«Северянка» уходит в океан

ДОМОЙ

«Месяцева» мы увидели издали. Среди разбросанных по горизонту тусклых огоньков он был подпоен пылающему острову. Чтобы облегчить «Северянке» поиски, капитан Валерьян Федосеевич Козлов распорядился включить всю светотехнику. Сверкающие столбы прожекторов упирались в облачное полярное небо, ярко горели огни на мачтах, чуть слабее поблескивала мерцающая цепочка иллюминаторов. Слегка покачиваясь на океанской зыби, перед нами в ярком зареве стоял плавучий памятник профессору-моряку.

Медленно и осторожно подошла лодка к «Месяцеву» на расстояние, обеспечивающее нормальную голосовую связь. После приветствий и «сто тысяч почему» было решено, что завтра засветло я переберусь на НИС для согласования конкретного плана работы. Сейчас в темноте спускать шлюпку и пересаживаться было небезопасно.

С нетерпением стали ждать наступления утра 15 января — многим почти одновременно пришла в голову идея, о которой до этого никто не помышлял. Присутствие рядом корабля, приспособленного для ловли рыбы, вызвало у нас своего рода рефлекс, особенно ярко разгоревшийся на фоне уже изрядно надоевшего мясного и консервного стола. Страшно захотелось свежей рыбки. Запрашиваем Козлова: «Рыба есть?» — «Нет». — «А показания эхолота есть?» — «Нет». И у нас чистые эхоленты. Тогда даем указание на «Месяцев»: «Стойте на месте, снова включите все огни», — и погружаемся рядом. По всем нашим соображениям, под нами должна быть сельдь, но, по-видимому, эхолоты не могут «пробить» послештормовое море.

«Северянка» без хода медленно пошла вниз, и уже на глубине 20 метров эхолот зафиксировал рыбу, максимум которой был на 80 метрах. Дальше погружаться не стали. Когда мы всплыли и совершенно уверенно попросили «Месяцева» поставить небольшое количество сетей на горизонт 80 метров, Валерьян Федосеевич заколебался. Пустая, дескать, затея. Но, перебраниваясь в рупор, мы все-таки его перекричали.

Теперь настала наша очередь не мешать. «Месяцев» отошел навстречу ветру примерно на одну милю и начал выметывать дрифтерный порядок, постепенно спускаясь к нам все ближе и ближе. «Северянка», изредка включая гребные электромоторы, деликатно выдерживала расстояние.

Несмотря на глубокую ночь, спящих в лодке почти не было — все оживленно разговаривали, настроение поднялось. Еще бы — завтра заключительный этап. Черный хлеб кончился, воду для питья и мытья вымаливать у механика приходится христом-богом, призрак бани носится над нами денно и нощно.

И наступил день. Он впервые пришел почти безветренный и заблистал солнечными лучами на пологих изгибах могучей океанской зыби, на литой чешуе сельдей, трепетавших в выбираемых сетях.

В 10 утра, когда вполне рассвело, от «Месяцева» отошла шлюпка. Она то скрывалась за волной, то вздымалась на уровень мостика «Северянки». Гребцы, сидевшие в спасательных пробковых жилетах, потратили много сил, чтобы подойти к нам. Со шлюпки подали конец, и ее сразу начало колотить о железный борт подводной лодки. Выбирая момент подъема на волне, на шлюпку по очереди спрыгнули Китаев и Масленников с киноаппаратами, Крупин с фотоаппаратом и я с мешком воблы и банкой консервированных галет — в дар месяцевцам. В доказательство нормальных экономических взаимоотношений в океане со шлюпки на подводную лодку поступило два больших рогожных куля со свежей сельдью.

На НИС выбираться было легче, поскольку его качает меньше и с борта свисает удобная веревочная лестница с деревянными ступеньками — шторм-трап. Пока шли переговоры о порядке совместной работы, кинооператоры и «Огонек» брали реванш за неудачу в подводных съемках. «Северянка» прошла около «Месяцева» полным ходом, затем погрузилась и вскоре всплыла. «Огоньку» посчастливилось— он удачно «схватил» романтический момент, когда в кадр фотоаппарата рядом с серой лодкой попала ослепительно белая чайка.

