Не так уж много лет назад
Неотвратимым был парад,
И улиц лик – орденоносен.
Всему свой срок. Кочевью и жнивью,
Закату и последнему восходу.
Всему свой срок. И правде, и вранью
И нам с тобой, живущим не в раю,
А здесь, среди дыханья несвободы
.
* * *
Потаённый тает свет,
Отражаясь ближней далью.
Тени завтрашних побед
Гаснут в планке над медалью.
И который век подряд
Насмехается над властью
Жаркий, терпкий аромат
Ожидаемого счастья.
* * *
Дышу, как в последний раз,
Пока ещё свет не погас,
И листья взлетают упруго.
Иду вдоль Луганских снов,
Как знающий нечто Иов,
И выход ищу из круга.
Дышу, как в последний раз,
В предутренний, ласковый час,
Взлетая и падая снова.
И взлетная полоса,
В мои превратившись глаза,
Следит за мной несурово.
* * *
Начинается новый круг.
Или дуга.
Ищет во мне старый друг
Образ врага.
Да и круг за моей спиной
Полон вражды.
Будто шумный ручей весной –
Талой воды.
И у осени в небесах –
Круговорот,
Где в любовь переплавить страх
Мой черёд.
* * *
Ангелы поют очень тихо,
Хоть громкость уже на пределе.
Небеса постирала портниха,
И голоса отсырели.
Сшито на белую нитку
Всё синее и зелёное.
Но за садовой калиткой
Воркуют не черти – влюблённые.
* * *
Мысли ложатся спать
И превращаются в сны.
В мыслях не нужно ждать
Осени или весны.
Там, побеждая страх,
Я продолжаю бой.
Даже в счастливых снах
Я остаюсь собой.
* * *
В контексте времени,
событий
и тревог
Стучат сердца, шаги…
И видит Бог,
Как жизнь идёт
вразвалку,
не спеша,
Насмешлива,
жестока,
хороша.
И слышу я
Часов небесных стук.
Сквозь радость встреч
И немоту разлук.
* * *
Ощутить и понять без слов
То, что вовсе понять невозможно,
Я готов, слышишь, я готов.
Не рассказывай, как это сложно.
Улетаю и я в небеса.
И украдкой – летаю, летаю.
И не слышу ничьи голоса.
И, представь, всё без слов понимаю.
А потом, позабыв про уют,
Возвращаюсь и падаю оземь.
Как промазавший в Цезаря Брут
В эту полувесеннюю осень.
* * *
Ничего ещё не ясно.
Среди мнимой тишины
В гонке гласных и согласных
Шансы всё ещё равны.
Все рассветы – не бездарны,
Хоть закаты – на крови.
Честь с бесчестием попарно
Ждут признания в любви.
* * *
Совесть собакам вряд ли нужна,
Они и не делают зла.
Главное – миска была бы полна,
И шкура – была бы цела.
Совесть придумана кем-то из нас
И вложена в каждый вдох.
Спасает всех нас, и не только в СПАС
Совесть, чьё имя БОГ.
* * *
Жизнь длится, словно теорема,
Где знак судьбы
Отмечен степенью проблемы.
Закон борьбы,
А также мнимого единства
Царит над всем.
Плюс минус глупость или свинство –
И нет проблем.
* * *
У лютой ненависти
странные истоки.
Любовь порою чаще,
чем вражда.
Торопимся от зависти
до склоки,
Где «НЕТ» взрывает преданное «ДА».
Приходят и уходят поцелуи.
Соль, не краснея, падает в вино.
И радуясь напрасно, и тоскуя,
Пытаемся парить,
летя на дно.
* * *
Одолеваю рубежи
В пути к финалу.
Среди бессонницы и лжи
Не всё пропало.
Ещё взлетает кипарис
Над бездной сада.
И жизнь, как-будто главный приз,
За боль награда.
* * *
Житейские проблемы во мне,
Словно мелочь в кармане,
Словно зола в огне
Или завтрашний чай в стакане.
В крови растворяется свет,
Красный, тревожный, жаркий.
А солнце далеких побед –
Как штамп на небесной марке.
.
* * *
У первых холодов – нестрашный вид –
В зелёных листьях притаилось лето.
И ощущенье осени парит,
Как голубь мира над планетой.
И синева раскрытого зрачка.
Подобна синеве небесной.
И даже грусть пока ещё легка,
Как будто пёрышко над бездной.
* * *
Превращаюсь в самого себя.
И, прощаясь, снова возвращаюсь.
И прощаю, всей душой любя.
И прощенья в муках добиваюсь.
Краем уха слышу дальний гром
И, не веря небесам на слово,
Вижу, как заглядывает в дом
Падающий, жёлтый лист кленовый.
* * *
Ещё по-летнему тепло,
Но листья кружат под ногами.
И, значит, время их прошло.
Или проходит. Вместе с нами.
Под ветром времени и мы
Вершим, кружась, своё движенье
Сквозь ожидание зимы
И гнёт земного притяженья.
* * *
Сгущаются тучи и краски,
И правдой становится ложь.
А лица сгущаются в маски,
Рождая из трепета дрожь.
И мир вперемешку с войною
Сгущает вселенский простор.
И в нём растворяются двое,
Сгущая в Судьбу разговор.
* * *
Пронзают пространство чужие слова,
И каждое метит в меня.
И, невзирая на Покрова,
Нет спасу от злого огня.
И, словно нависла словесная сеть,
И тлеет, и тлеет запал.
Чем всё это слушать, смотреть
И терпеть –
Переключаю канал!
* * *
Всё происходит совсем не случайно.
И случай внезапный – тоже не вдруг.
И даже коснувшись окраины тайны,
Не пересечь заколдованный круг.
Рядом – своя и чужая удача,
И между ними – вчерашняя боль.
Совесть, глаза воспаленные пряча,
Плохо играет заглавную роль.
* * *
На каждое НЕТ находится ДА,
Веское даже отчасти.
Предутренним светом сияет звезда,
И день предвещает счастье.
Но ветер, как листья, вздымает печаль.
И слово цепляет за слово.
И гасит порыв тормозная педаль,
Подобно закону сурова...
* * *
Теряют ценность добрые слова.
Они от лозунгов и ложных фраз устали.
Неверия пожухлая трава
Опасней, чем клинки дамасской стали.
Призывов золотая скорлупа
Потрескалась, как старая калоша.
Высоких слов безликая толпа
Бредёт сквозь души, совесть не тревожа.
* * *
Не хочется уходить,
даже проигрывая «под ноль».
Не хочется уходить,
даже превозмогая боль.
И даже обиды нож,
что режет всегда живьём
Он тоже бывает хорош,
словно команда «Подъём!»
Не хочется уходить
ни в тучу, ни в синеву,
А хочется просто жить.
Хотя бы так, как живу.
То, что было – до свидания
* * *
У воспоминаний – сладко-горький вкус.
Проверяю старые пророчества,
Там, где я по имени зовусь.
Здравствуй, отчество!
Все, что было – здравствуй и прощай,
Гордые надежды недобитые.
Память настоялась, словно чай,
Не с лимоном, а с обидами.
Обижаюсь, впрочем, только на себя.
Полагаюсь тоже. И заранее
Принимаю то, что будет, не скорбя.
То, что было, – до свидания.
* * *
Неожиданно гаснет свет,
Начинается действо.
Ничего невозможного нет,
Есть одно фарисейство.
И вращая сценический круг,
Пот стирая, как жалость,
Понимаешь не сразу, не вдруг,
Это – все, что осталось.
* * *
Часы спешили, как всегда.
И я не отставал.
Туда – сюда, туда – сюда –
Житейский коленвал
Толкал меня то вверх, то вниз,
А я вращал его.
И рядом – бешеная жизнь.
И больше ничего.
* * *
В душе, и в округе – неравновесие.
Над страной – словно тень мракобесия.
Все законы – на личных контактах,
Аргументы забывают о фактах.
Все естественно и очень странно.
Все глубины – не глубже кармана.
* * *
В. Дунину
Шаг за шагом познаю себя,
Сравнивая то, что было, с тем,
Что стало.
Жизненную книгу теребя,
Продираюсь сквозь кварталы
И вокзалы.
Правила познавший назубок,
Я не путаю, где красный,
Где зелёный.
Но какой от этих знаний прок
В сантиметре от обрывистого склона.
* * *
Перед праздником – тишь
Перед жарой – стынь.
Это – ржавчина с крыш,
Это – в душе полынь.
Завтрашний день размыт,
А где-то – наверняка.
Чувствуешь, жизнь болит.
Как бок под рукой мясника.
* * *
Смотрю на себя со стороны –
Чьи-то тени в глазах видны.
Лет прошедших, знакомых лиц,
Бывшей Родины без границ.
Глядь – походка уже не та,
Ноги сковывает суета,
И улыбка – лицу в разрез –
Где они – ожиданья чудес?
Тают в сердце, его теребя.
Весь расчёт – на себя, на себя.
* * *
Очистить взор от мишуры
Достигнутого, достигаемого.
И осознать, что все дары –
Насмешка Каинова
И ощутить опять своё
Младенчество и ученичество.
Как оголенный провод бьет
Души ранимой электричество.
* * *
Что делать, что делать,
Не знаю.
Живу наугад и во сне.
Ночами, как будто,
Летаю.
А ночи летают во мне.
А днем так легко
И так странно
Упруго шагать по земле.
И жизнь,
Словно рваная рана,
Пульсирует, бьется во мне.
* * *
Я посмотрел в твое окно.
А в нем и пусто и темно
Лишь отражение двоится.
Твое иль наше –
Все равно.
Я посмотрел на небеса.
Шел дождь горючий как слеза.
Сквозь ветра свист
И причитанье
Прорвались чьи-то голоса.
Сквозь гром прорвался сердца стук
И молний бешеный паук
Оплел все небо,
Распадаясь
На миллионы
Наших рук.
* * *
В душе покой?
Скорее равнодушие.
Сквозь рыночные крики, маету,
То ли контуженные,
то ли простуженные.
Несутся мысли, подводя черту.
А под чертой – нетронуты, пустынные
Листы бумаги и дороги нить,
И лепестки, подернутые инеем.
Клубок, в котором бьется слово
«жить»…
* * *
Сияющая даль социализма
Исчезла за холмами небылиц.
Мы дышим спёртым воздухом цинизма,
И удивленье сходит с наших лиц.
Кто был никем… А, впрочем,
был иль не был –
Душа молчит, как смятая ботва.
То хлеба не хватает ей, то неба…
То слов. Хотя вокруг – слова, слова.
* * *
У каждого – своё,
И каждому – своё.
Глянь – не над падалью
кружится вороньё –
Над Родиной. Уж в небе стало тесно,
Хоть жить, по-прежнему,
тревожно – интересно.
Своё вдруг кажется
совсем чужим.
Мечты сгорают, превращаясь в дым,
Не в журавлей, как думал я
когда-то,
И не в вороний след
на дне заката.
* * *
Перекись водорода меняет цвет
Новая прическа меняет стиль.
Утро вечеру говорит: «Нет»,
Старый закат сдавая в утиль.
Утренний кофе пахнет весной,
Старые счёты стирает вражда.
Дождь, словно праздник,
прошёл стороной.
Ночь шелестит миллионами «Да».
* * *
Н. Сухаревской
Притворяюсь весёлым. Знакомое дело.
Несмотря ни на что, веселюсь и пляшу.
Что в душе наболело – скрываю умело,
И за то, что несмелый – прощенья прошу.
Открываю и вновь закрываю скрижали.
Паникую и вновь обретаю покой.
И удача внезапной сестрою печали
Вдруг бросается вслед за случайной строкой.
* * *
Взглянул в окно – увидел хлопья,
Там снегопад в ладони хлопал,
Весь город падал из окна.
И лишь зима была видна.
А вышел на мороз – снежинки
Припали тотчас же к лицу.
Зима шепнула без запинки:
«Все. Дело близится к концу».
Ещё – февральские метели
И дальше – мартовская стынь…
Но где-то рядом, еле-еле
Пахнула летняя полынь.
* * *
И все-таки февраль!
Какое наслажденье
Предчувствовать, что март
уже готов к броску.
И каждое незримое движенье
Диктует не поступок,
так строку.
И, все-таки февраль.
Он в меньшинстве в природе,
И силы большинства
ещё диктуют ход
Событий, новостей
и перемен в погоде.
И, все-таки, февраль.
