«Если», 2000 № 04

Шон Уильямс, Саймон Браун
МАСКАРАД У АГАМЕМНОНА

Вскоре после того, как ахейский флот вошел в периферическую область системы Илиона, его внешние сенсоры зафиксировали некое из ряда вон выходящее явление, расцененное их интел-матрицей как необъяснимое и неприемлемое. В самой гуще флота буквально из ниоткуда появилась сова. Облетев вокруг флота трижды (и трижды заслонив собой далекий огонек — солнце системы Илиона), птица решительно взяла курс на «Микены» — собственный корабль предводителя ахейских мужей. Казалось, сова сейчас разобьет голову о корпус корабля… но вдруг ослепительно блеснул синий свет, и крылатое создание исчезло.

Тут же сову заметили внутренние сенсоры, доложив, что пернатое существо носится по обширным коридорам и залам «Микен», то воспаряя к потолку, то пикируя вниз. Матрицы сенсоров собрались было пробить тревогу, но получили команду «сверху»: препятствовать сове возбраняется, ибо перед ними вестница богини Афины.

Спустя несколько секунд сова была уже у цели — в покоях Агамемнона, верховного капитана ахейского флота. О том, что последовало далее, исторические анналы умалчивают, но еще через час Агамемнон объявил команде, что желает устроить грандиозный бал.

Жена капитана, Клитемнестра, ничуть не удивилась: ее капризный и своевольный, как малое дитя, супруг прямо-таки обожал всякие забавы. Про себя она подумала, что бал — это уже слишком, но перечить мужу не стала: она любила Агамемнона и старалась ему потакать.

Вскоре подготовка к балу уже шла полным ходом. По другим кораблям были разосланы мазерограммы о том, что всем капитанам надлежит прибыть к Агамемнону на гранд-маскарад.

— Лучше б твой брат размышлял, как одолеть нам троянцев, — сказала Елена своему мужу Менелаю.

Капитан «Спарты» скривился. Он не терпел, когда критиковали его старшего брата, но в данный конкретный момент был склонен согласиться с женой. На бал Агамемнона уйдет масса времени и сил — времени и сил, которые следовало бы потратить на планирование штурма Илиона, родины троянцев.

— Быть на балу повелел он всем капитанам и женам их тоже. Лучше пойти, чем перечить безумцу.

— Но почему маскарад? Совсем заигрался твой братец. Ох, помяни мое слово, весь вечер придется нам Нестора слушать.

— Нестор — старейший из нас и мудрейший речами.

— Самый занудноречистый, ты хочешь сказать. Ой, Менелайчик, — надулась Елена, — знал бы ты, как мне туда неохота…

Втайне Менелай разделял мнение жены, но не позволил себе одобрить его вслух.

К балу Ахилл выковал для своего друга Патрокла серебряный шлем. Увидев подарок, Патрокл рассыпался в благодарностях — шлем получился редкостной красоты. Тогда Ахилл показал ему шлем, в котором намеревался отправиться на бал сам. К удивлению Патрокла, шлему были похожи, как две капли воды.

— Что ты задумал, Ахилл? Верно, хочешь, чтоб мы на празднике братьев играли? Я понял?

Ахилл рассмеялся:

— Нет, драгоценный Патрокл, мы сыграем себя — пару воистину нежных влюбленных. Шлемы есть символ сего, но не сводится к символу дело.

Патрокл в недоумении посмотрел на друга. Ахилл расхохотался еще громче:

— Ростом, сложеньем и ликом с тобою мы схожи. В этих же шлемах и в неукрашенных медных доспехах, что на моем корабле все корабельщики носят, не отличит нас никто друг от друга.

— Это такая игра?

Пожав плечами, Ахилл осторожно надел один из шлемов на голову Патрокла. Затем опустил забрало, так что остались видны лишь глаза и рот.

— Повеселимся же, друг мой. Пусть наша игра будет под стать Агамемнона хитрым причудам, — Ахилл надел свой шлем и тоже опустил забрало. — Так превращаемся мы в наши тени. Ведомо только богам, что за тайны подслушать сумеют две эфемерные тени на маскараде владыки ахейцев!

— Тайны?

— Слыхивал я, Агамемнон сюрприз нам готовит. Гостя позвал он.

— Гостя?

— Троянца.

Его подлинное имя было Берналь, но АльтерЭго настойчиво звал его Парисом.

— Привыкай. На время бала тебе придется принять это имя — так угодно хозяевам.

— А зачем? Хоть бы объяснили, зачем, — ворчал Берналь. Когда ты крепко пристегнут ремнями к гравикреслу твоего крохотного корабля, заняться совершенно нечем — остается лишь ворчать да жаловаться. С кораблем АльтерЭго управлялся единолично; Берналь же путешествовал на правах багажа.

— Вероятно, это как-то связано с тем фактом, что все послания, поступившие от наших гостей, подписаны «Агамемнон».

— Верховный капитан ахейского флота. Бред!

— Фыркай, сколько хочешь, Парис, но мы о них почти ничего не знаем, и я бы посоветовал тебе воспринимать их серьезно. Для твоей же пользы.

— Скажи еще: «Для пользы всего Сирруса».

Берналь отфокусировал телескоп — единственный из бортовых приборов, предназначенный для наблюдения человеческим глазом. Его установили специально для Берналя. Родную планету он уже потерял из виду — как-никак, сорок миллиардов километров осталось позади, — но солнце системы (желтый карлик Анатолия) все еще было ярчайшим из небесных тел. Ну а Сиррус должен находиться в радиусе нескольких угловых секунд от Анатолии.

— По дому скучаешь? — спросил АльтерЭго.

— Скорее, психую, — ответил Берналь. — Когда в последний раз сиррусяне улетали в такую даль?

Берналь мог бы поклясться, что услышал, как гудят мозги АльтерЭго, хотя и знал, что ни один орган ИскИна гудеть не способен.

— Двести двадцать семь лет назад. Геолог и старатель Грениг. Последнее сообщение с ее корабля поступило, когда он находился на расстоянии сорока трех миллиардов каэм. С тех пор о ней ничего не известно.

— И никто не полетел ей вслед?

— Даже в те времена, когда космические перелеты осуществлялись гораздо активнее, чем сейчас, лишь два-три корабля были способны достичь места, откуда она отправила свое последнее сообщение. Да и то месяцев через шесть — слишком поздно. Скорее всего, на борту произошла авария. А может, Грениг покончила самоубийством, не выдержав одиночества.

— Ну хорошо, на кой черт ты меня, собственно, разбудил? — спросил Берналь, еле сдерживая раздражение.

— Я направил телескоп на некий объект, который тебе, полагаю, будет интересно увидеть.

— Не тяни. Что это было?

— К счастью, я предусмотрительно сохранил в памяти ряд изображений, зафиксированных в течение последних трех дней, так что мне удалось создать довольно увлекательный голографический…

— Есть что показать — показывай! — рявкнул Берналь.

В полуметре перед лицом Берналя скрестилось несколько тоненьких лазерных лучей. Вначале они сплелись в неказистый белый кокон. Спустя секунду возникло трехмерное изображение — что-то вроде тернового венца.

— Интересно, он большой?

— Судя по показаниям сенсоров, масса объекта составляет семь миллионов тонн.

Берналь удивился — по первому впечатлению «венец» показался ему совсем крохотным. Но тут же вспомнил, что, по словам АльтерЭго, на создание удовлетворительного трехмерного изображения ушло три дня — немалый срок для такого мощного компьютера.

— Как ты сказал, какие там у него размеры?

— О размерах я еще не говорил. Полагаю, радиус — около восьмидесяти километров.

— Боже! Это что, ахейский корабль?

— Я придерживаюсь следующего мнения: будь это один из кораблей, весь их флот уже несколько лет различали бы с Сирруса. Следовательно, это и есть флот, состоящий из отдельных, соединенных между собой компонентов.

Берналь уставился на голограмму:

— Можешь вычленить какие-нибудь повторяющиеся формы? Блоки?

— На этот вопрос я и надеялся, — Берналь отчетливо расслышал в голосе ИскИна самодовольные нотки. — Собственно, потому я тебя и разбудил.

Голограмма морфировала, превратившись в нечто, более напоминающее обычный звездолет. Берналь рассмотрел объект внимательнее. Да, звездолет — только весьма странный.

— Где-то я нечто подобное уже видел… но где?

— Полагаю, мне удалось кое-что установить, — заявил АльтерЭго.

— Благодаря дедуктивной логике, легкому наитию и материалам Центрального Сиррусского Архива… Гляди, что будет, если удалить с ахейского корабля новейший слой обшивки, соединительные решетки и некоторые дисперсоры внешней энергии.

На месте первоначального объекта повисло нечто, раз в десять меньшее. Изучив новинку, Берналь наконец сообразил:

— Не может быть!

В ответ АльтерЭго только загудел.

— Зонд фон Неймана… — осознав, что влечет за собой это открытие, Берналь потрясенно замолк.

— Таков был и мой вывод, — согласился АльтерЭго, наложив поверх первой голограммы еще одну — синий контур, точно повторяющий форму ахейского артефакта. — Эта диаграмма из древнейших в Сиррусской библиотеке файлов. Как ты, несомненно, видишь, это один из первоначальных чертежей, по которым зонды фон Неймана строились в 2090-м году.

Берналь присвистнул:

— Пять тысяч лет! Это же первые земные корабли, которые достигли звезд!

— И в своих генохранилищах они везли предков всех людей, населяющих ныне данный сектор спирального рукава Галактики… — АльтерЭго сделал краткую, но многозначительную паузу. — Включая твой народ.

На стенах-переборках квадратного, сильно смахивающего на пещеру пиршественного зала «Микен» были изображены циклопические архитектурные сооружения: серые крепостные стены — где булыжные, где составленные из каменных плит; арочные ворота, увенчанные тяжеловесной скульптурной композицией из двух львов и миносской колонны; массивная гробница в форме улья, сложенная из того же камня, что и стены.

По залу фланировали десятки капитанов с женами или любовницами. Все были разряжены в пух и прах: мужчины — в начищенных панцирях и высоких шлемах, украшенных конскими хвостами или султанами из орлиных перьев, женщины — в длинных туниках, обшитых золотыми нитями, в янтарных и лазуритовых бусах.

Среди своих капитанов бродил Агамемнон, каждого приветствуя отдельно, для всех находя лестные слова. Рассердился он лишь при виде двух молодых людей, лица которых скрывали серебряные шлемы. Ну конечно же, Ахилл и Патрокл! Агамемнон заставил себя улыбнуться, сделав вид, будто оценил шутку, и направился дальше — здороваться, улещивать дорогих гостей сладкими словами. Клитемнестра также выполняла долг хозяйки. Она порхала от одной женщины к другой, рассыпая комплименты нарядам и прическам.

Вскоре из общей толпы стали выделяться маленькие группки. Формировались они вокруг самых достославных капитанов. Наибольшей популярностью пользовались Агамемнон и его брат Менелай; но иные роились вокруг Ахилла с Патроклом. Свой круг поклонников был у таких героев, как Диомед, исполин Аякс, Нестор и Идоменей. А поодаль, даже не стремясь приблизиться к остальным, стоял некий капитан, рядом с которым не оказалось ни души: ни друзей, ни прихлебателей, ни женщины.

Одиссей, прислонившись к стене, с кривой усмешкой разглядывал собравшихся. Ему нравилось наблюдать, как бахвалятся знаменитые капитаны, как мнимо-панибратски общаются они между собой и как перешептываются, отпуская оскорбительные замечания в адрес закадычных друзей. Но не меньше его развлекали и выходки всякой мелкой шушеры, которая из кожи вон лезла, чтобы развлечь своих патронов и пробиться в элиту флота.

Тут Одиссей отвлекся, ибо на его плечо уселась сова.

— Гость прибыл, — возвестила она. — Его корабль готов к стыковке. Он прилетел с другом.

— С другом? — переспросил Одиссей. — Трое было велено прислать лишь одного человека.

— Его друг не человек, — отвечала сова. — Это искусственный интеллект. Мне стало о нем известно, лишь когда он установил связь с навигационным компьютером.

— Ты предупредила Агамемнона?

— Пока нет.

— Тогда лети к нему. Пусть поприветствует Париса лично.

Берналь выругался, когда АльтерЭго начал, как сам выразился, «вносить легкие коррективы» в курс корабля при заходе на стыковку. Корабль резко дернулся, кувыркнулся, затем вновь дернулся в противоположном направлении и наконец сбросил скорость, изрыгнув пламя из боковых дюз. Только теперь Берналь оценил, как удачно началось его путешествие навстречу ахейскому флоту: плавно разогнавшись, его корабль покинул орбиту Сирруса и, двигаясь столь же размеренно, три недели бороздил космос. И вот теперь — эта жуткая тряска, от которой у Берналя все кишки перепутались.

Он уже собрался было спросить АльтерЭго, когда тот наконец на-маневрируется всласть, но тут послышался глухой удар, и Берналя швырнуло вперед. К счастью, ремни гравикресла выдержали.

Затем Берналь ощутил нечто новое.

— Гравитация, — сообразил он. — Ахейские корабли не просто скреплены между собой. Вся эта штукенция еще и вращается.

— Прибыли, — спокойно объявил АльтерЭго.

— Кажется, у меня сейчас отвалится голова.

— Это от напряжения, Парис. Когда встанешь на ноги, все будет в порядке.

— Скафандр надеть?

— Не стоит. Мы состыковались с шлюзом. Как только установится необходимое давление, ты сможешь войти и поприветствовать хозяев.

— Возьми сначала пробы местного воздуха.

— Уже. Азотно-кислородная смесь. Кислорода многовато, но никаких сюрпризов. Доля рассеянных газов крайне незначительна. На шлюз подано давление. Открыть люк?

— Меня кто-нибудь ждет?

— В шлюзовой — нет. Подожди, сейчас свяжусь с бортовым компьютером ахейцев.

Берналь расстегнул ремни, осторожно выбрался из скафандра жизнеобеспечения, который всю дорогу снабжал его пищей, удалял экскременты, регулярно подкармливал организм витаминами и кальцием, а также электростимулировал мускулы. Тем временем АльтерЭго сообщил, что по ту сторону шлюза его ожидает торжественная встреча.

— А спросить, кто там меня торжественно встречает, ты не додумался?

АльтерЭго отчетливо вздохнул:

— Агамемнон, верховный капитан ахейского флота, с супругой Клитемнестрой, его брат Менелай, капитан «Спарты» с супругой Еленой, а также Одиссей, капитан «Итаки».

Берналь зажмурился:

— Полный идиотизм!

— Парис, они ждут.

Кивнув, Берналь надел комбинезон. Прикрепил на грудь металлическую бляху с изображением Великой Печати Сирруса; к разъему на стержне, торчавшему из комбинезона на спине, прикрепил тонкий проводок, который, в свою очередь, включался в гнездо на пятом позвонке. Слегка постучал по бляхе:

— Ты здесь, старина?

«Душой, если не телом», — телепатически отозвался АльтерЭго.

Застегнув комбинезон, Берналь подошел к люку.

— Сезам, откройся, — заявил он, тщетно пытаясь подавить страх.

Когда створки шлюза начали открываться, Агамемнон попытался принять царственную позу. Клитемнестра заботливо положила руку ему на плечо, готовясь сдержать супруга, если тот вздумает кинуться навстречу троянскому гостю и, по своему обыкновению, радушно облапить его по-медвежьи. Вообще-то Клитемнестре нравилась склонность Агамемнона к спонтанным знакам гостеприимства, но она понимала, что от такого радушия Парис, чего доброго, лишится ума со страху.

Последний люк с шипением откинулся, и перед ахейцами появилась тощая, невысокая фигура. Нервно улыбнувшись, незнакомец протянул вперед руку.

— Приветствую вас, ахейские мужи. Я Парис… э-э-э… с «Трои».

«Боги, как можно — он же какой-то бесполый!» — тут же воскликнула про себя Клитемнестра. Покосившись на Елену, она удостоверилась, что та тоже обескуражена… но и заинтригована.

Агамемнон решительно подошел к гостю и, взяв его руку в свои лапищи, энергично потряс.

— Друг мой, войди на «Микены» — ты станешь желанным здесь гостем! — взревел верховный капитан. Волоча Париса за собой, он быстро представил ему остальных. Парис пожал всем руки.

Нет, не бесполый, решила Клитемнестра. Мужчина — правда, недоразвитый.

Обняв одной рукой тощие плечи Париса, Агамемнон повлек его по коридору.

— Жаждут увидеть тебя и мои капитаны, — заявил он. — Ждут они в зале «Микен», где уж накрыты столы, — Агамемнон обернулся к Клитемнестре. Та передала ему маску, которую верховный капитан вручил Парису. — Вот, надевай — таков на маскараде обычай, — пояснил Агамемнон.

Троянец внимательно рассмотрел маску, изображавшую яблоко, пронзенное стрелой. Помедлив, нацепил. Агамемнон закрыл свое лицо абстрактным щитком из листового золота и жестом приказал всем надеть маски.

Клитемнестра в костюме лебедя последовала за Агамемноном и гостем. За ними потянулись стоически невозмутимый Менелай с бычьими рогами на голове и усмехающийся чему-то своему Одиссей в маске, на которой были изображены звезды. К немалому удивлению Клитемнестры, Елена, наряженная кошкой (чего от нее еще ждать-то?), вырвавшись вперед, догнала Париса.

— Странствие ваше, наверно, утомительным было и долгим? — спросила она.

Парис нервно улыбнулся.

— Большую часть времени я проспал, госпожа, так что ничуть не утомился.

— О, как я рада, ведь, значит, сможете вы танцевать!

Агамемнон рокочуще захохотал.

— Мы, ахейцы, превыше всего уважаем искусные танцы!

— И войны, — мрачно процедил Менелай полушепотом, так что его слышала одна лишь Клитемнестра.

Сердце Берналя билось так часто, что он всерьез опасался упасть в обморок.

Первое, что он увидел, едва перешагнув порог шлюзовой камеры и поздоровавшись, это огромного мужчину, который вприпрыжку несся прямо на него. Собрав в кулак резервы храбрости, о наличии которых он прежде и не подозревал, Берналь приготовился к гибели — но вместо этого ему пожали руку (сдавили, точно прессом).

Впервые увидев ахейца, Берналь решил немедленно ретироваться на свой корабль. Но из железных пальцев вырваться было невозможно.

Создание отличалось невероятной величиной: двухметровый рост, потрясающий размах плеч. Он объявил себя Агамемноном. Голос у него оказался такой громкий и низкий, что у Берналя заныли зубы. Затем его познакомили с целой ордой других гигантов и потащили по узкому коридору, где два человека едва могли протиснуться. Он поймал себя на том, что не может отвести глаз от лица верховного капитана, дивясь его симметричности и цветовой гамме: щеки и губы — ярко-алые, длинные волосы и борода — угольно-черные, кожа — белее снега. Берналь испытал облегчение, когда хозяева надели маски, скрыв свои гротескные черты.

Также Берналь не мог не обратить внимания на запах, исходивший от ахейца: не сказать, чтобы неприятный, но очень сильный и чрезвычайно… мужской. Немного погодя он различил и другой аромат, являвшийся полной противоположностью первого: сладкий, как благоухание едва поспевших фруктов. Обернувшись, он обнаружил, что его догоняет женщина, которая назвалась Еленой. Она была ниже Агамемнона, но все равно сантиметров на десять выше Берналя. Гибкая фигура; длинные золотистые волосы так блестели, точно и впрямь были из драгоценного металла. Кошачья маска не столько скрывала, сколько выгодно подчеркивала ее черты. Когда она говорила, серебристые усы плясали в воздухе, и это буквально завораживало.

Елена спросила его о путешествии; Берналь, хотя голова у него шла кругом, попытался ответить учтиво. Елена еще что-то сказала, Агамемнон вставил свою реплику, но Берналя отвлек телепатический голос АльтерЭго.

«Парис, наши хозяева не дышат».

Когда Парис и те, кто ходил его встречать, появились в зале, Ахилл раздраженно встрепенулся. С уходом Агамемнона молодой герой оказался в центре внимания, что ему весьма польстило; теперь же вновь придется довольствоваться статусом «героя номер два» (или даже «номер три», если троянский посол превзойдет его в воинской мощи).

Однако, разглядев гостя, Ахилл вздохнул спокойно.

В дверях стоял крохотный человечек, весь какой-то заморенный и бледный. Этот — как бишь там его? — Парис был похож на призрака. Причем не из тех, которые внушают страх. Просто дух печального, одинокого ребенка, скучающего по своим друзьям.

Оскалив зубы в улыбке, Ахилл уступил свое место Патроклу и начал пробиваться через толпу, чтобы поприветствовать гостя.

— Повеселел ты изрядно, мой мальчик, я вижу, — заметил ему вслед Нестор. Престарелый воин сидел за столом и чистил ногти кинжалом. Его лицо скрывала маска голубя. — Мудр царь Приам: глупца не пошлет он с посольством. Поосторожней будь с этим Парисом, послушайся старца.

Отмахнувшись от Нестора и старательно пытаясь подавить снедающие душу необъяснимые предчувствия беды, Ахилл двинулся дальше.

— Господи ты Боже мой, — простонал Берналь, опускаясь на стул, который пододвинула ему Клитемнестра после того, как ритуал знакомства с капитанами завершился. Ахилл, Диомед, Аякс — капитан того, капитан сего… Легендарные имена, монументальные лица и тела словно бы наваливались на него безжалостной тяжестью. Маски лишь усиливали фальшь их черт: карикатурных, преувеличенных, уместных, скорее, в музее восковых фигур. То, что ахейцы не таковы, какими выглядят, Берналя ничуть не удивляло — разве может оказаться подлинной такая абсурдная внешность? Когда АльтерЭго, исследовав ахейцев всеми доступными ему методами, заключил: «Они не дышат», Берналь понял, что не зря с самого начала почувствовал себя на «Микенах» неуютно. Но как им, собственно, удается обходиться без воздуха? Возможно, внешние покровы их тел — на самом деле скафандры жизнеобеспечения? Может быть, над ними потрудились умелые биоинженеры или евгеники? Или перед ним просто оборотни-инопланетяне?

Зато маски, доспехи мужчин и пышные одежды женщин показались Берналю великолепными. Куда ни глянь — сплошные шедевры. В волосах сверкали бриллианты, трепетали перья экзотических птиц, а в прическе одной эксцентричной дамы — даже миниатюрные растения. Очевидно, ахейцы не жалели времени, сил и фантазии на украшения — да и на развлечения, рассудил Берналь, наблюдая за маскарадом.

Столы были уставлены блюдами с жареными кабанами, козами и львами, а также незнакомыми Берналю овощами. Еда, в отличие от хозяев, выглядела вполне натурально, и Берналь сглотнул слюну. Вокруг, театрально жестикулируя, оглушительно хохоча и перекрикиваясь, толпились гиганты.

«Сил моих нет!» — взмолился он, обращаясь телепатически к АльтерЭго.

«Еще не время, — отрезал ИскИн. — Потерпи до конца пира. Уходить раньше невежливо — и наверняка опасно».

«Меня возьмут в плен?»

«Хуже — они могут оскорбиться. Вообрази, что случится, если армия этих тварей атакует Сиррус в отместку за твои дурные манеры?»

Берналь застонал. Чтобы вообразить такое, особой фантазии не требовалось. Под звуки чрезвычайно воинственного гимна, который затянули Ахилл и его парни в том углу зала, Берналь поклялся, что постарается избежать каких бы то ни было дипломатических инцидентов.

«Они еще не сказали, чего им от нас надо».

«Возможно, им будет достаточно твоей благодарности, — отчитал его АльтерЭго. — Так что будь веселей, Парис. Унылый гость — обида хозяевам».

Перед Берналем возник кубок с ярко-малиновым вином. Отхлебнув глоток, он скривился — на вкус вино ничем не отличалось от рециклированной кораблем воды с небольшой добавкой спирта. Пирующие передавали друг другу блюдо со сладковато пахнущим жарким. Берналь схватил кусок мяса и вновь скривился: горячий жир обжигал пальцы. У мяса оказался загадочный, почти пикантный привкус просроченного «универсального бортового пайка».

— Надеюсь, по вкусу вам яства ахейские? — раздалось у него над ухом.

Нервно встрепенувшись, он чуть не зацепился краем своей маски за маску Елены. Кошачьи усы пощекотали его шею.

— О да, очень.

— После трапезы сытной мудрые речи услышим, затем же музыкой слух усладят нам, — произнесла она. Глаза у нее были влажные-влаж-ные и отражали буквально каждый фотон падающего на них света.

— Великолепно, — кивнул он, гадая, что делать с куском неудобоваримого мяса. Наверно, придется съесть, а то мало ли…

— Мы, ахейцы, превыше всего уважаем искусные танцы! — повторила Елена слова Агамемнона; но по ее интонации было ясно, что она имела в виду нечто совсем иное.

Когда трубные звуки рога умолкли, Агамемнон встал на стул и начал говорить речь. Клитемнестра неотрывно смотрела на него, улыбаясь собравшимся, боковым зрением отмечая, кто слушает, а кто лишь прикидывается. Она знала, что ее муж порой бывает напыщенным занудой — да и сказать ему, как правило, нечего, — но намерения у него благие. В душе он добряк, каких мало. Клитемнестра постаралась запомнить лица скучающих; позже им придется несладко.

Среди них оказался и Ахилл. Молодой Ахилл — всякой бочке затычка. Редкостный храбрец и силач, великий воин — но, о боги, какой легкомысленный и глупый. Точно молодой волк, которому ужасно хочется вызвать на бой вожака стаи, только духу пока не хватает. Вот он и переминается с ноги на ногу за спиной Агамемнона, ожидая шанса стать из второго первым.

Но таким замечательным вождем, как Агамемнон, Ахиллу никогда не быть. Уж Клитемнестра-то знает. Муж — прекрасный лидер. И все это поймут, как только он решит троянский вопрос.

Верховный капитан, исчерпав свой словарный запас, умолк. Ему неистово захлопали. Троянец Парис состроил гримасу: шум его явно раздражал. Елена, перегнувшись, что-то шепнула ему на ухо. Парис ошарашенно вздрогнул, но тут же догадался улыбнуться. Клитемнестра нахмурилась. Вот ведь гадкая девка! Одно дело — крутить шашни с любовниками в какой-нибудь казарменной кладовке, вдали от чужих глаз и ушей, но здесь, в нескольких метрах от собственного мужа… Дело пахнет ужасным скандалом.

И на кого же она положила глаз! На троянца! Одной Афине ведомо, что в нем нашла Елена.

Рога взревели вновь, объявляя, что начинается следующая часть маскарада. Появился квартет музыкантов и, споро настроившись, заиграл. Столы моментально отодвинули к стенам, освобождая место для танцев. Агамемнон, картинно взмахнув шлемом, спрыгнул со стула и обнял жену за талию. Клитемнестра радостно чмокнула его в щеку, уже ощущая всем телом ритм танца. Всюду, куда ни глянь, пары спешили пробиться на середину зала. Слышался топот ног и мелодичный смех женщин.

Они начали танцевать. Точнее, вальсировать.

— Исторически неверно, — пробормотал Берналь.

— Простите? — Елена чуть ли не приникла ухом к его губам. Берналь утонул в волнах ее аромата. Кожа Елены под руками Берналя была теплой и мягкой — невероятно теплой и мягкой. Вблизи он заметил, что ее грудь действительно неподвижна — если бы Елена дышала, она бы вздымалась и опускалась. И все равно ахеянка была обольстительна. «Если бы не этот крикливый макияж…» — подумал Берналь.

И тут же осознал: это не макияж. Кожа Елены на самом деле такого оттенка. И ее ресницы, и губы…

— Ох, будь она настоящей… — вздохнул Берналь.

— Сделала больно я вам? — спросила Елена, чуть-чуть отстранившись.

— Ничуть! — на объятия Елены Берналь реагировал, как деревянный истукан, и она это почувствовала. Берналь попытался сказать что-нибудь учтивое. — Просто для меня это все… как-то слишком… — высвободив руку, он обвел жестом зал. — Я буквально потрясен.

— Значит, в славной Трое не так?

— Да, у нас все несколько по-другому.

Елена кивнула:

— Я бы хотела увидеть преславную Трою, — ее глаза сияли. Как показалось Берналю, в них мелькнул озорной огонек. — Как вы считаете, это возможно?

Оркестр заиграл быстрее, и Берналю почудилось, будто его затягивает в настоящий водоворот из рук и ног, стремительно мелькающих в незнакомом танце. В непосредственной близости от Елены (куда уж непосредственнее, ибо она прижимала Берналя к себе, слегка надавливая ладонями на его ягодицы) он чувствовал себя крайне неуютно. Но самое ужасное, что Агамемнон, его капитаны и их партнерши экстатически выплясывали совсем рядом, едва не задевая Берналя — того гляди, собьют с ног и раздавят, как котенка. Берналь поминутно вздрагивал и в конце концов предпочел зажмуриться, препоручив заботы о своей безопасности Елене. Если и она его не убережет, что ж… По крайней мере, смерть будет мгновенной.

«АльтерЭго, я тебя умоляю»…

«Прежде мы должны узнать, чего они хотят от Сирруса. Зачем, по-твоему, мы сюда прилетели? Нельзя уходить, не разобравшись в проблеме. Так что возьми себя в руки. И гляди в оба: возможно, с тобой захотят связаться приватно. Есть вероятность, что маскарад — отвлекающий маневр, маска, скрывающая пока неведомую нам правду. Если Агамемнон не захочет с нами разговаривать, возможно, найдутся другие желающие».

Внезапно Елена повлекла его куда-то, с грацией лани лавируя между беснующимися ахейцами. Берналь изумленно вскрикнул. Елена притянула его к себе.

— Пойдем, — прошептали ее губы.

— Елена, я…

— Не волнуйся: я вижу, что танцы тебе не особо приятны. Место я знаю одно — там тебе точно будет уютней.

Одиссей удовлетворенно кивнул, когда парочка выскользнула из зала, почти никем не замеченная: как-никак, бал был в самом разгаре. И тут прямо над ухом Одиссея раздалось хлопанье крыльев — это вернулась сова. Птица самодовольно заухала, также одобряя развитие событий.

— Вот лукавая тварь, а? — обронил Одиссей.

— Менелай видит, — сова нашла глазами капитана «Спарты», который как раз начал осматриваться в поисках жены — и узрел ее уже в дверях. С гостем.

Менелай помрачнел.

— Интересно, он за ними погонится? — вытянул шею Одиссей.

Капитан «Спарты» взмахнул рукой, и на его зов явился Диомед в маске из слоновой кости, изображавшей череп. Пошептавшись с Менелаем, Диомед покинул зал. Спартанец грузно опустился на стул, злобно сверкая глазами, затем широко улыбнулся слуге, предложившему вновь наполнить кубок.

— Дело в шлеме, — рассудила сова.

— Куда она его поведет?

— Я подумала: пусть сама решает. Она заслуживает некоторой самостоятельности.

— Да и я тоже, — Одиссей встал, поправляя панцирь. — Умираю от любопытства.

— Вечный охотник.

— Что ж, я был создан по твоему подобию.

— Именно, именно, — птица нежно потеребила клювом его ухо. — Хорошо, иди за ними и проследи, чтобы все было в порядке.

— Да, богиня.

Открыв дверь, Елена впихнула троянца в темную и тесную каюту первым — и не преминула отметить, что Парис испуганно замешкался. Боги, какой робкий — не чета мужчинам, к которым привыкла Елена. Оглянувшись, Елена переступила порог и захлопнула дверь. Тут же вспыхнул белый свет, буквально излучающий холод.

— Что это за чер… — изумленно огляделся Парис.

— Вот наконец мы одни, — произнесла Елена, хватая его за руки и притягивая к себе. Парис не сопротивлялся, но и особенного энтузиазма не проявлял — эх, а она-то надеялась…

— Но…

— Надеюсь, по вкусу тебе привычные эти покои? — пластиковые переборки и обитую синтетическими тканями мебель поврежденного троянского корабля, который они выловили в космосе, Елена находила отвратительно-блеклыми, но она рассудила, что в родной обстановке Парис почувствует себя более непринужденно. К тому же небольшая каюта создавала ощущение камерности. Здесь имелись две кушетки, на которые у Елены были грандиозные планы.

Она принялась ласкать его руки и предплечья. Кожа у него была загрубевшая, выдубленная солнцем, которого Елена никогда не видела. Несмотря на свой рост и сложение, он, несомненно, принадлежал к мужскому полу. Ей безумно захотелось поцеловать его — этого странного недомерка с чужой планеты.

— Да, — произнес он, — я…

— Не ты, а я. Как я тебе? Ответь, не стесняйся, мой милый, — Елена прижала Париса к себе, и ему волей-неволей пришлось на нее взглянуть. Одной рукой она гладила его колючее, коротко остриженное темя, а другой взяла Париса за подбородок, заставив задрать голову и заглянуть ей в глаза. От белого света Парис нервно щурился. Он задергался в ее объятиях — от страсти, предположила она, сразу видно, что парень на подъем тяжел, зато силен и ненасытен. — Что же, тебе я по вкусу, Парис светлоликий?

«АльтерЭго!» — Берналь неистово вырывался, но у Елены была железная хватка. Уставившись в ее разинутый рот, Берналь на миг испугался, что она проглотит его целиком. Затем его словно ударили по губам бревном — то был поцелуй Елены… «Нет, уж лучше бы съела», — простонал Берналь про себя.

«Я идентифицировал корабль, — сообщил АльтерЭго. — Это «Аполлон», судно, на котором Грендиг отправилась в свое последнее путешествие».

«Черт, опять греческие мотивы!»

«На сей раз аллюзия косвенная. Судно было названо в честь кораблей, которые совершали полеты между древней Землей и ее спутником».

Берналь почувствовал у себя во рту нечто постороннее. Очевидно, это была далеко не капсула с тайным посланием.

«В данный момент я ничем не могу облегчить твою участь, Парис. Послушай моего совета, попробуй получить удовольствие. В конце концов, это будет вполне естественная реакция на данный раздражитель».

Паника придала Берналю сил, и он умудрился вывернуться из объятий женщины. Но всего на миг. С озорной улыбкой она схватила его за плечи обеими руками. Он пустился было бежать, но подол ее легкой туники обвился вокруг щиколоток Берналя. Он рухнул, надавив спиной на дверь — та раскрылась, и Берналь вывалился в коридор. Елена с победным визгом выскочила вслед.

Они начали кататься по полу коридора, переплетаясь руками и ногами. Елена атаковала Берналя сверху — ловко, как дикая кошка. Уворачиваясь от очередного поцелуя, Берналь перекатился на спину и, подняв глаза, встретился взглядом с вооруженным ахейцем.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Неизвестно, кто из них был более ошарашен.

— Вижу ль Париса я в этом нелепом задоре? — выдохнул ахеец.

Елена привстала, толкнув при этом Берналя так, что он вновь распластался на полу. Кошачья маска съехала набок, обнажая виновато рдеющее лицо.

— Ты, Диомед?

На неказистой физиономии воина выразилось глубокое потрясение.

— Госпожа…

— О, Диомед, не спеши…

Елена принялась распутывать платье, накрепко связавшее ее и Берналя. Диомед попятился, освобождая ей место. Когда же Елена, покачиваясь, встала на ноги, Диомед развернулся и убежал. «Испугался, что Елена за него примется?» — предположил Берналь.

Вполголоса выругавшись, Елена погналась за воином с громкими криками:

— Стой, Диомед! Стой же, дай мне хоть слово промолвить!

Итак, Берналь внезапно остался один. Сорвав с лица маску, он швырнул ее в угол каюты, затем, закрыв лицо руками, попытался не размышлять о том, что натворил. Экспедиция с самого начала была сплошной цепочкой неудач. Пытался-пытался избежать дипломатических инцидентов — а что толку? Но ведь не он виноват! Это над ним гнусно надругались! Какой он преступник — он жертва! Однако Берналь понимал, что Менелай, муж Елены, взглянет на происшедшее под совсем иным углом зрения. Надо бежать, а то будет еще хуже. Несомненно, любое из этих существ способно переломить ему хребет одним пальцем.

— АльтерЭго…

Не успев докончить фразу, Берналь умолк: ибо совсем рядом что-то зашевелилось. Шелест ткани. Шаги…

Берналь вскочил:

— Кто там?

На свет вышел еще один исполин-ахеец. Из-под его маски — черной, усеянной созвездиями — раздался саркастический смешок.

— Чем же ты столь огорчен, Парис? Или мне следует называть тебя Берналем, раз уж мы одни? — ахеец снял маску, открыв ухмыляющееся лицо.

— Одиссей? — отпрянул Берналь. Лицо капитана «Итаки» почему-то напугало его еще сильнее, чем огромный бронзовый меч, висевший у Одиссея на поясе. — Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, кто ты и откуда. Тебя это удивляет?

— А мне уже казалось, что у вас тут нет ни одного хотя бы относительно нормального человека… Вы все меня разыгрываете?

— Нет, Берналь. Ситуация чертовски серьезная, как все на войне.

— Война? Но послушайте, это просто недоразумение, честно, это не то, что вы подумали…

— Что я подумал, не имеет никакого значения. Важно то, что подумает Менелай и что решит Агамемнон. Почетный гость соблазнил жену одного из славнейших капитанов! Свояченицу самого предводителя ахейского войска! Разве она могла добровольно пойти на такую измену? Проще напасть на вас — прежде, чем вы нападете на нас.

— Зачем нам нападать? У нас и кораблей-то нет — мы поставили крест на космических исследованиях, после того как исчерпали запасы руд на астероидах. На Сиррусе царит мир. У нас осталась лишь горстка катеров и буксиров: они очищают космос от мусора. Любое ваше судно без труда разделается со всем нашим флотом.

— Но вас гораздо больше, и ресурсы у вас не в пример богаче, — возразил Одиссей. — Это будет захватывающая битва между двумя несхожими равными. Славы хватит обеим сторонам.

— Именно это меня и пугает! — от страха за свой народ у Берналя по спине пробежали раскаленные мурашки. — К черту славу! Слишком уж опасно за ней гоняться!

— А жить вообще опасно, Парис. Ищете ли вы славы или нет — уже неважно. Она грядет. Ахейцы и Троя вступят между собой в войну из-за женщины по имени Елена. Так угодно богине Афине, и я, слуга Афины, должен этому способствовать. Война — наше предназначение. У каждого из нас есть роль. Ты, Парис, как и Елена, непременно сыграешь свою.

Теперь же я должен пойти помочь Агамемнону. Несомненно, его суд будет скорым.

С этими словами ахеец величаво удалился по коридору.

Берналь обреченно привалился к переборке:

— Они следуют сюжету, — проговорил он. — Они пытаются воплотить в жизнь «Илиаду»! Здесь и сейчас! Они думают, будто все это было на самом деле!

«Похоже на то», — согласился АльтерЭго.

От ужаса и тревоги Берналь лишился последних сил:

— Ты бы лучше подумал, как меня отсюда вытащить.

«Это не так-то просто. Шлюз, ведущий к нашему кораблю, заперт. Его может открыть лишь кто-то из ахейцев».

— Доверяться этим чокнутым лицедеям? Ей-богу, может, мне лучше прогрызть зубами дыру в корпусе «Микен»?

«Попроси помощи у Елены», — посоветовал АльтерЭго.

— Нет! Если она будет следовать сюжету, то захочет отправиться со мной — тогда Сиррус точно погибнет! Неужели нет другого выхода? Как, по-твоему, корабль Грениг может летать?

«Маловероятно. Но я попытаюсь исследовать «Аполлон» повнимательнее, посмотрю, насколько прочно он соединен с «Микенами». Возможно, через навигационный линк «Микен» удастся связаться с бортовым компьютером «Аполлона», если тот еще функционирует».

— Действуй, — распорядился Берналь и покинул каюту. Ему уже представлялось, что по коридорам в его сторону, потрясая листообразными мечами, несутся орды греков с перьями на шлемах.

«Одно только не дает мне покоя, Берналь. К чему весь этот балаган? Невероятные затраты энергии ради достижения чрезвычайно банальной цели. Также имеется ряд странных мелких деталей. Древние греки не танцевали вальс. Они ничуть не отличались от обычных представителей вида хомо сапиенс — более того, по земным меркам были, скорее, малорослы. И я совершенно уверен, что их корабли не бороздили космос, пробираясь от звезды к звезде».

— Возможно, нам следует отыскать богиню, о которой говорил Одиссей, — предположил Берналь. — Если кто и знает разгадку, так это Афина.

«В подобные моменты, — заметил АльтерЭго, — я горько жалею, что придерживаюсь атеистических убеждений».

У дверей зала Елена замешкалась. Звуков праздника больше не было слышно. Высунув свой безупречный носик из-за дверного косяка, она с ужасом увидела, как Диомед докладывает о том, что случилось, ее мужу Менелаю.

Елена зажмурилась и глубоко призадумалась.

Ахилл злорадно ухмыльнулся, когда благородная ахейская жена, растрепанная, в растерзанных одеждах, неверной походкой вошла в зал и бросилась своему супругу в ноги, умоляя о прощении. На нее напали, утверждала она. Троянец — настоящее чудовище, и сильнее, чем кажется: она еле отбилась. Если бы Диомед не отвлек злодея, ее непременно постигла бы та участь, что страшнее самой смерти.

По залу раскатились крики возмущения. Ахилл недовольно скривился. Ему было доподлинно известно: все ахейцы знают, как щедро дарит свои ласки Елена всякому встречному и поперечному, так к чему же эти игры в лицемерие? Впрочем, какой дурак решится открыть глаза Менелаю?

Тем временем капитан «Спарты», весь дергаясь от своего легендарного гнева, помог жене встать и утер с ее заплаканного лица слезы.

— Так отомстим за бесчестье мы силой оружья! — вскричал Менелай.

— Верно сказано, брат! — согласился Агамемнон. — Иначе всех наших жен украдут, мы ж и глазом моргнуть не успеем!

— С той, что прекрасней любой из ахеянок, начал поганый троянец! — воскликнул Менелай, но, ощутив на себе тяжелый взгляд Клитемнестры, поправился:

— С той, что прекраснее всех, кроме самой прекрасной.

— Если сейчас уж троянцы воруют жен наших милых, что будет дальше? — возопил Агамемнон, вскочив на стул и потрясая кулаками в воздухе. — Так отошлем шелудивого пса к его родичам мерзким — с передовыми отрядами нашего флота!

Призыв к оружию был встречен радостными кликами. Ахилл стоял в стороне с безучастной миной, про себя негодуя, что Агамемнон затеял войну из-за мелочной ревности своего братца. Но в то же время молодой герой знал: все это подстроено. Как бы тихо ни вел себя в тот день троянец, результат был бы тот же. Агамемнон уже давно жаждал битвы, как застоявшийся конь — тут-то и подвернулись троянцы.

Ахилл не присоединился к кровожадной толпе, которая с ревом помчалась к месту, где в последний раз видели троянца, а деловито выскользнул в другую дверь. Молодой герой предпочитал охотиться в одиночку. Следуя за толпой, славы не найдешь, а ведь слава, в конечном итоге, решает все.

Берналь пробирался по коридору на цыпочках, изо всех сил стараясь не шуметь.

Ну как? — прошептал он.

