Ларчик для ведуньи

Глава 2. Альма. Взрослая жизнь

Имя, данное при рождении – Здравка – не спасло дочь от хворей. Альма не сразу поняла, что Здравке не подходит оленье молоко – традиционный прикорм котят-дарсов. Дочь истошно орала после еды, маялась животом и слабела быстрее, чем росла. Просьба привезти коровье молоко из города вызвала у мужа приступ ярости. Пепельник сдержался, не тронул их с дочкой ни когтем, ни пальцем, только выл и орал, пугая оленей и мелкую живность, обитавшую вокруг заимки.

Альма, мало на что надеясь, повторила просьбу отцу – в его ежемесячный визит. Получила равнодушный ответ: «Или привыкнет, или подохнет. Мне больная внучка не нужна». Пришлось выкручиваться, изобретая блюда из имеющегося набора продуктов – без оленьего молока. Альма ловила куропаток и рыбу, варила бульоны и студень с ягелем, почти несладкие кисели – тот же ягель, крахмал и замороженные или свежие фрукты. Здравка ела неохотно, продолжала худеть и плакать, Пепельник злился, требовал: «Заткни ее, чтобы я этого писка не слышал!», но уйти в город не позволял. Следил, дважды возвращал, пресекая попытки сбежать с котенком в зубах. Со временем начал оставлять Здравку в заложницах, отпуская Альму на охоту и сбор ягеля или ягод на полдня. Страх, что Пепельник сделает с дочкой что-то плохое, обессиливал. Охота и рыбалка не удавались. Альма все чаще возвращалась без добычи, кормила и долго укачивала капризничающего ребенка, задремывала, стараясь не проваливаться в глубокий сон. Чтобы на следующий день повторить те же самые действия: охота, рыбалка, готовка, нянченье, тревожное забытье.

Отец в каждый свой приезд повторял: «Радуйся, что я тебя хорошему альфе отдал. И тебя, и ребенка терпит. Не бьет». Альма кивала, опасаясь перечить не просто старшему родичу – шаману! – и каждый раз думала, что Пепельник не бьет ее только из опасения навлечь на себя гнев отца. Муж не блистал умом, это было заметно. Зато отличался исполнительностью. Если бы Альма знала, какие Пепельнику выдали инструкции, жить было бы намного легче. Но она ничего не знала. Шарахалась, услышав громкое слово, вздрагивала при резком жесте – все время ждала подвоха.

Временами, когда бесконечный страх разжимал когти, Альма понимала – происходит что-то странное. Она прекрасно помнила свое детство: жила то на заимке у матери, то в интернате. Знала ли она, что ее отец – шаман? Знала. На праздниках, когда древесные барсы, собиравшиеся возле тайного святилища, молили Кароя и Линшу о богатой добыче и легкой зимовке, ждали изъявления их воли, отец одарял ее дополнительным прикосновением ко лбу, проговаривал: «Да пребудет с тобой благость». Иногда Альме приходилось добираться домой одной, потому что мать покорялась воле альфы, оставалась рядом с ним, чтобы утолить голод тела. На заимку к матери отец никогда не приезжал, про Альму сказал: «Она мне не пригодится, кошки дар не наследуют». Не любил, не баловал, не обижал – нормальное отношение для древесного барса.

В школе Альма училась урывками. После весенних дождей ее забирали, используя как рабочие руки по сбору напитавшегося водой ягеля – это был основной заработок матери, сдававшей ценное сырье на заготовительный пункт. Летом и ранней осенью надо было запасать ягоды, рыбу и птицу. Зимой Альму отправляли в интернат, чтобы сэкономить припасы, а весной, после первых проталин, начинался новый круг забот.

Психолог и сотрудник Федеральной Службы сохранения популяции древесных барсов пришли к ней незадолго до вручения аттестата о среднем образовании – выданного из жалости и пестревшего натянутыми тройками. Расспросили о планах на будущее, выяснили, что у нее нет ни целей, ни определенных желаний, и предложили два варианта на выбор. Она могла получить государственную субсидию на строительство отдельной заимки, а могла остаться в городе, устроившись на работу. Альма осторожно сообщила человеку и рыси, что у нее нет никакой профессии. И она не уверена, что сможет работать на каком-нибудь заводе или на стройке – там слишком много других оборотней и людей.

– Ваш преподаватель по народным ремеслам дал вам превосходную характеристику. Мы можем предложить вам место в научно-фольклорном Центре, созданном для сохранения национальной культуры дарсов.

