Глава 13

— Сколько зависит от де Корбетта в деле охраны и управления хозяйством? — спросил Джослин в тот вечер у Линнет, когда они уже сидели за столом. Подавали баранину, подгоревшую во многих местах, жесткую и непрожаренную, что свидетельствовало о беспорядке, царившем не только в замке, но и на кухне. Джослин проглотил один кусок, обильно запив его вином, и оставил мясо почти нетронутым, занявшись креветками и мидиями, тушенными в собственных раковинах.

— Я не знаю. Я не была в Рашклиффе с тех пор, как… с той самой ссоры. — Линнет искоса посмотрела на него. Он вел себя так, как будто между ними ничего не произошло несколько часов тому назад. Она же еще слишком хорошо помнила его жаркий поцелуй и вкус его губ, чтобы последовать его примеру.

Джослин тщательно вымылся в лохани, которую все-таки нашли, и от него сейчас исходил едкий запах грубого мыла — такой сильный и неприятный, что ей захотелось чихнуть. «Пора, — подумала она, — давно пора заняться своими прямыми обязанностями и попросить прислугу найти что-нибудь более приятное для умывания, чем это гадкое мыло. Нужно также найти время, чтобы сшить Джослину несколько рубах». Та, что была на нем сегодня, из коричневой шерсти, купленной во время ярмарки, выглядела более чем просто поношенной. Может быть, совесть ее успокоится из-за тех тридцати марок, которые она утаила, если сшить для него что-нибудь подходящее и показать себя образцовой женой.

Он состроил мину из-за кислого соуса, в который обмакнул креветку, и снова потянулся за кубком, сказав:

— У де Корбетта, кажется, слишком широкий круг обязанностей. Похоже, он стал не только сенешалем, но и хозяином Рашклиффа. Каждый раз, когда мне нужен ключ от какого-нибудь сундука, мне говорили, что он у де Корбетта. Когда я о чем-нибудь спрашивал, мне отвечали, что только де Корбетт может мне помочь, и это меня беспокоит. Он создал себе здесь собственное маленькое королевство, и все попались в его паутину. — Вытирая кусками ткани пальцы, он откинулся на спинку кресла и изучающе посмотрел на старшего слугу. Линнет тоже взглянула на него. Тот увлеченно разговаривал с тучным мужчиной, одетым в темно-бордовую шерстяную рубаху, отчего его толстый живот напоминал спелую сливу. Разговаривая с де Корбеттом, он своими мешковатыми глазами то и дело поглядывал в сторону стола.

— Кто это? — проворчал Джослин.

— Фальберт, старший писец, — узнала его Линнет.

— И каков он?

Она нахмурилась, слегка наклонив голову в сторону, стараясь быть беспристрастной.

— Он приятный и любезный человек, и у него красивый тонкий почерк, но он слишком мягок.

Джослин задумчиво кивнул.

Беседа между де Корбеттом и Фальбертом становилась более эмоциональной. Фальберт, качая головой, бросил испуганный взгляд на Джослина. Между двумя стоявшими мужчинами втиснулась женщина и тоже вступила в этот оживленный спор. Было заметно, как на ее полноватой фигуре от напряжения натянулись швы голубого платья. Ее грудь вздымалась, как морской прилив, а янтарные бусы на шее слегка подпрыгивали. На ее упитанном лице невозможно было разглядеть ни губ, ни глаз, так оно заплыло от жира.

Не скрывая своего раздражения, Линнет усмехнулась.

— Джайлс купил этот голубой бархат, который сейчас на ней, потому что хотел пошить себе новую рубаху, но, когда мы уезжали отсюда после его ссоры с отцом, бархат пропал. Не думаю, чтобы он шел Джайлсу так, как сейчас идет Мейбел де Корбетт.

— Это и есть жена де Корбетта? — удивился Джослин.

