Лайм. Судьбе назло

— Лайм, ты урод! Я тебя еще достану! Слышишь, парень — достану!



Я улыбнулся в ответ своей самой очаровательной улыбкой и Яр Крик по кличке "жеребчик", был уведен двумя охранниками под белые ручки. Я ему даже немного посочувствовал — мужику явно придется несладко. Сначала его душевно отметелят "кулаки", потом он долго будет отлеживаться от побоев на койке, а затем его пропесочат свои же. Так ему и надо — нечего было прятать такую симпатичную посылочку. Наше главное правило — все общее. А он зажал…



Нет, я соврал. Я ему не сочувствовал. Придурок он.



Кстати, я совсем не урод, тут Яр не прав. Рост у меня выше среднего, тело тоже ничего, боги не обидели. На мне нет ни капли лишнего жира. И совсем не потому, что мне так хочется. А потому, что здесь особо не забалуешь. Волосы у меня красивые, рыжие, лицо тоже худое (оно и понятно). Глаза синие, нос прямой, а зубы белые, как постельное белье у барышни. Как по мне, так я красавчик хоть куда. Был бы девушкой, влюбился бы в себя без памяти.



Ах, да есть еще кое-что. У меня на левой щеке шрам, старый, еще с детства. Большой, зараза. В форме буквы "Л". И еще один рубец, свежий. На лбу. Кстати, Лайм это не мое настоящее имя. Это кличка. Или прозвище. Был тут один умник. Знал много, и все рассказывал, рассказывал… Как-то увидел меня и мой шрам на щеке, и о чем-то спросил. Разговорились. Он меня после этого "лаймом" и назвал. Что это значит — никто не знал. Но кличка прилипла ко мне намертво. А я и не против, "Лайм" так "Лайм". Слово-то вроде не обидное… Настоящее имя я предпочитаю никому не говорить. И возраст тоже. Из принципа. Чем меньше знают обо мне мои соседи, тем крепче сплю я.



Что ж еще о себе рассказать? Что я люблю… Я люблю говорить. Много говорить. Язык у меня хорошо подвешен, поэтому если народ хотя бы заикнулся о чем-то для меня знакомом, я перебиваю говорящего своей коронной фразой: "А если меня кто спросит, то я скажу…", и начинаю так петь, что любо-дорого. Заслушаешься. Фонтаны у господ видели? Где вода струями бесперебойно течет? Вот и я так могу. Часами, без остановки.



Да, а еще я люблю слушать. Многие удивляются: "Как можно одновременно любить и говорить, и слушать"? Я отвечаю — можно. Просто надо понимать, где можно говорить, а где нужно только слушать. Поверьте, иногда можно много очень интересного услышать, если вовремя закрыть рот. Или не открывать.



Вот такой я человек.



Что-то я еще не сказал. Что-то важное упустил. Так… Ах, да.



Я сижу в тюрьме.



Вообще-то наша тюрьма не такое уж страшное место. Мне тут рассказывали про массу Квотерберийских тюрем, и наша отнюдь не самая паршивая. Потому что далеко от столицы. Чем от королевского величества подальше, тем народ попроще.



В общем, у нас тут довольно сносно. В комнатах просторно, на двести человек места хватает. Правда грязно не в меру. Кормят три раза в день, трудиться заставляют не больше шести часов в сутки. Работаем мы в основном за пределами тюрьмы — то телеги разгружаем, то камни разбиваем. Один раз даже помогали дорогу прокладывать.



Старший надзиратель, он же начальник тюрьмы, мужик нормальный, дисциплину хоть и требует, но над нами особо не измывается. Еда при нем терпимая, постель и шмотки тоже более-менее. Даже целитель свой есть — прикольно… Охранники, они же "кулаки" (почему — понятно, надеюсь), при нем тоже сильно не зверствуют. Провинившихся за дело бьют. Сильно бьют, но такой порядок. Бывает, отводят душу. Это да. Но не слишком часто.



Ну, еще пару слов про казематную жизнь.



Заключенные обычно создают в своей среде некие, э… группы, где есть жесткая власть и строгое разграничение обязанностей. Я нахожусь в одной из таких групп.



