«Причал», ответьте!

— Мамочка, мамочка! Прости! Мне, правда, пора! — Корицына отчаянно прыгала на одной ноге, пытаясь заточить вторую в тесный карцер замшевого сапога. — Такси уже ждёт.

— Что это за работа такая, где человека даже в день рожденья дёргают?

— Мам. Не начинай. Меня премии лишат!

— Раз в сто лет заезжаешь, и то сбегаешь как от чумной! Беги-беги. Премия ж важнее родной матери-то.

— Я позвоню.

— Стой!

— Что?

— Пирог возьми! Сейчас я его в пакетик заверну. Где-то у меня был из «Дикси» чистый…

— Мам, не надо.

— Я зря у плиты корячилась, что ли? …И винегрета баночку.

— Ма-ам!

— На. Бери, сказала!

— Спасибо.

— С Днём рождения. Ты… ты позвонишь?

— Мам, не плачь. Люблю! И лекарства пей! Пока!

…Навигатор клялся мамой таксиста, что до конца маршрута осталось 27 минут. А значит Корицына успеет домой. Нет, не на работу, как она соврала матери (а врала она частенько, как всякая любящая дочь). Никакой шеф её не ждал.

Корицыну ждала ракушка.

…Это была очень красивая, крупная раковина, отделанная розовым перламутром изнутри. Сначала она долго жила на большой красной звезде на самом дне Балтийского моря. Потом течение сорвало её со звезды и понесло, понесло всё дальше от дома, выплюнуло в районе янтарной Юрмалы и отдало в руки безработного Зейдникса. Безработный Зейдникс восхитился сим подарком, покрыл ракушку дешёвым лаком и продал её слегка подвыпившей туристке Корицыной по какой-то безумной цене. С тех пор ракушка поселилась в корицынском серванте по соседству с гжелиным слонёнком и «счастливой» китайской лягушкой (Корицына всё забывала её выбросить после перелома бедра). Два года ракушка вела себя как подобает любой прилично ракушке — молчала и собирала пыль. Но месяцев восемь назад она заговорила.

— Шшшшш… шшшшш… «Причал», ответьте! ШШШШШ… «Причал»… Ответьте, «Причал»!

Вначале Корицына подумала, что это вещает реклама, перебив «Удивительную миссис Мэйзел» на самом интересном месте.

— Что-то новенькое от «Азино три топора», — вслух подумала Корицына.

Но голос, пробивающийся сквозь помехи, шёл явно не из ноутбука.

— Шшшшш… Кто-нибудь, ответьте… Шшшшш…

Корицына ухом вперёд исследовала комнату и подошла к серванту. Взяла ракушку, тут же почувствовала вибрацию от звука.

— «Причал», это «Касатка»… шшшш… ответьте…

— Алё? — прошептала Корицына, чувствуя себя идиоткой.

…Так началось знакомство Корицыной с экипажем подлодки Щ-313 «Касатка», затонувшей холодной октябрьской ночью 1942-го года.

Они преследовали вражеский эсминец и в кураже погони не заметили второй. Немцы ухнули глубинными бомбами, и одна из них повредила корпус, отчего «Касатка», вооруженная последней торпедой, клюнула носом и опустилась на дно в 22:30. Вторая бомба застряла между радиоантеннами.

И взорвалась в 1:30.

Каждый вечер, ровно в половину одиннадцатого, ракушка запрашивала «Причал» голосом командира Ляхова. Корицына отвечала, первые полчаса доказывала ему, что она из будущего, а затем общалась с со всем экипажем — Ляхов включал громкую связь. Корицына вещала морякам о будущем, о победе над немцами, мобильниках и компьютерах, ценах на сахар и космической программе — обо всём на свете, кроме того, что произойдёт в 1:30. Потом она слышала грохот. Плакала всю ночь и ложилась на пару часов спать, чтобы следующим вечером, ровно в 22:30, снова ответить на запрос «Касатки». И опять терпеливо объяснять, что происходит, рассказывать о победе, мобильниках, моде…

Позже Корицына погуглила и узнала, что лодку нашли какие-то дайверы-любители только в 96-м. На ней было тридцать семь человек. В папке «Избранное» она хранила 37 чёрно-белых фотографий. 37 разных мужчин, старых и молодых, улыбающихся и хмурых, смотрели со снимков в будущую жизнь, которая одинаково для всех оборвётся в 1:30 27 октября 1942-го года на глубине 88 метров.

