«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг.

Пролог[40]

Абашин Андрей Ильич – 1925 г.р. Родился в Сибири. Артиллерист. Умер от газовой гангрены в январе 1945 г. в Румынии. Был могучего телосложения. Обувь носил 46‑го размера.

27.08.1944 г. …Военная жизнь моя очень трудновата потому, что совершал большие марши. Немецкие войска отступают и мы преследуем их по пятам. Идем по 50–60 км в сутки. Но ничего. Это все к быстрейшему разгрому немецкой армии…

6.10.1944 г. Из окна… Желаю быть всем живыми и здоровыми до окончания войны. И если я жив буду, то чтобы мне пришлось посмотреть на ваши старые морщины и чтобы вы увидели меня за это прошедшее время. А я сейчас пока жив и здоров чего и вам желаю… Жду ответ с нетерпением…

26.10.1944 г. Привет из Венгрии. «Авилово»

…Мамаша пусть обо мне не беспокоится. Я буду мстить за брата Митю[41] и вообще громить немецко-венгерских захватчиков. Я им даю такого жара из своей пушки, что только брызги летят и не найдешь, где нога, где рука. Так что живы будем, увидимся, только были бы живы и здоровы, а то я уже 3 месяца не получаю от вас писем и думаю живы или нет.

Я представлен к правительственной награде орденом Отечественной войны III степени. Так что мою большую работу ценят…

2.11.1944 г. Привет из Венгрии!..

…Я сейчас у пушки и пишу письмо то с перерывами: то и дело немец идет в контратаку и приходится стрелять беглым огнем по двадцать, тридцать снарядов, уже вот отбил три контратаки.

…Бью немцев по-гвардейски… Нахожусь на передовой линии. Жизнь на фронте сам знаешь, какая… Благодарности мне от И. Сталина береги. Возможно кто и не верит, что я нахожусь на фронте. Вот и все…

13.11.1944 г. Привет из Венгрии!

…Гоним немцев, но он сопротивляется, но не выдерживает нашего натиска. Гоним и идем вперед на Запад до полного разгрома раненого зверя в его собственной берлоге. И [хотим] вернуться домой невредимыми и с Победой и чтобы вы были все живы и здоровы. Нам выдали зимнее обмундирование, так что зима не страшна. Кушаем, что хотим…

Я послал справку на льготы и две благодарности, получили ли вы их?.. Пишите. Скучновато без писем.

…7 ноября я провел в жестоком бою, вторично форсировал реку Тиссу и взяли венгерский город. Так что праздник провел очень весело. Погода здесь дождливая…

Не обижайтесь, что плохо написал, нужно продвигаться вперед. Пишите почаще письма. Прошу и очень прошу, а то скучно!.. Целую всех несчетно раз и жму всем ручки…

Ф. М‑33. Оп. 1. Д. 136.

Андриенко Всеволод Тимофеевич – 1923 г.р., г. Харьков. Комсомолец. Лейтенант. Погиб на Кавказе в 1942 г.

28.08.1941 г. Дорогая мамочка!

Бабушка, Тамара и девочки!

Только что прошел мандатную комиссию и зачислен курсантом. Учиться будем 6 месяцев… Пишите обязательно. Целую. Волик.

16.11.1941 г… Пишу вам самое главное: от папы ничего не получал, за исключением одной телеграммы и одного письма, которое послала Тамара, когда папа был в Харькове. Получил также 50 р., которые папа дал Тамаре для пересылке мне. Получил еще 75 р., которые я по телеграфу перевел вам еще в начале сентября, но они пришли обратно, т. к. вас в Харькове в момент прихода денег уже не было. У меня еще есть 50 р., кроме того, на днях мы получим свою «получку» – по 38 р. 70 к. (получается 40 р. но 1 р. 30 отчисляем в фонд обороны). Так что с деньгами у меня дело хорошо. Папирос у нас не было и нет. Изредка дают махорку, покупаем сами «самосад», курим табак, который, получают ребята, живущие в Сибири – «сибиряки». С большой радостью прислал бы вам что мог, но посылки от нас не принимают (можно послать только на адрес воинской части или учреждения). Как только я получу от вас ответ на мое письмо и узнаю, что вы остановились более менее надолго, то пришлю вам 100 р., т. к. у вас с деньгами дело обстоит плохо, а мне их некуда тратить – трачу только, когда бываю в городе, а в городе бываю очень редко. Вместе с папиным письмом (в одном конверте) получил и тамарино, в котором, она пишет то же, о чем сообщала ты мне, мамочка, с дороги. Да, ваших открыток я получил больше 10 шт. Чуть не забыл написать самого главного. Когда папа был в Харькове, то он дал Тамаре для пересылки вам на ст. Шумерля 500 р., которые., она вам переслала, но вы их наверное не получили. Мамочка, заверь где-нибудь справку о себе, с указанием номера паспорта и отошли ее на почту в Шумерля с требованием, чтобы эти деньги перевели тебе на твое новое местожительство. Если у тебя ничего не выйдет, а даже если и выйдет, я одновременно с тобой (даже раньше) пойду к комиссару с просьбой, чтобы училище от себя потребовало перевода вам этих денег. Но прежде, чем начать хлопоты, я хочу убедиться (получить от вас ответ), что прочно осели в этом селе. Вы писали, что едете в Алма-Ату – я написал в адресный стол А.-А[42]., чтобы узнать адрес Бровченко, но ответ пока еще не получил.

Мои дорогие! Мамочка, бабушка, девочки! Так много хочется написать вам, но нельзя: не все можно писать и, кроме того, говорят, что кто пишет чересчур большие письма, то их, чтобы не загружать цензуру, просто-напросто уничтожают.

Живу тут ничего, только 14‑го сильно обморозил уши, а сегодня, как будто, обморозил и щеки (у нас стоял большие – «большие» для нас – морозы. Сегодня было –37°). Снег у нас выпал в ночь на 7 ноября и сразу же стали морозы.

Целую вас всех крепко-прекрепко, мои дорогие. Жду с нетерпением ваших писем. Постараюсь писать вам чаще и подробнее о себе и о своей жизни. Целую. Волик. Так хочется увидеться с вами. Мама я продам часы. Мне дают 250 р., и пришлю вам деньги. Хорошо?

6.12.1941 г. Здравствуйте, мои дорогие!

Как вы живете? Я очень обеспокоен вашим долгим молчанием. Кроме двух телеграмм за последнее время я от вас ничего не получал. От папы также ничего нет, не считая того, что он прислал из Харькова (письмо, перевод и телеграмма). Сегодня я напишу ему, а также в адрес штадива. Денег, которые, я вам обещал выслать не смог, часть заняли ребята (еще до моего первого письма) и еще их не отдали, часть потратил сам не зная куда, но, дорогая мамочка, и все вы мои дорогие, я думаю, что лучше будет продать часы, т. к. все равно их у меня нет, а носит их наш комвзвода: взял на один день, а носит и не отдает больше двух месяцев. Мама, в том письме, я писал, что папа выслал вам из Харькова на ст. Шумерля 500 р. Я советовал тебе написать на почту с требованием выслать деньги. Чтобы ты это могла сделать, сообщаю еще одну важную вещь, о которых, я кажется, в том письме не написал: деньги высылал не папа, а Тамара, а значит обратный адрес стоит ее, а также ее имя и фамилия. Очень прошу всех вас, писать мне как можно чаще и побольше и, если сможете, то каждый в отдельности. Письма мне шлите без марок: это полагается по каким-то правилам… Немножко о себе: 1. О распорядке дня: подъем в 6 ч. по местному – 2 по московскому, но наш взвод, как конный, встает в 5²⁰, чистка коней, от зарядки мы освобождены, туалет (я умываюсь от бани до бани: в среднем 3 раза в месяц), утренняя поверка и осмотр на ВШИВОСТЬ, один час занятий и в7⁵⁰ завтрак, после него 8 часов занятий, чистка лошадей и в 4³⁵ обед (правда, иногда бывает чистка и после обеда в час отдыха), после обеда час отдыха, два часа самоподготовки, политинформация, в 9⁴⁵ ужин, вечерняя поверка и в 11 отбой. Забыл написать: перед ужином или после него в 3^ий раз чистим лошадей. Дни все одинаковы серые, похожие один на другой. В выходной день никогда не отдыхаем: всегда находится или работа (субботники и т. п.) или поход и прочие удовольствия. В начале зимы, а она началась 7^го ноября, я слегка поморозил уши, ходил забинтованный, но теперь все прошло. Сейчас хожу с гриппом, а, кроме того, потерял голос: хриплю, шиплю, а говорить не могу. Сапоги не высыхают, портянки и шинель иногда бывают сухие – вообщем, удовольствие не особенное. Но я почему-то распустил нюни, ведь в таких же условиях живут все курсанты и, сравнительно с тем, как живут сейчас в городе, живут (и я живу) не плохо. Кормежка не особенно, но все же стали привыкать, тем более, что в ларьке стали продавать хлеб (я один раз купил, но почти весь его у меня позычили без возврата). Жду писем. Целую всех вас. Волик.

