Латышские стрелки в борьбе за советскую власть

Под красным знаменем стрелков Я.П. Калнынь, бывш. стрелок 4-го латышского стрелкового полка, член партии с 1917 г

Февральскую революцию наша рота встретила в Риге, притом в несколько необычной обстановке. Однажды рано утром нам приказали отправиться в район Болдераи, якобы для проведения учебных стрельб.

Близ Болдераи навстречу нам вышли моряки и остановили нас. Наши офицеры около получаса разговаривали с ними. Как выяснилось позже, матросы уже знали о революции и, полагая, очевидно, что мы настроены реакционно, воспротивились нашему продвижению вперед. Пришлось вернуться назад. Через несколько часов нас выстроили и начальство объявило, что царь свергнут, а государством впредь будет управлять Дума. Объявление было очень кратким и сухим.

Вскоре в казармах появились представители большевиков, которые разъяснили сложившееся положение и сказали нам, что революция передаст власть трудящимся, что надо образовать солдатские комитеты и установить связь с другими частями. Мне пришлось быть в составе делегации стрелков, которая посетила солдат 55-го Сибирского полка. Авторитет и влияние большевиков в нашей роте быстро возрастали. Наиболее близки солдатам были большевистские лозунги о передаче власти трудящимся и о необходимости покончить с войной. Быстро устанавливались связи и укреплялась дружба с сибирскими стрелковыми полками. В большевиках мы видели ту конкретную силу, которая боролась за новое, светлое будущее. Я примкнул к большевикам, выполнял различные их поручения. 3 июня 1917 года меня приняли в партию.

Офицеры всячески старались затормозить развитие революции. Они уверяли, что, поскольку царь свергнут, революция уже добилась своего и что солдаты должны оставаться верными своему долгу до полной победы.

Наш 4-й стрелковый полк перевели в центр города для несения гарнизонной службы. Мы расположились на улице Авоту.

Стоило только стрелкам услышать, что кто-либо оскорбил солдата или иным образом задел солдатские интересы, как они сразу же, не дожидаясь распоряжения, спешили на помощь. Так было при получении известия о нападении на газету «Циня» или же когда контрреволюция собиралась разоружить подразделение одного из сибирских стрелковых полков и во многих других случаях.

Затем наш полк был направлен на фронт в район Олайне.

В мае я в качестве делегата с позиций участвовал в работе съезда латышских стрелковых полков. Все принятые на съезде резолюции были внесены большевиками; решено было не выполнять приказов о наступлении и, чтобы покончить с войной, начать братание с немецкими солдатами. Те, кто высказывался за продолжение войны, никакой поддержки на съезде не нашли.

Перед съездом поговаривали, что состоится парад, т. е. смотр латышских стрелковых полков, на котором будет присутствовать и Керенский. Но, очевидно, дух майского съезда латышских стрелков лишил Керенского всякого желания встретиться с ними, и эта встреча так и не состоялась.

Буржуазное Временное правительство и главное командование поняли, что латышские и сибирские стрелковые полки в наступление идти не желают. Выход из положения командование пыталось найти в создании так наз. ударных групп, или «батальонов смерти», которые предусмотрено было использовать как в качестве инициаторов военных действий, так и для борьбы с революционными частями.

Из нашей части в «ударники» не пошел никто. Вспоминается один случай. Офицеры объявили, что солдаты, желающие вступить в ударные группы, должны собраться в определенном месте в лесу. Партийная организация направила туда 15 человек, в том числе и меня, чтобы мы помешали вербовке «ударников». В указанное место мы пришли заранее. Явились и организаторы вербовки – три офицера и три «ударника» с изображением черепа на рукавах. Увидев нас (больше никто из солдат не пришел), они обрадовались, думая, что мы желаем записаться, но мы посоветовали им отправиться туда, откуда они явились. Это они и сделали без промедления.

«Смертников» стали вербовать в тыловых частях, а также среди гражданского населения и даже среди женщин.

Один из отрядов «смертников» расположился по соседству с нами, якобы с целью разведать наш участок фронта. Но мы заявили им, что в подобной услуге не нуждаемся, и посоветовали убираться подальше. Наше указание они выполнили без возражений.

К нам на фронт прибывали и вербовщики в меньшевистскую партию, однако последователей у них не нашлось.

В 3-м взводе 2-й роты 4-го полка нас было 7 коммунистов – Янис Калнынь, Янис Лацис, Янис Блигзне, Плуме, я и еще два товарища, фамилий которых теперь не помню. Под руководством партийной организации проводилось братание с немецкими солдатами. К сожалению, нам очень редко приходилось встречать немецких солдат одних, без офицеров. Наши офицеры всеми силами старались помешать братанию. Они даже приказали открывать артиллерийский огонь по передовой линии, если там будет происходить братание. Для того чтобы передовая линия во время братания не подверглась обстрелу, нам пришлось послать на батарею своих людей.

Авторитет большевиков рос с каждым днем не только в нашей роте, но и во всем полку. Об этом свидетельствовали и выборы Рижской городской думы: солдаты отдали свои голоса за большевистских кандидатов.

Среди офицеров также начали появляться революционные командиры, навлекавшие на себя свирепые нападки реакционного офицерства. Так, на одном офицерском собрании было принято решение относительно двух революционно настроенных офицеров, в котором говорилось, что они недостойны называться офицерами. Реакционеры пытались лишить их офицерского звания, но это им не удалось.

Однажды вечером в августе 1917 года, когда уже начало темнеть, мы получили приказ занять огневые позиции. После этого последовала команда – открыть огонь по противнику.

Всех удивило, что никто на наши выстрелы не ответил, мы даже не поняли, зачем мы стреляли, так как ничего не было видно. После нескольких минут стрельбы нас тихо вывели из окопов и приказали построиться. Позиции мы оставили без замены. Только лишь по пути в Ригу, видя горящие склады, мы поняли: что-то происходит.

Проходя через Ригу, мы вокруг видели панику; магазины были закрыты. Мы узнали, что немцы переправились через Даугаву у Икшкиле почти без боя. Это известие очень смутило солдат.

После неудачных попыток отогнать назад немецкие части, переправившиеся через Даугаву, наши войска заняли позиции вблизи станции Лигатне.

Нашим соседом слева был «батальон смерти». На этот раз он имел возможность проявить свои боевые способности. «Смертники» начали наступление, но силы их скоро иссякли, и вперед они не продвинулись.

На станции Лигатне до нас дошло известие о Великой Октябрьской социалистической революции. Во всех ротах состоялись собрания, на которых солдаты узнали о свержении буржуазного Временного правительства. Сообщение о том, что власть перешла в руки Советов, было встречено солдатами с восторгом. По-иному эту весть восприняли некоторые тыловые части. На станции Лигатне в вагонах размещался железнодорожный строительный батальон, в распоряжении которого находилась типография. Вскоре появилась листовка, составители которой нагло заявляли, что в Петрограде власть захватила «большевистская банда» и что надо бороться за восстановление Временного правительства. Революционные стрелки ликвидировали эту типографию, а авторов листовки вместе с контрреволюционными офицерами отправили в Цесис для дальнейшего расследования.

Через несколько дней после Октябрьской революции состоялись ротные партийные собрания. Из стрелков всех латышских полков нужно было сформировать роту коммунистов для отправки в Петроград. В состав этой роты включили и меня. Стрелки сформированной роты были очень рады, что на их долю выпала честь поехать в Петроград – центр социалистической революции.

В Валке у нас произошло столкновение с одной меньшевистской газетой, которая призывала нас не ехать в Петроград, говоря, что латышам незачем оставлять свои кости в болотах Петрограда, поскольку-де власть большевиков и их защитников будет уничтожена. Наши стрелки не поддались контрреволюционной агитации и все как один отправились в Красный Петроград, решив соблюдать строгую дисциплину и порядок. Погоны и кокарды мы сняли.

По прибытии в Петроград рота получила распоряжение направиться прямо в штаб революции – в Смольный. Это очень обрадовало нас. Всю дорогу от поезда до Смольного мы пели революционные песни, пели так, как не пели еще никогда… Поскольку мы пели на латышском языке, петроградцы очень интересовались, кто мы, откуда и зачем прибыли в Петроград.

