«Ленинградское дело». Вся правда о самом тайном процессе Сталина

Как верно подмечают сегодня многие российские историки, при всем при том, что главным вопросом совершенного по настоянию Ленина октябрьского переворота в 1917 году была совсем не забота об улучшении жизни русского народа, а мировая революция, на алтарь победы которой большевики готовы были принести в жертву и саму Россию, и её народ[12]. Но и уйти от русского вопроса большевики не могли с самых первых дней захвата ими власти. Это-то обстоятельство и признал В.М. Молотов на закате своей жизни в 1980 году, когда в беседе с Феликсом Чуевым произнес: «Коммунистическая партия так и не смогла решить русский вопрос, то есть каким должен быть статус РСФСР и русской нации в СССР».

Но, как станет ясно из последующего изложения материала, по-настоящему мучил этот вопрос Сталина и таких близких его соратников, каким был Молотов. Для Ленина здесь с самого начала никаких противоречий не существовало. Уже через четыре дня после Октябрьского переворота Ленин в буквальном смысле на колене спешит написать и обнародовать документ, где на десятилетия вперед столбит свою политическую волю для будущего государства, которое должно будет заменить собой ненавистную ему Россию – для Советского Союза.

Уже 2(15) ноября 1917 года Ленин от имени созданного им правительства Российской Республики собственноручно пишет «Декларацию прав народов России», где фактически было объявлено, что в результате Октябрьской революции на территории бывшей Российской империи закончило своё существование старое государство, базировавшееся на воле русского народа, а на его месте – «остаются только народы России, терпевшие и терпящие гнет и произвол, к раскрепощению которых должно быть приступлено немедленно, освобождение которых должно быть проведено решительно и бесповоротно» (сохранена орфография Ленина. – Вл. К.).

Ленинский документ не оставлял никаких сомнений в том, что отныне с такой категорией, как русская нация, которая, в силу своего объективного положения, ранее объединяла все слои населения российского общества, покончено навсегда и теперь в стране существует только образование рабочих и крестьян, которым противостоит класс мировой буржуазии. Это эпохальное новшество исторического значения закреплялось в следующих словах: прежняя Россия «отныне должна быть заменена политикой добровольного и честного союза народов России…Только в результате такого союза, – подчеркивалось в этом эпохальном документе, – могут быть спаяны рабочие и крестьяне народов России в одну революционную силу, способную устоять против всяких покушений со стороны империалистско-аннексионистской буржуазии».

Во исполнение воли первого и второго съездов Советов «Совет народных комиссаров, – заявлялось в Декларации, – решил положить в основу своей деятельности по вопросу о национальностях России следующие начала:

1) Равенство и суверенность народов России.

2) Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельных государств.

3) Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений.

4) Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России»[13], (выделено Лениным. – Вл. К.).

Документ был подписан следующим образом:

«Именем Республики Российской

Народный комиссар по делам национальностей Иосиф Джугашвили-Сталин.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин)».

Как следовало из текста этого наспех написанного документа, главная его цель заключалась в том, чтобы воплотить в действительность давнюю мечту Ульянова-Ленина – покончить в России с государствообразующей ролью русской нации, русского народа, с этой «великодержавной швалью», как позже, уже перед смертью, когда у разрушенного болезнью физического организма уже не оставалось сил сдерживать свои эмоции, выразился Ленин[14].

Как сейчас становится ясно, в критических условиях политического переворота Ленин в полной мере отдавал себе отчет в том, что в тот момент он ещё не мог открыто выразить всю свою неприязнь к русскому народу[15] (позже он это сделает публично), и потому при подписании Декларации вождь всемирного пролетариата «спрятался» за Джугашвили-Сталина, поставив его подпись первой.

