«Джоконда» Мценского уезда

— Подрался с собутыльниками, не иначе.

— Да какие собутыльники! Он всегда пил один. Скорее всего, напали с целью ограбления.

— На Васю с целью ограбления? Что у него брать-то? Тем более перед зарплатой.

— А почем грабители знают, что он без денег?

— Я все-таки не понимаю, зачем было так избивать. Ну нету денег — и отпусти человека.

— Говорю вам, пьянка всему виной.

— При чем здесь пьянка? Из милиции сообщили, что он трезвый был.

— Откуда они знают?

— Ну здрассьте! Анализы-то на что? Кровь на алкоголь и все прочее. Это в первую очередь в больницах проверяют, чтобы реакции какой-нибудь ненужной на лекарства не было.

Так сотрудники судили и рядили на все лады, а меня опять к себе вызвал Си-Си.

На нашего директора просто жалко было смотреть. Неприятности последних дней заметно пошатнули его душевное здоровье. Да и физическое тоже. Всегда энергичный и бодрый Си-Си потерял свои жизнерадостные краски, как-то потускнел и даже посерел.

— Серафима, э-э-э… Ты у нас уже была представителем, так сказать, общественности. Надо, детка, еще раз потрудиться. Пожалуйста, поезжай к Васе домой, вырази поддержку и сочувствие коллектива. Заодно жене зарплату передашь. Полагаю, деньги им сейчас очень нужны. Ну и порасспроси, как он себя чувствует. Что можно приносить в больницу.

А я, признаться, даже никогда и не задумывалась над тем, есть ли у Васи семья. Фактически о нем мало что было известно. Жил себе и жил, работал, выпивал, шутил неуклюже. Ничего особенного о себе не рассказывал. Да, пожалуй, никто и не интересовался. Вот и выходит, что пока не случится несчастье, никому ни до кого нет дела.

Я приблизительно знала, где живет плотник. Он как-то в разговоре упоминал. Окраина города, частный сектор, короче, у черта на рогах. Но ничего не поделаешь — надо так надо. Я засунула поглубже в карман конвертик со скромной Васиной зарплатой и тронулась в путь.

Район, где согласно адресу проживал несчастный Василий, почему-то именовался в народе «графскими развалинами». Десятка три домишек частной постройки теснилось на обрывистом берегу реки. Небольшие огородики пестрыми лоскутами сползали с обрыва прямо в реку. Согласно всем законам физики все содержимое этих огородов давно должно было свалиться в воду, но тем не менее каждое лето там что-то буйно цвело и колосились. Кособокие, вросшие в землю избушки, убогие дворики с каким-то хламом и непременным дощатым одноместным строением — туалетом «а-ля рюсс», фрагменты потемневшей от времени, удивительной по красоте деревянной резьбы, сохранившейся с незапамятных времен, — таков был облик «графских развалин». Какой граф здесь жил и почему он все развалил, об этом история умалчивала. Во дворе нужного мне дома копошилась худощавая женщина с измученным лицом и потухшими глазами. Как оказалось, это и была Васина жена. Она молча приняла мое соболезнование по поводу случившегося, кивая головой и промакивая тряпицей слезы. Я уже было собралась идти восвояси, как вдруг в сенях дома послышался грохот, затем стон, и женщина опрометью кинулась внутрь. Через мгновение она снова появилась в дверях и срывающимся голосом попросила:

— Пожалуйста, помогите! Мне одной ее не поднять.

В узких и темных сенях на боку лежала инвалидная коляска, а в коляске был человек. Не помню как, но вдвоем мы подняли тяжелую металлическую конструкцию, и она встала на колесики.

— Таточка, что же ты так неосторожно. Зачем поехала сама? Я ведь предупреждала, что порог высокий. Хорошо еще, не убилась. Нигде не больно? — Васина жена говорила таким тоном, каким разговаривают с маленькими несмышлеными детьми.

Девушке, а в коляске сидела именно девушка, на вид было лет шестнадцать-семнадцать. Она что-то бессвязно бормотала и улыбалась доброй улыбкой. Вдруг я заметила на ее руке кровь.

— Она, кажется, поранилась. Надо промыть и перевязать. Давайте я вам помогу.

Мы вкатили коляску в бедно обставленную комнату. Хозяйка достала с полки пузырек йода, бинт и стала неловко перевязывать девушке руку.

— Думала, наверное, что отец пришел. Она его всегда встречает. Вот и не утерпела. Сколько я просила Васю сбить этот порог, — торопливо и как бы извиняясь, объясняла женщина. Закончив перевязку, она робко сказала: — Вы извините, что пришлось вас обременить. Может, чаю с нами выпьете?

Я немедленно согласилась. Ну не могла я просто так повернуться и уйти от этих двух несчастных женщин.

Чайник запыхтел на плите, и Рая, так, оказалось, звали Васину жену, достала из кухонного шкафчика неожиданно изящные чашки ленинградского фарфора, глубокого синего цвета с золотой ручной росписью.

— Остатки былой роскоши, — ее усмешка была грустной, — мы ведь не всегда так убого жили.

И постепенно, разговорившись, она поведала старую как мир историю.

В шумном столичном городе жила молодая и счастливая семья. От родителей им досталась хоть и небольшая, но приличная квартирка в центре. Муж Вася имел хорошую профессию, был толковым и уважаемым специалистом в своей области. Жена тоже работала. Все шло хорошо. И вдруг как гром среди ясного неба: их долгожданный первенец, их девочка родилась с тяжелым поражением нервной системы. Рае пришлось уйти с работы, чтобы хоть как-то попытаться спасти ребенка. Начались больницы, процедуры, бессонные ночи и расходы, расходы… Первым, как обычно это бывает, не выдержал мужчина. Он все чаще стал приходить под хмельком. На следующий день мучился угрызениями совести и снова глушил их водкой. Пагубная зависимость развивалась очень быстро. Все внимание жены занимал ребенок, и когда она заметила, что Вася окончательно скатился в алкогольную пропасть, уже было поздно. На работе начались неприятности. В конце концов ему предложили уволиться. Поначалу он еще находил кой-какой приработок, и семья держалась на плаву. Но и этому пришел конец. Долги росли с каждым днем. Сначала они продали квартиру и перебрались в комнату. Но и эти деньги кончились. И тут Рая вспомнила про свою одинокую двоюродную тетю, которая жила в провинции и имела свой домишко. Она написала тете письмо с отчаянной просьбой о помощи. К сожалению, единственное, что могла предложить старая родственница, — это переехать жить к ней. Комната ушла за долги, как и все другое нажитое добро, а Вася с женой и дочкой оказались в нашем городе. Несколько лет назад тетя умерла, и Рая осталась один на один со своей бедой. Они едва сводили концы с концами. Дочери нужно было делать очередную операцию, требовались деньги, но Вася зарабатывал гроши. Последние надежды таяли.

— А тут еще это несчастье с Васей. Все одно к одному. Но вы не подумайте, я не жалуюсь, — вдруг спохватилась Рая, — ничего, справимся. Нам не привыкать.

— Скажите, а раньше он попадал в такие передряги? Я имею в виду драки, ссоры… Он вообще вспыльчивый?

— Вася-то? Да что вы! Он хоть трезвый, хоть пьяный — мухи не обидит. Да и не был он пьяным. До этого действительно дня три пил. — Женщина смутилась. — А потом проспался, пришел в себя. Пойду, говорит, на деловую встречу. Ушел — и вот что получилось.

— А с кем он должен был встретиться?

— Не знаю. Вообще-то у него не очень много знакомых, тем более друзей. Так, все больше соседи. Что за деловая встреча, ума не приложу.

Рая вдруг оживилась:

— Вы знаете, с месяц назад пришел с работы такой возбужденный, веселый. Все, сказал, кончились наши беды. Ничего пока не скажу, да и знать тебе это незачем, а только скоро у нас будут деньги. И не просто деньги, а очень большие. Вернемся на родину, квартиру купим удобную, светлую. Таточке операцию сделаем. А летом повезем ее за границу к морю. Я, конечно, не поверила. Где он такие деньги возьмет? Столько сразу ни на одной работе не заработать. Разве что нефтяную скважину найти. А он все свое твердит, мол, не переживай, как сказал, так и будет. Целый месяц словно не в себе был. Видите, чем все закончилось. Может, его в дурное дело втравили?

Рая снова заплакала.

Мы еще немножко посидели, повздыхали. Я попросила Раю перезвонить, как только Вася придет в себя, и выразила надежду, что все обойдется. Только это и можно сказать в подобной ситуации.

Настроение у меня, откровенно говоря, было не ахти. Подобные встречи оптимизма не добавляют. Вот спешат мимо меня люди по своим делам. И лица вроде у всех равнодушные. А на самом деле, может быть, у каждого за душой грустная история. «Я шел, печаль свою сопровождая…» Вот так-то!

Людской ручеек запнулся о перекресток, на секунду вспенился на красном сигнале светофора, а дальше началась любимая народная забава «перехитри автомобиль». В Европе, говорят, люди покорно ждут зеленого огонька, даже если улица абсолютно пустынна. Глупые потому что, и жизнь у них скучная, пресная. Никакого адреналина. То ли дело у нас! И крови-то нет, просто один адреналин в жилах.

Мимо меня проплыл знакомый «Икарус», или «Икариус», как называла его уборщица тетя Маша. На его борту красовалась уже новая надпись: «В Израиль!»

Следовало понимать, что это техническое чудо времен Совета экономической взаимопомощи уже вернулось из Египта и теперь бодро «намылилось» в Израиль.

Ну что, в Израиле тоже тепло и тоже море. Там много хороших врачей, и Таточке обязательно бы сделали удачную операцию. Но хорошим врачам надо платить хорошие деньги. Деньги… Вася говорил жене, что скоро раздобудет много денег. Как это может увязываться с некоторыми вскрывшимися обстоятельствами их прошлой жизни? Постой, Сима, ну-ка подумай хорошенько еще раз.

Есть такая детская головоломка — составление картинок из пазлов — неровных цветных картонных кусочков. Очень, кстати, популярна у современной малышни. Да и взрослые не брезгуют. По сути дела, та же мозаика. И надо сказать, что сложить ее правильно весьма непросто. Однако в коробочке с фрагментами всегда есть подсказка — типографское изображение того, что в результате сборки должно получиться. Скажем, гривастый конь. Или кролики на лужайке. Или сцена из любимого мультика. У меня такой подсказки нет. Несколько пазлов сцепились между собой, и я пока не понимаю, что изображено на цветном картоне — лошадиное копыто или край платья сказочной принцессы.

Ночь без сна мне опять была обеспечена. Тем более после двенадцати завыла соседская «собака Баскервилей». Господи боже ж ты мой, это не подъезд, а просто пыточная камера какая-то. Или, может, все-таки возраст уже? Возраст и нервы. Мне вспомнилась общага студенческой поры. С койкоместами была напряженка, поэтому желанный ордер на вселение получали только активисты и отличники. Перепало и мне. Мое спальное место было тринадцатым в зале для самостоятельных занятий, приспособленном под жилье. Кровать стояла прямо у двери. Над дверью висела лампочка, которая ночью никогда не выключалась. Что-то вроде коллективного ночника. А за стеной жили веселые ребята с режиссерского. Когда они учились — не знаю. Но оттягивались ночью, вроде моих теперешних соседей. По полной программе магнитофоном, гитарой, подозрительным стеклянным звоном и хоровым пением. Но гулянки режиссеров мне были до лампочки. И горящая лампочка над кроватью до лампочки. Я опускала голову на подушку и на счет «три» засыпала. Вот что значит юность и крепкие нервы. На ум невесть откуда пришло четверостишье:

Ищу таблетку. Грустно мне. Луна с землей играет в прятки. Час ночи. Я в своей стране, А значит, в жизни все в порядке.

Ну конечно, все в порядке. Раз воет собака, значит, я не на Марсе и не на том свете, а у себя дома. И отсутствие денег — пустяки. И проблемы на работе — пустяки. Главное — здоровье и любовь, здоровье и любовь, твержу я, засыпая. А зло непременно будет наказано. Как в любой сказке.

На следующий день ближе к вечеру в нашем кабинете раздался телефонный звонок.

— Сима, это тебя. Приятный мужской баритон. — Леночка игриво покачала головой, дескать, вот вам и тихоня. А самой на работу мужчины звонят.

В самом деле, у нас в галерее мужчин заметный недокомплект, а потому каждый новый представитель сильного пола вызывает легкий ажиотаж и нездоровое любопытство. В трубке перекатывался морскими камешками спокойный голос Бориса. Впрочем, не совсем спокойный. Хотя легкий жар и кинулся мне в голову, тревожные нотки я все же уловила.

— Серафима, ты сегодня не дежуришь? Тогда я буду ровно в семь. Да не волнуйся, в галерею не зайду, если ты не велишь. Встречу у ворот. Есть разговор. И кроме того, я просто хочу тебя видеть. Вот это во-первых. А разговор во-вторых.

Когда закончился рабочий день, я не маялась и не обмирала у крыльца, как тогда, в первое наше свидание. Честное слово, я сделалась вдруг такой спокойной и уверенной. Уверенной, что он непременно будет и даже не опоздает. И действительно, в семь вечера Борис у наших ворот стоял, «как рекрут на часах». Джинсы, легкая куртка, запах хорошего одеколона, а в руке — боже правый! — крошечный букетик. Ландыши! Да где же он их взял? Вроде еще не сезон. Цветочки были свежие, упругие, словно со старой поздравительной открытки, которая хранилась на полке между книг. Да, это уже заявка на победу, как говорил мой дядька Степан, большой любитель шахмат.

Мы медленно пошли вдоль реки, и я утопила свой нос в душистом цветочном облачке. Как давно я не держала в руках ландыши, даже успела забыть их запах. Все-таки что бы ни говорили про этот цветочный аромат: и не модный-то он, и слишком прямолинейный, и духи «Серебристый ландыш» были в разряде дешевеньких, а кружит голову, и ничего с этим нельзя поделать. Плевала матушка-природа на модные тенденции и выверты парижских парфюмеров. Просто каждую весну родятся в лесу нежные гирлянды крошечных белых колокольчиков, и волшебство повторяется. Как сто, как тысячу лет назад.