Старлей Ляхов, молодой командир. Умное лицо, не по возрасту даже. Нижнюю челюсть специально выставляет вперед, чтобы выглядеть героически — наверное, комплексует из-за неправильного прикуса.

Боцман Пинчук — родом из Ровно, пошляк страшный. При этом взгляд мудрый — прям мужик салтыково-щедринский.

Политрук Ребензя. Каждый раз запрещает личному составу общаться «с этой шлюхой абвера» Корицыной. За что его постоянно закрывают в трюме, а он оттуда грозит всех расстрелять по закону военного времени. А всем каждый раз наплевать.

Она так жалела их всех! И не могла, не решалась сказать им, что произойдёт в 1:30. Она врала, что всё будет хорошо. Им ответят, их спасут, они все, все 37 человек вернутся домой, победив немцев, и проживут долгую счастливую советскую жизнь. За восемь месяцев она полюбила каждого из них. Теперь это была и её команда, её мужчины. Каждый вечер ровно в 22:30 она была у ракушки, чтобы сделать их всех счастливыми. И каждую ночь всех их теряла.

Единственным подводником, которого Корицына потеряла один раз, был её отец. Рослый, бородатый каперанг на атомной подлодке, которого боялось даже командование. От одного взгляда из-под пушистой брови хотелось схватить швабру и что-нибудь отдраивать до потери пульса. Он доставал своими нравоучениями всех и всегда, но учил всему, что умел сам. Всё контролировал, даже личную жизнь. Одного хахаля дочери выставил из дому за вопрос «На чём Вы плаваете?». Трёх других сначала знакомил со своим наградным пистолетом и пятью обоймами, намекая на то, что всё содержимое обойм окажется в голове второй дочерней половинки, «если хоть один, сука, волос…!». Корицына ненавидела его. И всё ему прощала, когда он возвращался, сгребал их с матерью в охапку и бросал короткое «Соскучился». И становилось уютно, будто вокруг тебя вырастает стена и тебе нестрашно, даже хорошо и тепло.

Но однажды он не вернулся. А по телевизору просто сказали: «Она утонула». Отдали лишь орден и компенсацию. Мама всё потратила на памятник. В воду бросили венок. Стены вокруг больше не было.

Корицына не могла его спасти. Но экипаж «Касатки» — честно пыталась. Она писала в СМИ, военным историкам и Администрацию, даже «случайно» познакомилась и заманила к себе морского инженера. Но никто ей не верил, а морской инженер даже искал по всей квартире скрытые камеры, думая, что Корицына — блогер-хайполов. Тем временем «касатики» погибли уже 246 раз. И сегодня будет 247-й…

(Кстати, называть их «касатиками» было рискованно. За это, например, был коллективно избит экипаж Щ-312 «Нерпа», причём в полном составе).

…Корицына напомаженным снарядом влетела в квартиру. На часах 22:26. Успела. Налила вина, чтобы отпраздновать ДР с отражением. Выпила.

— Шшшшшш… «Причал», ответьте!

— Алё! Да! Алё!

— «Причал», это…

— Я не «Причал», ребят. Всем приветик. Сейчас я всё объясню…

…В этот раз был поставлен рекорд — уже в 23:04 команда поверила Корицыной, а карающий словом политрук Ребензя закрыт в трюме.

— …А ещё у меня день рождения! — ляпнула Корицына, откупорив вторую бутылку игристого.

— УУУУУУУУ!!!

— Так с этого и надо было начинать, барышня! — весело крикнул старый радист Смольский.

— Боцман! — скомандовал Ляхов. — Спирт на капитанский мостик!

— Та с удовольствием «Есть», таищ капитан!

