«Сирены» атакуют

Глава девятнадцатая ПОД ВОДОЙ ВСЕ КОШКИ СЕРЫ

Какое-то время Посейдон передвигался, не таясь. Он ничем не отличался от редких гостей острова, встречавшихся ему на пути. Час был поздний, и основная масса паломников и туристов находилась в гостинице – за исключением немецкой группы. Она отсутствовала почти в полном составе, а у капитана Каретникова создалось впечатление, что и вся целиком. У него не было времени выяснить это доподлинно, и он предпочел, как учили, исходить из худшего.

Он шел быстро, а когда ему перестали встречаться люди, перешел на бег. Вскоре он сошел с аллеи и дальше пробирался лесом и кустарником. Когда Каретников достиг косы, он почувствовал себя немного неуютно: виден, как на ладони. Луны не было, но при наличии приборов ночного видения она ни к чему. На границе леса он чуть задержался, озираясь в поиске своих, и ему сразу ответила ночная птица: условный сигнал. Так притворяться умел только Флинт.

Посейдон метнулся обратно в заросли и через несколько секунд даже не услышал и не увидел, а ощутил близкое движение. Рука скользнула в карман, пальцы нащупали рукоятку пистолета.

– Это я, шеф, – шепнула темнота.

– Где остальные? – спросил Посейдон, не теряя времени.

– Здесь, ждут вас.

– Что произошло с Чайкой?

– Она что-то забыла в номере, – в голосе Флинта проступила тревога. – Велела нам отправляться и сказала, что вернется через минуту. Что с ней?

– Реально – не знаю. Я нашел ее раненой, причем раненой тяжело. Стреляли один раз. Я вызвал врачей.

Флинт тихо выматерился.

– Нужно было ее дождаться...

– Вы все сделали правильно. Гости были?

– Пока нет.

– И не должны. Они пойдут морем.

– Но откуда? – недоуменно спросил Флинт.

– Я уверен, что все их снаряжение на катере... который доставил сюда следственную бригаду.

Тот помотал головой:

– Не может быть. Контрабанда?

– Хуже. Наш разудалый сыскарь – один из них...

– Понятно. То есть – нет. Как вы узнали?

– Мы провели легкий спарринг. Достаточно заглянуть в глаза противнику, чтобы понять, чем он дышит...

– Это верно... но все равно не верится...

– Тебе и не нужно верить – слушай и мотай на ус.

– Да я что, я не спорю, – пробасил Флинт.

Каретников приставил ладонь ко рту и дважды крикнул птичьим криком, созывая остальных. Не прошло и полминуты, как готовые к бою «Сирены» окружили его плотным кольцом.

– Демаскируем схрон, – коротко инструктировал их Каретников. – Торпеда и Флинт, остаетесь на берегу, обеспечиваете поддержку и прикрытие.

– Есть, – отозвались те.

– Магеллан, Нельсон – выдвигаетесь к катеру. Переодеться, на катер заходить с суши. Действовать по обстановке.

– Вас поняли.

– Мы с Миной идем к эсминцу. Если позволит ситуация – с заходом на судно поддержки. Если не возвращаемся и не выходим на связь – действовать по обстановке. Разрешаю стрелять на поражение. Возможны варианты, но крайне желательно, чтобы к утру мы вновь сделались мирными художниками. Для непосвященных. Нам ни к чему паника. Конечно, это зависит от выполнения задачи. Вопросы?

– В чем все же заключается задача? – осведомился Магеллан.

– Если бы я знал, – вздохнул Посейдон.

По степени видимости подводный мир мало чем отличался от надводного, но это не имело никакого значения. В кромешной холодной тьме «Сирены» чувствовали себя не менее уверенно, чем на бульваре в погожий день. Посейдону, которому приходилось бывать в арктических льдах и норвежских фьордах, окрестности острова Коневец казались плавательным бассейном – той его частью, что в просторечии именуется лягушатником, лужей для мелюзги.

Так что холодной среду привычного обитания пловцов можно было назвать лишь с оговорками, воды Ладоги не шли ни в какое сравнение с водами Баренцева и Охотского морей. И разного рода подводных гадов, которыми изобиловали моря южные, можно было не опасаться – разве что гадов иного рода, наделенных интеллектом.

Посейдон и Мина разрезали водную толщу подобно стрелам. Они двигались с поразительной слаженностью – шли нога в ногу, как на параде, если уместно такое сравнение под водой. Со стороны могло показаться, будто они не прилагают ни малейших усилий к продвижению и вяло пошевеливают ластами, вытянув руки по швам. Но факт оставался фактом: они стремительно приближались к затонувшему кораблю.

Гидрокостюмы их имели особенность, обычно не свойственную этой одежде: «Сиренам» предстояло соприкоснуться с источником радиоактивного излучения, а потому приходилось защищать хотя бы жизненно важные органы. Костюмы были просвинцованы, а только пловцу понятно, что означает под водой лишний килограмм груза. Но Посейдон и Мина двигались как ни в чем не бывало, хотя помимо свинца были отягощены аквалангами и оружием для подводной стрельбы, а также готовились к захвату груза, каким бы тот ни был, – на случай, если целью противника являлся захват неких материалов.

Торпеда, оставшийся на берегу, передал на корабль поддержки распоряжение ждать возможных гостей, после чего включил систему радиоподавления, дабы затруднить деятельность противника. «Сирен» это не затрагивало, они могли общаться на своей частоте.

Пловцы умели отслеживать под водой как время, так и расстояние. Выросшая перед ними черная стена не стала неожиданностью; оба резко затормозили. Визуализации среды помогали особые оптические устройства, исключавшие, в отличие от простых фонарей, возможность демаскировки.

Посейдон подал напарнику знак: разделяемся. Мальчики направо, девочки налево. Мина нисколько не возражал против роли девочки и устремился в обход железной туши. А Посейдон замер, весь обратившись – в слух? Слушать под водой особенно нечего. Каретников использовал сразу все положенные репрезентативные системы – визуальную, слуховую, кинетикостатическую...

Плюс интуицию. Он чувствовал, что они не одни с Миной.

Либо внутри корабля, либо рядом находился кто-то еще.

Интересно, и сколько же там всего человек?

Подслушивающие устройства, расставленные в гостинице, показывали, что можно ручаться за двоих: Кирхенау и Кнопфа. Кирхенау спал беспробудным сном, Кнопф что-то набивал на своем ноутбуке. Перед уходом из гостиницы «Сирены» сняли последние данные. Об остальных сведений не было. Невозможно, чтобы все восемь человек караулили «Сирен» здесь, близ «Хюгенау». Кто-то должен остаться на берегу, как остался Торпеда. И катер, на котором прибыл Гладилин, тоже требует надзора...

Может быть, он ошибся? Мало ли кто как ведет себя в поединке, и у кого какие глаза... Даже кажущаяся иррациональность ничего не доказывает. Конечно, капитана в любом случае пришлось бы обездвижить, но был ли он врагом?

Что, если немцы все же располагали схроном на острове и не нуждались в доставке снаряжения извне? Да, остров и обитель прочесали опытные люди, но и на старуху бывает проруха.

...Черт его знает, как он ухитрился засечь стремительный пенный след, оставляемый пулей. Скорее, Каретников сначала уклонился, а уже потом осознал картинку – миг, запечатленный цепким сознанием. Он вскинул оружие и выстрелил в темноту. В секторе, что выхватывался прибором видения, никого не было. Посейдон оттолкнулся от корпуса «Хюгенау» и рванулся вперед. Мгновенно перед ним замаячила фигура аквалангиста. Тот был вооружен короткоствольным автоматом, но попытки выстрелить не сделал: вскинул руки.

Это было бесполезно. Пленники в такой ситуации, когда даже не определен круг задач, – излишняя роскошь. Каретников выстрелил, и вода вокруг его визави мгновенно почернела – куда больше, казалось бы... Аквалангист дернулся, обмяк, выпустил оружие и медленно пошел ко дну. Посейдон успел его подхватить.

Сдернул маску, всмотрелся в белый овал лица: Норберт Ланг.

Обыскивать тело было некогда, да Каретников и не надеялся найти что-то ценное. При Ланге – помимо подобающей экипировки – не оказалось ничего, а если на эсминце и было нечто ценное, за чем шла охота, то уж вряд ли это поместится в карман, хотя...

Всегда будет время вернуться к трупу, если Каретников уцелеет.

Он отпустил мертвеца, и тот плавно опустился в придонную мглу.

Держа свой автомат наготове, Посейдон поплыл вокруг эсминца. И буквально через какую-то пару минут стал свидетелем безмолвного поединка.

Бились двое: две гибкие фигуры в одинаковых гидрокостюмах. Оба борца были при пистолетах, но извлечь их явно не успели, застав друг друга врасплох. Тускло поблескивали клинки; тот из двоих, что был немного выше, постепенно одолевал противника и пытался перекрыть ему кислород.

Неожиданная сцена, хотя Посейдон был готов и к такому обороту событий.

Он быстро принял решение обнаружить свое присутствие. Послал сигнал Мине и вырос перед дерущимися, как чертик из колбы. Неизвестные мгновенно разжали объятия, забыли о поединке и замерли перед Каретниковым, перебирая ногами. Они не сводили глаз с направленного на них ствола. Ствол неспешно, еле заметно смещался из стороны в сторону – не зная, на какой из мишеней остановиться.

Посейдон был далек от мысли, что двое подельников что-то не поделили. Это не уголовная шпана, перессорившаяся из-за кошелька. Перед ним – профессионалы.

Он понял, что стал свидетелем противостояния двух сил, и в полном смысле врагом для себя мог, видимо, считать лишь кого-то одного. Второй же мог стать ему пусть временным, но союзником.

Да только кто же из двоих?

Даже без масок они не дали бы ему возможности сделать правильный выбор.

Пятьдесят на пятьдесят.

Любые их действия следовало подвергать сомнению; откровенное дружелюбие и готовность пойти на контакт могли оказаться обманным ходом.

Маски подняли руки.

Левый не заметил ножа, поднятого правым. Нож был повернут лезвием вниз, как будто пловец собирался уронить его из расчета вонзить в далекий песок.

Каретников знаком велел обоим переместиться к корпусу эсминца, прижаться спиной. У него при себе имелась лишь пара наручников, и он был рад, что не израсходовал их на первую жертву. Если сковать этих двоих, предварительно разоружив, то они никуда не денутся.

Аквалангисты начали неспешно разворачиваться, и клинок правого вонзился левому в сердце.

Правый, не обращая внимания на Посейдона, подхватил противника и дернул маску к себе. Потом развернул труп лицом к Каретникову.

Эрих фон Кирстов.

Оставшийся в живых напряженно смотрел на Посейдона. Понять, кто это, было невозможно. Аквалангист и сам видел, что командир «Сирен» пребывает в затруднении, так что желательно раскрыть инкогнито.

Каретников пребывал не только в затруднении, но и в ярости. Задержанный проявил инициативу, которую присутствие Посейдона, казалось бы, исключало. Только Посейдон мог решать, кому жить, а кому умереть.

Фон Кирстов убит в доказательство.

Но в доказательство чего?

Лояльности убийцы?

Оперативной надобности в ликвидации Посейдон не видел.

Аквалангист выпустил труп из рук и мотнул головой в сторону «Хюгенау». Посейдон кивнул: двигай, дескать, но без лишних телодвижений. Тот послушно поплыл и вскоре остановился, коснувшись ладонью железа. Оглянулся на Каретникова, вторично дернул головой, приглашая смотреть. Тот приблизился. Аквалангист принялся медленно чертить пальцем невидимые буквы. Можно было прочертить их и в воде, но на корпусе казалось удобнее. Буквы одна за другой отпечатывались в сознании Каретникова. Пловец писал по-русски.

Начертанное сложилось в имя: Клаус Ваффензее.

Увидев, что Посейдон прочел, Ваффензее кивнул и написал лаконичную фразу: «Браун рядом».

Посейдон ничем не отреагировал, дожидаясь дальнейшего.

Вычертилось слово: «Враг».

Аквалангист ткнул себя пальцем в грудь и написал: «BND».

BND! Разведка ФРГ.

Каретников задумался. Если это правда, то многое объяснялось. Немецкая группа и впрямь разнородна: две противоборствующие стороны плюс нейтралы. Маркс, скорее всего, принадлежал к числу последних, профессионал не засветился бы с «жучком». И Браун ликвидировал его во избежание шума, потому что уже расставленные «жучки» были лучше чего-то нового, на что пошла бы русская сторона в случае раскрытия. Или не русская, а противодействующая немецкая.

