«Тихая» Одесса

НА ЭЛЕВАТОРЕ

В обрыве на морском берегу имелась узкая щель, заросшая репейником. Протискиваться в нее надо было боком, но затем ход расширялся и постепенно переходил в низкую пещеру. Здесь и увидел Алексей «гвардию Шаворского», которой предстояло сегодня «обеспечивать» пожар на элеваторе.

Это было пестрое сборище, человек двадцать. Большая часть — обыкновенные уголовники, те, что по ночам наводили ужас на одесских обывателей. Среди прочих Алексей разглядел людей с военной выправкой, заметной, даже несмотря на затрепанную, с чужого (плеча одежду, в которую они были облачены. В третий раз он встретил здесь и небезызвестного «представителя гужевого транспорта» Фому Костыльчука. Фома тоже узнал Алексея и по-приятельски подмигнул ему.

Распоряжался в пещере плотный мужчина с выпуклой грудью и интеллигентской острой бородкой. Низкий рокочущий голос его показался Алексею знакомым. Он подошел ближе, вслушался. И вспомнил: лестничная площадка, витражи в оконных проемах, медная дощечка на двери… Баташов!…

Это было важное открытие, но за ним тотчас последовали новые.

Как и Шаворского, Алексей давно знал этого человека. На фотографии, принесенной Инокентьевым, он был изображен в морской форме с погонами капитана второго ранга. И фамилия у него была другая: Сиевич. Один из организаторов прошлогоднего заговора в Одессе…

Трое ускользнули в двадцатом году от ЧК: Шаворский, Сиевич и Краснов. Краснов был убит. Относительно Сиевича существовало мнение, что тот убрался за рубеж. Ан нет, тут голубчик!…

В отличие от Шаворского, который сбрил бороду, бывший кавторанг отрастил эспаньолку. Но бородой не прикроешь крупного горбатого носа и вялых складок кожи, наплывающих на веки. Вот, значит, кто этот таинственный Баташов, который подсылал к Алексею старичка в рединготе!…

И еще один человек тревожил Алексея. Тревожил потому, что разглядеть его толком не удавалось, а Алексей не мог отделаться от ощущения, будто и с этим субъектом он уже где-то встречался. Ростом парень напоминал покойного Булыгу, !но выглядел еще более громоздким и нескладным. Козырек насунутой на уши кепки бросал тень на его лицо. Ноги он ставил косолапо, носками внутрь, руки держал в карманах широченных клешей. Стоял он в обществе Фомы Костыльчука и еще каких-то уголовных типов.

Алексей старался не попадаться ему на глаза, но случай все-таки свел их вместе.

Наедине переговорив с Баташовым-Сиевичем, Микоша подошел к Фоме, сказал ему что-то, и вся компания двинулась к выходу. Фома нес фонарь, Микоша — большой ржавый бидон, пахнущий керосином.

— Айда! — сказал Микоша Алексею.

В проходе он остановил своих людей и стал давать указания:

— Загорит в два ночи. Слушайте все: вести себя тихо! Шпалерами не шуметь, только в особенном случае. Фомка, бери пару хлопчиков и дуй вперед, сделаешь пожарные краны, чтоб ни капли воды! Вразумел? Иди!

Костыльчук поднял фонарь и оглядел своих, выбирая помощников. Желтый колеблющийся свет побежал по лицам.

Алексей вздрогнул.

Моргая от света, как ослепленная сова, перед ним стоял не кто иной, как Петя Цаца, сосед Пашки Синесвитенко…

— Ты, — сказал Фома Цаце, — и ты, — он ткнул пальцем в костлявого сутулого мужика в брезентовой рыбачьей накидке.

Они ушли первыми.

Выждав немного, Микоша велел отправляться. По одному вылезли из катакомбы и двинулись в город. Шли через центр, растянувшись цепочкой.

Алексей шагал вслед за Микошей и думал о Пете Цаце.

Узнал он его или не узнал? Виделись они только один раз, в день приезда Алексея в Одессу. Цаца тогда вроде не особенно присматривался. К тому же Алексей уже с неделю не брился и сильно оброс щетиной.

А если все-таки узнал? Тогда худо. Родство с бывшим красноармейцем Синесвитенко не может украсить Алексея в мнении бандитов. Если Цаца начнет трепать языком и это дойдет до Шаворского, провал неминуем: у «хозяина» совсем другие сведения о биографии Алексея.

