«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

Глава 1 Джунгли

– Дети, они как джем. В нужном месте он вкусен, но бывает просто невыносим, если растёкся по всему дому. А? Вот именно! – произнёс грозно наш индийский дядя, и мы почувствовали себя очень маленькими и очень сердитыми, а главное, даже не могли успокоиться, хорошенько обругав его за глаза, что, как правило, восстанавливает, хотя бы отчасти, душевное равновесие, когда противные взрослые говорят вам противные вещи.

Но дядя-то наш не противный, а совсем наоборот, да и слова его мы не могли счесть неджентльменскими. Ведь, как справедливо отметила Элис, джем действительно очень приятная вещь, но вряд ли кого-то обрадует, если он размазан по мебели и другим неподходящим предметам.

– Может, лучше отправить их в школу-пансион? – спросил мой отец.

Мы почувствовали себя ещё ужаснее, потому что знали: отцу совсем не по душе школы-пансионы.

Он посмотрел на нас и сказал, обращаясь к дяде:

– Мне за них стыдно, сэр.

Ваша участь темна и ужасна, когда вас стыдится собственный отец. Мы все знали это, и у каждого так сдавило в груди, будто мы проглотили одновременно по крутому яйцу. Во всяком случае, именно так почувствовал себя Освальд. А он, будучи старшим сыном, выражает, как сказал однажды отец, позицию всей семьи. Следовательно, и остальные почувствовали то же самое.

Повисло временное молчание, а потом отец произнёс:

– Можете идти, но запомните…

Слова, которые он сказал дальше, я повторять не стану. Вы сами прекрасно знаете, что` говорят в таких случаях в школе. Уверен, многим из вас это наверняка говорили. Но одно дело школа и совершенно другое, когда слышишь подобное от горячо любимого и глубокоуважаемого отца.

Нам лишь оставалось подавленно удалиться. Девочки плакали, а мы, мальчики, скрывая, насколько сильно нас это затронуло, уселись читать. Но куда от себя-то денешься? И Освальд, как самый старший – после отца – представитель семьи Бэстейбл по мужской линии, себя очень скверно чувствовал.

Обида наша усугублялась тем, что ничего такого мы на самом-то деле не задумывали. Ну, если только сочли за лучшее пропустить мимо ушей предупреждения взрослых относительно наших планов. Ведь планы наши не всегда бывают сразу понятны взрослым, а мы потом собирались вернуть всё на место, прежде чем кто-нибудь спохватится.

Но я не должен предвосхищать события. (Это значит повести рассказ с конца, опустив начало истории. Объясняю, потому что сам не люблю натыкаться в книжках на непонятные слова, которые приходится отыскивать в толковом словаре.)

Итак, мы – Бэстейблы. Зовут нас Освальд, Дора, Дикки, Элис, Ноэль и Г. О. Почему мы сократили имя младшего брата до инициалов Г. О., вы можете узнать из книжки «Искатели сокровищ». Как раз мы-то и были теми самыми искателями, искали сокровища повсюду, поскольку найти их требовалось позарез.

В итоге сокровищ мы не нашли, зато нас нашёл хороший и добрый индийский дядя, который помог отцу поправить дела и предложил нам всем перебраться в его большой и роскошный краснокирпичный особняк в Блэкхите, на Чёрной пустоши.

Тут мы все теперь и обретались, оставив прежнее жилище на Льюишэм-роуд, где жили, пока были бедными, но честными искателями сокровищ.

В то время – в пору честной бедности – мы думали, что, будь у отца всё нормально с делами, у нас водились бы карманные деньги и одежда получше и поновее. (Последнее меня, признаться, не очень-то волновало, но девочкам доставляло огорчения.)

В общем, представляя себе, как избавимся от всех этих неприятных последствий утраты семейного состояния, мы думали, что больше ничего и не требуется для полного счастья, обретя которое мы, конечно, станем очень-очень хорошими.

