«Холодная война» — наш образ жизни во взаимоотношениях с Западом

А. П. Паршев «ХОЛОДНАЯ ВОЙНА» — НАШ ОБРАЗ ЖИЗНИ ВО ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ С ЗАПАДОМ

Эти строки написаны вскоре после Мюнхенской речи президента В.В. Путина, и нам пока не известны ее влияние на внутрироссийские дела и последствия на международной арене. Но читатели, возможно, уже будут знать, что именно за ней последовало. Так или иначе, но интересно вот что: комментаторы, анализируя речь российского лидера, довольно часто стали говорить о «вновь начавшейся „холодной войне“». Однако о том же самом говорят и по совсем другим поводам. Например, из-за «дела Литвиненко» или из-за того, что Россия пытается торговать на мировых рынках чем-то еще, кроме газа и нефти; или даже из-за того, что в России не разрешают проводить праздничные шествия гомосексуалистов (это без шуток: такой именно «довод» фигурирует в списке причин недовольства Россией западными странами, причем в тех же статьях говорится и об опасности войны).

Словом, причины явления разноплановы, между собой не связаны. Но объединяет их одно — возрождение «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ».

Сразу хочу оговориться: пишу исключительно для тех, кто считает, что Запад в целом продолжает относиться к России довольно враждебно и выделяет в этом отношении русских из других народов, несмотря на, так сказать, расовую близость. Нас не считают «своими», и даже при откровенном разговоре нам могут сказать в сердцах: «Одно не могу понять, почему вы — белые?»

Тем же, кто считает, что отношение к нам в (западном) мире нормальное, дружелюбное, кто не чувствует к себе какого-то особенно неприязненного отношения, — например, при оформлении визы для невинной туристической или деловой поездки, — на тех я не ориентируюсь, им затронутая тема скорее всего будет неинтересна.

То есть я исхожу из того, что отношение к нам недружелюбное, более того, мы постоянно — и во времена нашей силы, и в периоды нашей слабости — рассматривались Западом в качестве потенциального противника. И даже когда мы были важным, незаменимым союзником в борьбе против какого-нибудь врага. Даже оказывая нам помощь, Запад скрупулезно следил за тем, чтобы она не послужила нам для чего-то выходящего за рамки текущих военных усилий, чтобы мы этой помощью не смогли усилиться для борьбы против Запада. По крайней мере, так дело обстояло с западной помощью во время Второй мировой войны.

Мы как-то привыкли, притерпелись к такому отношению к нам, объясняя его тем, что мы жили при другом — социалистическом — строе, неприятном и опасном для жителей стран победившего капитализма. При этом мы забыли, что и в царские времена отношение к России было не слишком доброжелательным.

Можно проследить за отношением к нам хотя бы по русской литературе XIX века. Салтыков-Щедрин с присущим ему едким остроумием описывает переживания русских туристов перед пересечением прусской границы: не припомнят ли им, случаем, какие-нибудь прегрешения Российской империи? А таковых было тогда, увы, немало как во внутренней, так и во внешней политике: от панславизма (помощи европейским славянам) до плохой борьбы с нашествием саранчи. Там, в очерке, дело закончилось плохо — судя по курсу обмена валют, туристам припомнили все, что можно.

Надо отметить, что и в советские времена, и в царские «с той стороны» говорили чаще не о России. а о государстве, государственном строе. Плохо было все: то крайне отсталый по европейским меркам царизм, то чересчур передовой коммунизм.

И борцов с этим государством там привечали: в советское время — диссидентов, в досоветское — революционеров. Что интересно, сами страны оставались военно-политическими союзниками. Но вот только насколько искренней была такая позиция: дескать, русский народ мы любим, а боремся с русским государством?

Вообще, на тему отношений России и Запада выпущена в 90-е годы замечательная книга «В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией». Эта хрестоматия по работам мыслителей XIX–XX веков создана в рамках проекта института «Открытое общество» (Фонд Сороса) — один из действительно удачных проектов этой организации. В книге приводятся мнения и факты, явно демонстрирующие состояние перманентного конфликта, состояние враждебности между сторонами, и, смею утверждать, враждебности, как правило, односторонней. Ведь вдумайтесь: верхний класс России говорил и думал по-французски и воспринимал французскую культуру как свою, — откуда бы у нас взялась враждебность к Франции? Наиболее влиятельные деятели были членами Английского клуба. А можно ли представить русский клуб в Лондоне? И так далее, ведь нам всегда был свойствен взгляд на Европу слегка снизу вверх: мы, конечно, радовались редким моментам, когда нам удавалось эту Европу в чем-то превзойти; но если бы не было этого взгляда «снизу вверх», то мы бы так, очевидно, не радовались.