Ваффензее сделал нетерпеливый жест, означавший, что Браун может объявиться в любую секунду. Посейдон принял решение: оставить аквалангиста в живых. Назвавшись сотрудником BND, тот осложнил ситуацию. Немецких разведчиков вряд ли можно считать друзьями, однако те, против кого они выступают, скорее всего, еще хуже, так что есть смысл объединиться. Но тот ли он, за кого себя выдает?

Посейдон, продолжая одной рукой удерживать автомат, свободной достал наручники. Ваффензее без проволочек вытянул руки, браслеты защелкнулись. Немец укоризненно покачал головой; Каретников не стал это комментировать. Он указал стволом направление следования; Ваффензее поплыл первым.

Они огибали эсминец с носа, когда им навстречу вырулил Дитер Браун. Он двигался очень быстро, прижимая к себе небольшой металлический ящик. Столкновение с подконвойным и конвоиром явилось для него полной неожиданностью. Он резко выпрямился и ушел вверх. Ваффензее вскинул руки, демонстрируя наручники.

При виде ноши Посейдон переместил Ваффензее на второй план. Чем бы ни был груз, он представлял первостепенную важность. Весьма вероятно, что весь сыр-бор был поднят именно из-за него. Странно, конечно, что из-за такой ерунды затеяли поднимать весь эсминец. Как будто нельзя было взять просто так! Те же «Сирены» и взяли бы, если на то пошло...

Но времени на обдумывание этой странности не было, Каретников вскинул автомат. Он решил не заморачиваться с дальнейшим выбором – в конце концов, на территории России орудовали иноземцы, ничуть не стесняясь в средствах; ему же по штату не положено много рассуждать. Он был обязан пресечь эту деятельность, а потому выпустил в Брауна целую очередь.

Мимо!

Браун уходил, Посейдон выругался. Он изготовился к преследованию, но пули, посланные подоспевшим с тыла Миной, пробили немцу поясницу, и тот приостановил подъем.

Тогда Каретников выпустил вторую порцию свинца, и новая очередь прошила Дитера снизу вверх, аккуратно по оси, едва не разорвав надвое. Крови на этот раз стало куда больше, чем натекло из Ланга и фон Кирстова вместе взятых. Посейдон непроизвольно уклонился от мутного облака вроде того, что выбрасывает кальмар. Ваффензее было труднее сделать то же самое, и его окутала кровавая взвесь. Каретникову не было до этого дела, все свое внимание он сосредоточил на ящике. Тот упал прямо ему в руки.

Мина деловито плыл к Ваффензее, принимая обязанность конвоира на себя. Тот держался спокойно – что, впрочем, было не удивительно.

Каретников включил переговорное устройство.

– Докладывай.

– Все чисто, командир. Ни души.

– Ты проверил детектором?

– Так точно. Со своей стороны. Закладок нет.

Детекторы, имевшиеся у них при себе, позволяли обнаружить разного рода взрывные устройства.

– Следы проникновения?

– Не найдено.

– Культурная нация – пришли, как положено. Рулим домой.

– А это что за фрукт, командир?

– Назвался Клаусом Ваффензее, сотрудником BND. На суше выясним...

– Торпеда с Флинтом не выходили на связь?

– Нет. Магеллан и Нельсон – тоже.

Посейдон промолчал. Ему было немного тревожно. Самому выходить на связь не хотелось – это может демаскировать оставшихся на берегу.

У Брауна, фон Кирстова и Ланга еще мог остаться пособник на берегу. Вполне вероятно, что у Ваффензее – тоже. «Сирены» могли, не разобравшись, вступить в боевое столкновение с германской спецслужбой, что простительно, но в данном случае не слишком желательно.

...Мине и Посейдону показалось, что обратный путь занял у них больше времени, хотя пленник плыл хорошо, а позаимствованный у Брауна ящик никак нельзя было счесть обременительным грузом.

Когда они выбрались на сушу, немец остановился у кромки воды и выжидающе уставился на «Сирен», намекая на желание вернуть себе нормальный облик. Расковывать его не стали, но от маски избавили сразу.

Под нею и в самом деле оказался Клаус Ваффензее.

– Вы могли все сорвать, они чуть не ушли, – произнес он сердито на хорошем русском языке.

Каретников усмехнулся:

– Ну, вы и наглец, герр Ваффензее. Нет бы представиться, объединить усилия – вы предпочли действовать втихаря. Скажите еще спасибо, что живы остались.

– У меня не было полномочий откровенничать, – огрызнулся немец. – Впрочем, спасибо... Но мы теряем время, надо ее обезвредить. Если сразу снесем голову – тем лучше. Это не женщина, а гюрза...

– Вы о ком говорите?

– Вы и этого не знаете? О Хельге, конечно... Она должна ждать на катере.

– Мы послали туда людей, – вмешался Мина.

– Да? – Лицо Ваффензее помрачнело. – Мне их жаль...

Глава двадцатая СЕВЕРНАЯ АМАЗОНКА

Торпеда и Флинт объявились, как и положено, беззвучно. Не дожидаясь приказа, они присоединились к Мине и держали зарубежного партнера на прицеле.

Посейдон лихорадочно прикидывал, как быть дальше.

– Когда вы в последний раз с ними связывались?

– Сорок минут назад. Нас кто-то глушит, шеф. Ума не приложу, как они сориентировались. С вами та же история.

– Понятно. Никто не переодевается – идем как есть. Нельсон и Торпеда, вы сменяете нас, добираетесь до катера вплавь, мы идем берегом.

«Сирены» кивнули.

– Что делать с этим?

Посейдон потер переносицу.

– На острове есть ваши люди? – спросил он подозрительно.

– Я работаю в паре с Ирмой Золлингер. Но боюсь, что с Хельгой она в одиночку не справится.

– Почему же в одиночку? Там все-таки двое наших бойцов.

– Это ясно... Но если Хельга задействовала фактор внезапности, а это она умеет, то очень возможно, что никаких ваших бойцов там уже нет...

Каретников поджал губы.

– Вы не знаете, о ком говорите. Эти ребята стоят десятерых каждый. Хорошо, скоро увидим...

Он собрался отдать приказ о выступлении, но в последний момент задал еще один вопрос:

– Что в ящике, герр Ваффензее? Я думаю, для всех будет лучше знать, с чем мы имеем дело.

Тот покачал головой:

– Простите, но этого я не могу вам сказать. Если ваше начальство не потрудилось вас проинформировать, то мое и подавно будет крайне недовольно моей болтливостью. Разбирайтесь сами, раз уж успели первыми. Предупреждаю только об одном: не нужно его открывать. Это настолько опасно, что мне трудно подобрать слова.

Посейдон какое-то время оценивающе смотрел на него. Потом кивнул:

– Принято к сведению. Мина, мы отправляемся. А вы, ребята, свяжите господину разведчику ноги и уложите его поудобнее – все же коллега. И догоняйте нас по воде. Простите нас, герр Ваффензее. У нас нет выбора. Договор о сотрудничестве, насколько я понимаю, никем не подписан.

Ваффензее не стал артачиться.

– Вы совершенно правы, на вашем месте я поступил бы так же. Остается надеяться, что вы обернетесь быстро. Ночь довольно прохладная.

– Вас угостят спиртом, не унывайте.

Тот возразил:

– Благодарю, я воздержусь. Выпьем после, когда все закончится...

– Дело ваше.

Каретников кивнул Торпеде и Флинту; те взяли немца под локти и повели в лес. Посейдон и Мина тоже скрылись среди деревьев, но двинулись в противоположном направлении. В ночном лесу они перемещались почти с той же скоростью, что и на открытой местности.

– Время? – спросил на бегу Посейдон.

– Два сорок две, – отозвался Мина.

– Как дойдем – снова рассредоточимся. Никого не ждем, сразу идем на катер. Стреляем по ногам.

– Может, побережетесь, шеф? Вы с грузом – мало ли что...

– Поберегусь, не бойся. Я заговоренный...

Мина крепко сомневался в последнем, но спорить, конечно, не стал.

И здесь марш-бросок выглядел жалким подобием того, что им случалось выполнять в тренировочных лагерях; примитивная пробежка, не сбивающая дыхания ни на один цикл. Среда вообще перестала существовать для них в дифференцированном виде, и все было едино – что вода, что суша; пожалуй, под водой было даже несколько легче по причине единообразия окружения. Неизвестно, как это получалось, но бег Посейдона и Мины почти не сопровождался какими-либо звуками – лишь изредка хрустнет сучок или прошелестит отведенная ветка, но и это звучало настолько естественно и невинно, что вполне могло быть расценено как фоновые природные шумы.

Не было слышно и других звуков – ни криков, ни стрельбы; ничто не горело, не пахло дымом, и это особенно настораживало, так как оба сознавали: ситуация далека от идеальной. Даже если не было боевого столкновения, враг до конца не обезврежен. А содержимое ящика наводило Каретникова на все более неприятные подозрения.

Там не взрывчатка – слишком мал, да и смешно считать взрывчатку такой уж страшной угрозой. И не документы, они не кусаются – во всяком случае, не в буквальном смысле. Там что-то другое.

Химия. Или еще что. Думать об этом не хотелось.

Катер притаился у причала черной глыбой; рубка была освещена, но вполсилы. Других признаков жизни не наблюдалось, да и этот еще ничего не означал.

Посейдон рассматривал объект в специальный бинокль; Мина пытался наладить связь.

– Свет горит, но никакого движения, – пробормотал командир.

– Если бы все выключили, это смотрелось бы подозрительнее, – отозвался Мина.

– Да, конечно...

Выждав еще немного, Посейдон принял решение войти на катер.

– Мина, теперь можно не таиться. Стреляем без колебаний. Ребята уже должны подтянуться – странно, что их нет.

Мина взглянул на часы: действительно, Флинту и Торпеде пора было объявиться.

– Идем крайне осторожно. Смотри за растяжками, с них станется все тут заминировать.

– Смысл?

Каретников пожал плечами:

– А во всем остальном? Может быть, они располагают другими средствами для отхода. Или рассчитывают сохранить лицо и убраться, как прибыли, под видом невинных туристов. Но это им уже никак не удастся.

Больше говорить было не о чем, и оба выскочили на пустынный берег. Еще пара секунд, и оба уже стояли на палубе, заранее пригибаясь. Мина снова бросился влево, Посейдон – направо. Сделав круг, они встретились. Посейдон указал на дверь, Мина кивнул. Посейдон выбросил один палец, второй, третий. Ударил ногой в дверь, та распахнулась настежь, и Мина вкатился внутрь, готовый залить свинцом всю начинку.

В последний миг он сдержался, и так же сдержался Посейдон, нарисовавшийся в дверном проеме.

Нельсон лежал на полу, не подавая признаков жизни. На месте правого глаза зияла дыра, казавшаяся совсем небольшой в сравнении с его могучей медвежьей фигурой. Было просто невероятно, что этот мелкий дефект выбил жизнь из такого здоровяка. В случившемся усматривалась чудовищная ирония, если принять во внимание кличку спецназовца.

Магеллан, поджав губы, смотрел, не отрываясь, на Ирму Золлингер, державшую его под прицелом. На вошедших «Сирен» он даже не взглянул.

Судя по всему, сидели они довольно давно. Ирма расположилась со всеми удобствами, выказывая готовность в любую секунду отправить Магеллана следом за Нельсоном. Какими ухищрениями ей удалось провести двух асов, профессионалов экстра-класса, оставалось неясным. Разбираться в этом было некогда.

– Оружие на пол, – спокойно произнесла Ирма.

– Что-то в этом роде я и подозревал, – отозвался Посейдон. – Вы двойной агент, не так ли? Кое-кто будет разочарован.

На лице Ирмы проступило непонимание, но лишь ненадолго.

– Оружие на пол, – повторила та.

Посейдон и Мина подчинились. Они медленно положили автоматы и столь же медленно выпрямились, держа руки поднятыми.

– К стене. – Золлингер мотнула челкой в сторону Магеллана.

– Как скажете.

Оба присоединились к товарищу, который чуть подвинулся, и Золлингер мгновенно напряглась.

– Она из рукава выстрелила, – быстро произнес Магеллан.

Он предупреждал коллег об опасности. Это обошлось ему в пулю, которую Ирма выпустила из пистолета с глушителем. Она уже не нуждалась в тайниках, хотя в воображении Каретникова мгновенно возникла Василиса Премудрая, сыпавшая из рукавов лебедями и целыми озерами с островами... на островах проводились спецоперации, а с озерных глубин поднимали радиоактивные эсминцы...