И вот мы переехали в прекрасный и большой блэкхитский особняк. Казалось бы, о чём ещё можно мечтать, когда живёшь в таком месте? Где есть и газ, и вода, и даже оранжереи для выращивания винограда и ананасов. А ещё ухоженный сад и конюшни. Словом, «все мыслимые современные удобства», как это называется в рекламных объявлениях конторы «Дайер и Хилтон», предлагающих состоятельным леди и джентльменам респектабельные дома. Я это прочитал и переписал слово в слово.

Особняк и вправду очень красивый. Он обставлен крепкой, солидной мебелью. Никаких вам сломанных стульев и поцарапанных столов. И серебро сверкает. И прислуги множество. И еда каждый день первоклассная. И очень много карманных денег.

Но удивительно, до чего быстро привыкаешь к хорошему! Даже к вещам, о которых давно и безнадёжно мечтал. Взять хотя бы часы. Как же нам всем их хотелось иметь… И вот спустя неделю-другую пружина завода у моих часов сломалась. Правда, часовщик по фамилии Беннетт её починил. Однако мне как-то разонравилось то и дело открывать заднюю крышку, чтобы полюбоваться работой механизма. Хотя, лишившись часов, я бы, конечно, почувствовал себя очень несчастным. То же касается новой одежды и вкусной еды.

В общем, когда всего у вас предостаточно, вы начинаете воспринимать это как должное, однако если у вас это заберут, почувствуете себя весьма удручённым. (Симпатичное выражение. Почему я раньше никогда им не пользовался?)

И вот, привыкнув к изобилию разных житейских благ, вы начинаете желать большего, гораздо большего. Отец называет это коварством богатства, а дядя соседского Альберта – одним из проявлений неостановимого в своём поступательном движении прогресса, тогда как миссис Лесли усматривает причину в священной неуспокоенности души. Освальд поинтересовался их мнением однажды во время пасхального обеда.

Индийский дядя тоже обозначил свою позицию, заявив, что неуспокоенность душ и неостановимое стремление к прогрессу отменно излечивается хорошей поркой и временной переменой рациона на хлеб и воду. Но он, конечно же, просто пошутил.

Мы переехали жить в красный дом на Рождество. Сразу после каникул девочки отправились в блэкхитскую приходскую школу, а мы, мальчики, – в частную, и нам целый семестр пришлось до того основательно попыхтеть, что к Пасхе мы осознали всю коварную обманчивость богатства, да и пасхальные каникулы принесли нам не слишком много развлечений вроде походов в театр и прочего.

Потом наступил летний семестр, и пахать пришлось больше прежнего. К тому же настала жара, которая не идёт на пользу характерам учителей. Девочки об одном только и мечтали: как было бы хорошо сдавать экзамены исключительно в холодное время года. Не пойму – почему так не делают? Полагаю, никому в школах попросту не приходит в голову столь разумный порядок вещей. А между тем девочек в жару ещё и ботаникой мучают.

И вот наконец начались летние каникулы. Мы было вздохнули свободно, но, увы, лишь в первые несколько дней, а затем нас всех посетило ощущение, будто бы мы позабыли что-то очень важное и никак не можем сообразить, что именно. Нам хотелось каких-то событий, однако каких – мы не знали, поэтому очень обрадовались, когда отец сказал:

– Я предложил мистеру Фоулксу прислать к нам на недельку-другую своих детей. Ну, вы их знаете. Это те самые, что были у нас на Рождество. Примите их как можно лучше и постарайтесь, чтобы они хорошо провели с вами время.

Разумеется, мы их знали и помнили. Маленькие такие, розовощёкие робкие существа с блестящими глазами. Очень похожи на белых мышек. После Рождества мы с ними больше не виделись, потому что мальчик Деннис болел и вместе с сестрой жил у тётки в Рамсгейте.

Элис и Дора хотели сами приготовить спальни для почётных гостей. Но по-настоящему хорошая горничная гораздо меньше расположена уступать кому-то свои обязанности, чем служанка за всё. И, выслушав категорический отказ, девочки с этой идеей поневоле распрощались.