Если постараться объяснить покороче…. На вершине — "корона". У нас это Арник Зак, по кличке "Барон". Низкий, толстый, лысый детина с маленькими, поросячьими глазами. Матерый зверь, сидит тут уже лет десять. Всё в свои крепкие кулаки взял. Со своих спрос держит, но и чужакам нас в обиду не дает. Так вот, "корона" выбирает себе двух помощников, по нашему "рукавицы", правая и левая. Если там спор какой не по тюремным правилам, или рассудить кого надо — так это они втроем собираются и ищут решение.



Есть в нашей группе и бойцы. Это те, кто посильнее, половчее и руками махать мастак. Мы называем их "зубами". Смысл такой, — показываем свои, и вышибаем чужие. Кто особо ничем не примечателен, те "пальцы" — они годятся для разной работы. Ну, а ниже всех это "тапочки", ими только пол подтирать. Падаль всякая, что любой ценой защиту ищет. Мусор, одним словом.



А теперь вы хотите знать, кто же я такой? Ну а я — "перстень". Потому, что мной можно покрасоваться. В первую очередь оттого, что я рыжий (такой цвет волос в этих краях редкость), а еще я неглуп, балагур, весельчак и все такое. Арник Зак меня к себе приблизил, потому что, как он говорит, во всей каталажке ему не с кем больше поговорить. Позовет меня к себе, спросит о чем-то постороннем, а потом как начнет рассказывать за свою жизнь… Ну, я конечно же молчок (я ж не полный тупица), слушать я умею. И так иногда проходило до трех часов. Заку нравились наши "беседы", потому я и стал "перстнем". А значит, не был нагружен никакой лишней работой.



Нет, не подумайте, что мне здесь нравится. Святые небеса! Нет, конечно. Просто я стараюсь выжить, и использую все свои таланты как могу.



А что мне остается делать? Я был вором, попался, и вот, сижу в тюрьме. Так сложились обстоятельства. И все, что мне теперь остается, так это умело плыть по течению.




***





Это утро выдалось прохладным. Я проснулся, перевернулся на бок, выругался, — сон не шел.



Встал, прошелся по нашей комнатушке. Хотя здесь особо не разойдешься, — аж шесть шагов вдоль и всего три шага поперек. И на всем этом крохотном пространстве четыре низкие лавки-лежанки и полусгнившая тумба из грубо сколоченных досок. Одна на всех, н-да.



Я оглянулся, как будто увидел это место в первый раз. Пол из грязно-серого песка вперемежку с пожухлой соломой, стены и потолок из неотесанных бревен. По углам ненужный мусор, под потолком плесень и паутина. Та еще берлога.



Спать расхотелось окончательно. Зато оба моих соседей спали, как сурки. Гундосый Хмык и Кривоногий Эд. Наверняка вчера опять до полуночи втихаря резались в карты. Но я с ними никогда не играл, даже тогда, когда они предлагали сыграть не на деньги, а просто так, для интереса. Это потому, что Хмык всегда жульничал. Он плутовал, когда к нему шла хорошая карта, и тогда, когда дела начинала пахнуть проигрышем. А Кривоногий Эд вечно злился, когда при хорошем раскладе он почему-то вновь и вновь выходил дураком. И в бессилии сразу начинал махать кулаками. И хотя Хмык плутовал мастерски, не подкопаешься, Эда это не смущало — за свои медяки он всегда боролся до последнего. Даже не зная, за что их упекли, можно было с легкостью догадаться, что Хмык сидит за мошенничество, а Эд за учиненные побоища — оба мужика не могли попридержать рук. Поэтому, играть с ними в карты — себе дороже.



Зато во всем другом оба мужика были довольно неплохими соседями. И хотя они были как минимум вдвое старше меня по возрасту, держались они со мной, как с равным.



Я взглянул в окно, — рассвет только-только занимался. Красота!



— Что ж, мир — доброе утро! — Стараясь не разбудить мужиков, я натянул штаны, и так, босиком и с голым торсом, направился во двор.



Люблю рассветы и закаты. Иногда, в силу разных явлений, солнце в эти моменты бывает необыкновенного цвета. Огненно-ярко-рыжее. Как мои волосы. И тогда мне кажется, что мой отец это не тот придурок, который оставил меня, брата и мать после моего рождения, а оно, само солнце. И тогда внутри, где-то глубоко в груди, как будто расцветает пламя, и становится так…хорошо, так… тепло.