А не наоборот!
* * *
Отходят вишни, поспевают
абрикосы,
Объятья летние все жарче,
все вкусней.
А лебеда пророчествует: «Осень…»
Но летом, все же, мысли не о ней.
Успеть! Собрать! Придумать!
Приготовить!
Сгореть? Да нет же, просто
загореть.
Горячка, а не горечь –
в каждом слове.
И пульс стучит: «Успеть,
Успеть,
Успеть!»
* * *
Знакомая весна цветёт сиренью,
Любовью, жизнью, страстью, чей-то ленью.
Знакомая весна на фоне злобы
И зависти крутой, что смотрит в оба.
Ещё на фоне искренних улыбок,
И добрых слов, и горестных ошибок,
Забытых песен, модных силуэтов,
Красивых женщин, летчиков, поэтов…
Знакомая весна в саду и дома.
И счастье тоже, кажется, знакомо.
* * *
В стране сентября, где краснеет
арбузная мякоть,
Где солнечный свет по утрам
ненавязчив, как друг,
Надежды плывут в облаках,
и грядущая слякоть
Немыслима вовсе.
И воздух упруг.
В стране сентября средь прохожих
виднеется лето.
Оно полирует каштаны,
вздымая листву в синеву.
И всё-таки, всё-таки
летняя песенка спета.
В стране сентября ожиданием
лета живу.
* * *
А вот верба –
Совсем не торопится.
Книгу жизни читая в реке,
Сквозь весеннюю многоголосицу
Дышит вечностью на сквозняке.
Суета далека, словно облако,
А оно так похоже на лёд…
В тишине различая все шорохи,
Дышит верба, как будто поёт.
* * *
Он не надолго опоздал –
Лишь на мгновение.
Но изменилось все –
Вокзал и настроение.
Чужие лица, самогон,
Любви пропажа.
Чужой отцепленный вагон.
Но жизнь – всё та же.
Из книги “Я надеюсь…”
* * *
Возвращаются забытые слова,
Проявляются надежды и улыбки,
И весна – как новая глава,
Где краснеют розы, как ошибки.
Хочется найти, поднять, сберечь,
Избежать сомнений ненапрасных,
И не искривить прямую речь,
И Луганск нарисовать как праздник.
* * *
Я надеюсь, что солнце
взойдёт из тумана,
Я надеюсь, закончится
время обмана.
Я надеюсь, синонимом
слова «красиво»
Станет важное в каждой
судьбе «справедливо»
Я надеюсь, что люди
добрее, чем звери.
Несмотря ни на что,
я надеюсь и верю!
* * *
Дальний предел пуст,
И не гудят провода.
На полке Марсель Пруст,
В небе – чужая звезда.
А в сердце – знакомая боль.
И все это стоит гроши.
Ниже всего на бемоль
Голос солгавшей души.
* * *
Параллелограмм перестраивается
в круг
И спрямляет углы.
Бывший враг говорит тебе:
«Друг»,
А вратарь забивает голы.
День темнеет и падает
в ночь.
Улыбаясь, светлее мрак…
Тот, кто может, не хочет
помочь,
Тот, кто хочет, не знает, как.
* * *
Н. Малахуте
Не хватает не злости,
не нежности –
Не хватает в судьбе
безмятежности.
Не хватает улыбки крылатой,
Легкой детскости, не виноватой
В том, что все получилось
так странно,
Что в смятении люди и страны,
Что в конце благодатного лета
Все прозаики мы. Не поэты.
* * *
Я не знаю, за что и как,
Я не знаю, зачем и где.
Но сияет небесный знак,
Отражаясь в земной воде.
И летит среди прочих миров
Мой, ничтожный, прекрасный, родной.
И скрепляется кровью кров,
И вопрос, как крыло за спиной.
* * *
Почему-то люди не добреют,
А посмотришь – всё наоборот.
Языком, как острой бритвой бреют,
Завистью оскаливая рот.
Время, говорят, совсем не сахар,
Да и годы, говорят, берут своё…
Иоганну Себастьяну Баху
Тоже кто-то жаловался на житье.
* * *
Я бегу от себя,
Приближаясь к себе,
Избегая борьбы,
Постоянно в борьбе.
Ветер глупой удачи
Застыл в небесах,
Отражаясь в неузнанных
Мною глазах,
Распадаясь на капли
Слепого дождя,
И меня, к сожалению,
Не находя.
* * *
Что суждено – знать не дано.
Хорошо это или нет?
Не надо мной – вместе со мной
Белый пленительный свет.
Я посижу, я погрущу,
Я помечтаю ещё.
Совесть болит – это к дождю.
Что там – за тем дождём?
* * *
Войти и выйти – знак вопроса
Оставив лишь после себя.
И все – так просто и не просто,
Любя, завидуя, скорбя.
Войти и выйти – в чём проблема!
Берёшь, и тут же отдаёшь.
И думаешь – в запасе время,
Когда в запасе – медный грош…
* * *
У надежды – строгое лицо,
У печали – добродушный взгляд.
А любовь мне шепчет: «Будь борцом…»
Совесть напевает: «Виноват»
Виноват, и горше нет вины
В том, что отступаю перед злом.
Умники по-прежнему умны,
Оставляя жалость на потом…
* * *
Чего не хватает? –
Достатка, покоя?
Конечно, о чём разговор!
И время уходит моё
золотое.
И лишь суеты – перебор.
О Боже! Куда ни посмотришь –
нехватка!
Но жизнь всё равно
хороша.
И зреют надежды
на солнечной грядке,
И вся в ожиданьях
душа…
* * *
В частном доме с утра –
деревенский покой.
Лишь трамвай прозвенит
вдалеке.
Это город родной
за рекой, под рукой
На вишнёвом стоит сквозняке.
Поднимаются цены,
густеет трава.
Вновь берет нас в крутой
оборот
Жизнь, которая даже
в ошибках права.
Жизнь, как город.
И как огород.
* * *
Я тихоход. Я медленно хожу.
По сторонам внимательно гляжу.
Постичь пытаюсь: «Что и как?»
Найти среди недобрых
добрый знак.
Не тороплюсь. И всё ж
хочу успеть
Все, что положено мне,
досмотреть.
А вдруг мелькнет сквозь
семь извечных бед
Удачи долгожданной силуэт.
* * *
Постоянно ищу ответы.
А в ответ слышу лишь приветы.
А в ответ слышу лишь вопросы,
Они горькие, словно слёзы.
Даже воздух, сладчайший в мае,
Шелестит: «Ничто не знаю».
Я боюсь за тебя, Украина.
Я боюсь за тебя и за сына.
* * *
Смятение, сомнение,
тревожное волнение,
Душевный плач и пение,
веселье и тоска –
И все эти томления, желания,
стремления –
Неужто все во имя куска
или глотка?
А, может, все ужасное,
весёлое, прекрасное,
Все доброе и злобное
вершится неспроста?
Струится ярко-красное
мгновенье ненапрасное,
И в эхе отражается
и глохнет пустота.
* * *
Возвращаться в 90-й не хочу.
Там – ещё агония страны.
Пленку памяти кручу, кручу.
Вижу прошлое в лицо. Не со спины.
Не хочу я возвращаться никуда.
Мне бы в завтра на мгновенье заглянуть
И увидеть: чистая вода
Пробивается сквозь нынешнюю муть.
* * *
Заводчане торгуют, торгуют…
Где найти им работу другую,
Ведь заводу они не нужны.
Это бизнес – основа державы.
Это бизнес – преддверие славы.
Или, может, преддверье войны?
Солнце греет, луна охлаждает,
Желтый лист в сентябре опадает,
Невзирая на курсы валют.
Дирижёр своей палочкой машет,
И сквозь мысли о хлебе и каше,
Слышишь? – Ангелы что-то поют.
И без всякой надежды на чудо
Даже в дни, когда тяжко и худо,
Люди Родиной землю зовут.
* * *
Говорят, надежды умирают.
Где их кладбище – никто не знает.
А другие говорят – надежды вечны,
Даже если несерьёзны и беспечны,
Словно небо, словно воздух они с нами.
Греет душу их негаснущее пламя.
Даже если жизнь темна иль полосата.
Даже если ты уходишь без возврата.
* * *
Старый паровоз на пьедестале –
Времени застывшее реле.
Может Микоян, а, может, Сталин
Отражались в лобовом стекле.
Позади – шальные километры,
Впереди – незримые века.
И сквозь уносящиеся ветры,
Словно рокот: «Жив ещё пока».
* * *
Н. Найшу
Это город. И в нём не хватает тепла.
И не осень прохладу с собой принесла.
Не хватает тепла в руках и душе,
В ручке мало тепла и в карандаше.
Не хватает тепла во встречных глазах.
В них смятенье и холод. А, может быть, страх.
В этом городе нищим не подают.
Им по праздникам дарят весёлый салют.
В тёмном небе так много слепящих огней,
Но не греют они суету площадей.
Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ
В этом городе тёплых разбитых сердец.
* * *
Потихоньку забывается война.
Их всё меньше, стариков-фронтовиков,
В чьих ушах ещё по-прежнему слышна
Перекличка грозовых, шальных годов.
Сын, конечно, не в ответе за отца,
Забывая тень войны или страны.
Как понять нам это время до конца,
Не избавившись от собственной вины?
* * *
Тысячу лет назад
Всё было так и не так.
Руку протягивал брат,
Меч окровавленный – враг.
Где-то цвела сирень
И зеленела трава…
Превозмогая лень,
Думала голова.
Кто-то был явный трус.
Кто-то – безумно смел.
Мудрость мотал на ус
Воин средь свиста стрел.
Было им хорошо,
Так же, как нам сейчас?
Тысяча лет прошло
Или всего лишь час?
* * *
Почему так много суеты?
Где заветные покой и воля?
Слишком много горечи и боли,
Слишком мало в сердце теплоты.
Может быть, во времена Сократа
Было всё иначе? Может быть.
Как в одну связать всё это нить:
Время, время, в чём мы виноваты?
* * *
Неяркий праздник.
Гомон и салют
под занавес.
Набитые трамваи.
И лица озабоченно снуют,
Напитки, как концерт,
в себя вливая.
Как трудно услыхать, понять, узнать,
Запомнить, улыбнуться
и расстаться,
Стерев натужной радости печать.
Без лишних комплиментов и оваций.
* * *
У жизни в запасе всегда есть весна,
И, хочется верить, ещё не одна.
В запасе у жизни друзья и враги,
И радость от встречи, и крик: «Помоги!»
В запасе у жизни дорога домой
И всё, что зовётся родной стороной.
О, Боже, она и страшна и нежна…
В запасе у жизни вся жизнь.
И весна.
* * *
Плетётся март,
не шатко и не валко.
То снег, то солнце,
оттепель и грязь…
Аллеи оживающего парка
Вдыхают небо,
плача и смеясь.
И мы с тобой сменить наряд готовы,
И пусть в душе всё тот же неуют,
Надеждам нашим выданы обновы,
Хоть их, конечно, не в Париже шьют.
* * *
Опять всё мелочно и зыбко,
И все заботы – об одном.
И лишь случайная улыбка,
Перевернув в душе вверх дном
Всё то, что мыслями зовётся,
Отвлечь способна и увлечь,
Чтоб снова Пушкинское солнце
Смогло взрастить прямую речь.
* * *
Живу, как будто, в октябре,
не в мае.
И урожай не в радость мне.
Уже ночами не летаю,
А только думаю во сне.
Как мало нужно и как много,
Куда ведёт меня строка?
Она, как жизнь и, как дорога,
Что горечью своей сладка.
* * *
Сигаретный дым уходит в небо,
Тает в воздухе последнее «Прости»…
Над дорогой, городом, над хлебом –
Божьи и житейские пути.
Жизнь зависла над чертополохом.
Только мир, по-прежнему большой.
Не хочу сказать, что все – так плохо,
Не могу сказать, что хорошо.
* * *
Угнетают незабытые секреты,
Старые и новые долги,
Угнетает то, что тает лето,
Тает, как его ни береги.
Угнетает то, что на прохожих
Озабоченности вечная печать.
Да и мы с тобой по кругу тоже
Движемся. А хочется летать.
* * *
От победы мы не застрахованы,
Вот она – победная струна!
Но услышь: аккордами Бетховена
Почему-то страсть обрамлена.
Вроде бы совсем не место горечи,
Ведь победа, как нектар, сладка.