В Смольном нас разместили на втором этаже. Уже с первого дня началась лихорадочная работа. Часть роты заняла внутренние и внешние посты охраны Смольного, а остальные стрелки днем и ночью вместе с представителями правительства и партии выполняли разного рода оперативные задания по борьбе с контрреволюцией.

Группы контрреволюционеров, состоявшие главным образом из офицеров, мы обнаруживали в разных местах. Мы вели также успешную борьбу с попытками организовать всякого рода погромы. Контрреволюционеры старались вызвать беспорядки, громя винные склады.

Приходилось также разыскивать и арестовывать директоров банков, которые после национализации банков развернули саботаж. При аресте одного директора банка мы столкнулись с сопротивлением: выстрелом из револьвера с небольшого расстояния был ранен командир нашей роты Я. Петерсон.

Занимались мы и сбором оружия. Старая армия стихийно разваливалась. Солдаты ехали домой, захватив с собой винтовки и даже разобранные пулеметы. Между тем в оружии нуждались рабочие отряды, которые отправлялись на фронт защищать Петроград. Мы окружали вокзалы и отбирали у уезжавших солдат оружие.

Почти ежедневно у Смольного собирались отряды вооруженных рабочих, которые, получив от представителей правительства задание и выслушав напутственные речи, уходили на защиту Петрограда. Видя, что нередко на фронт отправляются люди, почти не сведущие в военном деле, мы попросили послать туда нас. Нам ответили от имени Ленина, что Петроград – тоже фронт; это нас успокоило.

Почти круглые сутки в Смольный для выяснения разных вопросов приходили солдаты, рабочие и крестьяне. Многие из них шли просить совета у В.И. Ленина. Я видел Владимира Ильича очень часто. Бросалось в глаза, что он никогда не ходил медленно, не спеша.

Несмотря на то что Владимир Ильич был очень занят и хорошо знал, что каждый солдат нашей роты, находящийся на посту, знает его лично, он всегда подходил к постовому с заранее приготовленным пропуском, показывая этим пример дисциплинированности и уважения к несущему службу. Пищу Владимиру Ильичу носили с той же самой кухни в Смольном, с которой выдавали ее и нам, солдатам.

В марте 1918 года наша рота вместе с правительством переехала в Москву (в Кремль). По пути мы охраняли правительственные поезда. В Кремле рота была реорганизована в 1-й латышский коммунистический батальон. Здесь мы выполняли ту же работу, что и в Смольном.

В Москве особенно вызывающе вели себя эсеры и анархисты. Однажды я участвовал в разоружении анархистской банды, занимавшейся грабежом и разгулом. Анархисты, занявшие какой-то особняк, заперли ворота и предупредили нас, что, если мы попробуем ломиться, они ответят огнем. Мы немного отошли, и один из наших стрелков подложил под ворота взрывчатку. После взрыва не осталось ничего ни от ворот, ни от стекол в окнах особняка. Видя, что шутить с ними не станут, анархисты один за другим стали выходить на улицу. Всего их набралось человек двести. В особняке мы нашли много оружия, большие запасы разных продуктов, много вина.

В июле 1918 года мы участвовали также в ликвидации мятежа левых эсеров. Этот враг был более опасным. Эсеры пригласили нас принять участие в совместном с ними собрании в одной из школ за стенами Кремля. В приглашении нам предлагалось явиться без оружия, а мы без оружия почти никогда не ходили; кроме того, само это мероприятие эсеров вызывало подозрение. Выяснилось, что эсеры хотели ослабить охрану Кремля, но это им не удалось. Стрелки на эсеровское собрание не пошли, а поднятый эсерами мятеж вскоре был подавлен. После ликвидации этого мятежа я стоял однажды на посту у кабинета Владимира Ильича. Проходя мимо, Ленин дал мне «Правду» и сказал, чтобы я прочитал статью о предательстве эсеров. После обуздания анархистов и подавления мятежа эсеров в Москве стало гораздо спокойнее.

В Кремле я имел возможность прослушать доклад Ленина о международном и внутреннем положении. Владимир Ильич говорил без конспекта, ясно, понятно и очень убедительно, простым языком.

Во второй половине 1918 года наш батальон был реорганизован в 9-й латышский стрелковый полк. В Кремле нас сменил интернациональный батальон, и мы уехали на фронт.

В первом бою мы встретились с белоказаками. Из поезда мы вышли на станции Новохоперск и, перейдя через реку Хопер, двинулись в наступление. Вместе с нами шли китайские добровольцы. В первый день мы заняли три населенных пункта, во второй – два. После этого нас перебросили на Поворинский участок фронта. Там мы атаковали станцию Алексиково и после ожесточенного боя взяли ее.

Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции Я.А. Истенапс, бывш. стрелок 7-го латышского стрелкового полка

Комитет 7-го Бауского латышского стрелкового полка получил телефонограмму от Исполнительного комитета латышских стрелковых полков (Исколастрела), в которой полку предписывалось занять город и железнодорожную станцию Валмиера, чтобы задержать движение войсковых частей, верных Временному правительству, с фронта в Гатчину, где находился Керенский.

Члены полкового комитета сообщили командиру полка подполковнику Мангулу содержание телефонограммы и ждали его указаний. Мангул, основательно подумав, ответил: «Как до сих пор я был командиром полка, вашим старшим офицером, отцом и учителем, так и впредь я остаюсь с вами. Я признаю Советское правительство и выполню распоряжение Военно-революционного комитета»[5]. Члены полкового комитета просили Мангула немедленно отдать соответствующие приказы командирам батальонов и начальникам команд и частей, что и было сделано без промедления. Командиров 1-го и 2-го батальонов штабс-капитанов Фрица Биркенштейна и Эвалда, командира 7-й роты штабс-капитана Муйжелиса, отказавшихся выполнить приказы и распоряжения Военно-революционного комитета, арестовали. Арестовали и других 35 офицеров, которые заявили, что признают только Временное правительство и подчиняются приказам командира корпуса. Арестованных офицеров мы отвезли в Валмиеру и заключили в тюрьму. Там они вначале отказывались принимать солдатскую пищу, плевали в котелки, требовали, чтобы им готовили на офицерской кухне, и предлагали деньги, чтобы в городе им купили колбасы и белого хлеба. Вскоре, однако, господа офицеры вынуждены были смириться со своим положением.

Вступив в Валмиеру через Кокмуйжу 29 октября после полудня, полк не встретил никакого сопротивления со стороны верных Временному правительству воинских частей. На железнодорожную станцию Валмиера прибыл один поезд с казаками, чтобы отправиться в Гатчину в распоряжение Временного правительства. Наша 1-я рота и пулеметная команда получили задание вместе с другими ротами высадить казаков из поезда либо разоружить их, если они не согласятся вернуться на фронт. Мы предъявили казакам эти требования. Вначале казаки не хотели было их выполнять, но, увидев, что латышские стрелки не шутят и залегли в цепь с тремя пулеметами, подчинились, вышли из вагонов и расположились в окрестностях Валмиеры.

Нашу 1-ю роту разместили в Валмиерской учительской семинарии, в большом зале которой мы часто устраивали концерты и представления для валмиерской молодежи. Драматический кружок стрелков работал хорошо – мы декламировали, читали лекции о международном положении и по другим общественным вопросам. В полковом оркестре было 45 трубачей. Жители Валмиеры постоянно посещали наши концерты. В задачу полка входило несение гарнизонной службы, поддержание образцового революционного порядка в городе, на железнодорожной станции и в окрестных волостях. Учитывая лояльное поведение в отношении Советского правительства командира полка Мангула, прапорщика Микельсона и некоторых других офицеров, стрелки не сняли с них погоны, как со многих других офицеров, например с бывшего командира 1-й роты, позднее 1-го батальона, штабс-капитана Фрица Биркенштейна.