Сегодня был именно такой рассвет — весеннее солнце яростно пламенело на восходе.



Хороший знак.



Я стоял в небольшом дворике, жмурясь от удовольствия и раскинув руки, подставляя свое тело ласково обнимающему солнышку.



На душе было просто волшебно.



— Эй, Лайм, — окликнул меня грубый голос с высоты. — Что, решил отрастить крылья и взлететь? Хочешь сбежать с тюряги, хохлабуй?



В ответ разразились хохотом еще двое.



Впечатление было безнадежно испорченно. Я опустил руки, но, тем не менее, остался на месте. Из принципа.



"Охрана. "Кулаки" на крыше, — угрюмо подумал я. Судя по голосам, это были Крисп, Арни и Данчи. — Вот уроды. Чтобы им поперхнуться за завтраком. Хорошо им скалиться с высокой крыши. Ох, повстречались бы они мне по отдельности в темном переулке…"



Я с наслаждением помечтал на эту тему.



Наша тюрьма, в простонародье называемая "бублик", была по-своему оригинальным сооружением. Ее разграничивали две основные стены, обе, как можно догадаться, идущие по кругу. Одна внешняя, из камня, высокая и широкая, с вышками, копейщиками и лучниками. Вторая внутренняя, деревянный частокол, пониже, но ненамного. Пространство за внутренней стеной делилось высокими заборами на три территории. В левой части находилось непосредственно наше жилье плюс маленький дворик, в котором сейчас находился я. Здесь заключенные могли свободно передвигаться, и делать все, что им вздумается (в рамках правил тюрьмы, разумеется). В правой части находились различные хозяйственные постройки. Столовая, помывочная, прачечная, склады, целительская. Казармы. Там наши ребята или работают, или ходят туда в сопровождении охраны по расписанию. Узловое место во внутреннем круге было отведено для прогулок.



Все три участка хорошо просматривались с высоких крыш двухэтажных строений. С нашей обители на этой стороне и со складов на другой. Поэтому охрана без веской причины не баловала нас своим присутствием, обходившись тщательным надзором сверху. Удобно, что ни говори — все у них, как на ладони. И люди, и закоулки. Если кто решался самовольно покинуть дозволенную область в границах внутренней стены, того вылавливали и больно били. А если кто вдруг оказывался между внутренней и внешними стенами, того стрелки укладывали сразу, без предупреждения. Сурово? Да. Начальник тюрьмы тоже человек. И он боится потерять свое, хоть и не очень тепленькое, местечко.



— Хорошо устроились, гады. Сбежишь отсюда, как же, — злобно фыркнул я.



Оставив крикунов без ответа, я с высоко поднятой головой отправился обратно.



Вернувшись в свою комнатушку, я быстро огляделся — ничего ли не пропало из моих вещей? Хотя чему тут пропадать. Все мое имущество — пару памятных повязок на запястья и амулет — бусы из костей и перьев. Красть у своих соседей, по негласным правилам тюрьмы, было непринято. Но, как говорится, не уличен — не вор. Эту заповедь я знал, и применял ее на свободе несчетное количество раз. Эх, свобода, свобода…



Все оказалось на месте. Соседи продолжали крепко спать. Эд дремал на боку, по-детски засунув кулак в рот. А Хмык тихонько похрапывал, время от времени меняя храп с протяжным хмыканьем. За что, естественно, и получил свое прозвище. Четвертая лавка теперь была свободна. Место Яра Крика.



Я расслабился и принялся коротать оставшееся до завтрака время.



После утреннего перекуса в тюрьме началось необычное оживление. По плану ничего подобного не предвиделось, и я постарался быстро сообразить, что к чему.



Ага, ясненько. Новеньких привезли.



Ворота в малый двор медленно открылись, и в сопровождении надзирателей внутрь прошагала колонна из десяти человек. Я принялся изучать вошедших с неподдельным интересом. Тем более что интерес у меня был далеко не праздный.