Между тем переговоры продолжались.

Наблюдать форму и расположение сетей в момент лова рыбы не представлялось возможным. В слое нахождения сельди (глубина около 80 метров) даже днем было темно и требовалась помощь наших светильников. Вряд ли мы смогли бы увидеть сети, обладающие худшими по сравнению с чешуйчатой рыбой отражательными свойствами, на расстоянии большем пяти метров, даже включив на полную мощность систему подводного освещения. Идти же вдоль дрифтерного порядка, строго удерживая такое расстояние, было технически невозможно и к тому же опасно — можно было запутаться в сетях или порвать их.

Поэтому оставалось одно — посмотреть на дрифтерный порядок на небольшой глубине, где нет рыбы, но много естественного света. Даже такое наблюдение за пустой сетью представляло интерес с инженерной точки зрения: как распределено сетное полотно, где больше провисает, вытянута ли сеть в прямую линию или подвержена ненужным изгибам. Решили выставить порядок на глубине 15 метров. Глубже было бы темно. «Северянка» должна была пройти ниже сетей под острым углом к ним и затем повернуть, удерживая дрифтерный порядок в поле зрения верхнего иллюминатора…

Итак, все согласовано, и я спешу «домой», на «Северянку». Задул ветер, на волнах появились белые барашки. Подниматься из шлюпки на лодку было труднее. Всех вытягивали по одному веревочной петлей, наподобие лассо. Тут не обошлось без леденящего душа, но, спустившись вниз, я сразу забываю о злоключениях — все казалось мелочью по сравнению с масштабами удовольствия, вызываемого неиссякаемым количеством свежей ухи: «ешь — не хочу».

Около часу дня «Месяцев» дал зеленую ракету. Мы ответили. Подныривание под сети началось.

Меня никогда не перестанут восхищать выработанные годами службы скупые и расчетливые движения подводников, исполняющих команду. Их руки совершали нужную работу, казалось, раньше, чем приказывал мозг. Секунды— и лодка под водой, секунды — она развернулась на нужный курс.

— Штурман, подсчитайте время до встречи с сетью, — запрашивает командир.

Опять секунды, и ответ:

— До встречи с сетью четыре с четвертью минуты.

Напряженную тишину центрального поста нарушает доклад боцмана Новикова:

— Лодка плохо держит глубину, наверху начинает штормить.

Да, нам, кажется, не повезло. Влияние разгуливающегося моря доходит и сюда, «Северянку» наклоняет то носом, то кормой.

В первом отсеке у верхнего иллюминатора двое — Соловьев и Китаев. Фотометр показывает, что естественная вертикальная освещенность непрерывно и резко меняется — это значит, что наверху гуляют волны, попеременно пропуская или задерживая порции света.

Первая попытка прошла неудачно. Когда, судя по расчетам, мы подходили к сетям, «Северянку» сильно качнуло, потащило вверх, а затем командир приказал спешно уйти на глубину, боясь попадания лодки в дрифтерный порядок.

— Повторяем маневр, — оповестил репродуктор голосом Шаповалова.

Подвсплыли на перископную глубину, чтобы сориентироваться. Лодку, плавучесть которой приведена к нулю, бросает вверх и вниз. Зрачок перископа захлестывает водой.

Пока лодка разворачивается на обратный курс и занимает исходную точку, в первом отсеке собирается летучка в своем обычном составе — научная группа и командир. Повестка дня: «Стоит ли продолжать работу с «Месяцевым»?» Все высказываются против. Доводы следующие: погода испортилась, и, судя по прогнозу, тенденции к улучшению не наблюдается; хорошо бы посмотреть сети с рыбой, но это запланировано на лето, когда и ветры не те, и светло, и сельдь держится близко у поверхности. В общем решили двигаться к родным берегам, а по дороге пронаблюдать эхолотом район Лофотенских островов, где могут быть скопления трески. Если будет что-либо интересное — погрузимся. Итак, курс 60, ход 10 узлов. Возвращаемся в Мурманск. Впереди пять суток плавания. За это время научная группа должна систематизировать материал для предварительного отчета.

