«Если», 2010 № 12

ЖДЁМ ПЕРЕМЕН!

Спокойно, читатель! Ни редакция, ни автор нынешнего опроса не собираются в миллионный раз пугать напавшим на самую читающую страну кризисом жанра. В самом деле, сколько можно! Не лучше ли попытаться разобраться: почему в отличие от англоязычной литературы, где «твердая» НФ востребована и популярна, у нас она практически сошла на нет? В этом вместе с участниками традиционного интернет-опроса и пытается разобраться наш постоянный автор, московский критик Сергей Шикарев.

Ответы распределились следующим образом:

Западный человек более рационален, в то время как «загадочная русская душа» всегда тяготела к мистике, иррациональному — 5 %;

Советская установка «НФ должна звать молодежь во втузы» надолго отбила у писателей охоту заниматься научной фантастикой — 6 %;

На Западе просто порядком «объелись» фэнтези и прочей мистикой -8%;

Там фантастику пишут физики и астрономы, а у нас — психиатры и историки — 22 %;

На количество и качество НФ-произведений на Западе влияет обилие научно-популярной литературы, у нас почти отсутствующей — 28 %;

Наших читателей научная фантастика интересует куда меньше историй о сталкерах и «попаданцах» — 31 %.

Всего в голосовании приняли участие 405 респондентов.

Неравнодушие читателей к судьбе отечественной научной (здесь и далее в «твердом» значении термина) фантастики во всей яркости выразилось в развернувшихся в Интернете горячих дискуссиях и спорах, в которых было высказано несколько суждений, не вошедших в формулировки анкеты, но оказавшихся неожиданно популярными, а потому заслуживающими отдельного комментария. Одна из таковых точек зрения, например, вовсе ставит под сомнение само существование НАУЧНОЙ фантастики. Мол, никакой науки в фантастике никогда и не было, а вот литература была, плохо прикрытая (или хорошо вооруженная) квазинаучным декором.

Сторонники этой «концепции» демонстративно игнорируют целый корпус текстов, в которых научные идеи носят сюжетообразующий характер: вспомним, например, произведения Станислава Лема, Грега Игана, Дэвида Брина… Кстати, сам термин Science Fiction введен в обращение Хьюго Гернсбеком, настоятельно рекомендовавшим авторам удивительных историй смешивать 75 процентов литературы и 25 процентов науки…

Что ж, столь пессимистический взгляд на НФ, пожалуй, можно с некоторой долей сарказма отнести к печальным последствиям так называемого «упадка жанра».

Весьма распространенным оказалось и представление о том, что сегодняшний кризис НФ отражает состояние отечественной науки. Конечно, взаимосвязь между наукой и НФ существует, но она не столь прямая, как некоторые думают. Количество произведений НФ не является производным ни от количества научных открытий, ни от числа ученых, ни от объемов их финансирования. Невооруженный, но внимательный взгляд, обращенный на континентальную Европу, легко увидит картину, в которой развитые научные институты не соседствуют с известными национальными именами и названиями «твердой» НФ. Вообще, разговоры о том, что для развития науки или могущества государства необходимым условием будет наличие научной фантастики, являются интеллектуальной спекуляцией или плохо замаскированным желанием приобщиться государственных щедрот.

Однако перейдем к нашему опросу.

Последнее место в нем занимает предположение, что западный человек более рационален, в то время как «загадочная русская душа» всегда тяготела к мистике и иррациональному. Сторонников списать популярность НФ на Западе за счет культурных, ментальных отличий оказалось не так много. Если, разумеется, не предположить, что подлинные поборники загадочной русской души сочли опрос слишком рациональным и решили в нем не участвовать. Да и повальное помешательство «западного человека» на сумеречных вампирах и полуночных оборотнях (в кинематографе), напротив, заставляет задуматься о том, не является ли вымыслом чрезмерная рациональность западного мышления?

Не вызвало энтузиазма и предположение о «губительных оковах» советского прошлого НФ, которых боятся и современные писатели. Конечно, попытки чиновников поставить фантастику на службу не столько даже прогрессу или науке, сколько государству, естественным образом сказались на творческих устремлениях писателей старшего поколения. Качественная НФ, включающая в себя научные гипотезы и идеи (например, «Открытие себя» В.Савченко), оказалась задвинутой на второй план произведениями фантастики социальной, нарочито пренебрегающей научно-технической «машинерией».

Впрочем, последними хранителями советских фантастических традиций оказались писатели «Четвертой волны». А молодые авторы бесконечно далеки от «доисторических» идеологических конфликтов. Постсоветские фантпоколения наследовали уже англо-американским авторам и традициям — благо, голод на зарубежную НФ в 1990-е был утолен с лихвой.