Мой бывший ротный командир штабс-капитан Биркенштейн, бывший народный учитель, по партийной принадлежности был заядлым социал-демократом меньшевиком. Он часто спорил со стрелками нашей роты, которые защищали политику большевиков. Во время этих споров можно было убедиться в том, что Биркенштейн – смертельный враг большевиков. Как только мог, поносил он В.И. Ленина, упирая на то, что Ленин и другие большевики во время войны проехали через Германию в пломбированном вагоне и т. д. В то же самое время он превозносил Карла Каутского и других вожаков социал-демократов. В октябрьские дни его арестовали за отказ подчиниться распоряжениям Военно-революционного комитета. Таким же ярым врагом большевиков был заносчивый, высокомерный и честолюбивый командир 7-й роты штабс-капитан Муйжелис. Грубым и резким был командир 4-й роты капитан Беркис, которого стрелки терпеть не могли.

Прошло несколько дней после того, как полк вошел в Валмиеру, когда к нам явился делегат II Всероссийского съезда Советов и представитель ЦК СДЛ Яков Петерс. В валмиерской лютеранской церкви мы устроили митинг рабочих, крестьян и стрелков, украсили церковь зеленью, транспарантами, лозунгами и флагами. Собралось так много трудящихся, что яблоку упасть было негде. Я. Петерс поднялся на кафедру и начал рассказывать о победе социалистической революции и о международном положении, о событиях в Петрограде и о ближайших задачах латышского народа. Когда товарищ Петерс кончил речь, все как один спели «Интернационал». Старики и старушки, вытирая слезы радости, говорили: «Всю жизнь прожили, но такой горячей речи, да еще с церковной кафедры, не слыхали». Напротив, представители валмиерской буржуазии – домовладельцы и торговцы вместе со священником Нейландом – ругались, что-де стрелки и рабочие осквернили храм Божий, богохульничали и святотатствовали с красными тряпками (т. е. флагами).

16—18 декабря в Валмиере происходил II съезд Советов рабочих, стрелковых и безземельных депутатов Латвии. Он выбрал Исколат в составе 69 человек во главе с Фрицем Розинем (Азисом). Мы, стрелки, охраняли делегатов съезда во время заседаний от возможных неожиданностей. Однако никаких происшествий в городе не было.

Мы стояли на страже порядка и спокойствия в городе днем и ночью. Вспоминаю тихую ночь 31 декабря 1917 года. Шагая по спокойным улицам города в преддверии нового, 1918 года мы думали о том, что принесет он для Валмиеры и всего латышского народа. Оказалось, что из-за преступной политики Троцкого этот год стал годом немецкой оккупации Латвии.

9 января 1918 года стрелки нашего полка во главе с оркестром направились к могилам жертв карательных экспедиций 1905–1907 гг., куда на траурный митинг собрались трудящиеся Валмиеры. По пути пели революционные песни «Кто сам ходит в лохмотьях», «Солнце всходит и заходит». В конце митинга все спели «С призывом к битве на устах». На митинг собралось столько народа, сколько жители Валмиеры давно не видели.

В ночь с 18 на 19 февраля полк покинул Валмиеру и в боевой готовности направился по шоссе к Валке и дальше – на Псков. Приближаясь к Пскову, мы получили известие, что там на станции уже находятся немцы. Надо было прорваться сквозь немецкие посты. С этой задачей полк справился с честью.

Газета латышских стрелков «Бривайс стрелниекс» («Свободный стрелок») в 1917 году Т.Я. Драудинь, член редакции газеты «Бривайс стрелниекс»

После свержения самодержавия, в период с февраля по октябрь 1917 года, когда партия большевиков, возглавляемая великим Лениным, неустанно вела упорную и напряженную борьбу за массы, огромное значение имела большевистская печать, и в том числе большевистские солдатские фронтовые и армейские газеты. Это и понятно: во время мировой войны миллионы рабочих и крестьян были призваны в армию, стали солдатами.

Солдатские газеты в руках большевиков являлись мощным идейным оружием в деле приобщения солдатских масс к революционному движению пролетариата.

В 1917 году в стране издавалось огромное количество всяких газет различного политического направления, и в том числе много псевдосолдатских газет. Такими были газета военного министерства «Армия и флот Свободной России» и многочисленные газеты фронтовых, армейских и корпусных комитетов, выпускавшиеся исполкомами Советов солдатских депутатов всех фронтов и армий. В числе их были и газеты Исполнительного комитета Совета солдатских депутатов XII армии, его «Известия» и большая ежедневная газета «Рижский фронт». Но не всякая газета, называвшая себя армейской, была действительно солдатской газетой. Как правило, газеты фронтовых и армейских комитетов, большая часть которых находилась до октября 1917 года в руках меньшевиков и эсеров, так же как и «Армия и флот Свободной России», являлись проводниками политики буржуазии, генералитета и соглашательских партий, вели яростную травлю Ленина и большевиков и кампанию за продолжение антинародной империалистической бойни.

Подлинно солдатской газетой в первую очередь была созданная петроградской большевистской военной организацией «Солдатская Правда», первый номер которой вышел уже 15 апреля 1917 года. «Солдатская Правда» печаталась в большом количестве экземпляров, но их далеко не хватало для снабжения всех фронтов. К тому же военное начальство всеми мерами, вплоть до прямого запрета, препятствовало ее распространению. Сколько приказов, полных угроз, – вплоть до расстрела, издавали тогда царские генералы Алексеев, Клембовский и другие, сколько телеграмм они посылали, чтобы уберечь фронт от «большевистской заразы» и преградить доступ в армию газетам «Правда» и «Солдатская Правда». Отчасти этим было вызвано появление на фронте целого ряда местных солдатских газет. Создание этих газет обусловливалось также тем, что перед солдатами каждого фронта, каждой армии помимо общеполитических стояли и специфические местные проблемы. На всех фронтах, в каждой армии в 1917 году возникли фронтовые и армейские газеты. В XII армии, входившей в состав Северного фронта и стоявшей у Риги, выходили большевистские солдатские газеты «Окопная Правда» и «Бривайс стрелниекс» («Свободный стрелок» – на латышском языке), в которых освещение полковых организационных и иных вопросов совмещалось с рассмотрением общеполитических проблем борьбы революционного пролетариата России за мир, за землю.

Обе эти газеты издавались в Риге, сохранившей свои революционные традиции, несмотря на то что за годы мировой войны город потерял большую часть промышленных предприятий и большую часть своих фабричных рабочих. Несмотря на строгий надзор и контроль военных – и не только военных – властей, старая революционная Рига в 1917 году жила. Не зря генерал Рузский в конце 1916 года назвал ее революционным гнездом. Сохранению революционных традиций в значительной степени способствовали латышские стрелки. Восемь действующих латышских стрелковых полков и один запасной для боевого пополнения, укомплектованные в две бригады, всего – 40–50 тысяч стрелков, славившихся своей стойкостью, дисциплинированностью и отвагой, вместе с сибирскими стрелками охраняли от немцев Ригу и подступы к революционному Петрограду.

Латышские стрелковые полки, созданные латышской буржуазией в 1915 году и усиленно опекавшиеся ею, первоначально считались надежным резервом латышской националистической буржуазии. Однако в подавляющем большинстве своем стрелки представляли латышский пролетариат: это были рабочие и безземельные крестьяне Латвии, и скоро им оказалось не по пути с латышской националистической буржуазией.

Перед Социал-демократией Латышского края, стоявшей на ленинских позициях, встала важнейшая задача завоевания стрелков на сторону пролетарской революции. После Февральской революции латышские большевики развили агитационно-пропагандистскую деятельность, чтобы вырвать стрелков из плена националистических и мелкобуржуазных идей. Эта работа увенчалась успехом. Латышские стрелковые полки, как однородная организованная крупная воинская часть, были полностью завоеваны для дела пролетарской революции. 17 (30) мая 1917 года на съезде представителей всех латышских полков, после пятидневных политических дискуссий с участием представителей армии и Петроградского Совета, делегаты съезда почти единогласно приняли историческую резолюцию латышских стрелков, предложенную съезду от имени ЦК Социал-демократии Латышского края Ю. Данишевским. Латышские стрелки выступили за мир, с отказом от поддержки Временного правительства и с требованием передачи всей власти в стране Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. С этого дня лозунгом всех латышских полков стал боевой лозунг большевиков «Вся власть Советам!»