Она смотрела, как он наблюдает за сенешалем и его супругой, сравнивая его аристократический профиль и толстое краснощекое лицо этой женщины, безуспешно стараясь представить их вместе как мужа и жену.

— Мне сказали, что когда-то она была так же красива, как и ее дочь, Гельвис, — сердито добавила Линнет.

— Это предупреждение?

— Я бы так не сказала, сэр, — Линнет бросила на него лукавый взгляд. — Кроме того, я полагаюсь на ваш здравый смысл.

Немного повеселев, он снова посмотрел на слуг.

— Этот бархат ей придется носить всю оставшуюся жизнь. С этого дня она вынуждена будет довольствоваться тем, что у нее есть.

Линнет приказала слуге наполнить его пустой кубок, но Джослин быстро закрыл его ладонью.

— Вы хотите напоить меня так, чтобы я, свалившись под стол, провел там всю ночь?

— Мне показалось, что вы хотите еще судя по тому, с какой легкостью опустошили последние три кубка вина.

Он угрюмо улыбнулся.

— Я бы тогда просто не смог съесть свой ужин. В этой гостиной и так хватает пьяниц, способных осушить целую пивную. — Он насмешливо посмотрел на Гальфдана Сиггурдсона, который, поставив локоть на стол, боролся с другим охранником. На их столе стояли короткие горящие свечи. Гальфдан, воспользовавшись свободной рукой, поднес наполненный кубок к губам, подбадриваемый своими дружками, из которых тоже никто не был трезв.

Вдруг Джослин встал и, выходя из-за стола, направился к толпе людей, собравшихся в гостиной. Это было так необычно и настолько не укладывалось в привычные представления о хозяевах этого замка, что многие просто опешили, бросая в его сторону подозрительные взгляды, выражавшие у одних враждебное удивление, у других — одобрение и любопытство. Раймонд и Джайлс де Монсоррели удалились бы в свои покои на верхнем этаже, оставив разбираться во всем своих слуг. Но новый хозяин, и это они видели, решил во все вникать сам и навести здесь порядок, применив, если это потребуется, силу и имеющуюся у него власть. Он, словно садовник, выискивал вредителей, чтобы расправиться с ними сейчас, пока еще не слишком поздно. Но он был когда-то таким же наемником, как и окружавшие его в данную минуту люди, поэтому они еще не привыкли воспринимать его в новой роли и относиться к нему так, как это следовало в его нынешнем положении.

Джослин подошел вплотную к де Корбетту. Сенешаль прекратил свою оживленную беседу с писцом и очень подобострастно поклонился новому лорду. Его жена тоже сделала реверанс и захлопала ресницами, глядя на Джослина, но, так как она была вдвое старше и полнее своей дочери, ее заигрывания никак не тронули Джослина. Покусывая губу, он быстро прошел мимо них к главному оружейнику башни и завел с ним разговор о необходимости изготовить стрелы для больших луков, которыми намеревался вооружить воинов, охранявших башню.

Крики присутствующих, оживленно следивших, как двое наемников боролись на руках, заглушили ответ главного оружейника. Нахмурившись, Джослин поднял голову и посмотрел вдоль длинного стола на шумевших мужчин. Гальфдан уже готов был прижать руку своего соперника к расплавленному на столе воску, образовавшемуся вокруг горящего фитиля свечи. Окружавшие их возбужденно стучали кулаками по деревянному столу в унисон крикам так, что подпрыгивали кружки. Пламя свечи вспыхнуло и погасло, когда Гальфдан последним рывком все же уложил руку своего соперника: тот обжег свое запястье горячим воском, а его противник продолжал удерживать руку прикованной к столу, как бы ставя обжигающее клеймо на память об этой схватке. Отвратительный запах коптящего жира заполнил всю гостиную, когда Гальфдан отпустил свою жертву под улюлюканье воинов, приветствующих его победу. Никто не хотел больше соревноваться с ним в силе и выносливости. Разминая свои мощные плечи, он победоносно осмотрелся. Вокруг себя он видел улыбающиеся лица благодарных и восхищенных зрителей. Не улыбался только один человек — Джослин.