Двое новичков были обычными крестьянами, видимо, оставшимися без денег и не сумевшими вовремя уплатить очередной налог. Хромой старик, коротышка с испуганными глазами… так, так, все не то. Ну не чего себе…



Мужик, заключающий колонну, был не просто здоровенным. Он был зверски здоровенным! Высокого роста, широкий в плечах, а мышцы по всему телу, ого… Зверь, а не человек. Такие естественней смотрелись бы не в тюремном дворе, а в охране самого короля. Я перевел взгляд на его лицо. Рожа у этого субъекта была еще та. Он смотрел на все происходящее свысока (во всех смыслах), нагло улыбаясь, с глубочайшим презрением во взгляде. Все ясно — этот парень вместо честного труда ради благородных особ предпочитал нечестный труд ради своего кармана. Что ж, каждому свое.



Я не мог не улыбнуться, довольный увиденным. Наш типчик. Хорошо бы увидеть его на своей стороне.



Очевидно, что я подумал об этом не первый. Рядом со старшим надсмотрщиком я увидел одного из наших "пальцев", и углядел, как пара серебряников перекочевала из одного кулака в другой. Ясненько, система уже работает. Проходя мимо меня, "палец" многозначительно кивнул, и я понял этот знак. Арник Зак, наша "корона", захотел заполучить этого парня к себе. Поэтому его распределят в нашу комнату, под мою ответственность, чтобы я провел ознакомительную беседу. Разузнал как можно больше об этом амбале, и объяснил новоприбывшему, кто тут настоящий хозяин.



Когда гость вошел в комнату, нагибая голову и протискиваясь боком, я еще раз тихо изумился — бык, а не человек. Только рогов ему не хватает. Сам весь в шрамах, руки с характерными мозолями человека, не выпускающего из рук оружия. И вид, самый что ни на есть разбойничий.



— Головорез, вот кто, — пришло ко мне на ум после увиденного. — Сколько ж людей нужно было, чтобы повязать живьем такого детину?



Сделав знак двоим соседям покинуть комнату, я с недвусмысленным видом бесстыдно уставился на громилу. Гость прекрасно понял, какая у меня роль и что я представляю одну из сил в тюрьме. Он уверенно протянул мне руку, в ладони которой могла уместиться моя голова.



— Рук, — хриплым басом представился он.



— Лайм, — назвался я уже привычным прозвищем.



Я указал ему на единственно свободную лавку. Да, недолго пустовало место Яра Крика…



— Ну, и за что тебя сюда упекли? — начал свои расспросы я.



— Да много за что, — хмыкнул гость. — Грабил, убивал, насиловал, пускал красного петуха. Всего, зараза, и не упомнишь. — Рук расплылся в улыбке, довольный тем, что он смог похвастать своими подвигами. Я действительно был впечатлен. Хорошо, что наши дороги никогда не пересекались. Не хотелось бы оказаться на пути такого молодчика.



— Сам промышлял или нет? — продолжал между тем я.



— Я из банды "Шестерых ножей". Слыхал про таких?



Кто же не слышал. Князьям и вельможам от них спасу нет. Вламываются в дома, грабят кареты, обчищают склады. Еще та шайка.



— И как же тебя, такого здоровяка, взяли? — с точно рассчитанной долей насмешки проговорил я.



Рук сконфузился, как уличенная в непристойности молодая девица.



— Да там такая ерунда получилась… Заскочил я к деверю на свадьбу. Сам, один. Выпил, устроил погром. Уснул. А наутро зенки продрал, а на мне уже цепи. Во, гокусово семя, попал, — сокрушался он. — И дергаться некуда, вокруг солдат с десяток, не меньше. Все, понял я — хана, амба. А уж потом и сюда, к вам упекли.



Типичный случай. Многие попадаются именно так. По-пьяни.



— А сам-то ты, пацан, кто? — спросил амбал, имея в виду мое ремесло.



— Я — вор, заемщик, — откровенно признался я. Взаймы, значит, беру. Правда, без отдачи.



— По какому рукомеслу? — решил уточнить он.



— Наружник я, уличник. Кошельки срезаю, по карманам лажу, товар с лотков на базаре таскаю.



Рук посмотрел на меня довольно подозрительно.