8.12.1941 г. Здравствуйте, мои дорогие, мои родные!

Сегодня, т. е. 8^го получил ваше письмо, а несколько дней назад написал вам еще письмо, в котором, ответил на некоторые вопросы, которыми, вы интересуетесь. Начну отвечать на вопросы: 1. Как я писал, получил одно письмо и на этом наша переписка окончилась, но на днях я снова напишу ему.

2. Адрес Бровченко А.А. ул. К. Маркса, № 56, кв. 4. Никаких марок я не прикладывал, но не смотря на это очень быстро получил любезный ответ из адресного стола. 3, О питании писал в предыдущем письме. Напишу коротко еще раз: про Педмог говорить не приходиться, про Т. также, хотя бы потому что у Т. ели хлеба сколько хотели. 4. О деньгах постараюсь выяснить на днях и напишу письмо. 5. С часами лучше разделаться, причину я написал в предыдущем письме. 6. Ты, мамочка, пишешь «5 отдел штаба армии», но какой армии? Теперь о папе и Тамаре. От Тамары получил письмо 13 октября, а она писала его 24 сентября. Напишу некоторые выдержки из ее письма: «Валя днями уезжает из Харькова в Урюпинск (Сталинградск. обл.). Мне тоже можно туда ехать, но я решаю остаться тут, т. к. с маленьким ехать по холоду плохо. Если бы раньше немного было спокойнее ехать и теплее я бы поехала. Вообще Мара выехала очень вовремя. Сейчас было бы пожалуй поздно. Вот и все… Новостей особенных нет. Сколько я буду в Харькове сама не знаю». Больше ничего сообщить не могу, т. к. сам ничего не знаю. На днях напишу еще письмо, в котором постараюсь дать ответ на остальные вопросы. Коротко о жизни: такая же как и у вас, но вам лучше: вы все вместе. Крепко-крепко целую. Ваш Волик.

Не хватает времени даже на письма, это письмо пишу на самоподготовке. Завтра весь день занятия на дворе и в поле. Послезавтра в караул…

12.12.1941 г. Здравствуй, дорогая мамочка! Здравствуйте, мои дорогие бабушка, Ляля и Эля!

Спешу поделиться с вами очень большой радостью: вчера вечером (11.12) получил от папы открытку.

Я, как и вы, очень и очень обрадовался этой весточке от папы. Я двое суток подряд был дневальным по конюшне (заступил 9^го вечером, а сменился 11^го вечером). За это время спал максимум 3 часа, так что когда мне дали открытку (часов 12 вечера), я ее не читал (очень устал: все время не разгибал спины – чистил конюшню, убирал после коней), а прочитал лишь сегодня утром и после завтрака, на втором часе занятий (первый перед завтраком) сразу же начал писать вам письмо. Сегодня же напишу папе (а может быть дам телеграмму) и Коке… У меня пока все хорошо. Я жив, здоров и невредим, чего и вам желаю. Сегодня же пишу папе о вас и о вашем положении. После получения от вас письма, дам длинный и обширный ответ на все интересующие и волнующие вас вопросы. Крепко целую всех вас, мои дорогие. Пишите папе. Жду писем. Ваш Волик.

Папа!

Я слышал от ребят о двух сообщениях из Германии:

1. Будто бы советская авиация первая бомбила Германию, а они (немцы) полетели в ответ на наш налет. СССР и Англия заключили договор о взаимопомощи.

2. Германия недовольная ответом советского правительства на их меморандум, и от имени Румынии, Финляндии и своего собственного, объявляют войну.

Я иду в горком, потом наверное в военкомат. В.

Это сообщение писала Ляля; переписала с моего. Мое со мной.

7.01.1942 г… 2^го января я лег в санчасть, где и пролежал до 6^го – 8^го января днем подошел капитан и я был вынужден спрятать этот «конспект на родину» – так у нас называют письма, которые мы пишем на уроках. Буду писать по порядку.

Ничего тяжелого у меня не было: было растяжение, нога опухла, но, после спиртовых компрессов и спячки в санчасти, все прошло. Вчера вечером письмо продолжить не мог по ряду причин, из которых одна вас очень обрадует: получил от папы перевод в 900 р., которые вам сегодня постараюсь переслать (денег еще не получил). По вашему переводу денег тоже не получил, т. к. его (перевод) я получил лишь 2.1.42, а заверил его только вчера. У меня все хорошо, вернее, нет ничего плохого.

Насчет фотокарточки: обещать-то пообещал, но когда выполню – неизвестно, т. к. порядки у нас изменились (новый нач. училища генерал-майор) и в город, особенно днем, попасть очень трудно. Числа 11^го мы выезжаем в зимние лагеря (на недельку), что будет потом – неизвестно, говорят, что выпуск…

Да, если вам удастся послать мне посылку, то кроме носовых платков, положите еще пожалуйста махорки, т. к. с октябрьских праздников мы ничего не получали. Пишите чаще и подробнее о своей жизни.

Целую. Крепко-сильно. Любящий вас Волик.

11.02.1942 г. У нас тут большие новости: вчера, 10 февраля был выпуск первой партии курсантов. Так что, наверное, я в ближайшем будущем тоже отправлюсь. От папы тоже пока ничего не имею. На днях отошлю вам свои фотокарточки, которые, мне осталось лишь получить. Денег (75 р.), к[оторые. – Н.П.]. вы мне выслали, я еще не получил. Девочки наверное обижаются на меня: общал книжку и не прислал, но я не виноват. Недавно я был на почте с этой книжкой «Побежденный Карабас», но т. к. она была лишь завернута в бумагу, а не свернута в трубочку (она без переплета), то ее не приняли. На днях пошлю ее вам. Пока все. Сегодня думаю написать вам подробное письмо. Целую крепко-прекрепко. Ваш Волик.

1.03.1942 г… Мамочка! Твое письмо, в которое ты переписала папино письмо, я не получил… Новостей у нас и меня много и новости хорошие. Сегодня второй группе курсантов присвоены воинские звания (т. е. произошел выпуск); нас, оставшихся пока еще очень много, так что я думаю поеду из Барнаула не раньше 8—10, а то и 15^го марта; часы мои лейтенант отдал как будто целыми и в полной сохранности; в столовой я заимел (это слово, по-моему, лучше всего подходит сюда) хорошую знакомую, которая меня снабжает «добавкой», которая в несколько раз больше моей порции. Чем это объяснить? Тем, что я похож на ее сына, который на фронте (это она сказала мне сама). Фотокарточки я вам послал и посылаю сегодня. Недавно мы праздновали XXIV^ю годовщину РККА – праздник прошел хорошо: 21 февраля я ходил в клуб на концерт Погодина (лауреат Всесоюзного конкурса артистов эстрады), в котором участвовали еще два каких-то лауреата: пианист и певица. Хотя концерт происходил в Барнауле (в нашем клубе), но цены на билеты были если не московские, то харьковские: за место в 16 ряду я заплатил в кассе 10 р., т. е. стоимость билета. Это лишний раз доказывает, что деньги мне тут тратить абсолютно не на что, разве на концерты, на которые я хожу не особенно часто (был концерт Утесова, но я не ходил). 23^го я ходил в театр на пьесу Б. Лавренева «Разлом», который ставил Днепропетровский театр русской драмы, который здесь обосновался. Я начну, мамочка, издалека: Помнишь ли ты, что когда мы жили в Харькове, то в 1937 или 38 годах к нам заезжал из Днепропетровска директор какого-то театра, который когда-то учился вместе с папой в Школе Червонных Старшин? Ну так вот! Я почему-то решил, что он был директором русской драмы, а поэтому без всяких церемоний влетел со стуком (постучал) в кабинет директора театра, где, после продолжительной беседы, выяснилось, что папин знакомый находится на фронте и что (тут я точно не понял) он последнее время или с тех пор, как приезжал к нам (?) работал в др. театре. Его фамилия Сулименко. Правильно??! Сегодняшний выходной день прошел также хорошо: вчера вечером был в клубе в кино на кинокартине «Учитель», сегодня водили в горкинотеатр на картину «Разгром немецких войск под Москвой», а перед кино в клубе училища была лекция на военную тему. Вообще, живем хорошо, особенно в последнее время: сейчас пишу с трудом: мешают – пляшут, поют, играют на гармошке и мандолине. Кроме всего перечисленного у нас наступает весна: капает с крыш (правда, пока не особенно), но в последних числах февраля (20–25) была сильная вьюга, не буду писать, что «в 5 шагах не было ничего видно», но метрах в 20–30 от себя было видно только черное пятно – человек или лошадь – не разобрать. Некоторые дома позанесло снегом до крыш: мы ходили за город, т. к. что это я сам видел. У нас циркулируют (такие выражения!) слухи (а самое главное – полуофициальные), что будто бы наши забрали Сумы и еще кое-что, но т. к. это не официальные сообщения, то я пока вам о них ничего не пишу. Хотел было написать вам о лагерях, но нет места. Пишите еще раз, в особенности ты, мамочка, о папином письме, об адресе и что самое главное – о папе. Мамочка, дай пожалуйста телеграммой № папиной дивизии, напр. «пятьдесят пять», только словами № и больше ничего. Перевод я получил. Целую. Ваш Волик.