Звучало красиво, а на самом деле Центру требовался простой ремесленник, который будет изготавливать сувениры для ЗАГСов и туристов. Платили немного, зато предоставляли жилье в коттеджном поселке, питание в столовой, прикрепляли к спецполиклинике и обеспечивали любыми лекарствами по назначению врача.

Альма хорошо подумала и выбрала город. Она не любила толпу, старалась не заходить в торговые центры, кинотеатры, лишний раз не гуляла по шумным улицам. Но и не испытывала неприязни ни к людям, ни к рысям, ни к другим дарсам – спокойно общалась один на один, могла посидеть в небольшой компании. Ее тревожила мысль, что однажды природа возьмет свое, и ей придется искать более-менее подходящего кота. Альма избегала прикосновений, с недоумением смотрела на рысей, которые постоянно тянулись друг к другу, бодались лбами, терлись носами и мурлыкали, не стесняясь посторонних. Она представляла себе знакомых дарсов – на ее потоке учились пятеро котов – и сомневалась, что захочет кого-то потрогать без серьезного повода. И кошка не подталкивала ее искать подходящее дупло, чтобы подманивать призывным воем кота – ограничивалась беготней по лесопарку и окрестностям поселка.

Четыре года, прожитые в одиночестве, стали лучшим временем в ее жизни. Она довольно быстро нашла себе дело по душе – изготавливала вежи, приманки для благоволения Линши, обещающие приплод в семье. Плетеные талисманы ей не удавались – выходили кривыми и косыми, с некрасиво торчащими нитями. А первая же вежа получилась аккуратной, руки сами налепили кисточки на треугольных ушках фигурок, и куратор улыбнулась: «Ой, какие милые рыси! Надо будет для знакомых оставить».

Воодушевленная Альма начала разыскивать литературу, наткнулась на серию этнографических статей, переслушала кучу аудиофайлов и однажды осмелилась прочитать над вежей наговор. Потом еще один, потом сразу два – на изгнание семейных раздоров и легкий окот. Ее перестали устраивать казенные материалы. Брала их как основу, занималась дополнительной обработкой – спасибо записям этнографов – вязала кисти для входных проемов, плела пояса для фигурок, варила рыбий клей.

Появились первые заказы. Пара рысей попросила вежу на третьего ребенка, полярная лисица – на мир да любовь в семье. Заместитель директора Фонда влез без очереди, умоляя срочно сделать вежу на приплод и легкий окот – для дочки. Альма выполняла пожелания и почти забросила работу для ЗАГСов. Ей говорили: «Сувенир любой ремесленник склеить может. А твои вежи работают. Грех растрачивать силу на казенные подарки».

Шло время, Альма выслушивала добрые слова от незнакомых рысей, полярных лисов, и даже однажды получила письмо с юга, от пары пещерных медведей, которым кто-то прислал северный подарок. Благодарностям она верила и не верила. Может быть, в ее вежах действительно теплилась искорка магии. Все-таки, дочь шамана. У ближайшей родни, снежных барсов, обитавших в Ирбисском округе, кошки-ведуньи иногда занимали видное положение в обществе – это у древесных барсов ничего подобного не бывало.

Она жила, не строя планов на будущее, не чувствуя ни малейшей склонности обустраивать дупло, чтобы зазвать туда кота и обзавестись потомством. Резала оленью кожу для веж, мастерила наряды конусам-обитателям, читала наговоры и носила плетеный оберег, не забывая по утрам просить Линшу о заступничестве.

Смерть матери ее расстроила, но не до рыданий и многодневной скорби. Альма узнала об этом от сотрудницы службы социальной защиты, общительной рыси Марианны, получила на руки свидетельство о смерти – мать к тому времени уже похоронили – и тонкую прозрачную папку с документами. Два сертификата, подтверждающие право собственности на дом с хозпостройками и арендное владение большим земельным участком с правом выкупа. Банковское свидетельство о погашении займа, документы на машину – старенький пикап. Компенсация за трех оленей, которых забрали в государственное стадо.

Мать умерла от инфаркта, это было записано в свидетельстве о смерти. Марианна принесла Альме тонкую больничную карту из трех листов и рассказала, что мать дважды обращалась к врачам, категорически отказывалась от госпитализации и прекрасно знала, что, оставаясь в одиночестве на заимке, увеличивает риск внезапной смерти. Может быть, не верила врачам, считала, что пугают. Может быть, положилась на волю Линши. Уже не спросишь.