Но уже душа с грядущим борется.
И хватает пустоту рука.
* * *
Среди потока людей и машин,
Среди городской суеты
Острей ощущаешь, что ты – один,
Что ты – это только ты.
И всё же оставшись наедине,
Пускай не сразу, не вдруг
Любовь и дружбу ценишь вдвойне,
Как самый спасательный круг.
* * *
Головокружение – не от успехов –
От весны, от лета, от тепла.
Кто-то улыбается мне сверху.
Жизнь проходит. Но ведь не прошла.
Отвечаю небесам улыбкой,
Песню, как весенний флаг несу.
Силуэт удачи зыбкий, зыбкий
Виден сквозь весеннюю грозу.
* * *
Я не выдохся, не иссяк,
Хоть всё в жизни не просто так,
Хоть всё в жизни совсем не просто,
Но следят за мной мои звёзды.
Мой корабль попал в туман,
Может, в курсе моем изъян?
Капитан, это яхта «Беда»?
«Нет!» – мигает, сгорая звезда.
Из книги «Всё будет хорошо»
* * *
Огнянись, приятель, хоть на миг,
Дай мне посмотреть в твои глаза.
Прочитать хочу в глазах твоих
То, что в суете ты не сказал.
Не сказал ты матери: «Прости»
Сыну позабыл сказать: «Привет!»
И своей любимой: «Не грусти»
Не промолвил, глядя ей вослед.
Ты хотел сказать, да позабыл
В поисках насущного куска…
Оглянулся я. Но след простыл.
Светофор… И суета в зрачках.
* * *
У деревьев нет ни паспортов,
ни виз –
Кроной – вверх,
корнями – вниз,
Нет границ в земле
и в небесах,
Нет границ в сердцах
или глазах.
У каштанов, у акаций, тополей –
Всюду родственные связи
на земле.
Те же листья, те же ветви,
тот же цвет…
То же счастье, даже если
его нет.
От Москвы и до Луганска – тополя.
Хоть с границами - одна на всех
Земля.
* * *
Забываются серые будни,
Вспоминаются яркие краски,
Ну давай торопиться не будем,
Ну давай говорить без опаски
Комплименты, ведь это так просто –
Ты красива, умна и желанна,
Я удачлив…
Ну, что же? Ах, брось ты!
Жизнь прекрасна и так.
Без обмана.
* * *
Откуда-то издалека
Доносятся трубные звуки –
«Привет! До свиданья! Пока!» –
Ты слышишь, дыханье разлуки
смешалось с моим и твоим,
Ты чувствуешь – через
мгновенье
Вот тут, где с тобой мы стоим,
Где слышится сердцебиенье –
Останется лишь пустота,
Лишь след от летящего взгляда…
И вновь между нами черта,
И жизнь, как сплошная преграда.
* * *
Отсверкали весёлые дни,
Словно скрылись за серою шторой.
Мы опять с тобой, осень, одни,
И всё те же ведём разговоры.
Кто, зачем, и откуда, и как,
И опять: «почему»? – нет ответа.
Это юности стёртый пятак
Прокатился сквозь позднее лето.
* * *
Л.В.
Что-то происходит внутри,
А что-то снаружи.
Совесть моя, не умри,
Я тебе нужен.
Так же, как ты нужна.
Сердце – не камень.
Ночью горит луна
Даже за облаками.
* * *
Всё будет хорошо. Я знаю.
Или, вернее, заклинаю,
Хочу надеяться и верить,
Удаче открывая двери.
Всё будет хорошо. Над нами
Победа вскинет своё знамя.
Я уже вижу, как все будет,
Пусть кто-то говорит о чуде.
Всё будет хорошо. Прогнозы
Бывают лживыми, как слёзы.
Пусть не шутя, пусть не играя,
Всё будет хорошо. Я знаю!
* * *
День короче на минуту,
Незаметную, как будто.
Незаметную, но всё же
Старше всё, а не моложе.
Старше на сердцебиенье,
Сам себе шепчу: «Держись!»
Думаешь: «Прошло мгновенье…»
А оно длиною в жизнь.
* * *
Всё, что не сказано – вовсе,
Не исчезает бесследно.
Листья, летящие в осень,
Падают тоже не в бездну.
Отблеск несбывшихся планов
Медью пылает морозной.
Не опасаюсь, что рано,
Я опасаюсь, что поздно.
* * *
Саше
Зеленеет трава у обочины
Средь пожухлой листвы в ноябре.
Не печалься, ещё не просрочены
Наши шансы в ответной игре.
Пусть устали с тобою мы донельзя,
Пусть победа пока далека…
Всё равно, всё равно –
мы поборемся –
От свистка, дорогой, до свистка!
* * *
Всё вокруг досадно и нелепо,
Как солдат, чихнувший на параде.
Попадаю пальцем прямо в небо
Сквозь косые дождевые пряди.
Я не знаю нового прогноза,
Да и старому, наверное, не сбыться.
Говорят, что дождь похож на слёзы,
Украшающие злые лица.
* * *
Пахнет кулак перегаром,
Завтрашний день пахнет порохом.
Все происходит – недаром,
Наоборот – очень дорого.
Запах котлет над державой
Переходит в запах хот-дога.
И не ясно – где лево, где право,
Хорошо это, или плохо.
* * *
Со мной играет светотень,
Со мной играет тьма и день.
Со мной играет жизнь и смерть,
И карусели круговерть.
Со мной, с утра и до утра,
Идет нелепая игра.
И каждый хочет победить,
Не просто выжить. Просто жить.
И потому мне всё ясней
Нестройный хор полутеней.
* * *
Все больше грустных стариков
На фоне мерседесов.
Слышнее клацанье курков,
Знакомей чувство стресса.
Верны прогнозы, не верны.
От них уже не скрыться…
Но чувство собственной вины –
Как общий шрам на лицах.
* * *
Мы тоже были рождены,
Чтоб сделать сказку былью.
Но оказалось – у весны
Соломенные крылья.
И скука, как побитый пёс,
Блукает где-то.
И слышен дальний стук колес,
Но нет билетов.
И дарит ночь чужие сны,
И счастье – рядом.
Знакомый гимн чужой страны –
За всё награда.
Из книги «Разговор с другом»
1994
Городские часы стоят.
Все трамваи идут в никуда.
Сорок восемь часов подряд
Без работы герои труда.
Воздух пыльный поранил грудь,
Хлеб кирпичный не лезет в рот…
Кто-то скажет когда-нибудь:
«Это был интересный год».
* * *
Я землю луганскую
раем
совсем не считаю.
Но в ней моим дедам спокойно лежать,
и я знаю,
Что эта земля и накормит меня
и согреет,
Хоть небо не так уже ярко,
как в детстве моем голубеет.
И кровью,
и потом полита от края до края
Земля,
та,
которую раем совсем не считаю…
* * *
Хочется жить и весёлым, и грустным,
Хочется жить и евреям, и русским,
Хочется жить старикам и влюблённым,
Горьким пропойцам и чемпионам,
Хочется жить и в тюрьме, и на воле,
Хочется жить и в больнице, и в школе,
Хочется жить демократам, военным,
Толстым, худым, террористам и пленным…
Хочется, в общем,
так мало,
ей-богу –
Жизни и счастья.
Хотя бы немного.
* * *
Это город моих неудач и удач,
Моих горьких потерь и находок…
Этот город больной,
этот город – мой врач,
Он старик, и он мой одногодок.
Этот воздух,
который был раньше степным –
По душе мне и с пылью Донбасса.
Ну, а дым заводской –
что ж, Отечества дым
Сладок нам, как говаривал классик.
Здесь друзья и враги – не чужие, мои,
Да и я для них кое-что значу.
Здесь и память моя – на любви и крови,
Надо мной то хохочет, то плачет…
О Луганске своём говорю – и всегда,
Как о близком, родном человеке.
Есть на свете Париж.
Есть ещё города…
Но Луганск в моем сердце навеки.
* * *
Всё уже когда-то было сказано,
Всё ещё когда-то повторится,
Жизни наши туго перевязаны
Временем,
словно фигуры в блице.
Мой черёд – сказать своё заветное –
Он – вся жизнь
и плюс одно мгновение.
Только объявили время летнее, –
Как уже – глядь! – смена поколения…
* * *
Это рок проходит мимо
С тяжким взглядом пилигрима.
Это грозное дыханье наступающего дня…
Сколько боли,
сколько крови –
Это мрамор изголовья,
это свежая могила.
Но пока не для меня.
8 августа 1994 г.
г. Луганск
* * *
У зависти и корень, и язык
Длинней,
чем у степного сорняка.
Привык к успеху ты,
иль не привык –
Но с завистью знаком наверняка.
Она тебя уколет побольней
Ведь ей известно всё, всегда,
про всех…
И всё же
если нравишься ты ей,
То это значит, ты обрёл успех!
* * *
Нужны ли сегодня стихи
и эта печаль между строчек,
Когда от лесковской блохи остался лишь
лапки кусочек,
Когда между мной и тобой
Из всех интересов – бубновый,
А лозунг за нашей спиной –
Он позавчерашний, не новый,
Когда городские черты стираются,
словно подошвы.
Со временем, вроде, на «ты»,
Но только не с будущим,
с прошлым!
* * *
Не хочется спешить,
куда-то торопиться.
А просто жить и жить,
И чтоб родные лица
не ведали тоски,
завистливой печали.
Чтоб не в конце строки
Рука была –
В начале…
* * *
В. Музыке
Понять друг друга и простить –
вот в чем надежда.
Поскольку «быть или не быть»
страшит, как прежде.
Они живут не так, как мы –
они другие.
Из ночи в ночь, во тьму из тьмы,
благие
Деянья неизвестны им, и, всё же,
Терпеньем, мужеством своим
Спаси их, Боже.
* * *
Я чувствую – придется полететь.
Я ощущаю крылья за спиною.
И мой аэродром уже на треть
Готов к полетам,
как журавль зимою.
А надо мной – открытый небосвод,
Разрешены полеты
и посадки…
Когда-то было всё наоборот,
И, кажется, запреты были сладки…
* * *
Давление падает. Осень…
И бесится ветер в саду,
Гудит,
как король мотокросса,
Влюблённый в лихую езду.
И всё-таки белый халат
Земле одевать рановато.
И астры прощально горят
В просторах вишневого сада.
* * *
Увидь меня летящим,
но только не в аду.
Увидь меня летящим
в том городском саду,
Где нету карусели, где только тьма и свет…
Увидь меня летящим
Там, где полетов нет.
* * *
Толстый и застенчивый «жиртрест»,
Гордый, в той же мере, что и жалкий….
Призрак одиночества воскрес,
Выходя из школьной раздевалки.
Он меня узнал и подмигнул.
Я – в ответ, сквозь время расставаний,
Где вдоль детства - вечный караул
Из надежд и разочарований.
* * *
Он не увидел меня,
И я не узнал его.
Память вчерашнего дня
Похожа на волшебство.
И мы отразились в нём,
Волшебниками не став.
А кто говорил: «Потом» -
Вновь оказался неправ.
* * *
И даже в самый морозный мороз
Январь удлиняет свет.
Мороз – это только ближний прогноз.
А в дальнем – морозов нет.
Там ярко и жарко сады цветут,
И цвет белым светом храним…
Вдоль света и тьмы - январский маршрут,
И мы вдоль судьбы - за ним.
Из книги «История любви забытой»
* * *
Мои друзья меня не понимают.
Мы говорим на разных языках.
И между нами бывшая прямая
Внезапно превращается в зигзаг.
А раньше был язык мой
всем понятен,
Как дровосек из сказок
братьев Гримм.
Зато теперь как много белых пятен,
Когда мы слушаем и говорим.
Мы говорим: «Куда же нам
деваться?»
А слышим канонады дальний гул.
И, заменив «Товарищи»
на «Братцы»,
Пугает нас все тот же караул.
* * *
Не подсказываю никому,
Потому что и сам не знаю…
Не пойму ничего. Не пойму.
Начинается жизнь другая.
Может время стихов ушло,
Время прозы суровой настало?
Жизнь, как птица с одним крылом,
Бьется в каменной клетке квартала…
* * *
Я не хочу быть чемпионом,
И не хочу – самоубийцей.
Но всё ж знаком я с марафоном.
Мы все – немного олимпийцы,
Вот только лишнего – не надо.
Мне быть, как все, – и то утеха.
