«Машина» с евреями

«МАШИНА» И МАШИНКИ

В стране победившего социализма классифицировать людей по имущественно-финансовому положению было чрезвычайно сложно. В первую голову потому, что у значительной части населения этого положения в принципе не существовало. Я имею в виду тех, кто работал от зарплаты до зарплаты и полжизни копил себе на холодильник. Вторая половина «накопительного периода» шла уже на «черный день» и, как правило, доставалась счастливым наследникам как пособие на похороны наследодателя. На рубеже семидесятых-восьмидесятых годов я придумал следующую «табель о рангах» для наших людей.

Первой и самой низшей кастой были те, кто был вынужден собирать бутылки по помойкам и сдавать их в приемный пункт. Дело было не очень прибыльным, но давало кое-какие средства. Бутылка от водки — 12 копеек, то есть почти полбатона хлеба или килограмма четыре картошки, бутылка от шампанского — 17 копеек, от всяких там «пепси» и «чекушек» тара шла по копеек 7-10. Самое интересное — наиболее красивые бутылки — от виски, французских коньяков и даже хрустальные графины от черри, не принимали, не положено. При определенном старании на «операции хрусталь» можно было заработать до пяти рублей в день, что равнялось зарплате молодого специалиста — преподавателя вуза. На эту тему вспоминается анекдот. «Приходит бомж в приемный пункт стеклопосуды и спрашивает: „Извините, а вы бутылки из-под шотландского виски принимаете?" — „Нет тары, сэр!"»

Вторая группа товарищей — это люди, имевшие какие-то средства к существованию, или семьи, где работал один человек, как правило жена. Здесь тоже сдавали посуду — это было дополнительным источником дохода. Посуда, как правило, принадлежала главе семьи. Еще анекдот в тему. «В шесть часов утра милиционер встречает мужика с огромной сеткой бутылок: „И куда это мы отправляемся в такую рань? До открытия приемного пункта еще три часа". „Да меня вот жена выгнала". — „Ну и что?" — „Что-что, сказала: Забирай свои вещи и уходи…"»

Третья группа — это более состоятельные и поэтому более сильно выпивающие семьи. Они сдавали много посуды. Про них все опять же в анекдоте. «Мужик удивляется: „Надо же, я работаю, жена работает, посуды на двести рублей в месяц сдаем, а денег все равно не хватает…"» Ну а четвертая — самая состоятельная группа — это немногочисленный класс тех, кто не сдавал ни бутылки, ни банки, а просто выкидывал их в помойку. Это были люди с хорошей зарплатой (легальной или нелегальной), начальники, партийные и профсоюзные боссы, владельцы квартир и даже машин.

Вот о машинах и пойдет речь в этой главе. После одной ремарки. Когда-то давно я услышал про так называемый «индекс „Макдоналдса"», который определял экономическое положение стран по стоимости гамбургеров в местных «маках». Индекс был почти универсальным, и мне казалось, что мой «бутылочный индекс» ничем не хуже. Как жестоко я ошибался! Не знаю почему, но сегодня очень трудно найти приемный пункт стеклопосуды. Далеко в провинции я видел грузовички, стоящие во дворах и окруженные пирамидой ящиков, — там по дешевке принимали от населения бутылки. Но прожить на «бутылочные» деньги сегодня нельзя. Так что хреновый из меня получился социолог. А скорее всего, жизнь стала жестче и «хрустальное» счастье сейчас уже невозможно. Но давайте вернемся к машинам. Иметь автомобиль в семидесятые годы значило обладать не просто транспортным средством. Это было мерило престижа, состоятельности, машины составляли предмет мужской гордости (женщины за рулем в то время, к счастью, были редкостью). Конечно, сложно было обольстить какую-нибудь красавицу «Запорожцем», но если у вас была хотя бы жигулевская «копейка», ваши акции неумолимо росли. Если же вам выпало счастье иметь «Волгу», то они подскакивали до небес. Об иномарках я не говорю, их было достаточно мало, как выражаются специалисты по точным наукам, — в пределах математической погрешности. В общем, быть «на колесах» считалось очень круто. Меня всегда удивляло одно несоответствие. В Советском Союзе женщины, умнейшие, красивейшие, с длинными ногами, огромными глазами, объемистыми бюстами и точеными попками, те, которых где-нибудь в Европе или Штатах носили бы на руках или возили бы на «Бентли», «Мерседесах» или «Кадиллаках», так вот эти замечательные женщины с гордостью (!!!) втискивались в тесное пространство какого-нибудь «Москвича» и при этом испытывали чувство собственной значимости и превосходства (!!!), Почему? Да потому, что другие красавицы, которым повезло меньше, вообще ездили на трамвае или ходили пешком. Несчастная наша страна, несчастные наши подруги семидесятых-восьмидесятых!