Альма собиралась съездить на заимку в Прощальную Седмицу, чтобы умилостивить домовых и лесных духов, отнести на могилу матери традиционный открытый пирог «калитку», разломить на куски, даря угощение птицам и мелкой живности. Собиралась, да не собралась – и осень, и зима выдались сурово-холодными, а по работе на нее свалилось столько заказов, что ни вздохнуть, ни продохнуть.

Она поддерживала контакт с Марианной – чаще перезванивалась, чем встречалась. Выслушивала рысью болтовню, однажды согласилась на посиделки в тихом кафе и познакомилась с ее мужем Виктушем, крупным альфой, служившем в силовом подразделении ФССПД. В разговоре выяснилось, что семейство рысей записано в очередь на ее вежу. Альма удивилась тому, что ее не попросили без обиняков, и выполнила заказ в кратчайшие сроки, не слушая возражений Марианны – «что ты, я не имею права пользоваться служебным положением!». Рыси жили вместе уже пять лет, но не могли завести котенка. Альма подсадила в вежу один маленький конус с кисточками на ушах и подумала, что если потом захотят второго, то она добавит.

В апреле, за неделю до Вороньего праздника, Марианна отвезла ее к нотариусу, чтобы зарегистрировать заявление о вступлении в наследство. После долгих уговоров. Альма противилась – сама не зная чему. Тогда у нее впервые появилось плохое предчувствие – не хотелось владеть ни домом, ни землей. Нотариус заверил ее в том, что она единственная законная наследница: родители не состояли в браке, других детей не было. Вернувшись в коттедж, Альма долго разбиралась в собственных чувствах, и решила – нужно отвезти угощение. Сразу всем: и матери, и воронам, и духам.

Она хорошо подготовилась: испекла пирог с рыбой, румяных птиц, вырезанных из теста. Выгладила чистый носовой платок, завязала в углы мелкие монетки, чтобы отдать плату лесу и тундре. Оформила отпуск и уехала. Добиралась сначала поездом, потом бежала на лапах, таща на спине поклажу.

Дом встретил ее морозной пустотой и плесенью, затаившейся в углах. Альма испытала щемящее чувство стыда – это она допустила, чтобы зима изгнала жизнь из жилища, не выставила заслон из тепла. Ее закружил круговорот неотложных дел – мелкий ремонт, ревизия припасов, обновление лент на деревьях, разграничивающих участки. В Вороний День она старательно разложила испеченных птичек на могиле матери, долго подбирала слова, чтобы поговорить с духом покойной, но так ничего и не сказала.

Отец-шаман явился через три дня после праздника, когда Альма уже собиралась в дорогу. По-хозяйски подогнал машину к крыльцу, прошелся по комнатам, постоял возле красного угла с плетенками, вежей и пучками сушеных трав. Оценивающий взгляд заставил поежиться. Альма ответила на скупые вопросы о жизни и работе, подтвердила, что ей скоро исполнится двадцать лет.

– В наследство вступила? – неожиданно спросил отец.

– Подала заявление. Сказали – когда все будет оформлено, пришлют уведомление о пошлине.

– Хорошо.

На этом разговоры закончились – отец отвез Альму на железнодорожную станцию в полном молчании. Высаживая из машины, знакомо коснулся лба, пробормотал: «Да пребудет с тобой благость Линши».

Вернувшись в Хвойно-Морозненск, Альма постаралась забыть и поездку в материнский дом, и неожиданную встречу. Она не успевала выполнять заказы: очередь росла, как дрожжевое тесто возле печки, под мастерской и в поселке появлялись желающие заплатить больше и ускорить процесс. Альма от них успешно ускользала, перекладывая общение на администраторов Центра, и тихо ругала моду на свои вежи – это вынуждало работать без выходных, не разгибая спины.

В свой двадцатый день рождения она неожиданно получила кучу подарков: от начальства, Марианны, соседей и заказчиков, прознавших о праздничной дате. Пришлось переступить через себя, принести на работу торт и вытерпеть чаепитие с разговорами. Не обошлось без вопросов: «Себе-то когда вежу будешь клеить? Присмотрела уже подходящего кота и дупло?» Альма принужденно улыбалась и неопределенно качала головой, мечтая о возвращении в коттедж, где можно будет запереть дверь и побыть в одиночестве. Желание исполнилось – она отказалась от посиделок с Марианной и ее мужем, провела спокойный вечер, читая копию старинной рукописи с наговорами для Вороньего праздника, и отлично выспалась. Неприятности начались утром, словно переход в двадцать первый год жизни развязал накопленный мешок бед.