6.03.1942 г… Получил три ваших открытки, за которые очень и очень вам благодарен. Спасибо вам, мои дорогие, за поздравления с XXIV годовщиной РККА. Как я праздновал – я вам уже написал. Новостей особенных нет, кроме того, что я 3 марта 1942 приморозил ухо, хотя с утра и таяло: у нас здесь сейчас очень изменчивая погода: утром и вечером мороз (щипет за уши), а днем с крыши капает во всю. Часы я забрал. Про мои успехи в столовой вы знаете. А больше ничего нет особенного и даже неособенного. Ты пишешь про нашу еду, но нам дают и масло и сахар столько что поневоле вспомнишь, как кушал дома (свои капризы) и даже у Тамары, но теперь (в связи с моим знакомством – я ей дал недавно кусок мыла, которое тут в городе так же нет как и у вас) я через день наедаюсь до отвала. Пока все. Целую вас всех мои дорогие. Пишите об мне папе и о папе мне.

На фронтах (это нам объявляли не раз и совершенно точно) наши дела идут очень и очень хорошо, но в газетах пока не пишут. Целую. Ваш Волик.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 96.

Ардашев Иван Дмитриевич – призван на службу в армию в 1939 г. Осенью 1941 г. должен был вернуться. Но летом 1941 г. был направлен на Волховский фронт во 2‑ю ударную армию. После выхода из окружения был на Ленинградском фронте. В феврале 1944 г. под Нарвой был тяжело ранен (осколком была перебита левая рука и ее пришлось ампутировать). В 1944 г. был демобилизован. В семье сохранилось более 300 фронтовых писем. Одно из них хранится в архиве с 1985 г.

2.05.1943 г. Делегация из двух человек – женщин блокадного Ленинграда, передала «от рабочих наказ не сдавать занятой территории не только на метр, ни даже ни на один сантиметр». Бойцы… уверили их о своей уверенности и поклялись не только не отходить, но в скором освободить еще большую территорию от врага… Ребята наши так радушно, заботливо говорили с ними, что по неволе приходит в голову, да разве матерей и сынов этих можно победить?

Нет! Не хватит и двух Германий, как выразился один. И он прав… Гитлер в злобе шлет на г. Л. [так в тексте. – Н.П.] самолеты, но, по рассказам [ленинградцев. – Н.П.], небо покрывается тучей разрывов, один-два сумеют только прорваться…

Теперь уже фрицам не под силу сила народная. Но мудрый отец наш, чьи слова мы пьем как жизнь, говорит нам, что еще много труда впереди, победа легко не дается, и что нам многое еще нужно сделать, а главное – учиться воевать, овладеть оружием, а вам давать нам больше танков, самолетов, орудий (для меня лично), снарядов. Но счастье скоро придет, и оно так вероятно, как то, что после ночи придет рассвет – день.

…Во мне кипит жажда убивать, убивать – только немцев – поганых…

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 1235.

Арцимович Александр Венедиктович – ушел на фронт 9 ноября 1941 г. Защищал Ленинград. Погиб в апреле 1943 г. Письма прислала жена в 1980 г.

Без даты [к жене. – Н.П.]. Эх! Если бы ты, Таля, знала, как я соскучился о производстве, о заводе. Это, наверное, потому, что я ведь 18 лет работал только на заводе. Вот почему мне тяжело с ним расставаться, привык к коллективу. Ну, ничего! Закончим с нашим заклятым врагом, вернемся на завод и опять будет трудиться не покладая рук, как раньше. Нет! Во сто крат лучше! Ведь война какой ущерб принесла нашей Родине.

Ох, Таля! Насмотрелся я, что эти варвары наделали в населенных пунктах, где они побывали! Подлые враги! Как все это увидишь, эти бесчеловечные поступки, еще больше разгорается ненависть к этим варварам…

10.11.1942 г. Здравствуйте, моя дорогая семья, милая Таля, Валечка и маленький карапузик Толечка, с которого я теперь имею фото, на обороте от его имени написано: папе на фронт от сыночка Толи. Как только наступает хоть маленькая передышка, я вынимаю из кармана эту карточку и смотрю на его нахмуренную мордашку. Если б хоть часок побыть с вами, так соскучился о вас. Но Родина зовет защищать ее от наглого врага. Вот недавно политрук читал нам доклад т. Сталина и сразу мы почувствовали, что скоро, скоро должен быть конец этой озверелой гитлеровской шайки, посмевшей нарушить наш мирный труд. Да. И нам, здесь на фронте и вам в тылу только об одном надо думать, о скорейшем уничтожении врага. Я лично дал зарок убить не меня 100 фашистов и не покину оружия и поля сражения до последней капли крови. Тут у нас скучать не приходится: с обеих сторон гремят пушки, мины, трещат самолеты, так что приходится каждую минуту быть наготове.

Мы с жадностью ждем свежие газеты, где узнаем о положении на фронтах. И как бы ни было тяжело, мы твердо знаем, что победа будет на нашей стороне. Вот только еще 2‑й фронт бы поскорее открылся! Все мы с нетерпением ждем того счастливого дня, когда на нашей земле не будут ходить поганые ноги фашистов. Разобьем их и домой к семье, к работе, на завод!

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 595.

Архипов Владимир Павлович – 1923 г.р. Матрос Сухумского пароходства. С 1942 г. на фронте. Связист. Остался жив. Письма передал сам.

25.09.1942 г. (родителям). Я сейчас ранен и нахожусь в полевом госпитале. Ранение не серьезное… Из этого госпиталя меня должны отправить дальше в тыл… На фронте не так страшно, как это кажется. Этого чувства у меня совсем не было. Кругом гудит, рвется, а люди совершенно спокойны… Об мне не беспокойтесь.

Ваш сын Вова[43].

29.04.1944 г. …Зима у нас здесь на фронте тоже «теплая» без топки – результатом чего были у меня подмороженные ноги, которые только недавно пришли в нормальное состояние, но теперь все благополучно. Надеюсь, что так будет и в дальнейшем, хотя над моим «блиндажиком» и посвистывают пули.

Сейчас уже вечер. Весь день била наша артиллерия, сейчас стихла. Теперь всю ночь фрицы будут бить из пулеметов и изредка бить из минометов – боятся темноты. Ну, на этом кончаю.

Ваш Вова.

24.06.1944 г. …Весть об открытии второго фронта мы приняли, конечно, с не меньшим подъемом, чем Вы. А тут еще через несколько дней радость – прорыв укрепленной линии финнов. Сегодня еще радостная весть – прорыв на луцком направлении. Ну, а скоро мы, наверное, рванем.

О моем скором возвращении домой пока забудь… Когда будет «Война капут!», тогда можешь писать о моем возвращении, а сейчас подожди… По ночам противник ведет беспорядочный огонь – нервничает, боится. Где услышит шорох, открывает беспорядочный, бешеный огонь, который не причиняет нам никакого вреда. Ведь они знают, что происходит и во Франции и в Финляндии и на других фронтах, потому, что иногда перед их позициями наши устанавливают громкоговорители…

Я видел как над нами пролетали целые громады американских летающих крепостей. Великолепное зрелище для нас и подавляющее для противника…

Ваш Вова.

21.07.1944 г. Дорогие мои папа, Тоня и Вера Васильевна!

Сегодня я получил Тонино письмо, которое меня очень огорчило. Мне очень тяжело переживать болезнь отца. Нужно, чтобы он дождался нашей победы, которая так близка, и увидел бы меня целым и невредимым. А я еще вернусь! В этом я уверен. Уж где я в этом году не бывал, какой путь прошел, сколько раз жизнь была на волоске и все сходило благополучно. А теперь за это время я многому научился, и конечно, учитывая опыт прошлых боев, буду бить врага с большей гарантией за сохранение своей жизни. Но вы не думайте, что у меня в бою мысль только о том, как я хочу сохранить жизнь. Нет! Я в первую очередь забочусь о том, чтобы выполнить свой долг, но при этом соблюдаю осторожность. Ведь воевать нужно не только храбро, но и умело…

У нас сейчас лето в полном разгаре. Хороший урожай фруктов. Много вишен, яблок, груш, абрикосов. Кроме обычной пищи ежедневно 2 раза в день дают компот и доставляют на передовую фрукты… устанавливают громкоговоритель и передают им последние известия и обстреливают их агитационными снарядами с листовками. На них это действует – имеются перебежчики. Когда наши подошли к Одессе, то немцы говорили: «Цвай бохе – война капут» (Две недели и войне конец). Такое у них было подавленное настроение. По всему этому вы можете судить о моральном духе неприятеля.