— Хотите сразиться со мной, сэр? — Гальфдан протянул свою мясистую лапу. На его запястье красовалась синяя татуировка из древнескандинавских рун. — Или вы боитесь?

Воцарилось молчание — молчание настолько полное, что всем стало как-то не по себе после таких оглушительных криков, предшествовавших ему. Напряжение возрастало с каждой секундой, улыбки исчезли, и все уставились на Джослина, ожидая, что он ответит.

— У тебя больше слов, чем мозгов, — сказал Джослин со спокойным презрением. — В тебе говорит выпитое вино, против меня ты не продержишься и минуты. — Он повернулся к силачу спиной и стал удаляться. Гальфдан продолжал пристально смотреть на него.

— Трус! — проревел Гальфдан на древнескандинавском языке.

Все опять загалдели кругом, то ли от любопытства, то ли от пьяной радости, предвкушая незабываемое зрелище. Теперь датчанин просил у Джослина не просто согласия испробовать силу его рук, он обвинил нового лорда Рашклиффа в том, в чем до сей поры его никто никогда не мог упрекнуть.

Джослин остановился, как бы взвешивая свои шансы. Он мог бы сделать вид, что не знает древнескандинавского языка, выразив еще большее презрение к этому заносчивому хвастуну. К тому же он страшно устал, у него все болело, особенно ныло плечо, и ему ужасно не хотелось именно сейчас столкнуться с этим верзилой, испытав на себе всю силу его мускулов. Но если он уйдет, не приняв вызова, то последствия будут не из приятных. Его проверяли, и он знал, что теперь не время уходить в сторону, закрыв на все глаза. Он медленно развернулся и пошел через гостиную к гигантскому датчанину.

Гальфдан довольно оскалился. Его товарищи были осмотрительнее. Один из них вновь зажег фитили свечей, стоявших на столе, и затесался в толпу, окружившую получившуюся арену.

Джослин сел напротив Гальфдана.

— У тебя появилось желание? — тихо сказал он и протянул руку.

Гальфдан был явно смущен уверенным поведением Джослина и его знанием древнего языка. Он вытер свою руку о штаны и, сделав еще один глоток пива, добавил его ко всему, выпитому раньше, затем грузно опустил свой локоть на истертые дубовые доски стола и обхватил своим огромным кулаком руку Джослина.

Когда Гальфдан начал давить на его руку, Джослин напряг все свое тело, впрочем, стараясь этого не показать, улыбаясь в красное веснушчатое лицо соперника. Никто бы не смог назвать его новичком в подобной игре, ибо они с дядей Конаном часто предавались этой забаве во время походов, иногда ставя на кон камни, если не было денег. Здесь следовало обладать не одной только грубой силой, а прежде всего мастерством, выносливостью и умением выбрать нужный момент для напористой атаки. Все это пытался теперь оценить Джослин, понимая, что против мускулов Гальфдана ему не устоять.

Пока трудно было определить, кто возьмет верх. Гальфдан напряг все свои мускулы и двинулся в решающий бой, но ему не удалось сломить сопротивление Джослина. Заняв оборону, тот не уступал. Задержав дыхание и надавив изо всех сил, корчась от перенапряжения, Гальфдан сделал новую попытку, но его усилия не принесли никаких плодов. Он истратил последний запас своей выдержки и, всхлипывая, набрал в легкие еще воздуха. Теперь наступила очередь Джослина показать, на что он способен, и он начал медленно, но верно атаковать своего соперника, применяя особую тактику, не опережая событий, благо, что у него имелся опыт в подобных делах. Гальфдан состроил неприятную рожу, а затем громко завопил от своего бессилия что-либо поправить. Его рука затвердела и уже не слушалась хозяина, сотрясаясь от последних усилий изменить положение, чреватое полным поражением, и в конце концов стала постепенно опускаться вниз к расплавленному на столе воску, Живая плоть и пламя свечи слегка соприкоснулись. Гальфдан больше не мог этого выносить и, зарычав от ярости, вырвал свою руку из кулака Джослина и вскочил на ноги.