Алексей старался вспомните, какое было выражение лица у Цацы, когда он увидел его. Вроде как равнодушное. Впрочем, поди разберись: рожа у Цацы, как окорок, ничего не выражает!…

Они спустились к порту. Вблизи Потемкинской лестницы Микоша остановился и подождал приятелей. Когда все подошли, он велел Алексею остаться с ним, а прочим идти к элеватору в обход, занять удобные места и ждать. Когда загорится и набежит толпа, учинить панику. Главное, помешать тушить.

— Займется покрепче, тогда смывайтесь, — сиплым шепотом наставлял он. — Если налетят чекисты, можно и пострелять. Однако не слишком! Эй, Гоша, слышишь ты меня? Не особенно разоряйся! Пусть Одесса думает, что мы здесь ни при чем.

— Не учи ученого… — сказал Гоша, очевидно, большой любитель пострелять.

— На нас с тобой самый ответственный факт! — заявил Микоша, когда они с Алексеем остались одни. — Фома заклинит пожарный кран. Такой хороший дубовый клинышек!… Хлопчики поработают в толпе. А мы в нужное время запалим в другом месте.

— Это еще зачем?

— Не доходит? Да чтоб они побегали туда и сюда! Вразумел?

— Ага…

— Держи! — Микоша сунул Алексею бидон. — И двинули скоренько.

…Они шли какими-то одному Микоше известными переходами. Сворачивали в переулки, перелезали через заборы, обходили склады и заброшенные мастерские, шагали по шпалам портовых железнодорожных путей. Алексей скоро перестал понимать, где они находятся, и заботился лишь о том, чтобы не потерять Микошу из виду.

Миновали какой-то пустырь, и дорогу преградила каменная стена, укрепленная толстыми контрфарсами. За ней возникла тень огромного здания. Элеватор.

В одном месте стена была разрушена. Темнел широкий пролом с острыми зубчатыми краями.

Микоша остановил Алексея.

— Тут, — шепнул он. — Подходяще: все увидим, как в театре…

Алексей поставил бидон и огляделся.

За пустырем сгрудились жилые дома. В них кое-где еще светились окна.

Слева, сразу за оградой элеватора, начиналась просторная территория грузовой пристани. Было слышно, как далеко-далеко, за молом, шумят волны. Свежий ветер гулял по пустырю, шевелил мусор…

Теперь надо было запастись терпением и ждать столько, сколько потребуется Микоше, чтобы осознать провал затеянного бандитами поджога.

Они сели на землю возле пролома. Микоша придвинулся к Алексею.

— Ветерок-то, а? — зашептал он громко, не слишком даже заботясь об осторожности. — Раздует будь здоров! Ох и погреются нынче комиссары!

— Слушай-ка, — сказал Алексей, — ты мне объясни, на элеваторе свои люди, что ли?

— А то как же! — охотно отозвался Микоша. — Главный кладовщик. Хозяин ему английскими фунтами заплатил, можешь себе представить? Иначе ни в какую не соглашался.

— Но согласился же?

— Согласился… Две трети вперед, остальное после.

— А как он все устроил?

— Ну, то просто. Подрядил Фомку и еще пару биндюжников из наших зерно возить. Они ему и завезли под мешками ни много ни мало — тридцать четвертей керосину.

— Тридцать четвертей? — с сомнением повторил Алексей. — Силен ты врать!

— А на кой мне! — искренне удивился Микоша. — Правду говорю» Потерпи маленько, увидишь, как полыхнет.

Помолчав немного, Алексей спросил:

— Кладовщик сам и запалит?

— Тю! Больно ему надо! Кладовщик, гадюка, нынче дома сидит, деньги считает…

Микоша вдруг осекся.

По двору кто-то ходил. Алексей затаил дыхание: это могли быть чекисты.

В темноте за стеной тлел огонек папиросы. Трое мужчин прошли мимо пролома. Один говорил:

— …соснуть надо. Утром два пульмана разгружать…

По-видимому, это были рабочие с элеватора.

Когда их шаги затихли в отдалении, Микоша иронически просипел:

— Ты слышишь, он еще беспокоится за разгрузку! Завтра он будет искать полку, куда зубы положить!…

Алексей подумал, что так бы, пожалуй, и случилось, если бы поджог удался. Тысячи рабочих семей не получили бы хлебного пайка. Тысячи людей, ребятишки!… Их завтрашний день — в том здании, что темнеет впереди, в хлебных закромах, куда бандиты завезли тридцать четвертей керосина… Алексей почувствовал, как к горлу комком подкатывает ненависть…

«Спокойно! — сказал он себе. — Спокойно. Не распускаться. Все получат сполна, дай срок!…»

Больше они не разговаривали.