Ну, а о себе могу сказать, что за последнее время я стал себя чувствовать очень хорошо. Заметно поправился, стал бодрее, ну, а настроение тоже отличное и не только у меня, но и у всех…

10.10.1944 г. …Времени свободного мало; потому что приходится очень быстро и много передвигаться и поэтому все свободное время тратить на отдых… Сейчас я сижу с телефонами на ушах и пока в эфире тишина – пишу это письмо. Несмотря на большую усталость, у меня такое радостное настроение. Ведь я иду по Югославии! Если бы вы видели, как нас здесь встречают. Таких встреч я еще не видел никогда. Как только мы входили в населенный пункт, нас встречают огромные толпы народа, которые в восторге приветствуют нас, кричат: «Живили Сталин! Маршал Тито, Красная армия!» Забрасывают наши повозки хлебом из белой муки, салом, ветчиной, сыром, виноградом. На краю дороги становятся жители с ведрами молока, вина и угощают проходящих бойцов. Каждый старается пожать нам руку. Называют нас братьями. Многие бросаются нам на шею и целуют нас. Одна женщина расцеловала не только меня, но и гвардейский значок, потому что увидала на нем звезду и надпись «СССР».

Девчата тоже не стесняются. Партизаны очень много нам помогают, действуя совместно с нами. Они пользуются большим уважением у населения. Ребятишки с гордостью заявляют, что они тоже партизаны. Многие носят на груди красные звездочки из красивой материи. Одним словом, всего в письме не опишешь. Я достал себе часы «зим». Не знаю как они хорошие или нет, потому что я в часах мало понимаю. Но ребята, которые разбираются в них, говорят, что они хорошие. Да и черт с ними, все равно они мне достались даром.

Вчера, ночью попал в такой переплет, что едва остался жив, но все же победили, конечно, мы.

Крепко целую. Ваш сын Вова.

28.10.1944 г. …Каждый день жду ваших писем и не могу дождаться… Вообще от вас нет ответа на письма, посланные мной еще в августе месяце. Почему так? Неужели вам трудно писать почаще. Ведь меня очень интересует, как вы живете.

Я знаю, что вас интересует моя жизнь. Сегодня я кое-что хочу вам описать.

Жизнь фронтовая, конечно, очень тяжелая, трудная, со многими лишениями. Это каждый хорошо знает и понимает. Зимой приходилось по целому месяцу не видеть тепла, огня, приходилось есть конину и т. п., приходилось проходить без отдыха пешком по 75 километров в сутки. Летом, конечно на много легче. Пешком сейчас я почти не хожу, конину не ем, а ем хорошую пищу, но пули, мины, снаряды переживать приходится частенько. Ведь я все время на фронте, с конца августа, точнее с 21 августа, после того как мы прорвали оборону противника на Днестре, мы продвинулись на 2200 километров и пройдя Бессарабию, Румынию, Болгарию, опять Румынию, Югославию, наконец, очутились в Венгрии.

Мне очень часто вместе с пехотой под огнем противника приходится врываться в город или село и выбивать оттуда противника. На днях мы овладели большим венгерским городом. Во время боев за этот город, три жестокие бомбежки и воздушные обстрелы, от которых правда никто не пострадал, потому что все хорошо окопались, но землей нас посыпало. Дня за два до этого в хату, в которой я работал, в соседнюю комнату попал фугасный снаряд. В результате вываленная стена, которая отделяла нас от той комнаты, все мы оглушенные и заваленные мусором, но целые и невредимые. И это не единственный случай. Со смертью мне приходится встречаться чуть ли не каждый день. Недаром в песне поется: «Смерть не страшна – мы не раз с ней встречались в бою. Вот и теперь надо мною она кружится».

Но интересно отметить то что, несмотря на это, шутки и смех никогда у нас не пропадают. Например, колонна движется по дороге на сближение с отступившим и закрепившимся противником. На повозках баянисты растягивают баяны во всю длину. Песни, смех. Некоторые ребята на велосипедах по пути вытворяют разные фокусы. Никогда не подумаешь, что мы идем в бой, что некоторые из нас будут убиты. Но мы к этой мысли привыкли и об этом не думали. Бой кончается всегда нашей победой, противник отступает и мы снова с музыкой, шутками, смехом движемся дальше. Может быть вы мне не поверите, но это действительно так. И никогда мы не грустим, и шутки и смех не умрут. Недаром мы бойцы Красной армии, защищающей интересы своей родины.

Да! Теперь я воюю по-настоящему. Грудью, кровью стою за свою родину. И этим я горжусь и думаю, что имею на это полное право.

Сейчас, несмотря на фронтовую обстановку, я хожу чистый и опрятный в коверкотовых брюках, во френчике с белым подворотничком, в сапожках, с пистолетом, приобрел часы, которые необходимы для работы. Сейчас я пользуюсь авторитетом. Меня знают не только бойцы, но и командиры. Со всеми я в хороших отношениях. И поэтому, если я что попрошу, то мне всегда оказывают помощь и содействие.

Насчет питания дела обстоят очень хорошо. Едим курятину, гусей, которых много встречается брошенных бежавшими богачами. Вина целые подвалы, но я пью в меру. Хотя при таком хорошем питании мера большая.

Ну, вот пока и все об себе. Думаю, что пока достаточно. Теперь очередь за вами. Пишите почаще, а то вы очень скупые на письма. Мне даже обидно, что вы так редко пишите, как будто я вам не сын и вы забываете меня.

Итак, прошу писать почаще… Ваш любящий сын Вова.

06.11.1944 г. …Каждый день с нетерпением жду ответ на мои письма и никак не дождусь. Знаешь как мне обидно. Я сейчас каждый день прохожу под огнем противника. Встречаюсь с танками, все время рискую жизнью, а вы ленитесь писать. После вашего последнего письма я прошел более двух тысяч километров, а писем от вас больше не получал. За последние дни мы взяли три города. Два взяли сразу, а в третьем целый день вели уличные бои. Выковыривали немцев и мадьяр из каждого дома. Применяли на улицах танки и артиллерию, но город все же взяли… Как память об этой победе я посылаю вам платочек взятый мною в этом городе. Сохраните его. Если я вернусь домой, то это будет память об одном из жарких боев и вообще о моем пребывании в Венгрии.

На днях наш истребитель сбил немецкий «мессер». Так он сволочь летал, дымил и врезался в самую нашу гущу, но к счастью никто не пострадал. На этом месте, где он упал, образовалась яма глубиной метра в два и огромной ширины. Обломки не остались на месте, а отлетели вперед метров на 100 и там сгорели вместе с летчиком.

Я в это время стоял в кустах. Обломки упали в нескольких метрах от меня. Если б я был не на этом месте, то меня бы расплющило в лепешку. А я отделался лишь тем, что меня вышвырнуло из кустов волной, образовавшейся от взрыва бензина.

На днях я потерял еще одного друга. Он погиб в бою. Очень жалко, хороший был парень. На следующий день я подошел к командиру батальона, в котором он был (обслуживая, так же как и я)[44], и говорю ему: «Как же вы не сберегли нашего Ванюшку», а он мне говорит: «Ты знаешь, я сам плакал, когда его убили». Ведь Ванюшка все время находился около комбата и тот его тоже знал.

Ну, пока все. Ваш Вова.

02.12.1944 г. …По-прежнему сражаюсь против немцев и мадьяр. На днях ранило моего дружка Гаврилова Николая… пулей в правую грудь навылет. Пробито правое легкое. Но я за его жизнь не беспокоюсь потому, что его бычий организм должен все это перенести. За эти последние бои я убедился лично в том, что за звери немцы и мадьяры. Они повесили одного моего товарища. Одного офицера порезали на куски. Теперь скажите, может ли после этого угаснуть чувство и желание отомстить за своих друзей этим подлым, жестоким, кровожадным воякам. Ведь их жестокость я видел своими собственными глазами.

Ненависть к ним у наших бойцов не угаснет и они будут мстить врагу за своих павших товарищей. Немало мадьяр погибло в последних боях, но еще больше их будет уничтожено в дальнейших. Пусть они узнают с кем воюют. Моя доля труда тоже вложена в это дело. Я уже получил медаль «За отвагу» и на меня еще подали, и я теперь жду того дня, когда на моей груди появится орден «Красной Звезды», который я должен получить. Так что мои труды даром не пропали и не пропадут. Наша часть заслуженная, имеющая очень длинный заголовок: гвардейская, краснознаменная, Николаевская, ордена Суворова второй степени, сегедская. Видите одно название занимает две с половиной строчки, а уж сколько она нанесла врагу урона, то это не опишешь в целой тетради. Взять хотя бы то, что мы уничтожили 9‑ю дивизию «СС» немцев, а уж об остальном я не буду писать…

Крепко вас целую ваш Вова.