— Отпрыск грязной суки! — завопил он и, бросившись через стол к Джослину, схватил его за горло. Тот сразу же почувствовал на себе мертвую хватку враждебных рук. Зная, что этот сумасшедший может так же легко оторвать ему голову, как сам Джослин домашней птице, он сильно ударил его коленом в пах и, выхватив из сапога нож, без которого никогда не обходился ни один уважающий себя наемник, с размаху вонзил его во врага.

Гальфдан прогнулся всем своим телом, когда Джослин вынимал нож. Из раны потоком полилась кровь. Гигант упал на стол, затем перекатился на свечи, потушив их, прежде чем, наконец, не свалился на пол.

— Милорд, вы в порядке? — Майлс подбежал к Джослину, держа в руке кинжал.

Джослин посмотрел вниз на безжизненное неуклюжее тело, лежавшее у его ног, и резко кивнул. Ему могли сломать шею, его раненое плечо ныло от боли, но самое главное — он остался жив, произведя неизгладимое впечатление на обступивших его с разных сторон свидетелей, которые все это время стояли как завороженные. Теперь они не посмеют бросить ему вызов, после того как их любимец попрощался здесь со своей жизнью.

— Унесите его, — приказал он, пнув Гальфдана своим острым сапогом. — И выкопайте для него могилу завтра утром. — Отвернувшись, он направился к обеденному столу, стараясь своей гордой походкой показать презрение к тем, кто остался у него за спиной, хотя на самом деле каждый шаг причинял ему невыносимую боль. Он сел в кресло, уперся сапогом в край стола и осмотрелся. Опять послышались разговоры, вначале тихие, но постепенно набиравшие силу, и вскоре вся гостиная наполнилась шумом. Тело Гальфдана утащили за ноги, как не пригодную ни к чему тушу, предназначенную, разве что, на корм собакам.

— Теперь они смогут поживиться оставшимися от него вещами, — пробормотал Джослин с выражением полного отвращения, так что его услышали сидевшие рядом воины, от его слов виновато втянувшие свои головы в плечи, словно в каждом заговорила совесть, и уставившиеся на недопитые кубки с пивом.

— Вам не следовало рисковать своей жизнью, выставляя напоказ свою мужскую доблесть, — возразила Линнет, когда он незаметно потер свою шею. — Вас едва не убили.

— Нет, следовало. — На этот раз он не отказался, когда она приказала слуге наполнить его кубок. — Чтобы основательнее узнать Рашклифф, я должен изучить все его особенности, не гнушаясь заглянуть в самые потаенные и скрывающие всякую нечистоту уголки, чтобы избавить его от скверны и уберечь от разложения. Если меня будут знать как человека слабого и трусливого, то никто не станет мне повиноваться и уважать меня. Нельзя проявлять осторожность и колебания в подобные минуты. От этого зависит, как на тебя будут смотреть окружающие и будут ли они исполнять твои распоряжения.

— Вас теперь, кроме того, будут знать как человека, который прячет в своем сапоге нож, — угрюмо сказала она.

— Человека, который готов встретиться с любыми опасностями и сразиться с ними, имея для этого достаточно сил и опыта, — ответил он спокойным, но твердым голосом. Джослин улыбнулся Линнет и поднял кубок, чтобы провозгласить тост: — Вы сами, кажется, из той же породы людей, что и я. За наш супружеский союз, который, я надеюсь, будет взаимовыгодным.

Линнет слегка покраснела, но вовсе не из скромности, и подняла свой кубок.

Загрузка...