Большевизация латышских стрелков имела большое значение для всей XII армии и оказала громадное влияние на политические настроения всех полков. Резолюция 17 (30) мая 1917 года означала, что латышские стрелковые полки стали сознательной и организованной вооруженной силой большевиков, которой распоряжался ЦК Социал-демократии Латышского края. Эта «измена» латышских стрелков, как тогда писала вся буржуазная печать не только Латвии, но и Петрограда и Москвы, совершилась не сразу и не самотеком, а в результате упорной и длительной работы латышских большевиков среди стрелков.

Газета «Правда» 4 июня 1917 года, сообщая об этой значительной победе Социал-демократии Латышского края, писала, что, несмотря на шовинистический угар и трудности военного времени, Социал-демократия Латышского края «… может с гордостью оглянуться на свое прошлое… А ныне она ввела в свои ряды и своих пролетариев… латышских стрелков, которые по недоразумению под влиянием буржуазной печати считались оплотом шовинистического патриотизма среди латышей».

После Февральской революции агитационно-пропагандистская работа Социал-демократии Латышского края приобрела еще более целеустремленный характер. Общеизвестно, что благодаря этому в Латвии Советы значительно раньше, чем во многих других областях России, стали на сторону большевиков[6]. Большевизация Советов рабочих и безземельных Латвии влияла также на политические настроения и позицию латышских стрелков.

Революционная работа среди стрелков была расширена и прочно закреплена в результате агитационно-пропагандистской работы Социал-демократии Латышского края и большевистских органов печати: «Правды», «Циня» («Борьба»), «Бривайс стрелниекс», «Окопной Правды»… Влияние большевистских газет на развитие революционного движения в армии было огромным.

Вопрос об организации и издании особой газеты латышских стрелков был поставлен уже на первом совещании представителей всех латышских полков, состоявшемся 13 марта 1917 года в городе Валмиере. На съезде представителей полков, состоявшемся в Риге с 27 по 29 марта 1917 года, вопрос об издании стрелковой газеты был одним из пунктов повестки дня. В постановлении съезда Исполкому Совета латышских полков было поручено немедленно приступить к изданию стрелковой газеты «строго демократического направления». Предложение делегата большевика Тилиба, чтобы газета была строго социал-демократического направления, съездом было отвергнуто[7]. Большинство делегатов этого съезда находилось еще в плену соглашательских иллюзий. Этим воспользовались латышские меньшевики. В редакции новой газеты засели меньшевики и латышские националисты: главным редактором стал М. Скуениек – впоследствии премьер-министр буржуазной Латвии, членами редакции – адвокат В. Холцман, впоследствии фашист, меньшевик Петр Биркерт, националист А. Кродер и другие.

10 апреля 1917 года вышел первый номер газеты «Бривайс стрелниекс». На первых порах это была меньшевистски-либеральная с националистической окраской мелкобуржуазная газета для стрелков, но не газета самих стрелков. Исколастрел находился еще в тумане соглашательских иллюзий, и такой же была его газета. Мелкобуржуазная путаница, которая царила в газете в период засилья меньшевиков в редакции, ни в коей мере не отвечала политическим настроениям самих стрелков, в особенности фронтовиков. Газета обманула надежды стрелков и не могла их удовлетворить. Полковые комитеты и отдельные коллективы стрелков принимали резкие резолюции протеста против бесхребетности редакции и предательства интересов революционной демократии. Уже 13 апреля 1917 года полковой комитет Запасного полка первым вопросом повестки дня поставил вопрос о политическом направлении газеты «Бривайс стрелниекс». Комитет постановил, что газета должна иметь определенное лицо (т. е. большевистское направление), «должна быть вождем политической борьбы и воспитателем в партийном духе»[8]. Во время подготовки к майскому съезду латышских стрелков, а также во время работы самого съезда, когда стрелки уже поняли абсолютную необходимость бороться за немедленный мир, за советскую власть, за продолжение революции, вопрос о газете «Бривайс стрелниекс» горячо обсуждался на всех собраниях и митингах стрелков. Признав, что «Бривайс стрелниекс» окончательно еще не порвал с латышской буржуазией, стрелки требовали, чтобы газета полностью стала на большевистские позиции и отражала подлинные идеи и стремления солдатских масс.

Под этим революционным напором меньшевики и националисты М. Скуениек, П. Биркерт, А. Кродер, а впоследствии и Ф. Мендер-Золов вынуждены были выйти из состава редколлегии. На их место в редколлегию газеты пришли большевики. Из прежних работников на технической работе остался только Я. Судрабкалн. Это не была простая смена лиц в редколлегии: газета «Бривайс стрелниекс» стала в полном смысле газетой самих стрелков, солдатской большевистской газетой.

В редакцию «Бривайс стрелниекс» пришли новые люди: И. Герман-Аусеклис, К. Озолинь-Томас и Т. Драудинь. Герман-Аусеклис был борцом за ленинские идеи в Социал-демократии Латышского края, одним из наиболее деятельных членов латышского большевистского центра и редактором (совместно с Я. Берзинем-Зиемелисом) большевистского заграничного «Бюллетеня» в период борьбы латышских большевиков за созыв IV Брюссельского съезда[9].

Карл Озолинь, будучи новым партийным работником, имел, однако, уже опыт газетной работы, так как после Февральской революции проработал некоторое время в Москве, в редакции центрального органа Социал-демократии Латышского края «Социалдемократс». В Ригу он приехал как раз во время майского съезда стрелков. Я тоже не был полным новичком в газетном деле. Началась новая, большевистская полоса в работе редакции «Бривайс стрелниекс».

И. Герман-Аусеклис, перегруженный партийной работой, очень скоро совершенно отошел от работы редакции. Остались мы вдвоем с К. Озолинем и секретарь редакции Я. Судрабкали. На наши плечи ложилась сложная и большая работа по выпуску ежедневной большой газеты на четыре полосы. Редакция не располагала почти никаким вспомогательным аппаратом, не было ни машинисток, ни машинок – все переписывалось от руки. Набор тоже был ручным. Само собой понятно, что не было никаких заведующих отделами, хотя газета выходила с заголовками разделов. Не было и штатных репортеров. Помимо всего прочего, вся общая информация поступала в редакцию на русском языке и необходимо было переводить ее на латышский язык. Так что работы у нас в редакции было по горло.

Кроме собственно редакционной работы, на нас ложились и общественные обязанности. Редактор солдатской газеты одновременно был и партийным работником, и агитатором-пропагандистом. Он почти ежедневно выступал на собраниях и митингах стрелков и выезжал с докладами даже на передовые позиции. И всю эту работу приходилось вести в период величайшего революционного подъема, в моменты исключительного накала политической борьбы. В газетной работе мы имели своими противниками квалифицированных журналистов – меньшевиков и националистов, которые в совершенстве владели искусством диспутов и политических споров. Почти ежедневно на страницах газеты нам приходилось вести ожесточенные бои не только с соглашателями из редакций латышских газет, но и с авторами пасквильных статей «Рижского фронта», бороться против таких заядлых адвокатов соглашательства, как члены ЦК меньшевиков Кучин, Дюбуа и бундовцы Хараш, Айзеншмидт и др.

Не гнушались наши политические противники использовать против нас и такое средство борьбы, как клевета, обвиняя нас в получении немецких денег. Такой прием в 1917 году очень широко применялся буржуазной бульварной печатью. Не было недостатка и в присылаемых по почте угрозах физической расправы, причем эти письма обычно имели подписи, заимствованные из бульварных детективов: «Черная рука», «Возмездие» и пр. Особенно широко подобные приемы борьбы применялись нашими политическими противниками во время ожесточенной борьбы вокруг резолюции, принятой на съезде стрелков 17 (30) мая. Однако «Бривайс стрелниекс» поддержали массы стрелков, а также рабочие и безземельные крестьяне Латвии. Почти ежедневно редакция газеты получала постановления полковых и ротных комитетов и собраний стрелков, сообщавших о своей поддержке большевистского направления газеты. Так, например, общее собрание стрелков 2-го батальона запасного полка постановило признать большевистское направление «Бривайс стрелниекс» единственно правильным и объявило всей буржуазной печати во главе с газетой «Лидумс» бойкот. Для «Бривайс стрелниекс» было собрано 150 рублей.