Единственное, что им позволила Джейн, – украсить цветами каминные полки в гостевых комнатах. Да и то пришлось спрашивать у садовника, какие цветы можно взять из оранжереи, ибо в садах в это время ничего подходящего не цвело.

Поезд гостей прибывал в двенадцать двадцать семь. Мы все отправились их встречать, и уже только потом я понял, что это была кардинальная ошибка.

Детей привезла их тётка. Вся в чёрном. Платье расшито бисером. На голове плотно сидит чёрный капор. Мы в знак приветствия сняли кепки.

– Вы кто? – очень сердито спросила она.

И мы ответили:

– Бэстейблы. Пришли встречать Дейзи и Денни.

– Это те дети? Вы помните их? – вонзила она свой немигающий взгляд в Дейзи и Денниса, и нам стало их жалко. Ужасно, если вам, пусть даже временно, приходится жить с такой суровой особой, как эта леди.

Возможно, мы выглядели не совсем опрятно, потому что до похода на станцию немножечко поиграли среди кустов в разбойников, а с мытьём предпочли повременить до обеда, раз уж перед ним всё равно придётся приводить себя в порядок, но…

Денни пролепетал, что, кажется, помнит нас. Дейзи была увереннее.

– Конечно, это они, – сказала она и почему-то скуксилась – того и гляди заплачет.

Тётка наняла кеб и, запустив внутрь Дейзи и Денни, противным таким тоном изрекла:

– Обе маленькие девочки могут поехать с нами, а вам, маленькие мальчики, придётся идти пешком.

Кеб уехал, а мы остались. Напоследок тётка обернулась с явным намерением что-то ещё нам сказать, и мы знали: сейчас услышим про то, что «приличные дети носят перчатки и аккуратно причёсываются». Поэтому Освальд буркнул: «До свидания!» – и гордо отвернулся, прежде чем она успела рот раскрыть. Остальные последовали его примеру.

Ни у одной леди на свете, кроме таких вот, сплошь в чёрном с бисером, язык бы не повернулся назвать нас «маленькими мальчиками». Ни дать ни взять противная мисс Мёрдстоун из «Дэвида Копперфилда» Диккенса! Хотел бы я сказать ей об этом, да, боюсь, она бы не поняла. Полагаю, она вообще ничего не читает, кроме «Истории» миссис Маркем и «Вопросов Мэнгнэлл»[39].

Вернувшись домой, мы обнаружили всех пассажиров кеба в нашей гостиной, которая теперь уже не называлась детской. Они выглядели очень сильно умытыми.

Наши девочки принялись задавать гостям вежливые вопросы, но те в ответ только мямлили: «Да», «Нет» или «Не знаю». Мы, мальчики, не имея охоты вступать в такой разговор, просто стояли у окна и глядели в него, пока не раздался гонг к обеду.

Мы уже чувствовали, что всё сложится просто ужасно, и не ошиблись. Эти двое вновь прибывших определённо не относились к тем, кто становится странствующим рыцарем или скачет верхом на конях по Франции с тайным посланием кардинала. И уж тем более не додумается, как сбить со следа врага.

Они лепетали: «Да, пожалуйста» и «Спасибо, нет», ели на возмущение аккуратно, вытирали салфеткой губы всякий раз, как попьют или прежде того, и никогда не разговаривали с набитым ртом.

После обеда положение дел не исправилось, наоборот, стало хуже.

Мы вытащили все свои книжки, и эти двое поблагодарили нас, толком не разглядев ни одной. Мы достали все наши игрушки и в ответ получили: «Спасибо, как мило».

Сперва нам стало неприятно, потом – тошно, и ко времени чаепития мы погрузились в мрачное молчание. Все, кроме Г. О. и Ноэля, обсуждавших между собой крикет.

После чая к нам зашёл отец и предложил гостям и девочкам сыграть в слова. Стало вроде немного получше, но позднего обеда я никогда не забуду. Освальд чувствовал себя героем книжки, который «достиг предела своих возможностей». Вот уж не думал не гадал, что когда-нибудь так обрадуюсь отходу ко сну. Однако в тот вечер именно так и случилось.