Сквозь пелену моих весенних грез настойчиво пробился голос Бориса:

— В общем, с этим Толяном ситуация такая. Парень, как ты и думала, из братков. Проходит у нас по одной группировке. Вернее, проходил.

— Раскаялся, что ли?

— Если бы! Толян, как бы это сказать помягче, отправился за своей подружкой.

— Что-что?! Тоже умер?

— Представь себе. У меня в милиции работает приятель. Это как раз его тема. Я ему обсказал и про Олю, и про Толяна, и про возможное отравление. Ребята заинтересовались, решили с парнем на всякий случай потолковать. Тем более что он — их клиент. Пришли на квартиру — и в самый раз! Короче, Толян на полу без признаков жизни. Рядом — шприц. Передозировка, одним словом. Вот такие дела.

Я с силой схватила Бориса за руку:

— Так ведь это убийство! Боря, миленький, его убили. Я уверена. Знаешь, как он испугался, когда узнал про отравление? И боялся он того, кто дал ему эту помаду.

— Эй, Сима, полегче! С чего ты так решила? Обычный наркоман. Они каждый день от передозировки и грязных наркотиков загибаются.

— Я чувствую, что тут не просто передозировка. Пусть твой приятель все-таки разберется как следует. Надо с друзьями Толяна, с родственниками поговорить. А вдруг выяснится, что он вовсе и не был наркоманом.

— Ну даже если и не был. Может, решил попробовать. У каждого наркомана случается первый раз.

— И сразу передозировка? Ой, нет, здесь что-то не то. — Меня аж затрясло от волнения.

— Знаешь, сыскари не любят, когда их учат, как проводить следственные действия.

— Боря, а ты аккуратненько. Ведь было же отравление, я не придумала.

— Да что ты так распереживалась? Ладно, спрошу я, спрошу, если тебя это успокоит. — Борис старался сохранить равнодушный и даже насмешливый вид, но было видно, что мои слова его задели.

Мы шли по дорожке, которая петляла среди зарослей ивняка, повторяя изгибы реки. Здесь особенно чувствовалась полная и окончательная победа весны.

Несмотря на вечернее время, солнце было еще ярким и припекало почти как летом.

Трава зеленела вовсю. Там и сям, словно стайки вылупившихся цыплят, весело желтели одуванчики и цветы мать-и-мачехи. От реки еще тянуло зимней прохладой, однако лед почти сошел. Темная высокая вода подтопила берег, но вербы, хотя и утонувшие до нижних веток, весело трясли длинными сережками. В природе был такой покой, такое благорастворение, что я на секунду забыла и о кражах, и об убийствах, и о своих подозрениях.

Тропинка круто вильнула в сторону, вывела нас на проезжую дорогу и оборвалась. Все, весенняя пастораль закончилась. Пейзане и пейзанки могут снять костюмы. Всем спасибо! За дорогой начинался город. Пусть небольшой, но, как все города, полный стрессов и опасностей. И словно его полпреды, сновали по дороге автомобили, отравляя весенний воздух бензиновой вонью. Может, и правда забыть обо всем и захлопнуть створки своего маленького мирка? Вернуться к альбомам, картинам, книгам. К мечтам и воспоминаниям. Только я знала, что уже не получится. Одним словом, «Ос-тапа понесло».

Так было всегда. В детстве я обожала страшные сказки. Чем страшней, тем интересней. А главное — в самые сладостно-жуткие минуты в душе жила твердая уверенность, что Баба-яга будет в конце концов посрамлена и добрый молодец непременно спасет царевну. Теперь у меня такой уверенности нет. Да и злодеи нынче пострашней прежних. Но остановиться, как и в детстве, не могу, пока не дочитаю сказку до конца. Хотя по-прежнему боюсь до дрожи в коленках.

Через час я уже сидела на кухне одна и разбалтывала ложкой остывший чай. Что ж, ты этого хотел, Жорж Данден! — как писал классик. Не надо было так откровенно пугаться в прошлый раз, когда Борис сделал попытку остаться. Зато теперь он даже не попытался зайти. Правда, букетик ранних ландышей благоухал в маленькой хрустальной вазе и немного скрашивал одинокий вечер. Но если конфетно-букетная стадия слишком затянется, то мужские нервы могут и не выдержать. Ну и пусть, угрюмо думала я. Однако настроение было отвратительным. Свидание, на которое втайне возлагались большие надежды, практически не состоялось. Распутывание замысловатых узелков не продвинулось ни на шаг. Соседская собака опять выла. Денег до зарплаты не хватит. Да еще в домах в порядке сумасшествия до сих пор работало паровое отопление, хотя на улице уже несколько дней было плюс девятнадцать. Невыносимая духота донимала до обморока, раскрытые окна облегчения не приносили. Вот сиди теперь одна в этой духовке, пей холодный чай и думай, что делать дальше. Чтобы успокоиться, я стала мысленно разматывать серенький, потертый от частого употребления свиток, на котором совершенно неубедительно были начертаны унылые сентенции типа: «что ни делается — все к лучшему», «не было бы счастья, да несчастье помогло», «нет худа без добра» — и тому подобные. Но сквозь невнятный лепет житейской мудрости огненными письменами сама собой высвечивалась энергичная фраза «жизнь — говно!». Именно так любила выражаться Зойка после очередного личного кораблекрушения.

Все, так нельзя! Уныние — смертный грех. Попробуем рассмотреть ситуацию еще раз. Вдруг что-то и нарисуется.

— Муся, иди сюда, поболтаем.

Кошка обнадеживающе потерлась о мою ногу. Я стала неторопливо излагать, поглаживая дымчатую шерстку. Итак, с чего все началось? В последний день выставки в музее произошла странная кража картины. Следствие по краже или зашло в тупик, или милиция решила особо не напрягаться. В самом деле, это же не убийство. Подумаешь, «подвисла» очередная кража. Они и так висят целыми гирляндами, особенно квартирные. Правоохранительные органы к таким вещам относятся философски. Во всяком случае, к нам в галерею больше никто с вопросами не приходил. Ладно, оставим эту тему и двинемся дальше. Что там у нас? Ах да! Смотрительница зала Оля выясняет отношения с неизвестным мужчиной. Через несколько дней она прямо в зале умирает, якобы от сердечной недостаточности. А на самом деле ее очень хитрым способом отравили, и яд девушке передал неожиданно возникший воздыхатель (при слове «воздыхатель» я вспомнила бритый затылок Толяна). Судя по всему, по чьей-то просьбе. Вскоре после встречи со мной Толян сам отправился к праотцам при весьма подозрительных обстоятельствах. В это же время плотник Вася идет, по словам жены, на какое-то деловое свидание, которое заканчивается для него плачевно. Вася в больнице и до сих пор без сознания. Связаны ли все эти события между собой? Или просто в нашей «картинке», как в точке «икс», случайно пересеклись несколько самостоятельных графиков? А внешне ситуация выглядит вполне безобидно и никакого ажиотажа не вызывает. Словно пожар на торфяниках: внутри уже вовсю полыхает губительный огонь, а на поверхности только легкий дымок. Да и с чего бы ему быть, ажиотажу? Обо всех странных совпадениях знают только три человека, кстати, совсем не те, кто ведет следствие. А еще кое о чем — только я одна. И обнародовать эти сведения пока не собираюсь. И как при таком раскладе поступить дальше?

— А не позвонить ли Валюле? — вкрадчиво промурлыкала Муся.

Или это я сама подумала? В комнате посвежело. Я посидела еще с полчасика. Глаза стали откровенно слипаться. Зашелестел уже знакомый свиток мудрости и выдал очередную аксиому насчет утра, которое вечера мудренее.

Спать! Завтра непременно позвоню Валюле. Муся недовольно повела усами:

— А про Бориса? — Мяуканье было требовательным и обиженным.

— Что про Бориса? — Я с деланым равнодушием стала разбирать постель.

— Поговорить и вообще… Как ты себе представляешь ваши дальнейшие отношения?

Маленькая клетчатая думочка нечаянно вырвалась из рук и упала рядом с кошкой. Все, разговор закончен!

На следующий день в музее никого не убили и не ограбили. Нечистой силы тоже не наблюдалось. И ко мне никто не приходил. Я провела несколько экскурсий, а оставшееся время занималась новыми поступлениями. Нам по случаю кое-что перепало от местного мецената.

Уже поздно вечером, дома, я села перед телефоном и не без удовольствия набрала ленинградский код и номер. Это не оговорка. Они для меня так и остались ленинградскими. Конечно, звонок Валюле пробьет брешь в моем и без того хиленьком кошельке, но что же поделать? Неприлично заказывать за счет абонента, хотя Валюля и состоятельная женщина. Ничего, потерплю. И потом, как известно, голодание даже лечит. А с Валюлей я давно не разговаривала. Должны же и у меня быть маленькие радости.

Трубку на том конце сняли на удивление быстро. В телефоне хрюкало и скрипело, слышимость была ужасная, но я сразу узнала знакомый голос с веселыми интонациями. Я бы его узнала из тысячи. Это был голос моей юности.

Мне повезло. Я училась в Питере, тогда еще Ленинграде. Учиться на искусствоведческом факультете в городе, который под завязку набит шедеврами и сам по себе шедевр, — это ли не удача? Валюля была моей студенческой подругой. Самой лучшей. Я тянула общежитскую лямку, а она — коренная ленинградка, интеллигентка в пятом поколении — жила с родителями в огромной квартире на Васильевском. Но это не мешало нам почти все время проводить вместе. Яркой, энергичной и при этом удивительно женственной Валюле все удавалось: учеба, вечеринки, романы с курсантами мореходки, занятия в студенческом театре. Про таких говорят, что они богом поцелованы. После занятий мы забегали в общагу, бросали портфели и отправлялись в бесконечное путешествие по городу. Чего только не происходило во время этих вояжей! К счастью, приключения были по большей части безобидными и веселыми.

После окончания университета я вернулась в свой город и начала работать в картинной галерее. А Валюля еще во время учебы вышла замуж за молодого, но очень успешного предпринимателя и осталась в Петербурге. Прощаясь, мы проливали друг другу на грудь горькие слезы. Особенно тосковала я. Вся моя жизнь разделилась на «до» и «после». «До» — это беззаботный веселый мир. Все было там: смех, любовь, ежедневные открытия, сердечные тайны, провалы и взлеты. И юность! И восхитительное чувство свободы и надежды, помноженное на постоянное ожидание чуда.

А после… Ну что после? Жизнь как она есть. Поначалу мы с Валюлей почти каждый день писали друг другу, часто перезванивались. Раза два мне удалось даже вырваться к ней в гости. Но время шло. У каждой была своя судьба и свои заботы. Постепенно наше общение свелось к поздравительным открыткам. Но память о Валюле как символе моих студенческих лет постоянно жила в душе, в самом заветном ее уголке. Последние годы Валюля занималась научными изысканиями, много работала в художественных архивах. А потому я сильно рассчитывала на ее помощь.

— Симчик, привет! Рада тебя слышать. Как ты живешь, как дела? Не болеешь? Что там ваша распрекрасная галерея? Ты еще не директор? — Валюля в своем репертуаре. Сто вопросов в минуту.

— Да все нормально. Я тебе вообще-то по делу звоню.

— Догадываюсь. А просто так подруге позвонить слабо?

Конечно, слабо, учитывая цены на междугородные телефонные услуги. Но Валюле это знать ни к чему, не хватало еще жаловаться на нищету.

— Валечка, ты же знаешь, что я всегда о тебе помню. Работы выше головы, времени не хватает.

— Ладно, не оправдывайся. Рассказывай, что там у тебя.

— Валь, пожалуйста, поройся в архивах. Может, найдешь какие-нибудь материалы о художнике Старицком. Да, да, Ста-риц-ком, — из-за треска в трубке фамилию пришлось прокричать по слогам. — Я сама ничего не смогла откопать, а мне очень нужно. Век? Предположительно девятнадцатый — начало двадцатого. Скорей всего, из Москвы.

— Хорошо, поищу. Вроде я что-то такое уже встречала.

Вот и отлично! Если Валюля пообещала, то обязательно раскопает все, что можно.

Мы еще немножко поболтали. На прощание студенческая подруга предупредила, что в следующий раз позвонит сама. Может, догадывается о моих финансовых проблемах?

Только подумала, что давненько не виделась с Зойкой, как она сама нарисовалась в галерее. Пришла, плюхнула на стол пакет кефира, посмотрела подозрительно:

— Жива?

— Что мне сделается?

— Не знаю, не знаю… С тебя станется. Розыски свои прекратила?

Я отвела глаза и быстренько переменила тему:

— Что нового? Куда на этот раз меня собралась втянуть?

— Никуда, очень нужно! Так просто… Пообщаться, погулять.

— И в какую сторону мы сегодня будем гулять? Сознавайся сразу.

— Что ты, Сима, ей-богу! В самом деле, просто погулять. На площади такой шикарный магазин открыли. Настоящий бутик. Для богатых.

— А я здесь при чем? Сама говоришь — для богатых.

— Надо же когда-то начинать. Учти, Сима, мысль материальна. Чего человек хочет очень сильно, то и получает.

Я вспомнила про французские туфли и только вздохнула.

Да, бутик в самом деле был хоть куда. Стеклянные двери, оборудованные фотоэлементами, гостеприимно разъехались и пропустили нас в светлый прохладный зал. Спокойная музыка умиротворяла, индифферентно-приветливые девушки, почти по-столичному длинноногие, вежливо улыбались редким покупателям. Мрамор, зеркала, дорогая кожаная мебель. На приличном расстоянии друг от друга расположились стойки с одеждой. Вроде даже не магазин, а так — зал для отдыха. Продавщицы, было, засуетились, но, быстро определив толщину наших кошельков, успокоились и разбрелись по своим углам. Такие зеваки были неизбежным злом, с которым волей-неволей им приходилось мириться.

Один зал назывался «Бенеттон», а второй — «Труссарди». Полные благоговейного трепета, мы приблизились к товарной стойке. Вот он, снобизм в чистом виде! На плечиках висели какие-то мятые маечки, линялые джемпера с вытянутыми рукавами и бесформенные пиджаки. Одно хорошо — все вполне экологично: лен, хлопок, в крайнем случае вискоза. Никакой синтетики. И цвет подходящий: бежевый, серый, нежно-розовый. Все скромненько. Ох и любят себя европейцы! Потеть в химии и трещать электричеством не хотят. Зато цифры на ценниках обескураживали. Казалось, в них по ошибке вписали по меньшей мере два лишних знака. Хоть убейте меня, я ничего не понимала.