Газета могла существовать и развиваться, только получая материальную помощь от самих стрелков. Для нее стрелки не жалели ни трудов, ни средств: они устраивали сборы или выделяли пожертвования газете из скудных хозяйственных денег своих команд. Стрелки поддерживали свою газету не только материально: они активно участвовали в ее деятельности. Из их среды вербовались десятки добровольных корреспондентов газеты «Бривайс стрелниекс». На сотрудничестве в «Бривайс стрелниекс» выросли и стали известны многие из латышских советских журналистов и литераторов: К. Иокум, А. Цеплис, О. Лацис, Ю. Балодис (Юлиан), Р. Апинис, К. Имун, К. Поэма, А. Муцениек, Л. Креслиня, А. Редер и многие другие.

Страницы газеты за 1917 год дают некоторое представление о массовости участия самих стрелков в ее деятельности. На самом деле это участие было значительно шире, так как не все, что писали стрелки, попадало в газету… Богатейший архив писем стрелков, их очерков о жизни в окопах погиб при эвакуации Риги в августе 1917 года.

Газета была интересна не только описанием и заметками о повседневной жизни стрелков, но главным образом потому, что она помогала им правильно, по-большевистски разобраться в сложнейшей политической обстановке того времени и потому, что выдвигала лозунги, отвечавшие насущным интересам трудящихся. «Бривайс стрелниекс» простым, понятным для стрелков языком освещал с ленинских позиций все актуальные, как тогда говорили, «вопросы текущего момента». По всем этим вопросам новая, большевистская редакция газеты проводила взгляды партии большевиков в редакционных статьях, а также в регулярно помещавшихся статьях В.И. Ленина, П. Стучки, Ю. Данишевского и других.

Свою революционную, большевистскую работу газета «Бривайс стрелниекс» проводила в контакте и сообща со своими русскими товарищами, с «Окопной Правдой», редакция которой одно время помещалась в том же доме по Парковой улице и на одном этаже с нашей редакцией. Редакционные работники «Окопной Правды» А. Васильев, Р. Ковнатор, А. Григорьев, Федотов, А. Дижбит и другие были частыми гостями в редакции «Бривайс стрелниекс».

Популярность газеты «Бривайс стрелниекс» росла, причем не только среди стрелков, но и среди гражданского населения Латвии. «Бривайс стрелниекс» включался и во все общегражданские кампании, проводимые Социал-демократией Латышского края: выборы в Рижскую городскую думу, в городские думы других городов Латвии, выборы в Видземский земский совет и уездные советы и т. п., поддерживал борьбу рабочих за 8-часовой рабочий день и другие требования, направленные на улучшение бытового и правового положения рабочих. Тираж газеты превысил 17 тысяч экземпляров.

Газета широко рассылалась также по почте в разные города России и устанавливала действенную связь стрелков с латышскими рабочими, эвакуированными в глубь России. Латышские рабочие из Харькова, Пскова, Нижнего Новгорода, Ярославля и других городов отчислениями из своей и без того невысокой заработной платы также поддерживали газету. Естественно, что для российской контрреволюции и латышской буржуазии ликвидация газет «Бривайс стрелниекс» и «Окопная Правда» являлась делом неотложной важности. Кампания за ликвидацию большевистских солдатских (и гражданских) газет особенно усилилась после июльских дней и разгрома редакции «Правды» в Петрограде. Кампанию эту возглавляло само Временное правительство. На подобные крайние шаги его со своей стороны подталкивали и высшие военные власти. Так, главнокомандующий Северным фронтом генерал Клембовский 18 июля 1917 года телеграфировал военному министру А. Керенскому, сообщая копию телеграммы командующему XII армией[10] и комиссару фронта: «Испрашиваю разрешение на закрытие издающейся в Риге газеты “Бривайс стрелниекс” (“Вольный стрелок”), по направлению своему соответствующей “Окопной Правде”. Главкосев Клембовский». Временное правительство очень хотело бы ликвидировать эти газеты, но еще не решалось на этот шаг. Особенно оно боялось приступить к ликвидации газеты «Бривайс стрелниекс», и не напрасно, так как латышские полки поочередно несли караульную службу в Риге и одновременно добровольно охраняли редакцию и типографию своей газеты. Наборщики-стрелки ходили на работу вооруженными.

Когда местные контрреволюционные силы, опираясь на приказ военного министра Керенского, решились наконец закрыть «Окопную Правду» и отряд казаков 21 июля разгромил редакцию этой газеты[11], в помещение редакции «Бривайс стрелниекс» (на Парковой улице) немедленно явился вооруженный отряд латышских стрелков, готовый вооруженной рукой защитить от казаков и «смертников» свою газету, орган Исколастрела… Военные власти побоялись осуществить свое намерение.

Налет казаков на редакцию «Окопной Правды» и закрытие газеты вызвали бурю протестов, особенно в полках 109-й дивизии и среди латышских стрелков. ЦК Социал-демократии Латвии и Рижский Совет рабочих депутатов в опубликованном совместном заявлении также выразили свой решительный протест. Они писали: «Закрытие газеты “Окопная Правда” является ограничением завоеванной революцией свободы слова и нападением на революционную демократию. Исполнительный комитет высказывает свой решительный протест против закрытия “Окопной Правды”, а также против обыска в редакции, который был произведен самым грубым образом при участии казачьих отрядов, чего не было даже при старом режиме»[12]. Контрреволюция ничего не выгадала от закрытия «Окопной Правды». На следующий же день солдатская газета XII армии снова вышла, только под новым названием. Таким образом, контрреволюции на Рижском фронте удалось конфисковать у солдатской газеты только ее заголовок, а сама газета под названием «Окопный набат» продолжала выходить, и реакции задушить ее не удалось.

Контрреволюция, перешедшая после июльских дней в открытое наступление на революционные силы страны, не отказалась от своих намерений задушить большевистскую, солдатскую печать. Она только выжидала удобный момент для нанесения нового удара. Этот удар она приурочила к предательской сдаче главнокомандующим русской армией генералом Корниловым Риги. 21 августа (3 сентября) 1917 года Рига была сдана немцам; контрреволюция готовилась предать немцам и революционный Петроград. Не зная о предательском приказе Корнилова отступать, латышские стрелки в эти трагические дни истекали кровью в боях у Малой Юглы. В ночь с 20 на 21 августа, когда после двухдневного боя стало ясно, что одними силами латышских стрелков отстоять Ригу невозможно, Исколастрел решил также срочно эвакуировать редакцию газеты «Бривайс стрелниекс», чтобы на новом месте немедленно возобновить ее издание[13]. Осуществить это решение было нелегко. Меньшевистский Искосол не предоставил для эвакуации редакции и хозяйственного отдела ни вагонов, ни гужевого транспорта.