Но сейчас речь не об истории, хотя и недавней;

пока достаточно лишь того, что «холодная война» второй половины XX века имела предпосылки и корни, которые можно отследить в прошлом, и она не была порождением лишь социального эксперимента, который предприняла на себе Россия после октября 1917-го.

Если вспомнить, что собой представляло явление «холодной войны» (а сейчас выросло поколение, о ней не помнящее), то было оно даже в каком-то смысле слова величественным. Несколько десятков лет две огромные и до зубов вооруженные многонациональные армии стояли друг против друга, готовые по мановению пальца своих вождей броситься друг на друга и сгореть в ядерном пламени. Но этого мановения так и не случилось, и борьба свелась к экономическому соревнованию (сейчас большинство стран не смогли бы вести такую же, как тогда, военную активность именно по экономическим причинам) и к закулисной поддержке сторон в региональных конфликтах. То есть было самое главное в любой войне — духовное состояние войны, готовность воевать, — а войны не было, потому что уровень развития техники войны сделал настоящую, «горячую» войну невозможной, немыслимой.

Теперь армии сокращены, военные блоки частично распались, арсеналы «холодной войны» дотлевают на свалках или уже сданы в металлолом. По крайней мере, с нашей стороны.

Если подходить к вопросу с материалистических позиций, то понятно, что современная Россия никак не может вернуться к прежним временам. В военном отношении наша страна очень слаба, она уже не представляет военной угрозы для западных и восточных соседей, да и отразить масштабное нападение, предпринятое обычным оружием, тоже не в состоянии, особенно сильно уступая в новейших технологиях войны — в связи, разведке, управлении, целеуказании. Почему же на нас не нападают?

Если отрешиться от моральных категорий и принять тот образ мышления, который декларировали, например, американские президенты — «имеют значения не намерения, а возможности», — то причина проста. Возможности нападения все еще нет. И вот почему: Россия все еще вторая в мире ядерная держава. Ни одна страна в мире не решится воевать с ней, поскольку гарантий от удара возмездия нет. Не сама по себе техника войны (ядерное оружие) сделала войну невозможной — война стала невозможной потому, что это оружие оказалось у двух сторон! Не дай бог, конечно, проверить, найдется ли среди уцелевшего руководства России человек, способный отдать приказ о нанесении ответного удара, но наши зарубежные партнеры, несомненно, считают такую вероятность не равной нулю. И цена ошибки слишком высока. Есть апокрифическое высказывание Гитлера о Сталине, что он, «даже будучи вооружен пистолетом, не нападет на безоружного, пока тот не заснет». Весьма хорошее для политика качество.

Когда-то я не очень интересовался историей, считая, что сухой перечень дат и событий никак не связан с современностью. Потом начал понимать мудрое высказывание Ключевского, что история не учительница, а классная дама: она не учит, а больно наказывает за невыученные уроки. Сейчас начинаю ценить мнение одного из старейших американских телеведущих, который ушел из эфира, потому что события стали повторяться (по-моему, это сказал Уолтер Крон-кайт).

События, конечно, не повторяются в точности, но вот причины событий, мотивы действий политических лидеров остаются во многом очень схожими. И если мы представим себе причины наиболее драматичных событий прошлого, сможем если не избежать, то предсказать развитие того, что случится в будущем.

Итак, решим для себя сначала, была ли «холодная война» 40–90-х годов прошлого века вариантом «войны горячей»?

Несомненно, что по объемам израсходованных на нее ресурсов она превосходила любую войну. Влияние ее на развитие экономики было, конечно, двояким: военное напряжение ускоряет технический прогресс, но, по крайней мере, наша страна вышла из этой войны практически без гражданской индустрии, а военную переключить на выпуск товаров народного потребления нам так и не удалось. То есть экономически мы в этой войне понесли тяжелое поражение. Только людских потерь было совсем немного, хотя в региональных конфликтах и погибли миллионы (в их развязывании и особенно масштабах «холодная война», несомненно, повинна). В моральном отношении «холодная война» изуродовала психику сотен миллионов, целые поколения выросли и состарились в домах, под которыми были вырыты бомбоубежища. Да, бомбы не были сброшены, но единственная тому причина — страх перед гарантированным возмездием.

Теперь зададимся вопросом: а какова же была цель «холодной войны»? Каковы же были причины этой крупнейшей войны человечества, каковы были движущие мотивы?