Писал ведь «Жизнь – уже награда!»
Не кто-нибудь,
а доктор Чехов.
* * *
А в море под названием «война»
Есть остров под названием «любовь».
Там ночью канонада не слышна
И там под крик «Ура!»
не льётся кровь.
Там смерть невероятна, как вчера.
Там жизнь любви равна лишь
и верна.
И, если слышится там изредка
«Ура!»,
То лишь от поцелуев и вина.
Но волны все опасней и страшней.
И тает остров в утреннем дыму.
Я знаю – «на войне, как на войне…»
Но сердцем эту мудрость не пойму.
* * *
Вновь жизнь пульсирует, как рана.
И, дёрнув за рычаг стоп-крана,
Не знаешь – что там впереди.
Какие брезжут перспективы –
Убьют нас или будем живы
И веселы, как Саади.
Глаза пугают, как двустволка,
Язык – колючий, как иголка, –
И это наш с тобой портрет.
А мы себя и не узнали,
Мы просто жали на педали,
Но скорости всё нет и нет.
Зато бывают перестрелки,
И это, право, не безделки –
Пасть, как поэт, с свинцом в груди,
Где жизнь пульсирует, как рана…
О, боже, помирать нам рано,
Когда ещё – всё впереди.
* * *
Ружьё висит и не стреляет,
Хоть пьеса близится к концу.
По площади сквозняк гуляет,
Как будто тени по лицу,
Вопросы, слышатся, советы –
Куда, зачем, откуда, как…
Как тополиный пух, билеты
По площади несёт сквозняк.
Ружьё молчит. Молчит зловеще.
Лишь гром грохочет, как в аду.
И как носильщик тащит вещи,
Тащу себя я сквозь беду.
* * *
Утеряна или нет?
Куда ни взгляни – связь.
Куда ни пойди – билет,
Куда ни ступи – грязь.
Может быть, это сон?
Может быть, зря я вплавь?
Но тёмный как сто ворон,
Вечер мне шепчет: «Явь…».
* * *
Р. Рыбникову
Останавливаются часы.
Идут ещё по инерции.
И стрелок казачьи усы
Унылы на фоне коммерции.
Завести – не хватает сил,
Или, быть может, умения.
Не везёт – значит, жизнь,
как такси.
Пора менять направление.
А стрелки часов, словно компас, –
на юг,
Сложившись, как знак
восклицательный,
Зовут и меня, и тебя,
мой друг.
По радиусу и
по касательной.
* * *
Кто постучится нынче в этот дом?
Струится вечность, не подозревая
О том, что есть распятие, о том,
Что жизнь проходит с грохотом трамвая.
А дом стоит, от грохота ничуть
Не поколеблясь, не дрожа основой.
И тот, кто одолеет этот путь,
Когда-нибудь воскреснет снова.
* * *
От неудач до неудач –
Дорога иль строка.
И даже выигранный матч
Таит наверняка
И горечь будущих утрат,
И поражений боль.
Поэтому, наверно, рад
Победе над собой
Я более, чем над другим.
Преодолев себя.
Душа поёт победный гимн,
Себя и мир любя.
* * *
У доброты – всегда в запасе
доброта,
Её количество – неиссякаемо.
Но эта истина, хоть и проста,
Увы, так трудно познаваема.
Кулак, наган, ложь или грош –
Вот аргументы нашей злости…
А мир вокруг – по-прежнему хорош,
А мы – по-прежнему безжалостные гости…
* * *
Невзначай, ненароком, случайно –
Что такое, за что – не пойму.
Загляну в переулок,
как в тайну,
что живет в обветшалом дому.
Там старуха сидит молчаливо,
Там старик смотрит хмуро в окно.
Во дворе осыпаются сливы –
их зимою не есть всё равно.
Ощутишь вдруг такое томленье
Дней прошедших и тех, что идут.
Будто годы,
сжимая в мгновенья,
Призывает к себе страшный суд.
* * *
Неторопливость выходного дня –
В ней роскошь делать то и это…
Пусть за окном – зима иль лето,
Будильнику нет дела до меня.
Неторопливость выходного дня –
Так вот чего, друзья, нам не хватает.
А жизнь, как в детстве эскимо,
так быстро тает,
Вокзальной суетой маня…
* * *
Проникнувшись, приникнув,
замолчав,
Как птицу, на груди отогревая
Твою улыбку и печаль,
Вдруг ощутить, что ты –
полуживая,
То ли от радости, а то ли от невзгод.
И ветра дуновенье
под лопаткой…
Не делится судьба
даже на год,
И даже на мгновенье
без остатка.
* * *
Чужое счастье, как синица,
Забилось вдруг в моих руках.
И стал похож я на убийцу,
Превозмогающего страх.
Сквозь стыд, как будто сквозь
терновник,
Я пробирался,
чуть дыша,
Хоть не была ни в чем виновна
Пока ещё моя душа…
Из книги «Усталый караул»
* * *
Город европейский мой
с неевропейской культурой.
Со своей китайскою стеной
и конною скульптурой,
С пыльным небом
и промышленным ландшафтом.
Где к заводу примыкает шахта,
Где над церковью – немым укором крест.
Где на кладбище убогом
не хватает мест.
Город мой,
любимый
и проклятый,
Мы с тобою друг пред другом
виноваты.
Я виновен в том,
что грязный ты
и серый,
Ну а ты – что мы живём без веры,
Погружаясь,
словно в Дантов ад,
В женский мат
и в детский мат,
Совесть, как друзей своих теряя.
Город мой, под звон твоих трамваев,
Как когда-то под церковный звон,
Жизнь проходит, как тяжёлый сон,
Жизнь проходит, словно лотерея,
И от неудач своих дурея,
Ищем мы
виновных
каждый час.
Город мой,
прости сегодня нас…
* * *
Афишной тумбы артистичный профиль.
Репертуар: Чайковский и Прокофьев.
И рядом – шариковой ручкой мат.
И сообщение о том, что Верка – дура
Над штампом «Управление культуры»
Уму и сердцу много говорят.
О том, что нескончаемы мытарства
На сцене, наяву. Что нет лекарства
от дурости и хамства.
Только есть надежды на великую
Культуру,
На музыку её, литературу,
На совесть и порядочность. На честь…
* * *
Здесь всё, как прежде,
всё, как прежде.
Сквозь неизменное житьё
Наивный краешек надежды
Ведет сознание моё.
Враньём и правдой переполнен,
Искал я старые следы,
И, словно Людвиг Ван Бетховен,
Оглох в предчувствии беды.
Знакомых улиц душный вечер,
И снятый с прошлого покров…
Сквозь разговоры, лица, встречи
Невинная сочится кровь…
* * *
Ю. Ротенфельду
Мне все ещё как будто невдомёк,
Мне кажется, что я не понимаю…
Стучит будильник,
но молчит звонок,
Звучит симфония,
не первая – седьмая.
Какой сумбур!
Какая благодать!
И первый день
похож на день последний.
О чём там говорить,
о чём молчать,
Когда уже ломают дверь
в передней.
* * *
Идут незримые минуты,
но внятен их тревожный гул.
Не забирай мою цикуту,
Я всё равно уже хлебнул.
Не забирай, прошу, не трогай,
Ты видишь – нет на мне лица.
Я подышу перед дорогой,
Я это выпью до конца.
Я всё равно уже отравлен,
Но мне отрава эта – всласть.
Там, где от центра до окраин
Не слаще выжить, чем пропасть.
И пусть свеча почти задута,
Я и допью, и допою.
Не забирай мою цикуту,
Пускай отраву, но мою!
* * *
Неласковый пейзаж отчизны
милой –
Неубранных полей глухая злость и сила,
Небес клубящихся извечная тоска,
И путник, как страна,
готовый для броска,
Неведомо куда, но поскорее…
И украинцев жаль,
и русских,
и евреев,
И всех детей измученной земли,
Тех, что идут,
проходят
и ушли…
* * *
Усталый караул шагает по стране.
Усталый караул – в тебе сидит, во мне.
Усталые мозги, усталая рука –
От лишнего хлопка, от жесткого курка.
Усталый караул, ты нас посторожи
От злобы вековой, а, главное, от лжи.
Усталый караул, ведь ты же не конвой,
Но каждый норовит шепнуть тебе: «Я свой…»
Усталый караул, ты нас не разгоняй,
Перелилась уже усталость через край,
Уже усталый мир склоняется к войне,
Пока наш караул шагает по стране.
Письмо другу
Книгочей, бессребреник, простак…
Жизнь – как схема без обратной связи.
Может в книгах пишут что не так,
Но судьба в учебники не влазит.
Синева – в глазах и за окном,
Темнота – в делах, а, может, в душах.
Почитаешь – пишут об одном,
И совсем другое слышат уши.
Что ж готовит нам грядущий день?
Чьи же роли в пьесе мы играем?
Ленского ль, Онегина ли тень
Задержалась над родимым краем?
А на кухне факел голубой
Чайник вновь довёл до исступленья.
И плывут над нашею судьбой
Облака чужого поколенья.
* * *
От выдоха до вдоха – проходит только миг.
Но целая эпоха
в глазах твоих, моих.
От радости до страха
Эпоха без границ.
И пыль архипелага
не стёрта с наших лиц.
От счастья до кручины
Сквозь миг,
сквозь жизнь,
сквозь век
Иду я, дурачина,
советский человек.
И всё моё наследье,
Хорош я или плох –
Томительный, последний
Мой выдох
или вдох…
* * *
Нелепая смерть, как нелепая жизнь,
В которой работал,
влюблялся,
дружил
Настойчиво и бестолково,
И где, как в пословице, съел тот, кто смел,
А ты оглянулся ещё не успел,
И даже последнее слово
Ещё не придумал, ещё не узнал,
Какой из себя он,
последний вокзал,
Ан, вот уже – раз и готово.
Прощайте, талоны на сахар-песок,
Прощай,
колбасы несъедобной кусок,
Румынский костюм, почти новый,
Основы марксизма,
его миражи.
Нелепая смерть и нелепая жизнь,
Как памятник этим основам.
* * *
На кладбище в Каменном Броде,
Как масло на бутерброде,
Земля на могилах жирна.
На пасху приходят потомки,
Меж жизнью
и смертью у кромки
Сидят за стаканом вина.
Здесь пахнет весенней травою,
А в воздухе,
над головою
Весенние птицы поют.
И только земля под ногами,
Под праздничными
пирогами
Мрачна,
как последний приют.
* * *
Поздно терять, хоть не поздно искать,
Поздно прощаться и поздно встречаться.
Поезд ушедший уже не догнать –
Самое время в себе разобраться.
Полунамёков неясная вязь,
Полунадежды и полустремленья…
Время уходит, над нами смеясь,
Нам оставляя лишь сердцебиенье.
Сердце стучит, а ответов всё нет.
Время вопросов всё длится и длится.
Поздно прощаться. А может быть, нет?
Поздно. Сквозь сердце проходит граница.
* * *
Наивный взгляд,
бесхитростная речь.
Весь облик полон
ласкового света.
И среди сотен
мимолетных встреч
Осталась самой памятною
эта.
Средь обозленных,
равнодушных лиц –
Как луч надежды –
детская улыбка.
И, как из клетки
выпускают птиц,
Так и душа
прощает все ошибки.
* * *
Пустых ожиданий дырявый карман,
Пустых обещаний бездонная бочка.
Куда ни посмотришь –
повсюду обман,
И это не ягоды,
только цветочки.
Пророки шаманят,
жиреют дельцы,
А жизнь продолжается,
как лотерея.
Но если кругом виноваты отцы,
То станут ли дети
умней и добрее?..
* * *
Трамвайного пути избитые законы.
Трассирующий след вверх поднятой дуги,
И друг за другом вслед
идущие вагоны,
Сплетающие в цепь круги,
круги,
круги…
И мы с тобой идём по замкнутому кругу,
Хоть, кажется, вершим движение вперёд.
И только тень в глазах надежды и испуга –
Испуга за страну,
надежды на народ.
* * *
Он попал под автобус «Ростов –
Мариуполь».
И кровавые пятна затмили стекло.
Как обычно, толпа хлопотала
над трупом,
И шофёра в тоске безысходной рвало.
Между двух городов,
посредине дороги
Он лежал на земле.
Не бывает чудес.
Но завыл верный пёс во дворе
в Таганроге,
И упала слеза из развёрстых небес.