Наконец в ночь на 21 августа под обстрелом немецкой дальнобойной артиллерии стрелкам удалось где-то раздобыть старый грузовик и началась «эвакуация». Ввиду отсутствия вагонов наши запасы газетной бумаги пришлось оставить в Риге. Остался также весь редакционный архив. В 4 часа ночи погрузка была закончена и мы двинулись от помещения Исколастрела в дорогу. Ехали с большими длительными остановками по Петроградскому шоссе через Юглу. Немцы на всем протяжении обстреливали путь отступления артиллерией. Дорога сплошь была запружена отступавшими воинскими частями: с Рижского взморья отходили артиллерия, кавалерия и пехота. Царила невероятная суматоха, давка и неурядица. Наконец мы добрались до Цесиса, где и решили остановиться. В этом небольшом городке не оказалось типографии, в которой можно было бы и набрать, и отпечатать газету. Именем революции мы приступили к реквизиции типографий: в типографии Озола набрали текст, а в другой типографии – Рупайса – отпечатали газету. Больших трудов стоило найти необходимую бумагу. Мы выпустили первый (108-й порядковый) номер «Бривайс стрелниекс» и информировали армию и население о положении на фронте, внеся этим некоторое успокоение в умы людей. Появление газеты «Бривайс стрелниекс», изданной в Цесисе, с последними известиями с фронта и с призывом ЦК Социал-демократии Латвии к населению не поддаваться излишней панике, оставаться на своих местах было своевременным. Через связистов мы отправляли газету навстречу отступающим полкам в сторону Сигулды и Лигатне. П. Стучка, который в самый момент падения Риги прибыл сюда из Петрограда на заседание ЦК Социал-демократии Латвии и вынужден был всю дорогу отступления из Риги до Сигулды проделать пешком, удивился, когда ему в Сигулде подали свежий номер «Бривайс стрелниекс» с призывом ЦК к бдительности и спокойствию. П. Стучка, приехав в Цесис, сердечно похвалил нашу работу. Зато ее «не одобрило» Временное правительство, которое само было причастно к сдаче Риги. Несмотря на большую и очень нужную в тот момент работу газеты по успокоению населения и организации отпора немецким захватчикам и по борьбе с дезорганизацией тыла, А. Керенский как раз во время наступления немцев отдал приказ о ее закрытии. Весть об этом приказе вызвала бурю возмущения. Даже меньшевистский Искосол под напором солдатских масс вынужден был выступить с протестом против приказа А. Керенского. В телеграмме ВЦИК к комиссару Северного фронта Искосол за подписью Г. Кучина писал: «Героические латышские стрелки только что вышли из огня боев. Они понесли тяжелые потери и, как львы, боролись за свободу России и Латвии. Закрытие органа этих героев не может быть истолковано иначе, как акт притеснения свободы слова латышской демократии. Просим срочной отмены этой меры». Все латышские полки требовали отмены нелепого приказа Керенского. Орган ЦК РСДРП «Рабочий путь», выходивший вместо разгромленной в июле газеты «Правда», 30 сентября (13 октября) 1917 года резко осудил распоряжения Керенского о закрытии газеты «Бривайс стрелниекс», поместив на своих страницах протесты Исколастрела, Искосола и латышских полков против предательских действий Временного правительства и Керенского[14].

Мы могли бы в тех условиях попросту игнорировать этот приказ, но этим сорвали бы всю рассылку почтой, которая имела строжайшее распоряжение не принимать к распространению газету «Бривайс стрелниекс». Поэтому мы на следующий же день выпустили газету под новым названием «Латвью стрелниекс» («Латышский стрелок»). В первом номере этой газеты редакция выступила с заявлением, в котором писала: «Газета “Латвью стрелниекс” начинает свой путь в исключительно тяжелых условиях, когда революционная армия отступает, а внутренняя контрреволюция активно наступает. Мы начинаем свою работу как орган Исполнительного комитета латышских стрелковых полков. Своей задачей мы ставим объединение всех действительно революционных сил армии и рабочей демократии в борьбе против объединенных как внутренних, так и внешних контрреволюционных сил. В этой борьбе мы идем под интернациональным знаменем революции и пронесем это знамя наперекор бушующей контрреволюции и военной буре к светлой жизни. Мы всегда пойдем вместе с сознательными борцами российской революции, вместе с интернациональной армией труда… к социализму»[15]. Но борьба за старое название газеты продолжалась. 19 сентября Исколастрел по предложению К. Петерсона постановил обратиться с резким протестом во ВЦИК, к председателю Совета Министров, военному министру и комиссару Северного фронта с требованием восстановить газету «Бривайс стрелниекс». Исколастрел заявил: «Если в ближайшее время не будет отменено закрытие газеты “Brïvais Strëlnieks”, то Исколастрел, выполняя волю всех латышских полков, будет вынужден революционным путем возобновить издание газеты под старым названием, что не может не повлиять на авторитет центральной власти»[16]. Окончательно этот спор был решен Октябрьским вооруженным восстанием и свержением контрреволюционного Временного правительства во главе с Керенским.

После эвакуации из Риги в Цесис редакция выпустила всего восемь номеров газеты под названием «Бривайс стрелниекс» и «Латвью стрелниекс». Однако и это стоило больших усилий. Несмотря на исключительные способности и хлопоты заведующего хозяйством газеты, доставать бумагу для газеты стало почти невозможно, тем более, что тираж газеты был по тому времени значительным. Кроме того, необходимость набирать газету в одной типографии, а потом возить набор для печатания в другую типографию, находившуюся довольно далеко, вызывала массу неудобств. Чтобы создать лучшие условия и обеспечить регулярный выход стрелковой газеты, Исколастрел постановил перевести издание газеты «Латвью стрелниекс» в армейский тыл, в город Валку. Туда мы переехали в незабываемое для всей страны время – в дни подготовки революционного пролетариата к свержению Временного правительства. На повестке дня стояло вооруженное восстание.

Газета латышских стрелков отражала всю остроту и напряженность переживаемого времени. Об этом говорят передовые газеты «Латвью стрелниекс», статьи В.И. Ленина и П. Стучки, помещавшиеся в газете, статьи сотрудников газеты и ярче всего – решения и постановления воинских частей, резолюции собраний и митингов по вопросам «текущего момента».

В это напряженное время помещение газеты стало как бы своеобразным политическим клубом. К нам в редакцию приезжали с фронта представители полковых комитетов за более точной информацией и, в свою очередь, информировали нас о настроении стрелков и общем положении на фронте. В редакцию являлись также эмиссары и связные из Петрограда, чтобы узнавать о настроениях фронта и латышских стрелков, приезжали даже из Ревеля, Кронштадта и Гельсингфорса.

Помню, как в редакцию пришли три офицера 5-го латышского полка с устным заявлением командира полка И.И. Вациетиса о том, что он и солидарные с ним офицеры полка полностью отдают себя в распоряжение революции. И действительно, в решающие дни И. Вациетис сдержал свое слово.

16 октября в редакцию из Петрограда явился и В.А. Антонов-Овсеенко, посланный ЦК партии большевиков и В.И. Лениным на предстоявшую в тот день в Валке чрезвычайную конференцию Социал-демократии Латвии, чтобы информировать конференцию о решении ЦК партии начать вооруженную борьбу за власть.

Сюда же, в редакцию, уже после победы Октябрьской революции из Питера от В.И. Ленина и П.Я. Стучки приехал также Ф. Розинь-Азис, вернувшийся на родину после долгих лет каторги и эмиграции и избранный председателем Исполнительного Комитета Совета рабочих, стрелковых и безземельных депутатов Латвии (Исколат). Он проявил большую активность в деле осуществления социалистических преобразований в не оккупированной немцами части Латвии, где также победила Октябрьская революция. Ф. Розинь в дальнейшем в качестве главного редактора возглавил редакцию газеты «Бривайс стрелниекс»[17]. За декабрь и январь месяцы 1918 года в газете было напечатано несколько больших статей Ф. Розиня. Совместная работа с этим удивительно симпатичным, спокойным и высокообразованным человеком, ветераном пролетарского революционного движения в Латвии была очень поучительна для нас, молодых.

Но в дни Октября нас посещали и люди другого лагеря. Это были «ударники», «смертники» и контрреволюционные штабные офицеры. Город Валка был центром всякой контрреволюции: там обретался штаб армии, находившийся еще в руках контрреволюционного офицерства; там была штаб-квартира и меньшевистского Искосола. Командующий XII армией подтянул к Валке ряд «надежных» воинских частей, в том числе казаков, «смертников» и «ударников». Когда в Петрограде началось вооруженное восстание, штаб и Искосол установили на валкском телеграфе строжайший контроль и конфисковали все телеграммы Петроградского военно-революционного комитета. Одновременно с этим Искосол, чтобы дезориентировать армию, снабжал из Валки все корпуса и дивизии своими вымышленными телеграфными сообщениями о «победах» Керенского под Гатчиной и разгроме вооруженного восстания в Петрограде. Но валкские телеграфисты тайком доставляли нам в редакцию телеграммы из Петрограда, сообщавшие о победе восстания, а мы выставляли их в виде больших плакатов в окнах конторы газеты. Сотни солдат и рабочих постоянно толпились у окон редакции, читали и горячо обсуждали питерские события. Штаб XII армии послал к редакции вооруженный отряд «смертников», чтобы ликвидировать этот способ информации. Дело чуть не дошло до кровавой стычки, так как к редакции немедленно стали стекаться вооруженные солдаты, а также наши наборщики с винтовками в руках. Отряд «смертников» при виде вооруженных стрелков счел за лучшее ретироваться.

