконечно далеки от реальности.

Одерживая победу за победой, уже в середине сентября прусская армия осадила Париж. Ни одна из попыток французов прорвать блокаду изнутри и снаружи не увенчалась успехом. В конце января 1871 года Париж капитулировал, в начале марта между воюющими сторонами было заключено перемирие, а в мае во Франкфурте был подписан мирный договор. Ценой мира для Франции стала потеря Эльзаса и Лотарингии, а также громадная контрибуция в размере пяти миллиардов франков.

Франко-прусская война имела чрезвычайно серьезные последствия для Европы. В сентябре 1870 года был смещен с престола последний французский монарх Наполеон III и создана Третья французская республика, просуществовавшая до 1940 года, а в январе 1871 года Отто фон Бисмарк и кайзер Вильгельм I провозгласили создание Германского рейха – государства, развязавшего в XX веке две мировые войны.

– Даже после окончания войны я до самого лета не работала обнаженной, – продолжала незнакомка, поежившись, – потому что ни в одной мастерской на Монмартре не было ни дров, ни угля. А ты жил в маленькой каморке, на собственное ателье денег не было, и тот художник предложил тебе работать вместе. Помнишь?

Алекс неопределенно кивнул. «Значит, она принимает меня за русского художника, с которым познакомилась в Париже, – понял он. – Интересно…»

Еле заметного движения головы оказалось достаточно, чтобы ее подбодрить.

– Вы были сумасшедшими! Вокруг творился кромешный ад, а вы писали свои картины. Когда ты ушел, русский рассказал о тебе немного – что ты получил пенсион от вашей Академии художеств, потому что был лучшим студентом и заслужил Большую золотую медаль. И что на эти деньги ты решил продолжить образование в Париже и приехал как раз накануне войны.

В ее голосе звучала гордость.

– Я позировала многим художникам, в том числе русским. Ты знаешь, в Париже большая русская колония, очень много студентов и людей искусства. Но тогда я впервые увидела человека, который получил Большую золотую медаль.

Она тихонько рассмеялась.

– Я понятия не имела, что это значит! Мне представлялась огромная медаль из чистого золота, и я не могла понять, как человек, который обладает таким богатством, может быть таким бедным. Теперь-то я знаю, что ваш пенсион – гроши, прожить на которые в Париже было практически невозможно, а ведь вам еще нужны были холсты и краски. Даже местные художники тогда редко продавали свои работы, что уж говорить о вас, иностранцах, которых никто не знал! Как же звали русского, который нас познакомил? Ты правда не помнишь? Странно, вы были друзьями! Он сказал мне: «Жозефина, малышка, запомни имя этого парня – Николя Воронецкий. Он обязательно станет знаменитым!»

Благодаря ее последней фразе они оба обрели имена. «Значит, ее зовут Жозефина, а меня она принимает за Николая Воронецкого. Не помню такого русского художника. Видимо, знаменитым он так и не стал, – подумал Алекс – Ладно, посмотрим, что будет дальше».

– Я постоянно думала о тебе. Какой ты, наверное, талантливый и умный, раз тебе дали Большую золотую медаль. И хорошо воспитанный. Ты разговаривал со мной так, будто я не восемнадцатилетняя девушка, которая приехала в Париж на заработки, а знатная дама – графиня или герцогиня! После первой встречи я еще несколько раз позировала тебе и твоему другу. Всегда бесплатно, только чтобы снова с тобою встретиться.

Алекс лежал на спине, изучая знакомую трещину в потолочной балке – так легче было воспринимать происходящее. Он не мог решиться не только заговорить, но даже встретиться с Жозефиной взглядом. И смотреть на ее обнаженную грудь ему по-прежнему было неловко. Он чувствовал тепло ее тела рядом, слушал тихий голос и не понимал, что делать. Не было ничего невозможного в том, чтобы обнаружить себя в постели с девушкой. Подумаешь! Но с беременной женщиной?!

«Еще чего!»

В нем бурлило негодование, однако фантастическая история совместного прошлого, которую рассказывала Жозефина, захватывала его все больше.

– Потом правительство подписало мир с Пруссией, зима закончилась. Мы с тобой встречались тайком от всех. Ты не хотел портить мою репутацию! Забавно! По правде говоря, никому не было дела до моей репутации. Помнишь, как мы пробирались в твою мансарду?

Она счастливо засмеялась, уткнувшись лбом в плечо Алекса.

