Стив не мог оставаться на одном месте.
– Не будем же мы здесь вечно отсиживаться!
– Подождем, пока обо мне немного забудут. Я бы не смог себе простить, если бы из-за меня схватили тебя, – еще раз повторил Гордон.
Однако Стив вовсе не хотел учиться ждать. Девиз "черный – это прекрасно" не мог бы найти лучшего подтверждения, потому что он был красив. Все в нем дышало верой, ненавистью и крепким здоровьем людей, борющихся за правое дело.
В течение трех дней, пока они вместе скрывались, Гордон не уставал любоваться этим неожиданно объявившимся сыном, которого он никогда прежде не знал. Он искал в нем похожие черты, но не нашел их. Он не узнавал себя в Стиве. Сходство ведь передается не только генами, но совместной жизнью, жестами взрослых, которым подражает ребенок, потому что он впитывает облик родителей так же жадно, как молоко. Гордон не был плохим отцом, он вообще не был отцом. Это часто случается с американскими неграми. Когда речь не идет об изгнании, как в случае Гордона, то тогда безработица и нищета удаляют их от своих детей. Иметь семью было еще одной привилегией белых.
Когда Стив родился, Гордон был уже во Франции. Мэри, его мать, Гордон видел лишь недолго, когда проездом был в Лоуренсе, после войны в Корее. Он встречался с ней лишь три-четыре раза и, когда уезжал, не знал, что она была беременна. Мэри поспешила выйти замуж за весьма пожилого вдовца, процветающего чернокожего буржуа, отца троих детей, который в качестве свадебного подарка дал Стиву свое имя. Он очень любил Мэри, но не смог привязаться к Стиву. И тот вскоре узнал жизнь полусироты: его отдавали в дома все более дальних родственников, так как Стива поочередно выгоняли из всех школ, которые он посещал. Каждое лето он возвращался домой, однако то, что было вначале лишь детской непоседливостью, стало с возрастом неискоренимой жестокостью, и с тех пор стало предпочтительнее, чтобы он проводил каникулы в летних лагерях.
Стив не знал нищеты многих из своих собратьев по расе, но не знал также и любви. Поскольку он все же оказался прекрасным учеником, его мать, став вдовой, сочла нужным послать его в университет. Стив пробыл в его стенах только то время, за которое стал активистом партии. Преследование полиции вскоре заставило его бросить занятия; с тех пор полиция взялась за совершенствование его политического воспитания.
– Скоро у нас не останется больше ни одного су, уедем!
– С тем, что у нас осталось, мы не проедем и ста километров дальше Парижа, – уточнил Гордон, который по крайней мере раз в жизни хотел проявить отцовское благоразумие. – Я же говорю, подожди немного, и я свяжусь с Мэнни.
– Мы можем обойтись и без него!
Стив предпочитал ни в чем не быть обязанным Мэнни.
– Если мы не найдем денег, остается только взять их где-нибудь.
– Зачем нам бесполезный риск. Я знаю, что Мэнни даст нам эти деньги.
– Когда? Позвони ему, напиши!
Их отношения часто были натянутыми. Как всякий человек действия, Стив не мог помешать себе давать советы созерцательному и слишком аморфному Гордону, или делать ему, например, такие замечания:
"Слушай, мэн! Ты слишком много пьешь... Почему?"
В самом деле, почему, потому что Стив пил лишь молоко и фруктовые соки?
– Может быть, потому, что я хотел бы все забыть, даже то, что я чернокожий, – с раздражением ответил Гордон.
Эти слова заставили Стива ощетиниться: для него это было богохульством.
Гордон был побежденным, как бы он смог найти общий язык с бунтарем? За свою жизнь он хорошо научился лишь одной вещи: сомнению. Могло статься, что в действительности именно трезвость взглядов погрузила его в пьянство. Сейчас, особенно после убийства Дженни, его больше занимала не проблема своей негритянской принадлежности, но вся жизнь, которая представлялась ему неразрешимой. Его отрыв от родной почвы, его пессимизм были абсолютными.