Пуля впилась в бедро, и лицо Магеллана на миг исказилось болезненной гримасой. Он не проронил ни звука.

– Вы подписали себе приговор, – произнес Каретников. – Госпожа Лагенербе, я полагаю, где-то неподалеку?

В глазах Ирмы промелькнуло удивление, но ответила она с тем же спокойствием:

– Госпожа Лагенербе кормит рыб.

Теперь удивился Каретников и тоже постарался ничем это не обнаружить. Ирма Золлингер не особенно походила на сотрудницу BND, но если она вела двойную игру, то оно и естественно. Проблеск недоумения в ее глазах – вот что странно. Это возможно лишь в случае, если... если это не бравада, конечно. Только Ирма совсем не похожа на недоумка, склонного бравировать в подобной ситуации.

Мина пошевелился, и ствол немедленно повернулся в его сторону.

– Сиди тихо, – процедил Посейдон сквозь зубы.

Он оценивал расстояние – слишком далеко. Не допрыгнуть. Если только помощь придет со стороны... Надо отдать Ирме должное: она расположила Магеллана и мертвого Нельсона так умело, что с палубы, если заглянуть в рубку, никого не было видно. В противном случае они с Миной никак не сунулись бы внутрь без зачистки.

– И долго мы будем сидеть? – осведомился Посейдон.

– Пока не подтянутся ваши люди, – последовал ответ.

Мысли Золлингер совпадали с мыслями командира.

– Здраво, – заметил он. – Когда они подтянутся, вам станет не до того, чтобы рассиживаться.

– Заткнитесь, иначе следующая пуля – ваша. Я выстрелю не в ногу.

– Хорошо-хорошо, – послушно сказал Посейдон.

Он обратился в слух, время от времени скашивая глаза на ногу Магеллана. Тот старался зажать рану ладонью, однако выходило у него не слишком хорошо. Пока Магеллан еще держался молодцом, но лицо уже сильно побледнело. Кровь, правда, не фонтанировала, и можно было надеяться, что крупные сосуды не задеты. Хотя кость, судя по локализации раны, наверняка пострадала.

Заговорил Мина:

– Его надо перевязать, хозяйка. Хотя бы наложить жгут.

– Не шевелитесь.

Голос Ирмы Золлингер был голосом робота. Ей бы в концлагерь, в надсмотрщицы. От былой жизнерадостной и симпатичной немки, увы, не осталось и следа.

...Снаружи плеснула вода. Посейдон напрягся, и то же сделали остальные. Сам по себе плеск не был чем-то необычным, но присутствующие хорошо разбирались в оттенках. Звук, последовавший за плеском, был едва различим, но в его источнике тоже не оставалось сомнений.

– Берегись! – крикнул Магеллан.

Он не хотел, чтобы за него это сделал кто-то другой. В нем и так сидит пуля – если будет новая, то пусть достается ему же. Пуля, наверное, ему бы и досталась, поскольку лицо Золлингер исказилось от ярости, но личность вошедшего в рубку, похоже, заставила ее отказаться от первоначального порыва. Что до Магеллана, то он увидел, что геройствовал напрасно.

– Доброй ночи, – дружелюбно приветствовал собравшихся Клаус Ваффензее. – Но вообще-то уже утро. Правда, я никогда не мог понять, когда оно начинается, а ночь сходит на нет. На сей счет ведь нет единого мнения – верно я говорю, господа офицеры?

Он пережил шок и теперь трепался, нес какую-то околесицу.

Наручников на Клаусе не было. Он был безоружен, но вел себя очень уверенно.

Посейдон мысленно проклял себя, переводя глаза с него на Ирму и обратно.

– Ты вовремя, – произнесла Золлингер по-немецки.

– Прости, меня задержали дела... Дитер погиб, но Кирстов отправился следом...

– Хельга будет рада с ним встретиться.

Ваффензее осклабился в улыбке.

– Видите, коллега, – обратился он к Посейдону, – как легко ошибиться в темноте. Но вообще-то говоря, русские крайне доверчивы, что бы о них ни говорили. Я всегда считал сказками эти домыслы о вашей врожденной паранойе.

– Сука, – сказал Мина.

– От суки слышу – Клаус отвесил ему поклон. – Это не оскорбление. Это констатация факта – ведь вы приняли меня за своего. За коллегу. Ну, немного ошиблись – вашим коллегой был герр фон Кирстов. Но не горюйте, он мало чем отличался от меня... и от вас. А вот его помощница госпожа Лагенербе значительно уступала госпоже Золлингер. Но не будем отвлекаться. Давайте сюда ваш ящик.

– Что с моими людьми? – спросил Каретников.

– Они были искренне удивлены. Они хорошие бойцы. Не надо только было расковывать меня, чтобы заново пристегнуть к сосновому стволу... мне вовсе не хотелось простоять с ним в обнимку всю ночь. Я искренний сторонник Гринписа, но не настолько влюблен в растительность...

– Что с ними? – настойчиво повторил Посейдон.

– За бритого дебила не поручусь, а второй погнался за мной, но заблудился, я думаю... Хватит болтать языком. – Ваффензее шагнул вперед и требовательно протянул руку – Давайте сюда контейнер.

Каретников взялся за лямки плотно набитого рюкзака.

– Медленно и спокойно, – напомнила Ирма Золлингер. – Снимите рюкзак и подтолкните к нам.

– Как вам будет угодно.

Посейдон неторопливо освободился от поклажи, подтолкнул ногой. Прикрываемый Ирмой, Клаус Ваффензее нагнулся, быстро ознакомился с содержимым. Увиденное привело его в хорошее расположение духа.

– Полагаю, наши дела закончены, и нам нет смысла задерживаться. Как поживает наш господин криминалист?

– На дне, – лаконично ответила Ирма.

В ее репликах было нечто машинное – до откровенной тупости. Она напоминала безмозглый механизм, умеющий лишь убивать, без разбора.

Ситуация близилась к развязке. Мина и Посейдон в сотый раз прикидывали расстояние, которое оставалось слишком большим. Если прыгать, то сразу вдвоем; кто-то примет на себя выстрел, но другой разберется с этими уродами. Уроды же тем временем позволили себе слегка расслабиться, отдавшись ликованию. Поэтому они не услышали Флинта, который аккуратно взобрался на катер, перевалился на палубу и черной тенью подкрадывался к рубке.

Глава двадцать первая ЧЕРНЫЕ БАБОЧКИ

Покинув здание, Гладилин остановился в замешательстве. До сих пор он действовал больше по наитию, а наитие его не отличалось изобретательностью и разнообразием. Сам того не зная, он действовал вполне в духе Ирмы Золлингер: намеревался мочить и гасить всех, кто подвернется под руку и окажется лишним. Потому что у капитана, что называется, потекли мозги. И он в известном смысле сделался невменяемым.

Такое случается с людьми, которым приходится подолгу что-то сдерживать или скрывать. Гладилин рос и воспитывался в строгости, был сызмалу приучен к дисциплине; в школе был тихим хорошистом. Его усиленно муштровали в смысле физической подготовки – и дома, и в армии, и в школе милиции. Он превратился в сравнительно благополучного карьериста и не утратил амбиций, будучи направлен служить в дыру, он только озлился, хотя и не показывал этого. Временами его посещали дикие, причудливые сны, в которых он давал волю буйству и, как заведенный, расстреливал толпы людей, одного за другим. Перегородка, отделявшая грезы от яви, постепенно истончалась. Предательство способствовало этому, ибо было, как-никак, злодейством, а он давно подсознательно располагался к злодейству.

Теперь, когда разоблачение этого предательства стало делом времени, перегородка рухнула. Даже если измена каким-то чудом не вскроется, его конфликт со спецслужбами положит конец его карьере – да и свободе наверняка, а там и жизни. Но измена вскроется обязательно; те же спецслужбы наверняка заинтересуются его странными оперативными действиями на острове.

Стоя истуканом, капитан затравленно озирался по сторонам. Спецназ ушел в бой, и работодателям Гладилина теперь не до него. Чутье подсказывало капитану, что немцам несдобровать. Но даже если они одержат верх, ему придется бежать. Он не справился с заданием, все запорол; его сотрут в порошок. Отныне он сам за себя. Сейчас для него главное – выбраться с острова, но никаких средств помимо катера, на котором он прибыл, у него не было. А катер непременно захватит либо та, либо другая сторона. Средства же, имевшиеся в распоряжении монахов, не шли с катером ни в какое сравнение. Лодку догонят, даже моторную...

Он выругался: о чем вообще разговор? На катере он тоже не уйдет. Все будет оцеплено, по нему могут открыть огонь... Лучше всего в такой ситуации захватить самолет и угнать к каким-нибудь ваххабитам... но самолетов на острове не было.

Перегоревший мозг лихорадочно трудился в поисках выхода. Безумные идеи одна за другой овладевали фантазией Гладилина; они поочередно завораживали его и быстро отбрасывались, чтобы смениться не менее сумасбродными. Стоять без дела было невыносимо, прятаться – бессмысленно и в перспективе опасно.

Вскоре он утвердился в мысли сунуться к пеклу поближе. Не стоит прятать голову в песок. Лучше быть, как говорится, «в теме» и попытаться извлечь из ситуации выгоду. Незнание обстановки лишь осложнит его положение.

Крадучись, как кошка, Гладилин двинулся в направлении пирса. По пути ему пришел на ум совершенно невозможный план. Настолько ужасный, что затея могла выгореть.

Клаус Ваффензее стоял и взвешивал ящичек на ладони. Немца было хорошо видно с берега в освещенном окне рубки, и с берега за ним внимательно наблюдали.

– Убей их, – сказал он Ирме, повернулся и занес ногу, чтобы шагнуть на палубу.

В следующее мгновение сильнейший удар в лицо опрокинул его на спину, ящик вывалился из рук. Ваффензее удержался бы на ногах, но споткнулся о труп Нельсона и упал. Мокрый Флинт, поблескивая гидрокостюмом, рванулся в рубку, и пистолет Ирмы Золлингер мгновенно уставился на него.

Пауза заняла не больше секунды, но для Мины этого было достаточно.

Обманчиво грузное тело взмыло в воздух и нанесло удар обеими ногами. Мина никогда не был джентльменом, и женщины не имели к нему претензий: он вполне устраивал их в своем самобытном качестве. Впоследствии он оправдывался и утверждал, что хотел как лучше, он вовсе не собирался ломать даме шею.

Но шея у дамы оказалась хрупкой. Впечатление о стальном стержне, сидевшем внутри Золлингер, было обманчивым. Там был не стержень – тростинка, которая слабо хрустнула, и голова Ирмы запрокинулась назад, расположившись к туловищу под углом в девяносто градусов. Брюки ее мгновенно намокли. Посейдон метнулся к ящику, схватил его и выпрямился, напряженно оглядываясь вокруг.

Его фигуру отметили на берегу. И ящик отметили, равно как и то, что сей предмет явно представлял для «Сажина» большую ценность.

Ваффензее лежал, изрыгая довольно бесхитростную немецкую брань. Флинт, не спрашивая дозволения, ударил его вторично – хорошо бы ногой, но мешали ласты, и пришлось наклониться. Изо рта Ваффензее хлынула кровь, и он заругался еще исступленнее.

– Добавь, разрешаю, – буркнул Каретников, и Флинт с удовольствием воспользовался этим бонусом.

– За меня тоже, – попросил Магеллан. – А лучше подтащи меня к нему...

Посейдон демонстративно отвернулся, чтобы не участвовать в экзекуции. Ребятам надо выпустить пар. Они потеряли товарища – возможно, двоих, считая Торпеду, а то и троих, считая Чайку. Каретников сильно сомневался в возможности оказать ей квалифицированную помощь в здешних условиях. Хотя в обители имелось все, что требовалось для помощи неотложной.

– Зосима, – вдруг произнес Магеллан.

– Что – Зосима? – Посейдон непонимающе повернулся к нему.

– Он больше не появлялся. Ведь мы поручили ему следить... и он уже нам помог, сообщил про Маркса...

«Четыре», – автоматически подумал Каретников.

Он не ошибся и ошибся одновременно. К тому моменту Зосимы уже не было в живых, но немцы не имели отношения к его смерти.

Зосиму убил... Гладилин.

Очередное убийство далось ему еще легче предыдущих. Если так пойдет дело, он будет щелкать неугодных, как семечки.