Впрочем, почему несчастными были только они? Попробуйте себе представить какую-нибудь супергруппу («Роллинг Стоунз», к примеру), которая за выступление в течение двух часов на двадцатитысячном стадионе получала гонорар примерно в районе двух долларов, И еще зарплату долларов пятьдесят в месяц. А у «Машины времени» в конце семидесятых — начале восьмидесятых формальные зарплаты были примерно такие. Так что мы, если рассуждать с позиций социальной справедливости, тоже были обижены, Мой друг Алексеич, философ по жизни, как-то рассказал мне историю, которая примирила меня на время с тем, что происходило у нас в стране в советские времена. К нему в гости приехал американец, молодой парень, с которым они то ли учились, то ли в хоккей играли. Алексеич стал его водить повсюду, знакомить с нашей социалистической действительностью. Поскольку тот был русистом, то есть изучал русский язык, ему было многое понятно сразу. Путался он в деталях и тонкостях. Например, когда Алексеич повел его на вечер русского романса, он, внимательно прослушав романс «Отвори потихоньку калитку», со слезами на глазах обратился к моему другу: «Алекс, смотри, вот слова „Кружева на головку надень"… как это близко русской душе, как сексуально, как тонко!» Ответ Алексеича в смысле того, что головка — это не медицинский термин, а уменьшительное название женской головы, вверг романтика в шок и крайне расстроил. Но через пару недель американский гость сделал парадоксальный вывод. Он сказал: «Алекс! Какие у вас в стране счастливые люди!» На вопрос о причинах такого заявления он ответил: «Они не знают, что есть другая жизнь. Догадываются, но не знают. Это как представления о рае. Утверждают, что он есть, но наверняка ничего точно сказать не могут…» Услышав эту историю, я более или менее успокоился. Но довольно часто, залезая сегодня в какой-нибудь «убитый» 126-й «мерс» начала восьмидесятых, но с мощным мотором, мягкой подвеской, АБСами, гидроусилителями и кондиционерами, я думаю: «А ведь когда в этой машине ездил какой-нибудь сраный немецкий бюргер, я, человек известный всей стране, мерз на остановке в ожидании троллейбуса или тщетно пытался поймать такси…»

Но рокеры всеми правдами и неправдами стремились к автомобилям. Кому-то помогали родители, кто-то играл гигантское число подпольных концертов, другие на время уходили куда-нибудь в «Самоцветы», чтобы «срубить бабок». Одним из первых в рок-тусовке автомобиль купил Саша Ситковецкий — лидер группы «Високосное лето», позже возглавивший «Автограф». Была это, как водится, тольяттинская «копейка». Но как великолепна она была! Самая известная фотография «Високосного лета» сделана так: Кутиков, Ефремов, Ситковецкий и Крис Кельми, тогда еще охотно откликавшийся на имя «Толя», гордо стоят вокруг «Жигулей» и прикасаются к прекрасному. И не по приколу, а с гордостью и сознанием собственного достоинства. Вот что такое был автомобиль в то время!

В «Машине времени» первым купил автомобиль, как это было и положено по рангу, Макаревич. Причем случилось это еще до моего прихода в коллектив — весной 1979 года. Насколько я помню, у кого-то из знакомых он приобрел подержанную зеленую «трешку». На ней он совершил исторический вояж в Польшу. Отличительной особенностью, которой Андрей очень гордился, были так называемые «спортивные» передние сиденья. Они были, как и обычные, обтянуты кожзаменителем, но очень походили на натурально кожаные. Но их форма была необычна и более удобна для спины. Любой, кто садился рядом с Макаром, непременно это замечал, поскольку в обычных машинах того времени спинка кончалась где-то чуть пониже лопаток, и после длительной поездки, в Питер например, спина просто разламывалась. Продержалась эта машина у Андрея года до 82-го, после чего он приобрел новенькую «шестерку» бежевого цвета. Может быть, и не бежевого, но, во всяком случае, светлого. Это приобретение значительно повысило его статус как автовладельца. Иметь новую машину в советские времена было мечтой трудноисполнимой. На этой машине Андрей гонял по гастролям, проезжая по четыреста — пятьсот километров туда и столько же обратно. Частенько ездил на ней в Питер, где у него было множество друзей. Одна из таких поездок стала последней для «шестерки» и чуть не привела к гибели самого Макара.

Дело было в сентябре 1984 года. Он со своим зятем Валеркой (мужем его сестры Наташки) ехал из Питера в Москву. Как обычно ночью. Не знаю, что уж там случилось, но ему навстречу вылетели другие «Жигули», ведомые бравым военным моряком, который, как говорят, впоследствии скончался от полученных при аварии травм. Автомобиль Макаревича, как рассказывал Максим Капитановский, выезжавший с его родителями в валдайскую больницу и видевший аварийную тачку на посту ГАИ, представлял собой груду металла, в которой целыми были только покрышки. И еще магнитофон, который работал на реверсе и крутил одну и ту же кассету. Значит, целым был и аккумулятор. Все остальное было разбито, погнуто или порезано. Как пассажиры выжили в этом автомобиле — остается загадкой. Тем не менее у Валерки лишь была повреждена челюсть, а Макар отделался травмами живота и груди, трещинами ребер, прочими ушибами и легким сотрясением. Как он рассказывал потом, его жутко поразила одна вещь. Когда он очнулся в валдайской больнице и посмотрел на своего соседа, то чуть не сошел с ума. Рядом с ним лежал собственной персоной президент США Рональд Рейган. Сходство было просто портретным. Зная, что Макаревич еще и художник, во вранье его заподозрить трудно.

Через несколько дней в больницу примчался наш ташкентский знакомый Гена и привез с собой с килограмм мумие. Растер Макара с ног до головы, напоил настойкой, и через неделю Андрей со следами свежих порезов на лице от осколков лобового стекла улетел во Владивосток на подводную охоту.