Стив, который пытался убедить его уехать с ним в Алжир, никак не мог понять, почему Гордон отказывался от этого и предпочитал оставаться во Франции.
– Ты кончишь тем, что попадешь в безвыходное положение. Они не будут далеко искать и засадят тебя в тюрьму! Для белых просто не существует невиновных негров!
– Во Франции это не так, – сказал Гордон.
– "Мэн"! Ты строишь себе иллюзии!
– Как раз наоборот. Но негры здесь не опасны, как в Америке. У них нет никакого основания преследовать нас.
Стив, непримиримый, как все жаждущие справедливости люди, не допускал никаких нюансов. Пропасть между черными и белыми существовала повсюду и была непреодолимой. "Орден Белых" был прав, считая его опасным.
Внезапно лицо Гордона оживилось:
– Я знаю, как поговорить с Мэнни. Слушай! Позвони ему на работу... Я узнаю, в каком часу они ждут его завтра.
– Ты не пойдешь туда! Если за ним следит полиция, то это хуже, чем ему написать или позвонить, – возразил Стив.
– Не беспокойся. Я не пойду к нему на работу. Я знаю место, где подожду его и смогу поговорить с ним под носом у полиции.
Гордон хитро улыбнулся. Этого с ним не случалось уже давно.
Они вышли на улицу. Переехали они не очень далеко. Гордон решил остаться в Латинском квартале, в котором рассчитывал быть более незаметным. Под вымышленными именами они сняли комнату в гостинице на улице де ля Арп, постояльцами которой были почти исключительно выходцы из Северной Африки и негры.
– Подожди, я пойду куплю газету, – сказал Гордон. Сообщение об убийстве де Льезака появилось накануне и сегодня утром во всех газетах, но там совершенно не говорилось о Гордоне. Было лишь сказано, что убийца скрылся и полиции не удалось его опознать. Гордон сделал из этого вывод, что речь шла о ловушке, расставленной Дебуром. Он знал, что его-то легко опознать. Или, может быть, Дебур хочет только избежать какой-либо шумихи относительно своего расследования.
Подойдя к киоску, Гордон заметил снимок Билли на первой полосе "Франс-Суар". Заголовок гигантскими буквами сообщал об убийстве известного писателя Билли Боттомуорта.
"Навесят ли они на меня и это преступление?" – в смятении подумал он.
Несколько раз за ночь Дебур звонил Кайо.
Они также ошиблись насчет Белькира. Неизвестно откуда черпая мужество и выносливость, которым могли бы позавидовать многие крепкие люди, он упорствовал в своем молчании.
В пять часов утра, так и не уснув, Дебур пришел на службу.
Кайо, менее стойкий, чем Белькир, задремал. Другой полицейский, опасаясь последовать его примеру, следил за Белькиром лишь вполглаза.
Однако Кайо сдержал свое обещание. Красивое лицо Белькира стало неузнаваемым. Он едва мог открыть глаза, он едва мог дышать. На нем оставили только брюки, и его тело также было покрыто черными кровоподтеками.
Заметив Дебура, Белькир безуспешно попытался приподнять свои опухшие веки.
– Есть ли у вас известия об Эрике? – пробормотал он хриплым голосом, который, перестав быть женским, стал похож на голос ребенка.
Кажется, участь Эрика волновала его больше, чем своя собственная.
Дебур стыдливо отвел взгляд. Чем еще, если не любовью, можно было объяснить то упорство, с каким это хрупкое создание отказывалось предать своего друга?
Он вышел из кабинета и перешел в соседний, еще пустой. Он позвонил в больницу. Эрик еще не пришел в сознание.
Допрос Белькира возобновился в шесть часов утра. В полдень он еще продолжал упорствовать и ни в чем не признался.
– Прекращайте! – решил Дебур. – Он скорее позволит себя убить, чем что-либо скажет... Есть ли новости о Шварце? – спросил он у Рейналя.