Позже нарком по национальным делам свою позицию, отраженную в совместном с Лениным тексте Декларации, изменит, и не один раз, но в принципе Сталин всю свою сознательную жизнь оставался большевиком, то есть верным ленинцем, и, как будет показано ниже, к русскому народу у него всегда будет сдержанное, а по большей части и негативное отношение, поскольку именно здесь он, как и Ленин, будет усматривать главную угрозу для своей личной власти. Отсюда, собственно, и начинают «расти ноги» будущего «Ленинградского дела», ещё с 1920-х годов.

Сталин отказывается от интернационализма и русофобии академика Покровского

Хорошо известно, какое огромное значение большевистская партия придавала вопросам идеологической работы. И тем не менее за весь период существования советской власти на территории бывшей Российской империи в ЦК партии было всего три секретаря ЦК по вопросам идеологии – Николай Бухарин, Андрей Жданов и Михаил Суслов. Не считая, разумеется, самого Ленина, который до самой своей смерти никому не доверял руководства идеологической работ в партии.

Н.И. Бухарина (1888–1938) на идеологическую стезю сподобил сам основатель большевистской партии. И сделал это ещё в декабре 1912 года, когда направил из Кракова в Вену никому не известного Иосифа Джугашвили для написания статьи «Марксизм и национальный вопрос», а в помощь ему определил Бухарина, поскольку Сталин не знал никаких других языков, кроме грузинского и русского.

Будущий Сталин, который в тот момент ещё носил партийную кличку Коба, Бухарину не поглянулся, но Ульянов-Ленин для Мойши Долголевского (так Бухарин называл себя в те годы по фиктивному паспорту) был авторитетом непререкаемым, все переводы с немецкого для Кобы он сделал, а написанная Кобой работа «Социал-демократия и национальный вопрос» (позднее переименованная в «Марксизм и национальный вопрос») вызвала самую высокую оценку не только Ленина, но даже и Троцкого.

А Бухарин с этого момента с подачи Ленина, который позже назовет его «превосходно образованным марксистом-экономистом», «крупнейшим и ценнейшим теоретиком партии», становится главным идеологом большевизма, бессменным членом Политбюро ЦК 1934–1937 годов – главным редактором основных печатных органов партии («Правды» и «Известий») и личным другом Сталина.

Однако в 1928 году эта благостная картина претерпевает резкие изменения. Бухарин выступил против форсированной коллективизации и с 1929 года переходит в оппозицию к Генсеку. С этого момента Бухарин теряет все руководящие политические должности в партии и в ИККИ. Но несмотря на это ещё пытается влиять на вопросы идеологии. Публикует в газете «Правда» статью «Злые заметки», изданную позже отдельной книгой, где, говоря словами Маяковского, «чистя себя под Ленина», стойко ненавидящего русское крестьянство, жёстко критикует поэзию С. Есенина и других русских поэтов. «Есенинская поэзия, – пишет он, – по существу своему есть мужичок, наполовину превратившийся в «ухаря-купца»: в лаковых сапожках, с шелковым шнурком на вышитой рубахе, «ухарь» припадает сегодня к ножке «государыни», завтра лижет икону, послезавтра мажет нос горчицей половому в трактире, а потом «душевно» сокрушается, плачет, готов обнять кобеля и внести вклад в Троице-Сергиевскую лавру «на помин души». Он даже может повеситься на чердаке от внутренней пустоты. «Милая», «знакомая», «истинно русская» картина! Идейно, – заявляет Бухарин, – Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера»: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще».

Правда, потом, в 1934 году, выступая на Первом съезде советских писателей с докладом о поэзии, Бухарин несколько смягчает свою оценку поэзии Есенина, отзываясь о нём как о «звонком песеннике-гусляре, талантливом лирическом поэте», поставив его в один ряд с Блоком и Брюсовым, но никак не может понять, что с изменением своих взглядов на русский вопрос он безнадежно опоздал: вот уже два года как Генсек правящей политической партии начинает менять идеологическую парадигму ВКП(б), резко повернув в сторону от Ленина в одном из центральных политических вопросов в идеологии большевизма – ленинской оценке роли марксизма в большевистской идеологии и роли русского народа в Советском Союзе.