28.01.1945 г. …Сейчас мы доколачиваем группировку противника. Окруженный он бешено огрызается. К нему на помощь рвутся немецкие дивизии, но все безуспешно. Дом за домом мы отвоевываем у него ежедневно. Противник голодает, его солдатам приходится ничего не есть по 2–3 суток. У пленных в карманах находят муку, сухую вермишель, но нет никаких признаков хлеба. Ежедневно немецкие транспортные самолеты сбрасывают на парашютах продовольствие и боеприпасы. Но ввиду того, что его территория очень узка, большинство парашютов попадает к нам. Ну, и пускай голодают. Захотели украинского сала, так пускай погрызут кирпичи. А тут еще на днях обнаружили еще одно их зверство. Нашли 20 наших бойцов с выколотыми глазами и поколотых штыками, а потом убитых. Так наши ребята, захватив при штурмовке одного квартала пленных, от чистого сердца крепко их отлупили, а одному дали сверх нормы за то, что он был в немецкой каске. А сегодня захватили эсэсовцев, так им за их эсэсовскую форму братва тоже всыпала под горячую руку. Я просто не знаю, на что они надеются, снарядов у них почти нет и наша артиллерия их засыпает, особенно хорошо работает наша авиация, «Ильюшины» работают целый день. Одна группа отработает – уже летит им смена и так целый день. Иногда прилетят «Бостоны». Те уж сыпанут так сыпанут. У нас аж двери раскрываются. Целый день тот район, в котором находится противник, окутан дымом…

Живу хорошо, недостатков не испытываю. Целую ваш Вова.

19.03.1945 г. …Сейчас уже 2 часа ночи. А я не сплю, включил свою радиостанцию и слушаю музыку. Сначала слушал Москву, которая от меня далеко, далеко за много тысяч километров.

Передавали эстрадный концерт. Сейчас уже Москва прекратила работу. Я поймал какую-то заграничную станцию, передающую подобную музыку. Рядом со мной сидит с автоматом на шее мой боевой друг Степан и, заглядывая в глаза, с тоской говорит: «Володя, когда мы уничтожим эту погань, настанет мир и мы сможем слушать музыку не за многие тысячи километров, а чтобы сидеть в зале, в котором играет оркестр. Кончится война. Заживем спокойно, не будем слушать вместо музыки рев орудий».

Сегодня вечером отгремел бой. Сейчас затишье. Может не на долго. А завтра снова вой снарядов. Их оглушительные разрывы. Но как фриц не тужится, по его [желанию. – Н.П.] никак не выходит. Он хотел сбросить нас в Дунай, не вышло. Он уже потерял инициативу, которая перешла в наши руки. Посмотрим куда теперь зашвырнем мы его. Битва за Будапешт кончилась нашей полной победой. Битва в районе oзера Балатон несомненно будет иметь такой же исход. А иначе разве может быть. Ведь разве можно простить гадам злодеяния, которые они творили. Позавчера Степан получил из дома письма, в которых описали то, что таили от него много месяцев: отец убит немцами, жена в Германии, два двоюродных брата убиты, а их хаты сожжены. Братишка избит так, что до сих пор еще болеет.

Нет, не простим!

Доберемся и мы до них. Отомстят тысячи таких, как Степан. Будет праздник и на нашей улице!

Теперь о себе. Можете уже уверено поздравить меня с орденом «Красной Звезды» и еще кое-что нащупывается… Ваш Вова.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 209.

Асеев Григорий Герасимович – 1912 г., г. Сочи. Был зав. отделом кадров в УМВД. Погиб 18 февраля 1942 г.

10.07.1941 г. Привет Катя!

Вот сегодня 11 дней как я выехал в дорогу. На протяжении всего этого времени, только лишь мелькали станции одна за другой. Кажется что много уже прошло времени и скучаю за вами и особенно за Аликом и Юрой. А ты вчера мне приснилась. Будто бы я спал с тобой и Юра около меня, я его во сне прижимал крепко.

Я устроился хорошо в Армавире получил обмундирование, свои вещи я отошлю отсюда.

Я очень беспокоюсь за тебя. Трудно тебе с двумя ребятами. Если скажем и Федя поправится, то Олега отдай ему. Хорошо бы знать мне, как его здоровье. Катя напиши отцу письмо. Может он, что можно сделает по отношению Алика. Да, как ты устроилась с получением пособия на ребят. Если будут какие препятствия, обращайся в горсовет в военный отдел горкома партии. В общем будь смелей по всем вопросам, если будет трудно продай часы и все чего есть мое только ради ребят. Ни давай их обижать никому. Но я знаю, ты также их любишь как и я. Когда вернусь, Юра будет уже большой. Как хочется мне вот в эту минуту всех вас расцеловать. Но ничего, не унывай, эта минута настанет. Кратко о себе. Я нахожусь близко около фронта, видел уже вражеский самолет пролетел но тут же его сбили… Представь, я себя чувствую хорошо, хочется скорей в бой, бить без конца проклятых варваров, но моя мечта скоро будет действительностью. Может будет что коварная пуля заденет и меня, но это будет судьбой моей жизни, но чего то мое сердце спокойно. Мне кажется, что в бою будет веселей, нежели сейчас и это только лишь поэтому, что за родину за Сталина и за счастье своих детей и нашего советского народа умереть не страшно. Но зачем умирать, когда можно врага разбить и остаться живым.

Нас армия очень большая, 200 миллионов и поэтому только не страшно.

Но вот все привет всем всем… и всему двору. Твой Гриша. Жди вещи. У вещах будут шишки, елки.

Целую ребят, тебя. Как получишь мой адрес пиши мне.

01.09.1941 г. Добрый день Катя!

Я жив и хорошо чувствую себя. Катя твои письма я получил два. За что большое спасибо тебе, правда, нужно сказать, что ты очень скупая. Но это у тебя так заведено. Я очень рад, что Федя взял Алика Кличко он будет ему отцом, Федя любит детей это хорошо я знал, что он любит и меня.

Катя ты должна уяснить, что у Феди всего только я один брат, и Кличко мои дети для него это я. Мне очень обидно на отца, как ему не стыдно. Неужели он не чувствует, что ты являешься его дочерью и притом пусть он вспомнит, как ему было трудно как все-таки мы ему помогли тогда, когда мы только поженились. Но пусть, родные были люди.

Катя, я работаю хорошо, не жалею ни времени ни жизни хотя ты знаешь, что я люблю работать, а вот ты ничего мне не пишешь. Как ты смотришь за детьми, которых тебе доверили (нрзб.) уходя в армию я хочу сказать о твоей работе.

Я прошу тебя написать мне о том как Юра, в яслях он или нет, где Василий Петрович Анучин, спроси Раису Григорьевну скажи что я просил Марегу Степу адрес, все это наши коммунисты с производства и мне как бывшему секретарю интересно знать и даже нужно что бы увидеть плоды своей работы.

Но, Катя, что могу я тебе еще написать, о войне? Ужас Катя, что делает немец в временно оккупированных районах.

Вчера встретил одного старика, он рассказывает, – как немец пожог его внуков в хате, а дочь забрал с собой: но ты должна понять для чего. Эти людоеды хуже пещерных людей. Но если бы ты знала, какие они трусы, для них наш штык полная паника. Бьем их так, что они не успевают убирать своих трупов. В их иссякают резервы в то время как мы крепнем. В одном из занятых нами мест одни немецкие кладбища так (нрзб.).

Тов. Сталин учит если враг не сдается его нужно уничтожить.

Эту задачу мы выполним, скажи об этом и Алику. Вот отрывок из газеты ему (нрзб.) сохрани. Пусть воспитывается чувства моего сына в духе ненависти к врагу.

Вот Катенька, все. С приветом тебе любящий твой Гриша. Пиши больше.

22.10.1941 г. …Катя, я знаю что этот промежуток времени трудно тебе было в ожидании письма. Но будь счастлива вот этим письмом. Катя, случайно я был оторван от своих частей, эта оторванность оторвала меня от жизни Советского Союза. 10 октября 1941 был решающим днем для моей жизни. Да, Катя, вот какова она бывает жизнь. По горячей схватке я видел лицо Олега, Юрика, тебя четверо суток без сна привело меня до бреда во имя сынов их будущего счастья. 22 октября 1941 я уже был под Москвой, то есть в пяти километрах. В такую трудную минуту я нисколько не потерял курса с собой (нрзб.), я вынес своего любимого командира полка, который будет нужен еще для народа. Но я жив. Надеюсь, что и все живы. Если будет задержка писем, не волнуйся живи надеждой что вернусь и наши дети будут счастливы. С приветом ко всем, целую всех.

Твой Гриша. Москва. Все пока живы!