(От Доры я позже узнал, что ей пришлось расстёгивать все пуговички и развязывать все тесёмки на платье Дейзи, поскольку сама маленькая мисс этого не умеет, хотя ей уже почти десять. А Денни, оказывается, боится засыпать в полной темноте.)

Усевшись на кровати в комнате девочек, мы устроили срочное совещание. Видели бы вы эту кровать: здоровенная такая, из красного дерева, с балдахином на четырёх угловых столбиках. Из её зелёных занавесок получились бы превосходные воинские палатки, но экономка снимать их не разрешает.

– Хорошенькое дельце, а? – начал Освальд, оглядывая остальных.

– Завтра станет полегче, – заверила Элис. – Они пока просто стесняются.

Дикки сказал, что стеснение – вещь, конечно, извинительная, если ты при этом не ведёшь себя как полный дурак.

– Они испуганы, – вступилась за гостей Дора. – Пойми же, мы им кажемся совсем чужими.

– Можно подумать, мы индейцы или хищные звери, – хмыкнул угрюмо Дикки. – Уж, наверное, как-нибудь их не съедим.

А вот Ноэль посчитал наших гостей зачарованными принцем и принцессой, которых превратили в белых кроликов, а затем вернули в человеческое тело, однако нутро-то у них осталось кроличьим.

Освальд велел ему заткнуться и подвёл итог:

– Что толку придумывать разные байки? Мы должны выработать план действий. Нельзя допустить, чтобы эти слюнтяи испортили нам все каникулы.

– Нельзя, – согласилась Элис. – Но не могут же они вечно хныкать? Вдруг их к этому приучила жизнь с тёткой? От такого любой, между прочим, захныкал бы.

– И всё же, – продолжил Освальд, – мы не можем позволить себе ещё хоть день, похожий на сегодняшний, а значит, должны их как-то пробудить от хныкающей летар… или как это там называется? В общем, нам нужно применить к ним решительные и неожиданные меры.

– Устроить ловушку, – оживился Г. О. – Сразу как встанут утром. А следующей ночью завернуть край простыни, чтобы лечь под неё не могли.

Но Дора решительно этому воспротивилась и, признаю, была совершенно права. У неё возникла другая идея:

– Думаю, нам лучше всего предложить им какую-нибудь хорошую игру. Ну, что-то вроде поисков сокровищ.

– Ну и какую? – спросили мы.

Но она не смогла предложить ничего дельного.

– Игра должна быть длинной, – внёс предложение Дикки. – Чтобы хватило на целый день. Понравится им – станут играть, а если нет…

– Если нет, я буду читать им вслух, – подхватила Элис.

Но мы возразили:

– Нет, не будешь. Стоит только начать, как потом не отделаешься.

– Я, вообще-то, имел в виду другое, – объяснил Дикки. – Если им не понравится, они могут сами чем-нибудь заняться. По своему вкусу.

Словом, все мы сошлись на том, что должны придумать какую-нибудь потрясающую игру, но она никак не придумывалась, а потом совещанию нашему, так и не давшему плодов, положила конец миссис Блейк (наша экономка), которая явилась и погасила свет.

Зато на следующее утро, за завтраком, Освальд, глядя на наших розовеньких, чистеньких гостей, сказал:

– Теперь я знаю. Мы устроим джунгли в саду.

Остальным это понравилось. До конца завтрака мы обсуждали, как именно станем играть, а маленькие незнакомцы на все наши предложения отвечали лишь: «Я не знаю».

После завтрака Освальд, отозвав в сторонку братьев и сестёр, спросил:

– Вы не против, если сегодня я возьму на себя роль предводителя? Придумка-то ведь моя.

Возражений не последовало, и тогда он объявил:

– Мы разыграем «Книгу джунглей». Я буду Маугли, а вы, остальные, – кем захотите. Отцом или матерью Маугли, любым зверем.

– Не думаю, что они знают «Книгу джунглей», – засомневался Ноэль. – Подозреваю, они вообще ничего не читали, кроме полезных книг для учёбы.