Фактически же с 1929 года должность секретаря по идеологии в правящей партии становится вакантной. Идеологические проблемы нагромождались одна на другую, а заняться их разрешением профессионально оказалось некому. Претендовавший на эту роль председатель «Союза воинствующих безбожников» Емельян Михайлович Ярославский (Миней Израилевич Губельман. 1878–1943) хоть и пытался заменить своей деятельностью уходящего из политики Бухарина[16], сделать этого не смог, и Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) был вынужден основные функции секретаря ЦК по идеологии замкнуть на себя.

А главным инструментом разворота в сфере идеологии было изменение взгляда на роль русской нации в развитии СССР.

Ленин, как известно, исходил из того, что русский народ во все века на территории Российской империи занимался только тем, что угнетал все другие народы и потому при образовании Советского Союза потребовал, чтобы в новом государственном образовании – СССР – были заложены гарантии избавления от якобы «векового угнетения» других наций со стороны русских в форме:

– во-первых, образования внутри СССР государственной организации наций в форме республик. В том числе и Украины, хотя украинцы никогда никакой государственности в истории не имели[17];

– а, во-вторых, в официально закрепленном в Конституции праве выхода из СССР любой национальной союзной республики.

Сталин, как известно, вплоть до 1930 года стоял на позициях Ленина в национальном вопросе и в каждом публичном выступлении неизменно подчеркивал, что «решительная борьба с пережитками великорусского шовинизма является первоочередной задачей нашей партии», так как «великорусский шовинизм отражает стремление отживающих классов господствовавшей ранее великорусской нации вернуть себе утраченные привилегии» (политический отчет ЦК ВКП(б) съезду партии)[18].

В исторической науке главным идеологом в эти годы оставался академик Покровский, который активно позиционировал себя как верный и близкий соратник вождя в идеологии и прежде всего – в вопросе о борьбе с т. н. «русским великодержавным шовинизмом». Стоило Покровскому в 1920 году опубликовать книгу «Русская история в самом сжатом очерке» со всеми этими сюжетами, как Ленин тут же её прочитал и 5 декабря 1920 направил академику краткое письмо:

«Тов. М. Н. Покровскому.

Тов. М. Н.! Очень поздравляю вас с успехом: чрезвычайно понравилась мне Ваша новая книга «Рус[ская] И[стория] в сам[ом] сж[атом] оч[ерке]». Оригинальное строение и изложение. Читается с громадным интересом. Надо будет, по-моему, перевести на европейские] языки.

Позволяю себе одно маленькое замечание. Чтобы она была учебником (а она должна им стать), надо дополнить ее хронологии[еским] указателем. Поясню свою мысль примерно так: 1) столбец хронологии; 2) столбец оценки буржуазной (кратко); 3) столбец оценки Вашей, марксистской; с указанием] страниц Вашей книги.

Учащиеся должны знать и Вашу книгу и указатель, чтобы не было верхоглядства, чтобы знали факты, чтобы учились сравнивать старую науку и новую. Ваше мнение об этом дополнении?»

Фактически же, как справедливо замечает доктор исторических наук, автор фундаментальной работы «Русское национальное государство» (М., 2011, 765 с.) и нескольких школьных учебников по истории Андрей Львович Юрганов, историческая школа академика Покровского табуировала целую область знания об этапах развития нации, особенно русской.

Сочинения М. Покровского Сталину, мягко скажем, не импонировали с самого начала, но, зная об активной поддержке основателя послеоктябрьской русской исторической школы со стороны Ленина, он до самой смерти Покровского четко и недвусмысленно поддерживал его позиции, например, позицию историка о том, что в СССР строится не национальное государство, а государство мирового пролетариата. Так, когда немецкий писатель Эмиль Людвиг 13 декабря 1931 года спросил Сталина, допускает ли он параллель между собой и Петром Великим, то Генсек не задумываясь пояснил: нет, с Петром он себя не отождествляет, прежде всего потому, что Пётр Великий создавал и укреплял национальное государство помещиков и торговцев, а он, Сталин, ставит себе в задачу «не укрепление какого-либо «национального» государства, а укрепление государства социалистического, и значит, – интернационального, причем всякое укрепление этого государства содействует укреплению всего международного рабочего класса»[19].