Быть «безлошадным» такой мегазвезде того времени как Макаревич было не к лицу, к он приобрел себе новый автомобиль — теперь сиреневую «семерку» — тоже из тольяттинского семейства. А через год, как рассказывал мой друг Алексеич, в Таллине Андрей увидел новый «Москвич», Это было весной 1985 года, и Андрея, конечно, поразили необычные формы модели 2141. Он даже назвал ее «если не настоящий автомобиль, то, во всяком случае, — что-то вроде автомобиля из соцстраны». Каково же было его удивление, когда через год к нему приехал Ленька Ярмольник на такой же тачке. Всячески хвалил ее, мигал светом, рычал мотором. В общем, Макар повелся и со временем приобрел-таки очередное чудо советского автопрома, как выяснилось, — последнюю отечественную машину в своем автохозяйстве. Предыдущая машина была продана, причем, как обычно, чуть дороже, чем она досталась Макару. Так уж он привык — не быть в убытке.

С чудовищем по имени «Москвич» Макар встретил девяностые годы, и он стоял у него в качестве второй машины до середины десятилетия, причем ломаясь при каждом выезде. Вспоминается анекдот на эту тему: «Папа с сыном купили „Москвич", выехали за ворота завода, проехали с километр, и туг радиатор пустил пар, коробка заскрежетала, двигатель заглох. Папа полез в багажник за руководством по ремонту: „Вот, сынок, теперь это будет наша Библия". — „Нет, папа, это будет наша Камасутра"». Мучения привели к тому, что в декабре 89-го года Макар пересел на иномарку. В то время он уже жил в Валентиновке в жутком бетонном доме, купленном, насколько я помню, у отставного пожарного. А купить маленькую праворульную серебристую «Хонду» ему посоветовал дрессировщик Юрик Дуров, представитель известной цирковой династии, или, как его в шутку звал Андрей, Дурик Юров. Он часто ездил в Японию, а одно время даже долго работал там, так что знал, что десятилетний автомобиль можно купить очень недорого. В общем, Макар пересел на правое сиденье и сидел на нем с полгода, пока японка не стала сыпаться. А затем мы отправились на концерты в Восточную Германию. Деньги у Андрея кое-какие были, так что он приобрел себе «трешку» «БМВ», причем купе. По тем временам это был очень дорогой и престижный автомобиль, всего лишь трехлетнего возраста. Цвет синий металлик и мощный мотор давали ему дополнительные преимущества, так что Макар в один момент стал снова «самым престижным» в коллективе. Сравниться с ним мог лишь Максим Капитановский, который за мизерную сумму типа полутора тысяч немецких марок ухитрился купить «Мерседес» 280 SE в древнем 116-м кузове. Этот автомобиль, несмотря на почтенный пятнадцатилетний возраст и то, что он был куплен у какого-то индейца (и это в Германии!), прекрасно доехал до Москвы и еще лет пять-шесть честно служил Максику, подтверждая легенды и мифы о неубиваемости «меринов».

Но вернемся к Макаревичу. После «БМВ» и «Москвича» он ездил на джипе «Чероки», который в 95-м подарил ему его друг Леня Лебедев, в очередной раз приехавший из Америки. Леня вообще замечательный парень, умеет здорово пить водку, таскаться по бабам, создавать различные проекты типа студии и компании «Синтез рекордз», торговать полезными ископаемыми и просто дружить. Сейчас он заседает в Совете Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, являясь сенатором от Чувашии. Что до автомобиля, то Макаревич очень быстро разбил его в пух и прах, сам, как водится, оставшись цел. Продавал останки этого авто Макар долго и нудно. Он выставил его в клубе «4x4» за такую умопомрачительную цену, что в течение года не нашлось ни одного человека, подумавшего о том, чтобы купить бренные останки. Цену Макаревич снижать не хотел, но все-же кто-то повелся на громкое имя владельца и купил сильно помятый внедорожник.

Новое тысячелетие и большие деньги сделали из Макаревича автомобильного гурмана. В конце 90-х он приобрел идиотскую красную купешку «БМВ Z–3». Это, если кто не знает, маленький псевдоантикварный кабриолет. Макаревичу казалось, что он очень стильно или, как сейчас модно говорить, гламурно выглядит в этой машине в кожаном шлеме и очках-консервах, но в нашей консервативной стране на него показывали как на дебила. Кстати, служить посмешищем ему понравилось, и в 2002 году он купил себе еще один такой же автомобиль, только новой модели. А вообще, он на «БМВ» запал серьезно, поскольку в 2000 году он купил джип Х-5, который благополучно разбил, а через два года седан «БМВ-745». Так что у меня стало закрадываться определенное подозрение, а не слишком ли часто его автоприобретения совпадают с «железными конями» Джеймса Бонда в исполнении Пирса Броснана? Правда, вот «Астон Мартинов» Андрей пока не покупал. Пока?

Александр Викторович Кутиков панически боялся садиться за руль. Как и все мы, он пользовался автомобильным транспортом постоянно, но это были либо такси, либо частники или друзья, которые с удовольствием подвозили популярного артиста. В 1979 году, когда на пике популярности появилась наша песня «Поворот», никому из рок-болельщиков не могло даже прийти в голову, что Кутиков, таким мужественным голосом поющий «Выезжайте за ворота и не бойтесь поворотов…», на самом деле не только не умеет водить машину, но и трясется при мысли о том, что ему предложат сесть за руль. Да, правда жизни и правда искусства — это действительно две разные правды. Купить автомобиль в чисто финансовом плане он мог уже в 1980 году — наши заработки это позволяли, но не хотел этого делать. Основной аргументацией его было то, что он как бы доверяет свою драгоценную жизнь и не менее драгоценное здоровье профессиональным водителям, а не себе — дилетанту. Водить авто он действительно не умел лет до тридцати пяти, но автомобильные темы в коллективе и вне его обсуждал с большой охотой и даже считал себя в определенной степени знатоком в этом автомобильном деле. Правда, знатоком он считал себя и в других сферах нашей жизни, но это уже совсем другая история…