Зойка, напротив, впала в транс и шарила влюбленными глазами по стойке с товаром:

— Сима, ты посмотри! Вот что значит фирма. Шик, стиль — обалдеть!

— Это же просто секонд-хенд какой-то. Только почище.

— С ума сошла! Настоящий прет-а-порте.

— Зоя, я в воскресенье на развалах не хуже «прет-а-порте» найду. Постираешь хорошенько — будет «от кутюр».

— О чем с тобой разговаривать! — подруга возмутилась до глубины души. — Как была провинциалкой, так ею и помрешь.

Что поделать? Не дано. Неожиданно вспомнилась сказка о голом короле. Я и есть тот малыш, который кричит, что король голый. И выхожу при этом полной дурой, с которой и водиться-то неприлично.

Мы еще полюбовались на товары в отделе подарков — зайчики, по виду стеклянные, стоимостью 15 тысяч рэ, ремни по 10 тысяч (я бы по своей глупости больше сотни не дала), — пробежались по залу элитной парфюмерии и под презрительные взгляды персонала выкатились на улицу. И как такие магазины выживают? Где он, покупательский ажиотаж? Никто не расхватывает стильные бумазейные кофточки по четыре «штуки» каждая. А может, придут два-три денежных покупателя и сразу обеспечивают дневную выручку? Ну и благородная просветительская работа. Такие флагманы капитализма словно миссионеры в людоедском племени. Кто-то же должен прививать вкус к богатству и красивой жизни. Кто-то же должен нас, темных, приобщать к высокой моде. Вот и стараются, бедняжки. Еще небось и в ущерб себе. Но Зойке я свои соображения выкладывать не стала. Она в эйфории, не буду своим злопыхательством портить праздник.

Вечером позвонила Рая. Вася наконец-то пришел в себя и даже успел немного пообщаться с женой. Из милиции к плотнику пока не приходили. Судя по всему, пьяная драка их не очень заботила. Тем лучше. Может быть, я успею с ним поговорить, пока плотник не окреп окончательно и не утвердился в какой-нибудь правдоподобной версии.

Рассудив, что человеку, еще вчера бывшему без сознания, вряд ли сразу потребуется много еды, я купила пакет яблочного сока, плитку шоколада «Российский» и направилась в больницу.

На третьем этаже в отделении травматологии спокойно можно было снимать душераздирающие сцены триллера без декораций и грима. По унылому коридору вдоль стен с облупившейся краской передвигались люди, забинтованные в самых разных местах. Некоторые лица вызывали содрогание и острую жалость. Приходилось только догадываться, какие житейские бури оставили следы подобных разрушений. За столом под лампой с голубым железным абажуром сидела молоденькая и очень серьезная медсестра.

— Можно пройти в третью палату к Василию Павленко?

Медсестра еще плотнее сдвинула брови и заглянула в листочки перед собой.

— Павленко из третьей палаты перевели в бокс. К нему нельзя.

— Девушка, как же так! Мне позвонили, сказали, что брату уже лучше. Что его можно навещать. Я отпросилась на денек и приехала из района. А теперь получается — зря. — (Господи, прости мне мое вранье!) — Что же теперь, назад ехать, брата не повидав?

Медсестра, видя мою расстроенную физиономию, немного смягчилась:

— Было лучше, а вчера стало хуже. Что я могу поделать!

— А можно мне к нему только на секундочку заглянуть? Только гляну — и все. Очень прошу. — Шоколадка мягко легла на стол и незаметно придвинулась прямо к руке девушки. Небольшое замешательство — и я почти бегом бросаюсь к двери с надписью «Бокс».

В крошечной комнате на белой медицинской кровати лежало существо, так же обмотанное бинтами, как и его коридорные товарищи по несчастью. Но лицо существа, хоть опухшее и в кровоподтеках, все-таки было узнаваемо. Похоже, Василий находился в сознании. Он внимательно смотрел на меня и молчал.

— Васенька, здравствуй! Ну как ты? — Я осторожно поставила сок на край тумбочки.

Вдруг физиономия больного исказилась, в глазах мелькнул безумный страх, и он начал быстро бормотать:

— Ты зачем опять пришла? За мной пришла. Прости, я не хотел… Я отдам, верну. Забери его, забери… Только не убивай!

Вася скривил губы в плаксивой гримасе и замахал руками, словно отгоняя привидение. Было ясно, что он сильно не в себе. Проще говоря, совсем крыша поехала. О чем он бормотал? Кто ему мерещится?

Продолжать разговор было бесполезно и безнравственно. Плотник тихонько подвывал, натянув одеяло на голову. Я выскользнула в коридор. Ј чего же так резко ухудшилось состояние Васи? От травмы или от чего другого? Может, бывшие соседи по палате прояснят ситуацию? Воровато оглянувшись на медсестру, я двинулась к палате № 3.

Эта комната была гораздо просторней бокса, так как в ней уместилось целых четыре кровати и четыре тумбочки. Одна кровать была аккуратно застелена, подушка в наволочке со штампом стояла углом. На трех других в живописных позах расположились больные мужского пола. Я робко остановилась у порога.

— Здравствуйте, я сестра Васи Павленко. Он ведь с вами лежал. — Роль стеснительной сельской жительницы, кажется, мне удавалась.

— С нами. — Парень с загипсованной ногой с любопытством уставился на меня. От больничной скуки он был не прочь пофлиртовать.

— А почему ему стало так плохо, вы не знаете?

— Сами удивляемся, — оживился загипсованный. Разговор со свежим человеком его заметно приободрил.

— Вроде все было нормально. Пришел в себя, кушать начал потихоньку. А тут вчера вечером пришла к нему посетительница.

— Жена?

— Да нет, не жена. Вася как раз уснул. Она говорит, парни, мне по личному делу с ним потолковать надо. Покурите пока в коридоре, а я его разбужу и быстренько побеседую. Ну мы что ж, не понимаем? Вышли в коридор. Только через минуту Вася-то как завопит! А баба эта шасть из двери и умчалась. Мы — в палату. А Васек не узнает никого, кричит, пургу какую-то гонит. Доктор прибежал, укол ему сделал. Он сначала вроде притих, а потом опять давай кричать. Вот его в бокс и перевели. Ему теперь не в травматологии надо лежать, а в нервном, — закончил парень удовлетворенно.

— А что за женщина приходила?

— Кто ее знает? Она не представлялась.

— Хотя бы как выглядит? Молодая, старая?

— Выглядит обыкновенно. А насчет возраста… Ну, может, как вы или постарше. Волосы вьющиеся. Платье красивое, только черное. Я еще подумал, как на похороны собралась. Все-таки больница, тут надо поосторожней с такой одеждой.

— Она нам сигареты подарила. Чтоб, значит, мы покурить вышли. Вон пачка пустая валяется, — встрял в разговор пожилой мужчина в пижаме.

Действительно, на тумбочке лежала элегантная длинная пачка из-под дорогих американских сигарет с ментолом.

— Дрянь сигареты! Вонь одна. Лучше бы «Примы» притащила.

Парень захохотал:

— Ну, дядя Леша, ты даешь! Это от твоей «Примы» вонь. А сигареты классные. Такие в больничном ларьке не купишь. Тетенька-то при деньгах.

Я попыталась выведать у мужиков еще что-нибудь интересное. Но их запас информации истощился, и ничего больше они припомнить не могли.

— Ладно, ребята, поправляйтесь!

— Так вы к нам заглядывайте. Мне тут еще долго лежать, — многозначительно сказал на прощанье парнишка с костяной ногой.

Непременно загляну. Если только Вася в себя придет. А пока от бедняги никакого толку. Вот и получилось, что хотела прояснить ситуацию, а она стала еще более туманной. Я бы даже сказала — таинственной и мистической.

Автобус, чихая и разваливаясь на ходу, тащился от больницы до моей остановки. В салоне над креслом кондуктора остряки из гаража повесили табличку с предупреждающей надписью: «Место кондуктора не занимать! В окно кондуктора не смотреть!» Спасибо им, это меня немножко развеселило.

Уже в подъезде я услышала, что в моей квартире разрывается телефон. Трель состояла из коротких и отрывистых сигналов — значит, междугородка. Так и есть! Когда я, на ходу роняя легкие и тяжелые предметы быта, добежала до аппарата и схватила трубку, в ней раздался энергичный голос Валюли:

— Симчик, здравствуй, дорогая! Где это ты гуляешь? Я тебе уже третий раз звоню. Ну что, подруга, отчитываюсь! Я не зря подозревала, что где-то фамилию твоего Старицкого уже встречала. Точно ведь. Когда готовила статью о частных коллекциях России, натыкалась на некоторые архивные материалы. Снова их подняла и все, что смогла найти по Старицкому, тебе отксерила. А чтоб побыстрей было, я пакет с проводницей фирменного передала. Завтра встречай. Восьмой вагон, проводницу зовут Лена.

Мы иногда с Валюлей пользовались этим неофициальным средством связи, когда надо было передать книги, альбомы или просто срочное письмо. Проводники фирменного поезда, шедшего из Петербурга в Сибирь в аккурат через наш городок, за небольшую мзду выполняли роль почтового ящика, или, точнее, багажного вагона. Работу исполняли честно, фирму не позорили. Проколов не было еще ни разу.

Выходит, правильно я к Валюле обратилась. Все материальное оставляет свои следы. Раз был такой художник, значит, должны сохраниться о нем еще какие-нибудь упоминания, кроме фамилии на холсте. Хотя и не факт, что это мне поможет установит истину. Ну, в нашем розыскном деле любая зацепка может пригодиться, не правда ли, господа детективы? Взгляд украдкой скользнул по книжному шкафу, где под стеклом скучали образчики остросюжетной литературы с самыми звучными фамилиями. Ладно, что-то я и впрямь вообразила себя мисс Марпл и Ниро Вулфом в одном лице. То-то бы Зойка повеселилась! Интересно, отошла она от посещения бутика или начала копить деньги на линялую маечку?

— Муся, ты где? Выходи, ужинать будем!

Мусина плошка весело забренчала, принимая в свое пластмассовое нутро порцию вареной рыбы, но кошка не отзывалась. Ее не было ни в туалете, ни в спальне. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. А когда я увидела, как в большой комнате ветер из распахнутой форточки колышет занавеску, то внутренне ахнула. Этого я и боялась! Бессмысленно горячие батареи вынуждали меня всю ночь держать форточки открытыми. Каждое утро я их закрываю. Конечно, весь день Муся чувствует себя в жаркой квартире, как лев в африканской саванне. Зато никаких соблазнов в виде чирикающих птичек и уличных запахов. Но сегодня я так спешила, что совсем забыла про форточку. И Муся пала жертвой моей забывчивости и своего любопытства. Пала в прямом смысле этого слова — я, холодея, вспомнила про четвертый этаж. Тут не до шуток! Скорее на улицу, чтобы отыскать тельце несчастной кошки. Но никакого тельца я не нашла. По всей видимости, затяжной прыжок закончился более-менее удачно. На мое жалобное «кис-кис» сбежалось с добрый десяток ярких представителей бездомного кошачьего племени. Но Муси среди них не было. Возможно, весенний ветерок разбудил в ней генетическую память и она подалась в сторону Балинезии?

На улице стало совсем темно, и мне пришлось вернуться домой.

Избитая схема «работа — дом», которая символизирует невыносимую скуку бытия, в настоящее время явно не для меня. Вот и сегодня пришлось с последним ударом наших раритетных часов пулей вылететь из галереи, чтобы успеть на вокзал к приходу поезда. В результате стайерского подвига я прибежала даже немного раньше — состав еще не подошел. В юности вокзальная суета манила меня возможностью новых путешествий и связанных с ними впечатлений и знакомств. Просто душа замирала. В фильме с моим любимым Игорем Костолевским в главной роли гимназистки заштатного румынского городка тайком бегали на вокзал, чтобы присутствовать при прохождении курьерского из столицы. Как я их понимаю! Но всему свое время. Юность ушла, а вместо нее пришел житейский опыт. Он подсказывал, что вокзалам доверять нельзя. Не зря же объединяют базар и вокзал. Эти два места могут соперничать по количеству скрытых опасностей, особенно для такой растяпы, как Шестикрылая Серафима.

Но, на счастье, сегодня на вокзале было довольно пусто и спокойно.

Я присела на лавочку и стала изучать содержимое витрины киоска «Роспечать». И тут же из-за него вынырнуло крошечное и донельзя грязное существо в живописных лохмотьях, оказавшееся малышом восточной наружности. Личико было очень смуглым, то ли по природе, то ли от грязи. Из этой темноты плутовски поблескивали живые глазенки. Ребенок с некоторой осторожностью подошел к скамейке и гортанно затянул песню с откровенными восточными интонациями. Но в его пении улавливалось что-то знакомое. Ба, да это же песенка из репертуара забытого нынче Рашида Бейбутова. Помню, у моей мамы на старой пластинке: «Ах, эта девушка меня с ума свела…» Мальчик был с задатками психолога. Оценив мою славянскую внешность, он без всякой паузы перешел на «Калинку» и протянул свою грязную лапку ладонью вверх. Знаю я, знаю, что где-то поблизости ребенка караулят бессовестные взрослые, наглые и ленивые, которые отберут у него жалкие копейки и в конце концов купят на них сигарет, водки или наркоты. Вон за кустами мелькают их цветастые одеяния. Все знаю, но ничего поделать не могу. Я судорожно обшарила карманы и всю отыскавшуюся мелочь сунула в растопыренную ладошку. Прости, малыш! Прости за свое грязное, убогое детство. За бессильное наше государство и за подлых родителей. Монетки исчезли в кармане больших не по размеру штанов, и маленький певец отправился предлагать свой репертуар другим слушателям. И тут вокзальное радио внятно и вполне доброжелательно объявило о прибытии нужного мне поезда.

Проводница Лена оказалась молодой и симпатичной. Представляю, какую ей приходится выдерживать осаду со стороны скучающих пассажиров мужского пола. Пакет, который она мне передала, был довольно толстеньким. И хотя я знала, что Валюля полностью оплатила доставку в соответствии с негласной таксой, все-таки сунула девушке небольшую денежную купюру. Так сказать, бонус за добросовестность. Мы расстались, вполне довольные друг другом.