Не возражал он Покровскому, по крайней мере публично, и по вопросу исторической роли русского народа. Михаил Николаевич четко исходил из того, что не нес в себе русский народ никакой объединительной роли по отношению к другим народам, а был, как и указывал Ленин, «русским держимордой», угнетавшей все другие присоединенные к русскому государству народы. Так, когда председатель ЦИК Грузинской ССР Филипп Махарадзе (1868–1941), известный по конфликту со Сталиным в 1922 году в вопросе по поводу федеративного устройства СССР, в 1931 году имел неосторожность высказаться о положительном историческом взаимоотношении Грузии и России, это так возбудило Покровского, что он на Всесоюзной конференции историков-марксистов тут же взял слово и произнес: Великорусский шовинизм есть опасность много большая, чем это могут себе представить некоторые представители нацменьшинств. «Ещё раз повторяю, я считаю, что т. Махарадзе относится к нам, русским, слишком снисходительно. В прошлом мы, русские, – а я великоросс самый чистокровный, какой только может быть, – в прошлом мы, русские, величайшие грабители, каких только можно себе представить»[20].

Более того, Михаил Николаевич в основание созданной им схемы исторической науки послеоктябрьского периода заложил тезис о том, что вся русская дореволюционная историческая наука, базирующаяся на трудах Карамзина, Чичерина, Соловьева, Ключевского, других наших классиков – это наука помещичье-буржуазная, а значит – контрреволюционная. Прежде всего она является контрреволюционной потому, что в свою основу кладет историю русской нации и русского национального государства. До самого своего ухода из жизни в 1932 году Покровский боролся за то, чтобы прежнюю историю России заменить на новую, ленинскую – историю народов СССР. Характерный в этом плане пример: в августе 1928 года, когда Покровский задумывал созвать Всесоюзную конференцию историков-марксистов, то поначалу включил в структуру конференции секцию «История России». Но через три месяца спохватился и переназвал секцию – «История народов СССР», объяснив это в следующих словах: «от одной из устаревших рубрик нас избавил коммунистический стыд. Мы поняли – чуть-чуть поздно, – что термин «русская история» есть контрреволюционный термин, одного издания с трехцветным флагом и «единой неделимой»[21].

А вот Сталина в этом плане мучил не «коммунистический стыд», а нечто иное: соображения большой политики и судьба завоеванной большевиками в 1917–1920 годах политической власти в России.

В 1923 году, когда вся верхушка большевиков (Троцкий, Зиновьев, Бухарин, другие) ещё твердо рассчитывали на то, что в Германии победит пролетарская революция и что уже не за горами и победа мировой революции, Сталин не оспаривал ни своих коллег по партии, ни взглядов академика Покровского. Но после смерти Ленина, начиная с 1924 года, Сталин стал понимать, что геополитическая ситуация в мире стала меняться не в пользу Советской России, и он стал потихоньку формулировать тезис о возможности победы пролетарской революции в одной, отдельно взятой стране – в России. Пока только для себя, без широкой огласки. А в 1927 году ситуация обострилась ещё больше: по мнению большевистской верхушки, возникла угроза прямого военного столкновения с Западом. Сталин отдавал себе отчет, что если это действительно произойдет, то защищать большевистскую власть в стране кроме русского крестьянства и рабочего класса будет некому.