Подошли попрощаться к «Месяцеву». Валерьян Федосеевич сообщил интересную новость. Вчера вечером после вымета сетей наши данные о сельди, находящейся на глубине 80 метров, он передал по радио на несколько соседних рыболовных судов. И они сегодня утром впервые после шторма имели по 100–120 килограммов на сеть. Для нас это было знаменательным известием — подводная лодка навела рыболовный флот на рыбу.

…Взаимные пожелания счастливого плавания, продолжительные гудки, и «Месяцев» постепенно тает на горизонте.

Он остается в районе промысла для проведения исследований по своей программе.

Переход к Лофотенам совершаем в надводном положении, пополняя запасы электроэнергии для последних погружений. Ветер не утихает, и лодку, как обычно, валит с борта на борт.

Лофотенские острова, или, как их принято именовать у моряков, Лофотены, узкой цепочкой отходят от северо-западного побережья Норвегии с юго-запада на северо-восток.

С юга Лофотены представляются массивной высокой стеной, острые вершины которой близко жмутся одна к другой. Горы так близко подходят к морю, что часто не остается и узкой полосы прибрежного пляжа.

Что же влечет нас в этот район? Слабая для этого времени, но все-таки какая-то надежда посмотреть под водой на косяки трески — рыбы, занимающей большой удельный вес в советском северном рыболовствэ. А лофотенские банки относятся к числу самых богатых треской мест во всем мире. Специалисты говорят, что с Лофотенами могут соперничать только отмели на западной стороне Атлантического океана — около бухты Св. Лаврентия и вокруг острова Ньюфаундленда. Треску здесь ловят в огромном количестве, но добыча ее носит сезонный характер. Основной промысел — в период с февраля по апрель, когда треска большими стаями приходит сюда из Баренцева моря на нерест.

Постоянное население Лофотенских островов невелико— около 20 000 человек, но в зимне-весеннюю путину обычно пустынные и суровые острова манят к себе десятки тысяч норвежских рыбаков с разных концов страны.

17 января в 16 часов мы пришли в намеченную точку и, поднявшись на поверхность, начали поиск трески. Наш курс пролегает вдоль Лофотенских островов — в 30 милях от берега.

Вышедший на мостик сразу обращает внимание на то, что стало значительно темнее. Мы вонзаемся в полярную ночь, это значит — скоро дом.

В кают-компании проходит партийное собрание. Принимают в партию рулевого Шпака — спокойного и упорного паренька. Лучшая характеристика Шпака — его безупречная служба. Секретарь парторганизации лодки Борис Грачев просит голосовать. Все — «за».

Видимо, на этот раз нам с треской встретиться не удастся. На лентах четкая кривая линия дна. И только. А где-то на берегу — чистенькие, уютные селения норвежских рыбаков, дремлющие в ночной тишине фиордов флотилии их рыболовных суденышек. Сейчас они стоят без работы. Но скоро сюда соберутся огромные полчища трески, и тогда эта армада придет в движение.

Погружаемся в последний раз. «Северянка», осторожно неся излучающее свет стальное тело, ищет рыбу над самым грунтом. Треска сюда еще не подошла.

Как и всегда под водой, Сережа включает прибор для измерения радиоактивной загрязненности морской воды. В начале рейса многие с опасением поглядывали на мигающий глазок счетчика прибора, где через равные промежутки времени вспыхивала надпись «грязно». Но Потайчук рассеял все тревоги: оказывается, так и должно быть — в море существует естественный радиоактивный фон. Откуда же он?

В океанской воде более 180 миллиардов тонн радиоактивных изотопов калия, углерода, рубидия, урана, тория и радия. Но одно дело радиоактивность естественная, к которой морские организмы привыкли испокон веков, другое — радиоактивность искусственная.