Цели «холодной войны» в период ее зарождения декларировались просто и логично — «отбрасывание коммунизма». Обратить вспять экспансию коммунистической идеологии, которая реально происходила на протяжении XX века. Мы, правда, рассматривали ее как естественное явление; наши противники видели среди главных причин «руку Москвы» (и видят до сих пор — сам читал мнение, что рабочие, восставшие в Таллине в 1924 году, обучались, организовывались и вооружались в Москве). Запад обвинял нас в распространении коммунизма, стремлении силовым способом навязать свое общественное устройство всему миру. Некоторые основания для таких обвинений были. Мы, иногда стесняясь, иногда не очень помогали борцам за свободу своих стран от власти мирового империализма. Иногда помогали и военной силой, посылая в эти страны военных специалистов и советников. А иногда и посылали просто свои войска то на помощь своим друзьям, а то чтобы свергнуть одних своих друзей и возвести на трон других. В этом отношении то, как это было сделано в Афганистане с Амином, навсегда останется примером неспровоцированного и коварного убийства доверившегося нам правителя.

Но, конечно, наши грехи не идут ни в какое сравнение с грехами наших противников, масштабы нашего вмешательства в естественный ход событий — с их вмешательством. Начать хотя бы с их поддержкой мятежа белых генералов в 1918 году: как ни относись к Гражданской войне в России, чью сторону ни поддерживай, а факт состоит в том. что без поддержки Запада эта война скорее всего не возникла бы.

Впрочем, трудно ожидать, чтобы Запад стал бы признавать свои грехи в конфликте Восток — Запад, ибо это естественное человеческое качество — не признавать своей вины. Как говорится, — «своя вонь не пахнет».

Второй мотив — экономический. Наши противники обвиняли нас в распространении своей экономической модели, которая, по их уверениям, несла народам застой и нищету. Обвинение было отчасти лукавым, поскольку наша экономика, и так не слишком мощная, еще и надрывалась под гнетом гонки вооружений, а экономика Запада, будучи по масштабам много большей, этой нагрузки, казалось, почти не замечала.

Мы обвиняли их примерно в том же, и отчасти обоснованно, потому что в мировой системе капитализма до сих пор достаточно стран, чей жизненный уровень ну никак не достигает уровня Америки. Речь, таким образом, шла не просто об экономическом соревновании (хотя и из-за этого нередко возникали войны между капиталистическими странами): ведь предлагаемые нами преобразования в экономике выбивали почву из-под ног у тамошних правящих классов. Кто бы как ни относился к советской пропаганде, факт остается фактом, что правители Запада либо сами крупные капиталисты, либо зависят от них (вспомним такие названия — «Бечтел», «Халлибёртон») — уж мы-то знаем теперь, возможна ли избирательная кампания без больших денег. Так что кто бы согласился там на мир с советским социализмом, если речь идет не о неясном «будущем человечества», а об экономическом, а то и собственно физическом выживании, своем и своего класса?

Третий мотив — военная угроза.

Не очень логичным звучало для нас утверждение Запада, что угрожали им наши обычные вооружения. Не всегда честные — сама Тэтчер рассказывала, как она набирала себе политические очки, читая лекции о советской программе строительства подлодок, — якобы новая лодка у нас сходила со стапелей раз в две недели. Это было не совсем так, но опровергнуть мы не могли — не рассекречивать же наши заводы в Северодвинске и Горьком, а напуганные подводной войной англичане были крайне чувствительны к заявлениям такого рода — ведь уже не первую сотню лет Англия не обеспечивает себя даже продовольствием, завозя большую его часть по морю.

В реальности мы могли, конечно, нанести обычным оружием поражение силам Запада в Европе и выйти к Ла-Маншу. Но в ядерную эпоху такой шаг означал бы самоубийство, да и в чисто военном отношении такое наступление вряд ли удалось бы. Сейчас уже подзабыли, но в разгар «холодной войны» по границе предполагалось разместить пояс ядерных фугасов, помню еще плакаты по разминированию таких установок. В общем, «ядерный порог» был тогда невысок, и тогдашние военно-политические деятели, не задумываясь, перешагнули бы.

Мы боялись военной угрозы Запада. И неудивительно, ибо несколько раз именно оттуда на нашу землю приходили жестокие завоеватели, справиться с которыми нам было очень нелегко. И хотя у Запада было меньше танков, всем было понятно, что благодаря своей экономической мощи Запад мог наделать любого оружия почти в любых количествах.