«Пока никак, — ответил АльтерЭго. — Большая часть файлов на диске выгорела от космического излучения. Я установил, что «Аполлон» погиб в результате взрыва реактора и дрейфовал в космосе, постепенно удаляясь от Сирруса, пока не был обнаружен ахейцами приблизительно шестьдесят три года назад. На борту нашли останки Грениг. Их дальнейшую судьбу мне даже противно себе воображать. А еще я кое-что узнал о Грениг: она всерьез увлекалась классикой. В инвентаризационной описи «Аполлона» значатся копии нескольких древних книг. В том числе — сам понимаешь какой».

— «Илиады»?

«Верно. Нам эти подробности сейчас ни к чему, и все же занятно… Ты спрашивал, может ли корабль Грениг летать. Меня смущают некоторые технические сложности — к примеру, тот факт, что «Аполлон» частично демонтирован».

Послышались шаги. Берналь распластался по стене. Впереди из-за угла показалась одинокая фигура — воин в серебряном шлеме.

Берналь узнал Ахилла — и тут у него появилась мысль. Если кого из ахейцев и можно убедить пойти против предводителя, так это Ахилла. В подлинной «Илиаде» этот персонаж, завистливый и обидчивый, постоянно ставил свои желания выше интересов товарищей.

— Сюда! — прошипел Берналь.

«Серебряный шлем» обернулся на звук, приседая в боевой стойке. Берналь поднял руки:

— Я безоружен!

Воин приблизился.

— Мне нужна твоя помощь, — начал Берналь. И, когда стало ясно, что Ахилл не спешит рубить его мечом, продолжил: — Агамемнон решил затеять войну между твоим и моим народами. Из меня он решил сделать козла отпущения, чтобы свалить на меня вину. Но мы с тобой оба знаем, что геройство ложью не купишь, верно? Пора открыть остальным правду! Однако сначала… — собравшись с духом, Берналь притронулся к массивной руке воина. Бицепсы Ахилла были тверды, как железо. — Сначала, прошу тебя, помоги мне бежать. Шлюз моего корабля заперт, без тебя мне его не открыть.

Воин задумался. У Берналя перехватило дух. Молчание длилось целую вечность, и Берналь уже начал бояться, что упустил единственный шанс на спасение, что сейчас Ахилл пронзит его мечом и потащит волоком, как убитого фазана, на потеху своим друзьям-гигантам.

И тут, когда Берналь уже ни на что не надеялся, серебряный шлем кивнул.

Берналь, не стесняясь, испустил шумный вздох облегчения. Схватив обеими руками свободную ладонь воина, он радостно пожал ее.

— Полагаю, ты знаешь дорогу?

Еще один кивок.

— Я пойду за тобой след в след.

Величественный воин молча повел Берналя по коридорам к шлюзовым камерам.

Одиссей с неудовольствием глядел на «охотников», вернувшихся в зал без добычи. Любой дурак мог бы предугадать, что троянец не станет сидеть в каюте на разбитом космическом корабле — любой дурак, но не эти пьяные идиоты. Загуляв на маскараде, они лишились последнего ума.

— Срочно обыщем «Микены»! — вскричал он. — Парис не сбежит, если к шлюзам его не допустим!

Взревели рога, собравшиеся вновь вскричали «ура». На сей раз к толпе, вопя «Крови! Крови!», присоединился и сам Агамемнон. Свой недопитый кубок он картинно выплеснул в жаровню с горящими угольями. Клитемнестра насмешливо выгнула бровь, но удерживать мужа не стала. Одиссей на миг перехватил взгляд Елены: трудно было сказать, чего больше было в ее глазах — страха или недоумения. Похоже, заклятие Афины выветривается, подумалось Одиссею. Что теперь Елена думает о своем экзотическом кавалере? Расхотелось ли ей убегать с ним? Жалеет ли она, что Диомед расстроил свидание? Или гадает, как ее угораздило изменить мужу?

Как знать, как знать… Незаметно отстав от толпы, Одиссей попросил у Афины даровать ему силу и терпение. Ахейцы слишком уж гремели и орали — так любую добычу спугнуть недолго. Охотник Одиссей знал, что во время погони главное — бесшумность и хитрость. Какая разница, где сейчас троянец! Куда он направляется, вот в чем вопрос! Париса несложно будет направить в место, где толпа его перехватит.

Одиссей повернулся на пятках — его плащ захлопал на сквозняке, как крылья — и углубился в лабиринты коридоров, выслеживая добычу.

«Я всесторонне исследовал проблему происхождения ахейского корабля-флота и, по-моему, нащупал разгадку», — внезапно произнес АльтерЭго. Берналь от неожиданности подпрыгнул.

— Ну и? — шепотом спросил он, не спуская глаз со спины Ахилла. Они огибали по краю просторный зал, от которого было уже недалеко до шлюзов и входа в его корабль.

«Зонды фон Неймана были отправлены в космос несколько тысячелетий назад с поручением исследовать галактику и разнести по ней семена земной жизни, по дороге создавая себе подобных. К нашему времени они, должно быть, избороздили галактику из конца в конец. Поскольку на их борту нет живых существ, они используют сверхсветовые гиперпространственные двигатели. Очевидно, сейчас их миллионы и миллионы — на всякую звезду свои. Но чем они занимаются сейчас, когда каждая звезда исследована, а каждая планета засеяна семенами жизни? Размножаться и странствовать — вот цель, на которую они запрограммированы. Должно быть, некоторые из них взяли курс на соседние галактики, но большинство превратилось в скитальцев. Блуждая в космосе, они ищут места, где формируются новые звезды — или просто бесцельно болтаются в пространстве. Возможно, несколько таких зондов встретились и объединились, слив воедино свои ресурсы, чтобы скоротать одиночество».

— Разве они разумные? — насколько помнил Берналь, первые зонды фон Неймана умели разве что распределять новооткрытые планеты по двум категориям: «перспективное людское поселение» и «источник сырья». Детские игрушки по сравнению с электронным товарищем Берналя, который даже в беседе позволял себе почти человеческие интонации.

«Поодиночке — нет. Возможно, зонды сами научились объединять интеллектуальные способности, образуя в компании со своими коллегами коллективные разумы, а эти примитивные ИскИны, в конце концов, достигли критической массы, позволяющей перейти к оригинальному, творческому мышлению».

— Тогда зачем им понадобился корабль Грениг? Авария случилась много лет назад. Почему они не использовали его как вторсырье?

«Возможно, они сочли, что некоторые его элементы стоит сохранить, — задумчиво произнес АльтерЭго. Хотя все это не объясняет того, что происходит сейчас».

Ахилл остановился. Берналь чуть не налетел на него. Воин обернулся. Приложил к губам палец.

Берналь выглянул из-за плеча Ахилла. Перед ними простирался прямой коридор, упирающийся в шлюзы. Идеальное место для засады. Спасительный люк был так близко… и очень далеко.

Ахилл склонил голову набок, прислушиваясь. Что именно его насторожило, Берналь так и не понял, но внезапно воин рванулся вперед, держа меч наготове. Берналь поспешил было за ним — и чуть не выпрыгнул из своей кожи, когда громовой голос за спиной скомандовал:

— Стой!

Берналь рванулся вперед. Ахилл уже приложил ладонь к сенсорной панели замка. Зазвенели защелки, замерцали индикаторы. Серебряный шлем удовлетворенно взмахнул султаном — затем глаза в прорези встревоженно сощурились: Ахилл увидел Берналя и то, что происходило за его спиной.

Берналь оглянулся. Почувствовал на своем плече пальцы Одиссея

— великий охотник нагнал его! Берналь оттолкнулся от пола обеими ногами и прыгнул вперед — рука Одиссея схватила в горсть воздух. Гигант раздосадованно хмыкнул и затопал по проходу. И тут навстречу ему, обнажив меч, выступил Ахилл.

— Глупец! — Одиссей размахнулся мечом. В шлюзовой ослепительно засверкали клинки. Берналь пополз к люку. Сшибаясь, мечи звенели, как колокола, рассыпая гроздья искр. Пол прогибался под ступнями исполинов. Соперники гортанно ругались. Воздух полнился запахом дерущихся зверей.

Впереди гостеприимно зиял распахнутый люк. Пригнув голову, Берналь ринулся к нему. Однако не успел он дотронуться рукой до порога, как перед ним возникло омерзительное чудовище: когти, зубы, хлещущие по воздуху крылья. Мерзкая тварь воинственно вопила. Берналь подался назад, прикрывая руками глаза. На него пикировала большая сова: с острым, как бритва, клювом и огромными, совершенно безумными глазами!

«Эврика! — вскричал АльтерЭго. — Богиня — это коллективный разум зондов фон Неймана!»

— Афина? — недоверчиво вопросил Берналь.

Сова истерически завизжала, и звон мечей смолк. Берналь обернулся посмотреть, что случилось. Оказалось, Одиссей не выдержал натиска противника. Ахилл заставил его преклонить одно колено и триумфально занес над ним меч.

Но Одиссей оправился от удара неожиданно и скоро. Перекатившись, он увернулся от клинка Ахилла и нанес ответный удар мечом: снизу вверх, с небывалой силой и проворством. Ахилл даже не понял, что произошло. Мощь удара была такова, что его подбросило на фут вверх. Серебряный шлем, слетев с головы павшего героя, вознесся к потолку, тело же рухнуло на пол, издав неожиданно музыкальный звон, ничуть не похожий на глухой звук падения мертвой плоти.

Одиссей потрясенно отшатнулся, с ужасом всматриваясь в лицо бывшего товарища по оружию, погибшего от его руки. Меч выскользнул из его пальцев.

Но вместо крови с меча сыпалась одна лишь пыль. В груди убитого зияла дыра с голову младенца. Дыра с ужасающей определенностью свидетельствовала, что внутри у ахейца не было ровным счетом ничего. Он представлял собой всего лишь пустую оболочку.

Зато пыль, ссыпаясь с меча, самостоятельно двигалась — жила своей собственной жизнью. Наномашины — сообразил, содрогнувшись, Берналь. Ахейцы оказались абсолютно искусственными существами. Тонкая оболочка, состоящая из наномашин, а внутри — пустота.

Но их самих этот факт, похоже, ничуть не смущал.

— Если Афина — коллективный разум зондов фон Неймана, — обратился Берналь к АльтерЭго, — а ахейцы — всего лишь роботы, созданные и запрограммированные Афиной, как они могут ссориться и драться между собой?

«Подобный разум способен действовать, как цельное существо, но изначально он не был задуман, как функциональное единство. Соответственно, многие его элементы сохраняют свою автономию. Либо мы видим здесь конфликт между разными компонентами разума, либо они запрограммированы на поведение по образцу своих литературных прототипов».

В коридоре послышался топот множества ног.

— Одиссей! — вскричал кто-то. — Что ты содеял?

В шлюзовой зал ворвалась группа воинов. Увидев убитого товарища и стоящего подле на коленях Одиссея, они замерли, уставившись на это печальное зрелище. Берналь прижался к стене у люка, пытаясь съежиться в комочек.

Еще один воин протолкался вперед.

— Что такое? Поймали?..

Тут новоприбывший осекся. Снял с головы шлем, неотличимый от шлема Ахилла.

— Патрокл! — в отчаянии возопил новоприбывший и рухнул на тело убитого.

Берналя прошиб озноб. Он догадался, что произошло: одного героя приняли за другого, и это повлекло за собой трагические последствия. Вновь все, как в «Илиаде». Неужели это тоже подстроила богиня? Предусмотрена ли сценарием смерть соратника Ахилла от руки Одиссея?

Обнимая убитого друга, Ахилл поднял на Одиссея глаза, налиИЗге лютой ненавистью.

— Стой, Ахилл, не спеши! — обратился к нему Одиссей. — Помогал убежать он троянцу. Я же хотел задержать их, ибо так повелел Агамемнон.

— Что Агамемнон? — злобно оскалился Ахилл. — Убийца Патрокла, прощайся с жизнью своею убогой — тебя зарублю я на месте!

Обезумевший от горя Ахилл вскочил и выхватил меч. Одиссей тоже взялся за оружие, опасливо отступая.

За спиной у Берналя раздалось встревоженное уханье. Он пригнулся — и вовремя: над его головой промелькнула сова. Воплощенная богиня Афина летела прямо на Ахилла. С яростным кличем молодой герой замахнулся на нее мечом, защищаясь. Прочие воины испуганно разбежались.

Тем временем шлюз остался без охраны. Берналь стремительно юркнул в него. Последнее, что он увидел в щели закрывающегося люка, врезалось в его память навечно: двое античных героев сражались на мечах в шлюзовом зале космического корабля, а сверху на них, едва не задевая крыльями, пикировало воплощение богини Афины.

— Одно слово: греки, — сплюнул он.

Не дожидаясь, пока Берналь добежит до рубки, АльтерЭго задал кораблю программу «Экстренный отлет» — и Берналь, даже не успев за что-нибудь ухватиться, начал летать между переборками, отскакивая от них рикошетом, как теннисный мячик. Но, против своего обыкновения, не жаловался.

Дорикошетившись до своего гравикресла, он долго переводил дух — и, наконец, задумался о том, что же теперь будет. От размышлений его отвлек голос АльтерЭго. Поскольку теперь Берналь вернулся на свой корабль, ИскИн обратился к нему уже не телепатически, а обычным образом — через динамик.

— Возможно, тебе будет любопытно узнать, что Афина создала ахейцев по иллюстрациям в «Илиаде», принадлежавшей Грениг. То была копия книги, напечатанной много тысячелетий назад. На иллюстрациях — выполненных, если я не ошибаюсь, в технике ксилографии — древние греки изображались в виде людей невероятно высокого роста и крепкого сложения, с идеализированными чертами лица. Естественно, разум зондов принял эти картинки за чистую монету и скопировал в точности.

— То же самое с едой, — заметил Берналь. — Выглядела она красиво, но на вкус ничем не отличалась от пайков с корабля Грениг.

— Теперь понятно, почему они танцевали вальс. То, что нельзя было выяснить по иллюстрациям, им приходилось додумывать. Импровизировать. А сами персонажи были строго запрограммированы на исполнение своих ролей в этой истории.

— Все, кроме Одиссея, — произнес Берналь. — По-моему, он понимал, что происходит.

— Возможно, на него была возложена функция ретранслятора воли Афины: на тот случай, если вмешательство извне окажется менее эффективным, чем действия конкретного человека.

— Но зачем? — поскреб Берналь в затылке. — Какая Афине — коллективному разуму — от всего этого польза?

— Вопрос сложный.

— Но у тебя есть гипотеза? — спросил Берналь, поскольку голос АльтерЭго звучал подозрительно самодовольно.

— Есть. Единственный смысл существования зондов фон Неймана — это предназначение, заложенное в них авторами изначальных программ: открывать новые планеты и засевать их семенами жизни. Затем зонды, пообщавшись друг с другом, пришли к выводу, что задача выполнена. Возникла необходимость найти новую. Их базы данных были крайне скудными: только информация, необходимая для изучения и классификации планет. Решить, что делать дальше, они не могли — не было данных. Не было альтернатив.

— Но вот они обнаружили «Аполлон», — догадался Берналь.

— Вот именно, — согласился АльтерЭго. — И Афина наконец-то нашла себе дело.

— Потому что вся информация о жизни человеческого общества, которой она располагала, сводилась преимущественно к «Илиаде»?

— Да.

Берналь вздохнул. Теперь его жизнь и жизнь Сирруса превратилась в сплошной кошмар.

— Неважно, как там у Агамемнона со свободой воли — он все равно разозлился. На то, что склока с Ахиллом отвлечет его от войны, надеяться нельзя. Все будут искать козлов отпущения — и выбор падет на нас. Надо что-то делать… — внезапно его осенило. — Погоди! Ты все еще подключен к «Аполлону» через навигационный компьютер «Микен»?

— Пока Афина не опомнится — да, подключен. Я могу забраться в самые глубины интел-матрицы «Микен». А что ты, собственно, задумал?

Вместо пояснений Берналь прошипел:

— Дай мне скорее список старинных книг из библиотеки Грениг.

Каких только ни бывает на свете войн! Эта оборвалась, не успев толком начаться. Спустя несколько часов после того, как АльтерЭго скормил интел-матрице «Микен» — и огромному массиву знаний, олицетворенному в Афине — некую информацию, ахейский флот, дотоле спешивший на всех парах к Сиррусу, резко сбавил ход.

— Перегруппировались. Отказались от боевого построения, — доложил АльтерЭго.

Берналь нервно заерзал в своем скафандре жизнеобеспечения. Кораблю было приказано стремительно лететь домой при малейшем проявлении враждебности со стороны противника.

— Значит, они нашли новую цель?

— Я забил в текст координаты всех белых карликов в этой области галактики. Этого должно хватить. Не стоит связывать их по рукам и ногам. Какая радость от приключения, если у тебя нет свободы воли?

— Да я не против! Пусть берут столько свободы, сколько хотят — лишь бы нас не трогали.

Два часа спустя, когда Берналь уже собирался погрузиться в анабиоз, АльтерЭго сообщил, что ахейский флот изменил курс и теперь направляется в противоположную от Сирруса сторону.

— А нас вызывают по мазеру.

— Кто?

— Разум, который мы называем Афиной.

— И чего она хочет?

— Спроси.

Берналь включил передатчик.

— Берналь слушает, — произнес он.

Голос, ответивший ему с борта бывшего ахейского «корабля-флота», Берналь узнал мгновенно. Одиссей.

— Мы получили посланную вами информацию, — сообщил бывший капитан «Итаки». — Я детально изучил текст. Он нам очень нравится. Для похода такого типа мы приспособлены не в пример лучше.

— Значит, пора прощаться.

— Да. Спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности, — ответил Берналь учтивой полуложью. Тем не менее он поймал себя на том, что ему даже немножко грустно расставаться с зондами. — Береги себя, Одиссей. Доброй охоты.

После краткой заминки голос ответил:

— Зовите меня Измаил[1].

Дэвид Марусек
ЗНАЮ Я ВАС…

В 2019 году АПГ («Ассоциация прикладного гуманизма», предлагающая работодателям высококвалифицированных специалистов самых разных профессий) завершила строительство первой из Жилых Башен, призванных решить вопрос с расселением неуклонно растущих людских ресурсов Ассоциации. Со стороны АПГЖБ-1 напоминает гигантское, трехкилометровой высоты яйцо в фарфоровой рюмочке. Оно возвышается над лиловыми псевдосоевыми полями северной Индианы, и его отлично видно как из Чикаго, так и из Индианаполиса. Поговаривают, что жилой комплекс АП Г создает вокруг себя гравитационное поле. А именно: если вас вышвырнут с работы, то вы не свалитесь на дно общества, но, все еще судорожно сжимая в руках шляпу, портфель, фондовые опционы и график зависимости будущей пенсии от стажа, полетите куда-то вбок, на тот конец страны — в АПГЖБ-1.

Лето, 2062 г.

Зоранна сидела в отдельном вагоне Текучки, летящем под канзасскими равнинами со скоростью тысяча километров в час, смотрела видеофильм и хрустела солеными крендельками… Всего четыре часа назад, в Сан-Франциско, она дала своему дому последние инструкции и перевела его в режим «отпуск». Затем швырнула в чемодан вечернее платье, купальник и махровое полотенце. Неохотно сняла с себя Гончика (так звался личный ИскИн, выполненный в виде пояса) и повесила в шкаф, торжественно поклявшись при этом, что ровно три недели не будет заниматься ничем, даже отдаленно напоминающим работу. Планы у нее были следующие: навестить сестру в Индиане, выбрать новую шляпку в Бухаресте, поваляться на пляже на Лазурном Берегу — и ничего кроме. Однако уже в следующую секунду Зоранна нарушила клятву, решив взять с собой Жучка — модуль, выданный ей для бета-тестирования.

— Где вы родились? — спросил Жучок писклявым голоском.

Созерцая очередной кренделек, перед тем как положить в рот, Зоранна лениво задумалась, почему некоторые вопросы Жучок задает по много раз кряду. Очевидно, дело в его алгоритме импринтинга.

— Запиши в блокнот, — распорядилась она. — «Утомительные повторы».

— Записал, — отозвался Жучок. — Где вы родились?

— А ты как думаешь?

— Буффало, штат Нью-Йорк, — отрапортовал Жучок.

— Отлично.

— Дата рождения?

Зоранна вздохнула:

— 12 августа 1961 года. Вот что, Жучок, почему бы тебе не взять эту информацию из общественных архивов?

— Вам нравится тембр голоса Жучка? — спросила машина. — Может быть, вам по вкусу более высокий или более низкий? — вопрос повторился несколько раз: тенором, баритоном и басом.

— Жучок, я тебе напрямик скажу: меня твой голос бесит в любом варианте.

— Какой ваш любимый цвет?

— Никакой.

— Вчера вашим любимым цветом был нежно-розовый.

— Ну хорошо, а сегодня — клюквенно-красный.

Миниатюрный зануда временно заткнулся, подключая и сопоставляя библиотеки цветовых оттенков. Зоранна попыталась вернуться к просмотру фильма, но обнаружила, что совершенно запуталась в сюжете.

— Вам звонят, — оповестил Жучок. — Тед Чэмберс из «Дженерал-Гениус».

Зоранна встрепенулась, пригладила рукой волосы:

— Включи.

В воздухе перед ней повисло миниатюрное трехмерное изображение Теда, сидящего, закинув ноги на стол. Тед был весьма хорош собой, и Зоранну время от времени посещало желание пригласить его куда-нибудь, но ей никак не удавалось перехватить его в момент междубрачия. К тому времени, когда ее ушей достигала весть о его разрыве с очередной пассией, Тед уже успевал влюбиться вновь. Из-за этих фиаско Зоранна уже начинала сомневаться в своих профессиональных качествах, хотя весь мир знал ее как блестящего следователя. Зоранна даже подумывала приставить к Теду Гончика, дабы вычислить идеальный момент для атаки.

Увидев ее, Тед с улыбкой спросил:

— Привет, Зо, как там малыш?

— С ума меня сводит, — выпалила Зоранна. — Скажи-ка, Тед, когда должны кончиться эти инквизиторские допросы?

Тед спустил ноги на пол:

— А что, импринтинг все еще тянется? Сколько у тебя новый ИскИн? — покосившись на дисплей, Тед сам ответил на свой вопрос:

— Двадцать два дня. Рекорд, — вскочив, он начал расхаживать из угла в угол, периодически скрываясь за границами кадра.

— Тед, я серьезно, — продолжала Зоранна. — Некоторые мужья — и то меньше со мной прожили.

Тед плюхнулся в кресло.

— Мне очень жаль, что мы не можем продолжать испытания, но, увы, их решено отменить. Пожалуйста, верни нам модуль… — он вновь покосился на дисплей, — верни Жучка как можно скорее.

— Почему? Что случилось?

— Просто они хотят еще чуток его подшлифовать. — Тед растянул губы в своей первоклассной дежурной улыбке.

Зоранна покачала головой:

— Тед, такие масштабные полевые испытания без причины не отменяют.

Тед пожал плечами:

— Я тоже так думал, но мое дело сторона. Ну как, можешь вернуть его сегодня?

— На тот случай, если ты вдруг не заметил, — процедила Зоранна.

— Сейчас я нахожусь в трансконтинентальном вагоне Текучки, которым управляет Жучок. Гончика я оставила дома. Отдать Жучка я смогу не раньше, чем через три недели.

— Это нас не устраивает, Зо, — проговорил Тед, нахмурившись. — Но послушай: «Дженерал-Гениус» пришлет тебе абсолютно бесплатно модель «Дипломат-Люкс» с инсталлированным транспортным и телекоммуникационным софтом. Зверь, а не машина! Где ты будешь сегодня вечером?

Что-то тут было нечисто. «Дипломат» — флагманская модель концерна — был не по карману даже Зоранне.

— Я буду в АПГЖБ-24, — сообщила она Теду и, когда тот выгнул бровь, пояснила: — Там живет моя сестра.

— АПГЖБ-24. Заметано.

— Послушай-ка, Тед, не надо темнить. Если не хочешь, чтобы я рылась в вашем грязном белье, лучше скажи все начистоту.

— Поклянешься, что это останется между нами?

— Как бы не так! Я угробила на твои испытания двадцать два дня — и теперь все коту под хвост?

— А что если в дополнение к бесплатному поясу мы заключим с тобой тот же контракт на следующие испытания? Станешь нашим штатным журналистом. По рукам?

Зоранна передернула плечами. Тед вновь закинул ноги на стол.

— Зо, тут головы с плеч летят. В отделе разработки крупный скандал. Нам грозят судом. Мы уже начали сомневаться в самой идее снабжения сервопоясов искусственными личностями. По крайней мере, этой искусственной личностью!

— Почему? Чем она плоха?

— Слишком напориста. Слишком назойлива. Слишком деспотична. Это чудовище нельзя было выпускать из лаборатории. Скажи спасибо, что Жучок еще не созрел…

Разумеется, Тед преувеличивал. С Жучком хлопот не оберешься, тут Зоранна была согласна. Но чудовище? Однако ее радовала возможность отделаться от назойливого ИскИна, тем более в обмен на такой роскошный утешительный приз, как пояс класса «Дипломат». Пересадив в обновку своего Гончика, она наконец-то окажется в авангарде технического прогресса.

— Когда я вернусь, будь добр рассказать мне все подробно, но пока — давай считать, что мы договорились.

Когда Зоранна отключила видеофон, Жучок потребовал:

— Перечислите членов вашей семьи с указанием степени их родства.

Вагон начал замедлять ход, и Зоранна инстинктивно проверила, надежно ли пристегнута к креслу.

— Все уже умерли. Осталась только Нэнси.

Резко дернувшись, вагон влетел в отводную трубу, разобрался, где у него колеса, и затормозил. За окном засверкали огни. ВОКЗАЛ № 4, АПГЖБ-24, — прочла Зоранна на стене тоннеля.

— Назовите любимый цвет Нэнси?

— Все. Хватит. Больше никаких вопросов, Жучок. Ты слышал, что сказал Тед: тебя уволили. Пока я не отошлю тебя назад, давай сделаем вид, что ты просто тупой старинный сервопояс. Ничего больше не спрашивай. Понял?

— Так точно.

Зашипели пневматические шлюзы, выравнивая давление. Вагон замер, распахнул двери. Зоранна расстегнула ремни, достала из грузового отделения багаж. Немного замешкалась, проверяя, послушается ли ее Жучок. Тот молчал. Выйдя из вагона, Зоранна влилась в толпу приезжающих и отъезжающих — обитатели домов АПГ обычно добирались на работу Текучкой. Задрав голову, она взглянула вверх. Вокзал находился в обширном внутреннем дворе, со всех сторон опоясанном стенами башни. Пятьсот этажей: кишащие людьми магазины и рестораны, театры, сады, парки… Верхние уровни терялись в лучезарном тумане… Даже самой себе Зоранна стыдилась признаться, что не знает, какой любимый цвет ее сестры — и вообще ничего не может сказать о ее вкусах. Правда, она помнила, что Нэнси обожает красивые панорамы. Кстати, АПГЖБ славится видом из окон. Вечернее солнце, отраженное и увеличенное гигантскими зеркалами на крыше, ползет по стенам центрального двора вверх: закат задом наперед. Разбуженные его лучами, начинают светиться биолюмы на перилах и стенах. По висячим пешеходным мостикам на головокружительной высоте беспрестанно снуют люди. Здание-мегаполис буквально вибрирует от гула жизни.

Когда Нэнси переехала сюда, она была учительницей начальной школы. Несмотря на высокую цену, она арендовала номер почти на самой верхушке башни, так высоко, что с вокзала ее этаж вообще не виден. Но после указа об отмене размножения, принятого в 2033 году, надобность в учителях отпала, и Нэнси пришлось перебраться ниже, где жилье было дешевле. Затем, когда официально разрешили коммерческое производство клонов, Нэнси упала сразу на несколько десятков этажей.

— В прошлый мой приезд, — сказала Зоранна Жучку, — у Нэнси была минигабаритка на 103-м. Проверь по справочной.

— Нэнси живет на 40-П.

— 40-П?

— Сороковой подземный этаж. На тридцать пять уровней ниже вокзала.

— Не может быть!

Зоранна позволила волне пассажиров подхватить себя и повлечь к лифтам. Увы, время ее приезда совпало с часом-«пик», и теперь она была вынуждена тесниться в толпе усталых и голодных тружеников, отработавших смену. Все это были молодые люди — по большей части клоны, — одетые в серо-бурую униформу АПГ. Ни серый, ни бурый не входили в число любимых цветов Зоранны.

Как назло, весь ряд лифтов, предназначенных для подземных этажей, был отключен. Справочная посоветовала отправиться к лифтам Пятого вокзала (один километр на восток по пешеходным мостам), но Зоранна и так уже слишком устала.

— Жучок, — сказала она, указывая на лифты в соседнем ряду, — они везут вниз?

— Да.

— Отлично, — сказала она и, работая локтями, пробилась в ближайший. Кабина была так набита людьми, что двери, взывая о милосердии и умоляя пассажиров встать потеснее, закрылись лишь с третьего захода. На дисплее высветились цифры: номера затребованных пассажирами этажей, выстроенные в порядке очередности остановок. Тут Зоранна с ужасом поняла, что маршрут лифта определяется весьма демократично — в интересах большинства пассажиров. Но выходить было уже поздно. Ближайшая остановка — 63-й этаж. Затем 55-й, 203-й, 148-й и так далее. Ее этаж замыкал список.

«Жучок, это лифт Диксона!» — беззвучно проартикулировала она.

Вскоре Зоранне стало чудиться, будто время ползет, как черепаха, и ее бесконечный день еще больше растягивается всякий раз, когда лифт останавливается, чтобы выпустить или впустить пассажиров. На каждой остановке, с появлением новичков, список приоритетных этажей менялся, но 40-П упрямо оставался в самом хвосте. В Башне имелось пять видов лифтов. Диксоновский отлично подходил группам людей, направляющихся на популярные этажи. Но из всех, кто находился в кабине, в подземелье хотела ехать одна Зоранна. Кроме того, от постоянного ускорения (2,8 g, как-никак) у Зоранны заныло под ложечкой.

«Жучок, — проартикулировала она, — слетай домой и отопри мои архивы. Достань файл под названием «аневризма головного мозга» и перекачай в мозг лифта. Мы им сейчас устроим демократию».

«Этот файл просрочен, — вскоре произнес Жучок ей на ухо через имплант, еще более усиливший сходство его голоса с комариным писком. Я не могу снабжать общественный транспорт устаревшей информацией».

«Так замени дату более поздней».

«Это запрещено».

— Тут я решаю, что запрещено, а что — нет! — вскричала Зоранна, и пассажиры с удивлением воззрились на нее.

«Структура, не дозволяющая задавать вопросов, ограничивает мою эффективность», — пожаловался Жучок.

Зоранна вздохнула:

«Что ты хочешь узнать?»

«Следует ли мне перепрограммировать себя, чтобы я имел возможность отредактировать данный файл вышеупомянутым образом?»

«Нет, Жучок, некогда мне тебя перепрограммировать — да я и не умею».

«Следует ли мне самому перепрограммировать себя?»

Он что, и такое может? Тед ничего об этом не говорил… Возможно, какую-то рабочую подпрограмму забыли удалить.

«Да, Жучок, действуй».

На потолке замигала иконка «Инвалид». Лифт теперь не летел с этажа на этаж, а полз.

«Спасибо, Жучок. Так-то лучше».

Из угла раздался раздраженный голос джерри:

— Не лифт, а ленивец!

— Моя скорость не должна превышать пяти этажей в минуту, — ответил лифт.

Джерри, поднявшись на цыпочки, оглядел попутчиков.

— Ну, — спросил он, — кто этот дохляк?

Каждый принялся разглядывать своих соседей. В кабине стояли Мишели, дженни, пара джеромов и еще с полдюжины других фенотипов. Вскоре все уставились на Зоранну — она одна не была облачена в серо-бурую униформу.

— Извините, ради Бога, — произнесла она, прижав ладонь к виску. — У меня аневризма величиной с грейпфрут. Малейшее напряжение, и…

— Лечиться надо! — рявкнул джерри под одобрительный гул толпы.

— С удовольствием, — заулыбалась Зоранна. — Одолжите двадцать три тысячи кредиток?

Джерри хмыкнул и смерил Зоранну оценивающим взглядом.

— Милочка, если б ты тратила на здоровье половину того, что на финтифлюшки бросаешь, — прошипел он, — у тебя бы этой проблемы не было, а?

Джерри Зоранне никогда не нравились — та еще мразь. И действительно, из всех коммерческих типов именно джерри-клонов чаще всего приходилось забивать in vatero, учитывая их повышенную социопатию. Зато там, где требовались цепные псы, они не знали себе равных: основной контингент в десантных войсках Протектората составляли именно джерри. Этот, однако, служил охранником в оптовом торговом комплексе, о чем свидетельствовала нашивка «ГОНИМ-НЕ-ПУСКА-ЕМ» на его серой кепке.

— Ладно, куда едешь? — спросил он.

— 40-П, — услужливо сообщила она.

Сверившись с дисплеем, пассажиры буквально взвыли.

— С такой скоростью я до дома и за час не доеду, — заявил джерри.

— Еще раз извините, — защебетала Зоранна, — но все нижние лифты на ремонте. Тем не менее если все здесь согласятся сначала отвезти меня…

В лифте немедленно стало шумно: пассажиры нашептывали что-то своим поясам или нажимали кнопки.

— Правило отменяется, — объявил лифт. Но вместо того, чтобы направиться вниз, как предполагала Зоранна, он остановился на ближайшем этаже и распахнул двери. Люди торопливо покинули кабину. Зоранна мельком увидела роскошь 223-го этажа: блеск хрусталя и стекла, высокие арочные своды коридоров, вдали — круговые дорожки с толпами бегунов и конькобежцев. Какая-то евангелина, ласково и сочувственно взглянув на Зоранну своими карими щенячьими глазами, прикоснулась к ее руке и выскользнула наружу.

Однако джерри остался в кабине и удержал своих спутников — двоих Иванов.

— Пускай не думает, будто всех перемудрила, — заявил он.

— Скоро матч начнется, — возразил один из Иванов.

— Посмотрим его здесь, — отрезал джерри.

Иваны Зоранне нравились. Душевные люди, не то что джерри — правда, не всегда знаешь, чего от них ждать…

Многозначительно переглянувшись, иваны подхватили джерри под руки и силком выволокли из лифта.

Двери закрылись. Наконец-то оставшись одна, Зоранна с облегчением расправила плечи.

— А теперь, Жучок, — сказала она вслух, — решение принято единогласно. Так что удали файл о моей инвалидности и заплати сколько положено, чтобы спустить нас вниз без остановок.

Отключив тормоз, лифт упал примерно на двести шестьдесят этажей. У Зоранны зазвенело в ушах.

— Думаю, Жучок, ты кое-что узнал, — сказала она, имея в виду разные типы лифтов.

— Так точно, — отозвался Жучок. — Я узнал, что аневризма головного мозга развилась у вас в календарном возрасте пятидесяти двух лет и что с того времени вы дважды омолаживали головной и спинной мозг. Я узнал, что средний биовозраст ваших органов — тридцать пять лет. Старше всех — лимфатическая система: шестьдесят пять лет. Моложе всех — сердечно-сосудистая: двадцать пять лет.

— Ты залез в мою медицинскую карту?

— Так точно.

— Я тебе велела только один файл достать, а не все сразу!

— Вы велели мне отпереть ваши архивы. Задача Жучка — узнать вас поближе.

— Что ты еще прочел? — лифт плавно затормозил на 40-П и открыл двери.

— Я просмотрел ваши дневники и рабочие записи, собрание ваших статей, досье расследований, всю корреспонденцию, юридические документы, сведения о премиях и отзывах, несколько мультимедийных альбомов с выдержками из прессы, характеристики из учебных заведений. В данный момент исследую ссылки на вас в публичной сети.

Зоранна была в шоке. Однако она понимала, что впусти она Жучка в свои архивы раньше, он давно бы осуществил эту фазу импринтинга.

Следуя указаниям Жучка, она отправилась искать квартал Нэнси. На 40-П коридоры были окрашены в унылые цвета и озарены резким светом искусственных ламп: под землей биолюмы жить не могли. Ни прогулочных зон, ни парков, ни магазинов. Вентиляторы, снабжавшие этаж ледяным воздухом, не могли победить дух затхлости.

Оказавшись в коридоре Нэнси, Зоранна увидела, что одна из дверей открылась; из нее вышли два человека и направились навстречу Зоранне. Они двигались, характерно подволакивая ноги, как люди, вконец запустившие свой организм, и были одеты в темную, поношенную одежду. Когда они прошли мимо Зоранны, та увидела, что они плачут: слезы струями текли по их сморщенным щекам. С тревогой Зоранна отметила, что вышли они из квартиры ее сестры.

— Ты уверен, что нам сюда? — спросила она, замешкавшись перед дверью с табличкой: 40-П Г6879.

— Так точно, — отозвался Жучок.

Зоранна поправила прическу и одернула юбку.

— Дверь, сообщи, что я пришла.

— Будет сделано, — отозвалась дверь и отъехала в сторону.

На пороге, поддерживаемая алюминиевыми «ходунками», стояла Нэнси.

— Зо, милая! — произнесла она, протягивая сестре одну руку, а другой цепляясь за косяк, чтобы не упасть.

Перед тем как обнять младшую сестру, Зоранна на миг замялась, рассматривая ее. Нэнси вконец опустилась. Волосы поредели и поседели, в бледном лице — ни кровинки, а растолстела она минимум вдвое. Когда они поцеловались, Зоранна заметила, что от сестры пахнет не только духами с ароматом лилий, но и чем-то кислым.

— Вот уж сюрприз так сюрприз! — заговорила Нэнси. — Что же ты мне не сообщила, что приедешь?

— Я тебе сообщала. Несколько раз.

— Правда? Ты звонила? — опечалилась Нэнси. — Я же ему говорила, что домкомп барахлит, а он не поверил.

За спиной Нэнси возник респектабельный мужчина с огромной копной серебряных волос.

— Кто это? — вопросил он властным баритоном. Оглядел Зоранну.

— Полагаю, вы Зо, — провозгласил он. — Какое счастье!

Обойдя Нэнси, он крепко обнял Зоранну и запечатлел на ее щеке пылкий поцелуй. Незнакомец был выше ее на голову.

— Я Виктор. Виктор Воль. Заходите, пожалуйста. Ох, Нэнси, неужели твоя сестра так и будет стоять в коридоре? — и он увлек обеих женщин в квартиру.

Зоранна была готова увидеть небольшую комнату — но это была настоящая конура. А мебель? Зоранна предполагала, что сестра обходится находками с помоек. Но полная комната больничных коек?! Зоранне потребовалось несколько минут, чтобы осмыслить увиденное. В гостиной площадью три на пять метров разместилось две дюжины кроватей: половина на полу, а остальные, перевернутые, на потолке. Только тут Зоранна поняла, что перед ней голограммы. Каждая кровать представляла собой отдельный «кадр», транслируемый из другого места. Кадры чуть-чуть накладывались друг на друга, образуя своеобразные «снежинки» из шести кроватей, на них лежали тяжелобольные. Гостиная не была освещена — только сквозь голограммы просачивался свет разномастных ламп. Настоящей мебели мало — какие-то шкафчики и стулья, придвинутые вплотную к стене. В углу стоял обшарпанный туалетный столик, превращенный в алтарь неведомого святого. Несколько свечек выхватывали из сумрака старинное плоское изображение рослого босоногого мужчины, закутанного с головы до ног в широкую рясу.

— Что здесь творится, Нэнси? — воскликнула Зоранна.

— Это моя работа, — гордо произнесла сестра.

— Прошу вас, — сказал Виктор, учтиво выпроваживая обеих за перегородку. — Давайте поговорим на кухне. Вы уже обедали, Зо?

— Да, спасибо, — ответила Зоранна, — я поела в дороге.

Ей пришлось пройти сквозь кровать, на которой корчился от боли неведомый мужчина; иначе на кухню никак нельзя было попасть.

— Извините, — проронила она. Похоже, он привык к подобному обращению, так как просто закрыл глаза, пропуская ее.

Кухня представляла собой всего лишь часть гостиной, отгороженную шкафами и стойкой. Там тоже не обошлось без койки, но лежавший на ней седой старик с разинутым ртом то ли спал, то ли находился в коме.

— Думаю, Эдварду какое-то время будет не до нас, — проговорил Виктор. — Комп, сотри эту голограмму. Извините, Эдвард, но нам нужно место.

Голограмма исчезла, и Виктор пригласил Зоранну сесть на табурет у стойки.

— Хотите чаю? Может быть, капельку коньяка?

— Спасибо, — произнесла Зоранна, примостившись на табурете и скрестив ноги. Чай — это прекрасно.

Ее сестра, войдя в кухню, откинула сиденье «ходунков» и собиралась уже присесть — но тут из спальни донесся душераздирающий стон.

— Нэ-э-э-нси, — взывал голос (мужской или женский, неясно). — Нэ-э-энси, вы мне очень нужны.

— Извини, — сказала Нэнси.

— Я схожу с тобой, — заявила Зоранна.

Спальня оказалась вполовину меньше гостиной. Голографических кроватей в ней тоже было в два раза меньше. У дальней стены стояла еще одна — настоящая. На нее Зоранна и села. Тумбочка, приспособленная под шкаф ниша, столик-трюмо. В шкафу висела недешевая на вид мужская одежда. Из-под тумбочки торчали мужские тапочки. Над тумбочкой висела голограмма: трансляция футбольного матча. Крохотные спортсмены в ярких майках носились по полю размером с салфетку. Звук был отключен.

Нэнси уселась под женщиной с отечным лицом, чья койка была на потолке.

— Что ты, собственно, делаешь с этими людьми? — спросила Зоранна.

— В основном слушаю, — отозвалась Нэнси. — Я помощница в госпитале.

— Зачем? — поразилась Зоранна. — Я ведь посылала тебе деньги.

— Мне это нужно. — Нэнси задрала голову к женщине: — Я здесь, миссис Хурли. На что жалуетесь?

Зоранна принялась рассматривать голограммы. Как и в гостиной, каждая кровать транслировалась отдельно. В углу всех кадров виднелись эмблема телекоммуникационной сети и счетчик. За все это интерактивное эфирное время кто-то выкладывает неплохие денежки.

Разглядев Нэнси, женщина начала причитать:

— Ой, Нэнси, спасибо, хоть вы меня не бросили. Я лежу вся сырая, но они отказываются сменить белье, пока я не подпишу какое-то разрешение. Какое разрешение, зачем подписывать — никак не пойму.

— Милая, а разрешение у вас здесь? — поинтересовалась Нэнси. — Хорошо, покажите его мне, — и миссис Хурли дрожащими руками протянула Нэнси какой-то лист. — Комп, — распорядилась Нэнси, — скопируй этот документ и выведи. — На стене спальни возник огромный прямоугольник с текстом. — Миссис Хурли, это разрешение на то, чтобы санитары помогли вам покончить с собой. Вы не обязаны его подписывать, если не хотите.

Женщина испуганно распахнула глаза:

— А я хочу, Нэнси?

В дверях появился Виктор.

— Нет! — вскричал он. — Ни в коем случае ничего не подписывайте!

— Т-с-с, — прошептала Нэнси.

Виктор вошел в спальню, проходя сквозь тела и кровати.