* * *
Проходящий маршрут,
этот поезд нелитерный – мой
К чаю тут подают
пряник, мерзкий, как кнут,
да и чай тут с тяжелой водой.
Тут проносятся вспять
и сжигаются, словно мосты,
Мои лучшие дни,
мои лучшие сны.
И одна лишь отрада – ты.
И не выйти, не встать,
и маршрут изменить не дано,
А в соседнем купе
дуют водку весь день
и вовсю матерятся в окно.
Где же ты, проводник,
пропадает вагон,
мы несемся во тьму, во тьму…
То ли рельсовый стык,
то ли ветер сквозь стон,
то ли эхо в ответ – не пойму.
Не пойму, не пойму,
не могу я понять,
хоть и поезд нелитерный – мой,
Но за чайной водой,
вперемешку с бедой,
услыхал я: мы едем домой.
Кто-то едет домой,
кто-то едет со мной,
но скажите куда, куда?
Но лишь тень за спиной,
да мотив за стеной:
навсегда, навсегда, навсегда…
* * *
Когда неспелых помидоров
под ногами слышен хруст,
Когда, хоть воздух свеж,
усталый взгляд не замечает
бездны неба,
Когда в совхозный ящик,
как червонный туз,
Ложится помидор
утробе нашей ненасытной
на потребу,
Всё это значит – осень.
И уже
Пора природе подводить свои итоги.
Не оттого ль такая тяжесть на душе,
Что злится осень
на моем пороге…
* * *
История любви забытой,
Растерянной, задерганной,
разбитой
На тысячи осколочных ночей,
На тысячи житейских мелочей,
На крохи правды
и мгновения обмана.
Любовь разбитая
похожа на тирана,
Пытающего душу, плоть и кровь…
Любовь забытая.
Но всё-таки любовь,
Хоть горькая, обидная и злая.
Пускай не рай.
Но отблеск рая.
* * *
И. Семененко
Где же наши с тобою друзья?
Сквозь молчанье идём,
как сквозь строй.
Только память твоя и моя
Их улыбки ведет за собой.
Прошлых радостей,
прошлых обид
Гаснет эхо. А может быть, нет?
Что же сердце болит и болит
На исходе счастливейших лет.
На исходе счастливейших лет,
на пороге неведомых зим,
Где все меньше весёлых побед,
Что же мы всё молчим и молчим…
* * *
Ветер траву, словно прачка, полощет
Там, где Донец и Зелёная Роща.
Где, как погоду,
автобуса ждут
И где до речки всего пять минут,
Там, где не слышен промышленный дым,
Там, где Донбасс так походит на Крым…
* * *
О чём это шепчет под ветром трава?
Глухи и невнятны чужие слова.
О чём это тополь мечтает?
Никто никогда не узнает.
Никто, никогда…
Но как вечный Улисс,
Стремится в ладонь мою сорванный лист.
* * *
Претенденты на победу в марафоне!
Марафонский бег в отцепленном вагоне
Предвещает не победу, а участье
В том процессе, что зовут
«борьба за счастье»,
Претенденты на победу в марафоне!
Марафонский бег в оцепленном вагоне,
Предвещает он победы вам едва ли.
Не для вас куют победные медали.
Претенденты на медали в оцепленье
Цепь за цепью переходят в наступленье.
Претенденты на победу
в марафоне –
Это вам трубит труба в Иерихоне.
Не до жиру, не до бега,
не до смеха…
Претенденты…
Претенде…
И только эхо…
* * *
Мы – лишние люди. Пора, брат, пора.
Печоринским знаменем клясться не будем.
И всё же как в поле идут трактора,
Так мы с тобой катимся в лишние люди.
Забытые лозунги бродят, как квас.
Плакатов глазницы глядят опустело.
Мы – лишние люди, уходим, как класс.
И это, наверное, главное дело.
Помашет рукой удалой Азамат
И что-то Максимыч шепнёт с укоризной…
И снова с тобой, как столетье назад,
Мы лишние люди у нищей отчизны.
И видно не скоро придет романист,
Который покажет нас всех, как явленье.
Уходит эпоха, как фильм «Коммунист»…
И мы – просто образы для сочиненья.
* * *
И.Юмаковой
Дневники с пятёрками хранил,
А в подвале было сыровато.
Порчей дневники мои объяты,
И забвеньем – всё, что я учил.
В дневниках – оценки хороши.
А за ними ничего не видно.
Отчего ж так горько и обидно,
Словно порча губит часть души.
А душа сама ведёт дневник.
Что-то помнит, что-то забывает.
Страшно за меня переживает,
Что пятёрки получать отвык.
* * *
Инерция…
И для души
закон Ньютона применим.
Никак мне не расстаться с ним.
Воспоминаний сила
опять меня сдавила…
Души моей потёмки –
потёмки кинозала.
Замедленная съёмка.
Смотрю, и всё мне мало.
* * *
Когда обида душу жжёт,
Тут сода не поможет.
Поможет соль. Соленый пот.
Ну, а не он, то что же?
Ни лесть, ни жалость не спасут,
Ни добрые советы…
Поможет только тяжкий труд.
И я проверил это.
* * *
Я в переулок Ночи зашёл,
томимый жалостью,
За улицей Дневною алел густой закат.
И крепко спали люди в гостинице
Усталости,
А где-то духом Бодрости
был полон Утра сад.
Весёлая застенчивость и грустная Удача
Шла рядом со Случайностью,
болтая невпопад,
И Гордость одинокая
Давилась поздним плачем,
И Суета спешила,
А Глупость шла назад.
А где-то в поднебесье,
блеснув крылом Надежды,
Летели птицы Юности,
зовя с собою вдаль…
Но всё проходит с возрастом,
И с возрастом всё реже
В незримость улиц путаных я захожу.
А жаль.
* * *
Дождь рассыпал слёзы по асфальту
И ушел, гонимый ветром, к югу.
Словно карты – веером – гадалка,
Разбросала звёзды ночь по кругу.
Звёздный отблеск тает под ногами,
На асфальте мокром и блестящем.
Этой ночи давнее гаданье
О грядущих днях и настоящих.
Погадаем – радость или горе,
Нагадаем – встречи и разлуки.
Отчего же первый мёд так горек,
Почему до боли сжаты руки?
Ночь уходит, кончено гаданье,
Гаснут в небе тысячи огней,
Но огонь несбывшихся желаний
Сердце обжигает всё сильней.
* * *
Возвращаюсь из совхоза,
пахну свежим огурцом.
Ничего, что это проза,
быть бы в прозе молодцом.
Молодым ещё, тем паче.
Пусть колючки на штанах.
Надо мной,
как флаг удачи,
Голубого неба флаг.
* * *
Закончился сеанс дневной,
как дым растаял.
По площади идет со мной
Княгиня Трубецкая…
Лишь только складочка у рта
волненьем дышит,
И площадь – та или не та,
чужие крыши.
И растворяется в дыму
декабрьский холод.
Я все пойму и не пойму –
приподнят полог.
Восстанья радостный кураж. Кипит отвага.
Стоит гвардейский экипаж,
и блещут шпаги…
Стирает время все следы
с брусчатки старой.
Но свет пленительной звезды,
Как прежде, ярок.
* * *
На вершине лесистого склона
Скрыто злобное сердце дракона.
Ветер воет и тьма ворожит,
И в испуге ребёнок дрожит.
А дракону – чего?
– Хороша
Бессердечная жизнь и душа.
За бессмертье не платят гроши,
За бессмертье живут без души.
Добрым молодцам головы рвать –
Бесконечная благодать.
А в груди моей стук да стук.
Вот я вырос, прошел испуг.
Всё что было – быльём поросло,
но воюют добро и зло…
Эту сказку читает дочь,
Добрым молодцам хочет помочь.
* * *
О небесном говорю.
А земное – вот, под боком.
В небе – ближе к декабрю –
Будто на душе морока.
В небе тот же разнобой.
Тучи небо рвут на части.
Так же и у нас с тобой
Счастье спутано с несчастьем.
Не в созвездии Орла –
В жизни бренной неполадки,
Ставим на любовь заплатки…
Вот такие, брат, дела.
* * *
На окраине шагаю вдоль забора.
Над забором вьётся злая птичья свора.
То ли спорят меж собой,
То ли меня за окраину поганую бранят.
Неуютно, да к тому ж ещё зима.
У ворон, видать, не густо в закромах.
Мне б ответить посуровей воронью.
Оправдаться за окраину свою.
За грехи свои, за зиму,
неуют.
За людей, что на окраине живут…
Мне бы с мыслями собраться.
И тогда…
Улетели, вдруг, вороны. Вот беда.
* * *
На старом трамвае до автовокзала,
А после пешком пять минут.
И нужно всего-то для счастья так мало:
«Скажите, а как Вас зовут?»
Когда это было, и было ли, право,
И нет ли дороги назад,
Туда, где мечты ещё только о славе,
Где светится девушки взгляд.
* * *
И середина лета проходит стороной.
Утерян, видно, где-то
Привычный летний зной.
За пеленой дождливой укрылась синева.
Поникла сиротливо
Июльская трава.
И, вопреки приметам,
Стучится в окна град.
Течёт сквозь пальцы лето.
И не вернуть назад…
* * *
Когда весёлые трамваи
Грохочут сквозь ночную мглу,
И город, словно оживает,
Как иноверец на колу,
Когда усталым телеглазом
Мерцают окна в темноте,
Когда шофёр рулит под газом,
Браня прохожих, как чертей,
Когда от центра до окраин
Привольно дышит только вор,
Когда опасливо сжимает
Прохожий головной убор…
Поэт проходит, как комета,
Сквозь мрак, сквозь город,
сквозь печаль…
И жаль несчастного поэта,
И город, как поэта, жаль.
* * *
Кружится, кружится, падая, лист,
Золотом первым отмечен.
Воздух осенний
прозрачен и чист,
И листопад бесконечен…
Осень со мной,
ничего больше нет.
Я, как мальчишка, беспечен.
Счастья осеннего терпкий букет…
И листопад бесконечен.
Из книги «Старые долги»
* * *
Живу. Мне тридцать третий год.
Я сыт, одет, обут.
И не испробовал,
Как дед,
Военной соли пуд.
Зато отец узнал сполна
Вкус соли на войне.
Амосов учит: «Соль вредна».
Военная – вдвойне.
И хоть изведана и мной
Котлов солдатских соль,
Мой возраст – самый призывной.
И в этом тоже соль.
И если крикнут: «Становись!»
Найдём себя в строю.
За хлеб и соль.
За нашу жизнь.
За Родину свою.
* * *
В моём доме осенняя смута.
За стеною ругается люто
старый дед,
старый чёрт с бородой.
Ищет кружку с живою водой.
В моём доме такая картина:
На стене фотография сына
снова в ужас приводит отца,
столько лет не меняя лица.
И с рожденья глядят на меня
Очи с отблеском злого огня,
что горел под деревнею Ельцы.
Словно тени в глазах, погорельцы.
Ищут крова в краю неродном.
На крови был поставлен мой дом.
А теперь в нём осенняя смута,
плачет дед и ругается люто
И горит на лице у меня
Отраженье святого огня.
* * *
О солдатах столько песен и стихов,
Сколько стоптано солдатских каблуков.
Но тачаются, как прежде сапоги,
И не все ещё написаны стихи.
* * *
Мой дед здороваться любил
И вслух читать газеты.
Читал, покуда было сил,
Про жизнь на белом свете.
С машиной швейной был в ладу
И с нашей старой печкой.
А вот в пятнадцатом году –
Стрелял под Берестечком.
«Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» –
Рассказывал он внукам.
В работу верил. Не в рубли.
И уважал науку.
Моим пятёркам был он рад.
Предсказывал победы.
Хотел, чтоб был я дипломат…
А я похож на деда.
Детство
Дед шил шапки
И пел песни.
А я сидел на столе
И ел картошку.
Пахло кожей
И тёплым мехом.
А на стене
Висела карта мира.
И два портрета
Висели рядом.
А на них –
Два моих дяди,
Одеты в солдатскую форму,
Чему-то задорно смеялись…
Давно дед сшил
Последнюю шапку.
Давно дед спел
Последнюю песню.
А со своих портретов
Смеются геройски дяди…
Смеются
Из моего детства.
* * *
Легко ли мне сквозь толщу лет
От половецкого копья
увидеть след
Не в теле, а в душе,
Где столько дыр,
Где живы вещие Аскольд и Дир,
Где рядом свист разящего копья,
и свист из дыр,
и посвист Соловья.