Почему же объектами для подражания стали Толкин, Желязны и Фармер, а, скажем, не Бенфорд, Бир и Виндж, несмотря на то что последних тоже переводили, хоть и малыми порциями? Научная фантастика в условиях обрушившейся ниоткуда свободы представлялась и издателям, и читателям чем-то слишком привычным, набившим оскомину, в то время как малознакомые нашему читателю космоопера и фэнтези влекли своей экзотичностью и «новизной».

Кстати, мнение о том, что зарубежные читатели якобы пресытились произведениями фэнтези, пожалуй, слишком оптимистичное и смелое. Оно отражает смену действительного спада интереса к научной фантастике ее последующим возрождением. Еще совсем недавно редакционная статья первого выпуска американского фэнзина «Дешевая правда» начиналась со слов: «Покуда американская НФ, как динозавр, впала в зимнюю спячку, по книжным полкам лазает юркой ящерицей ее сестрица — фэнтези». Мнение тенденциозное (все-таки «Дешевая правда» была трибуной киберпанков, как раз готовивших революцию в жанре), но показательное. Последующие события позволяют надеяться на то, что ренессанс НФ ждет и нас.

Втрое больше респондентов, по сравнению с предыдущим вариантом, считают, что дело вовсе не в пресытившихся мистикой читателях, а в профориентации писателей. 22 % проголосовавших убеждены: причина упадка НФ в России заключается в том, что на Западе ее пишут физики и астрономы, а у нас — психиатры и историки. Должен признаться; столь единодушный взгляд читателей меня несколько удивил. Ответ предполагает, что твердая научная фантастика должна базироваться на достижениях естественных наук и лучшими их глашатаями будут профессиональные ученые. Однако практика опровергает необходимость соблюдения таких условий. НФ не ограничена рамками физических концепций. Например, идея знаменитого романа Сэмюэля Дилэни «Вавилон-17» лежит в сфере лингвистики и основана на так называемой гипотезе Сепира-Уорфа, или гипотезе лингвистической относительности. Она предполагает, что восприятие мира и особенности мышления зависят от структурных особенностей языка, носителем которого является человек.

Да и научная карьера для авторов НФ обязательным условием не является. Выдающийся автор современной Hard SF Грег Иган (по выражению одного из критиков, «в его книгах больше науки, чем в некоторых статьях „Physical Review“) не является ученым. Его формальное образование ограничивается лишь степенью бакалавра математики и превосходно демонстрирует, что для создания НАУЧНОЙ фантастики достаточно чтения специальной литературы, выдумки и таланта.

Казалось бы, мы вплотную подошли здесь к следующему пункту опроса, но не будем спешить. Ведь в том-то и дело, что есть у нас среди фантастов и астрономы, и физики. Вот только произведения, выходящие из-под их пера, причислить к «твердой» НФ не удается. Физик Сергей Слюсаренко больше известен книгой из серии «S.T.A.L.K.E.R.», а астроном, удостоенный Государственной премии СССР, Николай Горькавый и вовсе пишет истории о девочке Никки Гринвич (очередное «воплощение» Гарри нашего Поттера), скроенные по сказочным лекалам с вкраплениями научных лекций и квазинаучных рассуждений. Даже Александр Громов, сделавший себе имя на произведениях научной фантастики, причем образцовых, мигрировал в стан «приключенцев».

Почти треть проголосовавших сочли, что на количество и качество НФ-произведений на Западе влияет обилие научно-популярной литературы, у нас почти отсутствующей.

Как сформулировал лет десять назад на страницах «Если» Эдуард Геворкян, чтобы написать хорошее научно-фантастическое произведение, нужно десять лет читать научно-популярную и научную литературу: книги по социологии, истории, психологии, физике, астрономии… и не читать собственно фантастику.

Замечание справедливое. Парадоксально, но любовь авторов к чтению фантастики и наблюдение за коллегами/конкурентами по цеху часто невольно оборачиваются отсутствием внимания к книгам, которые могли бы дать пищу для размышлений и почву для новых идей. Все-таки есть какая-то сермяжная правда в анекдотическом чукче, который не читатель, а писатель.

Впрочем, отечественные читатели и писатели добротным научпопом и так не избалованы, хотя ситуация начинает исправляться. И усложнение научной картины мира делает вопрос наличия качественного научпопа еще более важным. Конечно, научно-популярные книги не могут заменить фантастических произведений, а НФ не должна сводиться к популяризации научных представлений. Если постепенное приращение наименований выпускаемых научно-популярных книг является не результатом миссионерской деятельности издательств (хотя нельзя не отметить усилия фонда «Династия» в области популяризации науки), а возрастанием читательского интереса к науке, то логично будет ожидать и роста интереса к научной фантастике.