— Не трынди. По заёму обычно не сажают, — заметил он. Резонно.



— Я здесь не за воровство. Я здесь за убийство, — ответил я, многозначительно улыбаясь.



Амбал чуть подался назад. Не поверил. Ага, многие не верят.



— Ты, убил? Ни в жизнь бы не поверил. Это ж за что ж?



Я злобно осклабился.



— А нечего на чужое зариться, — с вызовом ответил я.



В памяти ярким всполохом сверкнули события полугодичной давности…



Осень, город, шумный базар. Я, как всегда, в самой гуще толпы. Хожу, стреляю глазами. Нет, не то, не это, и это не то. Слишком бедный, слишком сложно, здесь просто опасно. Ага, мастер кузнец, — мужичок точно с деньгами. Кошель в кармане. Я за ним. Прижимаюсь. Мягко, нежно, почти с любовью, просовываю руку в чужой карман. Чувствую приятную тяжесть в пальцах. Вынимаю руку, резко меняю направление движения.



Захожу в переулок. Вынимаю добычу. Взвешиваю в руке, раскрываю. Хороший улов, золотые монеты и пару серебрушек. Хватит с комфортом переждать зиму. Я улыбаюсь своим мыслям.



Движение. Я оборачиваюсь — за моей спиной двое. Здешние заемщики. Начинается разговор о своих и чужих территориях. Я мягко посылаю их к хохлабую. Они наглеют, начинают хамить и требуют вернуть улов. Посылаю снова, уже не мягко, к… ну, не важно. Парочка вынимает ножи. Я вынимаю свой. Перепалка на повышенных тонах. В третий обзываю их очень грубо. Драка. Я метнул нож… И вот, он в боку у одного из местных.



Дальше все просто: мгновенно появившаяся стража, мой нож в чужом теле, суд, оглашение приговора, тюрьма. Н-да, неудачненько как-то получилось…



Я отвлекаюсь от дней вчерашних и перехожу к мыслям о днях сегодняшних. Один плюс в этом все же есть. Убийство не заем, оно числится куда как выше. Прибавляет престижа. А престиж в тюрьме это все.



— Уважаю, — с пониманием проговорил амбал. — Чужое бери, свое береги, — высказал свое он.



Я рассеянно улыбнулся. Да, всяко бывает. Не стоит и говорить.



— Ну, и какая тут у вас обстановочка? — перешел громила к сути разговора.



Собравшись с мыслями, я принялся рассказывать ему о происходящем в нашем мирке.



— Нас тут две сотни. Только люди, никаких иноплеменников. Правят здесь две "короны", — Зурбаган Интагур и Арник Зак. Отношения между ними чуток напряженные. У Зурбагана в подчинении тридцать пять человек, у Арника сорок… — Я стал объяснять Руку общее положение дел, рассказывая ровно столько, сколько ему необходимо было знать для начала. Главное, получше выставить своих и похуже соперников. Я вложился в десяток фраз.



— Вот так вот. Я "перстень" Арника Зака. У нас освободилась место "зуба". Наш боец, Яр Крик, некоторое время будет не у дел. Мы хотим предложить тебе быть занять его место. После разговора с нашей "короной", разумеется.



— Правила приёма прежние? — живо поинтересовался громила.



— Да, — подтвердил я и кивнул головой. — Ты знакомишься со всеми сторонами, узнаешь все, что тебе необходимо. Но до конца дня ты должен решить — ты с нами, с ними, или ни с кем. Но лучше с нами. Престижнее, — с нажимом добавил я.



— Понял, не дурак, — улыбнулся Рук. Улыбка у него была… б-р, сущий кошмар.



— Встреча с нашей "короной" после ужина, — сообщил я напоследок.



— Договорились, — все с той же улыбкой ответил он и вышел из комнаты. Через несколько минут отправился и я. К своим, с докладом. Так мол и так, свою работу я сделал — с человечком поговорил, встречу назначил.



До вечера я боролся со скукой: шатался по всем закоулкам, задирался с ребятами Зурбагана, гнобил "ничейных". В общем, развлекался, как мог.



В назначенное время я, как и договаривались, привел Рука к нашим.