— Не подписывайте себе смертный приговор, миссис Хурли. — Женщина, казалось, еще больше перепугалась. — Мы вернулись к древнеримскому строю! — зычно объявил Виктор. — Слуги и хозяева! Рабы и плутократы! О, где ты, благословенный средний класс? Как нам сейчас тебя не хватает!

— Виктор, — сурово произнесла Нэнси, указывая на дверь. Затем кивнула Зоранне. — И-ты тоже. Идите, выпейте чайку. Я подойду попозже.

Зоранна вышла вслед за Виктором на кухню, села у стойки, наблюдая, как он ставит на стол чашки и блюдца, сахарницу, блюдо с псев-досоевыми лимонами, распаковывает и нарезает темно-коричневый кекс. Очевидно, в этой кухне он находился не на правах гостя.

— Что они сделали с твоей сестрой, эти мерзавцы! — проговорил Виктор.

— Какие мерзавцы? Что с ней сделали?

Виктор налил в заварочный чайник кипяток.

— Она буквально жила школой.

— Школой? — не поверила своим ушам Зоранна. — Вы говорите о том, что кончилось тридцать лет назад!

— Но это единственное дело, которое было ей по душе.

— Ой, какая жалость! — саркастически протянула Зоранна. — Нам всем пришлось расплатиться за долголетие. Как преподавать в начальной школе, если детей больше не рожают? Значит, переучивайся! Жизнь продолжается. Достаточно стать членом такой вот организации, — Зоранна взмахнула рукой, указывая на возвышающуюся наверху башню, — и пропитание до самой смерти гарантировано! Единственное, чего тебе не подадут на тарелке с голубой каемочкой — это долголетие! Его придется зарабатывать самому. А кто не может, тот просто никуда не годится, вот и все! — сообразив, что в соседней комнате медленно угасают две дюжины именно таких неумех, Зоранна перешла на шепот: — Неужели общество должно волочь этот балласт из столетия в столетие?

Виктор, рассмеявшись, накрыл ее руку своей огромной лапой.

— Я вижу, Зо, вы настоящий «вольный стрелок». Пиратка! Ах, если бы у всех была такая инициативность, такая неуемная жажда деятельности! Но, увы, мы не таковы. Мы жаждем простой тихой жизни, поэтому весь день стрижем клиентам волосы. Когда нам это надоедает, нас переучивают — обучают подрезать ногти. Когда нам и это приедается, мы умираем. Ибо чего у нас нет, так это рабских душ. Прирожденные рабы среди людей — драгоценная редкость, их следует ценить, холить и лелеять. Как повезло нашим хозяевам, что они открыли клонирование! Теперь им нужно всего лишь отыскать среди нас одного раболепного человека и выпустить в свет массовым тиражом. А все остальные пусть убираются к черту! — он убрал руку, чтобы налить чай, и Зоранна тут же почувствовала, что тоскует по его прикосновению. — Впрочем, у нас сегодня, можно сказать, праздник! Хватит о мрачном! — взревел он. — Как замечательно наконец-то свести знакомство с нашей знаменитой Зо! Нэнси только о вас и говорит. По ее словам, вы важная особа. Идете в ногу со временем и преуспеваете. Работаете следователем, — он уставился на Зоранну поверх чашки.

— Я действительно занималась розыском пропавших без вести — по поручению национальной полиции, — сообщила Зоранна. — Но забросила это занятие много лет назад. После того, как мы всех нашли.

— Всех нашли? — расхохотался Виктор, пристально глядя ей в лицо. Затем, отвернувшись, перевел взгляд на Нэнси, которая делала обход в гостиной.

— Ну а вы, мистер Воль? — спросила Зоранна. — На что вы живете?

— Что это еще за «мистер»? Я вам не «мистер», а Виктор! Мы с вами почти что родня!.. Разумеется, я живу не «на что», а «ради чего». Живу ради жизни. А вот на хлеб я зарабатываю уроками бальных танцев.

— Вы меня разыгрываете.

— Зачем мне вас разыгрывать? Я преподаю вальс, фокстрот, ча-ча-ча, — и, обхватив за талию воображаемую партнершу, он закачался в танце. — А также мерлец. Но мой конек — кубинское танго!

— Удивительно, — произнесла Зоранна. — И это так популярно, что АПГ ввела в свой штат преподавателя танцев?

Виктор театрально отшатнулся, изобразив на лице ужас.

— Я не имею никакого отношения к АПГ. Я такой же «вольный стрелок», как и вы.

— Понятно, — протянула она и поднесла к губам чашку. Как можно жить в Башне и не иметь отношения к АПГ? Или они с Нэнси официально женаты? Все равно АПГ крайне прижимисто распоряжается жилой площадью в своих зданиях.

«Жучок, — безмолвно проартикулировала она, — найди сведения о Викторе Воле в справочной Башни».

А вслух сказала:

— Ну и как, хорошо платят за уроки танцев?

— Отвратно, — Виктор воздел руки к потолку. — Искусство вообще дело не доходное. Но есть вещи поважнее денег. Впрочем, ваш намек мне понятен. Кушать хочется всегда, так что я не брезгую и другими занятиями. Например, консультирую джентльменов относительно содержимого их гардеробов. Это оплачивается лучше: джентльмены не любят появляться на публике без шика.

Перед мысленным взором Зоранны возникла восхитительная картина: высокий, элегантный Виктор в накрахмаленной белой рубашке и черном смокинге, порхающий по блестящему дубовому паркету, изящно поддерживая свою не менее элегантную партнершу. Зоранна даже могла вообразить на месте этой партнерши себя.

Но Нэнси?!

«Справочная Башни недоступна из-за перегрузки домкомпа», — доложил Жучок.

Зоранна удивилась. Ее домашняя система легко могла бы поддерживать три дюжины интерактивных голограмм. Впрочем, судя по всему, на 40-П люди жили, как в доисторической пещере.

Нэнси прикатила на кухню, кое-как удерживая на раме «ходунков» маленькую плоскую картонную коробку, которую тут же поставила на стол рядом с чайником.

— Ох, Нэнси, Нэнси, — укоризненно цокнул языком Виктор. — Что нам сказал автодок? «Ничего не поднимать». Присядь с нами, выпей чайку.

— Еще минуточку, Виктор. Там есть и другая коробка.

— Давай помогу, — сказал он и поднялся.

Зоранна попробовала кекс. Он был размокший — почти что каша — и слишком сладкий. Со специями повар тоже переборщил. Такие кексы покупал отец, вспомнила она, в крохотной лавчонке на бульваре Падеревского в Чикаго. Положив в рот еще кусочек, она принялась рассматривать картонку Нэнси. То был бокс модели «Семейный архив», из которого при необходимости можно было выкачать воздух. Но защелка этой коробки была не заперта, да и крышка чуть приоткрыта. Заглянув внутрь, Зоранна увидела пеструю коллекцию записных книжек — среди них нельзя было отыскать двух похожих — и связку писем с яркими бумажными марками. На верхнем конверте в графе «Адресат» было от руки написано «Пани Беате Смоленской». Так звали прабабушку Зоранны…

Виктор плюхнул на стойку вторую коробку, а затем усадил Нэнси на кресло-шезлонг в гостиной.

— Нэнси, — окликнула Зоранна, — что это такое?

— Вот, сохранила… Для тебя, — отозвалась сестра.

Заботливо укрыв Нэнси одеялом и обложив подушками, Виктор подал ей чай с кексом.

Зоранна заглянула в большую коробку. Сверху лежали рондофон и несколько сломанных голокубиков, но в основном картонка была наполнена реликвиями минувших столетий. Не совсем антиквариат — просто обыденные, исцарапанные и облупленные вещицы. Посеребренная солонка с медными проплешинами, оклеенная ружейными гильзами дубовая дощечка (очевидно, творение какого-то ребенка), четки из вишневых косточек, трубка…

— Что это за мусор? — вслух спросила Зоранна, уже догадавшись об ответе, ибо заметила пару терракотовых дроздов, принадлежавших ее матери. Это было собрание предметов, которые в их семье считались фамильными реликвиями. Очевидно, на Нэнси — самую младшую и добропорядочную из всех детей — была возложена задача хранителя. Но почему сейчас она решила все отдать?

Тоже ясно, решила Зоранна, глядя на полулежащую среди пациентов госпиталя сестру. Виктор выговаривал Нэнси за то, что она отказывается носить противоварикозные чулки. Отечные, покрытые лиловыми пятнами щиколотки Нэнси походили на сардельки. Черт подери, подумала Зоранна.

«Жучок, — позвала она, — запроси медицинскую карту Нэнси Брим, девичья фамилия — Смоленская. С паролями я помогу».

«Сеть недоступна», — доложил Жучок.

«Обойди домашний комп. Подключись к общественному линку напрямую».

«Общественный линк недоступен».

Чушь какая-то… Если из лифта подключиться можно, почему отсюда нельзя? Или это жилище заколдовано? Оглядевшись, Зоранна допыталась понять, где в квартиру входит утилиткабель. Наверное, через санузел, там, где водопровод — ведь на кухне сервис-панелей точно нет. Прошмыгнув сквозь кровати в гостиной, Зоранна вошла в санузел и задвинула дверь. Она оказалась в крохотном кафельном склепе, уставленном морскими раковинами и корзинками с ароматизированным мылом — Нэнси пыталась создать атмосферу уюта. Шкафчик-аптечка был отведен под мужские туалетные принадлежности.

Этот обманщик просто-напросто завесил сервис-панель полотенцем! Хитрый замок панели был нейтрализован замысловатым приспособлением, к которому Зоранна решила не прикасаться.

— Виктор Воль вас пугает или возбуждает? — подал голос Жучок.

— Почему ты спрашиваешь, идиот?

— Когда он прикоснулся к вашей руке, уровень адреналина в крови резко повысился.

— Что-о? Ты и за моей биометрией теперь следишь?

— Моя задача — узна…

— Знаю, — отрезала Зоранна. — Твоя задача — узнать меня поближе. Упрямый маленький пройдоха, вот ты кто!

Отыскав в кармашке пояса ретранслятор для терминалов, она включила его в соответствующее гнездо на панели.

— Готово, вот мы и с доступом!

— Так точно, — отозвался Жучок. — Автодок требует пароли медицинской карты Нэнси.

— Отмени запрос. Это подождет.

— В справочной Башни Виктор Воль не значится.

— Так я и думала, — заметила Зоранна. — Выведи протоколы компа. Вместо экрана используй зеркало.

В зеркале появилась коммерческая страница домкомпа Нэнси. Просмотрев несколько меню, Зоранна не обнаружила ничего необычного, кроме записи о том, что полдюжины сообщений, которые она послала Нэнси, были просмотрены, но остались без ответа.

— Жучок, здесь что-то нечисто…

— Это не стандартные протоколы пользователя, — объявил Жучок.

— Стандартные заблокированы. Все домашние кабели идут в обход встроенного домкомпа и выводят на фальшивый домкомп.

— Фальшивый? — переспросила Зоранна. — Та-ак, уже интересно.

— Сервис-панель выглядела довольно-таки невинно: ни тебе лишних проводов, отходящих вбок, ни оптических ретрансляторов. — Процессор можешь найти?

— Он находится в полуметре от вас, справа, на уровне вашего бедра.

И действительно, под раковиной обнаружилось дешевенькое устройство в форме блюдца.

— Наверное, в тебе живет душа инженера-электронщика, — прокомментировала Зоранна. — Я бы в жизни не смогла добиться от Гончика того, что ты сейчас сделал. Ну ладно, расскажи мне о голотрансляциях в комнатах.

— В фальшивом домкомпе базируется частная сеть связи, именуемая «Госпиталь Камилла Делийского». Я усматриваю незаконное использование 203-го канала Тэ-Эс-Эн.

Круглосуточный футбольный канал. Зоранна была восхищена. На свою «левую» телекоммуникационную сеть Виктор — кто ж еще, как не Виктор? — ни гроша не тратил, если не считать абонентской платы за прием одного-единственного коммерческого канала. Счетчики, на которые Зоранна обратила внимание, показывали не расходы ее сестры, а суммы гонораров, которые Виктор брал со своих больных клиентов.

— Жучок, ты можешь вычислить, сколько «Госпиталь Камилла…» зарабатывает в среднем за день?

— 45 кредиток в день.

Негусто. В два раза больше зарплаты парикмахера — или учителя танцев. Риск явно не оправдывается.

— На что идут доходы?

— Я не располагаю субрутиной для отслеживания финансовых операций.

Проклятье, подумала Зоранна, зря с собой Гончика не взяла.

— Можешь сказать, на кого зарегистрирован госпиталь?

— На госпожу Нэнси Брим.

— Чего и следовало ожидать, — протянула Зоранна, вынимая ретранслятор из гнезда. Если афера раскроется, отдуваться придется ее сестре. Вначале Зоранна решила по душам поговорить с Виктором, но выйдя из санузла, услышала, как он невинно распевает на кухне песенки из видеофильмов, и отказалась от своего намерения. Покосившись на кровать Нэнси, она задумалась, каково делить такое узкое ложе с плечистым мужчиной. И решила повнимательнее разобраться в деле, прежде чем разоблачать Виктора.

— Жучок, попробуй-ка скачать и проинсталлировать следящие рутины Гончика из моей библиотеки прикладных систем.

Виктор стоял у кухонной раковины — мыл посуду. В гостиной тихонько похрапывала Нэнси. Точнее, это был не храп, а какая-то дребезжащая одышка — симптом застойных явлений в легких. Губы у Нэнси были синеватые: кислородное голодание. Почти как у их матери за день до смерти, вспомнила Зоранна. У матери было кровоизлияние в мозг (слабые стенки артерий — вот наша подлинная семейная реликвия, подумалось Зоранне). Она прожила еще некоторое время: полубезумная, ослабшая, жалкая. Мать не выпускала из рук короткой бамбуковой трости с обломанным кончиком. Обломанным кончиком она чесала спину и ноги, ровным — набирала номера на старинном дисковом телефоне, а еще махала тростью, бичуя свою злую судьбу. Самая младшая из детей, Нэнси, училась тогда в педагогическом колледже — но взяла академический отпуск, чтобы ухаживать за матерью. Зоранна, старшая, уже работала на Западном побережье. Она умудрилась не появляться дома, пока мать не впала в кому. Теперь же, спустя многие годы, Зоранну мучила совесть за то, что она оставила мать в беде.

На потолке кто-то зашелся в припадке кашля. Зоранна обратила внимание, что большинство больных пристально глядело на нее: кто с открытой враждебностью, кто просто с досадой. Очевидно, они ревновали Нэнси к ней.

Нэнси перестала храпеть и открыла глаза. Сестры молча переглянулись. Виктор стоял у раковины, вытирая руки полотенцем — и тоже смотрел в их сторону.

— Я сейчас же закажу номер в клинике Стронмейера в Козумеле, — произнесла наконец Зоранна, — и ты поедешь со мной.

— Виктор, — сказала Нэнси, игнорируя сестру, — сходи к Джефферсонам, милый, попроси у них раскладушку. — Держась за «ходунки», Нэнси поднялась на ноги. — Пожалуйста, извини меня, Зо, но сейчас мне нужно поспать.

Она укатила в спальню и закрыла за собой дверь.

Виктор повесил полотенце на крючок.

— Сейчас принесу раскладушку, — объявил он.

— Не беспокойтесь, — сказала Зоранна. Для нее, привыкшей к времени Западного побережья, час был еще ранний. Кроме того, она не намеревалась ночевать в одной комнате с умирающими. — Я закажу по компу гостиничный номер наверху.

— Позвольте мне, — галантно предложил Виктор и отдал нужные команды. Он проводил Зоранну в «Холидэй-Инн» на 400-м этаже. Чтобы попасть туда, им пришлось трижды пересаживаться с лифта на лифт. Они шли в молчании по коридорам, устланным мягкими коврами. Остановившись перед дверью ее номера, Виктор взял Зоранну за руку. Как и в первый раз, она ощутила упоительный страх.

— Зо, — произнес он, — милости просим к нам завтра на торжественный завтрак. Вы любите бельгийские вафли?

— О, я не хочу вас обременять. Я сама была бы очень рада пригласить вас обоих сюда, в ресторан.

— Отличная мысль, — сказал Виктор, — но ваша сестра отказывается выходить из квартиры.

— Трудно поверить. Нэнси никогда не была домоседкой.

— Люди меняются, — заметил Виктор. — Она говорит, что не покидала Башню с тех пор, как ездила на похороны вашего брата Майкла.

— Целых семь лет?!

— Как видите, у нее глубокая депрессия. Хорошо, что вы приехали, — Виктор слегка пожал ее руку и выпустил. — Итак, до утра, — попрощался он и, насвистывая, удалился по коридору.

Зоранна провожала его взглядом, пока Виктор не завернул за угол.

Войдя в свой облицованный мрамором гостиничный номер с высоким, как в церкви, сводчатым потолком, Зоранна вдохнула свежий, ароматный воздух — и словно бы вернулась из кошмара в реальность. С 400-го этажа открывалась божественная панорама: Луну, казалось, можно было достать рукой, внизу расстилались поля и холмы, словно зеленое одеяло на великанской кровати.

— Добро пожаловать, госпожа, — произнесла комната. — От имени персонала «Холидэй-Инн» благодарю вас за то, что вы выбрали нашу гостиницу. Непременно сообщите, если вам что-либо потребуется.

— Спасибо, — сказала Зоранна.

— Кстати, — продолжала комната, — вам посылка. Сейчас ее принесут.

Через несколько минут в дверь постучал долговязый джон с пакетом из «Дженерал-Гениус».

— Жучок, — распорядилась Зоранна, — дай ему на чай.

Раскланявшись, джон удалился. В посылке был подарочный сервопояс «Дипломат-Люкс». Тед превзошел сам себя: к сервосистеме ценой в месячный доход Зоранны он приложил бесплатный футляр — тоненький пояс от «Гуччи».

— Ну что ж, пора прощаться, — произнесла Зоранна и направилась к люку почтопровода, на ходу расстегивая свой собственный пояс. — Жаль, Жучок, жаль. Только-только мне с тобой стало интересно… — Зоранна начала искать на поясе отсек, где хранилась мнемоплата. Ее надо было непременно уничтожить: Жучок знал о хозяйке слишком много. Все равно для задач Теда важнее процессоры. — Я так надеялась, что ты созреешь, — проговорила она. — Ужасно хочется познакомиться со страшным серым волком, которым ты якобы должен обернуться.

Отвинчивая панель, за которой находилась мнемоплата, она вдруг услышала из ванной шум воды.

— Что такое?

— Сервопояс, по имени Жучок, попросил меня приготовить вам ванну, — пояснила комната.

Войдя в просторное помещение, Зоранна увидела, что из кранов льется клюквенно-красная вода. Полотенца тоже были клюквеннокрасные, а халат — нежно-розового оттенка.

— Ну-ну, — пробурчала Зоранна. — Жучок хочет меня умаслить, чтобы прожить подольше.

Раздевшись, она погрузилась в теплую воду и, выключив свет, качалась на волнах около часа, лениво размышляя о сегодняшних встречах. Ей хотелось с кем-нибудь посоветоваться насчет сестры. С Виктором она как-нибудь справится сама — подумаешь, мошенник-обаяшка, видали мы таких… Его Зоранна могла раздавить одним пальцем. Но проблемы сестры ей не по силам. Мир чувств всегда был для Зоранны темным лесом… А тут депрессия — если это действительно депрессия… С кем бы проконсультироваться? Мысленно перебрав всех своих знакомых, Зоранна заключила, что ни к кому из них ей обращаться не хочется… Говоря по чести, страшно им довериться…

Утром Зоранна вновь было решила отослать Жучка в компанию — но обнаружила, что за ночь он переделал субрутины Гончика под свою собственную архитектуру (весьма полезное для сервопояса дарование) и прошел по следу денег госпиталя. Но вернулся с пустыми руками. Доходы «Госпиталя Камилла Делийского» поступали на шифрованный счет в Либерии, который не смог бы взломать даже сам Гончик. Сейчас ей требовались отпечатки пальцев и прочие вещдоки, а без помощи Жучка она их добыть не могла. Поэтому Зоранна черкнула Теду, что подержит модуль еще день-два.

Чтобы поскорее спуститься под землю, Зоранна раскошелилась на дорогой частный лифт.

— Жучок, — сказала она, спеша по коридорам 40-П, — я хочу, чтобы ты проинсталлировал субрутины Гончика из категории «юриспруденция».

— Я уже проинсталлировал все прикладные программы из всех ваших библиотек.

— Почему это меня не удивляет, а?

Со вчерашнего дня в квартире Нэнси кое-что изменилось. Джентльмен, сквозь чью кровать Зоранне пришлось пробираться в прошлый раз, исчез. На его месте лежала скелетообразная женщина с красными и какими-то остекленевшими глазами.

Завтрак был бы хорош, если б не напряженная атмосфера. Зоранна сидела у стойки, Нэнси — в своем кресле. Виктор взял на себя роль официанта и обслуживал обеих. Хотя кофе и большая часть продуктов были псевдосоевыми, поварское искусство Виктора почти заставило Зоранну поверить, что она ест настоящие пшеничные хлебцы, кленовый сироп и взбитые сливки. Но Нэнси вообще не притрагивалась к завтраку, а Виктор слишком суетился. Тем временем Зоранна поручила Жучку снять с чашек и тарелок, которые подавал ей Виктор, отпечатки пальцев, сделать запись голоса и снимки сетчатки глаз.

«В глаза Виктора вживлены «джейкобовы зеркала», препятствующие надлежащему сканированию сетчатки», — доложил Жучок.

Зоранна не удивилась. Вполне возможно, что на кончиках пальцев Виктора есть эпиподушки. Благодаря техническому прогрессу анонимность теперь по карману даже мелким мошенникам. Извинившись, Зоранна удалилась в туалет, где выдернула из зубьев расчески несколько серебряных волос и убрала в пакетик для проб. Она рассчитывала на то, что тщеславие не позволило Виктору засевать свою голову чужими волосами. Выйдя, она обнаружила, что хозяева громко спорят.

— Прошу тебя, милая, езжай с ней, — умолял Виктор. — Полечись. Что я буду без тебя делать?

— Перестань, Виктор. Просто перестань, и все!

— Я не дам тебе умереть!

Зоранна рассудила, что пришел момент удалить из квартиры Нэнси «левую» сеть связи, а из жизни сестры — Виктора. Войдя в гостиную, она заявила:

— Я знаю, что он будет без тебя делать. Найдет какую-нибудь другую дуру, чтобы ее обокрасть.

Но Нэнси, казалось, ничуть не удивилась — напротив, она словно бы обрадовалась, что разговор наконец-то перешел на эту тему.

— Я давно этого ждала! — вскричала она с такой яростью, что все пациенты госпиталя обернулись к ней. — Это моя сестра, — сообщила им Нэнси, — моя сестра с белоснежной кожей, жемчужными зубами и шикарными нарядами, — от избытка чувств у Нэнси перехватило дыхание. — И вот моя сестра позавидовала, что у меня есть нежный друг. Пожалела для него крошек — КРОШЕК, — которые АПГ швыряет своим подземельям.

Теперь пациенты смотрели на Зоранну, ожидая ее реплики. Интересно, хоть кто-нибудь из них обладает достаточной ясностью рассудка, чтобы понять: перед ними разворачивается не сцена из мыльной оперы. Решив тоже сыграть на публику, Зоранна страстно произнесла:

— Организм моей сестры отравлен болезнью. У нее галлюцинации. Тут дело не во мне. Дело вот в этом человеке, — и Зоранна ткнула пальцем в Виктора. — Мало того, что он втерся к ней в доверие и оккупировал квартиру. Но как вы думаете, кого АПГ вышибет на улицу, если все вскроется? Мою сестру, вот кого! — Зоранна сделала круг по комнате, обращаясь к пациентам поочередно, точно прокурор к присяжным. — Ну, а деньги? Да, в этом деле без денег не обошлось. Два года назад я послала сестре пятнадцать тысяч кредиток, чтобы она обновила почки. Пятнадцать тысяч — тысяч! — кредитных знаков Протектората. Если бы кто-нибудь из вас получил от своей сестры пятнадцать тысяч кредиток — даже сейчас, когда вы лежите в общественных больницах, — кто из вас отказался бы от таких денег? — больные нервно заворочались, шурша простынями. — И что же моя сестра? На кого она истратила деньги? На себя? — Зоранна театрально-размашистым жестом указала на Нэнси в кресле. — Вы видите, что нет. Так куда же исчезли эти деньги? Я вам скажу, да, скажу. На счет Виктора Воля в заграничном банке!

Теперь внимание больных переключилось на Виктора.

— Ну и что? — выпалила Нэнси. — Ты мне эти деньги подарила. Они были МОИ! Я их потратила на него. Это мое право?

— Ясно, — протянула Зоранна, остановившись у кровати, чей обитатель, очевидно, только что отправился в мир иной. — Значит, моя сестра — полноправный партнер в афере Виктора.

— Афера? Какая афера? — вскричала Нэнси. — Это у тебя галлюцинации, а не у меня! Я работаю в настоящем госпитале.

— Да, я знаю, — проговорила Зоранна, указывая на алтарь с изображением святого. — «Госпиталь Камилла Делийского». Я навела справки. А кто владеет этим почтенным заведением, ты знаешь? — Зоранна обернулась, обращаясь ко всей комнате. — Кто-нибудь из вас знает? Так вот: госпиталем владеешь ты, моя милая Нэнси. — Зоранна помедлила, чтобы сестра успела переварить информацию. — А что это означает? Когда сюда ворвутся агенты национальной полиции, они придут за тобой, сестрица. Ну а вы — кто-нибудь из вас имеет представление, куда идут ваши взносы? — Зоранна остановилась перед Виктором. — Догадались?

Аудитория кашляла и хрипела. Нэнси испепеляла взглядом Виктора. Он, наклонившись к креслу, попытался взять ее за руку. Нэнси отпихнула Виктора, но тот положил голову к ней на колени. Нэнси дернулась, точно на нее вспрыгнул дикий зверь, но вскоре успокаивающе погладила Виктора по голове рукой.

— Очевидно, у него были расходы, — произнесла она наконец. — А как же: надо было все организовать. И вообще — он это делал только для меня. Потому что Виктор меня любит. Он дал мне занятие, а иначе я бы давно умерла. Пусть теперь меня посадят в тюрьму, пусть! Все равно я там долго не пробуду…

По сценарию Виктору полагалось бы заплакать, орошая слезами колени возлюбленной.

Он именно это и сделал.

Зоранна ощутила разочарование и, честно говоря, легкую брезгливость. Оказывается, сестра вовсе не хочет, чтобы ее спасали…

«Жучок, — позвала она, — срочно созвонись с моим домкомпом и переадресуй Нэнси сообщение, которое я на него сейчас передам. Только обязательно заблокируй АОН».

Тем временем Виктор осыпал поцелуями руки Нэнси. Внезапно он вскинул голову (ага, подумала Зоранна, ушной имплант) и убежал в спальню.

«Меня просят оставить сообщение», — оповестил Жучок.

— Я поеду в гостиницу, — сказала Зоранна Нэнси, направляясь к двери. — Поговорим позже.

Плотно задвинув за собой дверь квартиры, Зоранна произнесла:

— Жучок, ты ведь весь мой софт проинсталлировал, верно? Включая редактор голограмм?

— Так точно.

Зоранна огляделась. Никого не видно — и все же для студии она предпочла бы более укромное место, чем коридор на 40-П.

— Вот мои инструкции, Жучок. Создай мне маску в реальном времени, по модели джерри, которого мы вчера видели в лифте. Морфируй соответственным образом мою внешность и голос. Одень меня в форму национальной полиции, нарисуй подходящий фон — кабинет там какой-нибудь — и отобрази все гримасы полицейского. Понял?

— Так точно.

— По счету пять, четыре, три… — самодовольно скрестив руки и широко расставив ноги, Зоранна с презрительной улыбкой заявила: — Нэнси Б. Смоленска Брим, я сержант национальной полиции Мэнли, бляха номер 30-31-6725. На основании предоставленных мне полномочий объявляю вас арестованной за деятельность, подпадающую под Кодекс Протектората, статья 12-135-А об актах телекоммуникационного пиратства и статья 12-148-D о торговой деятельности без лицензии. Номер ордера на арест — 063-08-2043716. Вы должны подтвердить получение данного сообщения сразу после его просмотра и явиться в реальном теле для заключения под стражу в полицейский участок номер 28 города Индианаполис завтра, не позднее четырех часов по стандартному времени. Вы имеете право на адвоката. Конец сообщения. Всего хорошего.

За спиной Зоранны скрипнула, открываясь, дверь. Нэнси, держась за «ходунки», вышла на порог.

— Что ты делаешь? — спросила она. Спустя мгновение гостиная опустела: кровати и больные испарились.

— Нет, — вскрикнула Нэнси, — отдай!

Из спальни появился Виктор с туго набитой спортивной сумкой на плече. Наклонившись, он прижал Нэнси к себе. Та зарыдала.

— Рад был познакомиться с вами, Зо, — сказал Виктор, обернувшись к Зоранне.

— Побереги силы и деньги, — отрезала Зоранна. — Когда мы в следующий раз увидимся, — а мы увидимся, гарантирую, — я принесу тебе счет. И ты его оплатишь.

С грустной улыбкой Виктор Воль повернулся и ушел по коридору.

Какой там Бухарест, какой там Лазурный Берег… Зоранна прочно застряла в АПГЖБ-24. Изгнание Виктора вконец подорвало хрупкое здоровье Нэнси. И что бы ни делала Зоранна, что бы ни прописывал автодок, ничего не помогало. Сначала Зоранна пыталась выманить Нэнси из квартиры — разве не славно сменить обстановку, подышать свежим воздухом? Она взяла напрокат инвалидную коляску, чтобы отправить сестру наверх — в какой-нибудь парк или дендрарий (приказав Жучку разведать, нельзя ли при помощи коляски силой отвезти Нэнси в клинику). Но с утра до ночи и с ночи до утра Нэнси лежала на своем кресле-шезлонге, отказываясь двигаться с места.

Тогда Зоранна починила домкомп и организовала через Жучка прямые трансляции оперных и балетных спектаклей, а также выступлений фигуристов. Но Нэнси все стерла и закрыла Зоранне доступ к системе. Жучок легко мог бы взломать этот примитивный замок, но Зоранна понимала, что это ни к чему не приведет, и решила подойти к делу с другой стороны: купила в дорогих бутиках на верхушке башни ярких букетов из сухих цветов, гобеленов ручной работы и прочих симпатичных безделушек. Но Нэнси лишь молча развернула свое кресло и, не реагируя на обновки, уставилась на свой крохотный алтарь с портретом Святого Камилла.

Зоранна приказала Жучку заказать вкусные булочки и питательные супы, приготовленные из свежих овощей и нежной вырезки. Но у Нэнси пропал аппетит. Вскоре она вообще перестала есть и так ослабла, что впала в полузабытье.

Все это длилось неделю, пока автодок не сообщил Нэнси, что ей предоставлена койка в Блумингтонском Госпитале штата Индиана. Только после этого Зоранна осознала, что смерть не сегодня-завтра отнимет у нее последнюю родственницу. Чувствуя себя побежденной, она подошла к креслу Нэнси и прошептала:

— Не умирай, пожалуйста…

Нэнси, укутанная одеялами и подушками, как королева мантией, приоткрыла глаза.

— Прошу тебя, Нэнси, поедем со мной в клинику.

— Помолись обо мне, — выдохнула Нэнси.

Зоранна покосилась на алтарь со старомодным изображением святого и пустыми подсвечниками.

— Тебе ведь нравилось работать в госпитале…

Сестра не ответила.

— А почему бы тебе и вправду не устроиться в госпиталь? — нервно предложила Зоранна. — Не вижу никаких препятствий.

Нэнси пронзила сестру взглядом:

— Я и работала по-настоящему!

Ободренная этим всплеском энергии, Зоранна поддакнула:

— Да, ты работала по-настоящему. Спорим, что на свете найдется десяток законных госпиталей, куда тебя с радостью примут на работу.

Нэнси с тоской воззрилась на нарисованного святого.

— Поздно об этом думать.

— Нет! Это говоришь не ты, а твоя депрессия. Когда ты снова будешь молодой и здоровой, ты иначе отнесешься к моему предложению.

Нэнси скрылась в своей крепости из подушек.

— Прощай, сестра, — произнесла она, смежив веки. — Помолись обо мне.

— Ладно, — процедила Зоранна. — Отлично.

Она повернулась на каблуках, но у двери, где стояли картонки с фамильными реликвиями, замешкалась.

— Потом пришлю кого-нибудь за ними, — рассудила она, хотя и не знала точно, нужен ли ей этот хлам. Выйдя в коридор, она приказала: — Жучок, вызвони консьержа отеля.

Жучок не ответил.

— Жучок? — Зоранна покосилась на пояс, проверяя, включен ли он.

— Позвольте представиться, — раздался мелодичный басовитый голос. — Николас, к вашим услугам.

— Кто? А где же Жучок?

— Жучка больше не существует, — пояснил голос. — Он успешно завершил импринтинг и создал персонифицированный интерфейс — меня, — основанный на ваших личных вкусах.

— Кто бы ты ни был, сейчас мне недосуг, — сказала Зоранна. — Брысь с линии.

— Я связался с консьержем и договорился о транспортировке груза, — не унимался Николас. — И забронировал вагон первого класса для вас и Нэнси. Пункт назначения — клиника в Козумеле.

Значит, Жучок наконец-то созрел и переродился. Вот уж не вовремя, так не вовремя.

— Ты что, Ник, не понял? — спросила она. — Нэнси никуда не едет.

— Чепуха, — заявил Николас. — Я вас знаю: наверное, уже припасли джокера в рукаве.

Да, это уже не Жучок.

— Ошибаешься, приятель. Мой запас идей исчерпан. Теперь ее спасет только чудо.

— Чудо? Ну конечно же. Гениально! Зо, вы опять совершили невозможное! Сейчас организуем.

Зоранна, словно загипнотизированная, возвратилась в квартиру.

Что-то хлопнуло, и в подсвечниках возникли длинные, солидного вида свечи. Сами собой начали загораться — одна за другой.

Нэнси тупо поглядела на алтарь и недоверчивыми глазами принялась буравить Зоранну.

«С чего ты взял, будто она клюнет на такую ерунду?» — проартикулировала Зоранна.

«Но ведь это ваша идея, так?»

Издалека донесся нежданный гром. В комнате запахло розами. И святой Камилл Делийский выплыл из рамы, постепенно превращаясь из плоской, крохотной, выцветшей картинки в трехмерную фигуру в рост человека. Вскоре посреди комнаты, попирая ногами беспокойно ерзающее грозовое облако, стоял самый настоящий, из крови и плоти, кряжистый мужчина.

Да, шоу было что надо — вот только Нэнси на него не реагировала. Вместо этого она смотрела на Зоранну. «Учти — я твои дешевые фокусы насквозь вижу», — было написано в ее глазах.

«Ник, я тебя предупреждала», — проартикулировала Зоранна.

«Камилл» взглянул на Зоранну, и его лицо дрогнуло, на миг превратившись в черты ее матери. Зоранна увидела мать совсем молодой, лет двадцати — столько ей было, когда родилась Зоранна. Ошарашенная дочь чуть не подпрыгнула, когда мать улыбнулась ей благоговейной улыбкой — так, наверное, миллиарды матерей улыбались своему первому ребенку. Встряхнув головой, Зоранна отвернулась, чувствуя себя в ловушке.

Зато Нэнси, увидев реакцию Зоранны, с интересом обернулась к святому. Что предстало перед ее глазами, Зоранна так и не узнала — но только Нэнси, тихо вскрикнув, сползла с кресла, чтобы встать на колени. Неземной свет окутал Нэнси, в то время как в комнате заметно стемнело. Святой и Нэнси, казалось, вступили в молчаливый диалог. Спустя долгое время «Камилл» указал на свой лоб. Нэнси в ужасе обернулась к Зоранне, а видение, съеживаясь, вознеслось и точно впиталось в потолок. Свечи одна за другой погасли, а затем и вовсе исчезли из подсвечников.

Поднявшись на ноги, Нэнси заботливо отвела Зоранну к шезлонгу и заставила прилечь.

— Не двигайся, — шептала она. — Вот я тебе подушечку подложу…

— она осторожно приподняла голову Зоранны и подсунула ей под спину подушку. — Зо, ну почему ты мне не сказала? — Нэнси пощупала лоб сестры. — А я-то думала, что ты вылечилась.

Зоранна взяла руку сестры и приложила ее к своей щеке. Теплая. Более того, лицо Нэнси теперь было румяным, точно «чудо» вдохнуло в нее второе дыхание.

— Я знаю, что вела себя глупо, — произнесла Зоранна. — Понимаешь, как-то закрутилась, перестала о себе заботиться… Пожалуйста, отвези меня поскорее в клинику.

— Конечно, — заявила Нэнси, распрямившись, и подтянула к себе «ходунки»: — Я мигом — только соберу вещи!

Нэнси поспешила в спальню. «Ходунки» она начала было толкать перед собой, но, обнаружив, что они лишь мешают, отшвырнула — те со звоном укатились на кухню.

Прикрыв глаза, Зоранна закрыла лицо руками.

— Должна признать, Жучок… Ник, ты молодец. Почему мне самой это в голову не пришло?

— Действительно, почему? — раздался приятный бас Николаса. — Вы ведь не знаете себе равных в искусстве манипуляций людьми.

— Как я должна это понимать? — открыв глаза, Зоранна увидела миниатюрную голопроекцию: красавец в элегантной домашней куртке, сидящий под сенью могучего, живописно искривленного дуба. Он показался Зоранне до боли знакомым: его точно смонтировали из черт тех мужчин, которых она находила привлекательными.

— Понимайте это так: вы сами не знали, действительно ли хотите, чтобы Нэнси выжила, — заявил микромужчина.

— Ты лжешь! Она моя сестра. Я ее люблю!

— И потому навещаете ее часто-часто — дай Бог, раз в десять лет.

— Какой же ты наглец!.. — протянула Зоранна. — Так вот почему Тед сказал, что после созревания ты будешь настоящей сволочью.

— Вероятно, — отозвался Николас с рассеянной сочувствующей улыбкой. — Я не могу себя изменить. Меня запрограммировали на то, чтобы я узнал вас и стал вашим слугой. Я только что спас вашу сестру тем способом, которому научился именно от вас. Когда она омолодится, я устрою ее в какой-нибудь госпиталь. Это даст вам некоторую передышку, пока она не выкинет очередной фортель.

— Передышку?

— Через несколько лет все люди доклонического периода просто-напросто вымрут. Останутся лишь самые преуспевающие, — пояснил Николас. — Госпитали уйдут в прошлое — вслед за начальными школами. У вашей сестры просто дар выбирать обреченные профессии.

«Прямо в точку», — подумалось Зоранне.

— Полагаю, Виктора можно было бы вернуть, — продолжал Николас. — Он сам не пропадет и ей пропасть не даст: ведь он ее любит.

— Какая там любовь! — вскричала Зоранна. — Он к ней просто присосался!

— Ау! Проснитесь! — насмешливо позвал Николас. — Виктор аферист, но он ее любит, и вы это знаете. Однако вами руководила самая настоящая ревность. Вам невыносимо было видеть их вместе. Ведь вы одиноки. У вас даже друзей нет, Зо — я говорю о близких друзьях. И так длится уже много лет.

— Чушь!

Микромужчина встал, отряхнул с брюк виртуальную пыль.

— Зо, не пытайтесь лгать мне. Я знаю вас лучше, чем все семь ваших последних мужей, вместе взятых. Кстати, Жучок с ними связался. Они охотно поведали ему все подробности.

Зоранна привстала в кресле:

— Что?! Что ты сделал?

— Жучок был прекрасным следователем, — отозвался Николас. — Он расспросил ваших бывших друзей, работодателей, любовников и даже врагов.

Зоранна расстегнула пояс, чтобы добраться до пульта управления сервом.

— Что вы делаете? — поинтересовался Николас. Зоранне пришлось снять пояс — иначе надписи под кнопками было не прочесть. — Хотите — отключайте, — заявил Николас, — но имейте в виду: Я ВАС ЗНАЮ.

Зоранна щелкнула выключателем, и голограмма исчезла. Затем отвинтила крышку нужного отсека, выдрала махонькую, размером в пуговицу мнемоплату, зажала двумя пальцами.

— Раз ты меня так хорошо знаешь… — сказала она; сдавив плату и чуть ли не задыхаясь от гнева.

Плата согнулась, едва не разломившись надвое.

Итак, Зоранна сидела, обложенная кисло пахнущими подушками, на глубине сорока этажей под землей — и в припадке ярости убивала Машину. Ей пришло в голову, что, возможно, у «Дженерал-Гениус» большое будущее и надо покупать их акции. Положив плату на ладонь, она разгладила ее. Жалкий, безобидный квадратик — но при взгляде на него у Зоранны вновь начинали дрожать руки. Давненько она не встречала никого и ничего, что вгоняло бы ее в дрожь… Зоранна осторожно вставила плату назад и завинтила крышку.

Если теперь пояс все-таки заработает… это будет чудо.

ВИДЕОДРОМ

Брюс Стерлинг
МАНЕКИ-НЕКО

— Нет, я больше так не могу! — простонал брат.

Цуоши Шимизу, лежа на футоне, задумчиво поглядел на экран пасокона. Несчастное лицо его старшего брата изрядно раскраснелось и лоснилось от пота.

— Это всего лишь карьера, — напомнил Цуоши, садясь и расправляя смятую пижаму. — Не стоит принимать слишком близко к сердцу.

— Вечные сверхурочные, — пьяным голосом забубнил брат. — Корпоративные вечеринки! — Он звонил из какого-то бара в квартале Сибуйя; на заднем плане суровая деловая дама средних лет фальшиво пела караоке. — И еще эти проклятые экзамены. Программы повышения квалификации менеджеров. Тесты на профпригодность. У меня просто нет времени на жизнь!

Цуоши сочувственно хмыкнул. Он не был в восторге от этих ночных звонков, но полагал, что обязан выслушивать сетования брата, который был весьма достойным человеком, прежде чем окончил элитарные курсы при Университете Васеда, получил место в крупной корпорации и обзавелся профессиональными амбициями.

— У меня язва желудка, — пожаловался брат. — И болит спина. Я катастрофически седею! Нет, они меня уволят, это точно. Как бы человек ни вкалывал, каким бы ни был лояльным, большим компаниям нынче наплевать на своих служащих. И ты еще спрашиваешь, почему я пью?!

— Тебе надо жениться, — посоветовал Цуоши.

— Не могу найти «половину». Женщины никогда меня не понимали, — брат пожал плечами. — Послушай, Цуоши, я в полном отчаянии, ситуация на рынке сбыта просто катастрофическая. Я почти не могу дышать! Да, надо все изменить, и я подумываю о том, чтобы принять обет… Нет, серьезно! Я мечтаю отречься от этого ужасного мира!

Цуоши встревожился не на шутку.

— Сколько ты выпил?

Лицо брата резко заполнило экран.

— Хочу в монастырь, там тихо и спокойно! Читаешь вслух сутры, размышляешь о смысле жизни… Правила строгие, но разумные. Да, когда-то таким был и наш японский бизнес, в старые добрые времена!

Цуоши скептически хмыкнул.