Но вот «холодная война» закончилась, Советский Союз и его союзы распались. Что же мы видим в итоге?

Идеологического мотива в продолжении противостояния нет. Современная идеология России — примитивный капитализм, который никак не противостоит идеологии «просвещенного капитализма», выработанной Западом, и никак ему не угрожает; способности к территориальной экспансии у него нет, как нет в нем ничего привлекательного в современном экономическом строе для других стран или классов. Хотя мы и богаче большинства наших соседей, все понимают, как и за счет чего оно формируется. Для многих, хотя и не для большинства людей во все времена и сам мотив богатства не был таким значимым, как мотив его справедливого распределения. Идеология тут напрямую связана с экономикой, а в этом отношении нам тоже похвастаться нечем. Мы теперь уже определенно сырьевой придаток, и — важно это помнить — не очень существенный. Наши нефтяные ресурсы не идут ни в какое сравнение с ресурсами Ближнего Востока, и к тому же они изрядно поистрачены, как и газовые. Газа побольше, но это все равно не то, чем можно было бы поставить на колени весь западный мир. Прекрати мы сегодня добычу нефти — никто и не заметит. Газ — заметит Центральная Европа, но… что мы сами будем есть? Россия лишилась продовольственной независимости и закупает продовольствие за нефтегазодоллары. В общем, экономической угрозы мы ни для кого не представляем, во всяком случае, такой, из-за чего следовало бы воевать.

Главное же, конечно, в том, что Россия никак не угрожает власти капиталистов, «власти Уолл-стрита» над странами Запада.

А представляем ли мы для Запада военную угрозу, о чем сейчас много крика в связи с нашим отказом от некоторых ограничений ДОВСЕ? Нет, конечно, даже состояние примерного паритета, зафиксированное соглашениями ДОВСЕ, недостижимо: тогда задавались количественные ограничения исходя из системы двух военных блоков. Теперь тогдашние наши союзники со своими лимитами вооружений перешли в лагерь наших противников. Да и экономически, и технологически гонка обычных вооружений нам непосильна: мы даже гражданскую авиацию не выпускаем. Не углубляясь в этот специальный вопрос, замечу, что даже на Западе о наших обычных сверхвооружениях не очень-то сильно беспокоятся, а это значит, что они действительно в плохом состоянии.

То есть мотива военной угрозы в противостоянии нет также.

И в общем получается некоторый парадокс: мотивов для противостояния нет (ну, в самом деле, не считать же мотивом запрет на шествия гомосексуалистов), а противостояние есть.

Да, мы говорили о военной угрозе, имея в виду угрозу Западу. А как насчет угрозы в отношении нас?

Можно ли считать, что в военном отношении мы находимся в меньшей безопасности? Очевидно, нет, поскольку наши военные возможности существенно сократились. Но мы стали слабее — это факт, а что с противником? Его вооруженные силы несколько уменьшились по сравнению с периодом «холодной войны», но геостратегически ситуация для нас ухудшилась. Возможности передового базирования у нашего основного противника значительно улучшились, и он этими возможностями без стеснения пользуется. Он обзавелся военными базами, расположенными на бывших советских территориях, использует их сейчас и намерен расширить их использование в будущем. Например, в Арктическом регионе речь идет об освоении пространства «советского сектора» — в советские времена, правда, наших прав на него не признавали, утверждая, что достаточно и понятия «территориальных вод» вокруг принадлежащих СССР островов, но по крайней мере чужую военную авиацию мы туда мягко не пускали. Сейчас у нас нет там ПВО, и в случае неблагоприятного развития событий флоты Запада могут, оказавшись в Баренцевом море, стать самой серьезной угрозой для центральных областей нашего государства.

Под разными благовидными предлогами авиация США и их союзников базируется сейчас и в Средней Азии. Конечно, причины этого благородны — война в Афганистане и все такое (мы помним, конечно, что наша война в Афганистане была «несправедливой», а насколько справедлива война Запада там же?). То есть вроде бы эта авиация не направлена против нас. Но недаром повторял Рейган старое изречение: «Имеют значение не намерения, а возможности». Намерения ведь могут быстро измениться, а Средняя Азия совсем недалеко от районов базирования наших стратегических ракет.