Появление отца и незнакомого дарса возле калитки в коттеджном поселке заставило ее замереть – накрыло волной плохих предчувствий, куда более сильных, чем при вступлении в наследство. Пропустила ли тогда Линша ее молитву мимо ушей или решила, что Альма слишком хорошо устроилась, и надо послать ей испытание – не узнаешь. Отец, не размениваясь на поздравление и приветствие, сообщил:

– Собирайся, я тебе мужа нашел.

Позже Альма не раз думала – а как бы сложилось, если бы она не пошла? Можно было захлопнуть дверь, позвонить Марианне, ее мужу, вызвать или попросить кого-нибудь вызвать полицию, а потом уехать подальше – в тот же Ирбисск. Там бы отец с Пепельником до нее не дотянулись. Наверное.

Можно было что-то предпринять, но она ничего не сделала. После пристального взгляда отца, проникшего в душу и перетряхнувшего все тайные помыслы, Альма оцепенела. Сил хватало только на то, чтобы выполнять приказы. Она собрала рюкзак, уложила в него все документы. Доехала до ЗАГСа и заключила официальный брак с Пепельником. Древесным барсам не чинили препятствий в поспешной регистрации. Поощряли, зная, что их в ЗАГС калачом не заманишь.

Оттуда, будучи уже женатыми, они с Пепельником отправились к нотариусу и в банк – под присмотром отца. Альма оформила доверенность на имя мужа, позволяя ему беспрепятственно распоряжаться своими средствами. Написала заявление об увольнении, оставила в отделе кадров Фонда, и уехала на заимку покойной матери.

– У тебя дом, у него олени. Нормально заживете, – сказал отец.

Пепельник действительно пригнал на заимку приданое – небольшое стадо оленей. И привез три мешка муки. Голодная смерть им не грозила. Лес не оскудел, дарил изобилие ягод и мелкой дичи, до ягельника по-прежнему было рукой подать. Трудно было возвращаться к старому образу жизни – в городе Альма разбаловалась – но постепенно привыкла, и даже радовалась, слыша шепот лесных духов. Пепельник начал за ней ухаживать: красовался, с разбегу взбираясь на деревья, качался на ветках, осматривал дупла и призывно мурлыкал. Дарса сначала делала вид, что не замечает кота-альфу, вселившегося на участок, потом согласилась посмотреть на большое уютное дупло, оценила выбор и начала таскать туда хвойные ветки для подстилки.

Альма быстро забеременела. Родила как все древесные барсы, в отдельной постройке, без помощи врачей. Назвала дочь Здравкой, прося Линшу послать ей благополучие и здоровье, но, видимо, недостаточно хорошо молилась – они жили на заимке уже второй год, под неусыпным надзором Пепельника.

Странностей, которые она не могла себе объяснить, набралось достаточно. Пепельник ей не интересовался. Это радовало – она не хотела делить с мужем ни дупло, ни ложе, хотя в их соитиях не было ничего особо неприятного. Даже кое-какое удовольствие мелькало. Наверное, как у всех.

Казалось бы – прогони раздражающую кошку и котенка прочь, как делают все альфы. Но Пепельник почему-то упрямо удерживал их на заимке. Отлучался, когда приезжал отец. Как будто сдавали друг другу вахту. Почему? Боялись, что, добравшись до города, Альма отзовет банковскую доверенность? Но там, на счету, было совсем немного денег. Давно бы все сняли и отпустили ее на свободу. Дом? Альма несколько раз говорила, что готова оформить дарственную. Говорила Пепельнику, говорила отцу. Слушали, слышали, но отмахивались.

Больше у нее ничего не было. Старый пикап проржавел и развалился, земельный участок принадлежал государству. В договоре аренды на девяносто девять лет были какие-то тонкости и сложности, но Альма в них вникнуть не успела – нотариус обещал ей провести детальную консультацию после вступления в наследство.

«Что с меня можно взять? – в тысячный раз думала она, укачивая хнычущую дочку. – Зачем я нужна именно здесь?»