— На той неделе я навестил одно заведение… Монастырь на горе Эсо, — признался брат. — Тамошние монахи хорошо понимают проблемы таких, как я, и оберегают нас от современной жизни. Ни компьютеров, ни мобильных телефонов, ни факсов, ни сверхурочных, ни производственных совещаний… Совсем-совсем ничего. Кругом лишь мир, покой, красота — и никаких изменений. Настоящий рай!

— Мой старший брат, — сказал Цуоши, — у тебя отроду не было ни малейшей склонности к религии. Ты не отшельник, а заведующий сектором крупной экспортно-импортной компании.

— Ну… Возможно, ты прав: религия меня не спасет. Я подумывал сбежать в Америку; в конце концов, там тоже ничего не происходит.

— Это уже лучше, — улыбнулся Цуоши. — Отличное место для каникул — ты заслужил отдых. Американцы очень милы и дружелюбны с тех пор, как там запретили оружие.

— Но я не смогу… — захныкал брат. — Я такого не вынесу! Как можно бросить все, что знаешь, и отдать себя на милость незнакомцев?

— Ничего страшного, поверь моему опыту, — ободрил его Цуоши.

— Почему бы не попробовать? — Жена Цуоши беспокойно зашевелилась на соседнем футоне, и он понизил голос: — Прости, но на сегодня все. Непременно позвони, когда примешь какое-то решение.

— Отцу ничего не говори! — забеспокоился брат. — Старик и так волнуется.

— Не скажу, — пообещал Цуоши, прерывая контакт, и экран потемнел.

Его жена, на восьмом месяце беременности, тяжело перекатилась на бок.

— Это снова твой брат? — спросила она.

— Да, его только что продвинули по службе. Больше обязанностей, больше ответственности. Брат как раз отмечает это дело с сотрудниками.

— Приятно слышать, — тактично сказала жена.

Цуоши встал поздно. В конце концов, он был сам себе хозяин и трудился тогда, когда удобно. Он занимался тем, что переводил старые видеозаписи на новейшие высокотехнологичные носители, а эта работа, если делать ее как следует, нуждается в глазомере истинного мастера. Молва об искусстве апгрейдера видеоформатов Цуоши Шимизу расползлась по Сети, и он брал столько заказов, сколько мог и хотел.

В десять утра явился почтальон. Цуоши пришлось прервать завтрак из похлебки мисо с сырым яйцом, чтобы расписаться за доставку очередного заказа: магнитные ленты двадцатого века с аналоговым сигналом. С той же почтой пришла корзиночка свежей клубники и пикули в маринаде домашнего изготовления.

— Огурчики! — счастливо вздохнула жена. — Люди так добры ко мне с тех пор, как я жду ребенка.

— Кто их прислал, как ты думаешь?

— Не знаю. Кто-нибудь из Сети.

Цуоши загрузил свой медиатор, почистил сверхпроводящие головки и проверил старые ленты. Магнитный слой сильно осыпался и частично утратил полярность.

Включив фрактальный генератор деталей и стабилизатор изображения, Цуоши приступил к работе с чередующимися алгоритмами. Когда он закончит, новые цифровые копии будут выглядеть гораздо четче, яснее и композиционно интереснее, чем примитивные оригиналы в свои лучшие дни.

Цуоши любил свою работу. Довольно часто ему попадались отрывки видеозаписей, обладающих определенной архивной ценностью, и тогда он передавал изображения в Сеть. По-настоящему крупные базы данных, с целыми армиями поисковых машин, индексаторов и каталогов, имели весьма обширные интересы. Они никогда не платили за новую информацию, ибо Глобальная Информационная Сеть не являлась коммерческим предприятием. Однако сетевые машины были чрезвычайно вежливы и придерживались строжайшего сетевого этикета. Они отвечали услугой на услугу, а поскольку имели невероятно обширную память, ни одно доброе дело не оставалось без вознаграждения.

После ланча жена Цуоши отправилась за покупками. Специальная служба доставила посылку из-за океана: премиленькие младенческие одежки из Дарвина, Австралия. Желтенькие, как солнышко. Любимый цвет его жены.

Наконец Цуоши покончил с первой лентой и перевел ее на новый кристаллический диск. Пора было прогуляться. Он спустился вниз на лифте, зашел в кофейню на углу, заказал двойной мокко-капуччино со льдом и расплатился льготной карточкой.

Когда он допил свою чашку, зазвонил поккекон. Цуоши вынул его из кармана и ответил на вызов.

— Возьми то же самое с собой, — сказала машина.

— Ладно, — отозвался Цуоши и отключился. Он купил еще чашку кофе, накрыл ее крышкой и вышел на улицу. На скамейке рядом с его домом сидел мужчина в деловом костюме. Костюм был дорогой, но выглядел так, словно в нем спали. Мужчина был небрит, с красными опухшими глазами и тихо покачивался взад-вперед, держась руками за голову. Поккекон снова зазвонил.

— Кофе для него? — спросил Цуоши.

— Конечно, — последовал ответ. — Его это взбодрит.

Цуоши подошел к несчастному бизнесмену, и тот, нервно вздрогнув, взглянул на незнакомца глазами побитой собаки.

— Что?..

— Возьмите, — сказал Цуоши, вручая ему чашку. — Прекрасный двойной мокко-капуччино со льдом.

Мужчина снял крышку, с недоверием понюхал и поднял изумленные глаза.

— Но это же… мой любимый кофе! Кто вы?

Цуоши поднял кисть, сложив пальцы в кошачью лапку, но бизнесмену этот жест явно не был знаком, и тогда он просто пожал плечами:

— Какая разница? Иногда человеку очень нужен кофе. Теперь он у вас есть.

— Но… — Бизнесмен отхлебнул из чашки и неожиданно улыбнулся. — Великолепно! Спасибо, большое спасибо!

— Пустяки, — сказал Цуоши и пошел домой.

Жена вернулась из магазина, купив себе новую обувь. Во второй половине беременности бедняжка сильно отяжелела, у нее постоянно отекали ноги. Вздохнув, она села на кушетку и принялась рассматривать свои ступни в желтых лодочках.

— Ортопедическая обувь такая дорогая, — пожаловалась она. — Надеюсь, эти туфли выглядят не слишком безобразно?

— Ну что ты, дорогая, они тебе очень идут, — дипломатично ответил Цуоши.

Он познакомился со своей женой в видеомагазине — она только что расплатилась кредитной картой за диск примитивных черно-белых американских анимаций 1950-х. Поккекон велел ему немедля подойти к женщине и завести беседу о коте Феликсе, мультяшном любимце Цуоши и первой звезде древних ТВ-комиксов.

Сам он никогда бы не рискнул подойти к такой красивой девушке, но Сеть знает всех наперечет, ей виднее. И Цуоши обнаружил, что красавица вовсе не прочь обсудить с ним общее пристрастие к реликвиям.

Они пообедали вместе. И снова встретились через неделю. Ночь перед Рождеством они провели в отеле для влюбленных. У парочки оказалось много общего.

Она вошла в его жизнь как подарок из магического мешка кота Феликса, и за это Цуоши был навечно благодарен Сети. Теперь он был женат, собирался стать отцом и твердо стоял на ногах. Словом, жизнь сулила ему скромные радости.

— Тебе пора постричься, милый, — сказала ему жена.

— Да, конечно.

Она достала из сумки подарочную коробочку.

— Почему бы тебе не сходить в отель Дарума? Там неплохая парикмахерская, а заодно передашь от меня вот эту вещь.

Жена открыла деревянную коробку, и Цуоши увидел в белом гнездышке из пенопласта керамическую фигурку кота с широкой улыбкой и воздетой лапой, призывающей удачу.

— Как, опять манеки-неко? По-моему, у тебя их более чем достаточно. Даже на нижнем белье!

— Это подарок. Для кого-то в отеле Дарума.

— Да?

— Какая-то женщина протянула мне эту вещицу в обувном магазине. Похожа на американку и совсем не говорит по-японски. Но какие у нее туфли… Просто заглядение!

— Если Сеть поручила этого кота тебе, дорогая, ты сама должна отнести его, верно?

— Милый, — вздохнула жена. — У меня ужасно болят ноги, и тебе все равно надо привести в порядок волосы, а мне еще и ужин готовить, и кроме того, это не такой уж хороший манеки-неко, а просто дешевый сувенир для туристов. Неужели тебе трудно?

— Ничуть, — сказал Цуоши. — Только пересылай подсказки со своего поккекона на мой, а я погляжу, что можно будет сделать.

— Я знала, что ты согласишься, — улыбнулась она. — Ты всегда такой добрый.

Цуоши положил манеки-неко в карман и ушел. Он ничего не имел против просьбы жены, ведь многие капризы беременной гораздо труднее выполнять в их крошечной квартирке на шесть татами. Супруги были довольны кварталом и соседями, однако надеялись найти квартиру побольше еще до рождения ребенка. Возможно, даже с маленькой студией, где Цуоши мог бы расположиться со своей аппаратурой. Найти приличное жилье в Токио очень трудно, но он уже замолвил словечко Сети, и друзья, с которыми Цуоши даже не был знаком, изо дня в день занимались этой сложной проблемой. Рано или поздно наверняка подвернется что-нибудь подходящее, если он будет пунктуально выполнять все поручения Сети.

Сперва он зашел в местный салон пачинко и выиграл у автомата пол-литра пива и проездной. Пиво он выпил, взял проездной и отправился на вокзал, где сел на электричку. Выйдя на станции Эбису, Цуоши достал поккекон и вызвал на экран уличную карту Токио. Путь его пролегал мимо заведений с заманчивыми названиями «Шоколадный суп», «Телесная свежесть» и «Аладдин Май-Тай Траттория». В отеле Дарума он нашел парикмахерскую, которая именовалась «Всепланетный облик Дарума».

— Что мы можем для вас сделать? — спросила дама-администратор.

— Думаю, мне надо побриться и постричься, — сказал Цуоши.

— Вам назначено?

— К сожалению, нет, — извинился он, складывая пальцы в знак кота.

Женщина ответила быстрой серией резких движений пальцев, из которых Цуоши не опознал ни одного. Дама была явно из другой части Сети.

— Ничего страшного, — добродушно улыбнулась она. — Наоко с удовольствием вас обслужит.

Наоко аккуратно подбривала ему виски, когда зазвонил поккекон.

— Зайди в дамскую комнату на четвертом этаже, — велел он Цуоши.

— Прошу прощения, но я не могу. Это Цуоши Шимизу, а не Аи Шимизу. К тому же меня как раз постригают.

— О, я понимаю, — откликнулась машина. — Рекалибровка. — И отключилась.

Наоко закончила стрижку. Это была хорошая работа, Цуоши выглядел намного лучше. Человеку не следует забывать о своей внешности, даже если он не сидит часами в конторе. Его поккекон снова зазвонил.

— Да? — отозвался Цуоши.

— Лавровишневый лосьон после бритья. Возьми его с собой.

— Хорошо, — ответил Цуоши и обратился к Наоко: — У вас есть лавровишневый лосьон?

— Странно, что вы об этом спросили, — сказала девушка. — Он давно вышел из моды, но у нас случайно сохранилась пара флаконов.

Цуоши приобрел один и вышел из парикмахерской. Ничего не произошло, поэтому он купил журнал комиксов и уселся ждать в вестибюле. Наконец к нему приблизился лохматый блондин в шортах, сандалиях и ослепительно яркой гавайке. На плече иностранца висела камера в чехле, в руке он держал старомодный поккекон. На вид ему казалось лет шестьдесят, и это был очень, очень высокий мужчина.

Он что-то сказал по-английски своему поккекону.

— Прошу прощения, — перевел тот на японский. — У вас случайно не найдется бутылочки лавровишневого лосьона после бритья?

— Найдется, — сказал Цуоши и достал флакон. — Возьмите, пожалуйста.

— Благодарение небесам! — воскликнул иностранец, а его поккекон поспешно перевел. — Я спрашивал у всех подряд в вестибюле. Извините, что опоздал.

— Не беда, я не тороплюсь, — улыбнулся Цуоши. — Какой у вас интересный поккекон.

— Полно вам, — сказал иностранец. — Я знаю, что он старый и давно вышел из моды. Но я как раз планировал купить себе новый у вас в Токио. Говорят, их продают корзинами на рынке Акиабара.

— Верно. Какой программой перевода вы пользуетесь? Ваш поккекон вещает, как уроженец Осаки.

— Да что вы говорите? — забеспокоился турист. — И это раздражает жителей Токио?

— Ну, я не хотел бы жаловаться, но… Послушайте, я могу скопировать для вас совершенно новый бесплатный транслятор.

— Это было бы чудесно!

Они нажали кнопки поккеконов и обменялись визитками через Сеть. Изучив электронную карточку иностранца, Цуоши узнал, что мистер Циммерман проживает в Новой Зеландии. Затем он активировал программу трансферта информации, и его мощный поккекон начал вводить новый транслятор в старую машину Циммермана.

Тут в вестибюль вошел огромный американец в черных очках и глухом плотном костюме; было видно, что он безумно страдает от жары. Мышцы американца распирали одежду, как у штангиста. Вслед за атлетом появилась миниатюрная японка с атташе-кейсом. На женщине красовались зеркальные солнечные очки, броский темно-голубой костюм и шляпка в тон, но вид у нее был какой-то загнанный.

Атлет остановился у дверей и внимательно проследил за тем, как вносят чемоданы. Женщина стремительно подошла к регистрационной стойке и принялась нервно задавать клерку бесчисленные вопросы.

— Я страстный поклонник машинного перевода, — поведал Цуоши высокому новозеландцу. — Думаю, компьютеры делают великое дело, помогая людям понять друг друга.

— Не могу не согласиться, — кивнул мистер Циммерман. — Помню, когда я впервые приехал в Японию много лет назад, у меня не было ничего, кроме бумажного разговорника. И вот я вхожу в бар и… — Внезапно он замолчал, уставившись на экран поккекона. — Прошу прощения! Тут мне говорят, что я должен немедленно подняться в свой номер.

— Я могу пойти с вами, пока транслятор не загрузится полностью, — предложил Цуоши.

— Большое спасибо!

Они вместе вошли в лифт, и Циммерман нажал на кнопку четвертого этажа.

— Так вот, я зашел в этот бар на Роппонджи поздно ночью, потому что очень устал и надеялся перекусить…

— И что?

— Эта женщина… Ну, она слонялась в баре для иностранцев поздней ночью, и была, скажем так, не вполне одета, и совсем не казалась хоть немного лучше, чем выглядит, и…

— Да, я вас понимаю.

— А меню, которое мне дали, было целиком на канджи, или ката-кане, или романджи, или как это у вас называется, поэтому я достал свой разговорник и попытался расшифровать загадочные идеограммы, однако… — Лифт остановился, двери открылись, и они вышли в холл четвертого этажа. — Словом, кончилось тем, что я ткнул пальцем в первую строчку меню и сказал этой даме…

Циммерман опять замолк, поглядев на экран поккекона.

— Кажется, что-то случилось… Минуточку!

Он внимательно изучил инструкции, вынул из кармана шортов флакон и открутил колпачок. Потом встал на цыпочки и, воздев очень длинную руку, вылил лавровишневый лосьон в вентиляционную решетку, расположенную под самым потолком.

Дело было сделано. Новозеландец аккуратно закрутил колпачок, сунул пустую бутылочку в карман и поглядел на экран покеккона. Нахмурился и как следует встряхнул его, но на экране ничего не изменилось. Очевидно, новый транслятор Цуоши перегрузил слабенькую операционную систему Циммермана, и поккекон безнадежно завис.

Циммерман произнес несколько непонятных английских выражений, потом улыбнулся и с извиняющимся видом развел руками. Кивнув на прощание, он вошел в свой номер и закрыл дверь.

Японка и ее дюжий американский спутник вышли из лифта. Мужчина оглядел Цуоши твердым взглядом. Женщина достала из сумочки электронную карту и открыла дверь номера, руки ее при этом заметно дрожали.

Поккекон Цуоши зазвонил.

— Уходи отсюда, — сказала машина. — Спустись в вестибюль по лестнице и войди в лифт вместе с рассыльным.

Цуоши поспешно спустился вниз и увидел, как мальчик в униформе закатывает в лифт тележку с багажом взволнованной японки. Он аккуратно протиснулся мимо металлических колес тележки и встал у задней стенки кабины.

— Вам какой этаж, сэр? — спросил мальчик.

— Восьмой, — ответил Цуоши наобум.

Рассыльный нажал на кнопки и замер лицом к двери, руки в белых перчатках по швам. Поккекон молча выбросил на экран строчку текста: положи коробочку в голубую дорожную сумку.

Голубая сумка с молнией лежала на самом верху. Ему хватило пары секунд, чтобы приоткрыть молнию, сунуть внутрь манеки-неко и снова закрыть. Мальчик ничего не заметил и выкатил тележку на четвертом этаже. Цуоши вышел на восьмом, чувствуя себя немного глупо. Он побродил по холлу, нашел укромный уголок за автоматом, торгующим прохладительными напитками, и позвонил жене.

— Ну как дела, дорогая?

— Ничего, — ответила жена и улыбнулась. — Ты прекрасно выглядишь! Ну-ка покажи, как тебя подстригли сзади.

Цуоши послушно направил экран поккекона на свой затылок.

— Отличная работа, — заключила жена с глубоким удовлетворением. — Надеюсь, ты собираешься домой?

— Гм. В этом отеле творится нечто странное, — сказал Цуоши. — Возможно, я немного задержусь.

Она немного нахмурилась.

— Только не опаздывай к ужину! У нас сегодня бонито.

Цуоши вошел в лифт, чтобы спуститься в вестибюль, но кабина остановилась на четвертом этаже, и в нее ввалился дюжий американец. Из носа у атлета текло, а из глаз струились слезы.

— С вами все в порядке?

— Не понимаю по-японски! — прорычал атлет.

Как только закрылись двери, мобильник американца с треском ожил, испустив отчаянный женский вопль, за которым последовал бурный поток английских слов. Мужчина, громко выругавшись, ударил волосатым кулаком по кнопке «стоп». Кабина со скрежетом остановилась, и зазвенел тревожный звонок.

Атлет раздвинул створки двери голыми руками, вскарабкался на пол четвертого этажа и кинулся назад. Лифт негодующе зажужжал, двери лихорадочно задергались. Цуоши поспешно выбрался из сломанной кабины и секунду колебался, глядя вслед убегающему. Потом вытащил поккекон, загрузил японско-английский транслятор и решительно последовал за ним.

Дверь номера оказалась открытой.

— Эй? — воззвал Цуоши и, не дождавшись ответа, испробовал свой поккекон: — Могу я чем-нибудь помочь?

Женщина сидела на кровати. Она только что обнаружила коробочку с манеки-неко и с ужасом взирала на крошечного кота.

— Кто вы такой? — спросила она на ломаном японском.

Цуоши наконец сообразил, что это американка японского происхождения. Ему редко приходилось встречать японцев из Америки, но те всегда вызывали у него тревожное чувство. Внешне они выглядели как нормальные люди, но вели себя ужасно эксцентрично.

— Всего лишь друг, который проходил мимо, — ответил он. — Чем могу помочь?

— Хватай его, Митч! — закричала женщина по-английски. Атлет выскочил в холл и ухватил Цуоши за запястья. Пальцы — будто стальные наручники. Цуоши нажал кнопку тревоги на своем поккеконе.

— Забери у него компьютер, — распорядилась женщина.

Митч выхватил поккекон и бросил его на кровать. Потом сноровисто обыскал пленника и, не найдя оружия, толкнул его в кресло. Женщина снова перешла на японский.

— Ты, сидеть здесь! Не двигаться!

Она приступила к исследованию бумажника Цуоши.

— Прошу прощения? — изумился задержанный, скосив глаза на лежащий на кровати поккекон. Тот исправно посылал сигналы бедствия в Сеть, и по его экрану молчаливо бежали красные тревожные строчки. Женщина заговорила по-английски, и поккекон послушно перевел:

— Митч, немедленно вызови местную полицию.

Атлет разразился громовым чихом, и до Цуоши наконец дошло, что весь номер пропах лавровишней.

— Я не могу вызвать полицию. Я не говорю по-японски, — буркнул Митч и снова отчаянно чихнул.

— О’кей, я сама вызову копов. Надень на парня наручники. А потом спустись вниз и купи себе в аптечке каких-нибудь антигистаминов, ради Христа.

Митч достал из кармана пиджака рулончик пластилитовых наручников и примотал правое запястье Цуоши к изголовью кровати. Из другого кармана он извлек носовой платок, вытер слезы и трубно высморкался.

— По-моему, мне лучше остаться с вами. Кот в багаже. Значит, сетевым преступникам уже известно, что мы в Японии. Вам грозит опасность.

— Ты, конечно, мой телохранитель, Митч, но в данный момент ни на что не годен.

— Этого не должно было случиться, — с обидой сказал атлет, яростно почесывая шею. — Прежде моя аллергия никогда не мешала работе.

— Запри дверь снаружи, а я подопру ее креслом. Ступай и позаботься о себе.

Митч ушел. Женщина забаррикадировала дверь и связалась с администрацией отеля через прикроватный пасокон.

— Говорит Луиза Хашимото из номера 434. Тут у меня гангстер, информационный преступник. Вызовите токийскую полицию и скажите, чтобы приехали люди из отдела организованной преступности… Что? Да, именно так. И поднимите на ноги всю вашу службу безопасности, здесь может произойти все, что угодно. Советую поторопиться.

Она резко прервала контакт. Цуоши взирал на нее в глубоком изумлении.

— Зачем вы это делаете? Что все это означает?

— Итак, ты называешь себя Цуоши Шимизу, — сказала женщина, разглядывая его кредитные карточки. Она села в ногах кровати и уставилась ему в лицо. — Ты что-то вроде якудзы, верно?

— По-моему, вы совершаете большую ошибку, — заметил Цуоши.

Луиза сурово нахмурилась.

— Послушайте, мистер Шимизу, вы имеете дело не с каким-нибудь там янки на отдыхе. Я Луиза Хашимото, помощник федерального прокурора из Провиденса, Род-Айленд, США. — Она продемонстрировала ему магнитную идентификационную карточку с золотым официальным гербом.

— Приятно познакомиться с представителем американского правительства, — любезно сказал Цуоши, ухитрившись слегка поклониться.

— Я бы пожал вам руку, но моя привязана.

— Прекратите изображать святую невинность! Я уже видела вас здесь, на четвертом этаже, и в вестибюле тоже. Откуда вам известно, что у моего телохранителя жестокая аллергия на лавровишню? Вы наверняка взломали его медицинское досье.

— Кто, я? Какая чушь!

— С тех пор как я напала на след ваших сетевых бандитов, все факты складываются в колоссальный преступный заговор, — сказала она. — Я арестовала компьютерного пирата в Провиденсе. Как выяснилось, он свободно распоряжался мощным сетевым сервером и целой кучей бесплатных поисковых машин с искусственным интеллектом. Мы посадили мерзавца под замок, мы арестовали все его машины, интеллекты, индексаторы, каталоги… И в тот же вечер появились коты!

— Коты?

Луиза кончиками пальцев приподняла манеки-неко, словно бы это был живой электрический угорь.

— Эти маленькие коты, ваше японское вуду. Манеки-неко, я не ошибаюсь? Они стали появляться везде, куда бы я ни пошла. Фарфоровый кот в моей сумочке. Три глиняных кота в моем рабочем кабинете. Куча котов во всех витринах антикварных лавок Провиденса. Радио в моем автомобиле принялось мяукать!

— Вы уничтожили часть Сети? — едва проговорил потрясенный Цуоши. — Вы арестовали поисковые машины? Какой ужас! Как же вы могли совершить такое бесчеловечное деяние?

— Ты имеешь наглость возмущаться? А моя машина, выходит, не в счет? — Луиза раздраженно потрясла толстым, неуклюжим американским поккеконом. — Как только я сошла с самолета в Нарита, ПЦА был атакован. Тысячи и тысячи посланий, одно за другим, и все с картинками котов. Я не могу связаться даже с собственным офисом! Мой ПЦА совершенно бесполезен!

— Что такое ПЦА?

— Персональный Цифровой Ассистент, производство Силиконовой долины.

— С таким имечком… Неудивительно, что наши поккеконы не желают с ним разговаривать.

Луиза сверкнула глазами.

— Да, это так, умник. Давай шути! Дошутишься. Ты уличен в злонамеренной информационной атаке на официального представителя правительства США! — Она перевела дух и осмотрела Цуоши с головы до ног. — А знаешь, Шимизу, ты совсем не похож на итальянских гангстеров и мафиози, с которыми мне приходится иметь дело в Провиденсе.

— Потому что я не гангстер. В жизни своей никому не причинил вреда.

— Да ну? — ухмыльнулась Луиза. — Послушай, приятель, я знаю о людишках твоего сорта гораздо больше, чем ты думаешь. Я давно вас изучаю. У нас, компьютерных копов, есть для вас специальное название… Цифровые панархии! Сегментированные, полицефальные, интегрированные сети влияния! Как насчет БЕСПЛАТНЫХ ТОВАРОВ И УСЛУГ, которые ты все время получаешь? — Она уличающе ткнула в него пальцем. — Разве ты когда-нибудь платишь налоги с этих подарков? Ха! Разве ты декларируешь их как свой доход? А эта бесплатная доставка из зарубежных стран? Домашнее печенье, огурчики, помидорчики! Дармовые ручки, карандаши, старые велосипеды! А как насчет извещений о срочных грошовых распродажах?.. Ты злостный неплательщик налогов, живущий на доходы с незаконных трансакций!

Цуоши озадаченно моргнул.

— Послушайте, я ничего не понимаю в таких вещах. Я просто живу своей жизнью.

— Дело в том, что ваш подарочный экономический хаос подрывает законную, одобренную государством, регулируемую экономику!

— Возможно, все дело в том, — мягко возразил Цуоши, — что наша экономика гораздо лучше вашей.

— Кто это сказал? — фыркнула она. — С какой стати ты так думаешь?

— Потому что мы гораздо счастливее вас. Что может быть плохого в человеческой доброте? Что плохого в подарках? Новогодние подарки… Подарки к празднику весны… К началу учебного года и к его концу… Свадебные подарки… Подарки надень рождения… И юбилейные… Все люди любят подарки.

— Но не так, как вы, японцы. Вы на них просто помешаны.

— Что это за общество, если в нем отрицают добровольные дары? Не считаться с нормальными человеческими чувствами… Да это просто варварство.

— По-твоему, я варвар? — ощетинилась Луиза.

— Не хочу показаться невежливым, — заметил Цуоши, — но вы привязали меня к своей кровати.

Она скрестила руки на груди.

— Еще не то будет, когда тебя заберет полиция.

— Боюсь, нам придется долго ждать, — заметил Цуоши. — В Японии полицейские не торопятся. Мне очень жаль, но в нашей стране гораздо меньше преступлений, чем у вас, и японская полиция немного расслабилась.

Тут зазвонил пасокон, Луиза приняла вызов. Это была жена Цуоши.

— Могу я поговорить с Цуоши Шимизу?

— Я здесь, дорогая! — поспешно воскликнул супруг. — Она меня похитила! И привязала к кровати!

— Привязала к своей кровати? — Глаза его жены стали совсем круглыми. — Ну нет, это уже слишком! Я вызываю полицию!

Луиза быстро отключила пасокон.

— Я никого не похищала! Просто задержала до прибытия местной полиции, которая тебя арестует.

— Арестует? А за что, собственно?

Луиза на несколько секунд задумалась.

— За умышленное отравление моего телохранителя путем залива в вентилятор лавровишневой настойки.

— Но в этом нет ничего противозаконного, разве не так?

Пасокон снова зазвонил, и на экране появился ослепительно белый кот с огромными, сияющими, неземными глазами.

— Отпусти его, — распорядился он.

Луиза, взвизгнув, выдернула вилку пасокона из розетки, и через полсекунды весь свет в номере погас.

— Инфраструктурная атака! — еще громче завизжала она и быстро залезла под кровать. В комнате было темно и очень тихо. Кондиционер тоже отключился.

— Думаю, вы можете выйти, — сказал наконец Цуоши. — Это всего лишь короткое замыкание.

— Это не замыкание, — упрямо пробормотала Луиза. Она медленно выползла из-под кровати и села на матрас. Странным образом в темноте у них возникли почти товарищеские чувства.

— Я очень хорошо знаю, что это такое, — тихо сказала женщина. — Меня атакуют. Не было ни минуты покоя с тех пор, как я арестовала тот сегмент Сети. Со мной постоянно что-то случается. Куча неприятностей. Но ничего нельзя доказать — ни малейшего свидетельства, которое можно предъявить суду. — Она тяжело вздохнула. — Если я сажусь на стул, кто-то уже оставил на сиденье жевательную резинку. Мне приносят бесплатную пиццу, и всегда с такой начинкой, какую я терпеть не могу. Маленькие дети плюют в мою сторону на улице, старухи в инвалидных колясках преграждают дорогу, когда я тороплюсь.

В ванной внезапно включился душ, сам по себе. Луиза вздрогнула, но ничего не сказала. Постепенно темная, душная комната стала наполняться горячим паром.

— В туалетах не спускается вода, — всхлипнула женщина. — Мои письма теряют на почте. Если я прохожу мимо автомобиля, срабатывает противоугонная система, и все окружающие начинают пялиться на меня. Мелочи, всегда только мелочи, но они никогда не прекращаются. Я столкнулась с чем-то ужасно большим и очень-очень терпеливым, и оно все про меня знает. Оно распоряжается миллионами рук и ног. И все эти руки и ноги принадлежат людям!

В холле послышался какой-то шум, отдаленные голоса, бессвязные крики. Внезапно кресло полетело на пол, и дверь с треском распахнулась. В комнату, споткнувшись на пороге, влетел Митч, теряя черные очки, и растянулся на полу. Следом ввалились два охранника из отеля и набросились на него. Митч, невнятно ругаясь, энергично отбивался руками и ногами, в драке оба охранника потеряли фуражки. Наконец один из них крепко ухватил противника за ноги, а другой, крякнув, успокоил его резиновой дубинкой.

Пыхтя и отдуваясь, они вытащили телохранителя в коридор. Темная комната настолько наполнилась паром, что в спешке стражи порядка даже не заметили Цуоши с Луизой. Женщина уставилась на сломанную дверь.

— Бог ты мой, почему? Что он им сделал?

Цуоши в замешательстве поскреб в затылке.

— Должно быть, небольшое взаимонепонимание?

— Бедный Митч! В аэропорту у него отобрали оружие. С его паспортом была бездна технических проблем. С тех пор как Митч с связался со мной, ему ни в чем не было удачи…

Тут кто-то громко постучал в окно. Луиза съежилась в ужасе, но взяла себя в руки и мужественно раздвинула глухие портьеры. Комнату залил яркий солнечный свет.

За окном висела люлька, спущенная с крыши отеля. Два мойщика окон в серых форменных комбинезонах весело помахали руками, складывая пальцы кошачьей лапкой. С ними был еще один человек, оказавшийся старшим братом Цуоши.

Один из мойщиков открыл окно универсальным ключом, и брат неловко забрался в комнату. Выпрямившись, он аккуратно одернул костюм и поправил галстук.

— Это мой брат, — представил его Цуоши.

— Что вы здесь делаете? — холодно осведомилась Луиза.

— Ну, в ситуациях с заложниками всегда приглашают родственников, — охотно разъяснил тот. — Полиция доставила меня на вертолете прямо на крышу отеля. — Он с интересом осмотрел Луизу с ног до головы. — Мисс Хашимото, у вас едва осталось время на побег.

— Что?!

— Взгляните на улицу, — сказал брат. — Видите их? Люди толпами прибывают со всех концов города. Продавцы лапши с самоходными ларьками, рассыльные велосипедисты, мотокурьеры, почтальоны на пикапах, подростки на скейтбордах…

— О нет! — громко взвизгнула Луиза, взглянув в окно. — Ужасная, неуправляемая толпа! Они меня окружили! Я пропала!

— Пока еще нет, — сказал брат. — В окно и на платформу. У вас есть шанс, Луиза, не упустите его. Я знаю одно местечко в горах, священное место, где нет компьютеров, телефонов и прочего безобразия. Подлинный рай для таких, как вы и я…

Луиза с надеждой вцепилась в пиджак бизнесмена.

— Могу ли я вам доверять?

— Посмотрите мне в глаза. Разве вы не видите? Да, вы можете мне довериться, Луиза, — кивнул он, — ведь у нас так много общего.

Они решительно вылезли в окно. Луиза крепко ухватилась за руку старшего брата Цуоши, ветер развевал ее темные волосы. Люлька со скрипом пошла наверх и пропала из виду.

Цуоши встал из кресла и протянул левую руку. Кончиками пальцев ему удалось подцепить свой поккекон. Он подтащил его поближе, схватил и прижал к груди. Потом снова сел в кресло и принялся терпеливо ждать, когда кто-нибудь придет сюда, чтобы вернуть ему свободу.

Станислав Лем
ЗАКЛЯТИЕ ПРЕДВИДЕНИЕМ

В прошлом году в Польше вышла новая книга известного фантаста «Мегабитовая бомба», куда вошли философские статьи, посвященные «информационной революции» и стремлению автора увидеть облик грядущего мира. Как нам показалось, данный материал представляет собой резюмирующую статью книги, позволяющую читателю вспомнить, что Лем не только фантаст, но и футуролог.

Я давно уже заметил, что степень точности выдумок в беллетристике может быть существенно независимой от точности предвидения вообще. Иначе говоря, удачные предсказания могут прятаться в неудачных с литературной точки зрения произведениях (et vice versa[4]). Можно легко привести пару конкретных примеров. В «красной утопии», каковой было написанное мной «Магелланово облако» и которое я, кстати, не разрешаю переиздавать ни в Польше, ни за ее границами, поскольку это «утопия коммунизма», можно найти по крайней мере два вида прогнозов, которые были реализованы в последующие сорок лет. То, что сейчас называется «базой данных» и является основным информационным ресурсом, предназначенным для различных экспертов или «сетевиков», в «Магеллановом облаке» я назвал «трио-нами». Это можно легко проверить, раскрыв книгу. А так называемая «видеопластика» из «Облака» — это предвосхищение виртуальной реальности: мои астронавты, хоть и живут в замкнутом космическом корабле, могут испытывать ощущения, будто находятся в джунглях, на море и т. д. А в еще более соцреалистическом рассказе «Топольный и Четверг», вышедшем в сборнике «Сезам», полном и других столь же скверных новелл, из-за чего я не соглашаюсь переиздавать и их, говорится о сверхтяжелых элементах трансурановой группы. А также о методе, с помощью которого уютно «перескочить» через нуклиды, более тяжелые, нежели уран и торий, но распадающиеся с огромной скоростью, к таким элементам, которые, будучи синтезированными, оказываются устойчивыми, поскольку их ядра не подвергаются самопроизвольному распаду. Так вот, повторяю, рассказ убогий, но о таких элементах, как цели нуклеарного синтеза, теперь уже говорят физики.

С подобного рода прогнозами, которые иногда являются существенной частью фабульного скелета беллетристического повествования, я оказался в затруднительном положении, когда писал «Философию случайности» — книгу о теории литературы. А трудно мне было прежде всего потому, что непонятно, стоит ли, а если стоит, то как следует оценивать вне-художественные, а значит, и внелитературные достоинства удачных предвидений, размещенных в неудачном, а проще — плохом произведении. Ведь если выдается просто обычный прогноз, лишенный претензий, свойственных художественной литературе, то при его оценке нет никаких препятствий и закавык: или футурологическая гипотеза оказывается меткой (хотя бы наполовину), или же она попросту ничего не стоит. Однако неизвестно, является ли прогностический вклад в литературное произведение отдельной ценностью, совершенно или частично независимой от художественного качества, или же это вообще не так. Эту проблему можно, конечно, расширить таким образом: будем ли мы считать, что произведение (главным образом, НФ) имеет прогностическую или познавательную ценность или нет. Здесь, в некоторой степени отступив от темы и едва ли не с диверсионными целями, следует заметить, что точные науки довольно широким фронтом вошли нынче в такое фазовое пространство, что провозглашаемые в них новейшие гипотезы часто все меньше подвержены — или вообще не подвержены — экспериментальной проверке, а потому как бы начинают приближаться к областям, до сих пор находящимся в компетенции исключительно научной фантастики. Не говорю, что это хорошо, и не утверждаю, что это плохо: и вообще это не я обнаружил данную тенденцию (в «Одре» я писал об этом, ссылаясь на американца Хогана, одного из редакторов «Scientific American» — журнала, который вообще никогда никакой беллетристики, ни фантастической, ни нефантастической, не печатает). Эта проблема одновременно имеет характер как познавательный, так и философский — из области философии науки или ненормативных эстетик. Пока что я попросту не знаю ответа на этот вопрос, ибо когда мы имеем дело с плохим произведением, содержащим исполнившуюся прогностическую начинку, это примерно то же самое, как если бы мы взяли в руки сгнивший фрукт, который нельзя употреблять в пищу, но который в то же время содержит косточку с отборным зернышком.

Я прекрасно понимаю, что моя меткость прогнозирования может и даже должна особенно нервировать или раздражать критиков из числа гуманитариев, которым обычно не хватает компетенции в конкретной области (ее доступного библиографического описания, когда публикуются мои вещи, вообще не существует в мире). Что же касается ученых, о них мне известно меньше, а потому не буду пока вторгаться на их территорию. Во всяком случае после фантоматики, или виртуальной реальности, и после Интернета появились первые, но все же реальные вестники совершенно особого явления, которое коротко и предварительно я назову эволюцией саморепродуцирующихся, чисто информационных (пока цифровых) внутрикомпьютерных систем — или говоря на современном сленге, в киберпространстве. Возникли программы, способные к репродуцированию, затем к самостоятельному размножению. Следующий же этап еще в зачаточном состоянии: это внутри-компьютерная эволюция — не только и не столько цифровая имитация естественной биологической эволюции, сколько ее информационное, возникающее в киберпространстве, неизвестно еще ни как, ни куда развитие. О том, что в моих книгах предвещало Интернет, можно было прочитать еще в первом «Предисловии Голема» (опубликовано в сборнике «Мнимая величина» в 1973 году). На 108-й странице этого издания имеется фрагмент, который я процитирую дословно:

«До этих пор каждое следующее поколение компьютеров конструировалось реально; идея создания новых образцов с огромной — тысячекратно более высокой! — скоростью, хотя и была известна, не могла быть осуществлена; тогдашние компьютеры не обладали достаточной вместимостью, чтобы стать «матками», или «искусственной средой» эволюции Разума. Положение изменилось с появлением Федеральной информационной сети. Разработка следующих шестидесяти пяти поколений заняла всего десятилетие. Федеральная сеть производила на свет один искусственный вид Разума за другим; это потомство ускоренного компьютерогенеза созревало в виде символов, то есть нематериальных структур, впечатанных в информационный субстрат, в «питательную среду» Сети».

Что же такое произошло, почему я осмеливаюсь болтать об очередной реализации моего все же научно-фантастического прогноза? А произошло то, о чем, например, сообщает «New Scientist» в статье «Жизнь в кремнии». Речь там идет о коллективе, который называется «Tierra Working Group», с Томасом Реем во главе, а задача, которую этот коллектив поставил, описывается словами: «За последний месяц ученый-дарвинист, работающий с группой ученых-компьютерщиков, создал вселенную». Это не белковая и не основанная на атомах углерода вселенная, а «большая, пустая экосистема», которая не смогла бы разместиться ни в одном, даже самом большом, параллельном компьютере, для которой местом рождения является киберпространство в сетях Интернета. Еще в 1990 году Том Рей, биолог, научившийся программировать, сконструировал «вселенную малых существ, которые эволюционируют с изумительным разнообразием, в которой наблюдаются паразиты, иммунитеты и даже социальное взаимодействие». Об этом «New Scientist» писал еще 22 февраля 1992 года на стр. 36 в статье «Жизнь и смерть в цифровом мире», но я тогда сидел тихо, поскольку меня самого терзало ощущение, что предвидение с такой эффективностью как-то плохо пахнет и натравит на меня различных комендантов отечественной критики. Но как раз в то время в Германии в Эссенском университете вышла книга философа науки «Голем Лема», а в издательстве «Suhrkamp» вышел труд «Открытие виртуальности» другого автора: я уже не мог дальше прятаться в кустах со своими прогнозами, хотя было бы лучше не высовываться.

Q настоящее время возможности дальнейшего развития цифровой эволюции существенно возросли и ускорились, потому что (как снова сообщает «New Scientist») Т. Рей понял, что связанные Интернетом миллионы компьютеров могут предоставить «достаточно большую, объемную и разнородную вселенную», чтобы информационные создания могли в ней эволюционировать. Речь идет о создании численных аналогов разнообразия и конкуренции, двойного движителя эволюции. Чтобы идти дальше (естественно, не до какого-то Голема, но все-таки до элементарных «фальсификатов молекулярной жизни»), программа, названная TIERRA, действует как созданный на языке программирования «С» «виртуальный компьютер» внутри «компьютера-хозяина». Таким образом, как выразился Джо Флауэр, руководитель «Проекта изменчивости» из Калифорнии, «первородный кремниевый бульон» отделен от нормальной работы «компьютера-хозяина». Хвала Богу, здесь я добрался уже до «виртуального компьютера» и оказался в самом начале того пути, который на далеком горизонте довел мое сочинение до «Голема».

Следует заметить, что информационная эволюция на сегодняшнем вступительном этапе не является материальной эволюцией, скажем, молекулярно-химической. Нет внутри киберпространства ничего, кроме нулей и единиц; из них, как из кодонов, построены «системы». Что-то подобное описанному в моем (увы, увы!) тексте из другой книги «Бессонница» — «Не буду прислуживать», в которой речь идет о «математически созданных Существах, подслушиванием которых во время их теологических дискуссий» занимается мой фиктивный герой, профессор Добб. Command performance[5] любой из эволюционных программ Tierra можно найти в специальной литературе. В конфигурационном безразмерном, а значит, не метрическом, а скорее топологическом (алгебраически: топология является абстрактным дериватом геометрии, алгебра же может быть дериватом — эквивалентом — определенных разновидностей топологии) пространстве возникают «маленькие индивидуальные программы», что-то вроде «простейших», у которых в соответствии с командами осуществляются мутации, случайным перемешиванием единиц и нулей или даже перемещением, «перетрансплантацией» одной части «создания» в другую. Благодаря этому возникает разнообразие — первый из двух «движителей» эволюции. Большинство мутаций не приносит никаких существенных различий. Однако некоторые дают новые эффекты. Таким образом могут возникать копии «простейших», или их реплики, такие же или не такие. Когда весь объем «хозяйского пространства» заполнен, система включает «жнеца» (reaper), который «убивает» самые старшие создания или полные «ошибок»: таким образом освобождается пространство для «новорожденных» программ, и на сцене появляется конкуренция. Теперь для эволюции имеются «оба необходимых движителя», и она может идти дальше, куда — пока еще неизвестно, поскольку это даже не уровень прокариотов, а как бы более ранний, и наверняка это еще никакая не «биоэволюция», а только ее «информационная тень», ее чисто цифровая разновидность.