– Мы с тобой специально возвращались поздно, уже в темноте, чтобы никого не встретить. Ты стучал в дверь железным кольцом, которое висело на ручке, и кричал «Откройте, пожалуйста!» Месье Густав, швейцар, дергал за шнур, который тянулся от дверной щеколды в его комнату – ему было лень вставать с кровати каждый раз, когда кто-нибудь возвращался. Ты на ощупь находил свечку, которую утром оставлял у входа, зажигал ее и мы пробирались к тебе по лестницам и коридорам. Они были такие узкие, что жильцы с трудом могли разойтись вдвоем.

Жозефина вздохнула. Она перебирала воспоминания о трудных днях, как любимые драгоценности.

– Очень важно было достаточно громко выкрикнуть свою фамилию, проходя мимо комнаты месье Густава, чтобы он знал, кто вошел! Иначе швейцар с проклятиями выскакивал в коридор и потом долго кричал на весь дом все, что думал о беспутных девицах, которые таскаются по ночам в комнаты к одиноким мужчинам.

Она замолчала. Алекс осторожно повернул голову – положив голову на согнутый локоть, другой рукой Жозефина поглаживала живот. Ее взгляд был обращен будто бы внутрь, к младенцу. В груди Алекса шевельнулось незнакомое чувство. Если он и думал о детях до нынешнего момента, то лишь в том смысле, как уберечься от их появления. Сейчас, вопреки здравому смыслу, вид этой женщины, беззвучно баюкавшей не рожденное еще дитя, пробудил в нем инстинкт, названия которому Алекс пока не знал, но ощущал как теплую, безотчетную радость.

Жозефина улыбнулась.

– Малыш шевелится!

Она снова умолкла, а затем уже совсем другим тоном сказала:

– Надеюсь, войны и революции обойдут наше дитя стороной. Не хочу, чтобы он видел то, что пришлось пережить нам – и во время войны, и в дни Коммуны, и после нее.

Провозглашение Парижской Коммуны произошло на фоне не прекращавшейся во Франции политической борьбы, которая особенно обострилась во время Франко-прусской войны. И все-таки, несмотря на революционный фон, последним толчком к восстанию послужили события чисто экономического характера.

Для обороны Парижа, осажденного прусской армией, осенью 1870 года в городе была создана Национальная гвардия. Жалованье, назначенное гвардейцам, спасало от голода десятки тысяч людей, хотя оно же создавало почву для махинаций – не все получавшие паек, действительно воевали. Чтобы облегчить участь неимущих парижан в период блокады, за государственный счет были выкуплены из ссудных касс заложенные ими личные вещи стоимостью до 15 франков и, что особенно важно, на неопределенный срок приостановлены платежи по векселям и выплата квартплаты.

После заключения временного перемирия с Пруссией в феврале 1871 года прошли выборы в национальное собрание Франции. Своими декретами новое правительство вначале сократило численность Национальной гвардии, а затем в марте 1871 года внезапно отменило отсрочку по векселям, отведя на их погашение только два дня. Тему долгов по квартплате национальное собрание вообще обошло молчанием, предоставив обнищавшим рабочим, которые уже полгода не платили за жилье, самостоятельно разбираться с домовладельцами.

Оказавшиеся в отчаянном положении парижане подняли восстание. Попытка его подавления провалилась – солдаты отказались стрелять в толпу и присоединились к восставшим. Центральный Комитет Национальной гвардии в короткие сроки провел собственные выборы и провозгласил Коммуну. Правда, спустя короткое время стало понятно, что захваченная власть не по плечу революционным лидерам. Разброд в совете Коммуны, провал в управлении городом и фатальные промахи в обороне привели ее к неизбежному краху.

Семьдесят два дня Коммуны дорого обошлись парижанам, а баррикадные бои на последней неделе утопили город в крови – противоборствующие стороны устроили чудовищную резню, взрывали и поджигали здания. Окончательно заняв столицу, правительственные войска расстреляли тысячи революционеров, многих из них – без суда.

Жозефина осторожно приподнялась и села, подложив подушку под поясницу.

– Помнишь невероятный случай с месье Ренуаром? Господь спас его, потому что он человек добрый и благородный. Когда я ему позировала, он всегда вел себя вежливо. Не так галантно, как ты, конечно, но никогда не позволял себе грязных намеков, а это уже немало!

Алекс взглянул на нее с уважением. «Ого! Ты позировала самому Ренуару?» Однако Жозефина по-своему истолковала его взгляд.