Ответ, как и прежде, не приходил. Альма просила помощи у лесных духов, молилась богам-близнецам, но в ответ слышала только тишину. Тогда она решилась на знакомую волшбу, надеясь, что не причинит вреда дочери. В Прощальную Седмицу, последнюю неделю октября, когда Карой и Линша со свитой духов-предков заглядывают на заимки, проверяя, хватает ли древесным барсам еды и тепла перед долгой зимовкой, Альма положила в очаг родильного дома толстое сырое полено и начала клеить вежу – под мокрый огненный треск и снопы искр. Она трудилась пять дней – не забывая благодарить судьбу за малые милости и прося прощения у духа покойной матери. Вежа получилась тесной и скособоченной. Как раз для двоих. Альма вытащила припрятанную ручку, разрисовала туловища-конусы, нанося мраморные линии и темные пятна. Маленькая Здравка привалилась к ней под бок, насторожила круглые ушки. Себе Альма прилепила длинный хвост, сплетенный из нитей, срезанных с куртки Пепельника. Резала, читая наговоры на отворот и разрыв – а вдруг поможет? Готовую вежу Альма оставила в родильном доме. Альфы сюда даже заглядывать брезговали, а ей того и надо.

Вежа помогла или Линша молитву Прощальной Седмицы услышала – неизвестно. Но уже через неделю, в очередной приезд отца, случились перемены. Разразился грандиозный скандал – к счастью, не затронувший Альму и Здравку. Пепельник выгрузил в кладовую привезенные муку, соль и сахар, сел за руль отцовского автомобиля и уехал. Отец улегся спать, через сутки перекинулся и побежал осматривать участок. Это он делал каждый раз, и дважды снисходил до разговора, напоминая Альме, что нужно обновлять ленты на пограничных деревьях.

Здравка, боявшаяся деда-шамана до икоты, превратилась в котенка, как только увидела автомобиль. Спряталась в родильный дом и отказывалась выходить. Альма прокралась к погребу, достала немного еды и улеглась рядом с дочкой, грея ее телом – осень вручала бразды правления зиме, двор припорошил тонкий ноябрьский снежок.

Взъерошенный и злой Пепельник вернулся через двое суток, когда Альма доела последнюю припасенную лепешку и скормила Здравке кусочек студня. Отец встретил его вопросом:

– Ну, что?

– Меня вышвырнули вон и велели больше не появляться! – провыл муж. – Доверенность аннулирована по подозрению в мошенничестве. В офис нотариуса явились полицейские и федералы – похоже, секретарша настучала, вызвала. Меня чуть не арестовали! Они требуют доказательств, что Альма жива. Хотят, чтобы она приехала, поменяла паспорт и сама написала заявление на выкуп. Только так, и никак иначе.

Отец зашипел. Пепельник хлопнул дверцей автомобиля, продолжил:

– Я от них еле сбежал. Сказал, что у нас родился ребенок. Что она не хочет везти ребенка в город и не может оставить со мной – боится расстаться.

– Ты идиот? – взвился отец. – Зачем ты сказал о ребенке? Они же теперь не отвяжутся! Будут настаивать на регистрации, пришлют сюда кого-нибудь из надзорной службы по правам детей. Это худшее, что можно было сделать! Зачем ты открывал свою поганую пасть и болтал лишнее?

– Я знаю свои права! – заорал Пепельник. – Я напомнил им о праве на уединение и частную жизнь. Сказал, что в дом они не войдут. Хоть с ордером, хоть без ордера. Я их не пущу. Буду стрелять. У меня есть право на самооборону.

– Какой же ты тупица! Я тебя отправлял упрашивать нотариуса, а не обострять отношения с федералами! Они войдут куда угодно! Ордер не проблема, а если ты начнешь ерепениться, сюда пригонят силовое подразделение. Они разнесут дом по бревнышку, а потом уведомят Альму о том, что она случайно осталась вдовой. Как я жалею, что с тобой связался! Лучше бы подал в суд на установление отцовства!

– Лучше вспомните, что вы – шаман! Отпугните чужаков от участка! Или вы так ослабели, что лесные духи вас не слышат?

Перебранка переросла в драку. Пепельник был крупнее и сильнее, отец – опытнее. Два древесных барса схлестнулись в поединке. Победила зрелость. Отец почти придушил взбунтовавшегося зятя, а после трепки, встав на ноги, продемонстрировал, что лесные духи слышат и исполняют его желания. Сухая рогатина пригвоздила заднюю лапу Пепельника к заснеженной земле. После отцовского шепота ожила, покрылась почками, пустила корни, превращаясь в капкан, удерживающий дарса на месте.