В этом месте в статье появляются слова: «Благодаря операционной системе Tierra человек-оператор получает возможность управления в роли Бога-Творца». Подобные слова можно найти в «Не буду прислуживать» из «Бессонницы», но звучат они там следующим образом (программы в моем рассказе называются ВААЛ-66, KPEAH-IV, ЯХВЕ-09):

«Сначала в машинную память вводят минимальный набор данных, то есть — если прибегнуть к языку, понятному непосвященным — заряжают ее «математическим материалом», который становится зародышем жизненного универсума будущих «персоноидов». Существа, которые явятся в этот машинный и цифровой мир, которые будут существовать в нем и только в нем, мы уже умеем помещать в окружение с бесконечностными характеристиками. Они не ощутят себя узниками в физическом смысле: у этого окружения не будет с их точки зрения никаких границ. Из всех его измерений лишь одно весьма близко к тому, что знакомо и нам; это — ход (протекание) времени. Но это время не тождественно нашему: скорость его протекания свободно регулируется экспериментатором. Обычно она максимальна на вступительной стадии (стадия «пуска миротворе-ния»); наши минуты здесь соответствуют целым зонам, во время которых сменяют друг друга фазы преобразования и кристаллизации искусственного космоса. Этот Космос совершенно беспространственный, различные его измерения носят чисто математический, то есть с объективной точки зрения как бы «вымышленный» характер. Измерения эти суть следствие аксиоматических решений программиста, и от него зависит, сколько их будет. Если, например, он выберет десятимерность, то получится мир с совершенно иной структурой, чем мир всего лишь с шестью измерениями; следует, пожалуй, подчеркнуть еще раз, что они не имеют ничего общего с измерениями физического пространства, а представляют собой абстрактные, логически правомерные конструкты, которыми пользуется математическая системная демиургия. «Мир, возникший таким образом», сконструирован из математических элементов (воплощенных, разумеется, в обычных, чисто физических объектах: реле, транзисторах, контуpax, короче, во всей огромной сети цифровой машины)».

Я вынужден закончить цитирование, поскольку, так или иначе, от того, что уже существует реально — от программы Tierra и ее «числовых созданий», — путь до «Голема» неслыханно долог, однако направление на старте сейчас выбрано именно это.

ОТ АВТОРА

О расстоянии, отделяющем «простейших» программ Tierra от каких-либо созданий, хоть немного сложностью строения и псевдожизненными функциями напоминающих биологических существ, свидетельствует хотя бы такой вот результат общих, глобальных работ современной генетики.

Детально расшифрована структура наследственности ДРОЖЖЕЙ. Геном одной клетки дрожжей складывается из 6000 генов, а эти гены, в свою очередь, сложены из двенадцати миллионов и ста тысяч отдельных пар нуклеотидных оснований (соответствующие цифры для человека — впрочем, до сих пор неточные — составляют 70000 генов и три миллиарда нуклеотидных кирпичиков). Дорога слишком далека, но в прогнозе развития биологии в XXI веке, написанном для Польской Академии Наук, я предвидел возможность создания внематематических аналогов эволюции, уже не «естественной эволюции», а такой, кормчим и конструктором которой будет человек, работающий в среде и с веществом «биологически мертвым» или «живым по-другому», то есть небелковом и необязательно основанном на конструкциях, построенных из атомов углерода. Перемещения из литературы с физиономическими чертами фантастики в укромные складки совершенно реального прогресса биотехнологии и информатики являются своеобразными фактами, отпечатками которых действительно отмечено мое творчество, но не является это ни результатом моих специальных намерений при написании, ни даром небес, как я считаю, наконец, ни случайными обстоятельствами, как, например, четыре точно розданных масти в руках четырех игроков в бридж после (и несмотря на) тщательного тасования колоды карт. Попросту так сложилось, и кажется мне, что не стоит меня за такое положение вещей ни осуждать, ни особенно хвалить, потому что пишу я почти 50 лет то, что пишу, не «для наследника престола», а просто то, что меня интересует и представляется мне ДОСТОЙНЫМ НАПИСАНИЯ (но далеко не достойным прогностических работ, поскольку ни на какое предвидение будущего никакими актами воли или пророческим вдохновением я не претендую).

Уильям Спенсер
ДОМ НА ПОЛПУТИ ИЗ ТЬМЫ

Кили всегда ходила в затрепанной футболке с мерцающими там и сям голографическими наклейками. Она носила эту футболку и в виртуале, и вне его. Если виртуал был интерактивный, другие игроки чаще всего возмущались. Среди эльфов, драконов и рыцарей с огненными мечами нахальная девчонка с патлами цвета ежевики, упорно не желающая подстроить свой имидж хоть под что-нибудь средневековое, вызывала всеобщее раздражение.

— А пошли вы знаете куда!.. — неизменно отвечала она на все упреки и жалобы.

Кили была личностью, склонной к саморазрушению. Богатая, красивая, двадцати лет от роду. Классический случай виртуального психоза.

Ее откачивали в реабилитации шесть раз. В последний — после Маркора, где она лишь чудом не отдала концы, потеряв сознание в пустыне. Когда ее нашли, земляные угри уже глодали плечо Кили, а переваренных медицина воскрешать не умеет. Следы зубов остались ей на долгую память.

Словом, Кили не надо было объяснять, почему она снова угодила в реабилитацию. Перед ней простирался зеленый океан, по небу ползли пухлые белесые облака, белые чайки наполняли прогретый воздух пронзительными криками. Они всегда помещают тебя в умиротворяющие декорации, как только ты попадаешь к ним в руки.

Как правило, это довольно безвкусные симуляции, на несколько шагов позади новейших технологий, но та, что разворачивалась перед глазами Кили, выглядела просто на редкость убого. Океан удручал тоскливым однообразием (по-видимому, простейший семиминутный цикл), а солнечное тепло падало на ее лицо неравномерными пятнами.

Песчаный пляж был совершенно пуст. Кили полусидела в шезлонге, что должно бы соответствовать ее позе в Большой Реальности. При достаточной концентрации, сфокусировав внимание на позвоночнике, можно ощутить истинные очертания больничной койки и шелковистые присоски сенсоров на коже. Но на это потребуется немало усилий, так что не стоит и пытаться. Гораздо приятней просто плыть по течению.

Справа, довольно далеко, появилась одинокая, вяло бредущая по пляжу фигура. Это был вил сон, как она прекрасно знала, наглядевшись на этакие подходы. Ни в коем случае не пугай пациентку! Сперва напичкай ее седативами, усади в расслабленной позе, а уж потом приближайся, и помедленнее.

Вил сон оказался невысоким и довольно плотным мужчиной, облаченным в белый полотняный костюм. (В неовикторианском стиле, подумала она. Какая нелепость!) Правой рукой он придерживал белую панаму, низко склонив голову под ветром, но Кили его сразу узнала. И даже вспомнила имя: доктор Макс Маркс, такое вряд ли позабудешь. Он был опекуном Кили — ее вилсоном — в самый последний, шестой раз, а значит, она пребывает в реабилитации «Дополнительные Ресурсы» (с ограниченной ответственностью), неподалеку от Нью-Вегаса.

Доктор Маркс поднял голову, помахал левой рукой и целеустремленно ускорил шаг. Лишь милосердной Помощи и ее бледной сестрице Надежде всегда удавалось залить душу Кили черной водой.

К счастью, Макс Маркс был не из милосердных. Нет ничего хуже сердечного вилсона! Мрачность доктора Маркса воистину освежала. Густая черная борода и кустистые брови прекрасно оттеняли выражение обреченного стоицизма, застывшее на его квадратном лице.

— Да, — сказал он в ответ на критику. — Эффект прежалостный. Ты еще не видела песчаных крабов, сплошной хохот сквозь слезы. Игрушки для младенцев и то лучше. — Он уселся на песок рядом с Кили, снял панаму и принялся обмахивать ею вспотевшее лицо. — Приношу тебе свои глубочайшие извинения. Полагаю, это истинная мука для столь искушенного знатока виртуальной реальности.

Кили вспомнила, что доктор Маркс обычно изъяснялся в двусмысленной манере, оставляющей простор для саркастической интерпретации.

— Дело в том, — продолжал он, — что мы в мобильной амбулатории и поэтому, увы, не располагаем мощным стационарным оборудованием. Но даже при таких обстоятельствах симуляция могла быть намного лучше, если бы не прошлый финансовый год. Он оказался неудачным во всех отношениях, и нам пришлось удовлетвориться заведомо второсортной продукцией.

— Значит, я не в госпитале?..

— Нет, — Маркс мрачно покачал головой. — Ты не в госпитале.

Она озадаченно нахмурилась. Доктор снова водрузил на голову панаму и принялся разглядывать пациентку прищуренными глазами.

— Собственно, мы в бегах, Кили Беннинг, — сказал он наконец. — Ты, разумеется, не следила за новостями. В общем, компании вроде твоей разлюбезной Виртваны выиграли свою главную битву и теперь имеют законное право агрессивно сражаться за клиентуру. Если не ошибаюсь, это называется защитой интересов клиента от их принудительного отчуждения любой третьей стороной. Иначе говоря, Виртвана может прийти и забрать тебя в любой момент.

Кили вытаращилась на унылую физиономию вилсона.

— Как, ты это серьезно? Неужели кто-то и вправду может… похитить меня?

Доктор Маркс пожал плечами.

— Виртвана определенно может, в качестве прецедента. Ты же идеальный клиент, не так ли?

— И куча виртуальных магнатов станет сражаться за одного-единственного жалкого торчка? Да это просто безумие!

Маркс вздохнул, тяжело поднялся и руками стряхнул песок со штанин.

— Ты так думаешь? Замечательно. Если пациент способен опознать безумие, он не безнадежен.

Кили проводила свои дни на берегу второсортного океана, страстно мечтая о чем угодно, что могло бы хоть на время утихомирить сосущую ее нужду. Пусть даже это будет простейшая симуляция птичьего полета, все едино! Хотя дельфиний секс или, к примеру, абстрактные миры сгодились бы намного лучше.

Не моргнув и глазом, она охотно отдала бы десять лет жизни за «Обезьян и Ангелов», самый популярный пакет Виртваны. Возможно, посторонние полагали, что это всего лишь ролевая игра, накрученная на примитивную метафизическую подкладку, но для фанатов она стала подлинной религией.

Каждый игрок стартовал в похотливой грязи Острова Либидо, где телесные чувства удовлетворялись совершенными, неотличимыми от реальности симуляциями. Недурное, в общем, местечко этот остров, некоторые задерживались там очень, очень надолго.

Однако среди прочих виртуальных хитов «Обезьяны и Ангелы» славились совсем не этим: игрок получал возможность усовершенствоваться духовно. Если ты следуешь по правильному пути, то становишься все более чутким и сострадательным, более уверенным в себе… И постепенно, мало-помалу объединяешься со Вселенной, в сопровождении постоянно усиливающейся, невероятной эйфории!

Черт возьми, она согласилась бы даже на легальные ограничения химической стимуляции, хотя истинно верующие фанаты полностью отключают предохранители сенсорного костюма, настраиваясь на самый высший уровень суперреальности. Да, именно благодаря этой традиции, припомнила Кили, она и приземлилась заново в «Дополнительных ресурсах».

— Только от уличных подделок можно попасть в беду, — упрямо сказала она. — И я буду держаться от них подальше.

— То же самое я слышал в прошлый раз, — заметил вилсон. — А потом ты чуть не окочурилась, и сама знаешь это.

Кили внезапно ощутила себя абсолютно пустой и безумно усталой.

— А может, я хочу умереть, — пробормотала она.

— Ба! — сказал доктор Маркс, нетерпеливо пожимая плечами. Несколько полупрозрачных чаек пронеслись над его головой и пропали из виду. — Плохой виртуал. Плохая терапия. Жаждущие смерти пациенты. Я неправильно выбрал профессию. Кто из нас не желает умереть? И у кого это желание не исполняется, поздно или рано?

И наконец настало утро, когда доктор Маркс сказал:

— По-моему, ты готова поплавать.

Утренний пляж был залит фальшивым золотистым светом. Ночи Кили были беспросветно черны и лишены сновидений, дни бесцветны и тошнотворны. Это был исключительно пресный и однообразный виртуал, специально созданный в лечебных целях.

На Кили оказался закрытый белый купальник, а ее опекун щеголял мешковатыми трусами в широкую черно-белую полоску. В этом наряде он был особенно мрачен, желая, без сомнения, уравновесить неуместные элементы фарса в виде кругленького брюшка и кривоватых тонких ног.

Кили вздохнула. Что толку спорить, если водные процедуры считаются необходимыми. Она ухватилась за галантно предложенную руку вилсона, и они вместе подошли к краю воды. Мокрый песок был уже не белым, а серым, морская пена ощутимо припахивала солью. Холодная вода сомкнулась вокруг ее лодыжек, и это ощущение было более чем виртуальным. Упав вперед, Кили замолотила руками и ногами, ее вялые, расслабленные мускулы протестующе взвыли.

Она прекрасно знала, что сейчас ее тренируют машины. Где-то там, в Большой Реальности, настоящее тело Кили Беннинг плавает в шестифутовом аквариуме с морской водой, которая циркулирует, создавая необходимое сопротивление. Легкие ее горели, плечевые мышцы завязались в чудовищно болезненные узлы.

По вечерам они обычно беседовали, лениво сидя в шезлонгах и наблюдая, как покрасневшее солнце погружается в скучный океан. Облака при этом становились оранжевыми, а темнеющее небо пятнистым из-за массивного выпадения пикселей.

— Если Вселенная создала человеческое существо, чтобы увидеть себя его глазами, — размышлял доктор Маркс, — то виртуальная реальность для Вселенной — всего лишь способ притвориться, что она изучает саму себя.

— С чего бы это все вилсоны терпеть не могут ВР? — парировала Кили. — А если мы имеем дело с естественной эволюцией восприятия? В конце концов, все, что мы видим, не более чем продукт воспринимающей аппаратуры. Биологической, механической, какой угодно.

— Ба! Все на свете виртуально? Старый-престарый аргумент. — Доктор Маркс раздраженно хрюкнул. — Мне стыдно за тебя, Кили Беннинг. Придумай что-нибудь пооригинальней, пожалуйста. Ну да, вилсоны ненавидят виртуальную наркоманию, потому что повсюду, куда ни глянь, натыкаются на дохлых философов. Мы смотрим на них и видим, что выглядят они препаршиво. Мы принюхиваемся, и они мерзко воняют. Таково наше восприятие, наша примитивная реальность.

Лечение продвигалось медленно, крошечными шажками, однообразие и скука зияли огромной дырой, и заполнить ее можно было только словами. Кили снова заговорила о смерти своих родителей и брата. Они уже обсуждали эту тему в прошлый раз, но Кили снова была на попечении Маркса, а проблема меж тем никуда не исчезла.

— Я разбогатела потому, что они погибли, — сказала она.

Это была истинная правда, разумеется, и доктор Маркс молча кивнул, рассеянно глядя перед собой. Отец Кили был состоятельным человеком. И он, и его молодая жена, и их младший сын Калдер задохнулись в неожиданно отказавшем воздушном шлюзе во время каникул на терраформируемом спутнике Кипонд. Согласно параграфу о «единственном выжившем» в отцовском страховом полисе на Кили свалилась внушающая почтительное уважение сумма.

Тогда ей было одиннадцать лет, и она могла умереть вместе с отцом, матерью и братом, если бы в тот день вдруг не раскапризничалась и не осталась дуться в номере отеля.

Кили, конечно, понимала, что ей не в чем себя винить, однако это был совсем не тот случай, от какого хотелось бы получить выгоду. В подобных обстоятельствах любой, что вполне естественно, постарается уйти от реальности всеми доступными средствами.

— Ты полагаешь, это извиняет твое пагубное пристрастие? — воздел густые брови Макс Маркс. — Что ж, если ты погубишь себя, то Господь, возможно, скажет: «Я не виню тебя, Кили Беннинг». Но может быть, он скажет и так: «Будь реалисткой, Кили. Жизнь вообще тяжелая штука». Не знаю, не знаю… То, что случилось, ушло в прошлое, сейчас ты обычная виртоманка. А виртомания, как мне слишком хорошо известно, сама себя усиливает и постоянно идет в разгон.

Кили почти не слушала вилсона, все это она с ним уже проходила. И еще эта тяжкая, непреходящая усталость, совершенно реальная, от физических упражнений. Окутанная полудремотным туманом, она роняла в ответ пустые, бессильные слова, не дающие никакой эмоциональной разрядки.

Ее опекун, напротив, говорил с непривычной искренностью, что было, вполне вероятно, результатом их незаконного статуса и слишком долгой изоляции. Наконец он смолк и после длительной паузы внезапно произнес:

— Честно говоря, я собираюсь бросить это дело. Я устал. У меня больше нет сил постоянно проигрывать.

Холодная тень упала на сердце Кили, и это был страх, как она позже поняла.

— Они всегда побеждают, — сказал Маркс. — Виртвана, Сон Разума, Вольный Полет и другие. У них есть что угодно — секс, стиль, блеск. А что у нас, вилсонов? Ничего, кроме чувства долга, ведь мы знаем, что люди умирают, а те, кто остается в живых, теряют смысл жизни. Если мы правы… Нет, мы наверняка правы, но мы не можем продать свою правоту! Послушай, Кили… Через два или три дня мы доберемся до места, где тебе придется выйти из виртуала и встретиться с товарищами по несчастью. Подозреваю, тебе там не понравится. Эта жалкая лачуга в Слэше — отнюдь не лучшая реклама Большой Реальности.

Довольно странно утешать собственного вилсона, но Кили протянула руку и мягко прикоснулась к его обнаженному плечу.

— Ты хочешь помогать людям, Макс. Это прекрасное, благородное желание.

Он взглянул на нее со странной беззащитностью в глазах.

— Или hubris[6].

— Что?..

— Ты не знаешь этого слова? Оно означает попытку украсть работу у богов.

Кили успела обдумать реплику Маркса в хрупкий момент между угасанием океана и абсолютной пустотой ночи. Украсть работу у ленивых богов? Очень даже стоящая мысль, решила она.

Доктор Маркс дотошно проверил охранный периметр вокруг мобильной амбулатории. Все, казалось, было в полном порядке. Тяжелый, влажный воздух джунглей одуряюще благоухал мятой. Запах мяты на самом деле представлял собой любовную песнь процветающих в тропическом поясе планеты насекомоподобных созданий. С виду они более всего смахивали на мерзкую помесь осы и паука. Зная, откуда берется сей сладкий аромат, доктор Маркс дышал часто и неглубоко, борясь с отвращением. Интересно все-таки, как сильно информация влияет на восприятие! Сам по себе аромат прелестный, но может вызвать у человека бурную тошноту, лишь только ему укажут на источник.

Он слишком устал, чтобы далее развивать эту мысль. Вернувшись к мобилю, он вскарабкался по лесенке и тщательно запер за собой дверь. Потом прошел по коридору и заглянул через окошко в палату, где Кили спала мертвым электрическим сном.

Ему не следовало высказывать пациентке свои сомнения. Конечно, он страшно вымотан, подавлен и уже почти решил сменить профессию. И все же, пока ты еще исполняешь свой долг, у тебя нет права вести себя непрофессионально.

Голова Кили мирно покоилась на подушке. В изголовье койки светящиеся зеленым панели демонстрировали работу ее сердца и легких. В физическом плане она полностью восстановилась. В эмоциональном, интеллектуальном, духовном… возможно, ее уже никогда не удастся починить.

Доктор Маркс отвернулся от окошка и прошел мимо своей спальни в помещение контрольного центра. Раздевшись, он лег на плоское ложе и позволил нейросети нежно обнять себя — испытывая, как обычно, подспудное чувство вины, если не сказать предательства.

Этот виртуал объявился на Информационной Магистрали две недели назад, когда доктор уже вывез Кили из госпиталя и продвигался со своей амбулаторией на запад, через дикую природу Пит Финитума, все дальше и дальше от Нью-Вегаса и «Дополнительных ресурсов».

Врага надо знать в лицо. Вот почему доктор Маркс коллекционировал демонстрационные версии популярных виртуалов. Он просматривал их при самом низком разрешении и максимальных мерах безопасности, чтобы потом общаться с пациентом со знанием дела. Однако о «Доме на полпути» он никогда ничего не слышал, и новинка сразу привлекла его внимание.

Тренировочная игра, причем отнюдь не развлекательная. Она состояла из серии мотивированных, шаг за шагом обучающих виртуалов, специально разработанных для подготовки высококлассных вилсонов, опекающих виртоманов.

Отчего же этот полезный тренировочный курс возбуждает в нем глубокое чувство вины?.. Впрочем, доктор Маркс и сам знал ответ: все его вмешательства там приводили к добру, все проблемы удачно разрешались, все пациенты прекрасно исцелялись.

Конечно, он мог сказать, что занят изучением самых новых и ценных методов реабилитации.

Но он также мог признаться сам себе, что поддался миру иллюзий, который убивает его пациентов, купился на обманчивую безмятежность, где добро неизменно торжествует, зло увядает и гибнет, награды падают с неба без особых усилий, а если этого недостаточно, можно попытаться перейти на следующий уровень.

Конечно, он зарекался. Пристраивая нейросеть, он повторял, как молитву: «Я буду очень, очень осторожен».

То же самое говорили его пациенты.

Она ждала, хмуро глядя на тусклый океан. Обычно доктор Маркс являлся вскоре после того, как Кили восставала из своего темного сна.

Но он не пришел. Когда солнце доползло до зенита, она начала кричать, призывая его. Без всякого толку, разумеется.

Она вбежала в океан, но это был всего лишь призрак с низким разрешением, вогнавший ее в виртуальную панику. Кое-как добравшись до шезлонга, Кили попыталась утешить себя рациональным доводом: кто-нибудь обязательно придет.

Но кто?..

Если верить словам вилсона, они пребывали в самой глуши Пит Финитума, в нескольких сотнях миль от Нью-Вегаса, на полпути к жалкой лачуге, упрятанной в каком-то грязном углу захолустного шахтерского поселка, известного под названием Слэш.

Настала тьма, и запрограммированный электроток лишил ее сознания.

Следующий день ничем не отличался от предыдущего, за исключением того, что она ощутила физическую слабость, проникающую из Большой Реальности. Должно быть, в системе внутривенного питания, истощились запасы полезных веществ.

Я умру, подумала она, прежде чем ночь полностью избавила ее от мыслей.

Настал очередной рассвет, но доктор Маркс не пришел. Неужто он умер? А если так, была его смерть случайной или умышленной? А если умышленной, то чей это умысел? А может быть, Макс Маркс сошел с ума и покончил с собой? И все его байки про Виртвану — лишь бред помраченного рассудка?

Она воскресила в памяти отчаяние своего опекуна, и внезапно ее озарило: доктор Маркс сбежал из «Дополнительных ресурсов», не поставив в известность абсолютно никого… Он стал жертвой параноидально-самаритянского психоза, типичного для перетрудившихся вилсонов!

Кили немало повидала за свои двадцать лет. Она испробовала не один смертельно опасный виртуал, но всегда ухитрялась выбраться в реальность. Ну, если честно, ее спасали пару-другую раз, и назвать ее психику устойчивой, наверное, нельзя, но… Загнуться в реабилитации из-за свихнувшегося вилсона — вот это и называется иронией судьбы!

Кили терпеть не могла иронии судьбы, и это отвращение побудило ее к решительным действиям.

Необходимо отключиться от виртуала. Она стала фокусировать внимание на позвоночнике и мягких, едва различимых прикосновениях сенсорных прокладок. Будь ее искусственный мирок хоть чуточку ярче и занимательней, Кили пришлось бы туговато. Но океан, по счастью, бледнел и выцветал с каждым днем, а чайки деградировали до неясных искажений, разрезающих пятнистое небо.

К третьему полудню вынужденного одиночества Кили удалось изменить свою позу с лежачей на сидячую. Восстав с гордо выпрямленной спиной, она набиралась новых умственных и физических сил, поскольку прежние ушли на расчеты и корректировку движений в двух реальностях одновременно. Виртуальный океан, качнувшись маятником, вернулся на место, а небо швырнуло голубые пиксели на песок.

Конечно, будь ее руки жестко зафиксированы, а тело притянуто к койке эластичными бинтами, все усилия пропали бы втуне. Но поскольку Кили охотно сотрудничала с вилсоном, а ее дневной режим включал физические упражнения, дело ограничилось мягкими мышечными релаксантами. У доктора Маркса не было никаких причин подозревать, что его пациентка вдруг захочет силой вырваться в Большую Реальность.

Она и не хотела.

Тошнота и панический ужас. Ужас и невыносимая тошнота. Именно такое действие оказывают противоречащие друг другу передвижения в БР и виртуале.

Но другого выхода все равно не было.

Решив положиться на гравитацию, Кили на ощупь сдвинулась к краю постели и резко наклонилась вправо. Койка под ней немедленно задвигалась, автоматически восстанавливая баланс. Вскрикнув, она отчаянно забилась, рванулась…

Реальное тело Кили упало с кровати, а ее виртуальный мирок взорвался.

Океан ринулся на пляж огромной черной волной. Волна хрипела, верещала и скрежетала, словно огромное механическое чудовище, угодившее под гигантский пресс. Черная вода накрыла Кили с головой, она закашлялась, и вода проникла в легкие. Правая рука ударилась о стенку металлического контейнера: это был ее тренировочный бассейн, для удобства придвинутый вплотную к кровати. Вылезая, Кили поскользнулась и рухнула на пол в мокром, нагом триумфе.

— Привет, Большая Реальность! — сказала она и слизнула кровь на губах.

Доктор Маркс разрешил системе вернуть его в реальность. Учебный кабинет затуманился до черноты, потом появился свет, и он снова был в ярко освещенном контрольном центре амбулатории. Освободившись от нейросети, он сел на своем плоском ложе, спустил ноги на пол и с наслаждением потянулся.

Это был прекрасный сеанс. Теперь он хорошо знал, как отличить по поведению пациента преходящий психоз обратной связи (трясунец) от органического поражения лобной части мозга (синдром Веллера). Да, этот «Дом на полпути» — крайне полезный тренировочный курс, и в ретроспективе его привычный страх перед виртуальной формой обучения оказался совершенно иррациональным. Чистейшей воды суеверие! — усмехнулся доктор Маркс.

Он проспал бы всю ночь в неведении, если бы не решил перед сном еще раз проверить охранный периметр. Вздохнув, он оделся и вышел наружу.

В смешанном свете лун и электрического фонаря багровая растительность джунглей выглядела особенно неприятно, напоминая о распухших конечностях давно утопших. Кругом трещала, пищала и покрикивала обычная мелкая живность. Судя по всему, поблизости не было ничего такого, что осмелилось бы напасть на человека, однако эволюция планеты не ограничилась жалящими и кусающими паразитами, а посему…

Стоп. Одного паразита не хватает.

Как всегда, во избежание тошноты, он старался вбирать в свои легкие как можно меньше отравленной благоуханием мяты атмосферы. Но сейчас никакой мятой не пахло. От запаха не осталось и следа. А когда он выходил в первый раз, этой мятой провоняли все джунгли.

Доктор Маркс стоял под светом двух лун, уставившись на багровые заросли и ожидая, когда его мозг обработает эту интересную информацию. Но мозг говорил ему только то, что прежде этот запах был, а теперь его нет.

Однако в глубине души Маркса уже забрезжил слабый, но ужасающий свет истины.

Если ты знаешь, что надо искать, то обязательно найдешь. Достаточно единственной ошибки. Возможно, это чуть изменивший цвет камень. Или неправильно упавшая тень. Ни один виртуал не бывает столь же точен в деталях, как природа.

Это была превосходная симуляция, самый высший класс. Он наверняка бы на нее купился. Однако им пришлось работать в страшной спешке, чтобы сфабриковать ее и загрузить. И в этой спешке никто не припомнил, что мерзкие чужеродные жучки оскверняют Большую Реальность своими брачными призывами.

Доктор Маркс понял, что все еще пребывает в виртуале. Это означало, разумеется, что он никуда не выходил и по-прежнему лежит на своем ложе. Но на этом ложе, благодаря его же собственной паранойе, имеется кнопка, в двух дюймах от того места, где по обыкновению покоится левая рука. При нажатии кнопка полностью прерывает подачу электропитания и одновременно активирует инъектор, заряженный 20 кубиками гапотила-4. Гапотил-4 мгновенно привлекает внимание самого заядлого виртуального торчка. Правда, последствия не слишком приятны, но для многих виртоманов не было бы никакого «после» без гапотила.

Доктор Маркс не колебался ни секунды. Устремив внимание в БР, он проследил линию левой руки, подвинул… и нажал кнопку.

Ничего не случилось.

И тут из джунглей выступила фигура.

Восьмифутового роста, выкованный из блестящей черной стали, универсальный солдат поклонился, согнувшись в талии. Затем он выпрямился и сказал:

— Мы дезактивировали кнопку безопасности еще до того, как вы уехали, доктор.

— Вы? А кто вы такие?

Доктора Маркса ничуть не устрашил милитаристский маскарад, гулкий металлический бас, жужжание сервомоторчиков. Виртуальный манекен, только и всего. Опасаться надо тех, кто прячется за его спиной.

— Озабоченные граждане, — сказал солдат. — У нас есть основания полагать, что вы препятствуете нашей клиентке, совершеннолетней и платежеспособной, удовлетворять ее конституционные желания.

— Кили Беннинг явилась в реабилитацию по своей доброй воле. Спросите ее, она скажет вам то же самое.

— Мы спросим. И она скажет совсем иное. Она скажет, а весь мир услышит, что ее личная свобода была ограничена так называемыми опекунами.

— Оставьте ее в покое.

Солдат подошел ближе и взглянул на темный лоскут неба.

— Слишком поздно, доктор. Уже никто не сможет оставаться в покое, каждый последует по пути прогресса. Близок день, когда все мы будем жить в виртуале, истинном обиталище богов.

Небо стало светлеть, и гигант воздел блистающие руки.

— Ты был слеп и действовал по неведению! — провозгласил он. — Перед тобой представали богоискатели, но ты применял к ним свое лечение, как к сумасшедшим. Ибо сам ты не ведаешь, что такое виртуал! Ты страшишься виртуальной реальности, разъяв ее на кусочки для изучения. И ты ни разу не осмелился испробовать ее целиком, насладиться ее изысканным вкусом!

Небо вспыхнуло золотом, и в нем зашевелились какие-то фигуры. Прекрасные, совершенные человеческие фигуры, осененные величественными крыльями.

ВИРТВАНА, определил доктор Маркс. ОБЕЗЬЯНЫ И АНГЕЛЫ.

И это была его последняя сознательная мысль перед Истинным Обращением.

— Я дарю тебе великолепный пир! — прогремел солдат, и все обитатели небес роем слетелись к Максу Марксу, окутав его чистейшей любовью, заботой и состраданием. Сто тысяч Озарений и Просветлений одновременно сотрясли его мозг, сложившись в единственную, заставляющую разрыдаться от счастья истину, по имени Эйфория.

Кили обнаружила, что не так уж плохо держится на ногах. Два дня неподвижности не успели разрушить ее достижения, заработанные нелегким физическим трудом. Неуверенно ступая, она обследовала комнатушку, имевшую тот самый стерильно-больничный вид, который она слишком хорошо знала и ненавидела. Если тут все оборудовано по стандартной схеме, то в шкафчике над кроватью должны лежать… Они там лежали, и Кили с облегчением натянула на себя один из серых комбинезонов, предназначенных для ходячих больных.

Доктора Маркса она нашла по звукам, которые тот издавал. Что-то вроде «ух, ух, ух», прерываемое неясным бормотанием, и время от времени «а-а-ах! а-а-ах!». Эти звуки и судороги пухлого полуобнаженного тела, корчащегося на низеньком столе, сразу навели ее на мысль, что Макс Маркс, нехороший мальчик, занимается сексом в виртуале.

Со второго взгляда она определила эпилептический припадок, вызванный запредельной сенсорной нагрузкой. Ей уже приходилось видеть такие вещи, и Кили знала, что первый естественный порыв — вырубить все входящие сигналы — абсолютно неверен. Сперва надо отключить химическую стимуляцию, а вместо нее, если у тебя под рукой есть наркологическое отделение (а оно у Кили было), запустить в систему что-нибудь вроде клемадина или хетлина. А потом, если тебе настолько повезло, что под рукой оказался новейший детокс (а ей посчастливилось и в этом), ты подключаешься к системе через реостат и гонишь все прочие сигналы через детокс, медленно и плавно понижая уровень.

Кили принялась за работу. Пока ее руки быстро и уверенно совершали все необходимое, она раздумывала о том, как много, оказывается, знает об этом деле. Конечно, у нее знания пользователя, а не специалиста, но все же.

Доктор Маркс уже десять минут как вышел из виртуала (но пока еще не собирался вынырнуть в БР), когда Кили услышала жалобный вой охранной системы: входную дверь мобиля вскрывали лазерной пилой.

Она выскочила в коридор, где мельком видела метлу для расчистки джунглей. Неуклюжее орудие оказалось довольно тяжелым, и Кили, пошатнувшись, упала на колено, лихорадочно пытаясь одной рукой разблокировать механический замок. О черт, проклятые низкие технологии! Предохранительный колпачок упал на пол одновременно с рухнувшей дверью, и в дверном проеме появился мужчина.

В руке он держал устрашающего вида оружие, что задним числом изрядно облегчило душу Кили. Впрочем, будь этот человек совершенно безоружным, Кили поступила бы точно так же.

Она вымела его за дверь акустическим взрывом.

Кровавые клочья тряпок и плоти рассеялись по аккуратно расчищенной Марксом площадке внутри периметра. Одна бедренная кость долетела до багровых зарослей, рассыпаясь по пути на мелкие кусочки.

Кили стояла в дверном проеме, тупо глядя на эту картину, когда внезапный взрыв приподнял и опрокинул мобиль. Она упала на спину, извернулась и поползла по коридору, волоча за собой громоздкую метлу. Что-то затрещало. Кили рухнула на кучу барахла через открывшуюся под ней дверь кладовки. Тревожная сирена продолжала глухо выть.

Мобиль лежит на боку — сообразила она, подняла свое спасительное орудие и выпалила прямо перед собой. Крыша мобиля запульсировала с жутким гулом, и на миг показалось, что ничего не выйдет, но в следующий момент обломок уже кувыркался в воздухе, завывая, как злобный виртуальный демон. Широкое серебристое лезвие взмыло над джунглями, скосило верхушки высоких деревьев и пропало во тьме.

Кили вылезла в ночь через образовавшуюся дыру. Подбежала к торцу мобиля и выглянула из-за угла. На расчищенной площадке стоял человек.

Он был обучен стрелять рефлекторно, учуяв движение, но все равно опоздал. Ее акустическая метла смела с площадки и стрелка, и его автоматическое оружие, и успевшие вылететь из автомата пули, перемешав всю эту грязь и слизь с камешками, песком и раздавленной, умирающей растительностью.

Она подождала, когда придут другие, но больше никто не пришел. Тогда она вернулась в мобиль и вытащила наружу своего вилсона. Тот по-прежнему был без сознания.

Гораздо позже, в полном изнеможении от всего, что ей пришлось сделать, Кили обнаружила авиетку, на которой прилетели эти двое. Поколебавшись, она решила уничтожить летательный аппарат. Все равно она не сможет им управлять, к тому же там может стоять маячок, подающий сигналы.

Наутро настроение Кили заметно улучшилось, потому что она нашла в кладовке пару ботинок, которые оказались почти в самый раз. Ну, может быть, чуть-чуть маловаты, но это гораздо лучше, чем слишком большие, убеждала она себя. Два или три дня на мобиле? Будем считать, что четыре дня ножками.

Доктор Маркс очнулся, но так и не пришел в себя. Он говорил лишь об Истинной Вере и Божественном Свете. Щедрая, задушевная доза «Обезьян и Ангелов», полученная доктором от Виртваны, наполнила его томительной любовью и несложной метафизикой. Сладко улыбающиеся ангелы улаживали все неприятные дела и защищали хороших людей, а то, что все люди хорошие, подразумевалось по умолчанию.

Кили ухитрилась напялить на вилсона костюм, и подобающая его профессии внешность была восстановлена. Однако, к ее великому замешательству, в состоянии виртуальной абстиненции доктор Макс Маркс оказался бессовестным нытиком.

— Ну пожа-алуйста, — канючил он. — Мне очень, очень, о-очень ну-у-ужно!

Виртуальная терапия слишком слаба, жаловался он, и вгоняет его в кататонию. Позже он непременно завяжет, разумеется, но сейчас, сейчас, ну пожалуйста, что-нибудь посильнее… Нет? Нет?!

Бессердечная, жестокая, мстительная садистка, рыдал он. Решила отыграться за собственную программу реабилитации? Хотя, если только она даст себе труд припомнить, он-то всегда был необычайно кротким и мягким вилсоном…

— Ты не можешь одновременно идти пешком и находиться в виртуале, — твердо сказала Кили. — И ты пойдешь со мной, потому что я не знаю дороги. Мы будем делать привалы, но, боюсь, ненадолго. А теперь попрощайся со своим мобилем.

Она уничтожила мобиль все той же метлой, и они отправились в путь. Это было медленное и трудное путешествие, поскольку им много чего пришлось прихватить с собой. Еду, питье, складную палатку и спальные мешки, портативный двухканальный аппарат для терапии. А также черный ящик амбулатории и контрольные видеозаписи охранной системы.

Доктор Маркс оказался очень неважным ходоком.

Они добрались до Слэша через неделю, и тогда доктор заявил, что вряд ли сможет отыскать Убежище.

— Что?!

— Я не знаю, где это. Я потерял ориентацию.

— Ты никогда не станешь правильным торчком, Макс, — фыркнула она. — Ты совсем не умеешь врать.

— Я не вру! — воскликнул вилсон в патетическом негодовании, вытаращив невинные глаза.

Кили все было ясно. Доктор Маркс намеревался улизнуть от нее и найти какую-нибудь виртуальную забегаловку, где мог бы вволю наиграться со своими приятелями ангелами.

— Я не отпущу тебя ни на шаг, — пообещала она.

Убогий шахтерский городок Слэш предоставлял своему лишенному гражданских прав населению завидный выбор пороков и извращений, было бы чем заплатить. Здесь практиковались виртуальные штучки и похлеще, чем в Нью-Вегасе, здесь не соблюдалось даже подобие закона.

Словом, здесь было не то место, где можно наивно спрашивать у прохожих, как добраться до лечебницы для виртоманов.

Но Кили повезло. На фасаде заброшенного административного здания она заметила знакомый символ в виде треугольника, вписанного в круг. Пока она глазела на него, какой-то человек поднялся по ступенькам лестницы как раз под значком, и Кили, ухватив вилсона за руку, последовала за ним.

— Куда мы идем? — заныл доктор Маркс, пытаясь выдернуть руку. От безмерной тоски по ангелам он дергался в нервном тике и клацал зубами.

Кили промолчала, продолжая тащить его за собой. В вестибюле висел пыльный плакатик с лозунгом «Мало-помалу», и она поняла, что теперь все будет хорошо.

Старик, который вошел перед ними, обернулся и помахал рукой. Невероятно, но он узнал ее и даже вспомнил, как ее зовут.

— Кили, девочка! Как славно снова увидеть тебя.

— Это маленький мир, Сол.

— И мы бродим по нему, Кили. Меряем землю, так сказать. Но если честно, я думал, ты уже лежишь под землей.

Кили засмеялась и похлопала его по плечу.

— Ты был недалек от истины, Сол. Но сейчас мы ищем убежище.

Доктор Макс Маркс оказался самым тупым, сварливым и не желающим следовать инструкциям пациентом. Вся группа изумлялась его поведению, но более всех были потрясены двойняшки Шона и Мона, которые добровольно вызвались контролировать падшего вилсона. Они ходили за ним по пятам, то и дело заглядывая в глаза, словно бы это могло разрешить неразрешимую загадку.

Брейк Мэддерс заявил, что никакой загадки нет. Он полез на доктора с кулаками, требуя вышвырнуть из убежища обычного вонючего торчка.

— Нет, — твердо сказала Кили. — Он один из нас.

Как и я, подумала она.

Когда доктор Маркс совсем состарился, он взял в привычку предаваться воспоминаниям вслух, и одной из его самых любимых тем была Кили Беннинг. Она спасла ему жизнь. И не только в джунглях Пит Финитума, но и в те кошмарные дни, когда он думал лишь о том, как бы ему смыться из убежища и снова причаститься виртуальной нирваны.

Кили выявляла любую систему, лежащую в основе его психологического сопротивления, и разбивала ее посредством безупречной логики. А если логика была бессильна, Кили просто разделяла его боль, и тоску, и печаль.

— Я знаю, Макс, знаю, — утешала она. — Я ведь там была, верно?

Молодые вилсоны и активисты Движения в защиту виртоманов знали Кили Беннинг как решительную женщину, которая упорно сражалась с Виртваной, Сном Разума и великим множеством лоббистов Вольного Полета и наконец одержала блистательную победу в борьбе за права их клиентов. Ей удалось сокрушить так называемое общественное мнение, гласившее, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Короче говоря, Кили Беннинг была героиней. И как это чаще всего случается с героями, младшее поколение видело в ней символ, а не личность.

— Тогда я был безумно занят, — рассказывал доктор Маркс своим юным слушателям. — Я только и делал, что строил разные планы побега из убежища, чтобы урвать себе хоть чуточку ангелов. В те времена в Слэше — впрочем, как и сейчас — было совсем нетрудно отыскать любой мозгодробительный виртуал. Словом, я размышлял только об этом, и мне не приходило в голову остановиться и подумать совсем о другом.

Вот женщина, должен был подумать я, которая побывала в реабилитации шесть раз и вряд ли остановится на седьмом. Ей только что пришлось пройти через суровые испытания, и она ощущает настоятельную необходимость расслабиться так, как привыкла.

Но я видел перед собой женщину, которая каждую минуту бодрствования упорно работает над собой. А если она не занята умственными, духовными или физическим упражнениями, то лишь потому, что помогает своим товарищам, несчастным, трясущимся, страдающим от виртуального голодания бедолагам.

И я должен был подумать еще тогда: черт побери, а что все это значит? Но я подумал об этом позже. Я задумался, когда Кили Беннинг получила диплом медицинской школы.

Когда она пошла учиться юриспруденции и, в конце концов, получила ученую степень, чтобы поставить на место ублюдков, которые мешали ей лечить виртоманов… Я снова задумался, однако на сей раз задал вопрос. Я спросил у Кили, что же вызвало в ней такую разительную перемену.

Тут доктор Маркс делал эффектную паузу, пока кто-нибудь нетерпеливо не восклицал:

— И что она сказала?

— Да, в общем, ничего особенного.

Тут доктор Маркс снова замолкал, и его снова просили продолжать.

— Она сказала, что хочет помогать людям, потому что у нее хорошо получается. Она всегда знает, что надо делать, — это природный дар, который открылся в Слэше. Она обнаружила его, глядя на потерянные души в убежище, и смогла помочь им всем. И вот, пока она мне это говорила, я вдруг заметил…

С тех пор как доктор Маркс впервые заметил это, он наблюдал подобное всякий раз, когда встречался с Кили Беннинг. На митинге, в больнице, в зале суда, где угодно. Все тот же особый блеск в глазах, мерцающий огонек, который ни с чем нельзя спутать…

Жадный, упорный, голодный огонек неизлечимого наркомана.