Где-то в конце восьмидесятых годов из тюрьмы вышел Саша Егменов по кличке Каскадер или Саша Циркач. Он действительно был профессиональным водителем и даже работал каскадером, так что для него проблемы научить вождению любого дилетанта не существовало. Кстати, сидел он за спекуляцию, попав под «раздачу» в послебрежневские времена даже удостоившись публикации в «Московской правде» с громким названием «Джинсы с Беговой». Тюрьма несколько ожесточила Егменова — человека и так не самого мягкого, так что в обучении Кутикова превалировали диктаторские методы. Началось все не с теории, а с того, что артист был посажен за руль, а рядом сел «преподаватель» с палкой в руках, которой он нещадно колотил Кутикова при каждом неверном движении. Видимо, только таким способом можно было выбить из Саши страх перед «шайтан-арбой». Руки у Кутикова сильно краснели и болели, но, как говорят, он довольно быстро научился правильно переключать передачи, рулить и даже парковаться. А в начале девяностых годов он, наконец, стал автовладельцем, купив у Максима Капитановского его белый «Москвич». На этом жутком чудовище он ездил года два, практично рассудив, что если и разобьет его, то будет не жалко.

Ну а затем, как и все мы, Саша пошел «по иностранкам». Сначала, как водится, появилась японка — годовалая «Мицубиси-Галант», которую он приобрел в 1994 году. А в конце девяностых Саша сделал серьезное приобретение — купил «Мерседес» S-класса. Это очень солидный автомобиль купе 1993 года выпуска, который он не преминул оснастить «блатными» номерами, первым из «Машины», кстати. Его номер А667МО77 был из серии, активно использовавшейся правительством Москвы. Такой номер стоил около трех тысяч долларов, но, зная Кутикова, думаю, что он заплатил за него чуть дешевле. В качестве зимнего транспорта Саша теперь использует джип «Мицубиси Паджеро» 2002 года выпуска. Кстати, как говорят, муж и жена — одна сатана — у его жены Кати тоже джип «Мицубиси», только не серый, а синий, и «Мерседес», но не в 140-м кузове, а более компактный 202-й. Нормальное буржуазное семейство…

Что касается ранее любимого мной Женьки Маргулиса, то он пришел к автомобилю в качестве водителя позже всех из «Машины». Истоки этого надо искать в национально-психологической сфере. Воспитанный в классической добропорядочной еврейской семье, Евгений Шулимович Маргулис, 1955 года рождения, впитал в себя все основные достоинства и недостатки своего народа. И если бы он в свое время не сменил скрипку на гитару, то стал бы замечательным скрипачом, адвокатом или, на худой конец, зубным техником. Но в данном конкретном случае он все-таки сломал стереотип и стал заниматься «гойскими», недостойными настоящего хасида делами — играть бесовскую музыку и еще петь при этом. Родители долго не могли смириться с этим. Долго — пока работа не стала приносить деньги, сначала небольшие, а потом — вполне приличные. Куда уж там зубному технику…

Как-то раз Женька рассказывал о том, как он в глубокой юности пытался заняться спортом, опровергая известную пословицу — «еврей не играет в хоккей». До хоккея дело как-то не дошло, но когда Евгению было лет тринадцать, кто-то из его друзей уговорил будущего блюзмена пойти с ним заниматься борьбой. Наверное, Женьку во дворе обижали, и он хотел стать сильным и научиться давать сдачи. Но борцовская карьера его рухнула молниеносно. Когда он вышел на ковер, первый же мелкий шкет, показавший ему «приемчик», так бросил Маргулиса на мат, что тот вывихнул руку и долгое время не мог ходить в музыкальную школу, что стало настоящей трагедией для родителей. Понятное дело, борьба стала в доме Маргулисов «спортом нон-грата». Но юность и желание не отрываться от коллектива взяли свое, и Женька предпринял вторую попытку. Конечно, он не мечтал стать профессиональным футболистом, но его поступок — выйти во двор и принять участие в футбольной баталии, имея до этого лишь общее представление об основах игры и полное отсутствие физической подготовки, а также тактики и техники, вызывает искреннее уважение. Женьку, как не умеющего играть, решили поставить в ворота. В качестве голкипера он продержался немного больше, чем на борцовском ковре. Примерно минуты три. Как только игра перешла к воротам Маргулиса, мощный удар, шедший, кстати, выше ворот, разбил Евгению Шулимовичу очки. Как только он начал наклоняться, чтобы собрать остатки оправы, противник сыграл на добивание, и второй, не менее мощный удар угодил вратарю прямо по яйцам. Евгений очнулся через несколько минут, после чего дал себе зарок никогда больше не заниматься никакими видами спорта, поскольку слышал, что бывают в жизни такие моменты, в которые отбитые напрочь органы могут ему пригодиться.

Примерно так же, как к спорту Женька относился и к автомобилевождению. Конечно, он с удовольствием сидел на месте пассажира и даже мог ввернуть в разговор какой-нибудь мудреный термин, не как Кутиков, конечно, а более скромно, но практически взяться за руль не решался очень долго. Даже когда в начале девяностых у него появилась вазовская «девятка», она года два стояла в гараже. Затем машину водила его жена Аня. В 1996 году Маргулисы пересели на экзотическую иномарку «Дайатсу Апплауз», которая долго оставалась у них на балансе в качестве резервной. А основные тачки менялись одна за другой: «Форд Скорпио», «Опель Вектра», еще один «Форд Скорпио», «Ауди С-4» и, наконец, новенькая «Ауди А-4». Где-то между сменами автомобилей Евгений, наглядевшись на то, как его жена Аня ловко манипулирует рулем, рычагом коробки и педалями, научился водить автомобиль и сам, что довольно успешно делает и по сию пору.