В Англии радиоактивные отходы спускают по трубам в Ирландское море, в США — в речную систему реки Теннесси; кроме того, в США их иногда вывозят в контейнерах в море на глубокие места и там топят. Однако морская вода довольно скоро разъест эти контейнеры и растворит их опасное содержимое. Мы не знаем, как и с какой скоростью будет распространяться вода в случае ее заражения в глубинах океана. Придонные и глубинные течения нам пока известны лишь предположительно. Не знаем мы еще, как влияет на жизнь океана увеличение дозы радиоактивности.

Беспорядочное заражение океанов и морей через 10–20 лет может привести к катастрофе. Совершенно ясно, что все вопросы, связанные с заражением океана радиоактивными веществами — независимо от происхождения и назначения этих веществ, — приобретают всеобщее значение и должны быть разрешены путем международного сотрудничества.

Вот и Лофотенский архипелаг за кормой. Всплывшая «Северянка», набирая ход, ложится курсом навстречу крепчающему северному ветру. В Москву, в институт, направлена радиограмма, что задание выполнено. До Мурманска около трех суток пути.

Но Атлантика не хочет безнаказанно выпускать хозяйничавшую в ее владениях подводную лодку. Качает нас так, как, пожалуй, еще ни разу в этом походе: положит на правый борт и держит в таком положении лодку до тех пор, пока не обдумаешь возможные перспективы и не пожелаешь про себя экипажу благополучного возвращения., Во время сильного накренения в шестом отсеке сорвался настенный шкаф с посудой. Осколки. На мостике выбило второе стекло, тоже, разумеется, «небьющееся». Теперь на верхнего вахтенного через окна устремляются уже две мощные струи, которые в сочетании с перехлестывающей через борта волной с успехом воссоздают на мостике картину всемирного потопа.

В эту ночь происходило трагикомическое.

Около двух часов вахтенный первого отсека Володя Коваленко начал гоняться за выскочившей откуда-то на палубу металлической миской. Вдруг перед самым его носом вниз с грохотом свалился спальный мешок с Костей Антоновичем. В момент извлечения Антоновича гулко лопнула парусина койки под Радаковым — пролежал-таки! И вот тут-то резкий крен вывалил из средней койки «Огонька», который привязывал себя цепью. Он повис в проходе на этой самой цепи, сдавившей его за горло. «Самоубийцу» немедленно извлекли из «петли» и доставили к врачу, который зафиксировал ссадины на шее.

И вдруг снова сигнал «погружение». Почему? Начал работать с перебоями правый дизель. Установить причину неисправности и ликвидировать ее при девятибалльном волнении просто невозможно. Еще раз уходим в тихую, благодатную и такую желанную сейчас глубину. В пятом отсеке аврал. Старшина мотористов Головин командует откуда-то из-под дизеля. Ему подают ключи, молоток, зубило. Все мотористы грязные, взъерошенные, пропитанные маслом и нефтью. У всех в глазах одно — быстрее домой. Долгий штормовой поход измотал всех. Но сознание, что проделана большая и полезная работа, результаты которой еще не раз благотворно скажутся на делах будущих исследователей моря, облегчает трудности последних дней. Через полтора часа снова зарокотали дизеля, вплетая свою победную песню в могучую симфонию шторма.

Удары волн кажутся всесокрушающими. Лодка вздрагивает, стонет, заваливается набок, но упорно выравнивается снова, не сворачивая с заданного курса. Прекрасные мореходные качества подводного корабля, способность противостоять любой погоде поневоле заставляют проникаться гордостью за наших судостроителей.

Чем ближе к дому, тем холоднее, тем толще ледяной нарост на рубке, а где-то на самом верху — бесформенная глыба из льда и многих слоев одежды, а в ней вахтенный штурман. Рядом, словно врос в лед и металл, молодой коммунист, впередсмотрящий Владимир Шпак. Экипаж, боевой, дружный, жизнерадостный, несет последнюю вахту.