18.08.1941 г. Любимая Катя… 2 августа 1941 в день рождения Юрика я принял настоящее боевое крещение. Этот день, то есть 3 августа 1941 он войдет в историю не только рождения нашего Юрика, но днем когда я на устах: За Родину, За Сталина, за счастливый его день рождения; вместе со своими товарищами бил фашистских гадов и видел современный бой о котором мы только с тобой читали.

Я уверен был в том, что Юрий, которого ты родила в этот день, день именно Сталинской эпохи, счастлив своим детством. И моим тостом было больше послать свинца на фашистских гадов.

В данный момент лежу в окопе, так сказать передышка, пули свищут, артиллеристы выполняют свою задачу, самолеты воют как шакалы в воздухе и все это кажется как нужно. Мечты одни, слушаешь приказ командира. Фашисты завидев наших бегут, ищут укрытия, но для них на советской земле укрытия нет. Их настигает кара советского народа и они получат по заслугам. Вот все все, дорогая, о войне.

Сегодня в одной из деревень я держал на руках мальчика Женю, он мне напомнил Олега. Я его спросил, где его папа он задумываясь ответил: бьет немцев. Я ему подарил кусок сахара, он посмотрел на меня с чувством детской благодарности.

Катя! Как хочется обнять своих ребят. Именно Олега ведь он все понимает. С кем он теперь пьет сладкую воду? Но в детсад вероятно не хочет идти без булки. Страшно скучаю за ребятами. Но вот все. Пиши где ребята… С приветом крепко целую тебя.

Да забыл, завтра вышлю тебе еще 180 руб. буду помогать сколько смогу…

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 90.

Афанасьев Константин Ефимович – 1918 г.р., г. Риддер, Восточная Казахстанская обл. Перед войной работал бухгалтером на горном заводе в г. Кемерово. В 1940 г. призван в армию, потом фронт, служил в артиллерии, погиб. Были мобилизованы и его пять братьев. Из них остался жив только старший брат Николай. Умер позже. Письма, которые сохранились, были адресованы ему.

20.08.1942 г. – Брату Николаю

…Нахожусь в Сталинградской обл. недалеко от Сталинграда…

Письмо твое от 17.06. получил… как раз немцы обстреливали наш боевой порядок возле реки Оскол (Харьковской обл.). Получил, развернул, читаю, только немного прочитал как немецкая мина прозвенела в верху и разорвалась метрах в ста. Ну, я думаю, сейчас начнет «поливать» и перешел в окоп, а через минуту с письмом твоим в руках, я покрылся дымом от взрыва мин, которые фрицы положили рядом с окопом, где находился я. Но меня не тронуло. Так твое письмо получило крещение.

Был в боях на Харьковском направлении, на Изюм-Барвенковском направлении… Недавно вышел из окружения, был в окружении.

Опишу один эпизодик… Мы стояли во 2‑й линии обороны возле деревни Г. Мы 7 человек, находились на наблюдательном пункте в 5 км от наших основных позиций впереди.

Однажды на рассвете, немецкие танки при поддержке авиации прорвали нашу переднюю линию обороны и двигались к нам. С нами был командир дивизиона, который корректировал огонь по телефону. 8 танков сразу, подбили, а остальные рассеялись и часть прорвались вглубь нашей линии. Мы остались отрезанными, откуда подавали команду по телефону…

Связь оборвалась, взвод немецких автоматчиков двигался прямо на нас, пули светили над головами. Не обнаруживая себя, мы приготовились к встрече. Разделившись по обе стороны пункта, приготовив автоматы, ждали сигнала командира дивизиона. Как только фрицы подошли к нам на 50 метров, мы открыли огонь, которым скосили больше десятка фрицев. В это время командир дивизиона бросил 3 гранаты, после чего от взвода остался пшик, и мы перебежками добрались до ржи, а оттуда, стреляя по подавшимся на пути фрицам, вышли к огневым. Из 7 человек нас, был ранен начальник связи в обе ноги и один пропал без вести. У самого меня шинель пробило внизу пулями, а не тронуло… Наша часть оборону сдержала с большими потерями для фрицев.

Был несколько раз под бомбежками, и все благополучно. Ну, вот браток, так они жили…

12.10.1942 г. Привет с фронта!..

…Я пока цел и невредим… Бьем гитлеровскую сволочь и будем бить до тех пор, пока она будет существовать.

Коля, ты просил, чтоб за тебя раздавить 1–2 гитлеровцев.

Разреши доложить, что ваша просьба удовлетворена, можешь записать себе в лицевой счет 3: румына, немца и итальянца – макаронника, так мы их зовем. В общем, каждой сволочи по одному, которых я «укокошил» не так давно… Пока, до свидания. Костя.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 442.

Бахтояров Иван Николаевич – 1920 г.р., Краснодарский край, с. Еленовское, Краснодарский р-н. Военный врач. Участвовал в боях под Орджоникидзе, на Кубани, на Украине, Литве, Латвии, Германии. Письма знакомой Косенко Анне Григорьевне.

20.05.1944 г. Действующая армия

…Родная! Знаешь как радостно получить письмо от близкого сердцу человека. На первый взгляд кажется, что это маленький листок, исписанный давно знакомым подчерком мало что приносит, но ты не можешь себе представить, как со страстью и жадностью прочитывается каждое слово, каждая буква этого листка.

9 мая 1945 5—00

Дорогая Аничка!

Война окончена! Поздравляю тебя родная, с великой победой над Германией. Закончились кровопролитные сражения. Честь России спасена! Слава русскому солдату! Знаешь сердце радуется и кровью обливается, хочется плакать смеяться и танцевать. Сегодня с 4—00 мы все как вновь народились, обнялись, целуемся как маленькие дети.

Да! Многие из нас впервые только в жизни почувствовали что такое радость! Ну, знаешь, не могу ничего сейчас рассказать.

Одно скажу, что остался жив и здоров!!! Но, когда настанет час нашей долгожданной встречи, не знаю. Но он настанет.

Пиши привет всем. Целую крепко. Твой Иван.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 54.

Белоногов Андрей Семенович – 1916 г.р. Уроженец Еланского района, дер. Палецкова. Русский. Образование среднее. Работал бухгалтером в отделении Госбанка. Служил в 662 ‑мотд. батальоне аэродромного обслуживания. Старший сержант. Имел ряд правительственных наград. Особенность биографии: свадьба была назначена на 7.11.1941 г., а состоялась 7.11.1945 г.

25.03.1945 г. [жене]

…22 марта 1945 г. должен быть памятным в моей жизни.

Нач. политотдела полковник Крылов по поручению генерала прикрепил к моей гимнастерке орден Отечественной войны II степени. Ты знакома, наверное, с положением об этом ордене. Дело не только в его почетности, но и то, что он остается в семье, как реликвия и после смерти награжденного (тогда [как] все остальные ордена и медали сдаются). Пусть семья Белоноговых, храня этот орден и через сотню лет с гордостью вспомнит, что такой-то мужественно воевал в дни Великой Отечественной войны и был в Германии.

Это пятая правительственная награда и каждая из них говорит о пройденном мною боевом пути. Защищая нашу любимую столицу, я был отмечен медалью «За оборону Москвы». Медаль «За отвагу» я получил за бои на Смоленщине (около Вязьмы); медаль «За боевые заслуги» – за бои в Калининской области (около Идрицы), орден «Красная звезда» – за бои в Латвии и вот сейчас орден Отечественной войны II степени за бои в Германии.

Глядя на воды Одера, я горд сознанием, что нам первым предстоит вступить в Берлин и водрузить над ним знамя Победы.

Мы понимаем, что это не легко будет сделать.

Но можете быть уверены – мы выполним вашу надежду, надежду Родины – покончим с Германией…

25.04.1945 г. Здравствуй, Наташенька!.. Выполняю свое обещание – прислать письмо из Берлина. Одно то, что я здесь, говорит обо всем: о моей радости, о моем состоянии.

Я пишу эти строки в одном из берлинских домов: на берлинской бумаге и конвертах. Чернила с подступов к Берлину, а ручка еще из России.

Рядом, недалеко идет бой.

Привет от меня из Берлина родственникам [далее около 10 имен] …

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 1458.

Блинов Вадим Иванович —1924 г.р., Москва. Окончил артиллерийское училище в Томске в 1943 г. Лейтенант. С 1944 г. на фронте. Погиб 22 марта 1945 г. Имеет правительственные награды.

06.03.1944 г. Родным

…Живу хорошо. Отдыхаю нормально, только во сне все воюю. Все снятся мины, снаряды. Наш фронт опять тронулся, скоро мы, наверное, пойдем. Плохо, конечно с дорогами. Но наступать трудно, а отступать вообще невозможно, в вас грязь бросает. Работать легко. Каждый боец уважает меня, они знают меня, они видели меня в бою. Знаешь жить приятно, когда люди тебя уважают…

Особо писать нечего. Живем, что вы, что я одним и тем же – Победой и нашей встречей. И все делаем для приближения этого часа… Дима.

29.07.1944 г.