Самый неинтересный в смысле автомобилизации человек — это барабанщик «Машины времени» Валерка Ефремов. У него есть замечательный талант — он может управлять любым средством передвижения, о котором имел до этого самое общее понятие. Однажды, в Домбае по-моему, он поразил всех тем, что минут двадцать присматривался к дельтаплану, а затем попросил дать ему «крылышки», чтобы попробовать. Дельтаплановцы, думая, что он шутит, привязали Валерку к устройству, а он разбежался и полетел, примерно с километровой высоты. Народ был в шоке, а Ефремыч поднимался все выше и выше, кружил над ущельем, как тот самый горный орел, а потом, к общему удивлению, совершил мягкую посадку в заданном районе.

На совести Ефремова были еще океанские лайнеры, самолеты, военные корабли, бронетранспортеры и танки, мотоциклы, самокаты, велосипеды, ну и конечно автомобили. Свою первую тачку — по-моему, это была «одиннадцатая» красного цвета, он купил летом 79-го года. Посидел немного в салоне, затем двинулся с места, доехал до заправки, залил бензин, заехал домой за вещами и отправился на машине в Сочи, справедливо рассудив, что права артисту не нужны, а 1639 километров — это не расстояние. Самое интересное — он доехал туда и обратно без всяких эксцессов. Потом за отсутствие прав какой-то гаишник, не знавший о существовании «Машины времени», снял у него номера. Пришлось Валерке заняться художественным творчеством. На листе плотного картона тушью были нарисованы номера, внешне идентичные натуральным. Со временем от непогоды края у них истрепались, тушь расплылась, но, поскольку популярность «Машины» росла день ото дня, гаишники уже не обращали на это никакого внимания.

Валерка многих из нас удивлял сверхбыстрой ездой, «полицейскими» разворотами, виртуозной парковкой и прочими чудесами вождения, которые проделывал со свойственной ему невозмутимостью. Потом, как и у всех, у него появилась иномарка — где-то в начале девяностых это был морковного цвета 123-й «Мерседес», потом был «Фольксваген», затем новенький «Опель Вектра» 98-го года. Сейчас у него, насколько я знаю, «Ауди ТТ».

Временные участники коллектива, замещавшие меня в «Машине», Саша Зайцев и Сережа Рыженко как были далеки от автомобилизма, так, по-моему, и остались, а новый член — Андрей Державин, во всяком случае, до недавнего времени, являлся собственником 140-го «Мерседеса» S-500 темно-синего цвета 1996 года выпуска. Номера у него, как и у Кутикова, тоже «блатные», причем он даже поменял «артистический» номер серии ААА (например, у Пугачевой на ее золотистом «пульмане» висит номер А001АА) на более крутой «бывший милицейский» номерной знак А039МР77. Эти знаки до появления синих спецномеров украшали автомобили милицейских руководителей, и по этой причине машины с ними обладали иммунитетом от ГАИ. К примеру, на личной «Мазде» министра внутренних дел Грызлова висел номер А001МР. Ну а потом номера эти поснимали и стали потихонечку продавать желающим гражданам. Кстати, борцам с «оборотнями в погонах» очень легко выяснить, кто продавал номера серий МР и ММ (московская милиция) — все это фиксировалось в гаишной базе данных. Не могу стопроцентно ручаться за точность базы, но номер на машине Державина в 1995–2002 годах принадлежал «Волгам» ЦАБ МВД Российской Федерации. А 30 июля 2002 года был поставлен на автомобиль «Пежо» Державиной Елены Владиславовны, проживавшей, кстати, по одному адресу с Андреем Державиным. Самое интересное, что в этот же день он перекочевал на 500-й «Мерседес» Державина, на котором красуется и до сих пор. А проделана вся эта операция была в ОТОР-1, который и занимался продажей и распределением «блатных» номеров.

Ну а теперь о личном, то есть моих собственных отношениях с автомобильным транспортом. Водить автомобиль научил меня, на свою голову, Валерка Ефремов. Как я уже упоминал, он одним их первых в нашей тусовке приобрел автомобиль ВАЗ 21011, то есть ту же «копейку», только не с «клыками» на бамперах, а со специальной резиночкой во всю их длину. По мысли жигулевских дизайнеров, она должна была предохранять блестящие крылья автомобиля от механических повреждений. Скажу вам как эксперт: ни хрена она не предохраняла! Но обо всем по порядку.