Монах, единожды пообещавший сотрудничать, уже не смог пойти на попятную. Он долго молился в своей келье, вопрошая Спасителя о правильности своего решения – очевидно, ему был послан некий знак. Во всяком случае, Зосима покинул келью в большей уверенности и крепче духом, чем когда входил в нее.

Он приступил к слежке поздним вечером, когда освободился от прочих дел, в том числе скорбных, сопряженных с гибелью Артемия. Следить оказалось не за кем: немцы не появлялись. В гостиницу Зосима не пошел.

Он не отступился от задуманного и принялся бездумно обследовать остров, не исключая возможности стать свидетелем чего-либо нежелательного. Такая возможность ему вскоре представилась, хотя сам инок не успел понять, что видит нежелательное. Он и увидеть тоже не успел: тень метнулась к нему, полагая себя обнаруженной, и все дальнейшее было делом нескольких секунд. Зосима не только не обладал навыками рукопашного боя, он был не в состоянии оказать и простейшего сопротивления; он умер сразу.

Гладилин сделал это еще по пути к причалу. Капитан шел лесом, и туда же на беду занесло монаха-следопыта. Убивать его, невзирая на эти подозрительные обстоятельства, не было никакого смысла, но здравый смысл давно изменил Гладилину. На то, чтобы оправиться от содеянного, у него ушло совсем немного времени, и вскоре он продолжил свой путь.

Выйдя к берегу, капитан залег в укрытии и принялся наблюдать за катером. Там явно что-то происходило. В освещенной рубке виднелся силуэт немецкого туриста – Гладилин не знал его фамилии, но именно этот фриц давал ему непосредственные инструкции. Фриц стоял и о чем-то разглагольствовал, его собеседников не было видно. Капитан терпеливо ждал. Потом он заметил движение на корме: появился какой-то вооруженный хрен в гидрокостюме.

«Хорошо бы они перебили друг дружку», – подумал Гладилин.

Его желание было услышано – возможно, самим Преподобным Арсением. Высшие силы нередко выполняют просьбы разных мерзавцев, впоследствии оборачивая дело ко всеобщему благу – к несчастью, многие заслуживающие этого блага не успевают до него дожить и так и остаются в неведении, что все было к лучшему. На катере началась потасовка. Человек-лягушка ударил фрица, а еще один тип, до сих пор остававшийся вне поля зрения, выпрыгнул и, похоже, сбил с ног кого-то еще. После этого появился проклятый Сажин.

Гладилин стиснул зубы: спецназ одерживал верх, а значит – плохи его личные дела. Очень плохи. Сажин вертел в руках какой-то предмет, подобранный с пола, и обращался с ним как с великой драгоценностью. Капитан мгновенно пересмотрел уже сложившийся план: неизвестная штуковина могла быть использована для торга. Она куда компактнее того, из-за чего он собирался торговаться первоначально. Однако не исключает этого первого, просто в определенный момент произойдет замена. Ему же нужны какие-то гарантии.

Конечно, могло оказаться, что предмет не имеет предполагаемого большого значения, но капитан чувствовал, что это не так. Его хозяев интересовал эсминец – из их скупых слов он заключил, что там находится нечто, подлежащее умыканию. Он особо интересовался вероятностью взрывов и прочих диверсий, и ему клятвенно обещали, что никаких разрушений не будет. Может быть, врали, но он поверил. Уничтожить эсминец можно было, как он понимал, намного проще и не заваривать ради этого такую канитель. Забрать с него что-то и исчезнуть – дело другое.

Если предмет окажется в его собственности, то можно попробовать ставить условия и этим, и тем. Можно даже срубить денег, хотя сохранность собственной шкуры стояла на первом месте, а деньги всегда подвергают эту сохранность дополнительному сомнению.

Так, выходят!..

Сажин тащит немца, и тот идет с великим трудом. Похоже, ему здорово досталось. Двое других волокут очкарика – это ихний, ботаник-интеллигент. У тихони, по всей вероятности, прострелена нога.

А где остальные трое?

Впрочем, не так уж важно...

Пятясь ползком, капитан углубился обратно в заросли; затем выпрямился и быстро побежал к жилым постройкам. Нельзя, чтобы эти люди вызвали подкрепление. Они, ясное дело, спецы и асы, так что большой разницы нет – десятком больше, десятком меньше, но все же, все же. Однако они могут связаться и прямо сейчас, на марше, и тут уже ничего не поделаешь...

Выкинув пораженческие мысли из головы, Гладилин прибавил ходу.

– Пока мы идем, мне хотелось бы получить от вас некоторые сведения, герр Ваффензее, – обратился к пленнику Посейдон. – Скоротаем время за обоюдно полезной беседой.

Клаус угрюмо молчал, боль то и дело заставляла его морщиться.

– Первый вопрос: что в ящике? – продолжил Каретников, не обращая внимания на молчание.

– Откройте и узнаете, – огрызнулся тот.

– Вы напрасно упрямитесь. Вам все равно развяжут язык, в нашем арсенале хватает подходящих средств. Вы немного недопонимаете свое положение. Сейчас у нас с вами дружеский разговор. Взаимовыгодный, повторяю. Официально допрашивать вас будут не здесь – этим займутся другие люди. Мною же просто движет обыденный интерес – Он подумал о своих негласных обязательствах перед Маэстро. – Обстановка неформальная. И мне ничего не стоит рассердиться и переломать вам кости. То есть чисто по-человечески обидеться. Итак, я повторяю вопрос: что в ящике? Третьей попытки не будет.

– Я не знаю, – ответил Ваффензее после паузы. – Слово офицера. Мне строго-настрого запрещено знакомиться с содержимым. Мне только известно, что там находится нечто исключительно опасное.

– Допустим, хотя я вам не верю. Хорошо. Зайдем с другого конца: зачем ваша контора ликвидировала российского гражданина Сергея Остапенко?

Посейдон знал, что не имеет полномочий вести этот допрос. Скорее всего, ему придется туго, если этот факт вскроется. Но он не любил действовать втемную.

К его тревоге, лицо Ваффензее выразило недоумение, которое показалось Посейдону весьма натуральным.

– Остапенко? – озадаченно переспросил немец. И высокомерно добавил: – Я знать не знаю никакого Остапенко.

– Я освежу вам память. Некоторое время назад этот человек был убит в собственном доме, после пыток. Незадолго до этого ликвидировали его лечащего врача и двух медсестер – свидетелей, как я понимаю. Очевидно, и сам Остапенко являлся свидетелем. Я хочу выяснить – свидетелем чего.

– Вы несете какую-то околесицу, – сказал Ваффензее, с трудом шагая по тропе. – Наша группа прибыла на остров, не заезжая более никуда и не имея ни времени, ни возможности кого-либо ликвидировать. Нам была поставлена совершенно другая задача.

– Но у вас могут быть личные соображения. Возможно, здесь замешаны сопровождавшие вас сотрудники БНД?

– Понятия не имею. Спросите об этом у фон Кирстова, когда составите ему компанию... – Спохватившись, немец быстро сказал: – Извините. Я не сдержался, меня можно понять. Если угодно, у Кирстова и его людей тоже не было такой возможности. Мы ехали вместе, не разлучаясь...

– Ну а как быть с чемоданом? – осведомился Каретников, уже и сам понимая, что городит чушь.

– С каким еще чемоданом? – В голосе Ваффензее теперь звучало жалостное презрение.

– Который гопота умыкнула на вокзале.

– Что такое «гопота»? – не понял тот.

– Уголовники. Ворье из местного цыганского табора.

Ваффензее покрутил головой:

– Это просто фарс, какая-то оперетта. Какой, к черту, вокзал, о чем вы говорите? Вы в своем уме? Нам незачем пользоваться вашими вокзалами, мы не расхаживаем по ним с подозрительными чемоданами...

Да, с вокзалом непонятно. Что-то здесь было не так. Серьезные люди располагают соответствующими средствами передвижения. Вокзал мог понадобиться как людное место для некоего контакта – возможно, для передачи чертова чемодана. Кем? Кому?..

– Можете мне не верить, – проговорил Ваффензее.

– Да уж какая вам вера... – рассеянно отозвался Каретников, склоняясь поверить.

Заговорил Флинт:

– Вы слышите, командир?

Посейдон мгновенно остановился, придержав немца. Прислушался. Увлекшись допросом, он не обратил внимания на беспорядочные крики, слабо доносившиеся со стороны монастырских гостиниц.

– Там какой-то переполох.

Посейдон пристально посмотрел на Ваффензее. Отрывисто спросил:

– Сколько у вас осталось людей? Данхофф? Кнопф?..

– Никого не осталось. Эти ни при чем. Разве что из ведомства Кирстова, но вряд ли.

Посейдон сверлил его взглядом.

– Имейте в виду – если вы лжете... если ваша компания пошла ва-банк и устроила в обители заваруху...

– Никого больше нет, – упрямо повторил Клаус – Мы уже сыграли ва-банк.

От этих сил беспокойство Каретникова усилилось.

– Флинт, попробуй еще раз связаться с Торпедой. Если получится – пусть поспешит. Герр Ваффензее – вам тоже придется поторопиться. Я понимаю, что вам немного больно, но выбора нет. И приготовьтесь к новой иммобилизации. На этот раз мы стреножим вас надежнее, уж не обессудьте.

Тот ничего не ответил. На лице его промелькнула надежда: беспорядок в его ситуации перспективнее порядка. В мутной воде можно поймать рыбу.

...Магеллана понесли на руках; Ваффензее этой чести не удостоился.

Торпеда молчал.

Когда поредевшая группа «Сирен» достигла гостиницы, там уже стоял дым коромыслом. Капитан Гладилин показывал себя в новом качестве: куколка лопнула, и выпорхнула черная бабочка с белыми черепами на крыльях.

Глава двадцать вторая СУЖЕНИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

Удостоверение – красные корочки – которые Гладилин совал под нос всем подряд, оказывали магическое действие. Никто из паломников, кого он почтил своим вниманием, не усомнился в реальности угрожающего теракта.

Гладилин стучался во все двери и взволнованно оповещал заспанных постояльцев о пластиковой взрывчатке, обнаруженной в подвале.

– Дети! В первую очередь – дети! – приказывал капитан. – Выводите детей...

Истерзанный вид самого Гладилина никого не смущал – напротив, придавал его словам убедительность. Сонные, перепуганные паломники бежали к выходу.

– Никому не уходить далеко! – командовал тот. – Отойти от здания на сто шагов и ждать...

Вскоре люди, одетые как попало, собрались во дворе. К ним уже спешили иноки, встревоженные очередной бедой. Остров словно кто-то проклял. Трупы на каждом шагу, пропавшие гости, теперь еще это... Гладилин воплощал в себе власть, и ему хотелось безоговорочно подчиниться. В темноте все казалось еще более зловещим, чем предупреждал Гладилин, – это впечатление, однако, не соответствовало размаху того, что последовало.

Капитан не затруднился обходом всех номеров, он уже поднял на ноги достаточно людей.

Некоторым начинало казаться странным, что спаситель действует в одиночку, но паника была достаточно сильной, чтобы это обстоятельство по своей подозрительности перевесило объявленную опасность.

– Дети – отдельно! – крикнул Гладилин, появившись на крыльце. – Их эвакуируют в первую очередь!

Толпа была готова на все и не заметила ничего необычного в этом распоряжении. Детей выделили в отдельную группу, их набралось двадцать душ, от десяти до пятнадцати лет.

Вдруг откуда-то сбоку вынырнул хмурый монах, здоровенный чернобородый детина. Он резко обратился к капитану:

– Что здесь происходит?

– К нам поступило сообщение о готовящемся теракте. Моими людьми в подвале гостиницы обнаружены заряды. Я уполномочен обеспечить безопасность постояльцев и провести эвакуацию, – слова легко и почти бездумно ложились Гладилину на язык, как будто за него говорил кто-то другой.

Капитан пристально посмотрел на монаха, который отнесся к его словам с явным недоверием. Ну что же, тем хуже для него. Этого бородача можно приспособить к делу.

– Мне понадобится часовня, – сказал Гладилин.

Эти слова немного поколебали недоверие инока. Его приглашали к сотрудничеству, да еще выражали желание воспользоваться святым местом.

– Зачем вам часовня?

– Я хочу, чтобы вы отвели туда детей. Там они будут в безопасности. Помолитесь, чтобы ваш небесный покровитель их защитил.

Монах молча смотрел на него, пытаясь определить, всерьез ли тот рассуждает о такого рода вещах.

– Прямо сейчас и ведите! – капитан повысил голос – Я вас догоню... мои люди вас догонят...