23.01.1945 г. Здравствуйте, дорогие мои.

Жив и здоров – воюю. Ни минуты свободной. Получил большое подразделение и сначала очень трудно, да тем более в бою. Вот и все. Пока. До свидания.

Дима. Целую.

20.02.1945 г. …Деремся отчаянно 6‑й или 5‑й день. Не знаешь, какой день. Сегодня кажется немного полегче. А погода замечательная. Что писать? Нечего. Люди спят, а я еще держусь почему-то. Ну и все, родные мои.

Писать нечего. До свидания, дорогие мои!

Целую (без подписи).

20.03.1945 г. …Я жив и здоров о чем спешу сообщить всем. Все время в боях. Только вчера вышли с первой линии. А 5 дней наступали. О нас сегодня, наверное, сообщит Информбюро…

Описывать ничего не буду. Главное, что живой, что немного странно.

Будьте счастливы и здоровы. До свидания. Целую, Дима.

21.03.1945 г. Здравствуйте дорогие мои.

Утро. Сегодня в проспал впервые всю ночь. Сейчас спокоен и пишу. Впереди есть кое-что интереснее. Добивать окружение фрицев. Об старом не хочется писать. А знаете как штурмовали один город? Вот найдете в сводке (зачеркнуто). И в приказе должно быть. Войска полковника Ромашева. По шоссе едем. Полковник подходит: «Орудия вперед в город. Рассчет садись» и летим по шоссе. Влетаем на окраину. Выстрел – снаряд рвется рядом у дороги. Все летят на землю. Разворачиваем орудия, и летят кирпичи домов. Все хорошо получается, когда живой остаешься. Особо что нечего писать.

До свидания. Целую! Дима[45].

24.03.1945 г. Из письма к матери с описанием гибели ее сына

…Погиб 22.03.1945 г. при следующих обстоятельствах:

Засевшие в лесу немцы сопротивлялись. Наша пехота атаковала лес. Командуя батареей пушек, которые стояли на прямой наводке в непосредственной близости от противника, Вадим был убит осколком разорвавшейся мины. Его вывезли с поля боя на лафете пушки и похоронили с отданием всех воинских почестей…

Извещение Щелковского райвоенкомата

Московской области от 10 мая 1945 г.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 111.

Буряченков [И.О. неизвестны] – ст. Лихая, Ростовская обл.

11.05.1942 г. Добрый день или вечер, дорогая жинка Е.В. и детки. Первым долгом я вам сообщаю, что жив и здоров пока. Ну, должен скоро идти на переднюю линию, громить врага.

Дорогая жалочка – Натачка, дорогая голубочка, принимай от меня мой чистосердечный, горячий, мой задушевный привет с крепким рукопожатием. Жму твою правую ручку твою и целую твои алые губочки безотрывно тысячу раз и может в последний раз.

Наточка, я сейчас не в той части, что был. Сейчас в стрелковой и должен скоро пойти с гадами сражаться.

И буду бить так крепко. Не буду гадам давать пощады ни днем, ни ночью. Буду драться до последней капли крови за свою Родину. Отдам все свои силы, даже не пожалею и жизни, чтобы наши дети жили так, как мы жили, а не рабами.

Теперь, дорогие сыночки, я вам посылаю свой отцовский чистосердечный горячий привет с крепким рукопожатием и целую я ваши нежные губочки безотрывно тысячу раз. Пока жив и здоров и того тебе с детками желаю. Писал твой муж А.С. своей дорогой жене…

Пока до свидания, Наточка и детки…

…Дорогая мама и папа, братцы. Не обижайтесь, что мало писал. Не на чем писать. Я вас прошу: не обижайте моих деток, а также Е.В. и Н.А.

Подписи нет. Копия письма мужа заверена.

Ф. М‑33. Оп. 1. Д. 1413/2.

Ваил Михаил Борисович – 1906 г.р., Триполье. Слесарь. В действующей армии в 1942–1945 гг. связист противотанкового полка. Войну закончил в Восточной Пруссии. Сохранилось 970 писем[46].

27.02.1942 г. Можайск.

Здравствуй, Белуська!

Сегодня у меня самый счастливый день моей жизни. Сегодня получил 3 письма… Это все письма в ответ на мое письмо к тебе по радио, которое слыхала вся страна и в том числе и они. От них я узнал твой точный адрес, от них же я узнал, что мама и Соня живы и живут в Сталинграде… Ты себе можешь представить ту радость, которая меня охватила, когда я узнал, что ты жива и что я обрел возможность тебе написать. Пишу тебе это письмо, как первое.

За прошедшие 8 месяцев я немало пережил… Первое – это пребывание в Киеве, а затем эвакуация и безвестность о твоем существовании. Как тебе сейчас тяжело, я себе прекрасно представляю, но лишь бы ты не осталась в Киеве в руках фашистских извергов. Сколько пишут в газетах о зверствах фашистов, но действительность гораздо ужасней. Я побывал в многих местах, где в свое время находилось это зверье. Я видел сожженные дотла города и села, я видел трупы женщин и детей, я видел несчастных ограбленных жителей, оставшихся без крова и хлеба, но также я видел слезы радости этих обездоленных людей при встрече нас, после того, как мы их освобождали. Слезы наворачивались на глаза, когда встречая нас – меня обнимали и целовали и одновременно плакали женщины в освобожденных местах. Чувство мести сильно развито во мне и у всех наших бойцов.

За эти месяцы, как я уже писал, пережито не мало. Полк, в котором я нахожусь, проделал большой путь, беспрерывно находясь в боях. Пришлось переживать горечь отступления, но также пришлось пережить и радость победы. За это время мы прошли путь от защиты Львова до защиты Москвы и Москву мы крепко защитили. Пришлось пережить и беспрерывные бомбежки, и наступления танков, и нападения автоматчиков и после всего полк наш вышел окрепшим, закаленным в боях и за свою отвагу и организованность получил звание «гвардейского». Гвардейцем, таким образом, стал и я. Вот вкратце путь моего полка.

Я ни на один день не оставлял надежды вас разыскать. Во все концы Советского Союза я разослал письма с запросами и, наконец, использовал последнее средство – Радио. В конце января я по служебным делам, вместе с моим командиром был в Москве, и нашел кое-кого из знакомых, и мне устроили протекцию в передаче моего письма по радио. Не имея возможности самому слушать, я все не был уверен в том или письмо передано [или нет], но получение писем из Сталинграда доказало, что письмо было передано. Я вполне здоров (конечно, относительно) ни разу не был ранен, несмотря на то, что был в переделках, где не надеялся остаться живым. Лето и жару перенес, правда с трудом, а зима скоро кончается и можно сказать, что я ее перенес довольно легко.

В настоящее время я вместе со своей частью нахожусь на заслуженном отдыхе с тем, чтоб немного отдохнув затем снова броситься в бой и окончательно добить фашистскую гадину. А бои нам предстоят жестокие, но, я уверен, что мы и дальше будем изгонять врага, как до сих пор. Кратко могу тебе описать, какую работу я выполнял в армии и что сейчас делаю. Поступив в полк, я отказался быть не строевиком и был зачислен связистом: это прокладывать телефонную линию от одного подразделения к другому, установить связь между этими подразделениями и следить за исправностью линии. Это все, конечно, зачастую делается под огнем противника. Одновременно, используя каждую свободную минуту, я был агитатором у себя в батарее. В конце декабря мне было присвоено звание «замполитрука».

Письма пиши мне как можно чаще, не ожидая для этого моего письма. Во всяком случае, каждые 2 дня я должен иметь хоть кратенькое, но письмецо от тебя. Это будет являться отрадой для меня и наградой за тяжелые испытания, перенесенные за это время. В случае, если от меня не часто будут письма, то вспомни, что я на войне…

И что ты знаешь об остальных наших. Целую крепко-крепко бесчетно раз (за 8 месяцев). Дочек крепко-крепко обними и расцелуй за меня.

Твой, который до самой смерти тебя не забудет – Котик[47].