Прошло еще с полчаса. Становилось прохладно. Ветер то утихал, то занимался снова.

Вдруг Микоша приподнялся на локтях и потянул носом:

— Чуешь?

Алексей понюхал воздух и почувствовал только кислый запах давно не мытого тела, исходивший от Микоши.

— Ни черта нет, — сказал он, — помнилось тебе.

Микоша еще посопел, внюхиваясь, и лег. Но через минуту снова поднялся:

— Да что тебе, заложило? Пахнет!…

И тут Алексей действительно уловил тонкий, едва ощутимый запах гари.

У него похолодело внутри. Он оглянулся на пустырь, не горит ли там чего. Или от жилья нанесло?…

Пустырь был черен. В домах погасли последние огоньки.

А запах становился все отчетливей, все гуще. И вдруг приутихший было ветер швырнул в лицо теплую удушливую горечь дыма.

— Теперь чуешь? — возбужденно прохрипел Микоша. — Началось!…

Алексей вскочил, бросился к пролому.

Со стороны моря быстро розовел воздух, и на его фоне проступили четкие контуры здания с косой висячей галереей зерноподъемника. Темнота над ней шевелилась, меняла очертания, и с каждой секундой все заметнее было, что это не темнота, а дым, плотной массой текущий в небо…

Алексей еще не верил, еще надеялся на что-то. Но тут, на мелкие осколки дробя тишину, во дворе элеватора тревожно и часто забился пожарный колокол…

Все смешалось в голове Алексея. Из сумятицы мыслей выплыла одна, страшная в своей неопровержимости: предательство!… Оловянников не узнал о готовящемся поджоге. Предупреждение Алексея не дошло до него!…

Что же теперь делать? Бежать спасать то, что еще можно спасти? А Микоша?!

Припав к пролому, Микоша жадно смотрел вверх, туда, где над крышей элеватора вот-вот должно было вынырнуть открытое пламя.

Зарево уже заметили в разных концах города. Где-то поблизости заревел фабричный гудок. Ему отозвались гудки с Пересыпи и с вокзала. Ударили в набат на колокольне женского монастыря, и густой протяжный звон разнесся над спящей Одессой.

— Пора! — Микоша оторвался от стены, обернул к Алексею застывшее в довольной гримасе лицо. — Сейчас второго петуха пустим! Они у нас побегают!

— Погоди!… — выговорил Алексей.

Он еще не представлял, что будет делать. Знал только, что Микоше надо помешать…

— Чего годить? Самое время! Где бадейка?

Он нашел бидон, схватил его и приказал:

— Айда за мной! Живо!…

— Да погоди же ты!…

Микоша только рукой махнул.

Пламя наконец вырвалось, осветив пустырь и груды строительного мусора. Микоша длинными кошачьими скачками бежал к стоявшим поодаль домам.

Путаясь в рваной подкладке пиджака, Алексей нашарил браунинг во внутреннем кармане.

В голове мелькало: «Нельзя! Ведь знают, что мы вместе, догадаются». Но раздумывать не оставалось времени: Микошу надо было остановить во что бы то ни стало!

…Посреди пустыря, оскальзываясь на мелкой щебенке, Алексей настиг его и сграбастал за плечо.

— Стой!

— Скорей! — Микоша взмахнул бидоном. — Пока не всполошились…

— Стой, тебе говорят!

— Ти-ха! Очумел, что ли!

— Брось бидон!

Трудно сказать, зачем он это делал: надо было стрелять не мешкая.

— Ты что, парень?!

Микоша рванулся, высвободил плечо, но Алексей тотчас опять схватил его. Крикнул, задыхаясь:

— Бросай по-хорошему, бандитская морда, убью!…

Микоша отшатнулся. Было уже совсем светло. Он увидел браунинг и — все понял.

— Ты?! — хрипло выдавил он. — Ты?!

Он выпустил бидон, присел и вдруг что было силы ударил Алексея по руке. Хватаясь за карман, метнулся в сторону.

— Стой! — еще раз крикнул Алексей.

В тот же момент Микоша выстрелил.

Полыхнула вспышка. Грохот на несколько секунд оглушил Алексея. И он два раза нажал спуск, почти не слыша своих выстрелов…