Произнося все это, Гладилин прикидывал свои силы и средства. К несчастью, он располагал лишь огнестрельным оружием, ему бы и в самом деле взрывчатку... ну, за неимением гербовой напишем на простой.

Он увидел, как монах потоптался на месте, сгреб в кулак бороду, дернул и решительно направился к группе детей. Очень хорошо. Надо теперь решить, что делать со взрослыми. Можно, вообще говоря, ничего не делать. Пусть остаются где находятся. С часовней он придумал просто замечательно, блестяще, там только один вход, а окна такие, что их нетрудно держать под контролем. Их всего два, и они зарешечены. Только взрывать – а взрывать точно побоятся! К нему могут применить спецсредства, но вряд ли морской спецназ готов к проведению такой операции здесь и сейчас. Все решит время, нужно не дать им дождаться помощи.

Некоторые родители рванулись было вслед за детьми, и капитан поспешил остановить их:

– Оставайтесь, где стоите, в часовне все не поместятся. Не подходите к гостинице, и все будет хорошо. Дождитесь меня, и я отведу вас в другое место, вы обязательно будете рядом с ними...

Что за ахинею он порет! Дождитесь – и куда он собрался, что скажет? Какое еще другое место? Паника не вечна, нельзя все время делать на нее ставку.

Гладилин чувствовал, что логика изменяет ему, и принял решение ничего больше не говорить. Махнув постояльцам пистолетом, он устремился обратно в гостиницу, как будто его там ждали неотложные дела. Он выглядел так, словно намеревался как минимум обезвредить взвод до зубов вооруженных диверсантов. В действительности он предпринял совсем другое: промчался по коридору первого этажа и вышел из здания через черный ход. Скрылся в лесу, на ходу обернувшись и бросив прощальный взгляд на одураченную публику. Главного он добился: дети сосредоточены в одном месте. Они не окажут сопротивления. Вначале он думал окопаться прямо в гостинице, но быстро сообразил, что такую махину ему в одиночку не удержать.

Скоро он нагнал процессию с детьми и, задыхаясь, доверительно сообщил монаху:

– Все под контролем. Я вызвал спецгруппу, скоро будет вертолет. Опасность сохраняется, но мы справимся.

Инок угрюмо вышагивал чуть впереди, Гладилин умышленно не обгонял его, так как не хотел оставлять за спиной.

– Я не понимаю, кто нам угрожает, – отозвался монах. – Откуда здесь взялись террористы? Зачем им обитель?

– Это связано с работами по подъему судна, – объяснил капитан.

– Каким образом это связано? И где эти злодеи? Я не вижу ни одного...

– А убийц вашего Артемия вы видели? Люди мрут, как мухи...

– И ваши тоже? – саркастически осведомился тот. – Их я тоже не вижу...

Часовня уже показалась впереди.

– Хотели бы увидеть?

Монах кивнул:

– Желательно.

– Очень хорошо. Да будет по слову вашему.

Инок не успел подобающим образом отреагировать. Он начал разворачиваться к капитану лицом, и окончательно спятивший Гладилин ударил его по лицу рукояткой пистолета. Монах, хотя и испытывал подозрения, не был готов к такому повороту событий. Он покачнулся, отпрянул. Здоровый бугай. Такой мог бы и одолеть его, имей он время собраться с силами и мыслями. Гладилин не собирался предоставлять ему такую возможность. Он размахнулся и впечатал рукоятку в висок, хрустнула кость. Монах стал падать; капитан подхватил его на руки, но кто-то из детей все же успел заметить происходящее.

Кто-то закричал.

Гладилин хотел крикнуть в ответ, что иноку стало плохо, но двое ребят уже побежали прочь. Похоже, заметили саму расправу.

– Стоять!

Ночь расколол выстрел. Один из бежавших, мальчишка лет тринадцати, споткнулся и полетел в траву; второй успел скрыться в лесу. Преследовать его не было смысла.

– Стоять!.. – Лицо капитана было ужасно. Оскалив рот, он приближался, направив оружие на остановившихся юных паломников.

Гладилин подошел к мятежнику, схватил за воротник, рывком поставил на ноги.

– Если кто повторит – получит пулю... Быстро к часовне! Заходим внутрь, и чтобы ни звука у меня...

Последнее требование было излишним, выстрел услышали все, кому не нужно. Но время Гладилин выиграл.

...В часовне царил полумрак, еле слышно потрескивали свечи, горели лампады. Непроницаемые лики святых вместо обычного благоговения внушали страх. Они что-то знали, не могли не знать, они прозревали прошлое и грядущее и как-то влияли на то, чему надлежит быть. А надлежало быть злу. Почему же не воспрепятствовали? До какого порога попустят твориться неправде? Дети, конечно, были не в состоянии сформулировать именно так, но суть понимали правильно.

Возможно, причина скрывалась в затопленном эсминце.

Его прошлое не кануло в небытие. Зло настолько глубоко впиталось в его бездушную сталь, что не умерло и продолжало распространяться, так что история повторялась. Снова заложники у маньяка, и снова этими заложниками выступали дети.

Возможно, что сам капитан Гладилин был не настолько уж виноват в происходящем. Он оказался проводником этого зла, удачной фигурой для возобновления спектакля. Для него самого, впрочем, степень вины уже не имела значения, ибо в Писании сказано, что горе тому, через кого приходит зло.

Для капитана не было разницы – часовня ли, гостиница, монастырь; ему все было едино. Мир превратился в театр боевых действий. Повсюду таились монстры – в лесу, постройках, на воде и на суше, и в небе тоже, и с образов таращились монстры; они затаились в размалеванных досках, оплывали воском, распространяли непривычные запахи, шуршали, невнятно переговаривались.

Загнав ребятню внутрь, капитан велел всем сесть на пол. Он равномерно распределил их по всему периметру и в центре, обеспечив себе живой щит.

– Хотите повыть – войте, только не во весь голос... Кто будет сильно шуметь – пристрелю без предупреждения.

Запер дверь на засов и стал ждать.

Спецназовцы не дураки – они вынудят его торчать здесь неизвестно сколько, а сами соберутся с силами. Если они не появятся в ближайшее время, придется поторопить.

Что Гладилин и сделал, выстрелив вторично. Он послал пулю в бревенчатую стену, но близ гостиницы этого, конечно, не знали.

«Сирены» разминулись с Гладилиным совсем ненамного.

К их появлению до постояльцев гостиницы уже дошло, что дело хуже, чем представлялось.

Кто-то пошел в гостиницу и не застал там никого, способного прояснить ситуацию. Начали искать Гладилина – разумеется, не нашли. Подоспели другие монахи и люди из хозобслуги, в происходящем начала чудиться какая-то дьявольщина, тут подоспел и выстрел – как раз оттуда, куда увели детей.

Именно в этот момент «Сирены», обремененные пленником и раненым товарищем, вступили во двор.

Поначалу их никто не признал, внешний вид недавних соседей абсолютно не соответствовал представлениям о художниках-реставраторах. Зато их приняли за тех самых помощников, о которых врал капитан.

Пришедших мгновенно взяли в кольцо, и пловцам пришлось туго. Действовать в такой ситуации их никто не учил. Здесь не было противника, им предстояло общаться с перепуганными гражданскими.

Но Посейдон быстро сложил два и два, как только услышал про деятельного вооруженного блондина. Поскольку последний выступил ключевой фигурой, все им сказанное должно было оказаться фарсом, и сообщения о терактах следовало отодвинуть на второй план. Услышав о детях, уведенных незнамо куда, Посейдон испытал предательское сосущее чувство под ложечкой.

– С этого момента подробнее, – приказал он резко. – Где дети сейчас? Когда они ушли?

Ему сбивчиво объяснили про часовню, и Каретников понял все.

Капитан осознал, что угодил в капкан, захотел выбраться и... просто-напросто сошел с ума.

Раздумывать было некогда, и Посейдон подозвал монахов.

– Ваши гости стали заложниками вооруженного бандита. Ваша задача сейчас – не мешать нашей группе. Возьмите на себя постояльцев, разведите по номерам или не разводите, пусть сидят где хотят, только чтобы не лезли в пекло. Вы слышите? – повысил голос Каретников, и шум немного стих. – Я убедительно прошу вас не приближаться к часовне и не путаться под ногами. Детям это только навредит.

– Да кто вы вообще такие? – послышались истеричные голоса.

– Подводный спецназ, – отрезал Каретников и для усиления добавил: – Контртеррористическое подразделение. Сейчас вас отведут в гостиницу, пригласят медиков...

– Наши медики заняты, – вмешался один из иноков. – Они оказывают помощь женщине... из ваших. Она ранена.

Посейдон мысленно выругался: до чего же не везет. Ну, слава Богу, что Чайка жива. К несчастью, сейчас нет возможности разбираться в ее состоянии...

– Тогда успокойте людей сами! Вы же здесь все сплошь верующие – вот и воспользуйтесь вашей верой... Простите, мне больше некогда вести разговоры. Дайте нам спокойно выполнить задачу.

– Мы запросили помощь, – вмешался еще один монах.

Каретников выругался про себя. Помощь! Их миссия содержалась в строгом секрете. Операция и без того пошла вкривь и вкось, да еще с потерями; шила в мешке, конечно же, не утаишь, но появление на острове новых формирований из разных ведомств вообще сведет всякую секретность на нет. «Сиренам» выйдет серьезная головомойка – хотя бы за то, что допустили катастрофическое развитие событий и недооценили опасность в лице этого психа. Могут расформировать и раскидать по белу свету, а то и дисквалифицировать... впрочем, последнее вряд ли. Несмотря на невезение последних суток, «Сирены» – слишком ценная группа, чтобы полностью отказаться от ее услуг.

Действовать придется быстро.

И надо связаться с центром, чтобы обеспечить хоть какую-то согласованность в действиях. Постараться, чтобы командиры затребованных подразделений не действовали в обход «Сирен» и сразу вышли непосредственно на него самого.

Как ни странно, в этом смысле Посейдон рассуждал так же, как и Гладилин. Тот опасался затягивать ситуацию, и он не хотел того же – пускай по другим причинам.

Поэтому когда со стороны часовни донесся новый выстрел, Каретников прекратил разговоры с монахами.

– Мина, сторожи эту сволочь. Головой за него ответишь. И скажи святым отцам доставить Магеллана в лазарет. Флинт, ты пойдешь со мной...

О Торпеде никто не сказал ни слова.

– Командир. – Флинт кашлянул. – Мы не оснащены для освобождения заложников. И нас слишком мало.

– У тебя есть предложения? Тот нехотя покачал головой.

– Тогда закрой варежку – и вперед. На полусогнутых. Двое против одного урода – это не так плохо. К тому же он явно невменяем...

– Это-то и плохо, – буркнул Флинт, переходя на бег.

Глава двадцать третья ЧАСОВНЯ

Небо успело чуть посветлеть, но тьма еще окутывала остров Коневец. Возгласы стихли, и все-таки продолжало казаться, что некий тревожный гул остается висеть над притихшими соснами, молчащей колокольней, глыбами куполов. Редкие крики птиц лишь подчеркивали общую напряженную тишину. С берега можно было видеть далекие корабельные огни: развернувшиеся под водой события ничем не проявились на поверхности, и подготовка к подъемным работам шла своим чередом.

«Бритый дебил» – в понимании Ваффензее – Торпеда со стоном приподнялся на локте и непонимающе уставился в ночной сумрачный лес. «Коллега из BND» оказался на поверку фокусником не хуже Гудини. Как он освободился от оков, Торпеда так и не успел понять. Он только будто увидел со стороны свое собственное удивленное лицо, никак не ожидая увидеть Ваффензее с отведенной для удара рукой. Немец дважды приложил его черепом к сосновому стволу. Хватило бы и одного раза, Ваффензее постарался, повтор не отложился в памяти. Теперь лицо Торпеды было липким от крови; голова кружилась, во рту стоял кислый привкус, к горлу подступала тошнота.

Он осторожно поднялся на ноги и чуть пошатнулся; не обращая внимания на потерю устойчивости, сделал два шага, третий, четвертый. Руки и ноги работали прилично; восстановление равновесия и координации потребовало известного времени. Он взглянул на часы: черт! Он провалялся непозволительно долго, и без него могло произойти что угодно. Торпеда осмотрелся по сторонам в поисках Флинта, опасаясь худшего. Товарища нигде не было.

Связь невозможна, переговорное устройство разбито.