На фоне туманных серых берегов обособленным клыком вырастает выдающийся в море высокий мыс. Это Нордкап. Он имеет гладкую, как стол, поверхность. На «столе» — две приметные точки. Это дом для туристов, приезжающих взглянуть на океан с трехсотметровой высоты, и гранитный обелиск — знак северного предела европейского материка.

В шесть часов вечера 20 января до нас дотянулась разрезающая темь лучистая рука маяка с полуострова Рыбачий. «Здравствуй, родная земля!»

— Начать большую приборку! — разносят команду динамики в каждом отсеке. Мигом все завертелось. Матросы и научные сотрудники взялись за швабры и тряпки. Металлическая палуба постепенно стала мутно проблескивать — становилась чистой. Аккуратными пирамидами уложены постели, чемоданы, перенесенные приборы. В умывальнике появилась вода. Моя электрическая бритва получила права гражданства и заходила по челюстям и вискам жителей первого отсека.

Четыре утра 21 января. В пелене тумана все ярче разгораются огни мурманского порта. Уже издали при тусклом свете фонарей видно, что, несмотря на ранний час и сильный мороз, на причале много людей. Встречать нас пришли наши товарищи, друзья и совсем незнакомые люди. Пришли, чтобы сердечно поздравить с завершением успешного похода, с благополучным возвращением. Сейчас прожекторы помогают увидеть, что легкий корпус лодки кое-где поврежден, во многих местах облезла краска, погнуты леерные стойки. Двадцать дней шторма не прошли даром.

Крепкие рукопожатия, поздравления и, конечно, вопросы: «Как плавалось, что интересного встретилось в океане, удачно ли проведены научные исследования?» Мы с Шаповаловым отвечаем, что пока можем сказать одно — обязательство, взятое экспедицией в честь XXI съезда Коммунистической партии, выполнено. Вручают письма, телеграммы. Много сердечной теплоты, больших чувств.

Поход закончен. До поры до времени утихли дизели. За кормой 4000 миль и 24 дня пребывания в море. Переход из Мурманска в сельдяной район и обратно потребовал 12 суток, на проведение исследований в районе ушло столько же. За это время «Северянка» обследовала глубины на площади более чем 18 тысяч квадратных миль. Большое количество замеров, произведенных многими приборами, взятые пробы, интересные наблюдения в иллюминатор, проведенные впервые, — с таким багажом мы вернулись на родную землю.

Все что сделано в море — это наш общий успех, успех коллективного труда ученых и моряков. Трудно приходилось порой, но никто не падал духом.

Научная группа не забудет доблестного труда штурмана Яловко, боцмана Новикова, рулевого Антоновича, моториста Головина, вахтенных по отсеку Коваленко и Шидерского и многих других, которые подчас ценой героических усилий обеспечивали выполнение программы исследований.

Наше первое плавание, естественно, не могло раскрыть всех возможностей подводной лаборатории. Но оно показало, что, используя подводную лодку, отечественная наука обогащается новым мощным инструментом исследования подводного мира. Однако, чтобы ответить хотя бы на некоторые проблемные вопросы, нужны десятки рейсов. Но пока можно и следует говорить не о количестве, которое придет со временем, а о качестве исследований. Возможность проводить одновременные замеры многих показателей на одном горизонте моря или в одном вертикальном столбе воды, возможность видеть и слышать объект исследования в натуральной обстановке, возможность плавать под водой на тысячи миль — вот то, что превращает обычную подводную лодку в необычную — «океанографическую». Использование таких кораблей — это новое направление, новая прогрессивная ступень нашей науки.

До сих пор мы изучали море с поверхности. Такой путь познания труден и долог. Сегодня мы можем говорить и о объемном изучении моря, которое покрывает две трети земной поверхности. Средняя глубина морей около 3700 метров, а средняя высота континентов только 680 метров. Поневоле приходится признать, что на нашей планете исследования морских глубин — нужная, хотя и трудная задача. В первую очередь нас должны интересовать малые и средние глубины, скажем, до двух километров. Именно в пределах относительно небольших глубин и находится та зона интенсивной жизни, откуда человечество почерпнет в первую очередь новые огромные ресурсы. Эта пора не за горами.