В комнате сидело трое: "корона" и обе "рукавицы", — Гнус и Колотило. Трио имело важный и напыщенный вид, словно они не заключенными вовсе, и не сидели в маленькой комнатушке с заплесневелыми стенами, а значились, как минимум, княжескими советниками. Со временем к этому привыкаешь, но в первый раз такой прием производил неизгладимое впечатление на новоприбывших.



Я, как и положено, представил им новичка. Затем, оставив Рука отвечать на вопросы, уселся в дальнем углу комнаты. Ждать решения.



Все проходило традиционно. Арни расспрашивал гостя, а Гну и Колотилолишь поддакивали. Когда Зак был чем-то недоволен, его лысая голова усиленно потела. А когда он смеялся, по его упитанному телу словно бы бежала рябь, как от камня, брошенного в воду. Рук отвечал, стараясь предугадать реакцию местной "короны". Правда, у него это не всегда получалось. Иногда в беседу вмешивались "рукавицы", но это происходило достаточно редко.



— Ты ж понимаешь, мы не берем под свое крыло кого попало, — напыщенно проговорил Зак в конце почти получасового допроса, вроде как показывая свою нерешительность. Хотя даже мне было ясно, что он блефует. Ему жуть как хотелось получить к себе такого громилу, но традиции требовали набить себе цену и помучить новичка. — Чем ты можешь еще похвалиться?



Рук стал перечислять свои достоинства. Кого ограбил, кого убил, сколько денег нахапал. Зак делал вид, что ждет от него чего-то этакого, что могло бы взять за душу. Рук это видел, и финальным ударом добавил:



— А на День Города мы хотим обобрать сиятельную Элайзу с дочерью.



В комнате воцарилось молчание. Все были просто поражены услышанным.



— Графиню Вортексскую? Типа что, ее, так? — недоверчиво спросил Колотило. — Дык, ее ж усадьба охраняется не хуже крепости!



Рук засиял, довольный произведенным эффектом.



— Ее самую, — уверенно подтвердил головорез.



— Это ж как же?



Гость неспешно поведал о задуманном плане.



— Ее дочери, Эльвире, скоро стукнет шестнадцать. Нам намекнули, что замышляется бал в ее честь. А на День Города как раз намечается большая ярмарка. Вот они и выедут в город из своей усадьбы. С денежками. На той дороге есть одно удобное местечко. И мы намеревались их там встретить.



— Дык с ними ж будет масса охраны? — вновь встрял осведомленный Колотило. — Как же вы мыслите себе прорваться через нее?



— А мы наняли одного человечка. Он умеет пользоваться заклинанием "молния". Оно бьет сразу до полудюжины человек. С остальными мы и сами справимся.



Что и говорить, после такого выступления Рук был принят в наши ряды. Когда он вышел, толстяк Арни поманил меня пальцем. Я подошел и скромно стал рядом.



— Молодец, "перстенёчек", — похвалил он меня. Его маленькие глазенки смотрели на меня добро и ласково. — Правильно все сделал. Такого "зуба" к нам привел. Молодец. Хороший мальчик.



Следуя голосу рассудка, я подобострастно улыбнулся в ответ на похвалу. Но внутри я был холоден, как кусок льда. Жуть как не люблю такого тона по отношению к себе. Умиленно-покровительского. Как к домашней псине. Да еще от кого? Знали б вы, что по крови я не какая-нибудь шелупонь…



Но, несмотря на свое негодование, я вынужден был улыбаться и молча терпеть.



Вот так прошел еще один день моего пребывания в "бублике". Обычный будничный день в нашей тюряге. День, как две капли похожий на вчерашний. И точно такой же, каким будет и день завтрашний. Все дни в этом сером убогом месте похожи один на другой. Разве что за незначительными, редкими исключениями.



Хотя…



Если б меня кто спросил, я бы сказал, что тюрьма, если посмотреть глубже, не такое уж страшное место. Многие вещи мне здесь даже нравятся. Накормлен, напоен. Одет, обут. Есть крыша над головой. Ты среди своих, под защитой и в авторитете. Здесь железная дисциплина, и, что ни говори, некоторый порядок вещей.



К отдельным моментам, как мне кажется, я мог бы со временем привыкнуть. К разным крепким словечкам в обороте, к постоянной скуке, и необходимости кому-то подчиняться.