Кляня свою неосмотрительность на чем свет стоит, Торпеда забыл о полученном сотрясении мозга и бросился к месту, где были сложены вещи. К счастью, до него было рукой подать. Наспех вытер лицо, глотнул из фляги. Операция не закончилась, и Посейдон убил бы его за спиртное, но в данном случае оно пришлось очень кстати. Торпеда взял прибор ночного видения. Оружие оставалось при нем, Ваффензее ничего не тронул. Значит, Флинт оставался в игре, и немцу пришлось срочно спасаться.

Торпеда убедился в этом, когда вновь – уже пристально – осмотрел поляну, где его вырубили. Примятая трава, сломанные ветки – все это недвусмысленно указывало как на суть случившегося впоследствии, так и на маршрут движения. Торпеда на миг задумался. Разумнее было идти по следу, но это бы сильно замедлило продвижение. Он не сомневался, что Ваффензее направился к катеру; Посейдон с Миной направлялись туда же. Стало быть, иного выбора нет.

Торпеда, не таясь, побежал по песчаному берегу. Ему некого было бояться, все действующие люди наверняка стянулись в одну точку.

И он уже приблизился к намеченному пункту, когда прозвучал выстрел – первый, который произвел Гладилин еще вне часовни. Торпеда щелкнул предохранителем, быстро отскочил к большому валуну, черневшему полуоформленной махиной, прижался спиной. Нет, стреляли не по нему. Он выглянул, подождал – никого. Первоначальное намерение изменилось, катер подождет. Торпеда двинулся в сторону, откуда стреляли. Он ждал ответных выстрелов, но их не было. Значит, это не боевое столкновение, иначе возникла бы перестрелка. Либо очередное убийство, либо...

Впереди его могли караулить любые неожиданности. Пригибаясь, Торпеда прошел без малого километр. При виде часовни он остановился, прикидывая, стоит ли туда сунуться и проверить обстановку. Изнутри не доносилось ни звука, но что-то ему не нравилось. Он и сам не знал, что именно. Зло, опрометчиво разбуженное в ладожских водах и поселившееся на острове, незримо окутывало все вокруг и заставляло видеть опасность за каждым кустом.

Торпеда запасся терпением. Нужно подождать.

Когда в часовне ударил второй выстрел, на лице спецназовца не дрогнул ни мускул. Губы сжались, когда за выстрелом последовали испуганные крики – детские крики. Торпеда уже приблизительно представлял, в чем дело, но не имел понятия, сколько в часовне людей и кто они такие. Он был почти уверен, однако, что банкует Ваффензее или кто-то из его подручных земляков. И что им нужно? Свобода, ясное дело. Возможность уйти и гарантии безопасности.

Торпеда улегся ничком и по-пластунски пополз к часовне. Тошнота подступила вновь, но он не обратил на нее внимания. Окна часовни были слабо освещены желтым свечным светом, который в другое время показался бы теплым и добрым, но сейчас представлялся зловещим. Как будто внутри горел апокалиптический неугасимый огонь, вечно пожирающий грешные души. Насчет последних Торпеда сильно сомневался. Он догадывался, машинально цитируя классика, что запертые в часовне еще не успели нагрешить.

Но там есть и дьяволы, вопрос – сколько?

Боясь себя обнаружить, Торпеда не отважился заглянуть в окно. Он двинулся вкруг часовни в поисках второго входа. Так, что там вещал им Зосима... причелины, резные балясины... внутри подвал... в подвал бы ему... но не подкапываться же... второй вход для часовни – слишком шикарно...

Но этот вход был. Дверь заперта на ключ. И замок врезан добротный, солидный... довольно простой.

В часовне имелся дополнительный придел. Сколько же там бандитов? Заложников наверняка собрали в одном приделе, второй может пустовать. Правда, помещения сообщаются, и войти незаметно вряд ли удастся. Нужно пока лишь отомкнуть замок и ждать, когда внимание дьяволов отвлечется.

У Торпеды чесались руки, он не знал, что означала стрельба. Может быть, этот гад планомерно расстреливает заложников, доказывая серьезность намерений. Если будет третий выстрел, он не станет возиться с замком и выставит окно – так решил про себя спецназовец.

Выдвинувшись из темноты, Каретников поднял руки и громко крикнул:

– Гладилин, я пуст! Перестань дурить, выпусти детей. Обещаю, что тебя никто не тронет.

Какое-то время держалась пауза. Затем из-за двери ответили:

– Плохо, что пуст. Ты мне нужен заряженным, Сажин. И пусть твои люди встанут рядом.

– У меня не осталось людей!

– Пусть твои люди встанут рядом.

– Хорошо, будь по-твоему.

Каретников предвидел такой оборот событий и махнул Флинту; тот вышел из подлеска и встал рядом. Нужно демонстрировать готовность к сотрудничеству и уступкам. Сначала Посейдон не думал о переговорах и предполагал сразу взять часовню штурмом, но прикинул риск и решил для начала выяснить, что этому психу нужно. Возможно, его требования вполне выполнимы. Террористы, осмеливающиеся на такого рода акции, почти всегда проигрывают, и лучше бывает дать им все, о чем просят. Но дальше в этом случае в игру вступят все те же нежелательные дополнительные силы. Гладилина обезвредят другие люди, а этого Каретникову не хотелось.

– А ты говорил, что нет людей, – победно сказали из-за двери.

– Это не люди, это человек.

Посейдон сделал два незаметных, как он надеялся, шага вперед, и то же сделал Мина.

Торпеда, притаившийся у бокового хода, внимательно слушал переговоры. Его первым порывом было присоединиться к товарищам, но он быстро сообразил, что лучше ему до времени не объявляться. Пока Посейдон и Флинт будут отвлекать внимание Гладилина, он попытается проникнуть внутрь.

Он пришел к выводу, что Гладилин действует в одиночку. Его милиционеры, скорее всего, действовали вслепую. Оборотней в погонах полно, но они все больше отставники, а эти явно при исполнении, как и сам капитан. Гладилин – урод в семье; маловероятно, чтобы остров находился в ведении целой банды, состоящей из штатных сотрудников МВД, не боящихся творить беспредел прямо в мундирах.

– Еще один шаг, и я выкину вам труп, – донеслось из-за двери. – Вернитесь на место.

– Будь по-твоему. Но если ты кого-то убьешь или уже убил, я лично тебя погашу. И не сразу. У нас состоится прелюдия.

– Кто бы сомневался. – Голос Гладилина звенел. Капитан был напряжен до предела; Посейдон чувствовал, что тот плохо себя контролирует и готов очертя голову броситься в любую пропасть. Загнанный в угол зверь крайне опасен.

– Чего тебе нужно? – крикнул Каретников.

– Уйти живым, – ответил капитан. – И с гарантией.

– Хорошо, тебя не тронут, если отпустишь детей. Я даю тебе гарантию. Слово офицера.

– В гробу я слыхал твое слово. Мне нужна штуковина, которую ты забрал у немцев.

Посейдон ждал чего угодно, но только не этого.

– Какая еще штуковина? – Он тянул время, пытаясь разобраться: что стоит за этим требованием. Похоже, что капитан не потерял надежду на помощь зарубежных хозяев. А скорее – намеревается шантажировать и тех, и других.

Что же в ящике, черт побери? Он должен был посмотреть...

– Не придуривайся, Сажин. Передаешь мне эту фигню, и мы разбегаемся.

– Не вопрос, – отозвался Посейдон. – Хоть сейчас.

Он и в самом деле оставался при рюкзаке, побоялся оставить яблоко раздора – оно же шкатулка Пандоры – в чужих руках, хотя бы это были и его собственные проверенные люди. Как чувствовал, что понадобится.

– Не пытайся финтить, я тебя вижу. Вынь и поставь на пол.

«На пол». Деревня хренова, мысленно хмыкнул Каретников.

– Как скажешь.

– Шестерка твоя пусть руки поднимет.

Флинт осклабился и открыл было рот, но Посейдон упредил его:

– Не сейчас. Делай, что говорит.

– Да понял я, командир, не маленький...

Флинт медленно поднял руки, не переставая скалиться.

– Что в ящике? – спросил Гладилин.

– Понятия не имею.

– Что в ящике, я тебя спрашиваю?

– Знать не знаю! – раздраженно крикнул Посейдон. – Не хочешь – не верь...

В ту же секунду из-за двери раздался пронзительный детский вопль.

– Я ей кости переломаю, если будешь понты колотить.

Торпеда у бокового входа напрягся, готовый в любую секунду ворваться внутрь.

– Гладилин, – сказал Каретников страшным голосом. – Если ты еще раз позволишь себе что-то подобное, я выхлопочу тебе кислотную ванну. Я обещаю тебе. Повторяю – я не знаю, что в ящике. Я знаю одно: за ним охотились твои дружки. Я солдат, и мне было сказано лишь то, что следует знать солдату. Содержимое ящика – не мое дело.

Он думал иначе, но в целом не врал.

Наступила мертвая тишина, капитан Гладилин размышлял. Посейдон и Флинт напряженно прислушивались к детским всхлипам, еле слышно доносившимся из-за запертой двери.

– Надо было взять с собой немца, – сквозь зубы процедил Флинт.

Подумав, Каретников нехотя признал его правоту. Во-первых, с ними был бы Мина. Во-вторых, Ваффензее сумел бы удовлетворить любопытство террориста.

Последняя мысль пришла в голову и Гладилину.

– Где турист? – крикнул он.

– Который из них тебя интересует?

– Кончай мозги засирать! Тот, у которого ты хреновину забрал.

– Взял выходной.

– Пошли за ним.

– Отпусти детей, скотина! Будет тебе турист!

– Когда будет, тогда и поговорим...

– А на что он тебе? Возьми ящик, открой да посмотри. Приссал?

– А ты – нет?

Внезапно Каретников осознал, что ему совершенно не хочется знакомиться с начинкой шкатулки.

– Пусть приведет немца, – твердил свое Гладилин.

– Хорошо, только не нервничай. Устроим тебе очняк.

Посейдон бросил Флинту:

– Беги бегом, притащи их... Но Мина пусть не светится. Пустим его в обход. Сообразишь сам...

– Что ты там базаришь? Ты сказал, он пошел, о чем еще говорить?

– Делай, – процедил Посейдон.

– Есть. – Флинт, не опуская рук, стал медленно отступать. – Командир... Может, мне того? Самому в обход?

– Нет, приведи немца.

– Есть, – повторил тот.

...Когда Флинт скрылся из вида, Каретников по-турецки уселся на землю. Рюкзак лежал перед ним, рядом – ящик.

– Теперь очень медленно подойди к двери, положи ящик и можешь вернуться на место.

– Только сел! – возмутился Посейдон, вставая. – Выпусти детей, урод. В ящике может быть что угодно.

– Рот закрой, Сажин.

Ну, вот и все, подумал Торпеда. Сейчас эта сволочь отопрет дверь и полезет за ящиком. Другого такого момента не будет. И командир не оплошает, пособит...

Он изготовился распахнуть дверь.

Но Гладилин не дал ему возможности поступить, как было задумано. Торпеда сдержался в последнюю секунду. Он сам не понял, что его остановило – возможно, приказ, тихо отданный капитаном кому-то внутри, был воспринят мозгом спецназовца, но где-то в глубине, на уровне подсознания, ибо слов он не разобрал.

Передняя дверь приотворилась. В щель протиснулся насмерть перепуганный мальчуган. Трясущимися руками он взял ящик и скрылся в часовне. Дверь снова захлопнулась.

Посейдон коротко выругался.

Ситуация осложнилась. До сих пор штурм мог привести к потерям среди заложников, но к чему он приведет теперь, когда может пострадать груз, оставалось только гадать.

Глава двадцать четвертая ПО МЕСТАМ

Клаус Ваффензее отнесся к перспективе прогулки положительно.

Любое действие лучше бесцельного прозябания. Сидеть и ждать неприятностей, будучи скованным по рукам и ногам, было скучно и неинтересно. Уродливый зверюга, который его караулил, не отличался многословием – и слава Богу. Ваффензее передергивало только от одного его вида.

Он не особенно тревожился за свою судьбу. Разоблаченный агент – что ж, ситуация не нова. Допросы, суды – возможно, придется немного посидеть. К сожалению, на нем висят убийства и покушения, и это осложняет дело, но для его заказчиков нет ничего невозможного. Он не так уж и лгал «Сиренам», называясь сотрудником BND. Таковым он не был, но у его хозяев были хорошие связи с германскими спецслужбами. Односторонние. «Кротов» хватало. Можно договориться с русскими и сдать им в обмен на Клауса кого-нибудь из разведчиков. Хозяева Ваффензее при этом ничем не рискнут, разве что «кротом», но Клаус стоит десятка «кротов». Если бы эта скотина из местной полиции не испортила всю обедню и нейтрализовала спецназовцев в отеле, все было бы на мази.