Любопытство раздирало меня на кусочки. Я зарулила в привокзальный скверик, подальше от чужих глаз, и торопливо распечатала большой конверт из плотной серой бумаги. Пачка листов чуть не разлетелась от порыва теплого весеннего ветра. Усевшись поудобнее, я стала нетерпеливо их перебирать. Личные письма, записки, донесения, официальные справки — отголоски чужой судьбы были у меня в руках. Да, документы оказались очень интересными. Они подтверждали мои смутные догадки. Валюля — молодец, хорошо поработала! Щелк! Щелк! Пазлы таинственной мозаики вставали на свои места. Но до полной картины было еще очень и очень далеко.

Скоро Зойка посадит меня в долговую яму. Конечно, от сидящего в яме толку никакого в смысле денег. Но моральное удовлетворение для кредитора огромное. Можно, например, кидать в должника тухлыми яйцами и огрызками яблок. Или не давать есть неделю. А потом накормить селедкой и не давать пить. Да мало ли еще какие законные радости в этом случае может позволить себе обиженный кредитор. Примерно такие картинки я рисовала себе, когда в очередной раз брала у подруги в долг пятьсот рублей, или «пятихатку» в просторечии. «Пятихатка» мне понадобилась вот для чего. Я собиралась навестить Таточку и ее мать и по этому случаю прикупить гостинцев повкуснее. Приставать к сослуживцам с предложением оказать спонсорскую помощь было неловко. Мои небогатые коллеги и так уже сбрасывались на пакет с провизией для Василия. Несмотря на то что плотник все еще находился в состоянии острого психического расстройства, пищу он принимал регулярно. И потом, это ведь мое личное желание — немного скрасить незавидную Таточкину жизнь.

Загрузившись на всю сумму (твердая колбаса, шпроты, фрукты, шоколад, печенье и прочая и прочая…), я отправилась в сторону «графских развалин». На «развалинах» с момента моего последнего визита ничего не изменилось. Если не считать веселой луково-чесночной поросли на грядках сползающих в реку огородов.

В этот раз Рая встретила меня уже как старую знакомую. Правда, когда я выкладывала из пакетов на стол гастрономические сокровища, она сконфузилась и попыталась протестовать. Но я соврала, что продукты оплачены из директорского фонда, и Рая успокоилась. За чаем, который мне традиционно предложили, беседа крутилась вокруг состояния Васиного здоровья. Из слов жены было ясно, что она ничего не знает о таинственной визитерше. А психоз мужа списывает на неумеренное потребление алкоголя в сочетании с черепно-мозговой травмой. Примерно так ей и врачи объяснили. Ну и хорошо, тем спокойней для нее. Я предпочла умолчать об известных мне подробностях.

Таточка сияла. Было видно, что она рада неожиданной гостье. Бедная больная девочка в окружении конфет и апельсинов выглядела почти счастливой.

Пока я помогала Рае убирать со стола, Таточка раздобыла где-то старый фотографический альбом и с застенчивой улыбкой подала мне. Обложка альбома была обтянута коричневым бархатом, потертым от времени, в правом нижнем углу сиял маленький золотой силуэт Ростральной колонны и вились золотые же буквы: «Ленинград».

— Это наш архив, — засмеялась мать.

Я стала с интересом разглядывать фотографии. Вот Рая, совсем юная, веселая, с подругами после выпускного. Вот она с огромным букетом цветов в руках. А это что за стройный симпатичный молодой человек рядом?

— Да это же Вася двадцать лет назад! Не узнали?

Вася?! Не может быть! Вот тебе и похмельная личность. Да, жизнь круто проехалась своим колесом по этому безмятежно-счастливому лицу.

— Сейчас вам свежие фотокарточки покажу. Вася недавно у соседа аппарат брал, купил пленку и нащелкал нас с Таточкой. Мы ведь уже давно не фотографировались.

Рая достала бумажный пакетик с символикой фотосалона и высыпала на стол глянцевые цветные прямоугольники. Я стала их перебирать и вдруг… Что такое? Я не верила своим глазам! Среди вороха семейных снимков лежала странная фотография, которую Рая небрежно отбросила в сторону, считая совершенно неинтересной. Стараясь ничем не вызвать своего волнения, я тихонько прикрыла фотографию рукой и, улучив момент, незаметно сунула в карман. Да простит мне Васина семья это воровство. Снимок им, скорее всего, не нужен, а для меня он — просто потрясающая находка. Важная улика, можно сказать.

Вскоре я стала прощаться. Украденное фото прожигало дыру в моем кармане.

— Спасибо, что не забываете о нас и Васю навещаете. Мне бы тоже нужно почаще к нему ходить, но не получается. Таточку не с кем оставить.

— Рая, неужели у вас в городе больше вообще никого нет, кто мог бы прийти в больницу?

— Из родственников никого, — произнесла Рая твердо. — А из друзей… Ну, я не знаю… Как-то так получилось, что друзей тоже особенных нет. Со старыми после переезда связь потеряли, а новых здесь не завели. Я не работаю, целый день дома. Откуда взяться друзьям?

— А Вася?

— Он хоть и пьет, но с забулдыгами не водится. А из приличных кто с пьющим дружить будет? Приятельствовал тут с одним… Но больше по делу.

Уши у меня встали «домиком», как у Муси. Горячо,горячо!

— Так, может, этому знакомому рассказать про вашу беду? Глядишь, поможет чем или хотя бы в больницу сходит.

— Вряд ли.

— И все-таки, Рая, давайте я попробую с ним поговорить.

— Его зовут Иван Семенович Болбот. На базаре есть ларек, он там и сидит. Скупает предметы старины, приторговывает попутно всякой всячиной. Вася как-то ему старые книги продал, от тети остались. Так и познакомились. Иван Семенович стал мужу клиентов подыскивать — кому что подремонтировать по мелочи. Руки-то у Васи хорошие. На этой почве больше и общались.

Значит, Иван Семенович Болбот из ларька. Ладно, будем искать ларек.

Найти ларек оказалось проще пареной репы. Элегантное железное сооружение типовой конструкции, выкрашенное в неназойливый бурый цвет, расположилось прямо напротив базарных ворот.

Никаких особых опознавательных знаков ларек не имел. Только на узком прилавке сбоку от окошечка скромно притулилась картонка, на которой от руки написано: «Куплю предметы старины, значки, монеты, книги, фарфор». Слово «антиквариат» нигде не упоминается. Но я этот фокус знаю. Сидит себе такой скромный дядечка, скупает по дешевке всякую дребедень. Кое-что перепродает начинающим коллекционерам и просто любителям. И в один прекрасный день приходит к нему, допустим, бедная бабуля и приносит вещичку наследную, которая в столичном антикварном салоне потянет на сотню-другую тысяч. Дядечка в этом хорошо сечет. Бабуле он от щедрот своих отваливает сотню, но, разумеется не тысяч, а рублей. И вскоре вещичка уплывает в столицу. Или прямо здесь в хорошие руки, если в этих руках просматривается достаточное количество денежных знаков. Так и ведет свой бизнес потихоньку. Порою очень даже успешно, смотря по тому, что в его сети попадется. И ведь попадается! У нас в провинции люди истинной цены антиквариату пока не знают. Уж тем более когда нужда припрет. Тут и пятидесяти рублям за какую-нибудь старую штучку рады. Все равно, считают, бросовая. А штучку эту впору на аукцион «Сотбис» отправлять.

Иван Семенович имел довольно заурядную внешность. Потертый костюмчик должен был демонстрировать всем мелочность и недоходность его бизнеса.

Он убалтывал молодого парня с подсвечником в руках: строил презрительные гримасы, разводил руками, крутил головой. Парень смотрел на Ивана Семеновича умоляющими глазами. Подсвечник, даже на беглый взгляд, был серебряным, примерно середины девятнадцатого века. Я потихоньку наблюдала за нехитрыми манипуляциями. Наконец, согласно сценарию спектакля, парнишка уломал-таки перекупщика. Тот тяжело вздохнул и с горестным видом — от себя, дескать, отрываю — отсчитал молодому человеку несколько невеликих денежных купюр. Вот и вся операция. Облагодетельствованный парень радостно пошел восвояси, а подсвечник исчез в темном чреве киоска.

Нет, подходить к такому тертому калачу с разговорами о горестной Васиной судьбе бесполезно. То есть подойти-то можно, но вряд ли я выясню то, что хотела. Здесь надо действовать совсем по-другому. Как? Я пока не знала.

Незаметно покрутившись еще какое-то время вокруг киоска, я поехала домой.

Только не подумайте, что мне удалось успокоиться и забыть о своей любимой Мусе. Уже вечера три я методично прочесывала окрестные помойки, подъезды и допрашивала с пристрастием местных мальчишек. Все бесполезно. Говорящую кошку с голубыми глазами и пушистой дымчатой шубкой никто не видел. В квартире стало тихо и одиноко.

Даже циперус начал желтеть от тоски. Никто его не объедал, и он почувствовал свою ненужность. Я была в полном раздрае, ничего умного в голову не лезло. Даже не подозревала за собой такой сентиментальности. Вот и сегодня тоже: села за бумаги (на работе не успела доделать и пришлось взять домой), а сосредоточиться не могу. Все думаю, где сейчас моя кошка. Добралась она, глупая, до своей Балинезии или нет. И так расстроилась, что даже Мусин голос померещился. Пришлось пойти на кухню, накапать валерьяночки. Только минуты через три — снова Мусин голос, но как-то глухо, словно издалека. Не веря своему счастью, я затаила дыхание и прислушалась. Точно Муся! Голос шел из коридора. Секунды хватило, чтобы вылететь в прихожую и распахнуть входную дверь. А за ней сидит моя красавица и произносит обиженный монолог. Слегка отощала, шерстка потускнела, а так в полном порядке. Вот оно — трогательное воссоединение семьи! Я прижала кошку к груди, та в ответ умиротворенно замурлыкала. Ну просто Рембрандт «Возвращение блудного сына», точнее, блудной дочери. Забыв про дверь, я потащила кошку к ее любимой мисочке. Но Муся повела себя весьма странно. Она оттолкнулась от моей груди лапами, вся изогнулась и прыгнула на пол. Потом, жалобно мяукнув, выскочила в коридор и уселась перед открытой дверью в прежней позе.

— В чем дело? Ты что, совсем одичала в своих странствиях?

Муся против обыкновения молчала. Я выглянула в коридор. На лестничной площадке между этажами сидел здоровый полосатый кот. Самый настоящий уличный котяра. Вид у него был скромный, но независимый. Так вот что искала Муся в своих опасных путешествиях. Любовь! И нашла. По всей видимости, они решили отныне жить вместе. И Муся, как благовоспитанная девочка, привела его к себе домой.

— Муся! Что это такое? Ведь ты почти королевского происхождения. Можно сказать, иностранка. А твой кавалер просто жалкий бастард. У него и мисочки-то собственной никогда не было. Где ты его нашла, на помойке? — полезли из меня сословные предрассудки.

Кошка коротко мяукнула и не двинулась с места. Решай! Или мы вместе зайдем, или вместе уйдем — означал ее демарш. Что мне оставалось делать? Любовь — такая штука, которая побеждает все сословные и прочие различия. Это давным-давно известно из мировой литературы.

Я распахнула пошире дверь:

— Проходи, курцхаар бродячий. Запомни, гадить только в лоток. И блох я тоже не потерплю.

Остаток вечера ушел на санобработку и кормление. Сытые и благостные, коты дремали, прижавшись друг к другу. Душа моя успокоилась. А когда душа спокойна, то и мозги работают лучше.

Есть только одна возможность продвинуться в моем расследовании. Да и то, по зрелом размышлении, способ этот, как бы помягче выразиться, немного противоправный. Но меня уже затянула таинственная и опасная игра.

Я не сильна в медицине, но помнила, что врачи иногда проводят определенные манипуляции, называемые провокацией. В организм человека вводятся особые вещества. В ответ на это болезнь ярко проявляет себя, становится узнаваемой. И тогда ее можно лечить. Нечто подобное мне и придется осуществить. А уж получится или нет — покажет время.

Я подошла к полочке с маленькими статуэтками. В основном это были образчики послевоенного советского фарфора. Вещи относительно недорогие. Есть, правда, парочка фигурок, достойных пристального внимания коллекционеров. Таких, как, скажем, этот красноармеец с ружьем — представитель агитационного фарфора тридцатых годов. Как он попал в нашу семью — теперь трудно сказать. Возможно, это был чей-то подарок. Нет, красноармейца жалко. Выберем вещичку попроще. Вот — изящную белую с перламутровым отливом балерину. Значок на донышке свидетельствовал, что фигурка изготовлена на Ленинградском фарфоровом заводе. Такое начертание аббревиатуры ЛФЗ применялось в конце пятидесятых годов. Вполне пристойно, но сдержанно. Нездоровый ажиотаж пока не нужен.

Вздохнув, я протерла статуэтку влажной тряпочкой, аккуратно упаковала в старую коробку из-под ботинок и мысленно попросила у мамы прощения. Путь мой теперь лежал к ларьку Ивана Семеновича Болбота.

Иван Семенович встретил меня благосклонно.

— И что же вы принесли, дорогая? — Он покосился на коробку.

За «дорогую», конечно, спасибо, но пора начинать первое действие задуманной пьесы. Старательно разыгрывая смущение пополам с надеждой, я развернула фигурку.

— О-о! Такого добра у меня навалом! — подал свою реплику мой партнер по пьесе. Разочарование в голосе было вполне убедительным.

В ответ на это я речитативом забормотала про скромное мамино наследство и свою великую денежную нужду. Дальше последовала сцена, уже разыгранная однажды на моих глазах, в истории с подсвечником. Поломавшись еще некоторое время, как и положено по сценарию, Иван Семенович внял моим мольбам.

— Больше сотни дать не могу-

Ну и жук! Даже по нашим скромным провинциальным меркам, балеринка тянула баксов на двадцать, а в столице за нее можно было взять втрое больше. Но я не подала вида. Теперь следовало немного поторговаться.

— Пожалуйста, хотя бы сто пятьдесят!

— Только для тебя, дорогая. Сто двадцать — последняя цена.