01.03.1942 г. От тебя я еще писем не получаю, но надеюсь, что скоро уже и от тебя получу. Мы сейчас отдыхаем, проживая в теплых квартирах. Сколько этот отдых будет длиться я, конечно, не знаю, но мы готовы вступить в бой в любую минуту. Для меня, во время отдыха работы очень много, так как я провожу политпросветительную работу в батарее. За время пребывания в армии я вступил в действительные члены партии и являюсь заместителем парторга у нас в батарее. В боевых условиях, как я тебе уже писал, я выполняю обязанности связиста. Это довольно тяжелая работа, но до сих пор я с ней справлялся…

…Что со мной происходило, с момента моего выезда из Киева. Дневник я не вел, но в памяти все живо осталось и все события я могу восстановить в памяти в строгом хронологическом порядке. Может быть, если еще останусь жив, – на что я не особенно рассчитываю – я все это смогу описать. 23 июня я еще остался в Киеве, а 24 уже был направлен в г. Львов во главе с группой мл. командиров, которых я должен был сдать в 509‑й зенитный арт. полк. Чтоб скорей доехать, я вместо того, чтоб сесть в эшелон, сел в пассажирский поезд, как говорится нахально, так как билеты я не смог достать. Пропуская своих бойцов в вагон, при громадной давке, меня столкнули под вагон (платформы на вокзале очень высокие), но благодаря тому, что один человек до меня туда упал, я очутился на его спине и не разбился. Это было первое мое происшествие. В пути уже чувствовались ужасы войны. Встречали эшелоны с беженцами из Львова и других мест Западной Украины. В пути часто приходилось задерживаться. Перед нами летали вражеские самолеты. Эшелон, который выехал раньше – мы обогнали. Едущие навстречу нам беженцы из Львова рассказывали о том, что в Львове стреляют из домов и что жизнь замерла. Наконец, 26‑го вечером приехали в Львов. В Львове было уже относительное спокойствие. С фашистской 5‑й колонной быстро справились, и город начал было возвращаться к жизни. Тут я увидел первые следы вражеской бомбежки. Сейчас же с вокзала отправился разыскивать свою часть. По дороге попал под бомбежку вражеских самолетов. Забежали в подворотню. Бомба упала во дворе. Нас сильно подбросило, закутало пылью и дымом, но крытая подворотня нас спасла. Это было первое боевое крещение.

Ночью спали во дворе комендатуры. Это была первая ночь, проведенная под открытым небом. После этого крыши я не видел в течение 5 месяцев. Ночь была тревожная, беспрерывно стреляли по самолетам. День 27‑го провел в тщетных розысках своей части. За день было несколько налетов авиации. Где был полчаса тому назад, туда упала бомба. Опять повезло, остался жив. К вечеру, после долгих розысков, исколесив весь город, нашел казарму своей части, но части уже не было, – она отошла по направлению на Тернополь. Провели тревожную ночь в пустой казарме. Враг был уже близок, события быстро нарастали. Встали рано. До полудня еще думал что-нибудь узнать, определиться к какой-нибудь части, но ничего не удалось. В 2 часа дня пролетели над городом первые снаряды вражеских, дальнобойных орудий, 5‑ая колонна опять подняла голову, и по городу опять началась перестрелка. Решил выйти из города и догонять свою часть.

Начался мой первый в моей жизни большой переход. Моя команда состояла из 20 человек. По дороге беспрерывно бомбили нас фашистские стервятники, обстреливали из пулеметов. Наблюдал лежа в высокой ржи падение бомб, разрывы их на расстоянии 100–200 метров. Пули свистели кругом, но никто из моей команды не пострадал. Мы продолжали путь. Шли беспрерывно и без отдыха 2‑ое суток. Кушать было нечего, делили одни сухари. Страдали от жажды. Шли по оврагам, лесам, по грязи, болотам, проваливались в ямы. Днем солнце припекало, пыль заедала. 10 человек отстало в пути, не в силах продолжать путь. Их по одиночке подсаживал на проезжавшие машины, а сам продолжал путь с остальными 10 чел. Наконец, преодолев все, сделав марш в 148 км, пришел в Тернополь. Описал это все в нескольких строках, но когда вспоминаешь, так никак не поймешь, откуда взялись силы, а ребята, которые отстали, были молодые, здоровые, служившие в армии. Немного меня выручила некоторая натренированность в ходьбе.

Целую тебя и моих дочек крепко-крепко. Твой Котик.

04.03.1942 г. …8 месяцев не было так тяжело ожидать, как эти последние дни… Мое настроение заметил даже мой комиссар и спрашивал меня, чего я так расстроен.

Когда мы опять выедем на позицию я, конечно, не знаю… Если долго не будет от меня писем, чтоб ты напрасно не волновалась, так как может создаться такое положение, что писать никак не возможно.

Конечно, на войне все может случиться, но отсутствие связи ничего еще не говорит. Факт – это то, что ты меня, наверное, уже считала убитым, а я объявился через 8 месяцев. …Несмотря на то, что я в течение 8 месяцев не имел связи со своими родными, я родных имел все время, – это наш великий народ. Заботу нашего народа мы чувствуем на каждом шагу. Особенно эту чувствуется в посылках, которые мы получаем и в письмах, которые их сопровождают. За время войны я много раз получал такие посылки-подарки. Иногда они выражались в носовом платочке, но они очень были мне дороги. В числе подарков я получил носовые платки, воротнички, мыло, носки, перчатки шерстяные, рукавицы шерстяные, носки шерстяные, свитер и целый ряд других вещей, а также печенье, конфеты, яблоки, вино и прочие продукты. Не так уже необходимы нам эти теплые вещи, так как армия нас очень тепло одела, и мы ни в чем не нуждались, но очень дороги были мне они, как выражение заботы и любви народа к Красной армии, а этим самым и ко мне.

…Нас, гвардейцев, очень уважают в стране и в армии и на нас возлагаются большие надежды в предстоящих боях. Эти надежды мы, конечно, с честью выполним, но на легкие победы мы не рассчитываем. Мы рассчитываем на тяжелые, упорные бои и мы к ним готовы. Я знаю как тебе сейчас тяжело, но сейчас необходимо все стойко переносить и я не сомневаюсь в том, что ты так и делаешь. Все наши стремления и на фронте и в тылу сейчас сведены к одному, к полному разгрому фашизма, к освобождению наших городов от фашистского ига. Я надеюсь и верю, что это время скоро настанет, и мы вернемся в свой родной Киев, чтоб снова отстраивать наше счастье.

Иногда мне бывает очень тяжело, но я стараюсь взять себя в руки и все проходит. Особенно тяжело мне бывало, когда я начну думать о тебе, об моей маленькой дочурке – Олюське и представлять себе, как она уже болтает, наверное научилась отвечать, что папа на войне. …Белусик! Разве ты себе можешь представить, как я вас хочу видеть! Не знаю, что я дал бы, чтоб на вас хоть раз взглянуть. Во всяком случае, после этого и умереть не было б тяжело…

Чувства мои нисколько не изменились и я остался тем же котиком, что и раньше. Мои мысли и чувства удачно выражены в одном стихотворении, прочтенном мной в нашей центральной прессе. Оно написано как будто обо мне. Я привожу тебе весь его текст:

В это письмо я вкладываю тебе справку о моем пребывании в армии. Она тебе сможет пригодиться для получения пособия и вообще…

Свои приключения буду продолжать в следующем письме.

8.03.1942 г. Москва

Здравствуй, Белочка! Боевой, – гвардейский привет отважным женщинам нашей страны! Поздравляю тебя с международным женским днем 8 Марта! Конечно, не так хотелось бы мне тебя поздравить, хотелось бы, как обычно делал – преподнести какой-нибудь подарок, но, к сожалению, я этой возможности сейчас не имею. Я в настоящее время нахожусь в Москве. Сюда я приехал на пару дней, выполняя некоторые поручения комиссара полка. Основное мое поручение, это передача писем по радио, наших бойцов и командиров. Результаты передачи по радио моего письма, побудило всех, кто не знает о своих родных, испытать это средство. И я в течение 3‑х дней только и был занят составлением писем для всех желающих. Я уже сегодня успел побывать в Радиокомитете и договорился о передаче по радио привезенных мной писем. Кроме того я договариваюсь об устройстве специальной радиопередачи наших героев-орденоносцев. Эти переговоры я закончу завтра и, наверное, в ближайшие дни я здесь буду опять, уже вместе с теми, которые будут выступать.

Как видишь, на войне я умею не только воевать, прокладывать связь, но и заниматься своего рода общественной работой.

…От тебя я еще писем не имею и сильно из-за этого нервничаю. Никто не догадывается применить мой метод: писать письма одно другому вдогонку.

…Продолжаю тебе описывать, как обещал, мой дневник по памяти. После больших мытарств, потеряв половину людей – отставшими, я наконец добрался до Тернополя. Первое, чем я занялся, это было достать покушать, чтоб самому покушать и накормить своих людей. У одной из проезжавших частей купил буханку хлеба, затем остановил шедшую на базар крестьянку с молоком и все у нее закупил. Подкрепившись, мы отправились искать свою часть. Это было равносильно тому, что искать иголку в сене. Я себе окончательно ноги отбил в этих розысках. Был на всех формировочных пунктах, и всюду хотели меня и моих людей приписать к другим частям, но я упорно отказывался и продолжал свои поиски. Случайно, опрашивая многих бойцов и командиров, наткнулся на одного из нашей части и его уже от себя не отпуская, прибыл в часть.

В городе спокойно не было, налеты вражеских самолетов повторялись по несколько раз в день и во время розысков, попав под одну из бомбежек, я имел первую потерю в своей команде. Один из моих бойцов был ранен осколком в ногу. Его мы конечно отправили в госпиталь и продолжали после этого поиски.