Итак, Валерка, вняв моим просьбам, усадил меня в машину и показал, как в ней включается зажигание, как переключать передачи, действовать педалями и даже рулить. Правда, делалось это все при выключенном двигателе, поскольку Валерка не без оснований не доверял мне свою машину даже для заезда на самую что ни на есть короткую дистанцию. Причин тому было несколько. Во-первых, он знал, что трезвым я бывал в те веселые времена не так часто, а неумелый и одновременно нетрезвый водитель — это начало конца автомобиля. Во-вторых, если кто не знает, один глаз у меня почти полностью не видит. Потерял я зрение в армии при самых прозаических обстоятельствах. Группа лысых идиотов, официально именуемых воинами Советской Армии, затеяла в солдатской столовой имитацию военных действий. Поскольку снарядов для метания было немного, в дело пошли зачерствевшие куски хлеба. В общем, получил я половинкой буханки прямо в глаз и надолго вообще лишился зрения. Затем один глаз восстановился до близорукого состояния, а другой разве что реагировал на свет. Знавший об этом Ефремов прекрасно понимал, что не умеющий водить пьяный и одноглазый водитель может сделать с его красной «девочкой». Поэтому берег он свою машину от меня пуще глаза. Но не уберег. В конце лета или начале осени 79-го года мы коллективно нажрались в студии ГИТИСа, где обычно записывали свои песни. Люди падали один за другим и засыпали, некоторые просыпались, выпивали и падали снова. В общем, часам к двум ночи единственным, кто еще мог передвигаться, был я. И тут я совершил поступок, за который мне, по идее, должно быть стыдно до сих пор.

Я залез Валерке в карман, достал оттуда ключи от машины, походкой зомбика вышел во двор и сел в новенькую, блестящую при лунном свете машинку. Сначала, честно признаюсь, я просто хотел посидеть, послушать музыку, подвигать рычагами и педалями. Но повернул ключ в зажигании сильнее, чем нужно, и мотор ожил. Поскольку я включал зажигание, как учил Ефремыч, на нейтралке, двигатель сразу не заглох. Я перевел рычаг на первую скорость и ощутил, что двигаюсь вместе с машиной, затем переключился на вторую и поехал. Прокатился по переулкам, затем добрался до улицы Горького (ныне Тверской). Пару раз, конечно, глох, сбил три-четыре урны, зацепил пару машин, но по Горького ехал уже на третьей. И угораздило же меня на глазах у мобильного милицейского патруля (он, наверное, был один на весь центр) зацепиться за столб. В общем, началась погоня. Ночной воздух сделал свое дело, и хмель из меня начал выветриваться. Я включил четвертую скорость и стал, как заяц, петлять по переулкам и проходным дворам, которые знал как свои пять пальцев. Перескакивая через какой-то бордюр с заборчиком, я порвал один из тормозных шлангов, и вечер окончательно перестал быть томным. С ментовской машиной на плечах я все же прорвался к ГИТИСу и даже спустился к двери в студию (без тормозов), к своему удивлению, не врезавшись в нее. На выходе из машины я был скручен силами правопорядка. Один из милиционеров, пытаясь вырвать ключ из замка зажигания, сломал его, оставив значительную часть внутри замка. Меня же обездвижили и, несмотря на робкие протесты, отвезли в обезьянник родного 108-го отделения милиции. Утро в тюрьме наступает рано, так что уже часам к восьми я начал звонить в студию. Трубку взял Олег. Я честно признался ему, что угнал Валеркину машину и нахожусь в милиции. Он посоветовал мне не дурить и повесил трубку. Второй мой звонок был более категоричен: «Идиот, посмотри во двор!» После того как он не увидел Валеркиной тачки (ее отбуксировали к отделению), Олег лишился дара речи. Зато очень речистым был обычно немногословный хозяин авто, приехавший в милицию, чтобы подписать бумагу о том, что не имеет ко мне претензий (все-таки друг и коллега). В общем, Валерка вызволил меня, отремонтировал машину и дал себе зарок хранить ключи от нее в недоступном для меня месте. Наивный, он просчитался!

Была у меня в те времена подруга по имени Наташа, которая проживала на Живописной улице. Да, та самая, которая потом стала моей женой. Проживал там и я. И как-то раз Ефремов опрометчиво приехал к нам в гости. Мы с ним очень прилично выпили водки, послушали музыку, поболтали, после чего он задремал в кресле. Наташа что-то готовила на кухне, а я, как последний гад, опять залез Ефремову в карман, достал ключи от машины и отправился во двор. Там я спокойно завел ее (благо был не так пьян, как в первый раз) и с часок рассекал по просторам Тушина и Строгина. Дома в это время творилось что-то страшное. Наташа, наслышанная о моих лунатических заездах, увидела, что я исчез вместе с машиной, и стала будить Валерку. Он проснулся, только услышав словосочетание «Петя и машина». Схватив топорик для разделки мяса, хозяин авто выскочил во двор. Хорошо, что я приехал не сразу, а то эти строки было бы писать просто некому. В общем, въехав во двор, я обнаружил нашего барабанщика с топориком в руках и плачущую Наташу, уговаривавшую его не убивать меня сразу. Смягчило ситуацию то, что на машине не было ни царапинки. Ефремов отнял у меня ключи и пошел спать. Так я научился водить автомобиль. Правда, «операция угон» была для профилактики проведена мной еще раз. Действуя по накатанной схеме, я увел «ушастый» «Запорожец» у своего приятеля, жившего в районе Дмитровского шоссе. Покатался на нем, разбил правый бок, аккуратно припарковался на том же месте и вернулся в квартиру, не забыв при этом положить ключи в карман хозяину. После этого я с чувством выполненного долга спокойно заснул. Утром я вместе с расстроенным хозяином ходил вокруг помятого «запора» и возмущался «той сволочью», которая угоняла машину ночью. Каюсь, в этом деле я так и не признался. Коррупция в медицинских учреждениях в то время была не меньшей, чем сейчас. Стодолларовая купюра резко поправила мне зрение. Понятное дело, мне, одноглазому, медицинскую справку «на вождение» просто так никто бы не выдал. Зато на права я сдавал честно и самостоятельно, а строгие экзаменаторы даже не догадывались о моем зрении.