Иван Семенович имел вид человека, разоренного вконец. Станиславский отдыхает! Фигурка бесследно исчезла в его цепких руках, а я обогатилась на целых сто двадцать рублей. На прощанье хитрован-перекупщик с небрежным видом закинул удочку:

— Если надумаешь еще что-нибудь продать — приноси. Так и быть, помогу. Мне всегда жалко молодых и безденежных.

«Жалостливый ты наш!» — подумала я, а вслух произнесла:

— Спасибо большое. Непременно приду. Деньги очень нужны.

В ближайшие несколько дней в бездонных недрах ларька утонуло еще три статуэтки. Мы с Иваном Семеновичем стали почти друзьями. Я произносила жалобные монологи о маленькой зарплате и желании иметь много денег. Болбот сочувственно кивал, не забывая обдирать меня при каждой покупке. В последний раз мне удалось вскользь упомянуть, что я работаю в картинной галерее. Чтобы сильно не нервировать Болбота, представилась скромной смотрительницей зала. Иван Семенович слегка насторожился, но быстро придал себе безразличный вид и даже развил тему:

— У меня знакомый тоже в галерее работает. Васю Павленко знаете?

— Васю? Как же! Мы ведь не просто сослуживцы — почти друзья. А вы слышали, какая с ним беда приключилась?

Я пересказала Болботу Васину историю, разумеется, опустив некоторые детали. Перекупщик ахал и сокрушался по поводу ужасных времен, беспредела и плохой работы милиции. Обещал навестить своего друга в больнице. В это верилось с трудом. Тем более если принять во внимание Васин психоз, о котором я не преминула сообщить.

Пожалуй, Иван Семенович был уже достаточно подготовлен. Пора брать быка за рога. Сегодня я разыграю кульминационную сцену пьесы. Это и будет моя провокация. Аут Цезарь, аут нигель — Цезарь или никто, как говорили в таких случаях древние римляне.

Готовясь к выступлению, пришлось постараться и придать себе максимально расстроенный вид. Растрепанные волосы и грязные потеки, якобы от слез, явились составной частью образа.

Словно воплощенное отчаяние, я нарисовалась у ларька моего благодетеля.

— Иван Семенович, беда! Только на вас вся надежда. Больше мне не к кому обратиться. — Рыдания вполне натурально сдавили мне горло. — Тетя умирает, единственная родственница. Необходимо срочно оперировать, а денег нет. Нужно двадцать тысяч. Ради бога, выручайте! Дайте взаймы, я верну… Постепенно…

С таким же успехом я могла попросить у перекупщика кусок луны. Сейчас, разбежался! Да он и десятки не даст нищей смотрительнице музея.

Иван Семенович состроил постное лицо и огорченно развел руками:

— Что ты, дорогая! Какие двадцать тысяч? Сам гол как сокол.

Да мне только это и нужно. Гобсек хренов! Понизив голос, я горячо зашептала:

— Иван Семенович! Помните, в газете писали, что у нас в галерее украли картину? — Болбот замер, как статуя командора. — Так вот, картина у меня. Нет, я не воровала. Она ко мне случайно попала. Хотела вернуть в галерею, — я потупила глаза, — а тут тетя… Я подумала… Какая разница, где ей висеть, — в музее или в частной коллекции. У вас ведь есть состоятельные знакомые, может, кто купит. Умрет ведь тетя. — Потекшая тушь прочертила на щеке черную дорожку.

Перекупщик побелел, отшатнулся и в ужасе замахал руками:

— С ума сошла! Чего придумала — краденым торговать! Иди отсюда с богом. Я тебя не знаю и слов твоих не слышал.

— Иван Семенович, пожалуйста! Вот мой домашний телефон. Если бы не катастрофическое положение, разве бы я стала…

— Иди, иди и никому больше такое не говори. Тетю твою жалко, но помочь ничем не могу. — Болбот демонстративно отвернулся. Однако бумажку с телефоном с прилавка не смахнул. Убитая горем, как и полагается любящей племяннице, я поплелась прочь. Теперь оставалось только ждать. Или я жестоко ошиблась, или попала точно в яблочко. Одно я знала наверняка: картина еще в городе и никому не принадлежит. А значит, должен быть некто, желающий ее заполучить.

Насчет Толяна я оказалась права. Проницательный Андрей, друг Бориса, работающий в милиции, и без моих советов почувствовал неладное. Проведя небольшое расследование, он легко установил, что Толян не был наркоманом и вообще к употреблению наркотиков относился отрицательно. В крови умершего обнаружилось значительное количество алкоголя. Хотя, как правило, алкоголь и наркотики не смешивают. И отпечатки пальцев на шприце были чужие. А кроме того, любознательная соседка показала, что незадолго до смерти к парню приходил гость. Судя по всему, они выпивали и спорили. Толян пару раз даже повышал голос до крика. Короче, много странностей. А потому по факту смерти парня возбуждено уголовное дело.

Все это мне, как лицу заинтересованному, под большим секретом рассказал Борис. Мы сидели под зонтиком в летнем кафе, которые ввиду теплой погоды появились по всему городу, словно грибы после дождя. Кафе носило романтическое название «Бриз». Хотя при чем тут бриз, мне, хоть убей, было не ясно. От нашего захолустья до ближайшего моря, как говорится, по карте лаптем проложить. Вероятно, хозяин кафе в душе моряк. Или пират.

Пыльный ветер стих, и прозрачный вечер опустился на город. Воздух, словно в деревне, пах древесным дымком. К аромату дыма примешивался аппетитный запах жареного мяса. Это на мангале «подходили» румяные шашлыки. Вокруг мангала хлопотал крепкий мужчина, который был, как Карлсон, в полном расцвете сил. Майка защитного цвета обтягивала его мускулистое тело, наголо бритая голова зеркально сияла, кожа имела приятный бронзовый оттенок. Брюс Уиллис из «Крепкого орешка», да и только!

— Каков красавец! — Я кивнула в сторону шашлычника.

— Еще бы. — В голосе Бориса звучала ирония. — Весь день на свежем воздухе. Работа непыльная, опять же при мясе. Не всем такое счастье.

Он надкусил сосиску и с видимым удовольствием начал жевать. Бог с ним, с этим качком. И вообще француз Трентиньян нравится мне куда больше, чем американец Уиллис. Так и сидела бы здесь до конца жизни, смотрела в серые глаза, ела булочку с сосиской и запивала чаем. В голове была легкость необыкновенная, все мысли уплыли вместе с чайным ароматом. А ведь, в сущности, я до сих пор Бориса знаю мало. Например, о его семейном положении, засаднила старая заноза. Спрашивать неловко и, честно говоря, боязно. Не хочется разрушать иллюзии. А сам он молчит. Борис вообще не очень разговорчивый.

Мой охранник словно почувствовал, что я думаю о нем. Отодвинул пустую чашку, внимательно посмотрел на меня и достал из внутреннего кармана куртки маленький блокнот.

— Сима, учитывая вскрывшиеся обстоятельства, тебе необходимо соблюдать хотя бы элементарные меры предосторожности. — Он что-то написал в блокноте, затем аккуратно вырвал листочек и протянул мне. — Круглосуточную охрану я тебе обеспечить не могу, — Борис запнулся, — ты и сама не хочешь. Возьми, по крайней мере, мой домашний телефон. Можешь звонить в любое время. Правда, дома я бываю не всегда. Но это все-таки лучше, чем ничего. Если соскучишься, тоже звони. Я буду очень рад.

На его лице появилась удивительно нежная улыбка. Во всяком случае, мне так показалось.

— Ну что, возьмем еще по чашечке? И по пирожному для полного счастья. Посиди, я сейчас принесу.

Борис поднялся и направился к барной стойке. А я от нечего делать завертела головой. И обомлела! К кафе приближалась любимая подруга Зоя собственной персоной и радостно махала мне рукой. Через минуту все тайное станет явным.

— Уф, ну и теплынь! — Зойка плюхнулась на свободный пластмассовый стул и стащила с шеи шарф. — А ты чего тут зависла? Ждешь кого?

— Да вот, чайку решила попить, — пролепетала я сконфуженно.

— Да? Сразу из двух чашек? — В голосе подруги зазвучало откровенное подозрение. По-моему, до нее стало кое-что доходить.

И в это время мой товарищ по распитию чая, ничего не подозревая, подошел к столику и брякнул на него тарелочку с пирожными.

— Сима, извини, я не догадался спросить, какие ты любишь. Взял на свой вкус — бисквитные.

Зойка смотрела на Бориса с изумлением и любопытством, как на зеленого человечка с другой планеты. Ох и влетит же мне сегодня за скрытность!

— Боря, познакомься. Это моя подруга Зоя.

— Между прочим, лучшая подруга, — выразительно уточнила Зойка, намекая тем самым, что некрасиво иметь тайны от лучших подруг.

— Очень приятно! Тогда я, пожалуй, схожу еще за одной чашкой. — Он снова отошел к барной стойке.

Зойка пнула меня под столом ногой и спросила свистящим шепотом:

— Когда и где ты его подцепила?

— Прекрати пинаться и задавать идиотские вопросы. Запомни — никто никого не подцеплял.

— О-о, как все запущено!

И тут она расцвела самой любезной улыбкой, поскольку Борис стоял уже у столика с чаем и добавочной порцией пирожного. Теперь будет сидеть до победного.

— Такие погоды нынче стоят — просто лето! — тоном купеческой дочки из пьесы Островского заговорила Зойка и церемонно взяла чашку. Хорошо, хоть мизинец не оттопырила. Дурачится, играет на публику. Борис, склонив голову, посмотрел на мою подругу и лукаво улыбнулся.

— Значит, будет хороший урожай, — подхватил он игру.

— Борис, а вы где служить изволите? По статской или по военной части? — совсем разрезвилась Зойка.

Смутить хочет моего кавалера. Ну уж нет!

— По военной, Зоя, по военной. Ты давай-ка лучше чай допивай, он у тебя уже совсем остыл, — пришла моя очередь незаметно пнуть ее под столом.

Зойка враз выскочила из образа жеманной барышни:

— Ну ладно, пожалуй, пойду. Надеюсь, еще увидимся. Сима, ты когда будешь дома? Я тебе позвоню.

Конечно, позвонит. Весь вечер будет висеть на телефоне, пока полностью не удовлетворит свое любопытство.

Независимо помахивая сумочкой, подруга неторопливо пошла прочь от кафе.

Борис проводил ее веселым взглядом:

— Зря она ушла. Мне все равно пора. А вы посидели бы еще. Вон даже по спине видно, как ей хочется с тобой поговорить.

— Обойдется! — пробурчала я себе под нос, доедая последний кусок пирожного.

Поздно вечером, как я и предполагала, Зойка провела со мной по телефону очередную доверительную беседу. Я словно сквозь телефонную трубку видела, как она удобно расположилась на диване и, попыхивая сигареткой, приготовилась к обстоятельному разговору.

— Значит, в охране работает? Ничего, мужская профессия. А зарабатывает много?

— Зоя, я не знаю. Мне это неинтересно.

— Напрасно! Вопрос вполне актуальный. Ты бы ему намекнула, что содержать его не сможешь.

— Слушай, не лепи чепухи.

— Ну, ладно, ладно. Он, по крайней мере, не женат?

В трубке повисла напряженная тишина.

— Та-ак, — зловеще протянула подруга, — опять! Сколько раз тебе говорить, что в твоем возрасте к выбору знакомых надо подходить осмотрительно.

— Вот как раз в моем возрасте уже поздно осматриваться.

— Не скажи! Не так много у нас с тобой осталось времени, чтобы работать гейшами при женатых мужчинах.

— Зоя, давай закроем эту тему, а? И кроме того, я ничего не знаю о его семейном положении.

Прямо кожей почувствовала, как на том конце провода подруга взвилась до небес:

— Ну ты даешь! Про зарплату не знает, про жену не знает. Что ты вообще про него знаешь? Может, он авантюрист.

— Господи, ну какую со мной можно провернуть авантюру? Думай, что говоришь!

— А квартира? Смотри не вздумай его прописывать.

— Да не нужна ему прописка.

— Сейчас не нужна, а потом еще неизвестно, что он запоет.

Зойка сделала небольшую паузу и как бы между прочим спросила:

— Кстати, ты с ним спишь? —Зоя!

— Ой, прости за моветон! Я совсем забыла, что ты у нас юная воспитанница Смольного института накануне выпуска. Можешь и не говорить. Сама все вижу. Безумная романтическая любовь и никакого секса. А должно быть наоборот. Сколько раз тебе говорить: любовь чревата проблемами, а здоровый секс только полезен. Особенно для дам твоего возраста с излишним воображением и расшатанными нервами. Учишь тебя, учишь — все бесполезно! Не говори потом, что я тебя не предупреждала. Забыла, какой облом вышел в прошлый раз?

— Это совсем другой случай. И вообще, Зоя, я уже большая девочка и сама знаю, как мне поступать.

Вообще-то очень самонадеянное заявление с моей стороны. Ничего я не знаю, пробираюсь наугад. Да еще поминутно с судьбой заигрываю. Влезла в сомнительное расследование. Хорошо, если все закончится без печальных последствий.

— Ну-ну, посмотрим! А впрочем, желаю удачи, — смягчилась вдруг Зойка. — Целую, Симуля! До завтра.

Каким оно будет, это завтра?

Прошло еще несколько дней, но мой телефон молчал. То есть не то чтобы совсем молчал. Просто ожидаемого звонка не было. Значит, совершенно напрасно я рассталась с любимыми фарфоровыми фигурками — выстрел оказался холостым.

Время на работе проходило в хлопотах — надвигалась очередная большая выставка. Сослуживцы немного успокоились, пересуды постепенно затихли, и жизнь вошла в привычное русло. Если не считать небольшого скандальчика. У нашей любвеобильной и кокетливой Жанны Афанасьевны случился день рождения. По этому поводу, как всегда, протрубили большой сбор. Бессменная Вера Николаевна, большая дока по части подарков, ринулась на поиски чего-нибудь недорогого, но замечательного. На этот раз летучий отряд был усилен Леночкой. Насмешливая любительница подначек и розыгрышей, Леночка углядела-таки в отделе сувениров два больших бокала примерно по поллитра каждый. Она стала убеждать Веру Николаевну, что такие сосуды — вещь чрезвычайно нужная. А потому просто необходимо, чтобы они появились в домашнем хозяйстве Жанны Афанасьевны.