В результате становится реальностью опасность «обезоруживающего неядерного нападения». Наиболее полный сценарий такового был опубликован, по-моему. Е. Мясниковым в 2002 году. Обобщенно, это сценарий атаки против наших ядерных сил неядерным оружием. То есть противник ведет гуманную войну, не использует ОМП, не бомбит население, города, промышленные объекты: целями будут только наши ракеты, бомбардировщики, подводные лодки. Действительно, что делать российскому руководству в этом случае? Мы даже отдаленно не можем нанести американским вооруженным силам и средствам адекватного ущерба неядерными силами, у нас нет авианосных флотов и баз около территории США. Да и наших ядерных сил для этого недостаточно. Применять уцелевшее ЯО по американским городам, начав полномасштабную ядерную войну? Трудное в моральном отношении решение. Одно в какой-то степени утешает: думаю, что наших президентов считают способными и на это. Вряд ли русских вообще считают слишком сентиментальными, американская (то есть голливудская) пропаганда хорошо потрудилась над образом среднего русского, нас показывают жестокими и тупыми, и в данном случае слава богу. На представления высших руководителей Запада она, эта пропаганда, несомненно влияет так же, как на рядового обывателя. Я думаю, на нас не напали только по этой причине — из боязни ответного удара по городам.

Время для такого уже несколько упущено: в середине 90-х, признаться честно, в российском руководстве вряд ли был человек, способный нажать на большую красную кнопку; эти времена прошли. Но беда в том, что наше оружие стареет, наше ядерное разоружение происходит, так сказать, естественным путем.

Возможно, что некоторые из моих утверждений кому-то покажутся слишком пессимистическими: как так, ни с того ни с сего, какие-то нападения, война на ровном, казалось бы, месте… Но представьте, что подобное уже случилось: у России не стало ядерного оружия. Кто нас пожалеет? Оправдает ли история тех западных руководителей, которые такую операцию провели? Несомненно, оправдает, и не забывайте, что история пишется по-английски. Оправдывают же атомные бомбардировки Японии в конце Второй мировой войны, и кто оправдывает — сами японские политики, что же говорить о западных.

И что мы видим? Градус противостояния снизился, но само противостояние осталось, и тенденция, увы, не меняется к лучшему. Так в чем же дело?

Давайте говорить откровенно. С Западом вообще у нас нет конфликта по каким-то коренным, основополагающим вопросам. Нам нечего делить с Францией, Германией, Польшей. Да, есть какие-то мелкие споры — визы, говядина, газопровод; мы хотим продавать сырье подороже, они — покупать подешевле. Но все это дела житейские.

Мы не угрожаем и в обозримом будущем не сможем угрожать ни независимости этих стран, ни их экономическому развитию. Армию мы не сможем использовать ни против них, ни против других членов западного блока. Нападать же на них ядерным оружием — зачем? Даже в последних событиях по поводу размещения элементов ПРО в Европе много наигранного. Ни Польша, ни Чехия не станут основными объектами ответного удара. В самом худшем случае эти элементы (радар и стартовые позиции противоракет) станут мишенью для пары-тройки не самых мощных боеголовок, что на самом деле отнюдь не обернется для этих стран катастрофой. Понятно, что все, что еще сможет летать, отправится к главному агрессору, чтобы он не смог пожать плоды своей победы. И знание потенциального агрессора об этом простом сценарии — важный элемент нашей мирной политики.

Конфликтуем мы с ними только потому, что все они — части Запада и в этом качестве проводят солидарную политику, а определяют ее — Соединенные Штаты. И вот с главой Запада, со США, у нас есть конфликт. Он, этот конфликт, обусловлен не какими-то нашими действиями или бездействием, он вызван самим нашим существованием в нынешнем статусе. Мы — независимы, если не реально, то потенциально, просто потому, что любое давление на нас имеет естественный предел. Нам нельзя угрожать войной. США могут это делать в адрес любой державы или почти любой, и могут реализовать свою угрозу в случае острой необходимости, даже рискуя потерять, скажем, сколько-то солдат или авианосцев. В нашем же случае — максимум шаги в стиле «холодной войны»: торговые блокады, КОКОМ, ограничения на передвижение наших граждан… Это во многом и реализуется, хотя и без ненужных угроз.

Так вот теперь самое главное. Чужая независимость, конечно, вещь оскорбительная, но дело не только в ней. Мы все время при рассмотрении вопроса упираемся в одну и ту же проблему — мы вроде бы напряженности не хотим, но то и дело замечаем явно предвзятое отношение, проявляющееся тысячами способов.

Позволю себе высказать свое собственное мнение о том, возможна ли и опасна ли для нас «холодная война», ее, так сказать, «римейк».