В эти исторические дни редакция напоминала шумный, гудящий от людского говора клуб. Сюда приходили стрелки и рабочие узнавать новости из Петрограда и шумно обсуждали события. Буквально на другой день после разгрома Керенского у Гатчины мы в Латвии под руководством ЦК Социал-демократии Латвии, Исколата и Ф. Розиня начали осуществлять декреты второго съезда Советов, активно проводили конфискацию баронских имений и национализацию промышленных предприятий. Для связи с редакцией меня ввели в состав Исколата в качестве второго секретаря. Огромная работа большевиков по социалистическому строительству получила широкое освещение на страницах газеты «Бривайс стрелниекс». Но еще более значительной была роль газеты в пропаганде новой формы государственной власти – советской власти и в ее осуществлении в самом низовом звене – в волости. Партия возглавила борьбу безземельного крестьянства Латвии за создание советской власти в волостях и за ликвидацию старых волостных правлений, находившихся в руках кулаков. Безземельным помогали латышские стрелки.

Газета «Бривайс стрелниекс» широко освещала на своих страницах эту огромную работу латышских трудящихся. Комплект газеты за 1917 год является богатейшим материалом для каждого историка, работающего над темой Великой Октябрьской социалистической революции и победы советской власти в Латвии.

Конец 1917 и начало 1918 года был незабываемым и увлекательным периодом в нашей работе. Но это был и последний этап существования газеты «Бривайс стрелниекс». Кайзеровская Германия, пользуясь перерывом в мирных переговорах, предательски напала на молодую Советскую республику и оккупировала также всю Прибалтику. Латышские стрелки, верные своему интернациональному долгу перед революцией, с боями оставили свою родину и перешли в Советскую Россию. Последний номер «Бривайс стрелниекс» на родной земле, в Валке, вышел 20 февраля 1918 года.

Одним из последних поездов, вместе с задержавшимися членами большевистского Искосола и Исколастрела, редакция газеты 20 февраля выехала из Валки, когда немцы уже подходили к городу. Кругом грохотали взрывы и пылали пожары: это уничтожалось наше военное имущество, которое невозможно было вывезти. Через 10 месяцев, в декабре 1918 года, латышские стрелки победоносно вернулись на родину.

В борьбу против сил старого мира, за новый справедливый социалистический строй газета латышских стрелков «Бривайс стрелниекс» внесла и свою долю участия.

Фрагмент из книги П. Д. Малькова «Записки коменданта Московского Кремля»

Как ни тщательно партийные комитеты и завкомы отбирали красногвардейцев для охраны Смольного, никогда нельзя было быть уверенным, что в отряд не затешется какой-либо ловкий негодяй, контрреволюционер. Мы же, коренной состав охраны и ее руководители, не имели возможности не только проверить или изучить людей, которым доверялась охрана Смольного, но даже поверхностно познакомиться с ними, узнать их в лицо. Не проходило дня, чтобы я, обходя посты, не наталкивался на часовых, которых ни я не знал, ни они меня не знали. Сплошь и рядом на этой почве возникали самые нелепые недоразумения, бесконечные конфликты. То я или мои помощники хватали и тащили упиравшегося часового в комендатуру, приняв его за постороннего, то часовой наставлял мне штык в грудь, пытаясь меня арестовать. Просто не хватало терпения.

Поговорил я с Подвойским, ставшим теперь народным комиссаром по военным делам, с Аванесовым, Дзержинским. Надо, мол, что-то с охраной Смольного делать, нельзя так дальше.

Уговаривать никого не пришлось: все не хуже меня понимали, что красногвардейцам трудно нести охрану Смольного, что нужна воинская часть, но такая, которая сочетала бы в себе красногвардейскую пролетарскую закалку и преданность революции с опытом и знаниями кадровых военных.

Среди войск Петроградского гарнизона найти часть, где преобладал бы пролетарский состав, вряд ли было возможно. Большинство солдатской массы составляли крестьяне, не имевшие той пролетарской и революционной закалки, что заводские рабочие. Да и существовали ли вообще в армии такие части, где основным костяком, основной массой были бы кадровые рабочие?

Я не говорю про матросов, про технические подразделения вроде автоброневых, где процент рабочих был всегда велик. По своему составу они, конечно, подошли бы, но все такие части были, как правило, малочисленны, и выделить их из состава необходимое количество (а нужно было человек 300–400, не меньше) не было никакой возможности, тем более тогда, в конце 1917 года, когда старая армия разваливалась, когда шла стихийная демобилизация, а до создания новой, рабоче-крестьянской армии было еще далеко.

И все же нужные воинские части нашлись. Это были регулярные стрелковые полки, в основной своей массе состоявшие из рабочих, насквозь пронизанные пролетарским духом, почти целиком большевистские, беззаветно преданные революции. Это были полки латышских стрелков, славная гвардия пролетарской революции.

Кому именно пришла в голову мысль возложить охрану Смольного института на латышских стрелков: Свердлову или Дзержинскому, Подвойскому или Аванесову, а может быть, самому Ленину, я не знаю, но решение было принято, и Исполнительному комитету латышских стрелков (Исколастрел, как его сокращенно называли) было приказано направить в Смольный 300 лучших бойцов для несения караульной службы.

К началу 1918 года количество это было доведено до 1000 человек. Затем часть людей была демобилизована, оставался только тот, кто добровольно хотел продолжать нести службу, и к марту 1918 года в Смольном насчитывалось около 500 латышских стрелков.

Это они, мужественные латышские стрелки, вслед за героическими красногвардейцами Питера и доблестными моряками Балтики выполняли в суровую зиму 1917–1918 года, вечно впроголодь, самые сложные боевые задания сначала Военно-революционного комитета, затем ВЧК, Совнаркома и ВЦИК. Это они, красногвардейцы, матросы и латышские стрелки, бдительно несли охрану цитадели революции – Смольного, охрану первого в мире Советского правительства, охрану Ленина[18].

Из Смольного в Кремль Л.П. Жилинский, Латышский стрелок

Нарушив условия перемирия, германский кайзер 18 февраля 1918 года двинул по всему фронту свои хорошо обученные и вооруженные дивизии.

Псков и Нарва, лежащие на путях к Петрограду, стали участками решающих боев. На этих направлениях наступало 15 дивизий отборных немецких войск, поддерживаемых артиллерией и авиацией.

Не ожидавшие столь стремительного нападения, голодные, измученные четырехлетней войной русские войска бросили окопы и блиндажи и покатились назад ко Пскову, оставляя по пути обозы, артиллерию, снаряжение, боеприпасы и продовольственные запасы.

В Петрограде наступили тревожные дни. Трудовой люд напрягал все силы для того, чтобы защитить свои завоевания. Необходимо было срочно эвакуировать рабоче-крестьянское правительство в Москву.

10 марта 1918 года для членов правительства и охраны были поданы вагоны первого и второго класса, в числе которых было несколько синих, находившихся в свое время в личном пользовании семьи Романовых. Эти вагоны до того стояли в вагонном парке и не отапливались. Во всех вагонах второго класса, отведенных для охраны, царил полный разгром.

Латышские стрелки молча оглядели неприглядные вагоны, которые должны были стать их временным жильем, поплевали на руки и, одолжив у стрелочников метлы и скребки, вымели, выскребли всю грязь. Раздобытым угольком затопили печи центрального отопления в каждом вагоне, оказавшегося, к счастью, в исправном состоянии, предварительно забив окна фанерой, досками и другим попавшимся под руку материалом. А чтобы не было темно, несколько окон застеклили, достав стекло в вагонном парке. И в конце концов, когда были вымыты все полы, оттерты от пыли и грязи диваны и стенки, нам стало казаться, что мы поедем даже с некоторым комфортом… Вагоны первого класса избежали опустошительного разгрома, которому подверглись вагоны второго класса.

Посадка правительства проводилась быстро, без излишней суеты и шума, чтобы не привлечь внимания контрреволюционных элементов.

