Вернулась поздно. Тетка с Маринкой смотрели телевизор. После обычных, в таких случаях расспросов тетки о том, где это я пропадала так долго, она успокоилась, узнав, что я помогала убрать посуду после дня рождения. Сказала, чтобы я ужинала одна. Они уже поужинали сами. Я сидела на кухне и все сметала с тарелки. Так проголодалась. Не дожидаясь, Маринки, легла. Думала отоспаться. Только задремала, как услышала голос Маринки.
— Ты уже спишь, что ли? Или опять притворяешься? Ты мне ничего не хочешь сказать?
— Завтра, Мариночка! Завтра я все тебе расскажу. Дай мне заснуть. Я просто проваливаюсь, так устала.
— Конечно. Она, видите ли, устала? А как свинячить, так не устала? Ну, что ты молчишь? Потаскуха!
— Ну, хорошо, хорошо. Пусть потаскуха, но дай, же мне заснуть. Отстань! Я уже сплю. Спокойной ночи.
Сквозь наваливающуюся дрему я еще слышу ее причитания все по тому же поводу, но уже не могу, да и не хочу понимать их. Все! Я и во сне опять с ней. Я улетаю в блаженстве и ели слышно шепчу в темноте: Юличка, Юленька…
Наутро Маринка бесцеремонно толкает меня.
— Вставай! Ты на море, купаться идешь?
Она шла далеко впереди и за все время, что мы почему-то идем, а не едем на велосипеде, она молчит и даже не пробует заговорить со мной.
Иду следом и рассуждаю.
Обиделась. Ну, обиделась, так обиделась! Помиримся, еще, обязательно помиримся! Ведь Маринка моя лучшая подруга и друг. Она самая лучшая! Как она этого не понимает? Ну, а то, что было вчера, так оно же обязательно должно было случиться когда-то. Рано или поздно. Это даже хорошо, что ее не было рядом, а то бы я застеснялась. А может, и нет? Ну, не знаю. А чего же я стеснялась бы? Ее или Юльку? Что я такого делала, от чего мне надо было стесняться, а уж тем более обижаться на меня. Ну, целовалась, ну трогала ее пальчиками. А сначала? А, что? Я ведь сначала хотела ей насолить. Я ведь Юльку к Маринке приревновала. Вот и начала. А потом… И стала вспоминать дальше, что было потом. А на душе, не то, чтобы кошки скребут, наоборот, такая радость. Вот же, как странно? Вроде бы я должна быть ниже травы, тише воды, а мне наоборот, хочется смеяться и петь. И тут я поняла от чего так. Мне вчера было так хорошо, и я впервые почувствовала себя такой счастливой от того, что наконец-то я стала пригодной для секса, и это было заложено в меня от самого моего рождения. А она? Как же она не понимает этого? Я бы за нее порадовалась. А она обижается. Странная она, какая-то становится, все чаще я ее просто не понимаю. А ведь совсем недавно? Да, что там говорить! Жалко, ой как мне жалко, что мы сейчас не можем так быть вместе и рядом. Я сейчас обязательно стану все исправлять и обязательно все выправлю. Честное слово! Только бы она меня не отвергала и дала мне возможность ее убедить. Ведь должна же?
Тогда я еще не понимала, от чего все так складывалось. И, только сейчас, спустя годы я могу себе все объяснить, что тогда было. Просто мы подрастали. Кто-то быстрее, кто-то отставал, но мы стремительно менялись, наши организмы все больше становились женскими. И первое, чего хотел этот новый облик, это внимания. Ведь если я тогда, где-то появлялась и на меня не обращали никакого внимания, то я обижалась, терялась и не знала, как к себе привлечь внимание. Часто я вытворяла такое, чего бы никогда, потом в своей жизни не позволила бы.
Мне одна моя, очень хорошая знакомая, кстати, мать семейства и очень приличная женщина, доверительно рассказывала, что и как она вытворяла в молодости. Чтобы привлечь к себе внимание они с девчонками в классе соревновались в беспардонных выходках и провокациях. Училась в элитной школе, все дети из очень хороших и интеллигентных семей, но то, что они, все по отдельности взятые, очень хорошие и милые девочки вытворяли, когда сбивались в кучу, так то, не передать словами.
То одна, а потом все сразу, приходят на урок физкультуры и все без лифчиков. Прыгают и специально так делают, что бы все видели, что они уже в форме, становятся женщинами и сиськи у них не только отрастают, но и прыгают, как мячики. Или, придут на уроки и перед самыми занятиями в туалете, все девочки класса снимали трусики, а потом, доверительно сообщали об этом одному из мальчишек в классе. И все занятия потом, мальчишки все время что-то теряли и лазали постоянно под парты, смотреть, а девчонки для них, еще и ножки свои раздвигали. А что было с одеждой. Она вспоминала, как буквально воевала с мамой, за каждый сантиметр длинны юбки. Мама не выдерживала и сдавалась. А однажды отец, всю их перебранку слушал, слушал, да потом, как дал ей! Да еще и коровой обозвал! И это все было в интеллигентной семье? А что уж о нас говорить, девчонках, фабричных родителей.
Ну, а потом, это вечное, неистребимое женское любопытство. Особенно все, что связано с сексом и любовными отношениями? Ну, разве же можно все это было осуждать? А вот, в какой форме все это выливалось, так это вот можно и нужно. Но о нас, расскажу, как — ни будь позже, а пока вспомнила, как я помирилась тогда.