Вся пикантность ситуации состояла в том, что керамические великаны были весьма затейливо изукрашены. На поверхности одной кружки сверху красовались выпуклые женские груди, а сзади внизу — полукружия аппетитной попки, так что она представляла собой как бы обнаженный женский торс. Вторая была гладкой, но зато ручку ее выполнили в виде известного мужского органа в полной боевой готовности. Подслеповатая Вера Николаевна то ли не разглядела каверзных украшений, то ли ей даже в голову не пришло соотносить детали керамического орнамента с определенными частями тела. Так или иначе — бокалы были благополучно приобретены. В торжественной обстановке вкупе с душевными словами Вера Николаевна вынула подарок из упаковки, водрузила на всеобщее обозрение и скромно приосанилась, ожидая слов восхищения от именинницы и коллег. Первое мгновение в кабинете царила тишина, а потом грянул громовой хохот. Дарительница, вытаращив глаза, воззрилась на странную реакцию сослуживцев. А когда девственно-стыдливая Вера Николаевна поняла, в чем дело, то сначала покраснела, потом побелела, потом позеленела и пулей вылетела из комнаты. Полчаса она рыдала в туалете, а именинница через запертую дверь пыталась успокоить ее, говоря, что подарок хороший: и полезный, и с юмором.

Пару раз забегала Зойка, пытаясь сманить меня в кино. Но я боялась вечером отойти от телефона. Вот и сегодня: только заскочила в магазин купить пачку творога — и сразу домой. Тем более что и коты мои уже заждались. Мусин избранник вполне прижился в моей квартире. Он чувствовал себя как моряк в тихой гавани после бурных странствий. За это, да еще за полосатую шкурку я дала ему киношное имя Матроскин. А потому моя кошка теперь была Мусей Матроскиной.

Повесив сумку на плечо, я перешла улицу и уже собралась свернуть во двор.

— Девушка, можно вас на минутку?

У тротуарного бордюра затормозил «жигуленок» десятой модели. Из машины выскочил молодой парень. Он приветливо и дружелюбно улыбался.

— Вы не могли бы нам помочь? Далеко отсюда до улицы Лермонтова?

— Прилично.

— Не подскажете, как удобней туда проехать?

Я старательно стала объяснять маршрут, размахивая руками направо и налево, словно актриса театра мимики и жеста. Лицо парня выражало растерянность. Было видно, что он ничего не понял.

— У нас есть карта города. Вас не затруднит на ней показать? — проговорил водитель извиняющимся тоном и вытащил из машины дорожную схему.

Разумеется, не затруднит. Я подошла к автомобилю и с готовностью склонилась над развернутым листом. И вдруг в следующую секунду произошло невероятное. Задняя дверца резко распахнулась, и сильные руки грубо втащили меня в салон. «Жигуленок» взвизгнул и рванул с места. Бедная Сима не успела даже пискнуть. Сначала был просто шок. А потом я поняла, что зажата на заднем сиденье между двумя мужчинами. Впереди рядом с водителем сидел еще один. От их любезности не осталось и следа. Тот, что был справа, ткнул мне в бок чем-то твердым и зло проговорил сквозь зубы:

— Не вздумай шевелиться. Дернешься — убью!

Какое там — шевелиться! Я оцепенела, окоченела и впала в анабиоз. Ой, мамочки, куда меня везут и зачем? Путешествие не предвещало ничего хорошего. Между тем машина выскочила на дорогу, ведущую из города. Мои попутчики молчали, только водитель включил автомагнитолу на всю катушку. Крыша «десятки» просто подпрыгивала от звуков тяжелого рока. Так мы в молчании, под музыку, которая билась в моих ушах похоронными колоколами, вылетели за город. Здесь похитители заметно успокоились, перестали зажимать меня с двух сторон и начали разговаривать между собой. Как водится, преимущественно матом. Я решила тоже вставить словечко.

— Куда вы меня везете?

— Заткнись! — Сосед справа был категоричен.

Сосед слева, наоборот, решил побеседовать:

— Ты же видишь — за город. Разве не хочешь с нами покататься? Немножко поездим, а потом развлечемся. — Его гадкая лапа полезла мне под юбку.

Все понятно! Маньяки! Я завизжала и забилась на сиденье, отпихивая руку назойливого ухажера.

— Гвоздь, отвали от девки. Отвали, я сказал! — повысил водитель голос.

— Да ладно, все нормально. Девочке приятно, — осклабился Гвоздь, но руку убрал.

Мимо окон мелькали лесные пейзажи. Что ж, Сима, полюбуйся последний раз на березки и сосенки и приготовься к худшему. Сознание мое будто раздвоилось. Одновременно я корчилась на сиденье «Жигулей» между двух тупых уродов и словно парила в воздухе, наблюдая за всем происходящим со стороны. Наблюдая и анализируя. Говорят, такое бывает при клинической смерти. От ужаса у меня, наверное, тоже уже наступила клиническая смерть. Значит, так, рассчитывать на спасение нечего, шансы нулевые. Дня через два меня начнут искать. И возможно, найдется кто-то, кто видел, как я насильно была усажена в машину. И даже, допустим, номер вспомнит. Тогда найдут автомобиль и этих козлов. И что? Значит, непременно надо оставить в салоне следы своего присутствия. Чтобы у следователя были улики и чтобы правосудие смогло отомстить за меня. Но как это сделать?

— Мне плохо, можно, я достану платок?

— Заткнись. — Бандит, сидевший справа, не был оригинален.

— Пусть возьмет. И окно открой. А то заблюет сейчас весь салон, — распорядился водитель, очевидно на правах главаря компании.

Я засунула руку в карман куртки и осторожно ощупала его содержимое. Не густо! Маленькая пилочка для ногтей, невесть как сюда попавшая, да плотный кусочек картона. Что это может быть? И вдруг меня осенило — это визитная карточка Си-Си! Ну конечно! С год назад мы печатали в типографии буклеты к очередной выставке. Си-Си занимался заказом лично. Не знаю уж, каким образом, но типографские раскрутили его на партию визитных карточек. Надавили на мозоль честолюбия. Визитки вышли — просто загляденье. Золото по матовому картону в обрамлении ажурной виньетки. Только вот раздавать их было некому. И тогда директор подарил часть карточек сослуживцам, в том числе и мне. Хотя это было совершенно излишне. Все его и так знали как облупленного.

С тех пор бесполезная карточка и валялась в кармане куртки. Я мысленно поцеловала нашего Сергея Сергеевича. Теперь надо попытаться незаметно оставить визитку в салоне. Прихватив карточку вместе с платком, я прижала руку ко рту и судорожно согнулась пополам, имитируя приступ рвоты.

— Эй, ты! Кончай! — Мои попутчики брезгливо отшатнулись.

Я в изнеможении свесила руку вниз и незаметным движением затолкнула карточку под автомобильный коврик. Теперь остается только молиться, чтобы похитители в ближайшие дни не затеяли генеральную уборку салона.

«Жигули» тем временем с автострады свернули на лесную дорогу. Трудно было сказать, сколько уже продолжалось мое ужасное путешествие. Время остановилось. И тут автомобиль сбросил скорость и затормозил.

— Че, думаешь, здесь? Может, еще проедем?

— Хватит. И здесь нормально.

Парни высыпали из машины, разминаясь и потягиваясь. Гвоздь расстегнул ширинку и стал мочиться прямо на дорогу.

Вот, Сима, как выглядит последняя точка твоей жизни. Пустынная грунтовая полоса и темный лес по сторонам.

— Чего расселась? Выходи давай. — Водитель открыл дверцу с моей стороны.

Я услышала ангельское пение. Это небожители, готовясь ко встрече со мной, репетировали небольшой приветственный концерт. Боком я вывалилась из салона и судорожно сжала в кармане маникюрную пилочку, готовясь продать свою жизнь подороже. Но бандиты не торопились. Один пинал ногой колесо, другой с интересом разглядывал что-то на обочине. Наконец Гвоздь сказал, обращаясь к водителю:

— Слышь, Таран, а может, все-таки того?.. Оттянемся?

Тот не удостоил подельника ответом и распахнул дверцу автомобиля:

— Ладно, хорош. Поехали!

Парни загрузились в «Жигули». Казалось, они совершенно забыли обо мне. Мотор заурчал. И тут водитель приоткрыл дверцу:

— Эй, подруга, не скучай! Сходи грибов поищи. Может, медведя встретишь. Он тебя и приласкает. А вякнешь кому про нас — прибьем. Забудь, как сюда попала, лучше помалкивай. Радуйся, что жива. А то в следующий раз передумаем и сами тебя приласкаем.

Из машины раздался дружный гогот, и она рванула с места. А я осталась стоять без чувств, без мыслей.

Минут пять я просто тупо возвышалась посреди пустынной дороги. Потом словно струна лопнула внутри меня. Ноги подкосились, и я рухнула в дорожную пыль. Царица небесная, неужели я жива?! И даже абсолютно цела. Видно, мой ангел-хранитель не готов был сменить хозяина и похлопотал за меня в божественной канцелярии. Торжественная встреча на небесах откладывалась на неопределенное время.

Минут через двадцать я окончательно окрепла для того, чтобы разумно рассуждать. Бандиты уехали, но положение все равно незавидное. Я одна посреди незнакомого леса. Куда идти? Ослабленный рассудок подсказывал, что в ту же сторону, куда умчалась машина. А вдруг похитители переменят планы и вернутся за мной? Лучше спрятаться в лесу. Но тогда можно окончательно заблудиться. Нет, надо держаться дороги и потихоньку двигаться вперед. На всякий случай я зашла в лес и, стараясь не терять из виду грунтовой полосы, стала пробираться от дерева к дереву.

Вокруг быстро темнело. Перспектива ночевки в лесу становилась все более очевидной. Скоро стало совсем темно, и мне пришлось снова выползти на дорогу. По крайней мере, здесь можно было рассчитывать хотя бы на свет луны. Однако ее, как назло, скрывали тяжелые ночные тучи. Тот, кто ночевал в лесу, прекрасно знает истинный смысл выражения «хоть глаз выколи». В городе темнота разбавлена светом окон, автомобильных фар. Фонарей, наконец, если они есть. Тьма в лесу — это флакончик с черной тушью. Пробираться можно только наугад, и каждую минуту путнику грозит или столкновение с деревом, или падение в яму. Ночной лес в самом деле погружен в темноту. Но отнюдь не в тишину. Странные и пугающие звуки тревожат слух человека, волей случая оказавшегося ночью в лесной чаще. То безумным голосом вскрикнет птица, то ветер зашумит в кронах деревьев, то с кряхтением и стуком отвалится гнилой сук. В общем, правильно говорил режиссер Хичкок, отец классических триллеров: «Страшен не сам ужас, гораздо страшнее его ожидание». Я совершенно обессилела от этого самого ожидания.

Лента дороги только смутно угадывалась в темноте. Справа и слева к ней подступала враждебная глухая стена леса. Может быть, сесть на обочину и заночевать прямо тут? В конце концов, это не амазонские джунгли и не глухая ангарская тайга. Гигантские анаконды здесь не водятся и волки вряд ли. А завтра, как только рассветет, пойду потихоньку дальше. Должна же дорога куда-то привести?

Я опустилась на землю, ощупала руками предполагаемое место ночевки и попыталась устроиться поудобнее. Но задремать не удавалось. В голове вновь и вновь прокручивались события сегодняшнего вечера. Что похитителям было нужно от меня? Просто покуражиться? И для этого гнать машину за тридевять земель, чтобы выбросить меня в лесу? Странное развлечение. От всех переживаний началась головная боль. Для таких случаев я держу в сумке анальгин. И тут до меня дошло, что сумка-то осталась в машине. Сволочи, и ради этого они затеяли жуткий спектакль! Неужели я похожа на женщину, у которой с собой приличная сумма денег? Ну, тогда их ждет жестокое разочарование. Все, что они найдут, не окупит даже расходов на бензин. Кстати, что у меня там было? Кошелек, косметичка, какие-то бумаги, пачка творога. Ну и так, по мелочи: ручка, лекарство и другое барахлишко. Ой, ключи! Ключи от квартиры. Хорошо еще, что паспорт лежит дома.

Все-таки человеческая натура достойна удивления. Час назад я была на волосок от гибели, а сейчас готова плакать от злости по поводу утраты сумки. Смешно, но больше всего жаль пачки творога. Это, наверное, от стресса.

Бока заболели от лежания на жесткой земле. Надо было хоть еловых веток наломать. Но я плохо подхожу на роль таежника-экстремала. В следопыты и скауты не гожусь. Случись такое в таежном бездорожье, протяну от силы дня три. А потом меня просто сожрут комары, обглодают косточки добела. А пока не обглодали, придется подняться и размять их.

И вдруг слух уловил в ночном воздухе новый звук. Очень знакомый и очень городской. Я замерла, изо всех сил прислушиваясь. Где-то, пока еще очень далеко, урчала машина. Шум работающего мотора становился все громче и громче. Автомобиль шел по дороге, с каждым мгновением приближаясь ко мне. Сердце затрепыхалось от страха — это мои мучители! Они решили вернуться и закончить свое черное дело. Я кинулась было в лес. Но здравый смысл подсказывал, что машина приближалась с другой стороны. Вряд ли похитители будут так изощряться и выписывать круги по лесным дорогам. Значит, едет кто-то другой. И, возможно, это мое спасение. Да, риск был. Кто там за рулем и какие у него могут появиться намерения? Но мне так захотелось выбраться из ночного леса, что я забыла про осторожность. Запинаясь о невидимые камни, я поспешила назад к дороге и стала ждать. Главное — успеть промелькнуть в свете фар.

Вскоре желтые пятна заплясали по дорожному полотну. Автомобиль приближался к месту моей дислокации со скоростью не менее восьмидесяти километров в час. Еще несколько томительных секунд — и я бросилась к яркому кругу, отчаянно размахивая руками. Машина резко вильнула в сторону, проскочила еще метров десять и остановилась. Хлопнула дверца. Мужичок вполне добродушного вида, лысоватый и в потертом пиджачке, с изумлением разглядывал меня, словно лесную кикимору, которая внезапно появилась из чащи.

— Извините, пожалуйста, вы не в город едете?

— В город. — Мужичок совсем обалдел.