– Он сегодня с самого утра в своем кабинете вместе с Корнеллом, и с тех пор оттуда не выходили. Они даже попросили принести им туда легкий завтрак.
– Позови Канутти... пусть он даст мне знать, когда Шварц вернется домой.
Мэнни спустился в полуподвальную автостоянку, чтобы найти свою машину. Его "ягуар" был его личной игрушкой, которой мог управлять лишь он сам. У него, конечно, был шофер и парадный "шевроле", которым он пользовался лишь в исключительных обстоятельствах, но он редко вызывал шофера или машину. Чтобы чем-то занять своего шофера, он сделал из него рассыльного.
Открыв дверцу машины, он, к своему большому удивлению, увидел Гордона, скорчившегося под передним сидением. Тот, быстро поднеся палец к губам, попросил его ничего не говорить, затем жестами потребовал поскорее уехать.
Мэнни не заставил себя просить и тотчас же тронулся с места. Как обычно, он выбрал выход, который вел на улицу Колизея, всегда более свободную, чем улица ля Басти, на которой всегда были пробки. Было пять часов вечера. Он быстро доехал до Этуаль и поехал дальше по авеню Фош, чтобы добраться до Буа.
Улыбаясь, он посмотрел в зеркальце заднего вида, но Гордон по-прежнему не показывался.
– Что это ты так прячешься? – спросил Мэнни. Он еще не знал, что Льезак и Билли были убиты, Он никогда не читал газет.
– Посмотри прежде, нет ли за тобой слежки.
– Мне вовсе не надо смотреть, чтобы ответить тебе удовлетворительно.
– Ты думаешь, что сможешь от них оторваться?
– В Париже это невозможно.
– А если ты поедешь по автостраде?
– Это тоже не выход. Тогда их быстро сменят мотоциклисты... Поедем лучше ко мне. Я поставлю машину в гараж, а ты пройдешь в мою квартиру по черной лестнице, которая находится за гаражом. Я же один войду через главный вход, потому что с улицы видно все, что здесь происходит. Ну, а ты-то где был все эти дни? – спросил он затем, не сдержав любопытства. – Не я один искал тебя. За время твоего отсутствия я должен был по крайней мере четыре раза в день утешать Дороти. Но успокойся, я утешал ее по телефону.
До того, как они приехали, у них было время рассказать друг другу о своих злоключениях.
Все прошло так, как и было задумано. Гордон с облегчением нашел у Мэнни кресло, в котором он мог свободно вытянуть свои длинные ноги, затекшие от поездки в машине.
Прошло около двадцати минут после их приезда, когда они услышали звонок в дверь квартиры.
– Ты кого-то ждешь? – встревожено спросил Гордон.
– Нет. Спрячься в шкаф моей спальни, – предложил Мэнни. – Кто знает? Это, возможно, полиция.
Гордон поспешил скрыться.
– Это мсье Дебул, – доложил Кунг.
– Пусть он войдет.
Мэнни встретил его с распростертыми объятиями, с лицемерно радушным видом.
– Входите, входите! Я как раз думал о вас.
У Дебура не было настроения ломать комедию. Он без лишних предисловий перешел к сути дела и после краткого рассказа об убийстве Билли сказал, что они нашли на месте преступления принадлежащие ему волосы и запонку.
– Я предполагаю, что вы снова арестуете меня?
– Нет. Напротив, я приехал, чтобы принести вам свои извинения, – с усилием проговорил Дебур, опуская глаза, чтобы скрыть свое смущение. – Очевидно, что речь идет об инсценировке, осуществленной Эриком Дюшмэном... Нам остается лишь узнать, по чьему приказанию... Могу я задать вам еще один вопрос? Возможно, кто-то случайно знал, что вы хотели увидеть господина Боттомуорта?
– Нет, никто, – ответил Мэнни.
– Тогда все, благодарю вас.
Дебур повернулся к двери.
– Естественно, – прибавил он, не оборачиваясь, – я с этого момента прекращаю слежку за вами... Отныне она бесполезна.