После ухода из «Машины времени», году в 82-м, я купил себе первый собственный автомобиль — «Жигули» третьей модели. Приобрел я его опять же благодаря Наташе, которая работала в архиве Минобороны и получила открытку на получение автомобиля. Самое интересное, что покупка чуть было не сорвалась. У меня было отложено шесть тысяч рублей на машину. Лежали они лежали, а потом известный в будущем банкир и медиа-магнат Владимир Гусинский, преподававший в ГИТИСе и знавший об этих деньгах, попросил их у меня в долг. И не отдал. Думаю, что именно с моих шести тысяч началась финансовая империя Гусинского. Представляю, в какую сумму превратились бы эти деньги сегодня, если тогда на них без проблем можно было купить кооперативную квартиру. А проценты? Интересно будет, отреагирует ли г-н Гусинский на упоминание об этой истории, если кто-нибудь даст ему почитать мою книгу. И как он отреагирует?

Судьба у моей первой машинки была незавидная. Чтобы купить ее, пришлось перезанять деньги у Ованеса Мелик-Пашаева, который наивно думал, что Гусинский — приличный человек и вернет мне долг. Когда мы с Наташей поехали ставить машину на учет и она пошла за номерами, я лихо развернулся, не заметив за кустиками в гаишном дворе маленького железного заборчика. В результате задний бампер у меня несколько деформировался. Наташа была в шоке. Еще через неделю, когда уже она была за рулем, ей в зад въехал автомобиль «Волга», а через два месяца уставший ждать Гусинского Мелик-Пашаев забрал «трешку» «за долги». Но эта машина все-таки казалась мне лучшей из классической серии «Жигулей».

Правда, со временем я, как и большинство наших сограждан, знакомившихся с достижениями зарубежного автопрома, понял, что понятия «хороший», «лучший» и пр. — вещи весьма относительные. Ну примерно как разглядывать кучу навоза, определяя, какие экскременты «лучше», в то время как предметом исследования должны были быть, скажем, духи. Еще одно чудище было у меня в конце восьмидесятых — жигулевская «ноль вторая» с вырванной напрочь фарой, которая в нашем коллективе получила ласковое название «БМП» (Боевая машина Подгородецкого). Вообще-то, мне в руки этот автомобиль попал практически новым. Как обычно, в выставочном центре на Красной Пресне проводилась выставка «Интер — что-то там». Фирма «Касио», наслышанная о моих способностях, пригласила меня за умеренную плату поработать, то есть демонстрировать их продукцию. Синтезаторы там были, в общем-то, довольно среднего уровня, но ведь у клавишника дело не в аппарате, а в руках. В общем, когда я садился за инструменты, вся выставка сбегалась к нашему стенду. Ну а поскольку я единственный мог объяснить почтенной публике, что умеет тот или иной инструмент, все обращались ко мне. Кого-то я отправлял заключать контракты, кому-то рассказывал, когда выйдет та или иная версия и пр. В общем, зарплату мне быстро повысили раз в пять. Мало того! У японцев родилась мысль о том, что такой известный и популярный артист как я должен играть на их лучшем синтезаторе. Но тут было одно «но».

По условиям выставки, фирма не могла продавать или дарить свои изделия — их задекларировали и обязательно должны были вернуть в Японию. И тут проявилась знаменитая японская хитрость. Японцы оставили инструмент в головном офисе и в течение двух-трех месяцев исправно демонстрировали его таможенникам: типа, вот он, родимый, стоит как образец. А через полгода, когда уже прошла еще пара выставок, у меня раздался звонок и приятный женский голос предложил мне приехать и забрать аппарат. Я привез новенький «Касио» домой, и примерно полгода он был моей любимой игрушкой. А затем мне предложили бартер: инструмент на новую «четверку». Я согласился. За полгода я «убил» машину почти полностью и продал ее ребятам, торговавшим компьютерами. Они решили, что на таком транспорте лучше всего возить технику в Самарканд. Машина проехала в Узбекистан, вернулась, а во время второй поездки сломалась. Больше я о ней не слышал.

А в девяносто втором году у меня, как и у других членов коллектива, появилась доступная японка фирмы «Мицубиси». Было ей лет шесть, и на крышке багажника красовалась гордая надпись «Талант». На правый руль я перешел без всяких проблем. Если уж с одним глазом можно водить машину, причем довольно успешно (у меня в жизни не было ни одной серьезной аварии), то правый руль — это вообще семечки. Не знаю, где находится сейчас этот автомобиль, но налоговые органы регулярно присылают мне бумажки с требованием «заплатить налоги и спать спокойно». Я не плачу и сплю, спокойно, между прочим.

Судя по базам данных ГИБДД, в 1993 году я изменил японке с новенькой вишневой «девяткой». Во всяком случае, там утверждается, что я 4 июня того года даже поставил ее на учет и получил государственные номерные знаки Ф3039 МН. И было это в родном мне 8-м отделе МРЭО ГАИ Центрального округа. Но самое интересное, что этой машины я не помню! Анекдот в тему: «Встречаются два приятеля, давно не видевшиеся. Один говорит: „Ну, давай выпьем за встречу!" Другой отвечает: „А я, ты знаешь, не пью". — „Почему?" — „Вот ты, к примеру, помнишь прошлое лето?" — „Ну конечно". — „А я — нет!"» В общем, что это была за «девятка», трудно сказать. Но, видимо, была.