Кроме того, Генсека все больше беспокоило и то обстоятельство, что строительство Советского Союза, основанное на ленинском принципе размывания государствообразующей роли русского народа, сопровождала оголтелая политическая кампания в прессе союзных республик с призывами покончить с великорусским великодержавным шовинизмом и требования каленым железом выжечь колонизаторское наследие русского царизма, всё ещё живуче присутствующее в поведении русских коммунистов. Таким настроениям в союзных республиках в значительной степени способствовала деятельность исторической школы Покровского.

Словом, Сталин постепенно пришел к умозаключению, что пришло время менять идеологическую парадигму: перейти в партийной пропаганде к внедрению идеи о том, что в историческом становлении российского государства русский народ выполнял объединяющую вокруг себя все другие народы и нации государствообразующую роль.

Внешне этот поворот вначале выглядел довольно безобидно. 27 декабря 1929 года Сталин выступает на конференции аграрников-марксистов и ставит вопрос о «разрыве между практическими успехами и развитием теоретической мысли». Этот упрёк в адрес исторической школы Покровского, заключающийся в том, что предлагаемая им теория перестает отвечать нуждам практического строительства социалистического государства, никто не заметил, включая и самого Покровского. Но Сталин не успокаивается на этом и в октябре 1931 года пишет письмо «О некоторых вопросах истории большевизма», которое публикуют все московские партийные идеологические журналы («Большевик», «Пролетарская революция», «Коммунистическое просвещение», «Борьба классов»).

Избрав адресатом своих критических замечаний совершенно третьестепенную фигуру – историка А.Г. Слуцкого (1894–1979, с 1937 по 1957 гг. – узник концлагеря в Сибири), о которой до этого никто даже и слыхом не слыхивал в исторической среде, Сталин на самом-то деле ударил по историкам школы Покровского (а других официальных историков в то время в СССР не было), упрекая их в том, что они свои труды строят на «бумажных документах», а не на реальных делах и практике большевизма. Статья заканчивалась куда как ясным выводом в этом отношении: «…Даже некоторые наши историки, – я говорю об историках без кавычек, о большевистских историках нашей партии, – не свободны от ошибок, льющих воду на мельницу Слуцких и Волосевичей (автор «Курса истории ВКП(б). – Вл. К.). Исключения не составляет здесь, к сожалению, и т. Ярославский, книжки которого по истории ВКП(б), несмотря на их достоинства, содержат ряд ошибок принципиального и исторического характера»[22].

Основной посыл письма Сталина поняли почти все группирующиеся вокруг Покровского историки, кроме самого Михаила Николаевича. Вплоть до своего ухода из жизни в апреле 1932 года он продолжал доказывать, что только он верно следовал указаниям Ленина в развитии советской исторической науки, то есть в истории становления российского государства с древнейших времен племенной русский народ никакой объединительной миссии по отношению к другим национальностям (народам) никогда не нёс, более того, не допускал их свободного развития.

В последнем (за 1930 г.) номере журнала «Историк-марксист» Покровский в статье «Возникновение Московского государства и «великорусская народность» отрицал даже само существование «великоруссов»: «Акто такие эти «великорусы», – писал он, – …никаких великорусов не было вообще – на этой территории проживали финские племена, автохтоны, которые…финизировали своих поработителей». «Уже Московское великое княжество, не только Московское царство, было «тюрьмою народов». Великороссия построена на костях «инородцев», и едва ли последние много утешены тем, что в жилах великорусов течет 80 % их крови. Только окончательное свержение великорусского гнета той силой, которая боролась и борется со всем и всяческим угнетением, могло послужить некоторой расплатой за все страдания, которые причинил им этот гнет»[23].

Сталин же, который ещё в 1913 году в работе «Марксизм и национальный вопрос» черным по белому писал, что «в России роль объединителя национальностей взяли на себя великороссы, имевшие во главе сложившуюся сильную организованную дворянскую бюрократию», стал понимать, что продолжение этой ещё Лениным инспирированной русофобской вакханалии может привести к распаду Советского Союза. Однако в начале 1930-х бороться впрямую с исторической школой Покровского Генсек ещё не мог. И не только потому, что Покровский и его многочисленные ученики опирались на прямую поддержку Ленина в начале 1920 годов в своей борьбе против государствообразующей роли русского народа и фактически держали в своих руках всю историческую науку вплоть до смерти Покровского.