Мы искупались и лежали рядом голышом. Маринка отвернулась, но все равно лежала рядом. Одна подстилочка была, на двоих. Я первой не выдержала.
— Маринка? Ты прости меня за вчерашнее. Хорошо? Я сама не знаю, как все так получилось. Ведь я же хотела только ей насолить за тебя. Заревновала я.
Маринка повернула голову и смотрит мне в глаза. Мы лежим так близко, что я даже вижу, что у нее в зрачках радужка в середине зеленая, а по краям серая. Очень красивая.
— Ты сейчас правду говоришь? Или опять врешь? Поклянись!
— Мамой клянусь!
— А зачем же ты осталась с ней? Ведь ты же уже отомстила, как ты говоришь? Зачем же ты опять к нам полезла? Да еще без трусов?
— Не знаю? Как увидела тебя с ней, так уже не могла тебя одну с ней оставить. Может от того, что это я ее так подготовила, а она на тебя подумала. Она ведь со мной все время была, а потом на тебя с благодарностью переключилась. Обидно стало. Ты же ведь, все время спала.
— Да не спала я!
— Как?
— Да вот так! Я наоборот, решила с ней наедине остаться, вот и притворилась, что мне дурно. А потом легла к ней на постель и ждала, когда она ко мне придет. И дождалась! А тут ты, с ней. Я еще тогда подумала, что ты ее уложишь и уйдешь. А ты?
— Ну, скажи мне? Зачем ты к ней под лифчик полезла? Ты, что? Хочешь стать, как те девки? Проституткой стать хочешь? Или с девками сношаться? Хочешь шалевой стать, подзаборной? Знаешь, их, сколько развелось? Куда не посмотри, всюду давалки и сосалки! Ты так хочешь?! Стать одной из них?!
— А, что? Можно? — Съязвила я от такого сравнения и унижения.
— Дура, ты и малявка еще! А, что это ты, насчет женщины? Ну, что, мол, я стала женщиной! Как это понимать? О чем ты?
Я молчу. И не потому, что мне нечего возразить, а потому, что хочу не испортить все окончательно. Ведь я рада тому, что она со мной говорит, значит не все еще потеряно!
Она вопросительно смотрит на меня и в ее глазах, таких родных мне и близких уже не видно озлобления, а скорее желание разобраться во всем. Я молчу, и она отворачивается. А потом я вижу, как ее спина вздрагивает. Плачет. Положила руку к ней на плечо, а она его сбрасывает. Я опять. И так несколько раз. А потом, нет, успокоилась. Я лежу рядом и притиснулась к ней, прижалась всем телом. Ощущаю ее и радуюсь, что не толкается. Потом стала гладить ее. По спине, по бедрам. А потом осмелела и по попочке. Она все так же лежит смиренно, отвернувшись, а потом ели слышно говорит из-под руки.
— А меня на лечение хотят отправить. В школе был врач, и нас осматривали, ну, как женщин, в кресле таком. Меня и еще двух девочек потом врачиха к себе пригласила, для беседы. У нас еще не было месячных, а у всех девчонок уже были, а у некоторых, начались давно. Врачиха сказала, что мне надо заняться собой, что я должна себя обязательно там трогать, а лучше, если бы у меня завелся бы кто-то. И книжку про все такое мне дала. Я ее начиталась и решила, что мне надо начать что-то делать с собой. Потрогала себя, но мне как-то стало стыдно. Тогда я решила, что можно с тобой. А потом узнала, что раз мы сестры, то этого делать нельзя. Вот и решила я, что буду с Юлькой. Пусть меня трогает и может потом уж я сама. Вот, почему я к ней забралась.
Молчит. Я вся просто сгораю от стыда. Вот же! Как же я так! Как же я могла такое про нее подумать? А потом с Юлькой?
— Прости меня, Маринчик. Дура я, дура. И дров наломала с этой Юлькой. Ты простишь меня, сестричка? Я ведь так тебя люблю, ты даже не представляешь? Ведь я тогда так хотела услышать от тебя, что влюбилась ты не в Юльку, а в меня! Ты, даже не представляешь, как я тогда хотела этого. А сейчас? После всего, что случилось, мне даже легче стало, честной слово! Ведь, если бы тогда ты призналась мне, мы бы с тобой могли таких дров наломать! Страшно подумать. Это когда между родственниками, да еще между девочками. Ты представляешь?
Маринка поворачивается ко мне и смотрит в глаза, прямо в самую душу. Я не выдерживаю и целую ее лицо.
— Ведь я же тебя обожаю, ты для меня самая лучшая, ты моя самая верная подруга и друг. Я люблю тебя!!!
— Но, но! Полегче. Только, как сестра, по-дружески. Ты поняла, драндулетка!
Так я и остаюсь в ее жизни сестрой, любимой драндулеткой.
Юлька больше не объявлялась. Потом я узнала, что она вышла за муж и нарожала детей. Маринка, все-таки лечилась, а потом, встречалась с парнями и вскоре зафунциклировала. Сейчас она врач, муж и семейство. Ну, а я шла по жизни, еще несколько лет одна, вслед за своим запутанным клубком жизни, пока не вышла замуж. О чем я хочу рассказать. Вот, а теперь читайте, об офицершах. И как ими становятся некоторые девочки, вроде меня. Все дело в случаи? Или как?