Подойдя к двери, он внезапно обернулся:
– Если вы что-то узнаете о своем друге Гордоне Сандерсе, скажите ему, что я уверен: он, как и вы, стал жертвой махинации. Я хотел бы его видеть, чтобы знать, как все точно произошло. Это могло бы дать нам ориентиры...
Как только он ушел, Гордон вновь появился в гостиной. Он все слышал. Еще опасаясь, они вместе подошли к окну. Дебур сдержал слово. Машина Канутти уехала вслед за его машиной.
– Мы сейчас выпьем за это! Гордон! Думаю, что знаю, кто этот проклятый ублюдок, который вовлек нас в это дело! – воскликнул Мэнни с хищным огоньком в глазах.
Дороти ждала в Орли объявления о самолете, который должен был увезти ее в Нью-Йорк. Покидая Париж, она неотрывно думала о Гордоне. "Что такого она сделала, чтобы ему разонравиться?" – спрашивала она себя со смешанным чувством печали и жгучей обиды, ибо считала себя причиной исчезновения Гордона. Однако все между ними произошло так быстро, так хорошо! А Дороти была из тех женщин, кто в данном случае не ошибается.
Она направилась к бару, когда вдруг, на расстоянии пятидесяти метров, как ей показалось, она заметила Корнелла. Это действительно был он. Его сопровождала женщина с платиновыми волосами, в большой шляпе и огромных очках с дымчатыми стеклами. Однако тут же она увидела их со спины, так как Корнелл и его спутница направлялись к проходу на посадку на самолеты внутренних рейсов, отправлявшихся на Корсику.
Дороти поспешила за ними.
Услышав свое имя, Корнелл обернулся, но женщина продолжала идти вперед и поднялась по лестнице, ведущей в зал вылета.
– Ну, маленький скрытник! – пошутила Дороти, догнав Корнелла. – Увозишь своих любовниц в отпуск, но не желаешь представить их своим друзьям?
– Галантные приключения не в моем вкусе, – надменно и обиженно сказал Корнелл. – Это моя жена.
– Да позови же ее, чтобы я могла с ней познакомиться! – настаивала Дороти.
Корнелл, смущенный, покрутил пальцем у виска:
– Она... умственно... понимаете?.. Она болезненно боится людей... Извините меня, но неосторожно оставлять ее одну.
Он поспешил с холодной вежливостью пожать ей руку и побежал по лестнице, ускользнув таким образом от коварных вопросов, которые Дороти готовилась ему задать.
Дороти разочарованно пожала плечами и вновь пошла к бару. Она посмотрела на свои часы и, увидев, что у нее еще было немного времени, решила в последний раз позвонить Мэнни, чтобы узнать, не было ли за это время известий о Гордоне.
Мэнни принес портфель, открыл его и положил туда три пистолета и обоймы, затем закрыл портфель.
– Черт возьми! Моих наличных денег едва хватит для твоего сына, – предупредил он.
Он исчез в спальне и через несколько мгновений вернулся, победно размахивая пачкой чековых книжек и кредитных карточек.
– Я боялся, что забыл их в своем кабинете. С этим у нас не будет никаких проблем!
Гордон взял с этажерки несколько книг, вновь открыл портфель и положил их на пистолеты.
– Месье берет с собой чтиво? – пошутил Мэнни.
– Это не для чтения, а для маскировки этого арсенала.
– Зачем? Там, куда мы едем, не надо проходить таможню! – сказал Мэнни, заливаясь смехом.
Его прервал телефонный звонок. Кунг пришел доложить, что звонила Дороти.
– Снова? – проворчал Мэнни. – Она ищет тебя, Гордон. Было бы любезно с твоей стороны, чтобы ты ей ответил.
– Пожалуйста, скажи ей, что ты еще ничего обо мне не знаешь, – умоляюще сказал Гордон. – Я напишу ей через несколько дней и все объясню.
– Хорошо, – согласился Мэнни, беря трубку.