— Пьянство во время ведения боевых действий категорически осуждается товарищем Сталиным… — слабо донеслось из трюма.

— ЗАТКНИСЬ!!

Гогот. Корицыной стало уютно. И она расслабилась.

— Товарищи! — взвизгнула именинница. — Ну выпустите вы мужчину! Пусть и он перед смер…

Костицына чуть не откусила себе руку. Но вроде вовремя спохватилась.

— Перед чем? — спросил Ляхов.

Не вовремя.

На том конце ракушки замолчали.

— Перед смертью, да?

Корицына уменьшилась в размерах до кончика иглы.

— Подставляй кружки, хлопцы, я сразу канистру, шоб два раза не…

— Помолчи, боцман. Товарищ Корицина?

— Я… я тут, товарищи. Я хотела сказать — перед сме-е-е-е-еро-о-оа-а-а…

— Девушка. — Было слышно, как капитан сглотнул. — Вы… Вы могли бы не отвечать на мой запрос. Испугаться там или… проигнорировать как-то. Но вы ответили. Вы смелая, правда, смелая. Мы тоже, да, товарищи?

— Да, так точно, так точно, так точно, да… — раздалось сдавленное многоголосье.

— Так ответьте нам честно, товарищ Корицына: что нас ждёт? Товарищ Корицына?

Корицына залпом выдула половину бутылки, чтобы слова легче проскальзывали наружу.

— У… у вас там бомба… В этих вот штучках сверху…

— Антеннах, да, мы слышали стук. Она взорвется? Когда?

— Через… через 40 минут. Простите… Ребят… Ребят…

На том конце молчали. Тушь бросилась вниз по щекам.

— Товарищ Корицына? — Первый раз она услышала сталь в боцманском голосе. — Разрешите серьёзный вопрос?

— Д-да. Конечно.

— А скажите — чи большая у Вас грудь?

Ракушку чуть не разорвало от хохота.

— Ля! А шо, мне интересно!.. Ой, товарищ капитан, это рукоприкладство!

— АХХХХАХАХАХАХАХАХАХАХА!!!

— Большая! — почти честно ответствовала Корицына.

— Ооооооооо!

— И с родинкой.

— ОООООООООО!

— Закройте юнге уши, он ще дэтына!

— АХХХХААХАХАХАХАХАХА!

— Боцман, хули ты ржёшь, наливай давай!

…1:02.

— …А вот шо мы без музыки?! Мадам Корицына, а ответьте-ка всему личному составу: шо вы там в своём будущем поёте?

— Я лучше поставлю.

Корицына открыла плейлист и врубила «Витаминку» Тимы Белорусских. Экипаж молча прослушал весь трек до конца и продолжал молчать еще минуту.

— Мужички? — вкрадчиво поинтересовалась Корицына.

— Знаете шо, хлопцы. Я под это вот дерьмище помирать категорически отказываюсь.

— АХХХХАХАХАХАХАХАХАХА!

— Земцов! Тащи тальянку!

— Товарищи, взываю к вашей ответственности! Игра на музыкальных инструментах строго запрещена, вражеские сонары не дремлют и…

— ЗАТКНИСЬ!!

…1:12.

— …Зачем мы уходим от милой земли, зачем мы плывём под волной? Затем, чтоб враги никогда не смогли отнять у нас берег родной… — Песня, зафактуренная помехами, мягким, тёплым приливом наполняла спальню, обволакивала, закрывала собою Корицыну, гладила её по волосам, по щекам и трясущимся от слёз плечам. Они завтра опять будут на связи, думала она. И послезавтра, и потом, и каждый вечер. Они никогда не умрут. Её мужчины. Её любимые мужчины.

— Товарищ Корицына?

— А?

— А почему вы не поёте?

— Я не могу найти текст в гугле.

— Я ни хрена не понял, товарищи.

…1:22.

— Товарищ Корицына?

— Да-да?

— Это командир Ляхов. Скажите, что вам подарить на день рождения?

Корицына задумалась. Игристое добавило ей здоровой женской наглости.

— Скажите, Ляхов, у вас же осталась одна торпеда?