Пока же большинство участников опроса уверено: наших читателей научная фантастика интересует куда меньше историй о сталкерах и «попаданцах». И в пользу этой точки зрения убедительно свидетельствуют тиражи выпускаемых книг. Само же упоминание тиражей неизбежно обращает наше внимание на книгоиздательский аспект обсуждаемой проблемы.

Победа «попаданцев» засчитана по причине неявки соперника. Однако можно ли отсутствие отечественной «твердой» НФ на полках книжных магазинов объяснить тем, что она не пользуется спросом?

Не стоит распространять влияние и действенность экономической максимы о том, что «спрос определяет предложение» на что-либо, кроме определения объемов производства уже существующего на рынке товара — в данном случае речь идет об определении тиражей для уже издающихся авторов и серий. Кстати, тиражи журнала «Если», регулярно публикующего «твердую» НФ и ориентированного на научную фантастику вообще, свидетельствуют в пользу читательского интереса. Как и дополнительные тиражи «Ложной слепоты» Питера Уоттса — одной из сложнейших научно-фантастических книг современности. Однако логика бизнеса заставляет издателей думать о максимизации прибыли и минимизации издержек и рисков, что приводит к торжеству простого правила: продавать то, что покупается.

Обратите внимание на количество обложечных клонов у популярной серии «S.T.A.L.K.E.R.». А ведь кроме этого есть и более «продвинутые» модернизации. Можно, например, сделать пять зон вместо одной или обнаружить зону в Древней Руси. Выбор издателя, между гарантированными продажами и сомнительной славой подвижника научной фантастики очевиден. Схожая логика в переложении на писательские реалии (трудоемкость, потенциальные тираж и гонорар) действенна и для авторов. Сетовать не стоит: дело, как говорится, житейское. Вспомним, например, о мытарствах Герберта — автора новаторской, а потому рискованной для издателя «Дюны».

Несмотря на несопоставимые ресурсы и возможности у ведущих и малых издательств, большего интереса к научной фантастике стоит ожидать от вторых, поскольку они руководствуются при принятии решений не только финансовыми и маркетинговыми соображениями. Что и демонстрирует, например, издательство «Снежный Ком», которое обрело московскую прописку.

А сегодняшние издательские приоритеты обусловлены не отсутствием интереса к научной фантастике, а тем, что удовлетворять интерес читателей к сталкерам и «попаданцам» намного выгоднее.

Это обращает наше внимание на объекты читательского вожделения. Исключим из поля зрения тексты и имена «высшей лиги», где действуют свои правила, и сделаем несколько смелых обобщений и выводов касательно читательских предпочтений в части книг, берущих не умением, а числом (результатом умножения среднего тиража на количество наименований).

Видное положение в этой великой армаде произведений займут так называемые «попаданцы», которых можно разделить на реваншистов и карьеристов. В то время как первые переигрывают историю, преимущественно отечественную, вторые карабкаются вверх по социальной лестнице незнакомого мира. Оно, конечно, и хорошо, что книги призывают к активной жизненной позиции и зовут молодежь в «тузы» и «короли» жизни. Вот только усилия эти обращены в прошлое или прикладываются в другом, не нашем мире. Любопытно и то, что речь идет даже не о внедренцах, посланцах или хотя бы засланцах, а именно о попаданцах.

Большая часть таких книг построена на однотипных и вторичных сюжетах. А это обеспечивает читателю эффект узнавания, важный также для успеха сериальных и проектных книг со знакомыми персонажами и локациями. Эффект узнавания, вторичности делает чтение текста более комфортным для потребителя. Что абсолютно противоположно эффекту от чтения научной фантастики, для которой новаторство в предлагаемых идеях и отображаемых мирах является обязательным условием.

Комфортность текста для чтения, его нетребовательность к усилию со стороны читателя служит хорошим маркером банального, посредственного произведения, тем не менее вполне пригодного для развлечения. Кстати, из уравнения, гласящего, что «думать — не развлечение, а обязанность», логично выводится другая максима: развлечение — бездумно.

Впрочем, коль скоро основной функцией этих книг является развлечение, их век продлится ровно до того момента, пока читатель, точнее бывший читатель, не заменит в метро, автобусе или на диване книгу на игровую приставку.

Подобная смена читательских приоритетов не только досадна, но и красноречива в отношении общественных настроений. И пока любителям НФ остается присоединиться к старому, но не утратившему актуальности призыву: «Мы ждем перемен!».

Сергей ШИКАРЕВ