Если и есть сейчас на Земле правящая нация, то это нация американская. Это превосходство проявляется многообразно: в военной области (в морском или воздушном сражении США могут победить любую страну или даже коалицию всех стран всей Земли), в экономике (пусть экспорт из США уступает китайскому и германскому — зато потребляют американцы больше всех, и подумайте, кто главнее — кто работает или на кого работают?), в науке и высоких технологиях.

Превосходят США всех и в области идей: американская Конституция, американская демократия — образцы для всего мира. Определяет Америка и вкусы молодежи по всему миру. О разных скучных подробностях типа контроля банковской системы всего мира можно и не упоминать.

Что бы ни говорили, средний американец религиозен, — сужу по тому, что на американских форумах не редкость диспуты по религиозным проблемам, пишут они и стихи духовного содержания, сочиняют песнопения. Так, для себя, не на продажу.

Возможно, они считают, что их нынешнее положение в мире — благодарность от Бога за их праведность. Иногда они об этом говорят, а тех, кто Америкой недоволен, считают действующими по дьявольскому наущению. Что ж, это придает им моральной устойчивости и уверенности в себе. Более того, миссия по руководству миром рассматривается ими также и как некая миссия, моральный долг, отказываться от выполнения которого — грех перед Богом. Может быть, не в таком наборе, но подобные взгляды можно встретить именно среди простых американцев, среднего их класса.

Мыслят американцы широко, глобально, что неудивительно для людей, которым почти нигде в мире не нужны визы. Заботят их проблемы, возникающие и на другой стороне земного шара, иногда, правда, путая при этом Грузию со своим штатом Джорджией, но это другая история.

Так что же тянет американцев на эту самую другую сторону Земли? Это может показаться иррациональным, но не будем забывать: мы имеем дело с людьми деловыми, довольно прагматичными, хотя и в каком-то смысле религиозными; чем же Россия оскорбляет их религиозное чувство?

Ответ прост. Они воспринимают Россию как потенциальную угрозу Соединенным Штатам, физическую угрозу. Такого масштаба угроз не так много: скажем, непреодолимые — погаснет Солнце; наступит ледниковый период или отчасти преодолимые — падение астероида, исчерпание природных ресурсов. Так вот наши бомбы и ракеты — это как раз пятая угроза. И придется серьезно потрудиться, чтобы найти еще какую-то угрозу для США, сравнимую с этой. Причем с Солнцем и ледниковым периодом, да и астероидом — много неясного, может, он и не прилетит. А ракеты — вот они.

И можно смело утверждать, что каждый американский политик или многозвездный генерал думает об этой угрозе и утром, и вечером. Если, конечно, он думающая личность и патриот своей страны.

Вот в этом-то суть проблемы.

«Холодная война» — единственно возможная американская политика в отношении нас, пока мы независимы и обладаем способностью уничтожить Америку. Совсем не случайно политика эта сформировалась синхронно с изобретением атомного оружия.

Был ли период 80–90-х годов истинной разрядкой? Скорее, причина несколько большей теплоты в отношениях заключалась лишь в том, что мы сами шли в желаемом направлении, — наша страна добровольно уходила с выгодных военных позиций, отказывалась от союзников и от наиболее чувствительных для Запада видов оружия, наши правители разрушили систему ПВО и подводный флот. Зачем же в тех условиях было «пугать клиента»? Так опытные рыбаки вываживают дорогую рыбу, например сёмгу: пока она идет в нужном направлении, не надо дергать леску. А вот когда она догадается, что дело неладно и рванет в сторону — тогда уж надо тянуть, чтобы было больно.

Есть, правда, у среднего американца качество, которое могло бы привести к тому, что Америка перестанет до нас «докапываться», выражаясь таким жаргонным словом (как ни странно, не удалось мне в лексиконе русского языка с нейтральной стилевой окраской подобрать слово, точно описывающее мелочное влезание в наши дела). Все-таки своя страна им интереснее, чем мир. Около половины американских конгрессменов не оформили себе загранпаспорта, то есть не ездят за границу, что и используют как козырь в предвыборной борьбе. Простому американцу это нравится: действительно, достойное качество, тем более что на поездки по Америке жизни не хватит — страна большая, красивая и разнообразная, от Арктики до тропиков.