– Ну, животными-то они всё равно могут быть. Любой может быть животным, даже если вообще ничего не читал.

Так и решили.

После этого Освальд (умелый организатор, по мнению дяди соседского Альберта) принялся излагать свой план.

В тот день обстоятельства складывались для нас как нельзя лучше. Нашего индийского дяди не было дома. Отца – тоже. Миссис Блейк собралась уходить. И горничную во второй половине дня отпустили.

Теперь Освальду требовалось нейтрализовать «белых мышек», а точнее, маленьких примерных гостей. Он объяснил им, что после обеда состоится игра, в которой они смогут быть кем хотят, и дал им «Книгу джунглей», где отметил места, которые им надо прочесть. Там везде говорилось про Маугли.

Озадачив гостей таким образом, он отвёл их в укромное местечко среди горшков с листовой капустой на кухонном огороде и велел оставаться там, пока их не позовут, а затем вернулся к остальным. И мы весело провели время под кедром, обсуждая, чем займёмся, когда Блейки уйдёт. И после нашего обеда экономка удалилась.

Когда мы спросили у Денни, кем он хотел бы быть в игре, оказалось, что вместо кусков, отмеченных Освальдом, этот неслух прочёл «Белого тюленя» и «Рикки-тики-тави».

Мы договорились сначала как следует обустроить джунгли, а уж после одеться для игры.

Освальд, чувствуя себя не совсем уютно из-за того, что надолго оставил гостей одних, взял Денни в помощники, и тот оказался ему полезен. У юного Фоулкса были очень ловкие пальцы, и когда он что-то завязывал, это уже не развязывалось.

Дейзи мы тоже звали присоединиться, но она захотела продолжить чтение. Пришлось ей позволить, как и полагается вежливым и воспитанным хозяевам.

Кусты должны были стать джунглями, а лужайка под кедром – лесной поляной. Мы занялись подбором нужных вещей. Лужайка под кедром имела для нас то достоинство, что она не просматривалась из окон дома.

День стоял очень жаркий. Из тех, когда солнце светит белым, а тени не чёрные, как вечерами, а тёмно-серые.

Мы придумали множество разного. Во-первых, естественно, обернули подушки в звериные шкуры и разложили на траве, чтобы они смотрелись как можно естественней. Затем натёрли Пинчера толчёным грифелем, желая придать ему правильную волчью окраску Серого Брата, но он стряхивал с себя графит, и нам приходилось начинать всё сызнова, пока Элис вдруг не воскликнула:

– Я знаю, что делать!

Сбегав в спальню отца, она возвратилась с французским миндальным кремом для бороды и рук. Мы выдавили крем на Пинчера, втёрли, и толчёный графит прилип к шерсти намертво. А Пинчер ещё потом, по собственному почину, повалялся немного в пыли, что окончательно придало его шерсти правильный оттенок. Он очень смышлёный пёс, жаль только, вскоре улизнул от нас, и мы до позднего вечера не могли его найти.

Денни хорошо нам помог и с Пинчером, и со шкурами диких животных, а когда с гримировкой Серого Брата было покончено, спросил:

– А можно, я сделаю бумажных птиц, чтобы рассадить их на деревьях? Ну пожалуйста! Я правда умею.

Мы, ясное дело, разрешили. И он, можно сказать из почти ничего, а вернее, из газет, разрисованных красными чернилами, наделал довольно много больших бумажных птиц с красными хвостами, которые очень неплохо выглядели на живой изгороди.

И тут он вдруг взвизгнул:

– Ой!

И мы, обернувшись, увидели существо в меховой шкуре и с огромными рогами. Нечто среднее между обычным быком и Минотавром. Естественно, у Денни душа ушла в пятки. Это Элис удумала так одеться, и вид у неё был что надо.

До сих пор мы ещё могли вернуться в границы дозволенного. Рубеж перейти нас заставило чучело лисы. И, как ни прискорбно мне в этом признаваться, истина требует: идея принадлежала Освальду. Самой идеи он не стыдится – она ведь была занятной. Однако теперь он знает: пользоваться без спросу чужими лисами и другими вещами недопустимо, даже если живёшь с их хозяином в одном доме.