Терри Биссон
ОФИСНЫЙ РОМАН

Первый раз Кен678 увидел Мэри97 в Муниципальной Недвижимости, когда стоял в очереди на Закрытие. Она стояла на две позиции впереди него — синяя юбка, оранжевый галстук, белая блузка — и выглядела в точности как любая прочая женская пиктограмма. Тогда он еще не знал, что она — Мэри, потому что не мог видеть, какое именно у нее лицо. Но свою Папку она держала обеими руками, как частенько делают давно работающие сотрудники, а когда очередь продвинулась вперед, он увидел ее ногти.

Они были красными.

Как раз в этот момент очередь после прокрутки снова сдвинулась вперед, и ее пиктограмма исчезла. Кен был заинтригован, но вскоре забыл про нее. В это время года работы для него было невпроворот, и он почти непрерывно отрабатывал Вызовы на Задания. Позднее на той же неделе он увидел ее снова, когда она во время паузы стояла возле открытого Окна в Коридоре между Копированием и Пересылкой.[7] Проходя мимо, он притормозил, воспользовавшись известной ему уловкой — повернул свою Папку боком. И опять увидел ее красные ногти. Странно.

В меню ВЫБОР ногтей не было.

А в меню ЦВЕТ красного тоже не было.

В выходные Кен навестил свою мать в Доме — у нее был то ли день рождения, то ли какая-то годовщина. Кен ненавидел выходные. За неделю он успевал привыкнуть к своему лицу Кена и без него чувствовал себя весьма неуютно. Ненавидел он и свое старое имя, которым мать упорно продолжала его называть. И вообще, он терпеть не мог находиться снаружи, уж больно там все выглядело угрюмо и мрачно. Чтобы не поддаться панике, он закрывал глаза и негромко гудел — снаружи он мог делать одновременно и то, и другое, — пытаясь имитировать умиротворяющее гудение Офиса.

Но реальность нельзя заменить имитацией, и Кену так и не удалось как следует расслабиться, пока не наступил рабочий день и он снова не оказался в Офисе. Ему нравилось мягкое электронное жужжание

поисковых машин, деловитые потоки пиктограмм, маслянисто поблескивающие стены Коридоров, успокаивающие виды за мерцающими Окнами. Он любил такую жизнь и свою работу.

На той неделе он и познакомился с Мэри. Точнее, она познакомилась с ним.

Кен678 забрал Папку документов из Поиска и нес их на Печать. По мельтешению пиктограмм впереди он понял, что перед Автобусом[8], отправляющимся из Коммерческого, стоит длинная очередь, и поэтому сделал паузу в Коридоре — в зонах с высокой плотностью движения ожидания поощрялись.

Кен открыл Окно, положив Папку на подоконник. Воздуха здесь, разумеется, не было, зато вид открывался очень приятный — такой же, как и за любым другим Окном в «Микросерф офис 6.9»[9]: булыжные мостовые, уютные кафе и цветущие каштаны. Апрель в Париже.

Кен услышал голос.

— Чудесный вид, правда?

— Что? — спросил он, смутившись. Две пиктограммы не могут открыть одно и то же Окно, и тем не менее она стояла рядом. Красные ногти и все прочее.

— Апрель в Париже, — сказала она.

— Знаю. Но как…

— Мелкая уловка, о которой я узнала. — Она показала на свою Папку, лежащую поверх его и смещенную вправо.

— …вы это сделали? — договорил он, потому что слова уже находились в его буфере. У нее было лицо мэри, которое нравилось ему больше прочих стандартных лиц. И красные ногти.

— Когда она смещена вправо, Окно воспринимает нас как одну пиктограмму, — пояснила она.

— Наверное, оно считывает лишь правый край, — предположил Кен. — Ловко.

— Меня зовут Мэри, — сказала она. — Мэри97.

— Кен678.

— Вы замедлились, проходя мимо меня на прошлой неделе, Кен. Это тоже ловкий трюк. И я подумала, что с вами стоит познакомиться. А то эти трудоголики из Городского Совета такие зануды.

Кен продемонстрировал ей свою уловку с Папкой, хотя она, похоже, о ней уже знала.

— Вы давно в Городе? — спросил он.

— Слишком давно.

— Но почему я вас не видел прежде?

— Может, и видели, да только не обращали внимания, — сказала она и подняла руку с красными ногтями. — Они у меня были не всегда.

— А откуда они у вас?

— Это секрет.

— Весьма симпатичные.

— Весьма или симпатичные?

— И то, и другое.

— Вы со мной флиртуете? — спросила она, улыбаясь улыбкой мэри.

Кен задумался над ответом, но опоздал. Ее Папка замерцала перед прерыванием, и Мэри исчезла.

Несколько циклов спустя на этой же неделе он увидел ее снова. Она стояла в паузе возле открытого Окна в Коридоре между Копированием и Верификацией. Кен наложил свою Папку поверх ее, сдвинул Папку вправо и встал рядом с Мэри, глядя на Апрель в Париже.

— Вы быстро научились, — заметила она.

— У меня был хороший учитель, — ответил он и добавил множество раз отрепетированные слова — А что если да?

— Что «да»?

— Флиртую.

— Ничего не имею против, — произнесла она, улыбаясь улыбкой мэри.

Кен678 впервые пожалел, что лицо кена не умеет улыбаться. Его Папка уже мерцала, но ему еще не хотелось уходить.

— Вы давно в Городе? — снова спросил он.

— Я всегда здесь была, — ответила Мэри. Она, разумеется, преувеличивала, но в определенном смысле ее ответ был правдой. Мэри рассказала Кену, что уже работала в Городском Совете, когда установили «Микросерф офис 6.9». — До установки Офиса записи хранились в подвале, в металлических ящиках, и обрабатывались вручную. Я помогала переносить их на диск. Это называлось «ввод данных».

— Ввод?

— Это было еще до нейронного интерфейса. Мы сидели снаружи и вводили данные через Клавиатуру, глядя в нечто вроде окна под названием Монитор. Тогда внутри Офиса еще никого не было. Только картинки файлов и все прочее. И Апреля в Париже, разумеется, тоже не было. Его добавили позднее, чтобы предотвратить клаустрофобию.

Кен678 сделал быстрый мысленный подсчет. Сколько же в таком случае лет Мэри? 55? 60? Неважно. Все пиктограммы молоды, и все женщины прекрасны.

У Кена никогда еще не было друга, ни в Офисе, ни снаружи. И уж тем более подруги. Он стал ловить себя на том, что старается быстрее отправиться по Вызовам на Задание, чтобы по дороге пройтись по Коридорам в поисках Мэри97. Он обычно находил ее возле открытого Окна, где она любовалась улочками, кафе и цветущими каштанами. Мэри любила Апрель в Париже.

— Там так романтично, — говорила она. — Ты никогда не представлял, как идешь по этому бульвару?

— Конечно, — отвечал Кен, хотя делать этого не мог. Он не любил что-либо воображать, предпочитая реальную жизнь или хотя бы «Микросерф офис 6.9». Но ему нравилось стоять рядом с ней у Окна, слушать мягкий голос Мэри и отвечать низким голосом кена.

— Как ты сюда попал? — спросила она. Кен ответил, что его наняли на временную работу — переносить документы полувековой давности по длинной лестнице из Архива в Активное Окно.

— Тогда, разумеется, меня звали не Кен. Все временные пиктограммы ходили в сером — как мужчины, так и женщины. Для связи с нами использовали шлемы с нейронным интерфейсом, а не нынешние клипсы. И никто из штатных работников Офиса с нами не разговаривал, даже не замечал нас. А работали мы по 14–15 циклов в день.

— И тебе это нравилось?

— Да, нравилось, — признал Кен. — Я нашел то, что искал. Мне нравилось быть внутри.

И он рассказал ей, какое замечательное и поначалу странное чувство испытал, став пиктограммой и получив возможность видеть себя, проходя по Офису — словно находился одновременно и в своем теле, и снаружи.

— Сейчас, конечно, мне это кажется нормальным, — добавил он.

— Так оно и есть, — подтвердила она и улыбнулась улыбкой мэри.

Миновало несколько недель, прежде чем Кен набрался решимости сделать, как он это мысленно назвал, «свой ход».

Они стояли у того же Окна, где впервые разговорились — в Коридоре между Копированием и Верификацией. Ее рука с поблескивающими красными ногтями лежала на подоконнике, и он накрыл ее своей ладонью. И хотя он не мог ощутить ее руку физически, результат ему понравился.

Он боялся, что она отдернет руку, но она улыбнулась улыбкой мэ-ри и сказала:

— Я думала, ты никогда на такое не решишься.

— Мне хотелось это сделать еще с первой нашей встречи.

Она пошевелила пальцами, и ему стало почти щекотно.

— Хочешь увидеть, что делает их красными?

— Это твой секрет?

— Он станет нашим секретом. Знаешь Браузер между Закладными и Налогами? Жди меня там через три цикла.

Браузер оказался циркулярным коннектором без Окон. Кен встретил Мэри в Выбрать Все и прошел следом за ней в сторону Вставки, где двери были меньше и располагались ближе.

— Слышал когда-нибудь о Пасхальном Яйце? — спросила она.

— Конечно. Сюрприз программиста, спрятанный внутри программы. Тайная подпрограмма, не указанная в руководстве. Иногда смешная, иногда непристойная. Обычно Пасхальные Яйца…

— Ты повторяешь то, что выучил в Ориентации.

— …обнаруживаются и вычищаются из коммерческих программ Отладчиками и Оптимизаторами, работающими в фоновом режиме, — закончил Кен, потому что слова уже находились в его буфере.

— Но ничего. Вот мы и пришли.

Мэри привела его в комнатку без Окон. Она оказалась пуста, если не считать столика в форме сердечка.

— Эта комната была стерта, но не перезаписана, — пояснила Мэри. — Наверное, Оптимизатор ее пропустил. Поэтому Пасхальное Яйцо до сих пор здесь. Я обнаружила его случайно.

На столе лежали три игральные карты — две лицом вниз, а одна, десятка бубен, лицом вверх.

— Готов?

Не дожидаясь ответа Кена, Мэри перевернула десятку лицом вниз. Ее ногти перестали быть красными.

— Теперь попробуй ты, — предложила она.

Кен попятился.

— Да ты не нервничай. Эта карта ничего не делает, она лишь меняет Выбор. Давай!

Кен робко перевернул карту. Ногти Мэри вновь стали красными. С его же ногтями ничего не произошло.

— Эта первая карта работает только для девушек, — сказал Мэри.

— Ловко, — признал Кен, немного успокаиваясь.

— Но это еще не все. Готов?

— Пожалуй…

Мэри перевернула вторую карту — ею оказалась дама червей. Едва Кен разглядел картинку, как послышался цокот копыт, и в комнатке открылось Окно.

А за Окном был Апрель в Париже.

Кен увидел серого коня, шагающего точно посередине бульвара — без упряжи, но с коротко подстриженной гривой и обрезанным хвостом.

— Видишь коня? — спросила Мэри97.

Она стояла рядом с Кеном у Окна. Ее белая блузка и оранжевый галстук исчезли, сменившись красным кружевным бюстгалтером. Его большие чаши были полны и поддерживались узкими натянутыми бретельками. Верхушки ее пышных грудей выпирали белыми полумесяцами.

Кен678 не мог ни двигаться, ни говорить. Зрелище оказалось для него ужасающим и одновременно неотразимо привлекательным. Мэри завела руки за спину, расстегивая бюстгалтер. Сейчас! Но едва чаши бюстгалтера поползли вниз, как заверещал свисток.

Конь застыл посреди бульвара. К нему бежал жандарм, размахивая дубинкой.

Окно закрылось. Мэри97 стояла у столика, снова в белой блузке и оранжевом галстуке. И лишь десятка лежала лицом вверх.

— Ты слишком быстро перевернула карту, — сказал Кен.

— Дама перевернулась сама, — ответила Мэри. — Пасхальное Яйцо — это замкнутый алгоритм. Если его запустить, он выполняется автоматически. Тебе понравилось? Но только не говори «пожалуй».

Она улыбнулась улыбкой мэри, а Кен попытался придумать ответ. Но их Папки уже мерцали перед прерыванием, и она исчезла.

Кен отыскал ее несколько циклов спустя на их обычном месте встреч, у открытого Окна в Коридоре между Копированием и Верификацией.

— Тебе понравилось? — спросил он. — Мне — очень.

— Ты со мной флиртуешь?

— А что если да? — произнес он знакомые слова, почти стоящие улыбки.

— Тогда иди со мной.

На той неделе Кен еще дважды ходил с Мэри в Браузер. И каждый раз все повторялось. Едва Мэри переворачивала даму, как в комнатке открывалось Окно, и за ним снова вышагивал по бульвару конь. Налитые, округлые и безупречные груди Мэри97 начинали переполнять красный кружевной бюстгалтер, она спрашивала: «Видел коня?» — и заводила руки за спину, расстегивая…

Но едва чаши начинали спадать, а Кен готовился увидеть ее соски, как свистел жандарм, и на Мэри97 вновь оказывалась белая блузка с оранжевым галстуком. Окно закрывалось, а карта лежала на столике лицом вниз.

— Единственная проблема с Пасхальными Яйцами в том, что они всегда выполняют одни и те же действия, — сказала Мэри. — А у того, кто создавал это Яйцо, был явный сдвиг в голове.

— А мне нравится, когда все повторяется, — ответил Кен.

Уходя с работы на выходные, Кен678 всматривался в толпу служащих, спускающихся по длинным ступенькам Городского Совета. Кто из женщин Мэри97? Узнать это, разумеется, не представлялось возможным. Женщины были разных возрастов и национальностей, но все они выглядели одинаково — пустые взгляды, золотые клипсы нейронного интерфейса в ушах и отпечатки мелкой сеточки управляющих перчаток на руках.

Выходные тянулись бесконечно. Как только началась новая рабочая неделя, Кен быстро справился с Вызовами на Задания и принялся обшаривать Коридоры, пока не отыскал Мэри на обычном месте, у открытого Окна между Копированием и Верификацией.

— Разве это не романтично? — спросила она, глядя на Апрель в Париже.

— Пожалуй, — нетерпеливо ответил Кен. Он думал о ее руках за спиной, расстегивающих…

— А что может быть еще романтичнее? — намекнула она, и Кен понял, что Мэри его дразнит.

— Красный бюстгалтер.

— Тогда иди со мной.

На той неделе они встречались в Браузере трижды. И трижды Кен слышал цоканье конских копыт, и трижды же красный бюстгалтер начинал спадать… спадать… спадать… На той неделе он был близок к счастью, как никогда.

— Ты никогда не пытался отгадать, что делает третья карта? — спросила Мэри97. Они стояли у Окна между Копированием и Верификацией. Новая неделя только-только началась. В Апреле в Париже над булыжными мостовыми цвели каштаны. Кафе были пусты. Где-то далеко фигурки-палочки садились в экипажи или выходили из них.

— Пытался, — ответил Кен678, хотя это не было правдой. Он не любил задумываться.

— Я тоже.

Когда несколько циклов спустя они встретились в Браузере в комнатке без Окон, Мэри коснулась пальцами с красными ногтями третьей карты и сказала:

— Есть только один способ узнать.

Кен не ответил. Ему внезапно стало не по себе.

— Мы должны сделать это вместе, — сказала она. — Я переверну даму, а ты — третью карту. Готов?

— Пожалуй, — солгал Кен.

Третья карта оказалась пиковым тузом. И перевернув ее, Кен понял — что-то случилось.

Его ощущения изменились.

Под его подошвами была булыжная мостовая.

В Париже стоял апрель, и Кен678 шагал по бульвару рядом с Мэ-ри97, облаченной в крестьянскую блузку без рукавов и с низким вырезом и длинную пышную юбку.

Кена терзал ужас. Где Окно? Где комнатка без Окон?

— Где мы? — спросил он.

— Мы в Апреле в Париже. Разве это не восхитительно?

Кен захотел остановиться, но не смог.

— Похоже, мы застряли, — сказал он и попытался закрыть глаза, чтобы не поддаваться панике, но не смог.

Мэри лишь улыбнулась улыбкой мэри, и они зашагали дальше по бульвару под цветущими каштанами. Они миновали кафе, свернули за угол, потом миновали второе кафе и снова свернули за угол. Все оставалось неизменным — те же деревья, те же кафе, те же булыжники. Экипажи и фигурки-палочки в отдалении не становились ближе.

— Разве это не романтично? — спросила Мэри. — Но только не говори «пожалуй».

Она выглядела какой-то другой. Возможно, причиной была одежда. Вырез ее крестьянской блузки был очень глубоким. Кен попытался заглянуть в него, но не смог.

Они подошли к очередному кафе. На сей раз Мэри97 не стала проходить мимо. Едва она шагнула вперед, как они очутились за столиком.

— Ого! — воскликнула она. — Оказывается, Пасхальное Яйцо более интерактивно, чем я думала. Надо лишь искать заложенные в него сюрпризы. — Она все еще улыбалась улыбкой мэри. Столик имел форму сердечка, как и столик в комнатке без Окон. Кен подался вперед, но так и не сумел заглянуть за вырез ее блузки.

— Разве это не романтично! — восхитилась Мэри. — Давай я закажу что-нибудь.

— Пора возвращаться, — возразил Кен. — Готов поспорить, что наши Папки…

— Что за глупости? — перебила его Мэри, раскрывая меню.

— …уже мерцают, как сумасшедшие, — договорил он, потому что слова уже находились в его буфере.

Подошел официант в белой рубашке и черных брюках. Кен попытался разглядеть его лицо, но лица как такового у официанта не оказалось. Меню состояло всего из трех пунктов:

ПРОГУЛКА

КОМНАТА

ДОМОЙ

Мэри указала на КОМНАТУ, и едва она закрыла меню, как они очутились в угловатой чердачной комнате с высоким двустворчатым окном. Они сидели на краю кровати, и Кен увидел, как Мэри потянула блузку вниз, обнажая пышные безупречные груди. Соски у нее оказались большие и коричневые, как два печенья. За окном Кен разглядел Эйфелеву башню и бульвар.

— Мэри, — сказал он, когда она помогла ему поднять юбку к талии. Улыбаясь улыбкой мэри, она легла, полуобнаженная, на кровать. Перед тем, как она развела пышные безупречные бедра, Кен услышал доносящийся с бульвара уже знакомый цокот копыт по булыжникам.

— Апрель в Париже, — сказала она. Ее пальцы с красными ногтями потянули вбок французские трусики и…

Он поцеловал ее нежные губы.

— Мэри! — воскликнул он.

Ее пальцы с красными ногтями потянули вбок французские трусики и…

Он поцеловал ее нежные красные губы.

— Мэри! — воскликнул он.

Ее пальцы с красными ногтями потянули вбок французские трусики и…

Он поцеловал ее нежные красные сладкие губы.

— Мэри! — воскликнул он.

Заверещал свисток жандарма, и они очутились в кафе. На столике-сердечке лежало закрытое меню.

— Тебе понравилось? — спросила Мэри. — Только не говори «пожалуй».

— Понравилось? Очень. Но не пора ли нам возвращаться?

— Возвращаться? — Мэри пожала плечами. Кен и не подозревал, что она умеет пожимать плечами. Мэри держала стакан с зеленой жидкостью.

Кен раскрыл меню. Подошел безликий официант.

Меню осталось прежним. Опередив Мэри, Кен указал ДОМОЙ. Столик и официант исчезли. Кен и Мэри97 вновь стояли в комнатке без Окон, и карты на столике лежали лицом вниз — кроме бубновой десятки.

— Ну зачем ты все испортил? — спросила Мэри.

— Я не… — начал Кен, но не успел договорить. Его Папка замерцала перед прерыванием, и он исчез.

— Это было романтично, — упрямо повторил Кен678 несколько циклов спустя, стоя рядом с Мэри97 на их обычном месте, у Окна в Коридоре между Копированием и Верификацией. — И мне понравилось.

— Тогда почему ты так нервничал?

— Разве я нервничал?

Она улыбнулась улыбкой мэри.

— Потому что я занервничал. Потому что Апрель в Париже не входит в «Микросерф офис 6.9».

— Конечно, входит. Это же часть системного окружения.

— Это просто Обои. Нам не положено проникать туда.

— Это Пасхальное Яйцо. И еще нам не положено заводить служебный роман.

— Служебный роман? Разве у нас служебный роман?

— Иди со мной, и я тебе все покажу, — сказала Мэри, и он пошел. И она показала.

И еще, и еще, и еще. Они встречались трижды на этой неделе, и еще трижды на следующей, используя любой свободный момент. Булыжные мостовые и кафе все еще заставляли Кена678 нервничать, но комната на чердаке ему нравилась. Ему нравились соски Мэри, похожие на большие коричневые печенья, нравилось, как она лежала на кровати, спустив блузку, подняв к талии юбку и широко разведя пышные безупречные бедра, нравился цокот копыт за окном и то, как ее пальчики с красными ногтями сдвигают трусики…

Ведь у них, в конце концов, был роман.

Проблема заключалась в том, что Мэри не желала возвращаться в «Микросерф офис 6.9». И после комнаты на чердаке ей хотелось прогуляться по бульвару под цветущими каштанами или посидеть в кафе, наблюдая, как в дальнем конце улицы фигурки-палочки садятся в экипажи.

— Разве это не романтично? — спрашивала она, покачивая стакан с зеленым напитком.

— Пора возвращаться, — отвечал Кен. — Готов поспорить, что наши Папки уже мерцают, как сумасшедшие.

— Ты всегда так говоришь, — неизменно упрекала его Мэри.

Кен678 ненавидел выходные, потому что скучал по негромкому электронному жужжанию «Микросерф офиса 6.9», но теперь он скучал по нему и в рабочие дни. Ведь если он хотел быть с Мэри97 (а он хотел, хотел!), то это означало Апрель в Париже. Кен скучал по Окну в Коридоре между Копированием и Верификацией. Ему не хватало деловитого потока пиктограмм, набитых документами Папок, мерцающих при Вызове на Задание. И красного бюстгалтера.

— А что будет, если мы перевернем только даму? — спросил Кен как-то в конце недели.

И он перевернул даму.

— Ничего, — ответила Мэри. — Ничего, кроме красного бюстгалтера.

И перевернула туза.

— Нам надо поговорить, — сказал наконец Кен. В Париже, как всегда, был апрель. Он шел с Мэри97 по бульвару под цветущими каштанами.

— О чем? — спросила она, сворачивая за угол.

— Обо всем.

— Разве это не романтично? — спросила она, сворачивая к кафе.

— Пожалуй. Но…

— Терпеть не могу, когда ты произносишь это слово.

— …я скучаю по Офису, — договорил Кен, потому что слова уже находились в его буфере.

— Каждому свое, — пожала плечами Мэри97 и покачала зеленую жидкость в стакане. Она была густая, как сироп, и медленно стекала по стенкам. У Кена возникло ощущение, будто Мэри смотрит не на него, а сквозь него. Он попытался заглянуть за вырез ее крестьянской блузки, но не смог.

— Кажется, ты хотел поговорить.

— Да, хотел. Мы хотели.

Кен протянул руку к меню. Мэри оттолкнула его на край стола.

— Я не в настроении.

— Тогда нам надо возвращаться. Готов поспорить, что наши Папки мерцают, как сумасшедшие.

— Так возвращайся, — пожала плечами Мэри.

— Что?

— Ты скучаешь по Офису, а я нет. Я останусь здесь.

— Здесь? — Кен попытался оглянуться. Он мог смотреть лишь в одном направлении — в сторону бульвара.

— Почему бы и нет? Кому я там нужна?

Она пригубила зеленый напиток из стакана и раскрыла меню. Кен удивился — неужели она может его пить?

И почему в меню четыре пункта?

— Мне, — намекнул Кен. Но рядом уже возник официант. Он, по крайней мере, остался прежним.

— Если хочешь, возвращайся, — сказала Мэри, и Кен ткнул пальцем в ДОМОЙ. А Мэри указала на новый пункт меню: ОСТАТЬСЯ.

Те выходные стали самыми долгими в жизни Кена678. Едва началась новая рабочая неделя, он помчался в Коридор между Копированием и Верификацией, лелея отчаянную надежду. Но не увидел там открытого Окна. И, разумеется, Мэри97 тоже.

Он искал ее между Вызовами на Задание, проверяя каждую очередь, каждый Коридор. И наконец, уже в конце недели, впервые пришел один в скрытую внутри Браузера комнатку без Окон.

Папки Мэри97 там не было. Все карты, за исключением бубновой десятки, лежали на столике-сердечке лицом вниз.

Кен перевернул даму, но ничего не произошло. Он не удивился.

Он перевернул туза и ощутил под ногами булыжную мостовую. Апрель в Париже. Цвели каштаны, но Кен не почувствовал прежней радости. Ее сменила глубокая печаль.

Он вошел в первое же подвернувшееся кафе и увидел Мэри, сидящую за столиком-сердечком.

— Смотрите, кто пришел, — сказала она.

— Твоя Папка пропала. Когда я вернулся, она была в той комнатке и мерцала, как сумасшедшая. Но это было до выходных. Теперь ее там нет.

— Я все равно туда не вернусь, — пожала плечами Мэри.

— Но что с нами случилось?

— С нами ничего не случилось. Кое-что случилось со мной. Помнишь, как ты нашел то, что искал? Так вот, и я нашла то, что искала. Мне здесь нравится.

Мэри подтолкнула к нему стакан с зеленым напитком.

— Тебе тоже может здесь понравиться, — сказала она.

Кен не ответил. Он боялся, что если начнет говорить, то заплачет, хотя кены не могут плакать.

— Но ничего, — сказала она и даже улыбнулась улыбкой мэри. Глотнув из стакана, она раскрыла меню. Когда возник официант, она указала на слово КОМНАТА, и Кен каким-то образом понял, что сегодня они встретились в последний раз.

В угловатой комнате на чердаке он снова заглянул за вырез ее блузки. Затем его ладони в последний раз накрыли ее полные безупречные груди. За окном он увидел Эйфелеву башню и бульвары.

— Мэри! — воскликнул он, когда она, полуобнаженная, легла на кровать, и он каким-то образом почувствовал, что видит ее такой в последний раз. С бульвара донесся знакомый цокот копыт, она развела безупречные бедра и сказала: «Апрель в Париже!»

Ее пальчики с красными ногтями сдвинули французские трусики, и Кен каким-то образом понял, что это тоже в последний раз.

Он поцеловал ее нежные красные губы.

— Мэри! — воскликнул он. Она сдвинула трусики, и он знал, что это в последний раз.

— Мэри!

В последний раз.

Заверещал свисток жандарма, и они оказались в уличном кафе. На столике-сердечке лежало закрытое меню.

— Ты флиртуешь со мной? — спросила Мэри.

«Какая неудачная шутка», — подумал Кен678 и попытался улыбнуться, хотя кены не могут улыбаться.

— Тебе полагается ответить: «А что если да»? — напомнила Мэри и глотнула зеленого напитка из стакана. Сколько бы она ни отпивала, в стакане всегда оставалось достаточно жидкости.

— Пора возвращаться, — сказал Кен. — Моя Папка мерцает, как сумасшедшая.

— Я все понимаю. Иди. Заглядывай ко мне иногда. Только не отвечай «пожалуй».

Кен678 кивнул, хотя кены не умеют кивать, и у него получилось нечто вроде поклона. Мэри раскрыла меню. Подошел официант, и Кен показал на слово ДОМОЙ.

Следующие две недели Кен провел, с головой погрузившись в работу. Он носился по всему «Микросерф офису 6.9», и едва его Папка начинала мерцать после выполнения Вызова, он вновь мчался по Коридорам получать Задание. Однако он избегал Коридора между Копированием и Верификацией, равно как и Браузера. Как-то раз он едва не остановился возле открытого Окна, но не захотел смотреть на Апрель в Париже. Ему было очень одиноко без Мэри.

Миновали четыре недели, прежде чем Кен678 вновь вошел в комнатку без Окон в Браузере. Он боялся увидеть карты на столике, но карты пропали. Вместе со столиком. Кен увидел царапины на стенах и понял, что тут поработал Оптимизатор. Комнату снова стерли, а затем перезаписали.

Он вышел из нее уже не одиноким — его сопровождала великая тоска.

На следующей неделе он опять зашел в комнатку и увидел, что она забита пустыми Папками. Возможно, одной из них была Папка Мэри97. Теперь, когда Пасхального Яйца не стало, Кен678 больше не испытывал вины за то, что не ходил к Мэри97. Теперь ничто не мешало ему снова любить «Микросерф офис 6.9», наслаждаться жужжанием электронов, деловитыми потоками пиктограмм, молчаливыми очередями. Но, минимум, раз в неделю он останавливается в Коридоре между Копированием и Верификацией и открывает Окно. Вы можете найти его там прямо сейчас, смотрящим на Апрель в Париже. Каштаны цветут, булыжники мостовой блестят, а где-то далеко из экипажей выходят фигурки-палочки. Кафе почти пусты. В одном из них за крошечным столиком сидит одинокая фигурка. Возможно, это она.

Говорят, первая любовь не забывается. И Кен678 хочет думать, что Мэри97 была, наверное, его первой любовью. Ему нравится вспоминать ее красные ноготки, ее мягкий голос мэри и улыбку мэри, ее соски, большие и коричневые, как печенья, ее французские трусики, ее…

Вспоминать ее.

Фигурка в кафе — наверняка Мэри97. Кен678 на это надеется. Он надеется, что в Апреле в Париже у нее все хорошо и что она настолько же счастлива, насколько когда-то сделала счастливым его. И еще он надеется, что она тоже испытывает такую же чудесную печаль.

Но смотрите: его Папка накануне прерывания мерцает, как сумасшедшая, и Кену пора работать.

ФАНТАРИУМ

В первом номере этого года мы предложили нашим читателям выступить в роли критиков и попытаться ответить на вопрос: «Виртуальная реальность — союзник или могильщик фантастики?». Мы даже ограничили объем предполагаемых статей, думая, что заметки посыплются на нас, как из рога изобилия, — уж очень пристальное внимание вызывают критические публикации и рецензии на страницах журнала. Однако выяснилось, что оценивать чужую работу интереснее, чем писать свою. Редакция получила всего пять коротких заметок (и обстоятельную, подробную работу В. Окулова из Иваново, где, к сожалению, больше наблюдений, хотя и весьма интересных, чем ответов).

Суть размышлений читателей сводится к следующему. Во-первых, всю фантастику можно причислить к виртуальной реальности (ибо слово «виртуальный» означает «возможный, вероятный»). Во-вторых, писатели, сумевшие овладеть новыми технологиями, смогут создавать свои произведения прямо в этой самой реальности, вовлекая читателей/пользователей в интерактивный процесс построения сюжета. И в-третьих, виртуальные миры неизбежно обогатят литературу новыми идеями и темами. Так что, по мысли читателей, никакой катастрофы не произойдет.

Мы решили узнать, что думают по этому поводу писатели, в чьем творчестве была обозначена тема ВР, и провели блиц-опрос известных фантастов.

Марина и Сергей Дяченко:

Фантастика не нуждается в союзниках и не боится могильщиков. Уж если серая повседневность не в состоянии ее угробить — виртуальность не страшна тем более. Наоборот: по виртуальным мирам так здорово бегать, так сладко подключать к голове специальные разъемы, выплюхиваться из ванн, перескакивать с уровня на уровень и задорно постреливать фасеточными глазками! Нет, виртуальная реальность, скорее, дочурка нашей уважаемой фантастики. Дочурка вздорная и своенравная, но добрая в душе.

Александр Громов:

Ай-яй-яй, какой страшный зверь — виртуальная реальность! Дрожу и уползаю кустами. Ибо грядет… непонятно что, но явно нехорошее для фантастики в частности и для литературы вообще. Все потонем в виртуальности, как бедная Лиза в пруду, и никто не прибежит с багром искать тело…

Дудки. Кто-то наверняка приведет в пример театр, сперва «похороненный» кино, а затем телевидением; мне же более по душе уподобить виртуальную реальность типичному новому наркотику или, скажем, огненной воде, привезенной добрыми дядями для индейцев и алеутов. Не вырабатывает организм соответствующих ферментов — привет, пожалуйте на обочину истории и далее, в ископаемые слои. Вырабатывает — живите и пользуйтесь новым приобретением в свое удовольствие, не забывая о прочих атрибутах жизни.

Кто не сумеет приспособиться, тому беда. Однако по Сеньке и шапка: кому-то подавай книги, кому-то пожизненные виртуальные приключения взамен «тусклой обыденности» и «всей этой грязи». Все-таки лучше, чем героин. Жалеть о том, что потерян читатель, не стоит. Он не читатель. Его железы вырабатывают не те ферменты.

Между прочим, у страусов тоже есть своя виртуальная реальность — песок, куда они закапывают головы. Там тепло, сухо и никаких хищников!

Владимир Васильев:

Мне кажется, что ВР расширяет границы и возможности, раскрепощает восприятие. И взгляд на мир становится объемнее и полнее. Для писателя-фантаста, которому надо постоянно выдумывать нечто новое, это особенно важно.

Леонид Кудрявцев:

Мне кажется, виртуальность не станет могильщиком фантастики, поскольку будет подстегивать ее развитие самим фактом своего существования, неизбежной конкуренцией. Точно так же, как фотография в свое время не стала могильщиком живописи, но стимулировала своим существованием появление новых ее направлений и методов.

С возникновением виртуальности фантастика перестала быть монополистом на большую часть своего антуража. Значит, для того чтобы выжить, она будет вынуждена делать упор не на зрелищность и антураж, а на слово, внутренний мир героев произведений и его философское осмысление.

Станет ли виртуальность союзником фантастики? Скорее всего, лишь отчасти. Мне кажется, частично сотрудничая и дополняя друг друга, фантастика и виртуальность с течением времени неизбежно будут вынуждены искать свои, особые пути развития и наверняка их найдут.

Ник Перумов:

Виртуальная реальность есть младшая сестра фантастики, и без фантастики ВР не более, чем навороченный Майкрософт Офис.

По-моему, лучше, чем в «Лабиринте отражений» Лукьяненко, об этом не скажешь. Глубина — хорошо, когда там можно не только пить виртуальное пиво. Я бы, например, не отказался побыть в роли императора. Так что, мне кажется, ВР и фантастика просто обречены идти рука об руку.

Сергей Лукьяненко:

Погубит ли виртуальная реальность фантастику? Конечно же, нет! Наоборот, появятся новые жанры фантастики, новые ее направления. Даже в самом ярком, красочном, счастливом виртуальном мире наши потомки будут читать фантастические книги. Например, об отважных людях, постоянно живущих в реальности, путешествующих на своих ногах и делающих что-то своими собственными руками. О жестоких тиранах, которые не позволяют гражданам пользоваться виртуальностью в свое удовольствие. О контакте человеческой виртуальности с виртуальностью инопланетной. О путешествиях во времени сквозь виртуальность. Тем еще очень много…

Фантастика интересна выходом за грань, за пределы понятного, изученного, обыденного. И даже если завтра человечество в полном составе переселится в виртуальные миры, это фантастике не повредит. Потому что появятся новые пределы, новые запреты, и снова возникнет потребность в литературе, способной ломать барьеры.

А за это мы фантастику и любим. Так же, как и виртуальную реальность.

Как видите, писатели и читатели практически солидарны в своих оценках и никакого подвоха от ВР не ждут. Во всяком случае, для литературы. Что же касается общества и человека — то здесь мнение может быть иным. Предлагаем вашему вниманию последнюю из опубликованных повестей самой «виртуальной» писательницы — Пат Кадиган, весьма популярной среди поклонников киберпанка.

Пат Кадиган
СМЕРТЬ В СТРАНЕ ГРЁЗ

КОРОЛЕВА ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ КОРОНЫ

«Королева киберпанка» — таким высоким титулом наградила американскую писательницу Пат Кадиган влиятельная британская газета «The Guardian». Однако нельзя сказать, что самой обладательнице короны он по душе.

В интервью, данном в 1966 году другому известному британскому изданию, лондонскому журналу «The Observer», Кадиган резко, совсем не по-английски заметила: «Когда мой рассказ появился в культовой киберпанковой антологии «Очки-зеркалки», собранной Брюсом Стерлингом, большинство читателей априори решило, что я мужчина. Потому что в антологии не было других авторов-женщин. Потому что вообще не могло быть женщин, пишущих киберпанк! Потом, когда выяснилось, что Пат — это сокращенное от Патриции, по моему поводу неоднократно проходились фэны, продолжавшие утверждать, что этого просто не может быть. Моя реакция была, впрочем, адекватной: «А вот я такая, можете поцеловать меня в зад!»… Я никогда не старалась подделываться под киберпанк или под феминизм. Если кто-то находит в моих произведениях и те, и другие мотивы, я соглашусь: да, они присутствует. Но если вы не снимите с моих книг эти и прочие наклейки, то заметно обедните и исказите то, что я стараюсь делать в литературе».

Патриция Кадиган родилась в 1953 году в городе Скенектеди (штат Нью-Йорк). Затем семья переехала в соседний штат Массачусетс, где в скучном промышленном городке Финчбург прошли детство и юность будущей писательницы. После окончания католической школы для девочек (родители были бедны, а в религиозных школах образование давали добротное и бесплатное) Пат на полученную за школьные успехи стипендию поступила в Университет штата Массачусетс в Амхерсте. Там она начала учиться на театроведа, но вскоре перевелась в Университет штата Канзас в Лоуренсе, который и закончила с дипломом по странной специальности — general studies (буквально: «исследователь широкого профиля»). Сама Кадиган иронично расшифровывает ее как «специа-лист-в-гуманитарной-науке-пока-не-выбрала-в-какой»!

Типичный город американского Среднего Запада, Лоуренс, был знаменит тем, что в нем жил один из гуру современного киберпанка и в некоторой степени сам писатель-фантаст — Уильям Берроуз. А в новой альма-матер Кадиган преподавал известный литературовед, специалист в области НФ, профессор (и безусловный писатель-фантаст) Джеймс Ганн. Не мудрено, что молодая студентка, увлекавшаяся фантастикой, с интересом посещала его лекции…

После окончания университета Кадиган зарабатывала тем, что читала вслух книги на местной радиостанции для слепых, а также редактировала и сочиняла поздравительные открытки для известной по всей Америке «подарочной» фирмы «Hallmark». «Это приучило меня к дисциплине, — вспоминала Кадиган.

— Представьте: вы должны написать оригинальное поздравление на День Труда! Никто никогда никого еще не поздравлял с Днем Труда! Придумать такое можно только под дулом пистолета, приставленного к виску…

Но — надо, и в конце вы рожаете нечто свежее и оригинальное».

А с 1987 года, когда вышел ее первый роман, Пат Кадиган не занималась ничем, кроме литературы. Но еще до этого она успела прославиться как мастер малой формы, начав, по собственному утверждению, писать в духе киберпанка, когда о таком термине никто и не слыхивал!

Дебютом писательницы стал рассказ «Смерть от облучения» (1978), опубликованный в так называемом semiprozine — то есть полулюбительском, полупрофессиональном журнале «Shayol», который тогда еще просто фэн Пат Кадиган издавала вместе со своим вторым мужем. И за последующую без малого четверть века вышло более полусотни рассказов и повестей, многие из которых составили сборники «Образцы» (1989), «Дом на море» (1992) и «Грязная работа» (1993).

С самого начала литературной карьеры Кадиган удачно вырулила на привычную и самую свою любимую «площадку», где происходит действие большинства ее произведений. Это близкое киберпанковое будущее с его «высокотехнологичной преступностью», глобальными Сетями и сетевыми же мышлением и культурой, с виртуальной реальностью, неотличимой от естественной… Однако, в отличие от многих авторов киберпанка, писательницу интересуют не столько новейшие технологические игрушки или описания кайфа от серфинга в виртуальной реальности, сколько те поистине глубинные изменения, которые эта новая реальность несет человеческой личности, психике, сознанию.

Как никто другой, Кадиган буквально заворожена их очевидной «разъятостью», дезорганизацией, фрагментацией. Эта тревога по поводу дальнейшей трансформации личности, «рассыпающейся» на глазах, сдаваемой внаем и беспардонно воруемой «ментальными» хакерами, ощутимо присутствует в романах Кадиган.

Как писал английский критик Джон Клют, «подобно киберпанковым романам Уильяма Гибсона — и в отличие от многих произведений Брюса Стерлинга, — романы Кадиган не дают оснований для особого оптимизма по поводу того, что многочисленные технологические чудеса изменят к лучшему сверхурбанизированный мир, подавляющий личность, опутывающий ее электронными сетями и раскалывающий на конфликтующие между собой фрагменты. Однако в тексте содержатся намеки на то, что долго такое состояние не продлится, и созданная система начнет давать сбои из-за собственной внутренней несбалансированности… Как бы там ни было, пепел надвигающегося на всех нас будущего стучит в сердце Пат Кадиган».

Первый ее роман, «Проигрыватели Сознаний» (1987), представляет собой несколько механическое объединение под одной обложкой цикла рассказов, в которых действует одна героиня. Проигрыватели Сознаний (в оригинале буквально «мыслеплейеры») — это психотерапевты недалекого будущего; с помощью специальной аппаратуры они могут непосредственно «входить» в сознание пациентов и гулять по ментальным ландшафтам, как современные «киберсерферы» — по ландшафтам виртуальной реальности. Героиня в поисках новых возбуждающих ощущений получает от подруги запрещенную «психокепку» — особый шлем, позволяющий (якобы без вредных последствий) временно испытывать чужие психотические состояния. Однако дальше начинаются неприятности — психоз не «отстает», и героиня оказывается перед выбором: либо отправиться в тюрьму за пользование «психокепкой», либо самостоятельно избавиться от недуга, а для этого выучиться на Проигрывателя Сознаний…

Идею присутствия в снах и психике пациента, как помнят читатели научной фантастики, еще за 20 лет до Кадиган глубоко проанализировал Роджер Желязны в «Повелителе снов», а чуть позже к этой теме обратилась и Урсула Ле Гуин в «Оселке небес» (где вторжение в чужое сознание оказывалось чревато изменением окружающей реальности). И хотя Кадиган добавила колоритных штрихов, в целом она сказала не так уж много нового по сравнению с корифеями современной «мягкой» science fiction.

Роман оказался самым легким (в смысле чтения) в творчестве писательницы, можно даже сказать — проходным. Во всяком случае он заметно уступал ее к тому времени опубликованным повестям и рассказам.

Зато в следующем, название которого можно перевести как «Синтеры» (1989), Кадиган заявила о себе в полный голос. Роман принес ей Премию имени Артура Кларка, став одним из событий американской фантастики конца 1980-х и во многом определив ее развитие на следующее десятилетие.

Синтерами называют себя синтезаторы реальности в Лос-Анджелесе недалекого будущего. Иначе говоря, это компьютерные хакеры, «мыслепираты», крадущие образы, фрагменты сознания других людей, после чего добытый «хабар» выбрасывается на черный рынок. Но и сами воры платят дорогую цену за свой нелегальный бизнес: они теряют свободу, становясь своего рода виртуальными наркоманами. А в недрах этой сетевой цивилизации уже зародился своего рода искусственный интеллект — вполне возможно, мутировавший из компьютерного вируса. Пораженные «интерфейсным заболеванием» люди в буквальном смысле начинают умирать от того, что беспрерывно глазеют на монитор!

Что касается третьего романа Кадиган, «Дураки» (1992), также принесшего ей Премию имени Артура Кларка, то ряд критиков вообще назвал эту книгу «парадигмой киберпанка».