– Полежишь – одумаешься, – вынес вердикт отец. – А не одумаешься – подохнешь. Похороним, запишут как несчастный случай.

Альма подсматривала за происходящим в дверную щель. Здравка молча тряслась, немного успокоилась, когда отец уехал. Альма заподозрила, что это ненадолго – Пепельник, усмиренный живой ловушкой, валялся посреди двора и стонал, ворота остались нараспашку. Обычно их запирали на крепкий засов с амбарным замком.

Альма не поспешила на помощь мужу. Чувствовала злую волю Кароя, слышала ехидные голоса домовых и лесных духов. Внутренний голос нашептывал: «Не вмешивайся. Это не твоя война». Вежа стояла на месте, не шаталась, не падала, Здравка лежала под боком. Сейчас нужно было молиться, чтобы хватило сил защитить себя и дочку, а не на чужой стороне воевать.

Она долго думала – «выйти или не выйти за едой?» – и, в итоге, просидела в убежище до возвращения отца. Шевельнулась после окрика: «Эй, Альма, поди сюда!», присмотрелась и остолбенела от удивления. Пастеризованное коровье молоко в тетрапаках – целая упаковка. Коробка сгущенного молока. Коробка с манной крупой и сухими сливками. Несколько пачек коровьего масла.

– Заноси, – велел отец. – И завари чай. Посидим, поговорим.

Альма перенесла Здравку в дом, спрятала в шкафу, под ворохом тряпья, превратилась и взялась за дело. Пока вскипал чайник, перетащила в кухню все коробки. Изумляясь, радуясь. Опасаясь, что отец передумает отдавать ей такое богатство.

– Кашу вари. Надо откормить, прежде чем в город поедем.

Отец никогда не называл Здравку по имени, но Альма сразу догадалась, что речь идет не о Пепельнике. Она кивнула, не задавая вопросов, и получила ответы за чаепитием – отец расщедрился еще и на длинную речь.

– В город придется съездить два раза. Сначала поменяешь паспорт. Твой просроченный, в двадцать один менять надо было, сейчас с ним ни в банк, ни к нотариусу. Поедем втроем: я, ты и твой муж. Ребенка тоже возьмешь. Заполнишь бланки на замену паспорта. Заедем в ЗАГС, дочку зарегистрируете. Когда нужно будет получать, поедем сначала паспорт заберем, а оттуда к нотариусу. Выкупишь земельный участок. Ты, как наследница своей матери, имеешь право на льготную покупку. Заплатишь, сколько потребуется, деньги я дам, подашь документы на регистрацию собственности.

– А потом? – осмелилась спросить Альма. После долгой паузы, боясь рассердить отца.

– А потом подождем, пока участок кто-нибудь захочет купить. Продашь, получишь свою долю, и будешь свободна. Поняла?

Альма кивнула, прощаясь с промелькнувшей надеждой быстро покинуть заимку. Продать участок? Кому он нужен? Землю дают в пользование за символический налог. Ни один дарс никогда не покупал у другого обжитый участок – придется потратить годы, чтобы перекрыть чужие метки и переманить на свою сторону лесных духов.

Несмотря на это, она не собиралась перечить отцу. Поездка в город была благом – она мечтала о том, чтобы получить свидетельство о рождении Здравки. А вдруг кто-нибудь вмешается и известит федералов? Тогда их отправят к врачам, на осмотр. Можно будет попытаться передать весточку Марианне. Если рысь догадается, что Альма живет на заимке против воли, она поднимет на уши всех – и начальство, и силовое подразделение. Поможет и сбежать, и спрятаться. Она такая.

События завертелись с невиданной быстротой – по меркам заимки. Здравка немного отъелась, перестала напоминать скелет, обтянутый шубкой. Пепельник долго хромал – ожившая рогатина сильно повредила лапу – но не рычал, а жаловался Альме с нотками заискивания. По-семейному. Как будто действительно искал утешения у посланной богами супруги. Альма отношения не обостряла, пекла открытые пироги с рыбой, которую добывал муж, накрывала общий стол и пару раз ложилась в общую постель. Пепельник старался, сделал ей приятно, и Альма подумала, что даже если придется прожить на заимке до конца дней, все не так уж плохо. Она знала, что бывает хуже, прекрасно знала – видела искалеченных кошек на Вороньих праздниках. А они с Пепельником ни разу не дрались, и у дарсов было большое уютное дупло. Многие кошки сказали бы, что ей везет, не на что жаловаться и незачем гневить Линшу.