— Не подбросите? Только у меня денег нет с собой. Но я в городе заплачу.

Настоящий театр абсурда! Глубокой ночью на глухой лесной дороге женщина как ни в чем не бывало ловит «левака». Водитель испуганно посмотрел по сторонам, потом на меня. Его беспокойство было хорошо понятным. Пожалуй, не стоит грузить его рассказом о моем злоключении. Может и не поверить.

— Вы не волнуйтесь, я одна. Просто попала в неприятную ситуацию. Возвращались с другом от родственников из деревни и поссорились на почве ревности. Он вспылил до ужаса, распсиховался и высадил меня из машины.

А сам уехал. Может, и вернется через часок. Да только у меня тоже характер. Я не хочу его тут в темноте дожидаться.

Было видно, что дяденька постепенно стал успокаиваться. Теперь он смотрел на меня с интересом и жалостью.

— Конечно, довезу. Какой разговор! А насчет денег можешь не беспокоиться. С попутчицей-то веселей. Ночь все-таки, как бы не заснуть за рулем и в кювет не свалиться.

Я нырнула в теплое, пахнущее бензином нутро старенького «Москвича». Спасибо тебе, мой ангел-хранитель, ты сегодня славно поработал!

Мы тронулись в путь. Дядя Коля, так звали моего спасителя, работал механиком в фирме, поставляющей сельхозтехнику. А потому часто выезжал в деревни для мелкого гарантийного ремонта. Обычно если задерживался, то там и оставался ночевать. Но сегодня был особый случай: нужно жену утром в аэропорту встречать. Вот и пришлось выехать в ночь.

Дядя Коля был рад случайной собеседнице, а потому всю дорогу отеческим тоном учил меня уму-разуму:

— Ты своего охламона брось! Надо же, придумал — выкинуть девушку ночью в лесу. Да за это судить надо. Я тебе так скажу, дочка. Толку с этим парнем не будет, поверь моему опыту. Если он уже сейчас такие кренделя отмачивает, то потом и кулак будет прикладывать. Мы вон с женой уже тридцать лет вместе. Всякое бывало, но чтоб я себе такое позволил — боже упаси! А твой дружок просто изверг настоящий! Хороший парень так никогда не поступит, — кипятился дядя Коля. — А ты себе другого найдешь. Молодая, симпатичная… Обязательно найдешь!

Меня разморило от усталости, и под его неторопливый говорок я начала клевать носом.

— Дочка, город уже! Тебя куда подвезти-то? — Голос водителя пробился сквозь сонное забытье.

— Мне бы поближе к кинотеатру «Слава», а там я сама дойду.

— Нет уж, говори адрес, доставлю тебя прямо к дому. А то, не дай бог, еще кто-нибудь обидит.

Вскоре машина затормозила в нашем дворе. Я горячо поблагодарила милейшего дядю Колю и проскользнула в темный подъезд. Сейчас хотелось только одного: поскорей добраться до квартиры, выпить чаю с мятой и дожить до утра. Кое-как доковыляла до двери, и тут до меня дошло — ключей-то нет! Они «ушли» вместе с сумкой. Привалившись к косяку, я чуть не заплакала от досады и зло пнула родную железную дверь ногой. И она вдруг неожиданно приоткрылась. Это еще что за чудеса? Я на цыпочках вошла в прихожую. Темно и тихо. Несколько осторожных шагов по направлению к комнате — там тоже темно. Рука уже сама потянулась к выключателю, и тут я уловила легкое движение. Словно дуновение ветерка. Полная луна, которая всю ночь сидела за тучами, выкатилась наконец-то на небо и заглянула в окно. У стены обрисовался неясный человеческий силуэт. Голубое лунное мерцание осветило незваного гостя, и волосы на моей голове зашевелились. Я сразу узнала это лицо. Даже в полумраке. В моей комнате неподвижно стояла дама в черном с украденного портрета. Это было уже слишком!

Легкий ветерок ласково пробежал по лицу. Откуда этот ветер? И что со мной? Где я? Сознание медленно возвращалось, а вместе с ним возвращалась память.

Я поняла, что лежу на полу. Вокруг меня в темноте бегает Муся и громко мяукает. Значит, я дома. Тогда почему на полу? И что за ветер дует мне в лицо? В голове прояснялось больше и больше. Раздался негромкий скрип. Это сквозняк, который я приняла за ветер, пошевелил открытую входную дверь. Теперь я вспомнила все! Свое путешествие с незнакомыми похитителями, ночь на лесной дороге, чудесное возвращение домой. И, наконец, призрак посреди комнаты. Дальше нить воспоминаний обрывалась. Похоже, со мной случился самый банальный обморок.

Муся продолжала жалобно кричать. Но я перестала понимать кошачий язык. В книгах о загадках человеческой психики часто упоминают, что человек от сильных потрясений иногда утрачивает некоторые способности или, наоборот, приобретает новые. Допустим напрочь забывает родной язык и начинает говорить по-китайски. Вероятно, со мной случилось нечто подобное. Теперь надо ждать появления новых замечательных талантов. И я начну лечить сограждан наложением рук или на пару с Чумаком заряжать «крэмы». А пока утешает одно: коли мне в такой ситуации доступна еще ирония, рассудок не совсем поврежден.

— Муся, чем орать — лучше бы рассказала, что тут было! — По стеночке, по стеночке я добралась до двери и захлопнула ее. Теперь надо везде включить свет и осмотреть квартиру. Никого нет, все вещи на своих местах. Что же это — игра больного воображения? Ну уж нет! Кто-то ведь открыл дверь.

Думать мешала сильная головная боль. Я осторожно ощупала затылок. Вот оно что! Под пальцами выявилась здоровенная шишка — последствие моего неожиданного падения. А может, у меня сотрясение мозга! А может, я и до утра не доживу, и надо успеть попрощаться.

Телефон Бориса нашелся на столике в прихожей. Часы показывали три часа пятнадцать минут ночи. Ничего, он сам просил звонить в любое время. Набрав номер, я стала терпеливо считать сигналы в трубке. На шестом сонный женский голос недовольно произнес:

— Да!

Трубка чуть не выпала из рук. Но отступать уже было поздно. Неприлично звонить по телефону в три часа ночи. Но еще неприличней звонить и молчать.

— Это квартира Валевичей? — Голос у меня предательски дрожал.

— Да! Что вы хотели?

— Можно пригласить Бориса?

— Секундочку!

И в самом деле, через секунду телефон заговорил знакомым спокойным баритоном:

— Я слушаю.

— Боря, это Сима. У меня неприятности. Ты можешь сейчас приехать?

— Сима?! Ты откуда звонишь, из дома? У тебя все в порядке?

— Более или менее. Но мне срочно надо тебя видеть.

— Хорошо, я сейчас буду! — Трубка коротко запикала.

Через полчаса я лежала на диване, укрытая мягким пледом, и слабым голосом излагала Борису события этой ночи. Он внимательно слушал, прихлебывая горячий кофе из большой кружки.

— Ясно, что кому-то были нужны твои ключи, чтобы попасть в квартиру. Вот и получается, похитить хотели именно тебя, Серафиму Нечаеву. И похищали конкретно, и адрес знали.

— А что же им было нужно? Ведь ничего не взяли. Да у меня и брать-то нечего.

— Этого я не знаю, — протянул Борис задумчиво. — Во всяком случае, утром я приглашу Андрея, и ты ему все снова расскажешь. Надо оформить заявление в милицию по факту твоего похищения и проникновения в квартиру. Вот только по поводу дамы… — Валевич замялся.

— Ты считаешь, что она мне привиделась?

— Вполне возможно, если учесть твое состояние. Нервы и все прочее… Скорей всего, в комнате уже никого не было. Лучше Андрею об этом не говорить.

Ну да, а то приятель решит, что Борис связался с шизофреничкой. Я закрыла глаза. Головная боль не унималась. Надо успокоиться, сосредоточиться и попытаться найти с этой злобной болью консенсус. Но боль консенсуса не хотела и безжалостно грызла голову изнутри.

— Боря, пожалуйста, посмотри на кухне в аптечке анальгин.

— У тебя что-то болит?

— Да, голова немножко.

Борис поднялся и пошел на кухню, а я сказала ему в спину:

— Извини, что я разбудила твою семью.

Он молча вернулся с таблеткой и стаканом воды, сел, потер ладонями лицо:

— Сима, ты хочешь знать, есть ли у меня жена? Я не женат. Если быть до конца честным, то жил довольно долго с одной женщиной. Но не склеилось. Наверное, у меня тяжелый характер. И работа дурная. А к телефону подходила мамина сестра. Она всегда у меня останавливается, когда приезжает в город. Так что успокойся.

Борис положил руку мне на лоб. Ладонь была сухой, теплой, немного шершавой. Удивительно, но боль затихла и без анальгина.

— Постарайся заснуть. А я в кресле подремлю. Спи, пока сама не проснешься. Утром я позвоню в галерею и скажу, что ты приболела. Тебе надо как следует отдохнуть.

Господи, как приятно ощущать его заботу! Теперь мне ничего не страшно. И уже сквозь сон я с уверенностью подумала, что только в одном Борис ошибается — дама в комнате была!

Я проспала как убитая до полудня. Мне даже ничего не снилось, несмотря на бурные ночные события. А разбудил меня запах свежего кофе с примесью легкого аромата сигарет. Наверное, Зойка опять курит на кухне. Еще ничего не соображая после сна, я скинула плед, привычно сунула ноги в тапочки и поплелась на кухню.

— Доброе утро, страдалица! Как спалось? — Мужчина с лицом актера Трентиньяна распоряжался у моей плиты. Судя по запаху и шкворчанию, он готовил гренки с омлетом и укропом под названием «Бедный рыцарь». — Я тут у тебя немножко похозяйничал. Ты не в претензии? Иди умывайся. Сейчас завтракать будем.

Разумеется, я была не в претензии. Даже более того. Пусть меня воруют хоть каждый вечер, если в результате этого на следующий день Борис будет мне готовить завтрак.

Мы почти по-семейному расположились за столом. Оказывается, пока я спала, Валевич отмазал от работы и меня, и себя. Чтобы спокойно проанализировать ситуацию, пояснил он. А через два часа придет Андрей, с которым мой охранник тоже успел созвониться. За завтраком все было как положено: гренки хрустели, кофе благоухал, сахара в меру.

— А ты, оказывается, кулинар.

— Жизнь заставляет. Меня ведь по большей части некому обслуживать. Хотя вообще-то я без особых претензий насчет еды. Это уж так — для тебя расстарался, чтобы произвести хорошее впечатление.

После вкусного завтрака в приятной компании страхи мои почти улетучились. Теперь, когда рядом был сильный, уверенный мужчина, все произошедшее казалось фантастическим дурным сном. Если бы не шишка на затылке и отсутствие сумки с ключами. Кстати, о ключах. Замок следовало срочно заменить. Пока Борис бегал в хозяйственный магазин, пока ковырялся в двери — прошло часа полтора. И только мы успели для проверки щелкнуть «собачкой» нового, особо навороченного замка, как раздалась трель дверного звонка. На пороге стоял высокий черноглазый брюнет средних лет.

— Здравствуйте, я Андрей! А вы, наверное, Сима?

— Андрей, привет! Заходи. — Борис высунулся из-за приоткрытой двери и сделал приглашающий жест рукой. Со стороны могло показаться, что нахождение в моей квартире для него обычное дело. Но меня это ни капельки не задевало.

В течение следующего получаса я во второй раз поведала историю похищения. Рассказ постепенно шлифовался, обрастал подробностями, становился все более красочным и волнующим. Андрей слушал, не перебивая, только время от времени уточнял детали и постоянно что-то записывал. Так мы добрались до эпизода с призраком.

— Оказалось, что дверь была открыта. — Я бросила испытующий взгляд на Бориса. Он невозмутимо молчал. — Ну и я вошла.

— А следов взлома не было?

— Нет, похоже, дверь открыли ключом. Или хорошей отмычкой. Я проверил, — вставил Валевич.

Его товарищ внимательно посмотрел на меня и сокрушенно покачал головой:

— Сима, вы поступили крайне неосторожно. Нельзя так сразу входить в открытую квартиру. А вдруг в ней кто-то находится в этот момент? Неизвестно, что бы с вами тогда могло случиться.

Известно что. Глубокий обморок и шишка на голове.

— Больше никогда так не делайте!

Я промолчала, только согласно мотнула головой. Интересно! Андрей, видимо, полагает, что подобные случаи будут теперь происходить в моей жизни регулярно.

— А насчет парней… Кажется, я их знаю. Клички уж больно знакомые и описание тоже. Наша клиентура. Жаль, что вы номер машины не запомнили. Ну ничего, проверим аккуратно. Удивительно, что они вдруг похищениями занялись, да еще такими бестолковыми. Обкурились, что ли? У них ведь совсем другая «специализация».

Тут я вставила про визитную карточку под ковриком. Андрей сильно воодушевился:

— Молодец, Сима, догадалась! Это же прямая улика! Пусть попробуют объяснить, как к ним в машину попала визитка директора картинной галереи. Лишь бы раньше времени не нашли и не выбросили. А там сумеем к стенке припереть — дело техники!

От этого допроса в конце концов мы все упарились, и я предложила выпить по чашечке зеленого чая для восстановления сил. Из уважения к гостям — не на кухне, как обычно, а в комнате за журнальным столиком.

Чайная церемония проходила почти по-японски, чинно и в слегка стесненной обстановке. Даже с чашкой в одной руке и с тульским пряником в другой Андрей умудрялся сохранять серьезный и задумчивый вид. Болтать о пустяках не хотелось.

И вдруг (опять вдруг!) в дверь два раза коротко позвонили. Сегодня всем до меня было дело.

— Серафима, что случилось? На работе говорят — заболела. — Обеспокоенное Зойкино лицо нарисовалось в дверном проеме. Она деловито шагнула через порог и стала выкладывать на столик очередную гуманитарную помощь: сок, печенье, кефир. В это время в комнате что-то пробасил Андрей. Подруга моментально замерла и сделала стойку, как охотничья собака на перепела. Так и хотелось сказать: «Пиль!»

У Зои вообще особый нюх на мужчин и особое к ним отношение. Никто не умеет так ловко охмурять представителей сильного пола и потом так же без сожаления покидать своих кавалеров. Ну просто роковая женщина районного масштаба.