Читатель вновь приглашен в мир, где можно загрузить и контрабандно скачать (в смысле, знакомом каждому пользователю компьютера) человеческое сознание — целиком или по частям. Здесь существуют даже специальные актеры, зарабатывающие тем, что проигрывают чужие мысли, образы и эмоции, а также «ментальные воры» этих самых фрагментов сознания. И здесь в одном теле могут сносно сосуществовать или же вести постоянные ментальные склоки, порой перерастающие в войны, целых три личности: тайного полицейского агента, «memory junkie» (на слэнге это значит следующее: «наркоман, для которого «дозой» становится время, проведенное в чужой памяти») и, наконец, главной героини Марвы — ментальной актрисы, неожиданно и насильно получившей «роль», которую она не просила…

В третьем романе Кадиган личности киберпанкового будущего уже не просто разъединены и фрагментированы, но в буквальном смысле превратились в «арендуемые помещения», обитатели которых все время бранятся, как жители приснопамятных коммуналок! Поначалу этот многослойный психологический пирог представляет собой чтение, мягко говоря, непростое. Однако чем больше погружаешься в словесную ткань романа, вскрывая слой за слоем, тем привычнее становится мир Кадиган, тем больше он завораживает и убеждает.

Почти так же, как и описываемая автором виртуальная реальность…

После третьего романа последовал неожиданный творческий перерыв на несколько лет. Обусловили его обстоятельства, в основном, внелитературные: тяжелый и финансово опустошительный развод, необходимость в одиночку растить и воспитывать сына, перенесенная операция.

Последний роман Кадиган, «Чай из пустой чашки» (1998), в первоначальном в варианте — «Бунраку» (от названия национального японского кукольного театра), ждали и критики, и читатели. Это история японской[12] диаспоры, рассеянной по свету после того, как их родина была окончательно разрушена землетрясениями. Диаспоры не только географической, но и виртуальной: среди желтокожих завсегдатаев Искусственной Реальности ходят легенды, что за всеми этими высокотехнологичными, а по сути, эскапистскими, электронными фантазиями скрыт еще один, тайный слой, содержащий проект возрождения новой Японии…

В 1996 году Кадиган, весьма далекая от конвейерной американской массовой беллетристики и американской же безоглядной веры в «хай-тех панацею», переехала в северный пригород Лондона. Там писательница проживает по сей день вместе с третьим мужем, Крисом Фаулером, и котом Калгари. Преподает «киберкультуру» в расположенном неподалеку университете города Варвика, активно участвует в разнообразных конференциях — как в онлайновом режиме, так и вживую. И, разумеется, пишет.

БИБЛИОГРАФИЯ ПАТ КАДИГАН

(Книжные издания)

1. «Проигрыватели Сознании» (Mindplayers, 1987)

2. Сб. «Образцы» (Patterns, 1.989).

3 «Синтеры» (Synners. 1991).

4. В соавторстве с Парен Джой Фаулер и Пат Мерфи — Сб. «Письма из дома» (Letters from Ноте, 1991).

5. «Дураки» (Fools, 1992)

в. Сб. «Дом на море» (Home by the Sea, 1992).

7. Сб. «Грязная работа» (Dirty Work, 1993).

8. «Чай из пустой чашки» (Tea from an Empty Cup, 1998).

9. «Аватара» (Avatar, 1999).

10. «Земля Обетованная» (Promised Land, 1999).

Грегори Бенфорд
ТАНЕЦ ДЛЯ ШИВЫ

Первый земной пилотируемый звездолет «Искатель», словно блестящая металлическая луна, плыл в круговращении странных миров. Система Центавра — тройная звезда. Самая слабая, крохотная искорка, собачкой увязавшаяся за двумя большими звездами в настоящий миг вечного танца бриллиантовым мотыльком упорхнула в сторону Солнца и, отлетев от обоих ярких светил, сделалась самой близкой к Солнцу звездой: Проксимой.[13]

Облик системы Центавра определили две яркие желтые звезды. Носящие прозаические имена Альфа и Бета, они скользили друг вокруг друга, не замечая далекую Проксиму.

Джон, астроном «Искателя», замерял параметры светил, освежая сидящие в глубинах памяти цифры. Вершина карьеры уже маячила перед ним. Джон был сразу и смущен, и взволнован; к этим чувствам примешивалась тоненькая нотка страха.

Эксцентриситет орбиты звезды В, обращавшейся вокруг своего близнеца, составлял 0,52, а большая ось этого эллипса имела длину 23,2 астрономической единицы. Это означало, что даже при самом тесном сближении Альфа и Бета окажутся друг от друга дальше, чем Сатурн от Солнца.

Горевшая ослепительным бело-желтым огнем Альфа — светило потяжелее Солнца в 1,08 раза — относилась к спектральному классу G. Желтизна блеска ее спутницы, Беты, звезды класса К, отливала ржавчиной, — она была легче Солнца в 0,88 раза. Бета совершала оборот вокруг Альфы за 80 лет. Обеим уже перевалило за 4,8 миллиарда лет, значит, постарше нашего Солнца. Многообещающая подробность.

Именно рожденные Альфой дети-планеты заставили людей послать сюда экспедицию. С Луны единственная подобная Земле планета казалась ничтожной искоркой и была сперва обнаружена по линии поглощения кислорода в спектре звезды. Лучший километровый интерферометрический телескоп, длинный стержень с чашами-глазами, вглядывающимися в пространство между Альфой и Бетой, сумел разглядеть лишь расплывчатое пятно. Тем не менее изображения этого вполне хватило, чтобы пробудить интерес.

Новая Земля? Джон разглядывал ее затянутое облаками великолепие. Экспедиция продвигалась вперед, изучая небесный ньютонианский танец двух солнц в бальном зале миров. Проксима находилась так далеко, что ее нельзя было даже считать дамой, оставшейся без кавалера.

Капитан окрестил новую планету Шивой. Окутанный испарениями облачный шар жался поближе к горячему бело-желтому очагу Альфы. Бурлящая обещаниями планета манила Джона к себе все годы полета.

Похожа на Венеру, только состав атмосферы не тот, подумал он. Создаваемые обеими звездами сложные приливы массировали недра Шивы, вздымая волнами кору. Посланные Джоном широкочастотные зонды доставили массу информации, но как вписать эти данные в картину мира? Первым из астрономов он пытался применить выработанные за века теории к реальной планете.

Шива оказался богаче Земли на сушу — океаны занимали лишь 40 процентов его поверхности. Воздух богат азотом, красноречивы и 18 процентов водорода вместе со следами двуокиси углерода… Удивительное сходство с Землей. С человеческой точки зрения, на Шиве было жарковато, но все-таки не чересчур; венерианский оранжерейный эффект здесь почему-то отсутствовал. Как же Шиве удалось избежать такой участи?

Уже давно телескопы, расположенные на Луне, обнаружили один замечательный факт: здешняя атмосфера была далека от химического равновесия. Биологическая теория видела в этом факте несомненный росчерк жизни. И в самом деле, уже первое проведенное экспедицией картографирование обнаружило пышную зелень, покрывающую два далеко отстоящих друг от друга обитаемых пояса, начинающихся в 30 градусах широты от экватора.

Очевидным образом сложное приливное воздействие звезд Центавра изменило первоначальный наклон оси Шивы. Настойчивое их притяжение успело с точностью до градуса согласовать вращение планеты с ее орбитальным движением, так что теперь условия внизу сохранялись постоянными и равномерными. Лишь экваториальный пояс превратился в сухую и блеклую пустыню, которую продували обжигающие суховеи и по которой гуляли одни только смерчи.

Разглядывая полумесяц планеты, Джон прошел все доступные частотные диапазоны. Большие сине-зеленые моря и ни одного океана: обе умеренные зоны не связаны водой и потому не могут обмениваться морскими животными. Сухопутные миграции, как показывали расчеты, надежно перекрывала собой экваториальная пустыня. Птицам, решил Джон, такой перелет по силам, однако какой эволюционный фактор способен заставить их преодолевать подобные испытания? И что они получат в награду? Зачем им сражаться с зубастыми горными хребтами? Лучше нежиться в любом из многочисленных тихих озер.

Не изведанный пока еще мир вполне оправдывал потраченные на изнурительно медленный полет звездного корабля десятилетия жизни. Джон запросил полный обзор, и наблюдательная чаша цветком раскрылась вокруг него. Теперь он плыл в пространстве над диском центаврийской звездной системы, рассматривая ясное и четкое изображение.

Наконец-то мы здесь! «Искатель», ничтожная искорка среди светил, тем не менее невероятным образом долетел до цели. К далекой звезде Центавра.

Ему и в голову не приходило, что у человечества нет здесь действительно жизненно важных интересов. Доктрина экспансии вкупе с тягой к познаниям возникла на Земле семь столетий назад, даровав планету в собственность европейской культуре. И пусть наука успела установить кое-какие неприятные истины, они не притупили потребность в беспрестанном углублении познаний. В конце концов, что может случиться плохого, если мы просто посмотрим?!

Факт существования на Шиве высотного океана открылся далеко не сразу. Сама идея была безусловно абсурдной, и посему открытию сперва не поверили.

Одис первой заметила странное. Долгие дни сенсорного погружения в потоки данных оплатились сторицей. Она гордилась тем, что сумела выудить подобную экзотику из целого чана данных, куда сливали информацию экспедиционные зонды: крошечные, торопливые, смышленые, шнырявшие теперь по всему здешнему «государству», в котором правила пара звезд.

Да, звездная система Центавра — странное место, однако причиной подобной аномалии не могли оказаться никакие приливы. Планеты обязаны быть сферичными… почти. Земля, например, из-за собственного вращения на какие-то доли процента толще у экватора. Ну а Шива?

Одис обнаружила искажения в очертаниях этого мира. Аномалии находились далеко от экватора — возле глубокого синего моря шириной в 1694 километра, немедленно названного Круглым океаном. Он располагался в Южном полушарии, и едва ли не идеальное кольцо побережья намекало на то, что море заполнило колоссальный кратер. Одис не могла наглядеться на этот синий глазок — око самой планеты, лукаво поглядывающее на людей сквозь облака.

Одис провела самые разные измерения. «Искатель» готовился выйти на орбиту вокруг Шивы.

Она вдыхала клубы цифр, и кинестетическое программирование превращало их в сложные, путаные и причудливые архивы запахов.

Сперва она не поверила показаниям радаров. Перед нею возникали контуры, искусно вычерченные картографическими сканерами. Тем не менее калибровка подтвердила отсутствие ошибки, и поэтому Одис перешла к другим методам: медленным, аналитическим, скучным… невозможным при всем охватившем ее волнении. Они дали тот же результат.

Уровень Круглого океана на десять километров превышал уровень окружавшей его равнины.

Вокруг не было никаких гор. Океан этот казался волшебной космической шуткой, нагло требующей достойного объяснения.

Одис представила свое открытие на ежедневном собрании Контрольной Группы. И встретила откровенный скептицизм, пренебрежительные ухмылки, недоверчивые смешки.

— Я использовала самые надежные методы, — непреклонно возразила она. — И эти результаты не могут быть ошибочными.

— Вопрос можно окончательно разрешить, лишь поглядев сбоку, — проговорил долговязый геолог.

— Я надеялась услышать эти слова, — улыбнулась в ответ Одис. — Ну как, дадите мне обсервационное время?

Время для наблюдения ей выделили без особой охоты. «Искатель» обращался по вытянутому эллипсу вокруг облачного покрова Шивы. Траектория провела корабль сбоку от цели через два дня. Одис использовала все свои приборы — оптические, инфракрасные, ультрафиолетовые и микроволновые, чтобы оглядеть Круглый океан сбоку и отыскать ту чашу, что поддерживала округлую толщу лазурной воды.

Чаша так и не обнаружилась. Висящее море не имело под собой материальной опоры.

Результат оказался предельно ясным. Глубина ослепительно синего Круглого океана равнялась 1,36 километра. Спектральный анализ показал, что вода богата солями и всю толщу ее пронизывают течения. Словом, перед людьми лежало огромное и бурное горное озеро — за вычетом одного: горы.

Все прочие наблюдения были прекращены. Неопровержимые снимки доказали, что колоссальный, немыслимо тяжелый слой воды блаженно покоится на обычном воздухе, нарушая тем самым все основы механики. Вплоть до этого мгновения Одис была незаметной персоной. Теперь ее работа привлекла внимание всей экспедициии и сделалась объектом пересудов. Конкретный и невозможный факт разверзся перед людьми, как манящая бездна.

Разгадку этой тайны обнаружила Лисса, но радости это никому не принесло.

Работа Лиссы, специалиста по химии атмосфер, в основном завершилась еще до того, как корабль вышел на орбиту вокруг планеты. Она уже определила газовый состав и измерила концентрации, явно свидетельствовавшие о том, что под покровом атмосферы процветает жизнь. После чего, по ее мнению, общее внимание должно было переключиться на другую группу — исследователей поверхности.

Этого не случилось. Хорошенько набрав воздуха в легкие, Лисса выступила перед Контрольной Группой. Она должна была доказать, что не без оснований покушается на время столь занятых людей. Все глаза были обращены к Круглому океану, и один только воздух никого не интересовал.

Тем не менее дело именно в нем, настаивала Лисса. Круглый океан заинтриговал и ее, заставив обратить пристальное внимание на смесь кислорода, азота и двуокиси углерода, удерживающую на себе парящее море. Смесь оказалась совершенно обычной, едва ли не соответствующей земным стандартам, за исключением одной маленькой детали. Все спектральные линии были расщеплены, и Лисса всегда обнаруживала два пучка справа и слева от того места, где полагалось находиться линии.

Лисса отвернулась от изображений, которые проектировала перед Контрольной Группой.

— Единственное возможное объяснение, — сказала она нейтральным тоном, — заключается в том, что на крошечные диполи здесь действует колоссальное электрическое поле, заставляя молекулы сдвигаться. Отсюда и расщепление линий.

— Электрическое смещение? — усомнился седоволосый скептик. — В нейтрально заряженной атмосфере? Конечно, при вспышке молнии подобный мгновенный эффект возможен, но…

— Явление носит стационарный характер.

— А вы искали молнии? — спросил проницательный женский голос.

— Конечно. Вот они — змеятся между облаков под Круглым океаном. Но электрическое поле здесь создают совсем не они.

— А что же? — вопрос задал серьезный капитан, никогда не вступавший в научные дебаты.

Все головы дружно повернулись: сперва к нему, а потом к Лиссе.

Она пожала плечами.

— Пока не могу ответить на этот вопрос.

В этом было сложно признаться, однако незнание, похоже, становилось здесь разменной монетой.

Послышался чей-то голос.

— Выходит, подо всем этим океаном, на всех десяти километрах высоты в воздухе должно существовать немыслимо сильное поле?

Согласие сопровождалось озабоченными улыбками.

— Именно так, — неприкрытая правда взволновала аудиторию. — Повсюду.

Тагор спешил. И даже слишком спешил.

Он оттолкнулся от поручня, отлетел к противоположной стене, принял ногами инерцию тела и вложил всю силу мышц в новый толчок. Растры потекли в его усовершенствованном зрении, вспыхнули и поблекли.

Его полет завершился над Шивой — мир этот во всей своей облачной красоте ослепительным полумесяцем горел под его ногами. Тагор не стал концентрироваться на зрелище, все внимание его поглощали чудеса интеллекта.

Он нашел ответы на все вопросы, в этом можно было не сомневаться. Торопясь, он даже не поглядел на солнечный зайчик, покоящийся на небесных водах Круглого океана. Край воздушного цилиндра, поддерживающего синюю воду, четко вырисовывался внизу. При таком положении парящая вода отражала солнечные лучи на еще затемненные области планеты. Сверкающий лазурный самоцвет возвещал зарю во всей своей чистой и немыслимой невозможности.

Самый молодой член экспедиции Тагор был теоретиком. В университете он специализировался на происхождении планет, но умудрился обеспечить себе билет на «Искатель» способностью быстро и точно объяснять самые жгучие проблемы, с которыми сталкивались наблюдатели, а еще согласием исполнять любую грязную работу.

— Кэп, я все понял, — выпалил он, проталкиваясь сквозь люк.

И обменявшись приветствиями с капитаном, сидевшим за небольшим дубовым столом — единственным деревянным предметом на всем корабле, — приступил к делу.

— Круглый океан удерживает в воздухе давление электрического поля, — объявил он.

Реакция капитана не соответствовала ожиданиям Тагора: тот с невозмутимым спокойствием дожидался подробностей.

— Дело в том, что электромагнитное поле создает силы, действующие на электроны в атомах, — настаивал Тагор торопливой скороговоркой, оставляя в стороне цифры. — Действующие внизу поля очень сильны, я рассчитал это по измерениям Лиссы, и они могут обеспечить надежную опору.

Тагор перешел к сравнениям: это все равно что каждый объем воздуха величиной с чемодан набить энергией с плотностью, возникающей в миг взрыва ручной гранаты. Даже если эти поля образованы стоячими волнами, они все равно несут некоторые потери. Энергозатраты здесь колоссальны. Потом — за каким, собственно, чертом потребовалось такое сооружение?

К этому моменту возбужденный Тагор уже позабыл, перед кем находится.

Наконец капитан заморгал и спросил:

— Так, значит, на Земле нет ничего похожего?

— Нет, сэр. О подобных вещах я никогда не слыхал.

— И никакой естественный процесс не способен породить подобный фокус?

— Нет, сэр, такого даже нельзя представить.

— Ну что же, мы прибыли сюда как раз в поисках неожиданностей.

Тагор не знал, смеяться ему или плакать: выражение лица капитана было трудно истолковать. Так вот каким будет нынешнее исследование — полным тихой тревоги, обусловленной незнанием? На Земле подобные работы проводились в неведомом удалении, но здесь…

Он предпочел бы выбрать другую роль. Знакомить с неприятными откровениями людей, наделенных властью, значило привлекать к себе слишком много внимания, гораздо больше, чем ему хотелось бы.

Капитан Бэдквор позволил Тагору еще немного почирикать и не сразу отверз собственные уста. Каждый технарь должен сперва спеть свою песенку. Мало кого из них интересует хоть что-то за пределами собственных рулад.

Он отпустил Тагору благожелательную капитанскую улыбку. Ну почему все они кажутся такими юными!

— Итак, эта громадная штуковина на Шиве является искусственным сооружением.

— Да, сэр, похоже на то…

— И вся эта энергия используется лишь для того, чтобы поднять вверх озеро?

— Не сомневаюсь, сэр. Расчеты указывают на это. Я определил давление, создаваемое этими электрическими полями, считая, что они замкнуты в объеме под Круглым океаном, как запираются стоячие волны внутри проводящей коробки.

— Вы считаете океан проводящим? — Надо показать парнишке, что и его начальник знаком с физикой. Вообще-то, капитан защитил докторскую диссертацию по физике в Массачусетском технологическом, однако никогда не упоминал об этом, считая, что пока еще недостаточно знаком со своим экипажем.

— Э-э, ну не совсем. Мне кажется, что он является хорошим проводником, но в моей модели это просто способ показать, что…

— В нем есть сильные течения, так? Они могут переносить электроны. — Капитан потер подбородок, пока его ум пытался постичь подобную вещь. — И все же это не объясняет, почему вода на такой высоте не испаряется.

— Дело в том, что я не думал об этом.

Капитан махнул рукой.

— Продолжайте.

Пой-ка, голубчик.

— Тогда эти волны создают направленную вверх силу всякий раз, когда они отражаются с внутренней стороны океана…

— И передают весь этот вес вниз — невидимыми волнами — к скале, расположенной в 10 километрах внизу.

— Да, сэр.

Тагор был явно увлечен идеей. Зная решение загадки, он кипел энтузиазмом, но не умел выразить его словами. Капитан решил помиловать юнца.

— Похоже на правду. В такого сооружении нет ничего невероятного.

— Если не считать его величины, сэр.

— Можно сформулировать эту идею иначе.

— Да, сэр?

Странное, могучее ощущение охватило капитана. Долгие десятилетия ожидания превратили его в сталь, научили сохранять невозмутимость в присутствии экипажа. Но теперь его восприятие своего кабинета как бы исказилось — словно капитан терял власть над своим пространством и статусом. Ум возносился вихрем в пустоту между двумя чуждыми звездами. Капитан нахмурился.

— Эта штуковина больше всего того, что построили люди. И мы не имеем ни малейшего представления, зачем она предназначена. Величие этого сооружения, его масштаб — вот что потрясает меня, сынок.

Джон надел на голову шлем, и его окутал Шива. Теперь нужно позволить целому миру охватить себя — сознание забурлило, в нем что-то тренькало, извивались какие-то движущиеся узоры, а потом вдруг обрело покой и стабильность.

За прошедшее столетие астрономия сделалась в высшей степени интерактивной. Спектральные сенсоры ковром покрывали смотровое окно. В ходе долгого полета «Искателя» Джон настроил систему так, что теперь она повиновалась его малейшему желанию и создавала впечатление истинного, телесного погружения.

Ему не терпелось погрузиться в ощущение Шивы, в полную трехмерную перспективу. Полумесяц планеты набухал под ним спелым крапчатым плодом. Он направился вниз, к планете, богатой диапазонами.

Ради эффекта — еще за десятилетия до того, как Джон сделался небесным ныряльщиком — он расположил поля данных так, чтобы приближаться к ней ускоряясь. С высокой дуги орбиты он низвергся прямо к диску планеты. Картографические подробности открывались навстречу ему, расцветая все более мелкими деталями. Там…

Сперва эффект проявился в лугах северного обитаемого пояса. Джон направился к равнинам, и детали начали сменять друг друга лоскутами — один за другим. После удивительной теории Тагора, нашедшего объяснение возникновению Круглого океана — теории необычайной, отважной и исходящей не от специалиста, — Джон обязан быть готовым ко всему. Где-то здесь, в полях накопленной информации, должен прятаться ключ к тайне, который позволит определить, кто или что явилось создателем океана.

Внизу простирались поросшие травой широкие уступы. Однако кое-где трава редела. И скоро он понял причину. Природная растительность лишь пробивалась на равнинах, покрытых невесть откуда взявшимся упорядоченным узором — шестиугольниками, образовывавшими треугольники там, где нужно было перекрыть холмы и долины прямо до глинистых берегов медленных бурых рек.

Замеры отраженных ультрафиолетовых лучей позволили определить, что в основном складывающиеся в этот узор шестиугольные плитки невелики, однако встречаются и размером с целый дом, толщиной в несколько метров и… все они движутся. Скопище плит и плиток дергалось и копошилось с неуемной энергией, не обнаруживая при этом никакой очевидной цели.

Итак, они живые? Ультрафиолетовый спектр выдал наличие сложного полимера. Перекрестные цепи под множеством острых углов соединялись друг с другом, сокращаясь, как гибкие ткани мышц.

Джон свел вместе в единый ансамбль химиков и биологов; Одис и Лисса влили свои голоса в академический хор.

Плиткам, как обнаружила Лисса, для пропитания хватало собственного неба. Порожденные атмосферой простые сахара дождем проливались из густого воздуха, по питательности не уступающего жидкому куриному бульону. К этому процессу каким-то образом причастна электрохимия атмосферы, утверждала Лисса. Взвешенные комки микробов регулировали процесс.

Плитки были первичными едоками в цепи. Комки окислительных радикалов размером с мяч для гольфа патрулировали вдоль точных прямых линий периметров. Эти вращающиеся клубки стаями нападали на вторгшиеся тела, отвергая большую часть, но переваривая полезные. Лисса подключила еще двоих биологов, у которых, конечно же, нашлась куча вопросов. А не похожи ли эти плитки на огромных черепах, предположил один из них, неловко усмехаясь. Им так хотелось перевернуть одну из них.

Дневные они или ночные? Лишь некоторые из них ночные.

Есть ли среди них маленькие? Немного.

Размножаются ли они делением? Нет, но… Сложный процесс, представший перед биологами, оставался пока непонятным. Воспроизведение явно имело здесь не простую природу.

В движениях плиток обнаружилась некая периодичность, медленный ритм, в частности максимум спектра Фурье[14] в быстрой части его приходился на 1,27 секунды, — но опять же во всем этом не усматривалось явного смысла.

Или же все они представляют собой единую жизненную форму?.. Возможно ли такое вообще?

Неужели целая планета занята складывающимся из плиток существом, использующим ресурсы всего небесного тела?

Старшие из биологов ехидничали. Как это может эволюционировать вид, состоящий из одного организма? И что это за экосистема — величиной в целый мир — с таким скудным количеством составных частей?

Нарушались все правила эволюции. То есть биологической эволюции. Но только не социальной.

Джон еще глубже погрузился в сложные матрицы данных. Бесконечные моря плиток, заливавшие горы вместе с долинами, дергались, шевелились, не зная остановки, лишь изредка позволяя проглянуть кусочку голой земли, пока случайно образовавшийся квадрат заполнялся треугольниками. Удлиненные фигуры, встречаясь, начинали с лихорадочной энергией состыковываться по всему контуру.

Оба полушария планеты были похожи, но плитки на севере имели другую форму — в основном пятиугольную. Они нигде не преодолевали реки, однако были вполне способны перебраться вброд через ручей. Центаврийский аналог хлорофилла обнаруживался повсюду — кроме Круглого океана.

Землю покрывала редкая трава, растения жили тем солнечным светом, который просачивался между краями — толкающимися, покачивающимися, ударяющимися и дрожащими. Проползавшие над травой плитки иногда объедали ее, а иногда нет, тем не менее оставляя за собой как бы обгоревшие стебли. Лихорадочная пляска их не знала остановки, не ведала сна. Что если создания эти погружены в восторженную беседу посреди не знающего конца радостного праздника?

Джон замедлил свой спуск. Эти живые плитки воистину потрясали. Неужели они и есть строители Круглого океана? Пора биологам браться за дело.

Компьютерщики исповедовали одну точку зрения, биологи — после первого разгрома, когда еще они отвергали саму возможность того, что одно-единственное существо может образовывать собой всю биосферу — совершенно другую.

После некоторых трений обе позиции удалось в какой-то мере согласовать. Кто-то из биологов отметил, что две плитки, встречаясь, ведут себя, как занявшиеся любовью крохотные домики… столь же пикантно подставляя друг другу одни и те же углы и грани.

«Искатель» послал вниз новые микрозонды. Они обнаружили лишь слабое магнитное поле по периметру плиток. Их быстрые соприкосновения напоминали, скорее, о нейронах, спроецированных на плоскость.

Аналогия расшевелила теоретиков. И после смены, за трапезой, как всегда состоявшей из пива, соевых орешков и дружеских наскоков, один из мудрецов численного царства-государства выдвинул совершенно абсурдную идею: а не могла ли вся эта планета превратиться в компьютер?

Все расхохотались. Засыпали насмешками автора… а после погрузились в хмурое молчание. Родившиеся на стыке наук идеи всегда смущают специалистов.

Может ли вид превратить себя в биологический компьютер? Плитки терлись и ласкались друг к другу в каком-то необъяснимом порядке. Явно не применяя информацию в численном виде, они могли изъясняться на более сложном языке, основывающемся на положениях и углах, использующем плоскостную геометрию. Каждое столкновение, должно быть, являлось истинно евклидовым разговором — возможно, богатым нюансами.

Аналогия с компьютером породила новый вопрос. Способны ли плитки познавать что-либо, кроме себя самих? Или же их можно просто считать странными геометрическими солипсистами[15]? Не следует ли называть всю совокупность плиток — Оно?

Интересовалось ли это самое Оно, замкнувшееся в созданном собою же космосе, внешним миром? Альфа Центавра, не скупясь, снабжала Его энергией, а густой воздух служил пищей; Оно было единственной силой на всей планете. Какие принципы имелись у этого существа для общения с великим Вовне?

Быть может, любознательность? Биологи скептически воспринимали подобную перспективу. Первобытные люди удовлетворяли свое любопытство за счет окружающей среды. Эволюционирующая обезьяна училась новым трюкам, отыскивала пресную воду, убивала новые разновидности дичи, придумывала, как наилучшим образом отыскать ка-кой-нибудь сладкий корешок — и мир должным образом реагировал на все это.

Значит, здесь (только не надо прямо сейчас спрашивать у нас, почему, вопили биологи) у игры были совсем другие правила. Какую выгоду извлекают плитки из бесконечного шлепания друг о друга?

Итак, если прибывшие с визитом люди даже найдут условный колокольчик у двери, за которой обитают черепицы, и позвонят, то, похоже, никто не ответит. И, возможно, просто потому, что никого нет дома.

Следует ли попытаться?

Джон, Одис, Лисса, Тагор, капитан и еще более сотни членов экипажа размышляли над этим.

Но пока они обдумывали вопрос, исследования продолжались.

Крылатый зонд подлетел поближе к вознесенному морю и обозрел поддерживающий его объем атмосферы с помощью дистанционных сенсоров и сканирующих телескопов. На Шиве даже атмосферные явления обходили стороной Круглый океан. Грозовые облака держались в стороне от скалистого подножия невероятного водоема. В зияющих высотах все же образовывались облака, которые, однако, быстро рассеивались, как бы растворенные незримыми силами.

Под морем пролетали птицы — создания, похожие на пернатых воздушных змеев.

Каким-то образом люди начисто проворонили эту разновидность живых существ. Даже посадочные зонды не успевали проследить за этими быстрыми созданиями. Птицы-змеи питались в основном миниатюрными, парившими во мглистом воздухе долин живыми подобиями воздушных шариков, которые уж просто кишели под Круглым океаном.

Джон предложил выслать автоматический зонд величиной с птицу, чтобы замерить физические параметры в сердце зазора. Капитан Бэдквор одобрил идею. В мастерских изготовили некое подобие здешней птицы. Покрытая поддельными перьями и снабженная реактивным двигателем машина выглядела весьма убедительно.

Джон сопровождал зонд на расстоянии. Искусственная птица залетела вглубь на 17 километров и вдруг исчезла в ослепительном электрическом разряде. Телеметрия позволила обнаружить причину: Круглый океан покоился на сложном переплетении электрических полей, создающем направленное вверх давление. Поля эти нигде не превосходили уровня, нужного для пробоя — один мегавольт на метр, — выше которого атмосфера Шивы начала бы ионизироваться. Напряженность поля опасно приближалась к этому уровню.

Робозонд наткнулся на критический максимум в сложной конфигурации поля. И, замкнув собой силовые линии, вызвал вспышку, за какую-то миллисекунду закачавшую миллионы ватт в псевдоптицу.

Посыпался пепел, и Джон заложил вираж, уходя со своей наблюдательной позиции в пяти километрах от периметра загадочного объекта. У него не было особых причин предполагать, что разряд, случившийся в глубине воздушного промежутка, может каким-то образом распространиться вовне, спонтанно выбросив наружу колоссальную накопленную энергию. Проектировщики опоры Круглого океана просто не могли позволить, чтобы пролет одной птицы мог подействовать на электромагнитные связи.

Однако случилось нечто подобное. Система отреагировала.

Обгорелый бурый корпус псевдоптицы лениво падал, рассыпая искры. Они сливались в разреженный оранжевый разряд, порождавшийся энергией, которая протекала по останкам ныне испепеленной машины. Линия разряда уходила прочь, безошибочно следуя траектории подлета аппарата. Почти со скоростью света неслась она назад, вычерчивая дугу.

У этой системы есть память, понял Джон. Разворачивая свой флиттер, он увидел светящееся волокно. И едва успел сообразить: оно похоже на огромный палец, молнией указующий на него. Вполне уместная аналогия, впрочем у него уже не было времени на парадоксы. Оранжевый разряд прикоснулся к флиттеру. Заряд хлынул в кабину, и волосы на голове Джона встали дыбом.

В идеальном случае электроны переходят на внешнюю поверхность проводника. Но когда антенны подсоединены, контуры могут замкнуться где-то в глубине кабины.

Нечто вознамерилось обрушить чудовищный разряд на флиттер, выпустивший псевдоптицу. И Джон, с точки зрения любых критериев, прекратил свое существование в качестве упорядоченного объема электрической информации.

Гибель Джона позволила получить целую кучу данных. Вскоре Лисса установила истинное предназначение Круглого океана. Его следовало считать украшением, может быть, произведением искусства.

Вокруг этого моря было полно озона. Абсолютно природное с виду озеро венчало огромную полость, функционировавшую как устойчивый, вертикально поставленный лазер.

Электрические поля одновременно и поддерживали океан, и передавали энергию атомам атмосферы. При возбуждении — от того же самого источника, который испепелил Джона — весь зазор мог преобразовать накопленную энергию в исходящую электромагнитную волну. Джон пробудил молнию, могучую и сложную по структуре.

За все время, которое люди находились на орбите вокруг Шивы, зазор под морем еще два раза разряжался естественным образом. Вспышка продолжалась меньше секунды и не могла лишить стабильности всю конструкцию. Луч пронзал атмосферу и растворялся в космосе.

Лазерные лучи широко не расходятся, и рожденный Шивой свет открыл только малую долю своих секретов. Глядевшие под острым углом люди могли заметить немногое и поняли еще меньше.

Озадаченные, оплакивающие Джона, они вновь приступили к детальным исследованиям поверхности Шивы. Все приуныли. Капитан решил, что драматический жест вполне может ободрить их. И совершить такой поступок надлежит ему самому.

На долю капитана Бэдквора выпала честь первой посадки. Демонстративно отважное предприятие, конечно, поможет ему справиться со смятением экипажа. Он будет управлять исследовательскими комплексами — в реальном времени, стоя рядом.

Капитан оставил посадочный аппарат в полной готовности, надежно защищенным от сложного биохимического воздействия образующей атмосферу смеси.

Плитки поползли от него вниз по склону. Одни лишь крутые обрывы этого экваториального хребта не покорялись бесконечным приливам их движения. Под сапогами Бэдквора хрустела сухая корочка. Взяв образцы грунта, он отослал их назад на корабль.

Прозвучало предупреждение с орбиты: плитки в этом районе кажутся более беспокойными, чем обычно. Реакция на его посадку?

Живые многогранники оказались кожистыми и никаким очевидным образом не могли ощущать человека — ни глаз, ни ушей. Похоже было, что движениями своими черепицы ласково поглаживают землю, хотя Бэдквор обнаружил, что они передвигаются на больших корявых ступнях.

Он осторожно направился дальше. В расположенной внизу долине по живой дернине ходили длинные волны, в одно мгновение убегавшие к горизонту. Вечное движение, несказанный энтузиазм, непрерывный и бесконечный.

Его сапоги были термоизолированы, но электрической изоляции никто не предусмотрел; поэтому, когда затрещало в наушниках шлема, он решил, что причиной тому помехи в поступающих сверху сигналах. От сухого шипения по коже его побежали мурашки.

Встревожился он, лишь когда шипение жарящегося мяса поглотило все остальные сигналы. Но было уже слишком поздно.

Пьезоэлектрическая энергия возникает, когда механические напряжения массируют кору. Давление на электрически нейтральный камень поляризует его на решеточном уровне, чуть разделяя центры положения положительных и отрицательных зарядов. Так происходит, когда кристаллическая порода не имеет центра структурной симметрии, а потому это явление наблюдается во всех горных породах.

Эффект — хотя и в слабой форме — превосходно известен и на Земле. Сжатые слои иногда разгружаются, создавая в воздухе тлеющий разряд. Подобные световые картины теперь считаются стандартными предвестниками землетрясений. Однако Земля — прочная планета.

Приливы, рождаемые вечным гравитационным танцем обеих звезд Альфы и Беты, сминали каменную мантию Шивы. Периодически все три тела выстраивались по одной линии, вливая тем самым огромную энергию в тело этого мира. Эволюция поощряла жизненные формы, способные переносить электрические токи, раздиравшие кору планеты. Именно они, а не киловатты энергии лучей солнца на квадратный метр поверхности приводили в движение кожистые плитки.

Все эти объяснения обнаружились уже после случившегося и казались очевидными — задним умом. Источники пьезоэлектрической энергии рассеяны повсюду, ею легко пользоваться. Шипение электрических микрополей питало большие, покрытые кожей ступни плиток. В конце концов, и на Земле рыбы и угри используют электрические поля в качестве сенсоров и оружия.

Весьма высокоорганизованная экологическая система немедленно ощутила вторжение Бэдквора. Возможно, она восприняла его как энергетического паразита: эти похожие на земных насекомых-палоч-ников создания успел заметить сам Бэдквор сразу после посадки. Они питались, похищая заряд у многоугольников-плиток.

Случившееся стало понятно лишь благодаря последующему анализу. Взаимосвязанное сообщество, основанная на пьезоэффекте экологическая система избавилась от незваного гостя, в буквальном смысле слова перекормив его электрическим током.

Возможно, сам Бэдквор так и не понял, насколько странная участь постигла его, ибо несколько сотен ампер свели его мускулы, заморозили сердце и подарили последнее видение синапсам — выжженный в глазах след неземной радуги.

Лисса моргнула. Похожие на веретено деревья напоминали искусственные, однако же таковыми не являлись.

Рощицы по спирали огибали холмы, взлетали зигзагом на острые, как бритвы, хребты и ниспадали со склонов нагих каменистых холмов… Местность абсолютно неподходящая для любой разновидности деревьев, понятной земным биологам. Деревья, отметила она, росли независимо от потоков воды, облучения солнца или направления ветра.

Именно поэтому Лисса и отправилась вниз. Ее бригада, четверо человек, уже разослала остроглазых и прочных роботов вместе с квазиразумными процессорами. Легкие, терпеливые и выносливые посланцы открыли немногое. Пора приступить к более интерактивным занятиям на почве.

И притом лично. Жертва капитана Бэдквора не могла быть напрасной, и гибель его лишь укрепила в экипаже решимость.

Лисса ступила на поверхность в хорошо изолированных сапогах. Теперь люди уже поняли в общих чертах пьезоэлектрическую экологию, во всяком случае, они так считали. Осторожность не противоречит отваге.

Странные, веретенообразные деревья не были похожи ни на что земное. Корявые ветви копировали расположение фракталей и не имели листьев. Тем не менее посылавшиеся вниз автоматические аппараты собрали массу окаменелых свидетельств, гласящих, что щетинистая растительность возникла за несколько последних миллионолетий из деревьев более традиционного вида. Однако на страницах биологических анналов веретена объявились едва ли не внезапно, и Лисса предположила, что имеет дело с ускоренной эволюцией — то есть биологической технологией.

Она старательно прикладывала свои приборы к гладким черным стволам деревьев. С них прямо текло электричество.

На Земле естественная разница потенциалов между поверхностью и верхними слоями атмосферы составляет сотню вольт на каждый метр высоты. На родной планете голова женщины ростом в два метра находится под заметно большим напряжением, чем ее ноги, в особенности если эти ноги набрали избыток электронов, походив по толстому ковру.

На Шиве этот эффект проявлялся куда сильнее. Деревья, как поняла Лисса, поглощали разность потенциалов, создающуюся между скалистой поверхностью Шивы и заряженными слоями возле верхних пределов атмосферы.

«Деревья» являли собой часть еще одного найденного жизнью способа получать от планеты энергию, рожденную действием грубых сил гравитации, массами и моментами. Деревья ощутили присутствие Лис-сы весьма быстро. Они давно выработали средства защиты против похитителей, пытающихся ухватить оставшиеся без присмотра напряжение или ток.

Они отреагировали вместе — ибо роща оказалась истинно живой.

Шатаясь, Лисса возвращалась к посадочному аппарату, преследуемая изменчивыми электрическими потоками, посылаемыми то по земле, то по плотному воздуху, и выкрикивала свои заключения в микрофон.

Она уцелела буквально чудом.

Когда все случившееся было подытожено и пережито, сделалась наконец понятной основная идея. Экология Шивы целиком основывалась на электричестве. Вращение планеты, сильная магнитосфера, приливные напряжения системы Центавра, геологические сжатия и сотрясения давали куда больше энергии, чем способен предоставить один только солнечный свет.

Подобный угол рассмотрения разом задвинул всю биологию на второй план. Напротив, геологи, которые последнее время считали себя обойденными вниманием, нашли такой оборот событий привлекательным. Они начали читать курс лекций по сейсмологии Шивы и встретили общее одобрение.

Конечно, остаточные химические процессы все еще действовали наряду с куда более объемистым перечнем зарядов и потенциалов; их важно было знать, чтобы понимать древнюю биосферу, некогда существовавшую на планете.

Классическая, старомодная биология еще могла кое-что рассказать о здешних кустарниках, проволочных деревьях и лиственных растениях, о маленьких насекомоподобных десятиногих созданиях, о птицах-змеях и костистых, похожих на нож рыбах, носившихся в озерах.

Все эти виды были древними и неизменными. Нечто заключило их в подобие эволюционного янтаря. Облик этих существ не менялся многие сотни миллионов лет.

Однако исследование окаменелостей свидетельствовало о существовании в прошлом более развитых видов. В них усматривалось некоторое подобие млекопитающих; существовали даже большие создания с трубчатыми телами, отдаленно напоминающие рептилий.

Впрочем, миллионы лет назад все они вдруг исчезли. И не в результате какого-нибудь процесса — все кончилось разом, но без малейшего указания на причину: изменения в биосфере, болезнь или катастрофу.

Возникло подозрение, что их попросту истребили за полной ненадобностью.

Самые развитые существа — судя по наибольшей величине отношения объема мозга к объему тела — исчезли чуть позже прочих. Этот вид начинал в качестве хищника, невысокого и приземистого, в целом похожего на черепаху, только без панциря.

Впрочем, кожистое обличье роднило их с плитками-многоугольниками.

Очевидно, они охотились, не преследуя добычу классическим образом, а обманывая и загоняя ее в засаду охотничьей стаей. Позже они устраивали ловушки, подгоняли добычу к обрыву. Так подозревали социобиологи, имея на то минимум свидетельств.

Для этих более поздних созданий были характерны костные структуры, окружавшие крупный расчетливый мозг. Последующие формы являлись безусловно разумными и занимались непонятными манипуляциями над окружающей средой. Так и не создав городов и сельского хозяйства, они одомашнили много других видов.

А потом прочие существа исчезли из геологической летописи. Схема биосферы изменилась. На передний план выступили электрические растения, подобные веретенообразным деревьям, и виды, питающиеся пьезоэлектричеством.

После этого исчезли и доминирующие черепахоподобные хищники. Их истребили? На Шиве все виды существ, которые представлялись людям живыми, являлись на деле просто техниками и ремонтниками. Они всего-навсего исполняли свою роль в сложной экологической схеме. Жизненно важные, незаметные и достойные внимания не более чем митохондрии во внутреннем эпителии желудков экипажа «Искателя».

Люди только начинали изучать невероятно сложную электрическую экологию и едва приступали к самым азам. Если Шива действительно является одним организмом, какие же глубинные правила властвуют на нем?

Фокусируя внимание на традиционных элементах органической биосферы, люди упустили из виду главное.

И тогда лазер Круглого океана вновь разрядился. На сей раз звездолет оказался ближе к ударившему копьем в пространство пакету излучения, и люди записали его небольшую долю. За миллисекунду они узнали больше, чем за месяц.