В город поехали через месяц. Здравка пыталась спрятаться, но Пепельник ее поймал и сунул в мешок. Отец хмурился, потом махнул рукой, пробормотав: «Будем напирать на то, что непривычной обстановки испугалась». К тому моменту, когда они доехали до отделения паспортного стола, Здравка перестала пищать. Обеспокоенная Альма вытащила ее из мешка, спрятала под пуховик, успокаивающе замурлыкала. Котенок прижался к ее груди и затих.

В казенных учреждениях к ним отнеслись предупредительно. Альма сдала старый паспорт, Пепельник предъявил копии документов из тонкой папки. Они получили временное удостоверение личности – Альма даже в руках его не подержала – и, в дружном молчании, добрались до ЗАГСа. Здравка обрела законный статус – была оформлена, как ребенок из полной семьи, с двумя родителями, состоящими в браке. Для дарсов это было редкостью, и регистратор-человек долго поздравляла их с Пепельником, радуясь тому, что они проявляют гражданскую сознательность. Никого ничего не насторожило. Им мягко порекомендовали поставить Здравку на учет у врача, а после слов отца: «В другой раз», не рискнули настаивать.

По дороге домой Пепельник повел себя странно и неожиданно – попросил отца остановиться у магазина и купить молока и сметаны для Здравки.

– Чего это ты вдруг стал такой заботливый? – криво усмехнулся отец.

– Она, когда пожрет, орет меньше, – ответил Пепельник, выдержав пристальный взгляд. – Слышать уже не могу эти вопли.

Альма молчала, пока они ожидали отца под магазином. Молчала дома, пока машина не уехала в ночь, а Пепельник не задраил ворота. И только когда они остались вдвоем, решилась и поблагодарила – пусть духи слышат, в этих словах нет ничего криминального.

– Чепуха, – отмахнулся муж. – Она и вправду меньше орет. Ну и вообще… нам надо держаться вместе. Иначе ни ты, ни я ничего не получим.

– А что мы должны получить? – удивилась Альма.

– Как что? – янтарные глаза Пепельника округлились. – Деньги. Деньги за участок. Он, конечно, почти все себе заберет. Но если мы будем действовать правильно, нам может достаться много. Может быть, миллион. Может быть, каждому по миллиону. Хорошо бы каждому.

Альма достала из погреба припрятанный пирог с рыбой, поставила на стол и начала выяснять, с какой такой радости им на голову должны свалиться миллионы. Пепельник, урча, слопал три четверти пирога, запил стаканом молока и простодушно – или обдуманно – выложил ей подоплеку земельно-заимочной интриги.

Пятнадцать лет назад, с одобрения покойной матери, участок обследовали геологи из корпорации «Ирбал». «Ирбисские Альмаы». Неподалеку от Хвойно-Морозненска строился завод по огранке, и корпорация искала дополнительные источники сырья. Участок, которым владела мать на правах долгосрочной аренды, был отмечен как перспективный. На замену – другой участок большего размера – мать не согласилась, но и выкупать участок, чтобы продать корпорации, почему-то не стала. Ее оставили в покое – нашлись и другие месторождения, возможно, более привлекательные для разработки. Мать вновь пригласили на переговоры с участием представителей «Ирбала» и областной администрации незадолго до смерти. Приехать и поговорить она не успела. Альме об этом собирались сообщить после вступления в наследство, как правопреемнице. И не сообщили – потому что вмешался отец-шаман.

– Ты мне дала доверенность. Я им ответил, что мы участок выкупим и продадим. Но оказалось, что это нельзя делать сразу. Только через два года. Такой срок – по закону. И наследнице желательно жить на этой земле, иначе сделку могут оспорить. Поэтому мы сидели тут. Когда тебе выдадут новый паспорт, ты выкупишь участок, а там и корпорация подтянется. Они уже ждут не дождутся. Два месторождения оказались пустышками, сырья не хватает. В Ирбисском округе действуют экологические ограничения, не развернешься. А в Хвойном и Морозненском пока еще можно. Твой отец пообещал мне сто тысяч. Не знаю, сколько он собирается дать тебе. А я недавно подумал – мы можем получить больше. Все забирать страшно, хотя по закону мы можем, это наши деньги. Он же потом проклянет. Не хочу умирать от чахотки. Но и денег хочу. Зря я, что ли, тут два года торчал?