А ещё и потому, что Генсек в эти годы был вынужден вести борьбу сразу на нескольких фронтах:

– за личное политическое выживание в схватке с людьми из бывшего ближайшего окружения Ленина (а это были не только Троцкий, Зиновьев, Каменев, но и такие, как «победитель Колчака» лично знавший Ленина И.Н. Смирнов[24], бросивший в 1932 году в узком кругу единомышленников фразу «Сталин думает, что на него не найдется пули»);

– укреплять социальную основу политической системы СССР и проводить индустриализацию, готовя Советский Союз к неизбежной, как тогда считалось, войне с Европой и Японией;

– обосновывать концепцию возможности победы социализма в одной отдельно взятой стране в условиях враждебного империалистического окружения и ещё много чего, о чём в октябре 1917-го никто даже никакого понятия не имел.

В этих условиях в ЦК был настоятельно нужен специальный руководитель, который бы занимался исключительно идеологическими вопросами. Исполнявший до сих пор эти функции Бухарин для такой работы не годился как в силу своей интеллектуальной слабости и психологической неустойчивости, так и в силу того, что и сам он полностью ушёл в политическую борьбу в верхах партии и при этом часто выступал совсем не на стороне Сталина.

«Ценнейший теоретик партии» к началу 1930-х годов растерял все политические ориентиры. Будучи к этому времени главным редактором «Известий», он хоть и видел, что с учением своего единомышленника академика Покровского происходит что-то не то, тем не менее 21 января 1936 г. публикует в возглавляемой им газете статью, где утверждает, что русские до 1917 года были «нацией Обломовых», а само слово «русский» употребляет как синоним слова «жандарм».

Автор статьи в буквальном смысле задыхался от презрения к коренному населению страны: «Эта расейская растяпа! Эти почти две сотни порабощенных народов, растерзанных на куски царской политикой! Эта азиатчина! Эта восточная лень! Эта неразбериха, безалаберщина, отсутствие элементарного порядка!»

Как заметил в 1990-е годы в одной из своих работ известный литературовед и великолепный публицист Вадим Кожинов (1930–2001), «Бухарин не замечал, или не хотел замечать, что в стране уже начался коренной поворот» в области идеологии[25]. Но что-то всё ж таки его тревожило, и 27 января 1936 года он решил отмежеваться от идей Покровского и опубликовал в «Известиях» объемную статью «Нужна ли нам марксистская историческая наука? (О некоторых существенно важных, но несостоятельных взглядах тов. М.Н. Покровского»). Однако ему тут же дали понять, что он хоть и остается «любимцем всей партии», но сама-то партия от него уже отвернулась.

В этот же день «Правда» публикует постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о создании специальной комиссии под руководством Жданова «для просмотра, улучшения, а в необходимых случаях и для переделки уже написанных учебников по истории». Были опубликованы также «Замечания» Сталина, Жданова и Кирова по поводу конспекта учебника по истории СССР от 8 августа 1934 года. А передовица «Правды» разъяснила смысл этих документов, призывая историков к борьбе «с антиленинскими традициями школы Покровского и в методе, и в конкретной картине русской истории», к ликвидации присущих этой школе «полуменьшевистских полуцентристских идей и троцкистской контрабанды». СНК и ЦК указывали, что «задача преодоления этих вредных взглядов» имела «важнейшее значение для дела нашего государства, нашей партии и для обучения подрастающего поколения». «Пришло время… – писал в том же номере газеты один из членов конкурсной комиссии, – чтобы мы дали нашей молодежи учебники истории, готовящие ее к предстоящим великим боям на международной арене. История в руках большевиков должна быть конкретной наукой, объективной правдой и тем самым великим оружием в борьбе за социализм».