— Та да, мадам, её в данный момент политрук у трюме полируе!

— АХХАХАХАХАХАХАХАХА!

— Боцман, отставить!.. Так точно, товарищ Корицына. Одна осталась, а что?

— Хочу салют!

— Ого! Что думаете, товарищи?

«Шмшмшмшмшмшмшмшм!»

— Будет вам салют, товарищ Корицына. — Непонятно как, но Корицына очетливо услышала улыбку Ляхова, который переключил тон на командный. — Торпедный отсек, товсь! Торпеду в боевое положение! О готовности доложить, в норматив уложиться!

— Есть!

— Есть!

— Задачу понял, выполняю!

По переборкам «бум-бум-бум».

— Товарищ командир!

— У аппарата!

— Торпеда в боевом положении, готова к пуску!

— Всем приготовиться!.. От всего личного состава в честь боевой подруги товарища Корицыной… Огонь.

1:26.

— Ляхов? Ребята? — Корицына до снежных костяшек сжала ракушку. Ответа не было. Даже помехи пропали. Полная тишина. Странно, подумало игристое в корицынском мозгу. Еще же 4 минуты.

А нет, не полная тишина. Стук… Стук-стук… Что-то стучало за дверью.

— Оля, иди за стол, сколько можно там сидеть? — Материнский голос в секунду выгнал из Корицыной всё игристое через холодный пот.

Стук… Стук…

Корицына приоткрыла дверь и выглянула на кухню: мать расставляла тарелки для торта.

— Даже в свой день рождения торчишь за компьютером своим!

— Мам?! Когда ты пришла?!

— Ты там в спальне прибухивала, что ль?!

Стук… Стук-стук… Стучала не мама. Звук шел из прихожей.

— Мам, кто там стучит?

— В смысле — кто?

— МАМА, КТО ТАМ?!

— Значит так, дочь. — Отец вошёл на кухню и бросил молоток на табурет. — Вешалку я тебе повесил. Но давай-ка ты уже найдёшь мужика нормального, я подчеркиваю, НОРМАЛЬНОГО, который будет тебе по дому…

— …!!!!!!!!!!!!!!!!

— Так, ты это… Отставить падать в обморок!!! Мать, стакан воды ей в лицо! Я вызову медицинскую помощь!.. Никому не паниковать!

…По экрану телевизора поползли финальные титры фильма, которого и в дневное-то время лучше не показывать людям. Корицына нехотя приподняла голову с отцовского плеча, глянула в окно — светает. Из спальни доносился материнский храп.

— Ну что, отбой! — приказал зевнувший отец.

— Погоди, пап. А расскажи, как ты спасся? Ну, тогда, в двухтысячном?

— Я ж тыщу раз рассказывал.

— Ну пожа-а-а-алуйста.

— Ладно. Заклинило у нас, так-скать, ходовую. Плюхнулись на дно. Ну, думаю, попали в оказию. Понимаю ж, что кранты — это ж Тихий, глубина. Старпом крест целует, кто-то плачет. Но! Я ж в академии книжки читал, а не шуры-муры разводил, как ты в институтах.

— Ну па-а-а-ап!

— Отставить перебивать! Так вот. Вспомнил я книжку умную адмирала Ляхова.

— Ад-ми-ра-ла?!

— Да, начбалтфлота в 60-х. Он там случай один интересный описывал. В октябре 42-го торчал он, вот как я, на глубине. Лопасти заклинило, в антенне бомба глубинная. И что он делает? Палит со всей дури последней торпедой. Казалось бы, зачем? Дебилизм! Ан нет! Отдачей бомбу скидывает с лодки! Лодка отрывается от грунта, лопасти запускаются! Тихонечко всплыли и тихой сапой домой уползли раны зализывать. Герой! Тридцать семь человек спас! Я думаю, шанс один на миллион! Ну а что терять-то? Я и бахнул. И вот я дома. Как и остальные сто шесть человек экипажа. Мне, конечно, по шапке нехило влетело. Зато… А ты чего разревелась? А? Дочь?