Душа моя…
На ней печать веков,
седых, ворчливых,
Мудрых стариков…
Душа моя…
На ней печать вины, как отраженье
смутной старины…
И я сижу под вечною звездой,
под древним деревом,
как ребе молодой.
До дыр зачитанную Книгу бытия листаю.
Вот история моя.
Она во мне. И только мне видна,
Витает между строк моя вина.
* * *
Вспоминаю армейскую жизнь.
Как шептал я себе: «Держись!»
Как гонял меня старшина
И кричал мне: «А, вдруг, война?..»
Как я песни в строю орал,
Как потом в лазарете хворал.
Как до блеска я драил полы,
Как казался себе удалым,
Хоть и не был большим удальцом –
Хмурый воин с худущим лицом.
Но зато по команде «Отбой» –
Засыпал я, довольный судьбой,
Потому что служил стране,
И светилась звезда в окне,
Потому что, как ни ряди –
Жизнь была ещё вся впереди.
* * *
Была шинель
Мне велика.
Погоны я
Пришил неловко.
Не уронил всё ж
Честь полка,
Когда «В руках у нас винтовка»
Пел на плацу.
Когда: «Не трусь», –
Шепнул сосед. –
«Тяни носочки…»
У ягод был различный вкус.
А помнятся
Одни цветочки.
* * *
Пахнет армией зима.
Строевых занятий топот,
Песен свист (куда твой Сопот!),
Снега скрип и кутерьма
Сводят вновь меня с ума.
Пахнет армией зима.
Сапогами из сушилки,
Пирогами из посылки,
И не ведает сама
Как на ту она похожа,
Ту, что строже и моложе,
Что растаяла в руке
В том военном городке…
* * *
Мне ещё до увольненья далеко.
Покупаю я в буфете молоко.
Мой карман не тяготят рубли,
И в погоны ещё плечи не вросли.
До казармы и обратно я – бегом
За сержантом, за бывалым «стариком».
«Разрешите обратиться», – говорю,
Обучаюсь уставному словарю.
По утрам на турнике вишу
И весёлое письмо домой пишу.
Вспоминаю вкус парного молока…
И длинна, как путь домой, моя строка.
* * *
В полковой библиотеке благодать.
Я шагаю вдоль родной литературы.
Далеко. Сержанта не видать.
Рядом Пушкин и Белинский хмурый.
Марширует с песней батальон.
Вместе с песней в небесах летаю.
В русскую поэзию влюблён,
Шагом строевым овладеваю.
Я читаю, и мечтаю, и брожу.
Возвращаюсь на вечернюю прогулку.
И стихов как будто не пишу,
Только сердце бьется слишком гулко.
* * *
Ребята, что лежат в земле под Брестом,
Вот ваши внучки выросли в невесты.
А сыновья и дочки поседели.
Уже и внуки в армию успели
И встали в строй, где было ваше место…
Цветет земля, горевшая под Брестом.
И не завянет никогда цветок,
В письме с войны лежащий между строк.
* * *
Два сапога отдал я старшине
В последний день моей армейской службы,
И прапорщик, всем сантиментам чуждый,
Швырнул привычно их к стене.
Ещё и буркнул недовольно мне
В своей каптёрке, вымытой до блеска,
Что нерадивость, мол, имела место,
А бережливости – в помине нет.
Протёр до дыр я оба сапога:
Всё этот бег по местности неровной,
Всё этот шаг, то строевой, то вольный,
Да марш-бросок на мнимого врага.
В солдатских мозолях моя нога.
А я-то думал сапогам нет сносу…
Но прапорщик всё курит папиросу,
А я сдаю ему два сапога.
* * *
Май. На площади Героев
Блеск погон и блеск наград.
Старики солдатским строем,
Словно юноши, стоят.
Тишина на белом свете.
Только в памяти – война…
А с балконов смотрят дети
И считают ордена.
* * *
На вокзале жизнь другая.
Там уборщица, ругая
всех и всё,
в жару, в морозы
Выметает смех и слёзы.
Там на лавке ожиданья
Время, скорость, расстоянье,
как в задачке школьных лет,
не дают найти ответ.
Там другого нет пути – чемодан
в вагон внести
И за рокотом движенья ощутить вдруг
напряженье
Дня и ночи,
сердца,
крови,
Гул забросив в изголовье…
9 мая
Ветер играет шёлком знамен.
Блеском Победы день озарён.
«Синий платочек»… Оркестр духовой.
Синее небо над головой.
Майская радость. А слёзы видны.
Снова идут ветераны войны.
Всмотримся в лица. Увидим на миг
Тени погибших среди живых.
* * *
Есть у прощанья
Трудный миг.
Среди ненужных слов
и спешки
Внезапно вспомнишь
о своих
Мечтах,
тревогах и надеждах…
Казалось важным
всё вчера,
А вышло на поверку
вздором.
И день, что у себя украл,
Тебе вдвойне
сегодня дорог.
И колебания души:
«Брось всё. Останься.
Переделай!..»
А друг кричит:
«Бывай! Пиши!»
И бьют часы
на стенке белой.
* * *
Мы на практике в Коломне.
Мы студенты. Пятый курс.
В полугоде от диплома,
Вдалеке от брачных уз.
В голове у нас столица,
До которой два часа.
Свищет в форточке синица,
Пахнет домом колбаса.
Дни за днями мы считаем.
Что-то чертим, что-то знаем.
Дарим Людочке цветы.
В полугоде от диплома…
Ничего не помню, кроме
Ощущенья высоты.
* * *
Сзади – Киев, впереди – Херсон.
Сухогруз щебёнкою гружён.
Капитану 28 лет,
А меня моложе в экипаже нет.
Только я не экипаж. Я гость.
Рядом штурман, парень – гвоздь.
Я на практике – подручный моторист.
Драю теплоход, чтоб был он чист.
Загораю на корме и на носу,
И мечтаю, будто вахту я несу.
И шагаю на стоянках на базар,
Закупаю с поварихою товар.
И считаю дни и тороплюсь,
Будто опоздать куда боюсь.
Белый свет зовёт со всех сторон.
Сзади – Киев. Впереди – Херсон.
Июль
Абрикосы плавятся от зноя.
Абрикосы нежный сок пускают.
Солнце абрикосою степною
Растекается над всем Донбассом,
тает.
А вдоль улицы,
по-деревенски щедрой,
Абрикосовая россыпь золотая…
Кто в Донбассе знает только недра,
Тот, считай, совсем не знает края.
* * *
Уже совхозным загаром
Плечи обожжены.
И над кипящим базаром
Густой аромат весны.
Уже на пороге лето.
Сбриваю пушок над губой.
Из зеркала, как из портрета,
Смотрю на себя, молодой…
* * *
Из седой земли, из родной земли
Вырос горький лук, где цветы цвели.
Он не сеян был, он не полот был.
Горькой горечью всю траву забил.
Злыми пиками он помахивает,
Злыми стрелами он потряхивает…
Соберу я лук, урожай земной,
Встрепенется луг: «Приходи весной».
Чтоб цвела земля для хороших дел.
Лук в моих руках, да без горьких стрел.
* * *
Арсению Тарковскому
Ничего не изменилось,
Только время растворилось
и теперь течёт во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
меж лопаток на спине,
И лечу я, как во сне.
Как цыганка нагадала:
Всё, что будет, – будет мало.
Быть мне нищим и святым.
Где-то в сумраке вокзала
мне дорогу указала.
Оглянулся – только дым.
Где огонь был – все дымится.
Крыльев нет. Но есть страница,
Вся в слезах. Или мечтах.
На странице чьи-то лица.
Небо, дым,
а в небе птицы,
Лица с песней на устах.
Ветер времени играет.
Ветер кровь
мою смущает
Наяву или во сне.
Мальчик с узкими плечами,
парень с хмурыми очами –
Я не в вас. Но вы во мне.
Мы с лопатой на ремне
маршируем на ученье,
Всё слышнее наше пенье.
Мы шагаем и поём.
О красавице – дивчине,
о судьбе и о калине,
И о времени своём.
* * *
Хочется верить словам и призывам.
Хочется верить. Но если бы живы
были бы те
миллионы замученных,
Не было б, может, бедою наученных,
Правду и ложь равнодушно внимающих,
жрущих и пьющих
и «всё понимающих».
Все понимающих. Только не верящих,
Жить по-другому уже не умеющих.
И заколочены души, как двери…
Но хочется верить.
Хочется верить!
* * *
Виктору Филимонову
Снова старые долги не дают покоя.
По воде идут круги.
Даже под водою
За кормою пенный след тает постепенно.
Но обиды прежних лет
Вновь видны сквозь пену.
Справедливости волна
лишь бы не спадала.
Снова старая вина сердце болью сжала.
Побеждает совесть страх.
И судьба – не скрипка.
Исправлять пришла пора старые ошибки.
* * *
А мы – как детали машин
Средь связей то жёстких,
то гибких.
И, кажется, вот-вот решим,
И преодолеем ошибки.
Решим уравненье своё,
Где звенья, шарниры и своды
Металл свой, как люди житьё,
Ломают за степень свободы.
* * *
Хотел попасть в «десятку»
а попал впросак.
Что в жизни так,
а что не так?
Не всё учебникам покорно,
И истина бывает спорна.
Как отыскать
тот верный шаг?
И отворить какие двери,
Чтобы сознание потери
Напрасно прожитого дня
Не жгло, не мучило меня?
* * *
Вот думу думает философ,
И что-то чертит инженер.
Куда деваться от вопросов,
И где найти себе пример?
Сидит ошибка на ошибке,
Сам чёрт им сватает меня.
Судьба играет не на скрипке –
Напоминает мне родня.
Судьба, судьба… Смотрю на деда.
Так что же там, в конце пути?
Узнал ли он свои ответы?
Смогу ли я свои найти?
* * *
“…А не буду понят – так что ж…
Над родною пройду стороной,
Как проходит косой дождь…”
В.В. Маяковский
Ну, а я как пройду? Стороной?
Иль над домом своим родным
Пролечу, как дождь проливной,
Или развеюсь, как дым.
В чём вина моя, в чём беда?
Каждый дать мне готов совет.
На работе шемящее «Да»
Переходит в тоскливое «Нет».
Инженер я в стихах? Иль поэт,
Лишь для тех, кто в стихах профан?
Логарифмы в моих руках
Или с рифмами барабан?
А над домом проходит дождь,
Бьётся в окна мои, как живой.
Усмиряю сердечную дрожь
И сквозь дождь слышу голос свой.
* * *
На работу и домой,
Где-то рядом выходной
Переходит в понедельник
И проходит стороной.
То ли ехал, то ли спал,
А пошёл пешком – устал.
По дороге встретил птицу,
Посмотрел и не узнал,
Оглянулся – птицы нет.
Закачался белый свет.
Будто ветер
В грудь ударил,
Будто в небе
Тает след.
* * *
Марш футбольный – со всех сторон.
Ветер первенства – ветер весенний.
Растворяюсь в тебе, стадион,
Сорок тысяч во мне твоих мнений.
Пас, обводка и снова пас.
Вот удачи анфас и профиль.
Стадиона неистовый глас –
Эхо греческой философии.
Свист, как птица, летит в облака
Над победой и над пораженьем.
А в ушах – от свистка до свистка –
Ветер первенства, ветер весенний!
* * *
Я двухкопеечных монет
Всегда держал запас в кармане,
Звонил друзьям. А чаще – маме.
Звонил и говорил: «Привет».
И слышал снова: «Береги
Больное горло. Приходите,
И внучку Иру приводите,
Мы будем печь с ней пироги»…
Всю жизнь идём на тёплый свет,
Что добротой своею манит.
И, кажется, поёт в кармане
Хор двухкопеечных монет.
* * *
У меня в кармане
Соска да игрушка.
На руках – ребёнок,
Хочет песни петь,
И совсем не хочет
Слушаться и кушать.
А весна проходит.
Надо всё успеть.
Я учу напамять
Сказки и загадки,
Начал разбираться
В песнях и стихах.
Вырастает репка –
Значит все в порядке,
И растет ребёнок
На моих глазах.
* * *
Что там я себе толкую.
Дочь в руках держу больную.
«Скорой помощи» всё нет.
Долгожданная карета,
Что ж её так долго нету,
Кто зажёг ей красный свет.