Можем ли мы рассчитывать, что, убедившись в опасности дальнейшей борьбы, они откажутся от самой идеи привести Россию, а точнее ее ядерный арсенал, в состояние ничтожества? История этого не подтверждает. США — естественный наследник Англии, а эта держава на пути к мировому господству своими и чужими руками расправилась с сильнейшими конкурентами, некоторые из них даже не поняли, что речь шла о мировом господстве, и ставили перед собой задачи простые, например извлечение прибыли или преобладание на каком-то региональном рынке. Так пали Голландия. Испания, Франция, Германия. Сейчас эти страны, по нашим понятиям, даже процветают, они теперь — союзники англосаксов, но отнюдь не равноправны в этих своих союзах. Германия до сих пор оккупирована американскими войсками, хоть и считается, что они могут быть в любой момент выведены. Так что рассчитывать на стихийный изоляционизм среднего американца не стоит, там есть еще и правящий класс, достойный наследник английского правящего класса, способного мыслить категориями столетий.

Можем ли мы оказаться среди их союзников? Конечно. если будем для англосаксов безопасны. Был такой случай в истории XX века: тон английской прессы сменился с враждебного на сочувственно-благожелательный буквально за один день. Правда, это был не простой день, а день Цусимского сражения, — потеряв свой военный флот, Россия перестала быть глобальным конкурентом Англии на море, оказавшись возможным союзником для борьбы против Германии на военном театре континентальной Европы. Таким образом, чтобы стать ближе к англоамериканцам. нужно только одно — мы должны лишиться нашего ракетно-ядерного оружия.

Можем ли мы добровольно сдаться, заключив, например, некий договор о передаче своего ядерного оружия под международный (читай — американский) контроль? Попробовать, наверно, можно, но первые же результаты, скорее всего, будут обескураживающими. Что еще от нас потребуют? Я приведу чужое авторитетное мнение.

Думаю, не надо представлять читателю Збигнева Бжезинского, хотя он и не поднялся по служебной лестнице выше поста советника администрации президента Картера, его значение как идеолога довольно велико. Так вот он считает, что «новой „холодной войны“ можно избежать». Так называется его статья в журнале «Тайм» от 8 июня 2007-го.

Но что взамен он хотел бы получить от России? На первый взгляд совсем немногого — ратификации и соблюдения «Энергетической хартии». Никем не отрицается сейчас, что следствием выполнения условий этой хартии может быть (и скорее всего будет) переход комплекса по добыче и переработке энергоносителей из-под контроля России. «Энергетическая хартия» будет лишь первым этапом. Если мы сейчас считаем, что наше состояние без ракетно-ядерного щита не так уж и изменится, то я вспоминаю начало 90-х, когда в стране выросло количество квартирных краж (стало легко продавать краденое, а в годы существования СССР частная торговля была преступлением). Тогда многие, и я в том числе, считали, что «у нас нечего красть!». Но оказалось, есть. Тогда вследствие горького опыта и появились стальные двери и дверные решетки.

Так вот, если мы в военном отношении не будем защищены, то очень скоро страна будет разобрана на составляющие, на национальные республики, и они не будут независимыми государствами. И такие требования тоже есть в этой статье — в форме сетований на «жестокое подавление маленького народа Чечни».

Чью политику будут проводить такие маленькие государства? Догадаться нетрудно. И сильные-то государства с трудом и не всегда выдерживают давление США, что говорить о новых и слабых. В этих условиях контроль России над сырьевыми источниками будет утрачен, и даже нынешний уровень жизни будет недосягаем. В наших условиях это означает гуманитарную катастрофу, голод и холод…

Что ж, а каков же набор нынешних претензий к нашей стране, ведь мы говорили об идеологическом крахе коммунизма и т. д. В чем же мы сейчас виноваты? Нет, не подумайте плохого — Бжезинский не изменил своего мнения о нашей стране, и крушение Советского Союза никак на его позицию не повлияло. Мы теперь не строим коммунизм? Ну и что! Вот что теперь его не устраивает: «Вместо коммунистической идеологии эта (российская. — А.П.) элита взяла на вооружение крайний национализм». Поди, поспорь, как там на самом деле, может, это вообще не национализм, а патриотизм. Но попробуй, отмойся…

Что еще хорошего в России? Война в Чечне (раздавлен маленький свободолюбивый народ), политические репрессии, усиление авторитаризма в самой России, рост шовинистических настроений среди ее населения. Даже «установление стабильности в обществе после хаоса первых постсоветских лет и восстановления централизованного контроля над политической жизнью страны», «почти неприкрытое насилие против инакомыслящих в политике» (Политковская, Литвиненко). Неплохо также и во внешней политике: «угроза вновь нацелить российские ракеты на некоторых европейских союзников Вашингтона… запугивание независимой Грузии, попытки подорвать достижения „оранжевой революции“ на Украине, масштабная „кибервойна“ против входящей в ЕС Эстонии, введение нефтяного эмбарго против Литвы, монополизация доступа международного сообщества к энергоресурсам Центральной Азии». Иначе говоря, список велик!