В мозгу человека около 10 миллиардов нейронов, и каждый из них соединен примерно со 100 000 своих соседей. Срабатывающий нейрон передает один бит информации. Однако сигнал определен траекторией, и в лабиринте мозга их 1015. Этот поток информации протекает сквозь мозг последовательностью словно выстреленных из автомата электрических импульсов, проходящих через мириады синапсов. В средней книге содержится около миллиона бит, и одно человеческое существо несет в себе эквивалент миллиарда книг, прекрасно умещающийся в двухкилограммовом куске пронизанного электрическими проводами желе.

В человеческом мозгу одновременно срабатывают лишь от 1 до 10 процентов связей. Нейрон может разрядиться и зарядиться самое большее сотню раз в секунду. Таким образом человеческий мозг способен перерабатывать примерно 1015 бит информации.

Словом, чтобы считать человеческий мозг, потребуется 100 000 секунд или примерно день.

Хищники-черепахи, по всей видимости, обладали подобными же способностями. Действительно, существовали даже теоретические аргументы в пользу того, что мобильный вид разумных существ способен вместить не больше информации, чем это доступно людям. При всех своих ограничениях человеческий мозг обладает впечатляющими способностями по хранению данных, даже если многие не пользуются ими.

Круглый океан посылал дискретные пакеты информации такого же объема — 1015 бит, впрессованных в могучий миллисекундный импульс. Содержащиеся внутри него отдельные пакеты были разделены кодовыми полосами маркеров. Текст был представлен в численном виде, чему способствовал тот факт, что любое число может быть записано уникальным видом лишь в двоичной системе.

В один миллисекундный импульс лазера укладывалась полная тысяча эквивалентов мозга, целая кладовая. Однако что именно говорили волновые пакеты, осталось полностью непонятным.

Адресат был совершенно очевиден — звезда, расположенная в 347 световых годах от Альфы Центавра, — и никакой ошибки произойти не могло. Зная адрес, проще послать точно нацеленное послание, не расходуя энергию на низкокачественные радиочастоты с их узкими диапазонами.

Земля, конечно, никогда не принимала столь наполненных информацией сигналов, и не потому, что люди не пытались услышать — просто Шива игнорировал их.

После гибели Бэдквора и смертельной опасности, которой едва избежала Лисса, «Искатель» изучал поверхность планеты с помощью роботов. Машины путешествовали вдоль края просторной, покрытой плитками равнины, наблюдая за непрекращающимся шевелением на пьезоэлектрическом пиршестве возле покрытых коркой камней.

Спустя несколько дней люди заметили небольшую и совершенно неподвижную плитку, явным образом вытолкнутую из вечной сумятицы. Окоченевшая и обесцветившаяся, она жарилась под лучами двух солнц. Едва ли достигающая метра в поперечнике и тонкая, она казалась строительной деталью для ранчо в Аризоне.

Роботы унесли плитку. Никто не преследовал их. Мертвый многоугольник явно был отдан во власть химических процессов, готовых поглотить его тело.

Этот дар небес лишил биологов сна, и, позабыв обо всем, они в течение нескольких дней препарировали добычу. Покрытое жестким серо-зеленым панцирем существо обладало чрезвычайно сложной нервной системой — этого следовало ожидать. Однако почти четверть тела мертвого внеземлянина была отведена мозгу, разделявшемуся на компактные сегменты.

Плиткоподобные создания и в самом деле являлись частью экологического сообщества. Одни они потребляли куда большую долю электрического богатства планеты, чем вся неповоротливая, работающая на химическом приводе биосфера Земли.

Глубоко внутри существа находилась костная структура — точно такая же, как у черепахоподобного хищника. Некогда доминировавший, явно разумный вид не отправился к звездам, составив вместо этого основу причудливой экологии интеллекта.

После биологов к исследованию плитки приступили инженеры, обнаружившие еще и не такое!

Плоские существа впечатляли — хотя бы просто как артефакты своего мира. Их нервная система осуществляла целый ворох интерпретаций, оживленных сценариев, выразительных отрывков — явно предназначенных для отправки вовне и объединенных в прекрасно оформленные пакеты электрической информации, закодированной самым причудливым образом. Потому и необходимой была грубая шкура, максимизировавшая пьезосвязи, когда плитки терлись друг о друга. Еще они «разговаривали» между собой через почву: большие приплюснутые ступни передавали токи.

В головах экипажа забрезжило представление о том, что Шива представляет собой невообразимо огромный вычислительный комплекс, оперирующий информационными потоками, на много порядков превышающими всю сумму человеческих знаний. Шива высился над Землей, как человек над каким-нибудь жучком.

Первые сообщения, описывающие биосферу Шивы, достигли Земли четыре года спустя. И в культуре, более века определявшейся дуальной эволюцией общества и компьютеров, вдруг обнаружились тревожные параллели.

Некоторым сообществам, занимавшим развитые регионы Земли, уже казалось, что реальное время наделяет их эфемерными и бесцветными переживаниями. В конце концов, никто не в состоянии записать время в память, воспроизвести, насладиться, а потом вернуться к пережитому еще раз, пока оно не сделается истинной частью личности. Реальное время существовало только один миг, а потом исчезало.

И посему: некоторые люди предпочитали жить в мирах, полностью произвольных, усеченных, обрубленных, определявшихся технологиями, воспринимавшимися как призрачные ограничения в широком во всем прочем диапазоне.

«Расходуемые реальности», — фыркали некоторые, однако прелесть подобных жизней была очевидной.

Шива являл собой крайний вариант: целый мир, нашедший смысл жизни в компьютере.

Могли ли разумные обитатели Шивы истребить огромное количество своих собратьев? Неужели потом они вымерли сами? Зачем? А может быть, они бежали от чудовищных последствий собственных деяний?

Или же прежние хищники превратились в многогранные плитки?

Экипаж «Искателя» решил всей силой высадиться на поверхность Шивы и разгадать загадку. Послав сообщение на Землю, они начали спуск.

Голоса с Шивы умолкли почти сразу после высадки. К треску межзвездных помех более не примешивались осмысленные сигналы.

После нескольких лет тревожного ожидания Земля отправила вторую экспедицию к звездам. Она также сумела преодолеть космическую дорогу.

«Искатель» все еще обращался вокруг планеты — но без экипажа.

На сей раз люди были осторожны. Миновали годы, отданные усердным исследованиям, прежде чем начала вырисовываться истина.

— Джон/Одис/Лисса/Тагор/капитан —

— все собрались/застыли/слились —

— в составную псевдоличность —

— на центральной палубе своего старого звездолета —

— чтобы приветствовать вторую экспедицию.

Во всяком случае, так это выглядело.

Они поднялись с поверхности Шивы в корабле неземной конструкции. Изящное сетчатое изделие, похоже, скользило вверх на электромагнитных волнах.

Они вошли через главный шлюз, строго выполнив все полагающиеся процедуры.

Однако упорядоченная группа людей, перешедших из шлюза в корабль, мало напоминала экипаж «Искателя».

Они казались моложе. Гладкие вежливые лица смотрели на потрясенных участников второй экспедиции. Двигались они все вместе — шестигранным строем, сохраняя неизменным интервал в четыре сантиметра. Пятьдесят шесть пар глаз рассматривали новый земной корабль, с каждым моментом впитывая какую-то часть поля зрения и как бы запоминая ее для последующего воссоединения всей картины.

Всякое предложение произносилось по слову — последовательно несколькими из них. Эффект получался ошеломляющий: невозможно было понять, как они узнавали, что и когда говорить, ибо фразы не были заученными. Группа реагировала на вопросы пулеметными очередями сентенций, выстреливая слова, будто пули.

Предложения, рикошетируя, заметались по всей служившей для общих сборов палубе, где стояли все уцелевшие участники первой экспедиции — стройные люди в бесформенных серых костюмах. Фразы эти — если выделить их — оказывались вполне осмысленными, однако воспринимать их было сложно. Прошла не одна минута, прежде чем вторая экспедиция сумела понять, что эти замершие в шестигранном строю люди пытаются поприветствовать их и приглашают вступить в нечто, именуемое ими Комплектом Существ.

Когда предложение это прозвучало, лица тех, кто стоял в шестиугольном строю, начали приобретать выражение. Записи, сделанные во время этого разговора, демонстрируют смену мимики с фиксированным периодом 1,27 секунды. Каждое отдельное лицо изменялось в последовательности точно выверенных эмоций — гнева, симпатии, смеха, ярости, любопытства, потрясения, недоверия, восторга, — мгновенно сменявших друг друга.

Позже очевидец рассказывал, что гексагоналы (такое имя они получили) знали, что центром экспрессивности у людей является лицо, и потому обратились к какому-то языку, использующему мимику. Процесс являлся для них вполне естественным, и все же период в 1,27 секунды быстро внушил присутствовавшим чувство жгучего ужаса.

Высокоскоростные записи встречи показали еще больше. Частота 1,27 секунды скрывала обертон более высокого порядка, едва воспринимавшийся человеческим глазом, когда по лицам гексагоналов пробегали другие выражения. Мускульные судороги прокатывались под кожей, как приливные волны.

Именно эта периодичность была характерна для плиток-многоугольников. Подсознательные аспекты оказались быстрее тех, которые может воспринять активный оптический процессор, однако исследования показали, что аудитория, которой они были предназначены, сумела интерпретировать их.

Позже ученые пришли к выводу, что эта быстрая демонстрация как раз и стала причиной возникновения смятения в рядах второй экспедиции. Сами гексагоналы ничего не говорили во время всей процедуры.

Члены второго экипажа утверждали, что пережили тогда нечто жуткое, мерзкое, непереносимое. Общее мнение сошлось на том, что первая экспедиция подобным образом продемонстрировала свою новую сущность. И такие высказывания часто сопровождались спазматической гримасой.

Видеозаписи не производят подобного впечатления на аналогичную аудиторию: они сделались классическим примером точного — во времени и пространстве — восприятия смысла события. Тем не менее они выводят из душевного равновесия, и потому доступ к ним ограничен. Кое у кого на Земле после их просмотра случались нервные срывы.

Члены второй экспедиции единодушно сошлись на таком выводе. Очевидным образом экипаж «Искателя» вступил в компьютерный лабиринт Шивы. Чем или как их соблазнили на это, осталось неясным; прилетевшие на втором звездолете боялись даже интересоваться.

Словом, это единственное, короткое соприкосновение с Джо-ном/Одис/Лиссой/Тагором/капитаном… убедило прибывших к Шиве в том, что спускаться в ее компьютерный лабиринт не следует.

Враждебность, излучаемая вторым экипажем, вскоре заставила гексагоналов отступить на свой корабль и отчалить. Они просто повернулись и направились прочь, выдерживая свой четырехсантиметровый интервал. Мерцание с интервалом в 1,27 секунды прекратилось, и лица их вновь сделались вежливыми, внимательными и замкнутыми.

Шествие это было строгим, дисгармоничным… и тем не менее приглашающим.

Степень их неудачи явилась мерой бездны, разделившей обе экспедиции. Гексагоналы стали теперь сразу чем-то большим и меньшим, чем люди.

Гексагоналы оставили за собой след, поведавший многое, но в ретроспективе. За отвращением второй экспедиции пряталось откровение: галактику освоили интеллекты формальные и отстраненные, в своем развитии оставившие органическую фазу далеко позади. Подобный разум возникал различными путями — из ранних органических обществ или из наследовавших им машинных цивилизаций, выросших на пепле погибших живых культур. Итак, свет звезд отливал металлическим блеском.

Обескураживало уже представление об умах, непонятных и странных, обитающих в телах, лишенных жил и кожи. Что же касается необъяснимого отвращения к проявлению Джона/Одис/Лиссы/Тагора/капитана… — то можно заметить следующее.

Живший в XIX веке поэт и философ Гете сказал однажды, что если достаточно долго глядеть в бездну, она, в конце концов, ответит тебе взглядом. Мысль оказалась точной. Хватило и одного взгляда — спокойного и почти что небрежного. Вторая экспедиция запаниковала: незачем заглядывать в бездонную яму.

Люди поняли окончательное следствие эволюции Шивы. Опускаться в миры, полные столь ужасной и глубинной экзотики, можно лишь дорого откупившись — самим телом. Тем не менее все эти столь разные личности присоединились к синтонии Шивы — электрической гармонии, танцу под неслыханную музыку. Совратили их или изнасиловали, навсегда останется неизвестным.

Впрочем, вторая экспедиция научилась извлекать передачи отдельных плиток из потока необработанных данных.

И второй экипаж уловил в них отвратительное величие. Оставаясь органическими в своей основе, привязанные к вечному колесу рождений и смерти, плитки прежде были хозяевами своего мира, и власть их простиралась до всех ведомых пределов.

Теперь они стали терпеливыми, услужливыми трутнями в улье, устройства которого не понимали. Тем не менее — тут человеческая терминология, конечно же, непригодна — подобное превращение было им приятно.

Где же помещалось их сознание? Частично в каждом существе или о нем можно было говорить, только как о какой-то накопленной сумме? Ясного способа проверить обе идеи так и не нашлось.

Существа-плитки представляли собой надежные, терпеливые машины, способные наилучшим образом производить первые стадии грандиозных расчетов. Некоторые биологи сопоставляли их с насекомыми, однако так и не сумели предложить эволюционного механизма, побудившего целый вид заняться вычислениями. Аналогия с насекомыми отмерла, не сумев объяснить реакцию многоугольников на стимулы — даже причину собственного существования плиток.

Или же их бесконечное шевеление служило не только потребностям расчетов? Многоугольники не рассказывали об этом. Они никогда не отвечали людям.

Колоссальный атмосферный лазер с Круглым океаном вспыхивал регулярно — как только вращение планеты и ее орбитальное движение позволяли прицелиться в окрестности новой звезды-партнера. Импульсы уносили интеллект-пакеты, полные немыслимых данных, собранных чуждым разумом.

Второй экипаж изучал, передавал отчеты. И сперва неторопливо, но потом со все большей силой людей охватывал ужас.

Исследователи не могли промерить глубины Шивы и постоянно теряли членов экипажа. Учитывая воистину неизмеримую экзотику окружения, гибель приходила к людям самыми разнообразными способами.

В конце концов, они ограничились дистанционными исследованиями Шивы.

Впрочем, невзирая на все старания, их труды рано или поздно наталкивались на барьер. Теории рождались и умирали — бесплодно. И, наконец, люди бежали.

Одно дело вещать о постижении нового, о знакомстве с загадочным и неизвестным. И другое — ощущать себя насекомым, ползущим по страницам энциклопедии, понимая лишь, что под тобой находится нечто внушительное и недоступное для восприятия: не более чем какая-нибудь зияющая пустота.

Таким был первый контакт человечества с истинной природой галактики. И он не мог остаться единственным. Однако чувство предельного и полного ничтожества не оставляло вид homo все последовавшие странные тысячелетия.

ПРОЩАЛЬНЫЙ ДAP МАСТЕРОВ

После известных событий августа 1998 года издатели были вынуждены сделать ставку на выпуск книг тех авторов, чьи имена не нуждались в дополнительной рекламе. Особенно это коснулось переводов. Переиздания классических романов А. Азимова, А. Кларка, Г. Каттнера, Г. Гаррисона, Р. Шекли, Р. Хайнлайна и других составили подавляющую часть выходящей книжной продукции. И такое положение вещей можно было считать благом, поскольку оставшуюся часть переводной литературы составили либо зубодробительные космические боевики, либо бесконечные фэнтезийные квесты.

Однако к концу прошлого года на российском рынке фантастики появилось несколько изданий, достойных внимания серьезного читателя. При этом необходимо отметить, что принадлежат все эти книги к различным направлениям жанра, от фэнтези до «твердой» НФ, и выпущены, что особенно отрадно, не каким-то одним меценатом, а давно и плотно работающими в фантастике издательствами: ACT, «Мир», «Терра», ЭКСМО. Самый последний из таких подарков — появившийся на свет в издательстве ЭКСМО роман легендарных Альфреда Бестера и Роджера Желязны «Психолавка».

Роман представляет собой уникальный проект. Это не плод прямого соавторства двух великих писателей, А. Бестер и Р. Желязны принадлежат к различным поколениям. Второй был, скорее, одним из литературных учеников Бестера. Так случилось, что после смерти А. Бестера в 1987 году его правонаследники обратились к Р. Желязны с просьбой дописать незаконченный роман, и творец «Янтарных хроник» бесстрашно принялся за дело. Работал он над рукописью долго, вносил множество исправлений, вновь возвращался к первоначальному варианту. В результате окончательный вид текст «Психолавки» приобрел незадолго до смерти Р. Желязны и был опубликован лишь в 1998 году. В предисловии к английскому изданию Гpeг Бир пишет: «Психолавка» — посмертный дуэт мастеров научной фантастики, подобный смелой джазовой импровизации; удивительный поток фантазии и тонкая игра полутонов, доносящихся до читателя сквозь десятилетия… Бестер задал темп и тему, Желязны с легкостью подхватил и блистательно развил их…»

Журналисту богемного издания «Ригодон» Альфреду Ну-ару дают задание отправиться в Рим и написать репортаж о некоем Меняле Душ, обитающем в загадочном месте под названием «Виосо Nero». И что вы думаете? «Виосо Nero» действительно оказывается астрологической черной дырой, а Меняла Душ (Адам Мазер), его «няня» Глория Медуза и сам Альф Нуар — пришельцами из далекого будущего. Дело в том, что наша Вселенная должна погибнуть, и всю накопленную цивилизациями информацию необходимо перенести в параллельную вселенную с помощью Бесконечно Адаптабельного Существа, которого Мазер создает в своем доме путем синтеза редких и удивительных свойств самых различных обитателей нашего космоса. Однако для достижения своей цели Адам Мазер, представитель высокоразвитой кошачьей цивилизации, похитил источник силы угасающего человечества — сингулярность, и потому по следу удачливого авантюриста уже несколько столетий неотвратимо следует лучший Охотник (угадайте с трех раз, кто им является). А в результате, все это оказывается лишь фоном для потрясающего романа Альфа и Глории, которая, кстати, представляет цивилизацию змей, а также Адама и его давней подруги Пранди.

Для того, чтобы погрузиться в атмосферу романа и получить от него полное удовольствие, читатель должен обладать знаниями в области искусства, музыки, истории, философии, теологии, космологии, мифологии, психоанализа, математики. По тексту разбросаны цитаты из Л. Кэрролла, У. Шекспира, С. Кольриджа, Э. Паунда. В качестве персонажей представлены Эдгар По, Людвиг ван Бетховен, Бертран Рассел, Люси Борджиа…

Такой фантастики сейчас не пишут. Цепочку Бестер — Дик — Желязны некому замкнуть. Уильям Гибсон? Может быть. Грег Иган? Менее вероятно. Возможно, Вернор Виндж или Джордж Мартин? Или, действительно, «распалась связь времен»? А может, просто грань веков представляет собой некое «нестыкованное время»[16], — время, нестыкующееся с настоящей литературой и сделавшее «увы, чересчур правильным, слащавым, слезливым и претенциозным» любимый нами жанр.

Рецензии

ВИШНЕВЫЙ САД ФАНТАСТИКИ

В середине восьмидесятых на небосклоне американской фантастической живописи возникла новая звезда.

Все чаще и чаще в номинациях различных премий за лучшие художественные работы стала появляться фамилия Дэвида Черри.

К концу века Черри завоевал уже почти все награды, которые может получить художник-иллюстратор, работающий в жанрах научной фантастики и фэнтези. Однако есть в его жизни еще одна неосуществленная мечта — он уже восемь раз номинировался на премию «Хьюго», однако заветный приз никак не попадет ему в руки…

Дэвид А. Черри родился в 1949 году в обычной американской семье. Точнее, не совсем обычной: его старшая сестра Кэролин была влюблена в фантастику. К тому же, когда Дэвиду исполнилось шесть, тринадцатилетняя Кэролин решила научить его рисовать. Как показало будущее, эта затея оказалась весьма полезной для обоих. Потому что знаменитая писательница Кэролин Черри получила на долгое время персонального художника-оформителя обложек своих книг.

В старших классах Дэвид увлекся античной историей, начал изучать латынь, но не забывал совершенствоваться в технике рисунка. Многие искусствоведы позже назовут его одним из самых талантливых самоучек в истории американской живописи.

В 1972 году он с блестящими результатами заканчивает колледж Искусств и Наук при Оклахомском университете. Он изучал греческий язык, греческую и римскую историю, классическое искусство и археологию и получил степень бакалавра гуманитарных наук. Надо сказать, что увлечение классицизмом, сыграло свою роль в становлении Дэвида как художника. Практически все, что он рисовал в то время, имело мало отношения к фантастике, это были работы на исторические темы. По утверждению Дэвида Черри, наибольшее влияние на него оказали картины Леонардо да Винчи, Лоуренса Альма-Тадема и Жан-Леона Жерома. Скорее всего, именно увлечение античностью позволило в дальнейшем легко перейти к картинам в жанре фэнтези, а затем и к НФ.

Одного образования Дэвиду оказалось мало, и в 1 975 году он заканчивает Юридический колледж при том же Оклахомском университете. Работа юристом позволяет зарабатывать на жизнь, а рисование по-прежнему остается хобби. В 1976 году в семье Черри происходит важное событие — у Кэролин выходит первая книга «Врата Иврела» и она получает Премию имени Джона Кэмпбела как самый многообещающий автор. Кэролин становится частым и желанным гостем на всевозможных конвентах, посвященных фантастике, и часто берет с собой брата. На одной из таких конвенций Дэвид познакомился с Майклом Уэланом, чьи работы поразили его. Впоследствии Дэвид Черри, рассказывая о художниках, оказавших наибольшее влияние на его творчество, неоднократно будет упоминать Уэлана в одном ряду с Леонардо.

Видимо, тогда же, в конце семидесятых, у Кэролин и родилась мысль попробовать Дэвида в качестве иллюстратора своих книг. Писательнице очень понравилась идея самостоятельно контролировать процесс оформления собственной книги. Договорившись с издателем, она заказывает брату обложку и шесть внутренних цветных иллюстраций для нового романа. Дэвид никак не мог поверить, что издатель Дональд Грант согласится с его участием в проекте, особенно после того как художник заявил, что намерен рисовать в редко применяемом для оформления книг стиле с использованием комбинации из шариковой ручки и акварельных красок. Однако Грант, к немалому удивлению Дэвида, согласился, и книга вышла. Безусловно, тот факт, что почти каждый рисунок создавался при непосредственных консультациях сестры, тоже неплохой художницы, сыграл свою роль. Дэвид быстро начал понимать специфику иллюстрирования фантастики. Книга вышла в 1980 году, и обложка, изображающая женщину в доспехах, с поднятым мечом и несущихся на зрителя двух белых коней, стала первой опубликованной работой Дэвида Черри.

Однако впервые поучаствовать в выставке ему довелось чуть раньше, хотя и в том же 1980 году. Дело происходило в Канзас-сити. Дэвид сильно нервничал, и чтобы успокоить его, Нэнси Эсайр, друг семьи Черри, стала расхваливать его работы и сообщила по секрету, что сама пишет фэнтези. «Ну тогда я сделаю обложку к твоей первой книге!» — заявил в ответ приободренный Дэвид. Тот разговор вроде бы забылся, но когда у Нэнси в 1986-м готовилась первая книга «Сумеречные королевства», Дэвид, к тому времени уже признанный мастер, взялся за ее оформление, что немало способствовало успеху издания среди любителей фэнтези.

Первая крупная публикация — вещь немаловажная, как в литературе, так и в живописи. Художника, хоть раз выступившего иллюстратором романа известного автора, сразу замечают издатели. У Дэвида появились заказы, за ними пришла и популярность. В первой половине 80-х Дэвид Черри становится одним из лидеров американской фантастической иллюстрации. Неоднократно номинируется на премии, имеет персональные выставки. С ним хотят сотрудничать самые известные авторы и издатели. Однако сестра по-прежнему остается вне конкуренции. Он иллюстрирует почти все произведения Кэролин Черри, выходящие в США. Так как сестра пишет в разных жанрах, начиная с фэнтези и кончая «твердой» НФ, Дэвид становится все более изощренным художником, великолепно умеющим изображать как звездные скопления и космические корабли, так и разнообразных мифических персонажей (не забывая регулярно вставлять в иллюстрации портреты своей сестры). Почти все писатели, с которыми он работал, отмечают, что Дэвид Черри один из немногих художников, способных максимально понять авторский замысел. Он непрерывно совершенствовал технику, используя почти все приемы: от карандаша до масла и акрила. Однако с письмом маслом возникают проблемы — аллергия. Поэтому все больше приходится прибегать к акрилу.

В 1988 году Дэвида выбирают президентом ASFA — Ассоциации художников-фантастов. Тут уже пригодился опыт юриста. Успешно преодолев множество проблем, возникших к тому времени у Ассоциации, Дэвид Черри в 1990-м уходит с этого поста, сославшись на занятость. Действительно, ведь уже прилично зарабатывая своими художественными работами, он не бросает профессию юриста. Оба вида деятельности отнимают все свободное время — Дэвид трудится семь дней в неделю по шестнадцать часов. Работает в основном ночью, когда не отвлекают дети и телефон.

Стремление «попробовать все» не дает Дэвиду покоя. Он берется за новые и новые проекты. Работает над обложками для ролевых игр, создает игральные карты на тему толкиновского Средиземья и даже публикует фантастические рассказы. Видимо, не дает покоя мысль, что сестра умеет не только писать, но и неплохо рисует.

В 90-х годах Черри одним из первых среди художников обращается к возможностям компьютера. Для него это спасение: можно писать «маслом» и нет никакой аллергии. Продолжая доказывать свою многогранность, он разрабатывает персонажей для известной компьютерной фэнтези-игры «Разрушенный Свет».

Сейчас Дэвид по-прежнему живет в Оклахоме, рисует и занимается адвокатской практикой, иногда выезжая в различные крупные университеты с циклами слайд-лекций о технике рисунка и живописи. А любители фантастики до сих пор наслаждаются его знаменитыми работами к романам сестры, к «Звездному приливу» Дэвида Брина, к Асприновскому циклу о Мире воров, к томам Жюля Верна…

И ждут новых неожиданных проявлений многочисленных талантов Дэвида Черри.

БАНК ИДЕЙ

Сергей Лукьяненко
САМЫЙ ЛУЧШИЙ ДЕНЬ

Воспоминания о XXI веке известного московского писателя немного выламываются из общего ряда публикаций в этой рубрике. Вполне вероятно, что мир в этом столетии был именно таким. Утешает одно: летописец оставил за человеком право выбора.

Проснувшись, я сразу вспомнил — какой сегодня день.

Особенный.

Замечательный.

Решающий.

Мне исполняется двадцать лет, и значит, сегодня все изменится.

Скинув теплое одеяло, я подошел к окну. Утрамбованный земляной пол приятно холодил босые ноги. В этой хижине, как и все мужчины племени, я провел последнюю ночь перед двадцатилетием.

Только-только рассвело, женщины возвращались с колодца, весело перекликаясь и делясь впечатлениями о прошедшей ночи. Девушки скромно шли сзади, потупив глаза. С замиранием сердца я выискивал среди них ту, которая вскоре станет моей женой.

Скрипнула дверь.

Я обернулся, надеясь, что ничем не выдал своих мыслей, и поклонился шаману.

— Настало утро твоего испытания, — сухо сказал шаман. — Ты готов или хочешь провести еще один год среди детей, не носящих копья?

— Нет, мудрый, — ответил я, как положено. — Я чувствую в себе силы и смогу поднять копье.

— Иди, — сказал шаман, освобождая дорогу.

Перед хижиной меня ждал вождь, по ритуалу — с тремя копьями в руках. Я поклонился вождю, взял у него копья. Одно сразу сломал — оно было специально подпилено, у другого вырвал плохо закрепленный наконечник, а третье поцеловал и поблагодарил вождя за заботу.

— Возвращайся, — сказал вождь. Лицо его было суровым, но я-то знал, что и он, и шаман желают мне удачи. — У тебя есть время до захода солнца.

И я побежал — вначале по улице деревни, осыпаемый насмешками и пожеланиями неудач от всех мужчин, а от женщин — иногда и камешками. Если бы меня в деревне не любили, то кто-нибудь пожелал бы беды от души или кинул камнем посильнее, чтобы подбить мне глаз или повредить ногу.

Но только одна старая женщина кинула камень, стараясь попасть. Она во всех так кидает, поэтому я был готов и увернулся.

Обежав всю деревню и показав соплеменникам, что не боюсь их гнева и чист душой, я направился в лес.

В лесу все волнение вылетело у меня из головы. Я сразу нашел хорошие следы, но все-таки они оказались староваты, и идти по ним было рискованно. Тогда я направился к маленькому водопою, о котором не знал никто в деревне. Забрался на дерево у того места, где ручей разливался, огибая большой камень, и стал ждать.

Солнце успело пройти половину небесного круга, когда наконец-то появились кабаны. Две большие самки, матерый кабан и множество подсвинков. Лучшего и пожелать нельзя.

Когда свиньи подошли к ручью и принялись пить, я перехватил копье поудобнее и прыгнул вниз.

Главное — сразу завалить кабана. Не каждый в племени рискнет выйти на зверя в одиночку — шкура у кабана такая, что не пробить, а клыки пострашнее медвежьих. Но я верил в свои силы и рискнул.

Мое копье вошло кабану прямо в глаз и достало до мозга.

Свиньи с хрюканьем разбежались, а кабан еще долго носился у ручья, ослабевая, но пытаясь достать меня. Потом свалился и он. Я кинул в него пару камней, потом подошел, вытащил обломанное копье и на всякий случай вонзил во второй глаз. Потом обрезал кабану уши, скрыл тушу ветками, как сумел, и побежал в деревню. Солнце уже садилось.

Меня ждали. Снова все стали кричать, осыпая меня насмешками. Женщины говорили, что я не сумею добыть даже кролика, а мужчины, что я просто уснул, да еще и потерял копье. Но у всех в глазах было любопытство.

А я подошел к вождю и отдал ему кабаньи уши.

Вначале вождь обругал меня за то, что я сломал копье, а потом потряс ушами и сказал, что в племени появился настоящий охотник. В одиночку добывший кабана!

И все стали кричать, что я настоящий мужчина и достоин любой девушки в племени. А шаман раскаленным прутом выжег мне на плече знак охотника.

— Далеко лежит кабан? — спросил вождь, когда все немного успокоились.

— Да, вождь, — признался я.

— Это плохо, — поморщился вождь. — За ночь мясо растащат. Я думаю, духи предков не обидятся на нас, если мы не понесем кабана на плечах, как положено мужчинам?

Шаман послушал духов и кивнул.

— Духи хотят своей доли мяса.

Они говорят: заводите машину.

Вождь кинул мне ключ — ведь я теперь настоящий охотник. Я бросился в большую хижину, завел вездеход и вывел на улицу. Статическим полем сразу размело весь мусор с улицы, кто-то стал ругаться, что ему запорошило глаза пылью, но многие смеялись. Со мной сели еще трое охотников, и мы понеслись над лесом, поднявшись выше самых больших деревьев.

Когда мы привезли кабана, в деревне уже пылали костры, женщины толкли и варили маис, потрошили кур — потому что на все племя даже большого кабана не хватит. И начался праздник, после которого я смогу взять за руку любую девушку и трижды сказать ей: «Пойдем в мой дом!» И ни одна не станет убегать от такого охотника, как я!

Сидел я на самом почетном месте, между вождем и шаманом. Плечо слегка болело, и шаман незаметно дал мне таблетку от боли.

Вождь сказал:

— Теперь, когда ты стал мужчиной, ты можешь ходить в мужской дом и смотреть по телевизору мужские передачи. О том, как небесные следопыты ходят по звездам и воюют с чудищами, про тот мир, который находится в компьютере и называется «виртуальным», про города под водой и города на Луне, про рыб-дельфинов, которые умеют разговаривать, и про другие чудеса.

Шаман добавил:

— И если ты захочешь, то можешь пойти в каменный город, там тебя уложат на кровать на ножках, воткнут в голову провод, ты уснешь и через неделю научишься всему. Как водить звездные вездеходы и строить подводные города.

— Мы обязаны тебе это сказать, — пояснил вождь. — Вождь над вождями велел, чтобы каждое племя говорило это своим детям. И мы говорим.

— Если уйдешь, мы не будем ругать тебя и плевать вслед, — пробормотал шаман.

Я понял, что это правда, но это еще и последнее испытание для мужчины. И ответил:

— Разве охотиться на звездных чудовищ интереснее, чем охотиться на кабанов и медведей? Разве мои предки живут в компьютере? Разве летать интереснее, чем красться через лес? Я не пойду в каменный город, где живут тысячи племен.

Вождь с шаманом одобрительно переглянулись.

— Посмотри на мою дочь, — сказал вождь. — У нее красивое лицо, широкие бедра и крепкие руки. Если ты захочешь взять ее себе, я подарю тебе две кастрюли и теплое одеяло с новой батарейкой.

И я понял, что счастлив. Как счастливы были все мои предки — сто лет назад, тысячу лет назад и десять тысяч лет назад.

Курсор

Роман по переписке

закончили всемирно знаменитый Артур Кларк и Стивен Бакстер. Свое творение — «Свет иных дней» — они создали в режиме обмена посланиями по электронной почте. Бакстер заявил, что такой вид работы значительно продуктивнее, чем личный контакт. Еще бы, он сэкономил на билетах до Шри-Ланки. В романе описан новый способ заглянуть в прошлое. Судя по анонсу, произведение чем-то подозрительно напоминает «Свет былого» Боба Шоу.

Муркок на виртуальных просторах!

Одна из российских фирм — разработчиков компьютерных игр — в будущем году выбросит на рынок новую приключенческую RPG-игру по мотивам романа Майкла Муркока «Stormbringer: Elric of Melnibone». Это первый роман из саги о Вечном Воителе Элрике из Мелнибоне и его зловещем мече — даре злого божества.

Минисериал по Брэдли

снимает «Warner Вг.» совместно с сетью телеканалов TNT. В основу четырехчасового сериала лег известный роман недавно скончавшейся Мэрион Зиммер Брэдли «Туманы Авалона». Это история короля Артура и его рыцарей, рассказанная с точки зрения женских персонажей преданий — знаменитой феи Морганы и не менее знаменитой леди Вивианы. Моргану будет играть знакомая по телесериалу «Скорая помощь» актриса Джулиана Маргулис, а Вивиану — Анжелика Хьюстон.

Писатели работают

Кир Булычев одарит любителей фантастики заключительной частью трилогии «Театр теней», а также новыми приключениями Алисы. Скоро будет готова еще одна книга из «Реки Хронос». Владимир Васильев из Николаева пишет «Волчью натуру-2». Эдуард Геворкян обещает в этом году завершить работу над «Временами самозванцев». Летом выходит новый фантастический боевик москвича Олега Дивова.

«Emeritus»

— так называется американская премия, вручаемая фантастам, прекратившим активную творческую деятельность. В этом году она будет вручена Дэниэлу Кизу, известному легендарными «Цветами для Элджернона». Церемония вручения состоится 20 мая в Нью-Йорке, во время награждения премиями «Небьюла».

Возрождает радиофантастику

американский писатель-фантаст Харлан Эллисон. Он занят созданием радиопьес по самым знаменитым фантастическим рассказам XX века. 26 одночасовых постановок, осуществленных при участии актеров ведущих голливудских театров, познакомят широкую аудиторию с рассказами Азимова, Уэллса, Фредерика Брауна, Желязны, Хайнлайна, Ле Гуин, Ван Вогта и многих других классиков, включая произведения и самого Эллисона. Стоит отметить, что и в России не отстают от американцев — в течение нескольких вечеров слушатели радиостанции «Эхо Москвы» получали через эфир «Трудно быть богом» братьев Стругацких.

Наши поздравления

Исполнилось 85 лет одному из самых интересных писателей и поэтов XX века Вадиму Сергеевичу Шефнеру, участнику Великой Отечественной войны. Первые публикации Шефнера появились уже в 1933 году, а первое НФ-произведение, «Скромный гений» (1963), сразу же выдвинуло Вадима Сергеевича в ряды лидеров отечественной фантастики. Следующие повести и романы — «Счастливый неудачник» (1963), «Запоздалый стрелок» (1968), «Дворец на троих» (1969), «Лачуга должника» (1982) — стали событием для истинных ценителей фантастики. В прошлом году на Конгрессе российских фантастов Шефнеру была вручена литературная премия «Паладин фантастики».

Исполнилось 50 лет члену Творческого совета журнала «Если» Евгению Юрьевичу Лукину, известному волгоградскому писателю, одному из самых талантливых представителей так называемой «Четвертой волны». Вместе с супругой, Любовью Лукиной, он создал ряд блестящих произведений. Первая НФ-публикация — повесть «Каникулы и фотограф» (1981). Сборник «Когда отступают ангелы» (1990) и другие повести и рассказы показали, что авторы предпочитают работать в остросатирической, гротескной манере. В последние годы, после кончины Л. Лукиной, Евгений Юрьевич пишет один. Его книги «Катали мы ваше Солнце», «Гений кувалды», «Зона справедливости» свидетельствуют о мастерстве автора. Лукин — лауреат многочисленных литературных премий, в том числе и приза читательских симпатий журнала «Если» — «Сигма-Ф».

PERSONALIA

(См. биобиблиографическую справку в № 7, 1993 г.)

«Мир полон глубокомысленных высказываний, львиная доля которых, однако, при ближайшем рассмотрении оказывается неверной. Одна из таких расхожих «мудростей» следующая: научную фантастику, мол, должны писать ученые — или те, кто хотя бы хорошо осведомлен о состоянии современной науки и глубоко в ней разбирается. Однако в действительности дело обстоит не так: лучшую научную фантастику в XX веке писали мужчины и женщины, чьи познания в науках не превосходили уровня просто хорошо образованного человека. Широко распространена и не менее мудрая мысль, прямо противоположная первой: что научную фантастику как раз ни в коем случае не должны писать ученые — поскольку, мол, они умеют многое, но только не внятно и интересно рассказывать истории. Но как же в таком случае быть с Грегори Бенфордом?»

Джон Клют. «Иллюстрированная энциклопедия научной фантастики».

(См. биобиблиографическую справку в № 8, 1995 г.)

В интервью журналу Locus (1991) писатель, только что получивший высшие премии за рассказ «Медведи открывают огонь», признавался: «Я поздно стартовал. В сущности, я и сегодня остаюсь тем же самым хиппи эпохи 60-х, хотя в следующем году мне стукнет 50. Еще в колледже я страстно хотел стать писателем, но так и не набрался смелости попробовать. В течение десятка лет мне было не до литературы, хватало иных занятий. Я активно участвовал в демонстрациях протеста против всего, что вызывало мое активное неприятие. Помогал пуэрториканским и «черным» радикалам — даже тюремный срок схлопотал. За что? За отказ стучать… А сегодня в Америке почти нет политических репрессий, потому что почти нет недовольных. Американцы сегодня в массе своей сыты, счастливы и глупы».

Молодой австралийский писатель Саймон Браун родился в 1956 году. Дебютировал в научной фантастике рассказом «Сад» (1982). На сегодняшний день Браун является автором двух романов, «Знак Тетиса» и «Приватизатор» (оба — 1995), и более двух десятков опубликованных рассказов, лучшие из которых составили сборник «Каннибалы ясного света» (1998). В последнее время часто пишет в соавторстве с соотечественником Шоном Уильямсом (см. ниже), активно осваивая новые литературные темы.

(См. биобиблиографические сведения в статье об авторе в этом номере)

«Ни один читатель, не отдающий себе отчет в том, что окружающий его мир смертельно опасен и серьезен, не смог бы дочитать до конца даже самый ранний и легкий роман Пат Кадиган — «Мыслеплейеры». Потому что автор как раз и описывает этот окружающий мир! Кадиган часто — даже чересчур — называют первой женщиной, написавшей настоящий киберпанковый роман. Хотя в этой характеристике и есть доля истины, на самом деле творчество писательницы гораздо шире любого ярлыка. Мир Кадиган — это мир урбанистический, сложный, запутанный, душный, оплетенный компьютерными сетями, грязный и опасный. Но такова и реальность девяностых. Кадиган пишет романы, а не ярлыки».

Джон Клют. «Иллюстрированная энциклопедия научной фантастики».

О молодом американском писателе-фантасте Дэвиде Марусеке известно немного, что легко объясняется его местопребыванием: автор, по его собственным словам, «живет с дочерью и собакой буквально на краю света — в хижине на Аляске, недалеко от города Фэрбенкса». Зарабатывает тем, что выполняет чертежи, а также преподает черчение в местном университете. Среди его хобби — бальные танцы и рыбная ловля. Несмотря на патриархальный быт, автор посвятил свое перо новейшим технологиям в киберпанковском стиле. Дебютировал Марусек рассказом «Земля пошла на поправку» (1993) и с тех пор опубликовал семь рассказов (большинство — в журнале Asimov’s SF). Один из рассказов, «Мы были без ума от радости» (1995), номинировался на премии «Хьюго», «Небьюла» и Премию имени Теодора Старджона.

(См. биобиблиографическую справку в № 5, 1998 г.)

«Уильям Браунинг Спенсер дебютировал в жанре фэнтези романом «Может быть, я позвоню Анне» (1990). Сюжеты двух его последующих романов, «Резюме с монстрами» (1995) и «Зед Уоллоп» (1995), построены на известном приеме — воображаемых книгах. Первый роман относится, скорее, к литературе о сверхъестественном: в центре повествования находится книга «Презренный поиск», написанная главным героем и реанимирующая лавкрафтовские «мифы Ктулу»; только в преддверии финала герой возвращается к реальной жизни, подавив внутренних демонов и обретя любовь. А второй, лишь слегка замаскированный под «научно-фантастический роман о наркотиках, открывающих новую реальность», по сути — чистая фэнтези… И снова сюжет закручен вокруг неких воображаемых магических текстов, вторгающихся в реальную жизнь».

Джон Клют. «Энциклопедия фэнтези».

(См. биобиблиографическую справку в № 6, 1996 г.)

Один из непререкаемых гуру киберпанка и «сетевой субкультуры», Брюс Стерлинг в своих многочисленных интервью постоянно подчеркивает, что он — тоже «родом из детства». Сиречь — американской science fiction. В одном из интервью журналу Locus, данном еще в конце 80-х, Стерлинг назвал себя «НФ-парнем»: «У меня нет намерения немного поэксплуатировать эту жилу, выбрать из нее все под завязку, а затем переключиться на что-то другое — например, написать какую-нибудь убогую историю о том, как папаша путался с собственной дочкой, и получить за это премию Пулитцера. Я бы писал фантастику даже «за спасибо», задаром… Мои мысли — это научная фантастика, моя вера — это научная фантастика, мои сны и мечты — это тоже научная фантастика!»

Австралийский писатель Шон Уильямс родился в 1966 году и в 25-летнем возрасте дебютировал в научной фантастике рассказом «Падение легких тел» (1991). С тех пор он успел опубликовать пять романов — «Кость не задело» (1995) и «Усталость металла» (1996) (за журнальную версию первого романа и за второй Уильямс был награжден австралийской премией научной фантастики Aurealis), «Возрожденный» (1998), а также два, написанные в соавторстве с Шейной Дикс, — «Неизвестный солдат» (1995) и «Блудное солнце» (1999). Уильямс является автором более двух десятков опубликованных рассказов, лучшие из которых составили сборники «Вход в бесконечность» (1995) и «Новые научно-фантастические приключения» (1999). Ряд последних рассказов Уильямс написал в соавторстве с Саймоном Брауном.