Именно Освальд вскрыл стенку стеклянного короба в холле, чтобы извлечь оттуда лису, держащую в пасти серо-зелёную утку. Когда остальные увидели, как живописно выглядит эта парочка чучел на зелёной лужайке, всё было потеряно безвозвратно.

Наша компания спешно кинулась за остальными чучелами, а их в доме дяди имелось невероятное множество. По большей части это были его охотничьи трофеи, кроме лисы из холла. А ещё лисьей головы без туловища, которую мы разместили на кусте так хитро, что казалось, будто лиса выглядывает из зарослей. Чучела птиц мы привязали верёвками к дереву. Утконос словно бы сидел на собственном хвосте, а выдра на него скалилась.

Затем Дикки придумал ещё кое-что. И хотя за это нам потом досталось куда меньше, чем за чучела, сам я считаю его затею такой же пагубной, хотя, если по-честному, она была столь же занятной, как измысленная Освальдом.

Взяв поливочный шланг, Дикки перекинул его через ветку кедра. Затем мы подтащили лестницу, которой пользуются для мытья окон, опустили конец шланга на верхнюю ступеньку, и вода оттуда потекла вниз.

Это сооружение замышлялось как водопад, но вода текла сквозь ступеньки, так что земля у подножия лестницы быстро раскисла в жидкую грязь. Тогда мы накрыли ступеньки плащами отца и дяди, и вода наконец потекла как задумывалось, каскадом.

Ох, и до чего же славно у нас получилось! Стремительно падая вниз, вода устремлялась дальше по лужайке в вырытый нами небольшой канал, так что выдра и утконос как бы попали в естественную среду обитания.

Надеюсь, читая, вы не соскучились. Во всяком случае, нам было очень весело. А если совсем уж по-честному, мы никогда ещё не проводили время так замечательно, пока всё не кончилось.

Мы вытащили из клеток всех кроликов, прицепили им розовые хвосты из бумаги и гонялись за ними с охотничьими ружьями, сделанными из газеты «Таймс», пока они все не разбежались. И прежде чем их удалось изловить (уже на следующий день), съели очень много салата и прочей зелени на огороде. Освальду жаль, что так получилось. Садовник-то ему нравится.

Денни хотел морским свинкам тоже приделать хвосты, но толку, естественно, не добился. Послушал бы нас, когда мы ему сказали, что у морских свинок нет ничего такого, к чему можно было бы прицепить бумагу. Но он это принял за шутку.

Мы думали, он растеряется, когда сам убедится, однако он без тени растерянности произнёс:

– Не беда.

И, выпросив у девочек обрезки голубой ткани, оставшейся от шитья халатов, сделал из них пояски, которые повязал морским свинкам, как сам выразился, «вокруг их маленьких животиков». Они стали очень забавные с голубыми бантиками на спинах, и одну из них потом так нигде не нашли.

То же случилось и с черепахой, когда мы раскрасили алой краской её панцирь. Она улизнула от нас и больше не возвращалась. Видимо, кто-то её забрал себе, приняв за редкостный драгоценный вид, ещё не известный в наших холодных широтах.

Лужайка под кедром, населённая словно ожившими чучелами животных и птиц, кроликами с бумажными хвостами и водопадом, превратилась в мечту о красоте.

Элис сказала:

– Как бы я хотела, чтобы тигры выглядели не такими плоскими. Ведь когда внутри подушки, трудновато в них заподозрить затаившихся хищников, которые вот-вот на вас прыгнут. Вот если бы мы заставили эти шкуры стоять, как когда-то при жизни…

– А не подойдут ли для этого подставки из-под пивных бочонков? – пришло в голову мне.

Мы вытащили из подвала две подставки, уложили на них диванные валики, сверху примотали верёвками шкуры, и получилось именно то, что надо. Ножки подставок сделались тигриными лапами. Это был, что называется, завершающий штрих.