Когда народы освободятся от бремени военных расходов, солнце засветит еще ярче. Что будет тогда с сотнями подводных лодок, плавающих сейчас под флагами военных флотов?

«Северянка» — один из примеров будущего многих из них. Сняв с себя торпеды и ракеты, флотилии лодок встанут в один ряд с нашими научными судами. Геофизические, гидроакустические, гидрологические, ихтиологические и другие лодки будут служить человеку. Лодки станут разведчиками и ловцами рыбы, добывателями полезных ископаемых, исследователями древностей, сборщиками водорослей, они обретут новые качества — глубину погружения в несколько километров, фантастические скорости передвижения. Перископы и иллюминаторы будут вытеснены «электронными дальновидящими» окнами. Вырастет и водоизмещение подводных кораблей. Уже сейчас в судостроении известны проекты подводных танкеров емкостью 50—100 тысяч тонн. Они гораздо экономичнее надводного танкерного флота, и их плавание не будет зависеть от погоды. Использование атомной энергии расширит район плавания лодок неограниченно. Подводные лодки-ледоколы обеспечат работу судов и экспедиций в Арктике и Антарктике, и специальность «подводник» станет на земле такой же обыденной и распространенной, как сейчас, скажем, шофер.

Вот и окончился наш рассказ о первом походе «Северянки». Ее же история только началась.

В апреле 1959 года, когда вступил в свои права полярный день, «Северянка» в Мотовском заливе Баренцева моря изучала движение разноглубинного трала. Света было столько, что в солнечный полдень на глубине 150 метров у верхнего иллюминатора можно было читать газету. Идя в кильватер траулеру, «Северянка» ныряла под трал и, когда он показывался в поле зрения верхнего иллюминатора, уравнивала ход. В течение многих дней подводная лодка выделывала под тралом «фигуры высшего пилотажа», пока работа всех деталей этого орудия лова не была запечатлена на кинопленку. Уже первые наблюдения за тралом показали, что в его конструкции есть просчеты, которые снижают уловистость.

В этом же рейсе «Северянка» много раз ложилась на грунт среди «донных пастбищ» баренцевоморской камбалы, и ученые впервые получили представление о повадках этой интересной рыбы.

В 1959 году «Северянка» вышла в плавание по заказу Мурманского совнархоза. Требовалось выяснить, почему летом в Северной Атлантике в одном из районов неподалеку от острова Ян-Майен очень хорошие показания гидроакустических приборов на сельдь не подтверждаются большими уловами. Целый месяц провела в морской пучине «Северянка». Было выяснено, что отражения ультразвука здесь дает не рыба, а многочисленные скопления планктона. Тогда же был разработан метод, позволяющий обычные биологические сборы планктона, производимые при помощи специальной сетки, заменить гидрооптическими наблюдениями.

В мае 1960 года, используя более совершенную систему освещения, Олег Соколов рассчитался за неудачи Китаева и Масленникова и заснял на киноленту интереснейшее явление — поведение косяка трески в момент питания. На глубине свыше 100 метров на свет выносного прожектора собралось множество капшака-черноглазки — лакомого блюда трески. А на капшака собиралась и треска, которую мы когда-то жаждали встретить у Лофотен.

Вот здесь, пожалуй, и можно поставить точку. Но прежде хочется от души поблагодарить корреспондентов Владимира Крупина и Ярослава Голованова, позволивших мне воспользоваться их заметками и фотографиями, и особо — Дмитрия Викторовича Радакова. Эта книга была задумана нами совместно. Мы составили план и уже делали первые наброски. Но, внезапно отправившись в длительную экспедицию, Дмитрий Викторович оставил меня в одиночестве.

Сейчас «Северянка» готовится в новые увлекательные рейсы. А на опыте ее работы в лаборатории технических средств подводных исследований ВНИРО уже рождаются контуры новой, более совершенной научно-исследовательской подводной лодки.