– Мэнни? Я через несколько минут сажусь в самолет. Ничего нового о Гордоне?
– Увы, нет, старушка! Но как только я что-нибудь узнаю, то позвоню тебе в Нью-Йорк, обещаю! Ты скоро улетаешь?
– Я жду объявления о посадке с минуты на минуту.
– Жаль! Я буду в Орли примерно через час. Я мог бы подарить тебе прощальный поцелуй.
– Ты тоже летишь?
– Да... деловая поездка на Корсику.
– На Корсику? Это совпадение! Я только что встретила Корнелла, который тоже улетает на Корсику.
– Это не совпадение, это дело, которое мы вместе должны уладить.
– Он был со своей женой, но даже не захотел мне ее представить. Насколько я поняла, она немного не в себе и ему не хочется выставлять ее напоказ... Ты скажешь, что я сумасшедшая, но издалека она мне напомнила...
Внезапно связь прервалась.
Мэнни не придал этому особого значения. Разумеется, услышав объявление о посадке на свой самолет, она была вынуждена прервать болтовню.
Какой-то мужчина загораживал своей широкой фигурой вход в кабинку, где находилась Дороти. В самой кабинке другой мужчина, примерно пятидесяти лет, лицо которого, за исключением ямочки на подбородке, было лишено всякого выражения, зажав одной рукой рот Дороти, другой изо всех сил тянул к себе тяжелую цепочку ее колье.
Дороти чуть слышно застонала, но этот звук потонул в шуме просторного зала Орли. Несколько мгновений она еще сопротивлялась, но как зверь, попавший в ловушку, застыв на месте. Она в отчаянном усилии изогнула тело, чтобы обернуться и увидеть лицо напавшего, чтобы перед смертью понять, почему ее убивают. Ей казалось, что вместе с криками она проглотила большой камень, который был подвешен к ее колье. Затем внезапно, как сломанная кукла, она безжизненно опустила руки, а голова безвольно склонилась на грудь.
Мужчина усадил ее на сиденье, снял телефонную трубку и вложил ей в руку. Сидя, прислонясь плечом к стенке кабины, склонив голову к трубке, Дороти, казалось, продолжала говорить по телефону.
Убийца посмотрел на человека, стоявшего у кабинки. Тот сделал рму знак подождать, пока мимо не пройдет какая-то пара. Затем оба мужчины быстро удалились, каждый в свою сторону.
Множество людей проходили мимо кабинки, ничего не замечая. Через какое-то время тело Дороти соскользнуло с сиденья и упало на пол. Тогда несколько человек остановились, из любопытства или от удивления, но вскоре они испугались. Прошло больше минуты, прежде чем один из них осмелился подойти к кабинке. У Дороти еще сохранялось на лице удивленное выражение.
Неожиданно лицо Мэнни помрачнело. Размышляя об этом, он находил все более странным, что Дороти повесила трубку, ничего ему не сказав, пусть даже торопливого "До свидания!".
– Быстро едем в Орли! – решил он.
– Мне надо предупредить сына, чтобы он мог меня где-нибудь встретить и чтобы я передал ему деньги на поездку, – настаивал Гордон.
– Сейчас же позвони ему! Пусть он едет прямо в Орли и ждет нас на том месте, где все встречаются.
– Я предупреждаю, что он хочет улететь не на Корсику, а в Алжир! – уточнил Гордон.
– Мы там найдем ему подходящее судно... Так его будет труднее обнаружить с его фальшивым паспортом, чем если бы он садился в Париже или Марселе... К тому же, он сможет в случае необходимости помочь нам... Как ты думаешь? – сказал Мэнни, сообщнически ему подмигивая.
Гордон поспешно стал набирать номер гостиницы.
– Комнату номер двадцать, пожалуйста, – попросил он.
Он ждал соединения, когда вдруг повернулся к Мэнни.
– Может быть, это еще одно совпадение, но теперь я припоминаю, что в последнее время Дженни как раз читала путеводитель по Корсике.