Обжигает дочь мне руки,
Содрогаюсь я от стука,
Кто стучится в грудь мою?
Я свой страх на замечаю,
Развожу лекарство в чае,
Храбро песенку пою.
* * *
Детство пахнет
цветами – майорами,
Что росли на соседнем дворе.
И вишневым вареньем,
которое
Розовело в саду
на костре.
Детство пахнет
листвою осеннею,
Что под ветром
взлетает, шурша…
Что ж так больно глазам?
На мгновение
Запах детства узнала душа.
* * *
Бурьян пророс из детства моего.
Я не узнал его.
Он посерел от пыли.
Качаясь скорбно на ветру,
Он шелестит. И шепчет мне:
«Мы были.
И ты играл со мной
В военную игру…»
«И с другом! –
Я кричу ему. –
И с другом!»
И смотрит дочка на бурьян
С испугом.
А он пророс из детства моего.
* * *
Прочитано так мало.
Читается так трудно.
Дорога от вокзала
Уходит прямо в будни.
А мир вокруг великий.
И снова зреет завязь…
И молодость, и книги -
Никак не начитаюсь.
Колыбельная дочке
Скажи мне, знаешь что, скажи,
О чём пчела сейчас жужжит.
И я с пчелою говорю,
Той, что летит по ноябрю.
Я говорю ей: «Как же так.
Где ваши ульи, матки, соты?..»
Она в ответ жужжит: «Пустяк.
Ещё не кончены полёты.
Ещё холодные цветы
В руках цветочниц не завяли».
А есть ли в них нектар? Едва ли.
И палисадники пусты.
И в небе смутном и пустом,
Жужжащей точкой уменьшаясь,
Пчела кивает мне, прощаясь…
Потом, я говорю, потом.
Тебе расскажут сами пчёлы.
Ты спи давай. Уже футбола
Почти полтайма позади.
И слышу снова: «Подожди».
Уже луна в окне дрожит.
«Скажи мне, знаешь, что скажи…»
* * *
Лежат премудрости в портфеле,
Тащу портфель я еле-еле,
В дневник упрятана душа.
В пенале ручка наливная,
В кино картина неплохая,
Да и погода хороша.
Но я пройду две остановки,
Не нарушая установки.
Дневник открою и тетрадь.
Два месяца ещё учиться,
Надеждам сбыться и не сбыться,
И всё ещё решать. Решать.
Обретение
В. Шефнеру
Как трудно обрести уверенность в себе,
Не потеряться, не раскиснуть, не сломаться.
И в трудную минуту не сробеть,
И, победив,
собой не восторгаться.
Не позабыть среди мороки дел
Взглянуть на небо и вдохнуть всей грудью.
Услышать соловья.
Запомнить, как он пел,
Запомнить всё. Такого уж не будет.
Не повторяясь даже в мелочах,
Волнуя,
увлекая
и тревожа,
Зовёт нас жизнь. В ней радость и печаль,
И всё впервые. Хоть и с прошлым схоже.
* * *
Времена и падежи.
Лица чьи-то и глаголов…
То ли школа на всю жизнь,
То ли жизнь сплошная школа.
* * *
Капля никотина
Меня не убила.
Капля лекарства
Меня не спасла.
Гордая женщина
Разлюбила
Глупая женщина
Обняла.
В старом трамвае
Я встретился с нею.
В новом трамвае
Её потерял.
В небо взглянул –
Там воздушные змеи.
Душу открыл –
И себя не узнал.
В темной душе моей
Страсти кипели.
В светлой душе моей
Радость цвела…
Капля отравы
Убить не сумела
Капля лекарства
Спасти не смогла.
* * *
Собирали подберёзовики.
Собирали подосиновики.
Помню – платье твоё розовое,
Помню – небо наше синее.
Все грибы-то наши съедены.
И вино в стаканах выпито.
Помнятся дожди осенние.
Помнится дорога в рытвинах.
И прохожие случайные,
И перрон платформы Бронницы.
Помнятся слова прощальные,
И молчанье тоже помнится.
И не ведали, что спросится,
Что аукнется с такою силою…
Собирали подберёзовики.
Собирали подосиновики.
Вечер
Вижу – зеркало в прихожей
И картину на стене.
День уже почти что прожит,
Но ещё живет во мне.
Где-то музыка играет,
То слышна, то не слышна…
На коленях – молодая
Задремавшая жена.
* * *
Любовь разбита, как асфальт.
Жизнь монотонна,
как дорога.
И времени безумно жаль,
И нас с тобой немного.
Горшки цветочные пусты.
Благоухает жизнь на грядке…
И мы с тобою,
как цветы
В процессе пересадки.
Ночь
Откроем дверь,
И до утра
Прохладной тишины усталость
Струиться будет
Сквозь угар
Дневных забот и потрясений.
В дремотной глубине души
Улягутся все страсти.
И проступит
То самое,
Единственное верное решенье,
Что днем искали мы напрасно.
Отбросив суету
Высокопарной речи,
Придет к нам
Ясность мысли запоздало.
И будет
Искренность, и прямота, и честность
В прохладе
Тишины усталой.
* * *
До аптеки и обратно.
На трамвае и пешком.
Принимаю аккуратно
Все таблетки с молоком.
От бронхита до ангины
Тот трамвайчик держит путь.
В перерывах – час с малиной
И горчичники на грудь.
От ступени – до ступени.
В кулаке пирамидон.
Кот садится на колени,
А в ушах – трамвайный звон.
А лекарства помогают,
И горчичники пекут…
От трамвая до трамвая.
От простуд и до простуд.
* * *
Иду вдоль окон.
Тороплюсь. И всё же,
Нет-нет, и загляну в окно.
Их друг на друга нет похожих.
И, кажется, смотрю кино,
Где каждый кадр
За занавеской
Имеет подлинный сюжет.
Где вслед за рожицею детской
Ожжёт угрюмым взглядом дед…
А мне, как зрителю, мешает
Стекла зеркальная броня.
Я отражаюсь. Я мелькаю.
И окна смотрят на меня.
* * *
И бабка, что курила «Беломор»,
И та, что рядом с нею восседала,
Покинули, покинули наш двор.
И на скамейке пусто стало.
И только девочка трех лет
Зовет беспечно: «Баба Сима!..»
Да белый свет. Да синий цвет,
Да желтый лист, летящий мимо.
* * *
Было густо – стало мало.
Было много – стало редко.
И в сторонку от вокзала
Вытянута чья-то ветка.
И гудит по ней устало
Одинокий старый поезд,
То, что было, с тем, что стало,
Совмещая в слове «Совесть».
* * *
Что это? Горьких вишен
В этом году так много.
Что-то в моих деревьях
Сладость пошла на убыль.
Горечь дождей осенних
Вьелась в судьбу, в дорогу.
И пропитала землю,
И перешла на губы…
* * *
Нам бы пить с тобой вино
И поглядывать в окно,
Разговор вести о жизни,
О футболе -
Всё равно.
Ну, а мы с тобой сидим,
Друг на друга не глядим.
Только дым от сигареты
Между нами.
Только дым…
* * *
Гостей принимать не умею.
Острю и смущенно краснею,
Включаю спасительный джаз.
А друг, что приходит не часто,
Он тоже быть гостем не мастер,
Вставляет лишь изредка «Да-с».
Что делать. Пою его чаем
И чем-то ещё угощаю,
Себя за неловкость корю…
Потом, когда дверь закрываю,
Всё заново переживаю.
И с другом свободно болтаю,
О жизни легко говорю.
* * *
Глухо стукнут соседские двери.
За окном дальний лай задрожит.
В тишину надо прежде поверить,
А потом тишиною прожить.
Вечер с ночью затеяли прятки,
Ветер дереву шепчет стихи…
Залпом пью тишину. Без оглядки.
И часов ощущаю шаги.
* * *
Живу возле
собачьего питомника.
Стоит ночами
в окнах лай.
Как будто звуковая хроника
Житья-бытья
собачьих стай.
И человечий голос слышится
Так неожиданно в ночи.
И занавеска вдруг
колышется.
И сердце, как топор,
стучит.
Сон
Я вишу на своём волоске.
Я руками хватаюсь за крышу,
Но ломается жесть в кулаке,
И кричу я, но крика не слышу.
И пока не сорвался я вниз,
Извиваясь всем телом тщедушным,
Рядом бьётся бессмертная жизнь
За мою небессмертную душу.
* * *
И над собой поднялся,
И посмотрел вокруг.
Налево - друг смеялся,
Направо – плакал друг.
Какие-то заботы
Носились в свете дня.
И я узнал кого-то,
И он узнал меня.
Я полетел направо,
Но друг сказал: «Пустяк».
И прямо под ногами
Орлом лежал медяк.
* * *
Спешим всю жизнь – отчёт… зачёт…
почёт…
Природа стала частью ширпотреба.
И только ядовитый пот течёт.
И ядовитый взрыв взлетает в небо.
Куда ни глянь – и всюду чей-то след.
И жизнь, как золото, отмерена на пробы…
И только шлёт нам яростный привет
Природа, словно гибнущий Чернобыль.
* * *
Едем, едем… Этот кружит,
Тот петляет по спирали.
И следит – не сесть бы в лужу,
Чтобы вдруг не обогнали.
А дорога-то – щербата.
Проезжаем чьи-то даты,
Чьи-то хаты, казематы…
В небе скачет конь крылатый.
А дорога – не цветами,
Вся усыпана камнями,
Изборождена следами,
И пропитана веками и годами,
и часами…
И слезами вся дорога,
Как святой водой, умыта.
Скользко. Смотрят все под ноги.
Сеют звёзды через сито.
В спешке звёзд не замечают.
Звёзды падают на землю.
А дорога мчится дальше.
А из звёзд растут деревья.
* * *
Взгляни в окно
И позабудь
На миг
Забот привычных бремя.
За снежной дымкой
Дальний путь.
И есть ещё
Для счастья время…
* * *
Стекает лёд, как парафин.
И солнца зимнего огарок
В закатном блюдце недвижим,
А день, как водится, неярок.
Февральской оттепели снег
Сочувствия не вызывает.
И кот, на солнце грея мех,
Пренебрежительно зевает.
Как будто знает наперёд
Всё, что ещё должно случиться.
Худой, ещё февральский кот
Почуял пенье майской птицы.
* * *
Из-под снега выглянет асфальт –
Как лицо из-под белил.
Главного ещё я не сказал.
Хоть и много, вроде, говорил.
Все старо, как прошлогодний снег.
Да и нынешний уже не нов.
Хоть и близким кажется успех –
Дотянуться не хватает слов.
Поищу их в письмах фронтовых.
Там про снег и про войну.
В лица дядей вечно молодых
Сквозь их строки загляну.
Снег в тех письмах – вечно молодой,
Лучшие слова – одни на всех.
Время между мною и войной –
Утрамбовано, как снег.
* * *
Снегу не хватает белизны,
Миру не хватает тишины,
Злости не хватает добрякам,
Доброты – решительным рукам,
Теплоты – во взглядах на бегу,
Паруса – на тихом берегу,
Мира – в небесах и на земле…
Только снега много в феврале.
Но и снегу не хватает белизны.
В феврале цветные снятся сны.
Не хватает пенья майских птиц,
Просто счастья для знакомых лиц.
* * *
Почерневший снег,
Как совесть
После долгого вранья.
В небе – весть,
А может, повесть
Жизни стаи
Воронья…
Распогодилось бы, что ли.
Без румяных, ясных дней
Даже птице
Грустно в поле.
Да и мне
Не веселей.
* * *
Запоздала весна, запоздала…
В середине второго квартала
Не свести ей с концами концы.
Хоть и высланы были гонцы,
Да усердья у них было мало.
Снег срывается. Бьёт как попало
Серый дождь по поникшим стволам.
Вдоль речушки по сизым холмам
Ковыляет собака устало…
Запоздала весна, запоздала.
* * *
Всё снег да снег.
Уже до первого апреля
Остались считанные дни.
Ну где грачи твои, Саврасов?
Улетели.
На крыльях
Не несут они
Весны.
Весны зелёной,
Молодой, весёлой…
Да всё равно
Перед дверями школы,
Сосульку пробуя
Разгорячённым ртом,
Стоят каникулы
В распахнутом пальто…
* * *
Стучат. Выбивают ковры.
И снег от ударов чернеет.
Как ухают гулко дворы!
Как радостно хлопают двери!