Когда в номер, где его стерегли, ворвался Флинт, Мина вскочил на ноги, подозревая худшее.

– Берем с собой этого штриха и гоним его к часовне, – выпалил Флинт. – Командир ждет. За сотню метров разделимся, оставишь гада мне, а сам пошустришь в обход, к боковой двери.

– Так уж и гада, – усмехнулся Ваффензее.

Мина несильно смазал ему по физиономии.

– Еще хочешь?

– Свинья, – коротко отозвался Клаус.

– В общем, поднимаем его. – Флинт схватил немца под мышки. – Расстегни ему ноги.

– Ты забыл, как он умеет ногами? – предостерег его Мина.

– Он ими только бегает... ничего, больше не уйдет. Цепочка короткая, я бы оставил. Но он до полудня проковыляет.

Давайте-давайте. Все начинается с пустячных мелочей. Сначала дают закурить. Потом расковывают ноги. Потом отвернутся, зазеваются... Наручники как затянули, сволочи. Второй раз примененный фокус у него не получится, не поможет никакое расслабление мышц. Надо подумать, как сделать так, чтобы они сами их сняли. Хотя нет, думать незачем. Надо просто ждать.

Ваффензее вел себя подчеркнуто смирно. Он и «свиньей» выругался лишь затем, чтобы не вызвать подозрений обманчивым смирением. Очень важно соблюдать пропорции.

Флинт огляделся по сторонам:

– Что тут вообще творится?

– С Магелланом все в порядке. Чайка хуже. Они вызвали транспорт.

– Но жить-то будет?

– Никто не знает, – мрачно сказал Мина. – Кирхенау дрыхнет, пьян мертвецки. Данхофф, Ланг и Кнопф пытались скандалить, требовали консула. Их вежливо послали... Два трупа, менты из следственной бригады. Зосиму не могут найти... а у тебя что?

– Заперся, сука, с детьми в часовне. Хочет... – Флинт взглянул на Ваффензее и осекся.

– Порвем скотину, – буднично заметил Мина.

– Это само собой. Выходим в темпе, командир ждет.

– Разделимся?

– Само собой. Пойдешь к боковому ходу, лесом.

– Ясно. Торпеда не объявился?

– Молчит, как партизан, – с наигранной легкостью ответил Флинт. На самом деле ему было не до шуток. Нельсона они потеряли, и это разрушило недавний миф о непобедимости «Сирен». Хотя дело, конечно, было в трагическом стечении обстоятельств. Своими боевыми качествами Ирма Золлингер никак не могла превзойти Нельсона.

...Они вывели Ваффензее из гостиницы во двор, который к тому времени уже опустел, однако никто, понятно, не спал, и освещенные окна были тому подтверждением.

– Посейдон – гад, – сообщил Мина, пока они шли к часовне. – Повесил на меня родителей и всю шоблу. Я же остался один за все про все. Типа представитель власти. А они рвались детей спасать... а на мне эта гнида висит, – он кивнул на Ваффензее, который никак не отреагировал на сказанное.

– И как ты справился?

– Ну, как... сказал, что в таких случаях создается дополнительный риск... что террористы, увидев толпу, сорвутся с катушек, начнут палить... а эти вконец обезумели. Рвутся драть их в клочья, попробуй, убеди... думал, что не сдержу...

– Вся набожность, значит, слетела...

– Да при чем тут набожность? Религия не возбраняет детей защищать.

– А эти... Авраам и Исаак? Помнишь, Зосима нам пел?

Мина отмахнулся:

– Что ты слушаешь? Их, может, и не было никогда. Сказки это все.

Ваффензее чуть заметно усмехнулся. Тупая солдатня, одно слово.

Какое-то время они быстро шагали в молчании, то и дело поглядывая на небо, где уже отчетливо заливался рассвет.

– Плохо, что мы оголили тылы, – пробормотал Флинт.

– Ты про немчуру?

– Ну да. От Магеллана толку мало. Может, еще остались гады.

Мина бросил взгляд на Клауса.

– Ты, герой! Говоришь, спеклась твоя армия?

– Я не понял глагол, – равнодушно отозвался немец.

– Ну, накрылась. Медным тазом. Нет, – Мина ответил за него сам. – Они бы сделали попытку его отбить. Я же один остался, повторяю.

– А черт их знает, что у них на уме. Могли припухнуть.

– Да все могло быть. Чего теперь... Остаться бы мне там...

– Командир иначе решил.

– Ну да. Хорошо бы ему не ошибиться. И без того в дерьме по уши.

Слушая это, Ваффензее думал, что руководство не ошиблось с Гладилиным. Звериная интуиция, иначе не объяснишь. Нельзя предугадать иррациональное поведение и безумство, но в том и заключается талант руководителя, чтобы учуять потенциал, проявить ясновидение. Вернее, смутновидение. Кто мог знать, что капитан спятит и устроит такую заваруху? Никто. Однако он ее устроил, и сделанное можно обернуть к своей выгоде. К тому же Ваффензее теперь намного легче, тайны раскрылись, скрывать ему почти нечего, связь с капитаном обнажилась. Вот только непонятно, зачем он понадобился Гладилину. Не хочет же тот его освободить. Или хочет, нуждается в напарнике? Это нужно обдумать. Можно наломать таких дров, что менять его уже никто не возьмется, а если и попытается, то ничего не сумеет. Выйдет очень нехорошо, если погибнут дети. Такого не прощают нигде. Да, перед Клаусом замаячила возможность ускользнуть, но важно при этом не замараться окончательно.

Торпеде стало хуже. Голова кружилась, и что самое неприятное – начала неметь левая половина туловища. Это был грозный признак. Похоже, что сотрясением дело не обошлось, с ним что-то посерьезнее. Одновременно его снова тошнило, и намного сильнее, чем когда он только очнулся. Если этот паразит пробил ему черепушку или наградил внутричерепной гематомой, то дело совсем дрянь. Где ребята, черт побери? Пора бы им вернуться. Этот немец не может быть заговоренным; невозможно поверить, что он повторит свой фортель. Флинта он уже околпачил, и тот уже опытный, а Мина... от Мины еще никто и никогда не уходил.

Когда из предрассветных сумерек вынырнул Клаус Ваффензее под бдительным руководством Флинта, Торпеда вздохнул с облегчением. Еще легче ему сделалось, когда рядом с ним нарисовалась бесшумная тень. Она изготовилась ударить на поражение, но в последний миг сдержалась, признав товарища.

Торпеда быстро приложил палец к губам.

– Как обстановка? – одними губами произнес, присаживаясь на корточки, Мина, готовый в любую секунду рвануть на штурм.

– Пока терпимая. Объект хочет ящик.

– С эсминца?

Торпеда кивнул.

– Шеф согласился, но тот хочет знать, что внутри. Пришлось тащить сюда немца.

– Ясно. Сам-то как?

Тот пожал плечами:

– Да хреново. Эта падаль ушибла мне мозги. Блевать тянет, и левая половина как не моя.

– Черт, ты бы хоть перевязал башку. Дай-ка я.

Мина раскрыл аптечку, быстро и ловко перевязал Торпеде голову. Кровь уже не шла, но рана зияла.

– Кольнуть тебя?

– Не надо, потерплю.

– Да ладно тебе, подставляйся.

– Не надо, я сказал. Заторможусь, нельзя. Сейчас тут начнется...

– Так ты уже тормознутый! Много от тебя от такого толку!

Подумав, Торпеда нехотя согласился, и Мина ударил его шприц-тюбиком в бедро. Промедол подействовал быстро, и голову немного отпустило, хотя тошнота не прошла и даже усилилась.

– Держись, парень. Недолго осталось.

– Типун тебе на язык с твоим недолго. Я еще пожить хочу.

Мина ухмыльнулся и приложил ухо к двери. В часовне стояла мертвая тишина, не было слышно даже всхлипов. Гладилину удалось до полусмерти запугать своих узников.

...Тем временем Посейдон, когда Флинт и Ваффензее поравнялись с ним, крикнул:

– Эй, капитан! Давай решать вопрос, дети устали. Вот тебе твой приятель, пообщайся с ним.

Через несколько секунд послышался голос Гладилина:

– Пускай заходит. Здесь и потолкуем.

– Нет уж, сокол. Хрен тебе. Говори так.

Капитан подумал, затем крикнул:

– Ладно, черт с вами. Герр Ваффензее! Объясните мне и моему лучшему другу Сажину, что там у вас такое в ящике? Из-за чего сыр-бор?

– Это не ящик, – презрительно отозвался немец. – Это контейнер. Я не собираюсь кричать, я буду говорить только с глаза на глаз, в часовне.

Нужно вырваться из лап спецназа – это раз. Нужно не дать Гладилину наделать непоправимых глупостей – это два.

– Только не открывайте его, не стоит, – громко добавил Ваффензее.

– Слышали, Сажин? Вам придется подчиниться воле большинства. Демократия.

– Нас тоже двое, – откликнулся Каретников.

– Не смешите меня. Вас хоть целый полк набери – все один человек. Муравейник.

– Шеф, нельзя его отпускать, – сказал Флинт.

Посейдон промолчал.

Гладилин между тем чувствовал себя все увереннее. Рассудок вернулся – если можно его ограничить последовательным мышлением. Нервы у капитана были на пределе, но способность рассуждать восстановилась. Правда, теперь эти рассуждения протекали исключительно в структуре помешательства, однако сами по себе были вполне логичными.

– Сажин! Если через десять секунд Ваффензее не будет в часовне, я начну отстрел!

В ответ на это раздался плач, который вдруг резко оборвался. Пока что Гладилин выигрывал.

– Остановись, идиот! – закричал Посейдон. – Будет тебе Ваффензее! Уже пошел...

– Наручники снимите, – попросил Клаус.

– Перебьешься. Ступай, давай. Спасибо ему скажи, он сильно осложнил тебе жизнь.

На лице Ваффензее читалось торжество. Он и не ждал, что его раскуют, – попросил так, ради издевки.

Он двинулся к часовне, и ему отворил все тот же мальчишка.

В следующую секунду он скрылся внутри.

Посейдон посмотрел на часы: время летело неумолимо. Что теперь? Он колебался. Всякое силовое проникновение в часовню наверняка повлечет за собой жертвы. Значит, снова придется ждать, когда эти мерзавцы договорятся. Любое изменение ситуации может подсказать новый шанс, нужно только уметь его разглядеть.

...Голоса в часовне зазвучали чуть громче, и Мина весь обратился в слух. Торпеде было не до того, силы его покидали. Он привалился к бревенчатой стене, прикрыл глаза, перепоручив анализ обстановки товарищу. Он оставлял за собой лишь действия, берег себя для последнего прыжка.

– Ничего не разобрать, – с досадой пробормотал Мина.

Торпеда не ответил, и Мина посмотрел на него с тревогой. Посейдон через Флинта отдал ему приказ действовать по обстановке. Казалось бы – вот она, дверь, ерундовое препятствие, отделяющее его от врагов. Вообще не препятствие. Ворваться вихрем и положить обоих, все проблемы будут разрешены в секунду. Но Мина понятия не имел, что творится внутри. Эти гады могли сидеть на полу, окружив себя живым щитом. И он не услышит, как они встанут.

Голоса смолкли.

Затем Гладилин подошел к передней двери:

– Слушай меня, Сажин! Сейчас мы выйдем. Не делай глупостей, мы будем не одни. Мы пойдем на катер, и ты лично доставишь нас на берег. Только ты, и больше никого. Тебе понятно?

– Понятно, куда яснее, – незамедлительно ответил Посейдон. – Выходите, вас не тронут.

– Приготовься, – быстро шепнул Торпеде Мина.

Глава двадцать пятая ДВА КАПИТАНА

Чтобы выйти наружу, Гладилину с Ваффензее волей-неволей пришлось повернуться лицом к двери, и этого оказалось достаточно, чтобы боковой вход на миг приоткрылся, и в часовню скользнули две стремительные тени. Мина и Торпеда ворвались бесшумно и сразу упали ничком, по-прежнему невидимые за фигурами заложников. Дети, слава Богу, встали на ноги. Кое-кто начал испуганно поворачиваться, но спецназовцы успели приложить пальцы к губам. Все висело на волоске: террористам нужно было всего лишь обернуться и присмотреться внимательнее; они, однако, не ждали подвоха со стороны.