— У тебя гости?

— Да, Борис с товарищем зашли справиться о моем здоровье.

Об истинной причине их визита я, разумеется, умолчала, рассчитывая на профессиональную деликатность мужчин. Зойке ни к чему знать о моих проблемах. Как говорится, многия знания — многия печали. Начнет охать, ахать, строить разные дикие предположения и давать дурацкие советы.

Но мои тревоги были излишними. У Зойки появились куда более возвышенные цели. Если в комнате есть двое мужчин, то она справедливо полагает, что может рассчитывать на повышенное внимание со стороны хотя бы одного из них.

Вот и теперь подруга бросила быстрый взгляд в зеркало, растопырила перышки и вплыла в комнату, словно романтическая бригантина. Скромно, но с намеком. Однако алые паруса были только прикрытием. Их подняла вполне пиратская команда. Я воочию видела, как бойкие флибустьеры снуют по палубе и шустро расчехляют тяжелые орудия обольщения, готовят крючья захвата, а также другой боевой инвентарь. Сегодня на абордаж будут брать Андрея. Зойке нравятся высокие брюнеты.

Через час все было кончено. Андрей ввиду явного превосходства противника выбросил белый флаг. Он завороженно смотрел Зойке в рот и наслаждался рассказом об использовании формальдегида в современной химической промышленности.

Мы с Борей только переглядывались.

Справедливости ради надо сказать, что скромные чайные чашки уступили место пузатым винным фужерам, поскольку в необъятной Зойкиной сумке отыскалась бутылочка очень недурного молдавского «Каберне».

— Для больных и ослабленных, — объяснила подруга появление бутылки.

Оказалось, что все очень больны и очень ослаблены, а потому лекарство быстро закончилось.

Андрей, не отрывая взгляда от Зойки, торопливо бросил: «Я сейчас» — и выскочил за дверь. Через некоторое время он вернулся с дагестанским коньяком, и мы продолжили лечение.

Что и говорить, вечер удался! Я напрочь забыла о тревогах вчерашней ночи. Андрей был в ударе — пел, читал стихи, рассказывал анекдоты. От его скованности не осталось и следа. Все врут про наших ментов, представляя их тупыми придурками. Вон какой разбитной и обаятельный красавчик — именно это читалось в горящих Зойкиных глазах. Да здравствует родная милиция!

Муся совершенно очумела от нашей вечеринки, забилась под диван и молчала. Зато Матроскин, наоборот, вспомнил свое бомжовское прошлое и тоже ударился в загул: выпрашивал колбасу, прыгал с колен на колени и даже пытался забраться на стол. Наконец получил подзатыльник и с обиженным мяуканьем укатился под диван.

Да, это было здорово. Почти как в далекие студенческие времена, когда мы с Валюлей и двумя курсантами военно-морского училища отмечали Пасху — Светлое Христово воскресенье. Из закуски на общежитском столе красовался покупной кулич, из выпивки — водка и трехлитровка томатного сока. Наши кавалеры быстро соорудили «Кровавую Мэри», причем ингредиенты отмеряли на глазок. Эта коварная английская девица оказала прямо-таки разрушительное воздействие на наши неокрепшие организмы. После второй порции мы окончательно осознали, что бог есть любовь, после третьей стали петь советские песни типа «Ленин — всегда живой», а после пятой на Валюлю напала вселенская скорбь, и она зарыдала. Валюля оплакивала все подряд: надкусанный кулич, томатную лужицу на столе, наших бравых морячков и какой-то свой несчастный роман, который еще даже не наклевывался. Так она и уливалась слезами, пока один из наших юных собутыльников не поцеловал ее крепким, долгим поцелуем. Как он впоследствии уверял, это самый лучший способ прекратить дамскую истерику. И действительно, помогло. А потом мы долго шатались по ночному городу, захлебывались свежим морским воздухом, долетевшим до Невы, и смеялись всякой ерунде. Как все было невинно и трогательно! Как теперь все было далеко!

Растаяв от воспоминаний, я не сразу заметила, что наступил глубокий вечер, если не сказать — ночь. Борис сделался тих и задумчив. Зойка тоже вдруг поскучнела:

— Мне, пожалуй, пора. Рада была познакомиться. Спасибо за интересный вечер. — Когда надо, подруга может быть весьма церемонной. Андрей заелозил на диване и умоляюще посмотрел на Зою глазами брошенного пса. Ну —что ж, как говорится — к ноге! Короче, мой дом они покинули вместе и удалились по вечерней улице в неизвестном направлении. Мы остались вдвоем с Борисом. Удивительное дело, еще пару минут назад я вела себя абсолютно непринужденно, более того, готова была пойти за ним на край света. И вот теперь молча собираю посуду и боюсь поднять глаза. Боря, помоги мне! Ты же такой взрослый, такой опытный и такой смелый! Все внутри сжалось в тревожном и сладком ожидании.

Валевич вышел в коридор и в который раз стал проверять новый замок. Ну, давай — захлопни дверь, поверни ключ, накинь цепочку и иди сюда. Я стояла спиной к нему, механически переставляя фужеры с места на место. Вот сейчас подойдет, обнимет за плечи. Проведет рукой по волосам, а потом тихонько поцелует в шею. И бедная, влюбленная Сима тотчас умрет от счастья и желания.

Секунды летели, а Борис все еще топтался в прихожей. Я обернулась — и вот она, ледяная вода пополам с кипятком! Мой гость мялся у порога в куртке. Он явно собирался уходить. Ах так — скатертью дорога! А к психотерапевту пойдем вместе, рука об руку. Еще то ископаемое, не хуже меня. Два идиота, в общем, Сима и Боря. Злобные мысли жалили сердце, как потревоженные осы. Только бы не выдать своего разочарования, а тем более не кинуться ему на шею. На «раз» сделать любезное лицо, на «два» — спокойно попрощаться. Удалась ли мне роль хозяйки светского раута, равнодушно и с облегчением провожающей засидевшихся гостей? Не знаю. Во всяком случае, дверь с безнадежным стуком захлопнулась, и я осталась одна. Опять одна. Чайная чашка с силой полетела в угол, чтобы разбиться на десятки тоскливых мелких кусочков.

И тут тревожно зазвонил телефон.

— Серафима Александровна? Здравствуйте. — Незнакомый мужской голос был вкрадчивым и обволакивал, словно вата. — Извините, что беспокою так поздно. Я звоню по рекомендации нашего общего знакомого. Надеюсь, вы понимаете, кого я имею в виду.

Да ничего я не понимаю! Какого такого знакомого? Хотя… Постой, постой… О, мамочки, это же от Болбота звонят, как я могла забыть! Значит, клюнуло! Трубка в моих руках стала влажной, сердце заколотилось так, что, казалось, стук его разносится по всей комнате.

— Да, понимаю, — ответила я как можно спокойнее.

— Мне хотелось бы с вами встретиться и поговорить по интересующему нас обоих вопросу. Скажем, в субботу вечером вас устроит? Суббота… Значит, у меня в запасе еще три дня, чтобы подготовиться и все обмозговать.

— Я согласна.

— Вот и прекрасно. — Голос был сама любезность. — В таком случае записывайте адрес. Жду вас в субботу к 18 часам. Спокойной ночи!

Да, спокойная ночь мне сегодня обеспечена, будьте уверены! Может, позвонить Борису? Хотя зачем? Он, конечно, будет против этой затеи и снова отругает меня. В конце концов, я иду только для беседы, что может со мной случиться? А там посмотрим.

Солнце било прямо в пыльное окно. Си-Си вытер красное потное лицо платком и вздохнул:

— Сима, ты что — не понимаешь, как это для нас важно? Можно сказать, признание на мировом уровне.

Я только насмешливо фыркнула.

— Нечего улыбаться! Кстати, твои труды будут достойно оплачены. Возможно, в валюте. — Директор многозначительно поднял палец.

— Сергей Сергеич, дорогой! Лишние деньги, конечно, никому еще не повредили, но вы же знаете, сколько у меня сейчас работы. Предложите ему Леночку.

— При чем тут Леночка! Мсье Мишель просил, чтобы помогала именно ты. Он в восторге от последней выставки. Говорит, сразу виден уровень твоего профессионализма. Как искусствоведа то есть.

— Прямо сам так и сказал?

— Ну не сам, через переводчика. Какая разница! Сима, я не понимаю, чего ты капризничаешь? Интересная работа с иностранцами, заработок дополнительный… Одним словом, через час господин Мишель приедет в галерею, и вы все обсудите. Иди готовься. — Си-Си прихлопнул ладонью несуществующую муху и снова вздохнул.

Спасибо за доверие! Под козырек — и марш нос пудрить, губы красить, чтобы не посрамить державу перед иностранцами. А я-то мечтала, что потихонечку-полегонечку проживу эти два дня, успокоюсь, соберусь с духом и с мыслями. И вот пожалуйста, мотайся теперь по мастерским местных художников, выбирай картины для французов. Вернее, не для французов, а для школ и детского дома. Пришла нашим благодетелям в голову такая блажь — закупить живописные полотна и украсить ими детские учреждения. В качестве подарка, на добрую долгую память от дяденьки Селье. Никто не спорит — чувство прекрасного в детях развивать необходимо. Да только, по моему разумению, ребятишкам сейчас больше пригодился бы лишний компьютер или даже просто дополнительные комплекты постельного белья. Знаю я, как в нашем городе финансируются детские учреждения.

Тем не менее французы такое решение приняли и хотят, чтобы все было по уму. В смысле качества и художественной ценности приобретаемых произведений. А потому и обратились к нашему директору с просьбой выделить им Серафиму Нечаеву, меня то есть, как эксперта и советчика. Ясное дело, куда же им еще обращаться?

Ровно в два часа к галерее подкатил серебристый «Опель» с номерами городской администрации. Высокий худощавый мужчина в очках и безукоризненно сшитом костюме в сопровождении элегантной девицы, столичной штучки — ноги от ушей, — прошествовал в кабинет Си-Си. Вскоре на рандеву пригласили и меня.

Си-Си, взволнованный и в меру торжественный, представил нас друг другу. Мсье осторожно пожал мою руку и начал что-то неторопливо говорить по-французски. Девица бойко переводила. В общем, ничего особенного. Обычный дипломатический набор. Он-де ценит уровень нашего музея и его сотрудников, необычайно высокий для российской глубинки. Потом о своей миссии, о несчастных детях, которые, он надеется, станут гораздо счастливее после приобретения картин. И еще немножко о культурных традициях русского народа и о близости двух великих наций. Когда официальная часть была закончена, мы загрузились в «Опель» и двинулись по адресам. Я не только красила губы в ожидании благотворителей, но успела подготовить список наших мастеров, достойных внимания, и даже кое с кем созвонилась.

Господин Мишель оказался очень покладистым покупателем. Он согласился практически со всеми нашими рекомендациями. Так что к вечеру мы отобрали с десяток полотен и столковались с художниками о цене. Француз был в прекрасном расположении духа: через переводчицу рассыпал похвалы городу и делал мне комплименты.

В конце путешествия, когда машина проезжала мимо нашего самого престижного ресторана «Славянская кухня», мсье что-то сказал сопровождающей нас девице, и она попросила водителя, чтобы он остановился.

— Серафима Александровна, господин Селье приглашает вас на ужин.

Вот это да! В «Славянскую кухню»! Да там, говорят, салаты по стоимости равны моему авансу, а десерты — расчету. Впрочем, я тут же мысленно окинула себя критическим взглядом и моментально скисла. Видок, что и говорить, не для выходов в свет.

— Извините, я после работы и не совсем готова к посещению ресторана.

Мсье Мишель понимающе улыбнулся.

— Красоту и достоинство нельзя заменить одеждой, — перевела девица.

Конечно, это они там у себя в Европе ходят в рестораны запросто — типа перекусить, потому что дома готовить лень. А для меня посещение ресторана, да еще такого крутого, — целое событие. А, ладно, была не была! Уж слишком велик соблазн.

Мы вошли в прохладный холл. Приглушенное освещение, картины, обрамленные искусно подстаренным багетом, мягкие диванчики в стиле ампир — дизайнер хорошо знал свое дело. Я словно попала в московский ресторан времен Гиляровского. Какой-нибудь «Нацио-наль» или «Яр». Седой швейцар в стилизованном костюме с золотыми пуговицами, согнувшийся в почтительном поклоне, довершал впечатление.

Метрдотель повел нас к уютному уединенному столику, скрытому от любопытных глаз массивной, расписанной под мрамор колонной. Тут же словно из-под земли вырос учтивый официант в ослепительно белой рубашке и предложил меню.

Стыдно сказать, но я всегда теряюсь в подобных заведениях. Роскошь убранства подавляет, незнакомые названия блюд ставят в тупик, цены пугают. Короче, накатывает чувство собственной неполноценности. К таким заведениям надо либо привыкать с детства, либо иметь безбрежную наглость и твердую уверенность, что держишь бога за бороду и что тебе все по барабану.

Заранее тоскуя, я опасливо заглянула в меню. Ну скажите на милость, что это такое — кюммелькухены с «Fleurs d'orangers» и засахаренным ананасом? А еще «Славянская кухня»! Ладно бы суточные щи и кулебяка — куда ни шло. Особо не раздумывая, я наугад ткнула пальцем.

— Хороший выбор, вы знаете толк в отечественных блюдах, — одобрил господин Селье.

Смеется или вправду пронесло? Сам он тоже что-то выбрал, переводчица сделала заказ и встала из-за стола.

— Желаю приятного ужина, всего хорошего. — Не успела я опомниться, как девушка вышла из зала. А я осталась сидеть с раскрытым ртом. Что за фокус? Неужели мсье Мишель думает, что я полиглот? Ведь, кроме всем известных «мерси», «пардон» и «бонжур», мне из французского больше ничего не ведомо. Получается, что весь вечер придется молчать или объясняться на пальцах.

— Серафима Александровна, не беспокойтесь. Я прекрасно говорю по-русски, — вдруг произнес Селье без всякого намека на акцент.

— Понимаю ваше удивление, — продолжал он тем временем. — Если я знаю русский, то зачем переводчик? Так удобнее. И освобождает от лишних расспросов. А русским я пользуюсь только в случае конфиденциальных разговоров. Например, как сейчас.