Альма заметила, что в конце пламенной речи Пепельник начал спотыкаться на словах «мы» и «наши». Можно было нажать – «а вдруг проговорится?» – но и без этого информации было с лихвой. Обдумать бы спокойно. Понять, как лучше поступить. Что делать – учитывая долю Здравки, о которой Пепельник даже не заговаривал.

– Он чуть локти не сгрыз, – зашипел муж. – Потому что в свое время не захотел оформлять брак с твоей матерью, делал вид, что шаман выше всего земного. Ну и знал, что та сама ему деньги отдаст. А когда та умерла, наследство досталось тебе. Представляешь, как он разозлился? Шаману-альфе ничего, а какой-то кошке несметное богатство.

– Представляю, – медленно проговорила Альма и подлила Пепельнику еще молока – накупили много, не обопьет Здравку.

Следующий месяц, до очередного приезда отца, они прожили в относительном мире и согласии. Пепельник все-таки выболтал правду, расспрашивать не пришлось. Муж, несмотря на заключение брака и общего ребенка, прав на участок и деньги не имел – по закону об охране имущества древесных кошек. Альма могла выделить ему долю, обещанную отцом, а могла послать подальше, оставив несметные богатства себе и Здравке. Причину откровенности Альма тоже поняла. Пепельник боялся, что отец ему ничего не даст – после наделанных глупостей и внезапного бунта – и пытался подстелить охапки ягеля со всех сторон. Там не заплатят, авось тут что-нибудь обломится. Он и за Альмой ухаживал и ребенка делал из тех же соображений, по собственной инициативе – привязать к себе хотел покрепче, выцарапать хотя бы крохи денег через адвоката, если шаман его выставит с заимки после какой-нибудь ссоры.

За день до приезда отца Альма пообещала:

– Если что… если вдруг что – я тебя не обделю. Но и ты мне помогай.

– Заметано, – кивнул Пепельник. – Будем держаться вместе. Мы же семья.

Альма вспомнила хвост из ниток, заговоренный на разрыв, и подтвердила:

– Да. Семья.

Следующая поездка поначалу была копией предыдущей. Здравку усадили в мешок. Отец скривился: «Оставьте ее здесь, ничего с ней за день не сделается, дом протопленный», но Альма сказала, что могут спросить, с кем оставили, и придраться, а Пепельник ее поддержал и поймал дочку. Выполняя обещание о помощи.

В машине сердце колотилось так, что чуть ли не выпрыгивало из груди. Альма чувствовала, что лед тронулся. Как будто среди зимы – в двух шагах от Вьюжной Недели и визита Снежного Деда – запахло самой настоящей весной. Она выудила Здравку из мешка, прижала к себе, прежде чем подняться по ступенькам в здание паспортного стола. Дошла до нужного кабинета, удивляясь пустоте коридоров – «неужели все уже начали праздновать?» Она подняла руку, чтобы постучать – отец и Пепельник стояли за спиной, охраняя и не позволяя сбежать – но не успела проделать незамысловатое действие. Двери кабинетов открылись, из них вышли рыси в бронежилетах и экипировке, технично оттеснившие Альму в сторону. Из кабинета выскочила Марианна, обняла ее за плечи, мурлыкнула завизжавшей Здравке – «все хорошо, не бойся, все хорошо!» – и громко спросила:

– Пойдешь со мной или с ними?

– С тобой, – быстро сказала Альма. – Я хочу уйти. Только мужа не трогайте. Не бейте. Он… он отец моего ребенка. И у нас было уютное дупло.

Пока она договаривала, отца с Пепельником уложили физиономиями в пол. Один из альф-рысей приподнял затемненный щиток шлема и пообещал:

– Я его просто на пятнадцать суток закрою. До выяснения личности.

Альма узнала Виктуша, кивнула, и пошла вслед за Марианной. Не зная, куда ее ведут, но полностью доверяя – не представителям федеральных властей, а коту и кошке, которые хотели котенка, таскали друг у друга куски из тарелок, любовно мурлыкали и терлись носами прямо в кафе, не стесняясь людей, Альмы и других рысей. От Марианны пахло казенным кабинетом, бензиновой пылью, Виктушем, и – совсем чуть-чуть – рысенком. Это значило, что вежа сработала, Линша одарила общительное семейство своим благоволением. А раз одарила, значит, Альме и Здравке тоже достанется крошка счастья и удачи. Уже досталась – сегодня на заимку возвращаться не придется.