Мина коротким жестом дал понять, что берет на себя капитана. Торпеда кивнул.

Гладилин и Клаус толкали перед собой двух ребят. Выбрали специально тех, кто повыше и постарше, чтобы не слишком открываться. Рюкзак с контейнером теперь находился у капитана за плечами.

Спецназовцы уже держали наготове ножи, они не хотели стрелять.

Торпеда успел, а Мина – нет.

Мина метнул нож в ту секунду, когда Гладилин распахнул дверь ногой и переступил порог; капитан отклонился совсем ненамного, и нож просвистел над его правым плечом. Тот даже не понял, что произошло, и рассудил о случившемся по сдавленному крику своего напарника.

Нож Торпеды вошел Клаусу Ваффензее точно между лопаток, пробив позвоночник.

В следующую секунду Гладилин отнял ствол пистолета от виска парнишки и сунул его тому под подбородок. Капитан заорал:

– Сажин, твою мать! Я успею снести ему башку, даже если ты выстрелишь в мою!

Он сместился влево, прижался спиной к стене часовни, и подобраться к нему сзади стало невозможно.

Одновременно в часовне поднялся вой. Нарыв лопнул, и дети уже не видели разницы между своими и чужими. Они бросились к выходу, и Мине пришлось опередить их, встать в дверях.

– Куда? – зарычал он, сдвигая брови. – Оставайтесь, где были. Еще немного, ребята, скоро пойдете домой...

Торпеда же, теряя силы, приблизился к Ваффензее, состояние которого было куда хуже. Немец лежал ничком, полуприкрыв глаза; изо рта слабыми толчками выплескивалась кровь. Торпеда перевернул Клауса на бок:

– Тебе окажут помощь. Но сначала ты скажешь мне, что в ящике.

Торпеду никто не уполномочивал это делать, но он чувствовал, что другой возможности у него может не быть.

Ваффензее молчал, тупо глядя куда-то в сторону.

– Ты сам себе роешь могилу, – настаивал Торпеда, тогда как у него самого все кружилось перед глазами, а тошнота и слабость становились нестерпимыми. – Одно слово – и я оставлю тебя в покое.

Однако немцу было просто трудно говорить.

– Не ящик... – пробормотал он еле слышно.

– Не ящик? – быстро переспросил Торпеда. – А что? Что это?

– Контейнер... я сказал...

– Хорошо, пусть. Можно догадаться. Что в контейнере?

Клаус Ваффензее закашлялся.

– Если повредить... всем конец... нельзя трогать...

– Да что там такое?! – заорал во весь голос Торпеда, уже не сдерживая себя. Он схватил немца за плечи и встряхнул, забывшись.

Вокруг стоял шум, снаружи неслись крики, но Торпеда ничего не слышал.

– Там... – Ваффензее закатил глаза так, что остались видными одни белки.

– Ну же!

Внезапно Клаус оскалил зубы.

– Шайсе, – сказал он по-немецки. – Русское животное... хлебайте сами теперь...

И он витиевато выругался, уже по-русски, очень искусно – Торпеде редко приходилось слышать такую музыку.

– Хорошо, хорошо, – закивал Торпеда. – Животное, шайсе, хорошо. Ты только скажи. Иначе можешь забыть про больничку...

– Засунь свою больничку... – пробормотал Ваффензее и больше ничего не сказал.

Его тело вдруг отяжелело, и Торпеда отпустил труп.

– Мина! – крикнул он. – Пусть командир не стреляет! В этом ящике какая-то зараза...

– Да! – послышался снаружи голос Гладилина. – Вы совершенно правы! Лучше не пробовать!

Посейдон мгновенно отреагировал:

– Это мы уже слышали! Раз так – отпусти мальчишку! Тебе хватит страховки!

– Остынь! Я никого не отпущу. Сейчас ты со своими псами пойдешь вперед. Потом ты, я и мальчишка войдем на катер, а остальные останутся. Тебе ясно? Продолжим разговор на берегу...

Посейдон еле заметно кивнул Флинту.

– Что же это такое, шеф? – с горечью спросил тот. – Он так и будет банковать?

Гладилин будто услышал его слова, хотя стоял слишком далеко.

– Мне нельзя даже падать, – предупредил он. – Понимаете, что это значит?

– Не пудри мне мозги, – отозвался Посейдон. – Мы волохали эту штуковину и так, и сяк. Корпус прочный. Если там какая-то взрывчатка, она бы давно сдетонировала.

– Там не взрывчатка, – усмехнулся капитан. – И никакого корпуса больше нет.

Внутри у Каретникова вдруг все похолодело.

– Вы... вы вскрыли его, что ли?

– Конечно. И то, что мы вынули, – оно очень хрупкое.

– Я не верю тебе. Покажи.

– Твое дело, не верь. Я не собираюсь тебе ничего доказывать.

– Хорошо, твоя взяла.

– Вот и славно. – Гладилин повернул голову – Вы, орлы! Двигайте за начальством и руки поднимите. Не дай Бог вам дернуться...

Он отошел еще на два шага в сторону, чтобы Мина не смог до него добраться. Мальчишка с запрокинутой головой был ни жив ни мертв. Мина медленно спустился по ступеням с поднятыми руками.

– Остальные! – крикнул капитан.

– Там только один, – огрызнулся Мина, не поворачивая головы.

– Врешь, сука.

– Ну, посмотри сам. Он ранен, можешь не бояться.

– Ага, – кивнул капитан. – И с немцем порядок?

– Вы с ним скоро встретитесь, – пообещал Мина, идя к Посейдону и Флинту.

Гладилин ждал, из часовни никто не выходил.

– Вызовите его! Иначе я вернусь внутрь и устрою бойню!

– Торпеда! – закричал Каретников. – Ты можешь идти?

Ответа не было. Торпеда показался в дверях через несколько секунд. Он с трудом передвигал ноги и смотрел прямо перед собой. Гладилин бросил на него быстрый оценивающий взгляд: обуза. Этого бугая придется тащить на себе, и движение замедлится. И оставлять в тылу нельзя.

Он стремительно шагнул обратно справа и врезал спецназовцу пистолетом по голове. Тот без звука рухнул на ступени.

– Ну, сволочь! – заорал Посейдон, бессильно стискивая кулаки. – Если ты его убил, я достану тебя из-под земли... На берегу, под водой, в преисподней – будь уверен...

– Там и встретимся, – не возражал Гладилин. – В преисподней. Начинай движение, командир. И вот еще что: у вас там браслеты при себе... ну-ка, наденьте их. Чтобы русская тройка получилась. Или шведская. Пойдете, взявшись за руки, а то еще разбежитесь в разные стороны и сзади зайдете...

Нечто подобное «Сирены» сами планировали, но капитаном руководило прежде незнакомое ему чутье. Дьявол, захвативший власть над островом Коневец, проник во все его члены, овладел мыслями и теперь направлял, преследуя неизвестную цель. И Гладилин не думал, что будет делать, скажем, через три-четыре часа, не говоря уже о завтрашнем дне. Его это не интересовало, он подчинялся засевшему в нем демону.

Тот же подсказывал ему правильные решения.

Похожие мысли посетили и Каретникова. Ему вдруг почудилось, что эсминец «Хюгенау», лежащий на дне, уже более не является ни страшным, ни опасным – несмотря на радиацию. Корабль выпустил свой последний заряд и если не поразил цель насмерть, то в любом случае причинил серьезные разрушения.

Когда они вышли к причалу, уже совсем рассвело.

Часовня осталась далеко позади; Каретников опасался, что дети в панике бросятся врассыпную и попадут под пули, которые – очень возможно – в скором времени полетят, да еще неизвестно, с чьей стороны; у него по-прежнему не было уверенности в непричастности к происходящему немецких гостей, оставшихся в отеле. Да и с родителей станется; еще занесет нелегкая кого-нибудь на причал.

Он беспокоился напрасно: в недавних узниках сработала парадоксальная реакция. Больше всего на свете им хотелось покинуть место своего заточения, но когда это стало возможным, они не осмелились разбежаться. Все, на что они решились – и то лишь некоторые, – это выйти наружу и окружить часовню, организовать нечто вроде опасливого наблюдения. Никто не смел удалиться более чем на десяток шагов; все вокруг таило в себе угрозу. И лики святых напрасно ждали молитвенных обращений, о них не вспомнил никто, и свечи бессмысленно догорали, святым не верил никто. Никому не пришло в голову, что, несмотря на пережитый кошмар, все остались целы и невредимы; в этом вполне могло проявиться небесное заступничество, но так уж устроен человек. Когда ему помогают, он очень часто не замечает этого или приписывает избавление естественному ходу вещей; но стоит случиться беде, как он начинает гневно вопрошать небеса о причинах бездействия.

...На пристани Гладилин приказал «Сиренам» остановиться.

Посейдон мрачно озирал окрестности: помощь, которой он еще недавно не хотел, теперь стала очень желательной, однако она не шла. Скорее всего, на «большой земле» сцепились разные ведомства и структуры, возникла неразбериха, и оставалось только гадать, чем она вызвана.

Сомнения, посеянные в его душе Маэстро, ожили с новой силой.

Какая, черт побери, связь между убийством Остапенко и происходящим на острове? Кто заткнул несчастному рот? Почему, если речь шла о контейнере с неким особо опасным содержимым, было допущено то развитие ситуации, которому он имеет удовольствие быть свидетелем? Не проще ли было утроить охрану?

Впрочем, на последний вопрос у него, пожалуй, имелся ответ. Очевидно, наверху хотели, чтобы противник проявился. Что ж – они своего добились, но слишком дорогой ценой. Он проявился, но оказался, похоже, не тем, кого ожидали. Или не только тем. Посейдон был уверен, что капитан Гладилин не был учтен и явился фактором, который спутал все карты. И теперь ни одна живая душа не возьмется предсказать, чем кончится дело.

Мальчишка, удерживаемый капитаном, уже почти превратился в безвольную тряпочную куклу.

– Расстегивайтесь, – приказал Гладилин, пятясь по сходням и поминутно оглядываясь. Ему приходилось нелегко: он держал на прицеле «Сирен», тащил заложника и в то же время рисковал упасть и приложиться рюкзаком. Последнего он явно хотел меньше всего прочего неприятного.

Спецназовцы повиновались.

– Теперь снова застегнитесь. Кроме Сажина.

– Руки натерли, командир, – криво усмехнулся Флинт.

– Рот прикрой. Сажин, двигай сюда, иди в рубку. Мина защелкнул наручники и был теперь прикован к Флинту. Среднее звено – Посейдон – выпало.

Гладилин ткнул мальчишку стволом под ребра:

– Ступай вперед, шевелись.

Он не стал заходить в рубку, боясь каверз со стороны оставшихся на причале Флинта и Мины.

– Заводи посудину! – крикнул он Каретникову – Только не говори мне, что сломалась. Пацан пострадает, жалко его.

Посейдон не собирался говорить ничего подобного. Он постарался максимально абстрагироваться от происходящего, одновременно оставаясь начеку. Мозг анализировал ситуацию в целом, а подсознание фиксировало малейшие изменения сиюминутной обстановки.

Он послушно завел двигатели, и через пару минут катер качнулся; между ним и причалом образовалась полоса воды, которая стремительно расширялась.

Чемодан-вокзал. Контейнер. Эсминец. Без надобности разгромленный цыганский особняк. Недостаток информации, сокрытие данных.

Посейдон никак не мог отогнать от себя слова «подстава».

«Подставы» практикуются спецслужбами всех стран. Рядовые исполнители, какими являются (являлись?) «Сирены», не должны знать подоплеки во всей ее полноте. Но Посейдон подозревал, что столкнулся не с обычным умалчиванием, здесь явно скрывалось что-то другое.

...Гладилин, не выпуская подростка, расположился у входа в рубку, чтобы обеспечить себе максимальный обзор.

– На берегу тебя уже наверняка будут ждать, – бесстрастно заметил Каретников.

– Посмотрим. Разберемся...

– Куда ты думаешь с этим податься? За кордон тебя все равно не выпустят.

– Не твоего ума дело. Ты знай рули себе.

Посейдон пожал плечами.

Спустя какое-то время остров Коневец остался далеко позади, и бескрайняя водная гладь, рассекаемая катером, могла показаться морем. Демон, тоже покинувший временное пристанище, незримо летел следом, без цели и смысла, одержимый недоступной рассудку жаждой разрушать и убивать.