Ура! Я наконец-то вспомнил, что это была за машина. Летом 93-го года мы с Маргулисом поехали в Тольятти веселить местную братву. Как водится, отыграв концерт, сели в бане, выпили. И тут главный авторитет поинтересовался у нас, на каких машинах мы, собственно, ездим. Я гордо заявил, что езжу на «Кадиллаке» (о нем — отдельно), а Маргулис, потупив взор, как настоящий бедный еврей, показал на свои кроссовки — типа, вот моя машина. Как же я жалел, что раскинул понты насчет «Кадиллака»! Братва засуетилась, и главный сказал, что завтра с утра Маргулису подарят машину. Самое интересное, поутру нас разбудили и показали стоящую у гостиницы новенькую «девятку» вишневого цвета. Женька, сославшись на отсутствие паспорта, попросил меня взять на себя оформление машины, ее перегон в Москву, а также постановку на учет там. Так что это, собственно, и была первая машина Евгения Шулимовича.

Вышеупомянутый мною «Кадиллак» был настоящей американской машиной. Он был не просто большим, он был огромным. Цельный диван из мягкой кожи, установленный впереди, делал салон похожим на обширную гостиную. Девушки, садившиеся рядом и утопавшие в сиденье, не нуждались после первых двух-трех километров проезда ни в какой дополнительной стимуляции. Машина делала все сама. Счастье владения золотистым чудом длилось недолго. После одного из концертов в «Метелице» летом 1993 года я не смог сдвинуть «кэдди» с места, а на следующий день уехал на гастроли, оставив автомобиль в переулке близ Нового Арбата. Там он простоял пару месяцев, а 2–3 октября во время известных событий толпа коммунистов и иже с ними перебила в машине окна и поломала все что можно. Продавал я остатки недорого как комплект запчастей. А жаль.

Через пару лет я купил себе первый джип — старенький «Ренджровер». По своему аферистическому складу характера, я, естественно, задействовал его по полной программе. Выяснилось, что этот автомобиль очень здорово вылезает из грязищи, преодолевает крутые склоны, канавы и даже водные преграды. Немного потренировавшись на пересеченной местности за городом, я окончательно решил стать гонщиком-экстремалом. Вступил в клуб «4x4» и начал «гоняться» на своем автомобиле в Крылатском. Правда, это уже было с другим джипом — почти новым «Лендровером Дискавери». Соревнования тогда проводились чуть ли не каждую неделю, и участвовать в них мог практически любой владелец внедорожника. Так что были там люди и вполне профессиональные, и дилетанты, и крепкие любители, к которым я не без гордости относил себя. Году в 96-м я даже вошел в число призеров очередных «покатушек». Водить джип мне так понравилось, что, отдав после «Лендровера» с полгода спортивному «Опелю», я пересел на белый «Ландкруизер». Он сильно грохотал, дымил, но функции свои выполнял весьма и весьма неплохо. А потом у меня появился «Мерседес» Е-класса в исполнении «купе». Тогда-то я и понял смысл немецкой пословицы «Есть плохие автомобили, хорошие автомобили, даже отличные автомобили, и есть „Мерседесы"». Рекламировать это чудо немецкого автомобилестроения я не буду, тем более что в один грустный денек я выглянул в окно (живу я на первом этаже) и не обнаружил рядом своего любимца.

Я настолько расстроился, что даже мыслей о покупке нового авто не допускал. Из «Машины» меня в то время выгнали, деньги от нечастых концертов я тратил на алкоголь и девчонок, а ездил на такси или вообще ходил пешком, благо рядом со мной есть несколько ночных клубов и ресторанов.

В ноябре 2000 года в мою жизнь вошла Ирка, притащившая с собой красный «Опель Корса». Конечно, по габаритам машина это была совсем не моя, но функции самодвижущейся тележки она выполняла. Тем более что у меня в лице будущей жены появился личный водитель. Затем, года через три дела пошли лучше, и мы приобрели вишневый 210-й «Мерседес» — «глазастик» выпуска конца девяностых годов. Это уже была ступень по пути к совершенству. Я даже иногда позволял себе сесть за руль и прокатить свою любимую куда-нибудь на дачу к Тарасу. Обратно меня, нетрезвого, везла уже Ира.

Осенью прошлого, 2005-го года, несколько финансово окрепнув, несмотря на то что нашу квартиру нагло обокрали какие-то гады, мы с Ирой решили поднапрячься и купить «Мерседес» S-класса. В Москве найти машину — нет проблем, а вот не «попасть» при ее приобретении — задача весьма сложная. Мы тупо искали автомобиль по Интернету, и, наконец, наше внимание привлекло объявление о продаже 220-го «Мерседеса» трех лет от роду с 320-м двигателем и необычным цветом «танзанит». И зря вы вспоминаете тут Д'Артаньяна с его «беарнским мерином», которого у него купили за необычный цвет. «Танзанит», как выяснилось, оказался очень благородным синевато-фиолетовато-каким-то там еще цветом типа металлик. Так что угонять нашу машину для продажи, в принципе, бессмысленно, поскольку в Москве такого цвета ни я, ни кто-либо из моих знакомых не видел. Больше всего, конечно, мне нравится тишина в салоне 220-го. Ни шума улицы, ни работающего двигателя, разве что чуть различимые звуки. Ну и управляемость, конечно, фантастическая. Так что без ложной скромности могу доложить, что среди всех бывших и нынешних участников «Машины времени» мой автомобиль если не самый дорогой, то самый лучший — это точно.