Так что не получится у нас вести себя так, чтобы господа типа Бжезинского не смогли ни за что зацепиться. Можно и не пытаться. Если уж просто желание самим распоряжаться собственным имуществом объявляется «монополизацией»…

Понятно, что Бжезинский хотел бы от нас прекращения вышеперечисленных «безобразий». А кроме того? Оказывается, что, кроме «Хартии», конкретных требований почти нет. Ну, «США должны проводить… политику, гарантирующую, что новое, более трезвое руководство в Кремле осознает: сближение России с США и ЕС будет лишь способствовать ее процветанию, демократизации и укрепит территориальную целостность. Соединенным Штатам необходимо твердо реагировать на попытки Москвы запугать соседние страны. Чтобы развеять страх перед энергетическим шантажом, следует настоять на ратификации Россией европейской „Энергетической хартии“, продолжать кропотливую работу по присоединению Украины к западному лагерю, вынуждая Россию последовать ее примеру или рискнуть остаться в изоляции между евроатлантическим сообществом и могучим Китаем».

Но что значит «присоединиться к западному лагерю»? А нас туда зовут? И если не в качестве членов ЕС и НАТО, то в каком качестве мы «присоединимся»? И что мы там будем делать без контроля над собственными энергоносителями? И почему, кстати, Китай для нас так же опасен, как «евроатлантическое сообщество»? Он не вмешивается в наши внутренние дела и не предъявляет претензий в международной политике. А вот США, к слову, поддерживают сепаратистов на Тайване и как-то невнятно признают суверенитет Китая над своей провинцией — Тибетом.

Позиция 3. Бжезинского заслуживает определенного уважения, особенно в части его последовательности. Он даже считает, что США должны уйти из Ирака, но самое забавное — почему! Оказывается, только для того, чтобы развязать себе руки в отношениях с Россией!

Конечно, вряд ли США уйдут из Ирака, поскольку эта страна очень важна в условиях надвигающегося сырьевого кризиса — нефти там едва ли не вдвое больше, чем в России. Но в остальном предлагаемые Бжезинским шаги скорее всего будут реализовываться.

Что мы можем противопоставить? Ответ есть в этой же статье, надо только правильно ее прочитать.

«Несмотря на возникшую напряженность, тревожная ситуация в отношениях между двумя странами вовсе не обязательно должна обернуться возобновлением „холодной войны“». Но почему? По одной-единственной, но существенной причине. Да, экономика России растет благодаря гигантским прибылям от торговли нефтью и газом. Но «население страны резко сокращается, а ее соседи в Азии переживают „взлет“, наращивают военную и экономическую мощь. Глянец Москвы и блеск Петербурга не могут скрыть того факта, что во многих регионах до сих пор отсутствует элементарная современная инфраструктура».

Говоря коротко, Бжезинский считает, что Россия «не потянет» ремейка «холодной войны» просто по экономико-политическим причинам: промышленность в руинах, ближние соседи усиливаются, — тут не до противодействия политике США. То есть не рассматриваются даже сами намерения российского руководства — априорно считается, что если есть возможности, то намерения обязательно будут.

Забавно, но 3. Бжезинский сравнил Россию уже не с Верхней Вольтой (напомню, нынешнее название этой маленькой африканской страны Буркина-Фасо, то есть Родина Честных Людей), а с Нигерией, поставив их на одну доску по масштабам коррупции и отмывания денег. Нелестное сравнение.

И можно сделать простой вывод: «холодная война» для нас — образ жизни, это наш «модус вивенди» в отношениях с нашими друзьями с Запада, в первую очередь англосаксами. Но чтобы нас считали достойным партнером — надо быть сильным, сильным экономически.

Вообще, как и другие творения Бжезинского, статья содержит массу передержек и фактической лжи, но стоит вытерпеть чтение из-за того, что там есть признание, которое дорогого стоит:

Имеющий уши, да услышит. Мы совершили большую глупость (это мнение Бжезинского), отказавшись от роли идеологического локомотива: без морального авторитета нечего делать в глобальной политике. Так как же быть дальше?

Выход у нас один: прислушаться к миру, догадаться, что именно будет популярным в мире XXI века — века сокращающихся ресурсов. — и сделать правильный выбор.