– Хочешь, расскажу снова?

Еще бы! От волнения он дважды кивнул.

– Слушай! Месье Ренуар как-то писал с натуры на берегу Сены. Это был апрель, кажется, значит, прошел уже месяц с момента провозглашения Коммуны. На улицах часто стреляли, но для таких бедняков, как мы, жизнь в Париже стала немного легче. Новое правительство приказало бесплатно вернуть из ломбардов самые необходимые вещи. Благодаря этому ты получил пальто, которое заложил в феврале, чтобы купить краски. Помнишь? Зима уже закончилась, но без пальто ты все равно мерз вечерами.

В ответ на вопросительный взгляд Алекса девушка вернула свой рассказ в первоначальное русло.

– Ну да, месье Ренуар! Так вот, он писал пейзаж на берегу Сены и не видел, что происходило вокруг. Солдаты Национальной гвардии приняли его за шпиона и схватили. Они подумали, что он делал зарисовки береговых укреплений. Месье Ренуар рассказывал после, что незнакомая женщина кричала: «В реку! Бросьте его в реку!», но солдаты не стали вершить самосуд, и потащили его в здание мэрии. К счастью для месье Ренуара, там он встретил прокурора Коммуны Рауля Риго. Только представь – оказалось, что за несколько лет до того дня месье Ренуар спас жизнь этому человеку! Рауль Риго скрывался от полиции Луи-Наполеона в лесу Фонтенбло, а месье Ренуар писал там с натуры. Он увидел измученного беглеца и не остался равнодушным. Месье Ренуар отдал Раулю Риго свою блузу художника, загримировал его с помощью красок с палитры, отвел в свой дом и несколько недель прятал.

Жозефина задумчиво покачала головой:

– В жизни все так запутанно… Месье Ренуар тогда помог человеку, который потом стал важным человеком в Коммуне и погубил немало невинных душ, зато спас от неминуемой гибели самого месье Ренуара.

Неизвестно, слышал ли историю чудесного спасения Огюста Ренуара драматург Викторьен Сарду, однако в основу пятиактной драмы «La Tosca», которую он написал для великой Сары Бернар, лег похожий сюжет. Пьеса была впервые представлена публике в 1887 году в Париже. Правда, помимо революционера и его спасителя-художника, в ней есть еще прекрасная женщина и влюбленный в нее коварный начальник полиции. И заканчивается пьеса, как положено драме, смертью главных героев.

Редкий случай – реальная жизнь оказалась более милостивой, чем перо драматурга. После удивительного спасения от революционного террора судьба подарила Огюсту Ренуару еще почти полвека творчества, позволила стать одним из организаторов и участников первой выставки импрессионистов и, в отличие от многих художников своей эпохи, снискать успех и славу при жизни. Пускай и в самом ее конце.

Поистине мировую известность сюжет «La Tosca» приобрел благодаря одноименной опере Джакомо Пуччини, премьера которой состоялась в 1900 году в Риме. Опера «Тоска» сегодня остается одним из самых популярных произведений в репертуарах лучших театров мира.

У Алекса запершило в горле, он несколько раз кашлянул, прикрывая ладонью рот.

Жозефина заволновалась:

– Опять приступ?! Возьми!

Она сунула ему в руку большой полотняный платок. Не желая волновать ее еще больше, Алекс постарался изобразить самую бодрую из улыбок. Видимо, человек, в роли которого он выступал этой ночью, был не слишком крепок здоровьем.

– Ты поправишься, Николя! – убежденно сказала женщина. – Ты непременно поправишься! Когда доктор определил, что климат Парижа губителен для твоих легких, я сразу решила, что надо ехать на юг, к маме. Ты не смотри, что она сердитая. Она хорошая женщина, просто очень волнуется за меня и за малыша. Мама почему-то уверена, что родится девочка.

Жозефина снова с любовью погладила круглый живот.

Странная ситуация затягивала Алекса все глубже. Если ему снился сон, то потрясающе достоверный. На языке вертелось много вопросов, однако он опасался, что звук его голоса развеет иллюзию – Жозефина обнаружит подмену и со скандалом выставит его вон.

– Ты сегодня такой молчаливый, – сказала она, будто угадав его мысли. – Надоела моя болтовня? Будешь спать?

– Нет, не надоела, – осмелился произнести Алекс. – Мне нравится тебя слушать. Расскажи еще что-нибудь.