И даже старик у окна
Не выглядит слишком уныло.
Ковры выбивает весна.
А зиму, брат, мы пережили.
* * *
Я сижу на подоконнике.
В небо синее смотрю.
Словно в кадре кинохроники –
Лист плывет по октябрю.
Дети в садике играются,
Бабка курит «Беломор»,
Незнакомая красавица
Через наш проходит двор.
Всё похоже на идиллию,
И красавица идёт.
В небе - может быть, в Бразилию -
Пролетает самолёт.
Ну а я с температурою
Им вослед, вослед, вослед…
Только радио с бандурою
Музыкальный шлёт привет.
* * *
Что, вороны, раскричались?
Тёмный вечер вас печалит
Или близкая зима?
Что же, вечер непрозрачен,
Но и в нём сквозит удача.
Жёлтых листьев бахрома
На ветру едва трепещет.
Всюду тайна. И у женщин
На губах полутона…
Ну а мне что нет покоя
В это время золотое,
В это время молодое,
Когда осень не страшна?
* * *
Листья выпадают,
Как зубы у старой собаки.
Дождь сочится,
Как гной из запущенной раны.
Сердце бьётся в груди,
Как тифозный в угрюмом бараке…
Что за сравненья приходят на ум?
Это осень.
И старость.
Так рано?
Осень
Под вечер
догорает
в листьях осень,
Ветер, словно искры,
их разносит,
Словно капли звёздного дождя.
Над нами
листья –
отблески былого лета,
Хореографию
великого балета
Нам осень дарит, уходя.
А завтра…
Снова
облака посеют смуту,
Задует ветер,
и сорвутся круто
Воздушные танцоры со двора.
И с криком
пролетят
куда-то птицы,
Печально задрожат твои ресницы
И будет всё иначе, чем вчера.
* * *
Сквозь суховатость логики
кварталов городских
Природа пробивается, как нелогичный стих.
Сквозь неустроенность,
как правда сквозь враньё,
Виднеется Отечество моё.
Но, всё ж, надежда четче видится, чём страх,
Сквозь дым листвы, горящей во дворах.
Дом на слом
Продаётся дом на слом.
Старый дом, отживший век.
Продается старый дом.
Жизнь в нем прожил человек.
Стен разбитых жалкий вид.
Гвозди, детский пистолет.
Дверь открытая скрипит.
Дом один. Хозяев нет.
Исчезает дух жилой,
Плесенью окрасив след,
Дни проходят чередой.
Покупателя всё нет.
Кто возьмет пустой очаг,
Тот, что отдан уж на слом.
Продаётся старый дом.
Объявлений спущен флаг.
* * *
Заиндевелый лист шальной
С ноябрьским деревом расстался
И карусельно распластался
Над городом и тишиной.
Заиндевелый лист шальной
Летит, пространство ветром меря,
И что терять, когда потеря –
Ты сам. И кто тому виной,
Что осень, жертвуя тобой,
Швыряет с щедростью банкрота
Твою резную позолоту
В пустынность улицы ночной.
Заиндевелый лист шальной,
Мелькнувший за стеклом оконным,
Летящий над землею сонной…
Связной меж летом и зимой.
* * *
День осенний, дым осенний.
На костёр восходит лето,
Продолжая представленье
С неоконченным сюжетом.
Время кружит, ветер веет,
Снова смена декораций.
Только небо голубеет,
Да беспечно зеленеют
Листья легкие акаций.
* * *
В простоте старинной
Месят руки глину.
Месят, чтоб когда-то
Глина стала хатой.
Да и мне досталась
Не такая малость.
Горсть песка земного
Переплавить в слово.
* * *
Мне всё дается
«с потом, с кровью».
Шутя, играя –
не умею.
Хоть и завидую порою
Тем, кто ловчее и сильнее…
А всё ж судьбу свою
не хаю.
В ней боль соседствует
с любовью.
Пусть песня лучшая –
другая,
Мне эту петь
дано по крови.
* * *
Знакомой дорогой иду я
вдоль мазанок белых.
Уже и листву подмели, и дома побелили.
И тянется след меж домами
от сажи и мела,
И мелом начертано вечным: «Сережа + Лиля».
Знакомой дорогой иду я от детства, от дома.
А в небе осеннем
кружится горластая стая.
Всё меньше встречаю друзей,
и всё больше знакомых.
Но дети, со мною идущие, – вырастают.
Знакомой дорогой иду я с отцом
своим рядом
Сквозь скрип патефонной иглы,
сквозь мотив довоенный.
Мой дед танцевал здесь на свадьбе,
за этой оградой,
Вдоль этих деревьев шагал он
со смены, на смену.
Всё кружит и кружит над нами
горластая стая.
Уже и листва на осенних кострах отгорела.
И кажется,
смысл этой жизни ясней понимаю,
Знакомой дорогой шагая вдоль
мазанок белых.
НЕБЕСНЫЙ ЗНАК
Впервые с Владимиром Спектором мы встретились ещё в середине 70-х годов прошлого столетия на семинаре у известного поэта Иосифа Курлата. Это был редкостный наставник, любивший «возиться» с творческой молодёжью. А потом было совещание молодых литераторов в Харькове, где я дал рекомендацию своему другу и коллеге для вступления в Национальный союз писателей Украины. Уже тогда мне по душе была философская направленность его поэзии, идущая от жизни, а не «высосанная из пальца».
Всему свой срок. И снова листопад,
Донбасский воздух терпок и морозен.
Не так уж много лет назад
Неотвратимым был парад,
И улиц лик - орденоносен.
Всему свой срок. Кочевью и жнивью,
Закату и последнему восходу.
Всему свой срок. И правде, и вранью
И нам с тобой, живущим не в раю,
А здесь, среди дыханья несвободы
Действительно, всему свой срок. Сегодня поэт Владимир Спектор известен в Луганске, Киеве и Москве, он возглавляет одну из писательских организаций, сохраняя порядочность, скромность и доброжелательность. Вообще, если посмотреть на мир поэзии пристальнее, можно разделить его на две части: для одних поэзия – дело чисто любительское, для других – судьба. Трудно не согласиться с тем, что для Спектора поэзия – это судьба.
Какие бы волны не швыряли его, не били о берег непонимания, зависти, равнодушия и пошлости, он всегда оставался самим собой, шёл прямо и бескомпромиссно к своей цели. А она у него одна: быть мастером поэтического слова на территории любви, на территории борьбы за человеческое счастье. Казалось бы, в его стихах всё сказано просто, но в то же время и глубоко. Это глубокая простота не всем доступна, отсюда и суровая ухабистость начала его творческого пути, но и уверенное осознание того, что впереди – простор непознаваемый, и назначение поэта – не только познать его, но и открыть людям.
Тот факт, что лишь в 39 лет вышла его первая книга «Старые долги, мне говорит не только об издательских мытарствах, но и о том, что юбиляр с самого начала свято относится к Слову и, может быть, слишком требовательно. Хотя большая требовательность к себе, как к поэту, ещё никому не навредила. Владимир Спектор вошёл в поэзию из конструкторского бюро тепловозостроительного завода, где работал ведущим конструктором, занимаясь мудрёными гидравлическими и теплотехническими расчётами, а также изобретательским творчеством (которое в чём-то сродни поэзии). Пройдя закалку в прославленном трудовом коллективе, с первых стихов он не играл в рифмы, а корпел над художественностью и содержанием, поднимая планку мастерства от книги к книге. И упорный труд увенчался успехом. Его поэзия обрела свой голос, чем-то похожий на тревожный гудок локомотива, мчащего по рельсам современной жизни, то легко, то натружено, преодолевая тяжкие перегрузки времени, где порывом чувств, а где – хладнокровной аналитичностью.
Ярость разбитых дорог,
Старость забытых путей.
Молча шагает Бог
Среди своих детей.
Музыка громко кричит,
Сад это или ад?
Не поминая обид, -
Только вперёд, не назад.
Только вперёд, туда,
Где среди всех дорог
В сёла и в города
Совесть идёт, как Бог.
До чего волнительно и правдиво! И потому веришь этим словам, хоть понимаешь, насколько трудно в этом мире быть искренним и правдивым. Но только так можно передать своё чувство, своё воззрение на жизнь и людей. И прав был Сергей Есенин, когда сказал:
Быть поэтом – это значит тоже, если правду жизни не нарушить, рубцевать себя по нежной коже, кровью чувств ласкать чужие души.
А вот - стихотворение другой метрики. В нём до того тонкие оттенки чувств, что невозможно их увидеть, постичь разумом. Они взрываются в душе и кажутся бесконечными:
Не убавляя ничего, не добавляя,
На волшебство и торжество не уповая,
А просто принимая, словно дар,
Пространство, где волненья и тревоги
Бредут, как пилигримы по дороге,
А радость, будто солнечный удар,
Внезапна, горяча и безрассудна…
Жить по любви, казалось бы, не трудно,
Но души, что закрыты на замок,
Таят в себе ответы на вопросы.
Не дождь на землю выпадает – слёзы,
И воздух чёрствый, хоть и весь промок.
И это тоже Владимир Спектор. Здесь много того, что даётся, на мой взгляд, тончайшей проницательностью и восприимчивостью, как бы внутренним потоком сознания. С каждой книгой таких элементов у автора всё больше.
Почти всё творчество поэта носит философский характер, но если бы в его сознательное осмысление того или иного образа не врывалась какая-то Божественная сила, действующая в подсознании, стихи были бы простой констатацией факта.
«Давно было замечено, - говорит Шиллинг, - что в искусстве не всё делается сознательно, что с сознательной деятельностью должна соединяться и бессознательная сила, и что только полное слияние и взаимодействие их создаёт великое искусство». На мой взгляд, эти слова имеют прямое отношение к поэту. Да и сам В.Спектор этого не скрывает:
Я не знаю, за что и как,
Я не знаю, зачем и где.
Но сияет небесный знак,
Отражаясь в земной воде.
Известно, что чаще всего настоящее творчество начинается с ощущения своего детства, своей малой родины, своего времени. Читая Спектора, по-настоящему окунаешься в эпоху второй половины минувшего века, ощущаешь аромат луганских улиц, дворов, парков, который слышен в его стихах и сегодня, соединяя прошлое и настоящее, проявляя тревогу за будущее.
Запах «Красной Москвы» -
середина двадцатого века.
Время – «после войны».
Время движется только вперёд.
На углу возле рынка –
С весёлым баяном калека.
Он танцует без ног,
он без голоса песни поёт…
Это – в памяти всё у меня,
У всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
Мимоходом легко узнаём.
По глазам, в коих время
мелькает незваною тенью
И по запаху «Красной Москвы»
В подсознанье своём…
Как у каждого настоящего поэта, у Владимира Спектора есть и пронзительные, трогательные строки о любви, без которой невозможно любое творчество. И ещё у этих строк есть такие качества, как искренность и доброта. И поэтому им веришь.
Самолёты летают реже.
Только небо не стало чище.
И по-прежнему взгляды ищут
Свет любви или свет надежды.
Самолёты летят по кругу.
Возвращаются новые лица.
Но пока ещё сердце стучится,
Мы с тобою нужны друг другу.
Жизненный путь Владимира Спектора подошёл к новому рубежу, за которым талант подкрепляется зрелостью и мудростью прожитых лет. Он – автор 20 книг поэзии и публицистики, лауреат нескольких престижных литературных премий, среди которых - имени Юрия Долгорукого, «Облака» имени Сергея Михалкова, имени Арсения Тарковского. В этом – признание мастерства и таланта. Он – сопредседатель Конгресса литераторов Украины, главный редактор альманаха и сайта «Свой вариант», член исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов (Москва). В своих журналистских статьях он рассказывает не только о литературных событиях, но и о сегодняшнем дне украинских железных дорог, о тепловозостроительном заводе, о предприятиях, которые становятся гордостью региона, таких, как «Трансмаш», «Колумб», многих других.
Судя по его общественной и писательской деятельности, по новой книге «Ожидание чуда», можно с уверенностью сказать, что Владимир Спектор – в расцвете творческих сил, а, значит, впереди – ещё много побед и чудесных свершений.
Желаю, чтобы долго-долго его вдохновенное перо из конца строки переходило в начало, создавая всё новые и новые произведения, радующие читателей.
Андрей Медведенко,
поэт, председатель луганской областной организации Национального союза писателей Украины,
заслуженный работник культуры Украины
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги