Лавина любви

Глава седьмая

Храп Серого был слышен так, как будто он спал не в соседней комнате, а в моей, и это действовало на нервы. Я накрыл голову подушкой, но это слабо помогало. Казалось, что каждый его всхрап резонирует по всему дому, словно он был не человеком, а маленьким бульдозером, работающим в ночную смену.

В отчаянии я встал и направился к нему. По дороге я заметил, что дверь слегка приоткрыта, и из щели пробивается свет от ночника. Заглянув внутрь, я увидел друга, лежащего на спине с открытым ртом, его грудь равномерно поднималась и опускалась в такт громоподобному храпу. Картина была настолько комичной, что я не смог сдержать улыбки.

Я осторожно подошел к нему и, собравшись с духом, слегка потряс за плечо.

— Серега, проснись, — прошептал я. — Ты храпишь, как старый мотор, и мешаешь спать всему дому.

Он что-то невнятно пробормотал, и перевернулся на бок, после чего тихо засопел. Вечная наша с ним проблема. Моя бессонница и его жуткий храп. Но хотя бы сегодня я понимаю, почему не могу уснуть. Виной этому «Кукла» по имени Аня. Зараза настолько глубоко засела в голову, что ничем ее не вытравить.

Сначала злился, презирал что ли? За ее высокомерие, за замашки девочки из высшего общества. При чем, такие обычно попадают туда за счет своего богатого папочки. Не пойду пешком, не сяду за один стол, постоянные презрительные взгляды в нашу сторону.

Все это вызывало раздражение и желание держаться подальше.

Но, несмотря на это, она продолжала появляться в моих мыслях. Ее образ, словно наваждение, возникал перед глазами, и я не могу понять почему…

Возможно, это было связано с тем, что она всегда казалась такой уверенной в себе, такой непохожей на остальных. Ее манера держаться, говорить, двигаться — все это было каким-то особенным, притягательным. И хотя я понимал, что это всего лишь маска, за которой скрывается обычная девчонка, что-то в ней не давало мне покоя. Что то очень знакомое, близкое.

— Аня — прошептал имя снова, уставившись в потолок. Так же звали девочку с больницы, в которую я попал с пневмонией.

Первое путешествие дядей в Арктику, на которое отпустили, обернулось двухсторонним воспалением легких. Тогда мне было лет шестнадцать, и я был зол на весь мир. За то, что попал в детский дом, за то, что заболел, за то, что дядя так и не забрал меня к себе, хотя каждые выходные и каникулы я проводил у него.

Это был один из тех периодов в моей жизни, когда все казалось несправедливым и жестоким. Я чувствовал себя потерянным и одиноким, несмотря на то, что рядом был дядя, который старался поддерживать меня. Но его неспособность полностью изменить мою жизнь только усиливала мое чувство разочарования.

Дядя, конечно же, определил меня в отдельную палату со всеми удобствами, и половину времени своего пребывания в больнице я провел в ней, пока однажды не решил выйти. А выйти меня побудило любопытство. Потому что в тот вечер я услышал чей-то визг.

Выглянув из палаты, я увидел, что не только я оказался любопытной Варварой. Почти все вышли в коридор и смотрели в сторону закрытой палаты.

— Ну такой ожог, а кричит — сказала одна из мед. сестер, выходя из палаты. — Чего столпились? Ни кто, ни кого не убивает, просто хотим ее накормить. Расходитесь.

И все повторилось на следующий день.

Не выдержав, я выскочил из палаты и направился к той самой палате, от куда исходил, душу раздирающий крик. К счастью или нет дверь оказалась открытой. Я подошел ближе и увидел девочку. Лет двенадцати, может больше. Очень худая и явно очень уставшая. Она брыкалась изо всех сил, пытаясь отогнать от себя двух женщин в белых халатах, у одной из которых была трубка в руках. На секунду она посмотрела на меня и эти карие, красивые глаза, запали в душу шестнадцатилетнего парня.

— Может, поможете? — грубо спросила одна из сестёр, обращаясь к мужчине, которого я не сразу заметил.

Этот мужчина выглядел крайне испуганным, как отец, который боится за свою дочь. Его глаза были красными, будто он не спал несколько ночей. Его действия выдавали сильное беспокойство и страх. Он постоянно оглядывался по сторонам, как будто искал что-то или кого-то. Мужчина нервно теребил свои руки, его пальцы дрожали, а дыхание было учащённым и прерывистым. Он то и дело подходил ближе к дочери, словно пытаясь защитить её от невидимой угрозы. В каждом его движении чувствовалась тревога и озабоченность.

Когда он ответил, его голос дрожал:

— Я не могу…

Эти слова повисли в воздухе, наполненные его страхом и бессилием. Он явно боялся за свою дочь и был готов сделать всё возможное, чтобы её защитить, но сейчас его собственные эмоции и переживания взяли верх.

И в этот момент женщины отступили, опустив руки.

— Она умрет — рявкнула одна из них — Если мы не поставим ей зонд, вы это понимаете?

Мужчина кивнул и по его щекам потекли слезы.

Увиденное не давало мне покоя, уснуть я этой ночью не смог. Дождавшись утра и пропустив завтрак, я направился к той самой палате, предварительно дождавшись, пока мужчина выйдет.

На посту ни кого не было, и я легко зашел в палату к девочке, закрыв за собой дверь.

Она лежала и смотрела в потолок, как будто не живая и я вздрогнул, но тут же выдохнул, когда она моргнула. Прямо как кукла.

— Привет — тихо сказал я и подошел ближе, но девочка не отреагировала. Может глухая? А я тут со своим «Привет». — Ты слышь меня? — решил проверить свои догадки и тут она резко и очень неодобрительно посмотрела на меня.

«Слышит» — подумал я и улыбнулся.

— Ну и навела ты тут шороху — усмехнулся, чтобы хоть как то разрядить обстановку, но девочка продолжала на меня смотреть, только во взгляде уже было презрение. — Что они от тебя хотят?

В ответ тишина.

— Паршиво тут правда? И кормят отвратительно — на миг мне показалось что она улыбнулась и подумав, что я на правильном пути, сел на стул у кровати. — Сейчас бы пиццы — громко замычал, представляя какая же это вкуснятина, и девочка закрыла глаза, видимо тоже это представляя.

— Какую ты любишь?

— Ты кто такой? — услышал я мужской голос и вскочил со стула. — А ну пошёл от сюда. — Рявкнул отец девочки и я выскочил в коридор, мельком посмотрев на девочку, которая как будто, что то хотела сказать, но не могла.

Что же сней случилось?

Попытки разговорить ее я не оставил. Постоянно караулил, ждал, когда ее отец уйдет. День. Два. И вот наконец я услышал разговор с врачом. Тот попросил его пойти домой и отдохнуть. И он был прав. Отдых бы мужчине не помешал, выглядел он, честно говоря, не очень.

Выбрав удачное время и выпросив у дяди пиццу, я ночью пробрался к девчонке.

— Привет, — прошептал я, просунув голову в палату. Девочка не спала, всё так же смотрела в потолок, но, услышав меня, повернулась. — Смотри, что у меня есть? — прошёл внутрь, держа в руках коробку.

Она посмотрела сначала на коробку с пиццей, потом на меня и громко вздохнула.

— Хочешь?

Девочка кивнула.

Я прошёл и сел на стул, положив уже остывшую пиццу на колени.

— Но нельзя, да? — спросил, снова получив утвердительный кивок.

— Почему?

Она указала на блокнот с ручкой на тумбе, и я взял его. По-хозяйски открыв, увидел много раз криво написанное «НЕТ». Лист за листом, одно только «Нет», и тут девочка его выхватила, недовольно посмотрев на меня, но что-то написав, вернула.

«Потому что мне больно», — прочитал я.

— Больно жевать? — спросил и вернул блокнот.

«Всё больно»,

— Что хотят от тебя врачи? Почему ты кричишь?

«Хотят вставить мне трубку в нос и накормить»

— Это больно?

«Не больно», — ответила она.

— Тогда почему ты кричишь, если это не больно? — снова спросил я и взял кусок пиццы, тут же откусив от него большой кусок. Скотство, но почему-то мне на тот момент показалось это эффективным.

«Мама бы этого не хотела», — написала она.

В тот момент я чуть не подавился. Есть не перестал, хотя в меня больше не лезло, но тему эту больше не поднимал. Зато много о ней узнал. Зовут Аней, она, оказывается, моя ровесница, живёт с мамой, так как родители давно в разводе, и она очень любит горы.

Мы долго «разговаривали», если это можно назвать разговором. Говорил то только я, она только писала. Но в своей голове, я четко слышал ее голос, читая, эти криво написанные слова. Шутил, а она улыбалась. Иногда, даже шутила и она.

И вот, рассказывая ей о своей жизни, о детском доме, в какой то момент я заметил, что она уснула, укрыл одеялом и вышел, но точно знал, что вернусь.

Меня разбудил крик Ани. Я вскочил с кровати и побежал, не успев надеть тапочки. Ворвался в палату, врач и медсёстры удивлённо уставились на меня.

— Аня, — подбежал я к ней и взял её за руку, не обращая внимания на окружающих. — Не знаю, чего бы хотела твоя мама, но я знаю, чего хочу я. — Говорил я, борясь с сбившимся дыханием. — Я хочу, чтобы ты выздоровела. Чтобы ты смогла поесть со мной пиццу, смогла бы поговорить и рассказать, за что ты так любишь горы. — Мой голос дрогнул.

Врач кивнул, и все отступили. Аня смотрела на меня, и на её глазах выступили слёзы. В этот момент я понял, как сильно она нуждается в поддержке и надежде. Я был готов сделать всё возможное, чтобы она снова улыбнулась.

— Жизнь дерьмо — сказал я, продолжая удерживать ее за руку и она улыбнулась — Я то знаю. Но дерьмо она сейчас. Тебе всего шестнадцать, ты многого не видела, не пробовала. — Аня уставилась на меня и я увидел как ее карии глаза распахнулись. — Ты можешь увидеть горы, покорять их, попробуешь вкусную пиццу и не только, а если позволишь я все время буду рядом.

Все вокруг как будто перестали дышать. Потому что, кроме своего сердцебиения, я не слышал ничего. Аня смотрела на меня, и из ее глаз текли слезы. Через секунду она потянулась за блокнотом.

«Я боюсь», — прочитал я и сжал ее ладонь еще сильнее.

— Я буду рядом, я здесь, — сказал, сел на стул и, не отпуская руки Ани, посмотрел на врача. Тот взял трубку.

— Как будто глотаешь воду, малышка, так будет тебе легче, — сказал он и принялся за процедуру.

В этот момент я почувствовал себя единственной опорой для Ани. Ее страх передавался и мне, но я знал, что должен быть сильным ради нее. Врач действовал аккуратно и профессионально, объясняя каждый свой шаг тихим, успокаивающим голосом.

Я продолжал держать девочку за руку, шепча ей слова поддержки, стараясь передать ей свою уверенность и спокойствие. В палате царила напряженная атмосфера, и вот врач закончил.

— Ты молодец — сказал он и движением руки выпроводил сестер и палаты, а после вышел и сам.

Тогда мы очень сблизились. Аня пошла на поправку. Даже ее отец поблагодарил меня. И перед выпиской, когда я пошел попрощаться с ней, Аня заговорила со мной. Ее голос был именно таким, каким я его и представлял.

— Спасибо тебе — прошептала она с улыбкой на лице.

— Выздоравливай. И помни, нам еще карабкаться в горы и покорять вершины — сказал я и поцеловал ее в щеку, от чего Аня тут же покраснела, а после я вышел и потерял ее навсегда, лишь позже осознав, что ни разу не назвал своего имени, а она не спросила.