Полный любви взгляд Жозефины его успокоил – подмена осталась не раскрытой. Девушка снова повернулась на бок и положила ладонь на грудь Алекса.

– Что рассказать?

– Расскажи, как ты стала натурщицей.

– Ты не помнишь? – недоверчиво спросила она.

– Не в этом дело, – уклончиво ответил Алекс. – Ты просто рассказывай, а я буду слушать.

Тепло ее руки, звук голоса, прядь темных волос, щекотавшая шею, – казалось, все так и должно было быть. Даже беременность Жозефины больше его не пугала.

– Когда мне было шестнадцать, один художник снимал комнату в этом доме, у моей матери. Я тогда ничего не знала о живописи, но мне нравилось смотреть, как он работает, нравился запах красок. Он приехал к нам ради пейзажей, уходил куда-то каждое утро, а однажды предложил мне ему позировать.

Вспоминая, Жозефина улыбнулась:

– В нашем маленьком городке все равно не нашлось бы ни одной девушки, кроме меня, которая согласилась бы лежать обнаженной перед мужчиной. Мать дала мне пощечину, когда увидела. Но я показала ей деньги, которые заплатил художник, и она успокоилась. Она только взяла с него слово, что он никому об этом не скажет. Тем летом моя жизнь изменилась. Я уехала в Париж и стала натурщицей. Без работы никогда не сидела, вот только у художников не всегда были деньги, чтобы ее оплатить. Они частенько предлагали вместо денег свои холсты, но я соглашалась редко. Что мне было делать с картинами, которые они и сами продать не могли?

Жозефина пожала плечами.

– У некоторых я все же брала картины. Совсем редко. У месье Ренуара, например. В его работах столько света! В чулане лежат три эскиза, он писал их с меня. Помнишь?

Алекс кивнул как можно более убедительно.

– Конечно.

– Мне они нравятся, но все равно из того, что мы с тобой привезли из Парижа, больше всего я люблю твою акварель, – сказала Жозефина, подняв голову и глядя куда-то вверх. – Это я попросила тебя нарисовать нас вместе, помнишь? Ты сначала не соглашался. Говорил, что недостаточно хорош, чтобы рисовать себя рядом со мной. Глупый!

Она снова поцеловала его в плечо. Тело Алекса отозвалось на поцелуй теплой волной. Он не представлял, что любовь бывает такой. Какой именно, объяснить он не мог, только чувствовал, что ничего подобного в его жизни не было.

Жозефина продолжала разглядывать акварель над изголовьем кровати. Алекс тоже запрокинул голову. Работа была ему хорошо знакома – она висела в гостиной. Проводя экскурсию по дому для вновь прибывших гостей, его отец подводил их к акварели со словами: «Неизвестный художник, конец девятнадцатого века. Хороша? Я в нее влюбился с первого взгляда». После этого следовал юмористический рассказ об антикваре, у которого Никита купил гравюры и рисунки, украшавшие стены дома, а также огромный резной буфет.

«Все-таки это сон», – уныло подумал Алекс. Предмет из реальной жизни его отрезвил. «А чего ты ожидал? Что еще это могло быть?»

От неудобной позы или почему-то еще снова начался кашель. Жозефина смотрела с сочувствием. Алекс прижал ко рту полотняный платок.

– Жозефина, – задыхаясь, прошептал он. – Если меня не станет… продай перстень… что я подарил на свадьбу… тебе понадобятся деньги… для малыша…

О каком перстне он говорил, и откуда взялись мысли о смерти, Алекс представления не имел. Зато Жозефина прекрасно знала, что он имел в виду.

– Не говори так! – Она всхлипнула. – Мы сберегли перстень даже во время войны, когда голодали! Я ни за что его не продам! Ты поправишься! Скоро лето, доктор говорит, что тебе станет лучше!

На платке, который он сжимал в кулаке, алело пятно крови. Очередной приступ заставил его закрыть глаза. Последнее что он слышал, был тихий плач Жозефины.

Алекс проснулся от холода. За открытыми настежь круглыми окнами шумел дождь, который в этих местах часто проливался под утро. Алекс натянул на себя одеяло. Видения мелькали в голове, не давая заснуть. Больше всего он опасался забыть имя художника.

«Николай Воронецкий. Николай Воронецкий, – повторил он несколько раз. – Нет, потом точно не вспомню».

Он нашарил на полу телефон. Щурясь от света экрана, записал имя в заметках, и после этого вновь отключился.