Вечером, когда все члены правительства и ЦК партии расположились в вагонах и наша охрана заняла места в тамбурах, где были установлены также тупорылые «максимы», паровоз тронулся.

Через два-три перегона беспрепятственного хода на одной промежуточной станции поезд вдруг был задержан. На тревожный вопрос коменданта поезда – командира отряда товарища Берзиня: «Что случилось?» – дежурный по станции, угрюмо косясь на деревянную кобуру маузера, перекинутого у Берзиня на тонком ремешке через плечо, ответил:

– Да вот… поезд № 1501 еще не прибыл на следующую станцию.

– Что такое, откуда взялся этот поезд? – встревожился Берзинь.

– Черт их разберет – не то анархисты, не то левые эсеры, не то еще какие-то левые, да разве теперь разберешь? У кого наган, тот и пан!..

По перрону, как обычно немного наклонясь вперед, шел Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. Увидев коменданта поезда, выходящего от дежурного по станции, он поспешно спросил, для чего-то надевая очки:

– Ну как, товарищ Берзинь, долго он еще будет нас морозить?

Берзинь пожал плечами:

– Владимир Дмитриевич, перед нами от самого Петрограда идет какой-то подозрительный поезд, не то с анархистами, не то с эсерами, и ему там кто-то покровительствует из большого железнодорожного начальства. Он все время без задержки продвигается вперед…

– Ладно, я сейчас, – хмуро заметил Бонч-Бруевич, поспешно хватаясь за ручку входной двери к дежурному по станции.

После довольно продолжительных переговоров с дежурным по станции наш состав наконец опять тронулся. Несколько перегонов проследовали беспрепятственно. На станции Большая Вишера мы увидели три красных сигнала – видимо, это и был хвост таинственного поезда, шедшего все время перед нами. Несмотря на то, что было раннее утро, в этом странном поезде, как видно, никто не собирался спать. Дул резкий холодный ветер, но двери всех теплушек были раскрыты настежь. Пассажиры, одетые кто в морской бушлат, кто в студенческую шинель со светлыми пуговицами, а кто в гражданское пальто с бархатным воротником, разгуливали по перрону, увешанные холодным и огнестрельным оружием. Где только они его достали, да и чего тут только не было! Видно было, что этот неизвестный вооруженный сброд кого-то нетерпеливо ожидал… Они стояли отдельными группами на перроне, оживленно разговаривая между собой, словно стараясь в чем-то убедить друг другая

Доложили об этих людях командиру отряда Берзиню. Он приказал готовиться к скорому отправлению и обещал принять меры.

Все произошло необычайно быстро и организованно. На противоположных концах перрона неприметно для вооруженного сброда были установлены станковые пулеметы. Одновременно стрелки с пулеметами окружили подозрительный поезд, стоявший несколько впереди нашего на одном из соседних путей. Когда перрон и поезд вооруженного сброда были взяты в плотное кольцо, а пулеметчики залегли за щитами пулеметов, Берзинь скомандовал зычным голосом, привычным к командам на открытом воздухе:

– По вагонам! Даю десять минут, а затем открываю огонь!

Едва умолк его мощный голос, как сразу взбурлили отдельные группы вооруженных людей, подобно прорвавшей плотину воде. Раздались яростные выкрики:

– Насилие!

– К чертовой матери этих гвардейцев Ленина!

– В гранаты их, братва!

Держа в руке длинноствольный маузер и не меняя позы, Берзинь взглянул на часы: оставалось 6 минут.

– Граждане, поторапливайтесь!

Стрелки тем временем плотнее окружили перрон. Неизвестные занервничали, крики и ругань усилились.

– Долой узурпаторов!

– Не дрейфь, братцы, – не посмеют латыши нас колоть штыками!

– Осталось, – внезапно еще более повысил голос Берзинь, хладнокровно глядя на часы, – четыре минуты! – И ровно через минуту раздался его спокойный голос, не предвещавший ничего хорошего для вооруженного сброда:

– Готовсь!

Пулеметчики мгновенно прижались к земле, широко разбросав ноги, крепко стиснув рукоятки, медленно стали разворачивать тупые рыла пулеметов в сторону разрозненных групп вооруженных людей. Это решило все… Вооруженный сброд, словно завороженный, медленно передвигая отяжелевшие внезапно ноги, с яростными возгласами и руганью стал разбредаться, сопровождаемый со всех сторон насмешками латышских стрелков. Толпа, избегая их, все быстрее пятилась к своим вагонам. Когда пути были очищены, Берзинь отдал новую команду:

– Закрыть вагоны!

Это было сделано быстро и без всяких инцидентов. Бонч-Бруевич дал указание начальнику станции не открывать вагоны раньше, чем правительственный поезд пройдет три-четыре перегона.

На другой день мы благополучно прибыли в Москву.

3-й курземский латышский стрелковый полк в боях с Калединым[19] Р.П. Баузе, начальник политотдела Революционного военного совета Латвии в 1919 году, член партии с 1910 года

После неудачного похода Керенского и генерала Краснова на Петроград и подавления восстания юнкеров 11 ноября контрреволюция пыталась найти опорные пункты на окраинах, стремясь перенести центр вооруженной борьбы в районы, населенные казачеством, – на Дон, Кубань, в оренбургские степи.

На Дону уже в октябрьские дни был создан контрреволюционный центр во главе с казачьим генералом Красновым. После неудач в Петрограде сюда сбежались все главари контрреволюции – Краснов, Корнилов и другие. В Петрограде действовало тайное бюро, вербовавшее офицеров и юнкеров для посылки на Дон. В январе 1918 года в так называемой «Добровольческой армии» уже числилось около 4000 человек, которые представляли собой авангард контрреволюционных сил Юга. Каледин группировал вокруг себя казачество и, ведя переговоры с атаманами терских, кубанских и астраханских казаков, лелеял надежду создать для борьбы с Советами «Юго-восточный союз». Его открыто поддерживала Украинская Центральная рада, которая в то время уже открыто выступала против советской власти и готовилась отторгнуть Украину от Советской России.

Замыслы контрреволюционеров были совершенно ясными: отрезать Советскую Россию от бакинской нефти, отнять у нее донецкий уголь, украинский хлеб. Столь же ясным было то, что контрреволюция на Дону будет искать союза с иностранными империалистами и попытается превратить Юг в плацдарм иностранной империалистической интервенции. Таким образом, уже в ноябре и декабре 1917 года создались два фронта борьбы внутренней контрреволюции против советской власти – на Дону и на Украине. Против этих фронтов советская власть и направила главный удар.

19 декабря Совет народных комиссаров обратился с воззванием ко всем Советам, предупреждая о грозящей опасности контрреволюции, которую готовят Каледин на Дону, буржуазная Центральная рада на Украине и Дутов на Урале. Совет народных комиссаров объявил о введении в Донском округе военного положения и решил сконцентрировать вооруженные силы революции в основном против Каледина. Тем не менее до конца декабря наше положение на Дону было незавидным: наши воинские части были почти небоеспособными, отсутствовала элементарная дисциплина, в отдельных частях между командирами и бойцами происходили постоянные стычки, кое-кто переходил на сторону белых и т. д. Наиболее сильными и дисциплинированными были части группы Сиверса, ядро которой составляли сибирские стрелки XII армии и Московский полк под командованием Саблина.

20 января народный комиссар по борьбе с контрреволюцией В.А. Антонов-Овсеенко, руководивший операциями революционных войск против Каледина, писал В.И. Ленину: «Саблин занял Луганск, Рудаково, Дебальцево, Сиверс дерется у Криничной. Ждем латышей с фронта и матросов из Финляндии. Поторопите их»[20].

В Цесис прибыл эмиссар Антонова-Овсеенко Пуке со следующим письмом, адресованным Исколату:

«На помощь рабочим Донецкого бассейна, на борьбу с калединцами, разоряющими край труда, придите, братья латышские пролетарии! Два полка латышей через неделю решили бы дело. Тыл дает и может дать только Красную гвардию, гарнизоны уже полураспущены или слабы духом. Помогите нам, братья латыши! Голосом тысяч семей, обездоливаемых разбойничьими бандами, голосом борьбы, поднятой донецкими пролетариями, призываю вас на помощь.