Конечно же, здесь есть нюансы, которые я "терпеть ненавижу". Но их не обойти.



Я вернулся в свою комнатку и знаком показал Эду и Хмыку знак победы — нашей своры прибыло.




***





В один из следующих дней я по привычке проснулся с первыми лучами солнца.



Хмык застонал и перевернулся на другой бок. Я мысленно улыбнулся. Вчера мой сосед вернулся с дежурства по столовой. С синяком на пол лица, но ужасно гордый собою. Оказалось, вечно голодный мужик попытался незаметно спереть кусок мяса из общего котла. Успех оказался половинным. Мясо-то он слопал, но повар, довольно наглый и хамоватый тип, успел заметить потеки бульона на подбородке. И ни слова не говоря, вмазал пару раз. Чтоб не вздумал повторить, тем более в его смену.



Когда Хмык вернулся в комнату, синяк налился синевой и сверкал, как медаль на солнце. Правда, как я понял из сложных трехступенчатых матов, болел изрядно, что не нисколько не мешало мужику кичиться своим поступком. Что ни говори, задумка-то удалась. Желудок был полон, а синяк… Синяк не пятно на рубахе, пройдет сам собой.



Я снова улыбнулся. Жулик он и в тюрьме жулик. У некоторых, если талант появился, то это навсегда.



Натянув штаны, я умылся, и весело посвистывая, вышел во двор. Взглянул на небо, в надежде разглядеть поднимающееся светило.



Ан нет, солнца не было. Оно неуверенно пряталось за тучами и не спешило являться на божий свет.



— Плохой знак, — почему-то подумал я.



С чего бы, казалось?



Мое настроение несколько испортилось.



За час до завтрака меня ждала еще одна новость. Арника Зака накрыла волна лирического настроения, и ему нужен был слушатель, которому он мог бы поведать о своем бурном прошлом. Ему нужны были уши. Мои уши. Поэтому за мной явился "палец", и я вынужден был отправиться к своему покровителю.



Что ж, это мои обязанности.



Войдя в комнату я, как всегда, поприветствовал Зака. Он отреагировал едва заметным кивком и движением пальца указал на мое место. Я уселся на краю койки, поглядывая на "корону" снизу вверх. Плохо быть в подчинении, и единственная мысль, что тешит все время, это надежда занять главенствующее положение. Вроде положения Арника. Тюрьма, конечно, останется тюрьмой. Но кое-какие серьезные преимущества от этого все же будут.



Комната, которую занимали Зак и его урки, по размеру была ничуть не больше любой другой. Но при отсутствии четвертой лавки выглядела почти как королевская опочивальня. На лежанках какие-никакие, а матрасы. Решетчатое окно занавешено занавесью в крупный горошек, а на полу старый, но добротный ковер.



Тумба, правда, тоже одна, но зато есть целых три табурета. Может, для кого-то это не бог весть что, но нам, простым узникам, об этом даже не приходилось мечтать.



Полагаю, что у него была и лучшая еда, и лучшая одежда. И, как у авторитета, вес среди заключенных, уступки со стороны охраны. И некоторая доля власти, опять же.



Я с тоской в душе и с улыбкой на лице занял привычное место, и Зак принялся рассказывать свои бесконечные истории. О своей бедной и несчастной семье. О первых грошах на разбойничьей дороге. О женщинах, коих у "барона" было несметное множество. И, естественно, о своем личном видении бытия. Ясно, куда же без этого.



Я сидел и сосредоточенно кивал, иногда соглашаясь со сказанным, а иногда и вовсе невпопад. Он рассказывал весьма интересные вещи. Иногда из его историй можно было многому научиться, так как Арник в свое время был незаурядной личностью. Или думал, что был. По крайней мере, так выходило из его россказней. Однако я слышал их уже в который раз, и они мне не просто надоели, а были выучены мною почти наизусть. Но Арни это не интересовало. Ему не важна была моя реакция. Ему важен был слушатель.



Ладно, в первый раз, что ли? Слушать-то я умею, и дело это весьма не обременительное.



Так прошло около часа. Он говорил, а я кивал, словно заводной болванчик.



Я почти заснул, усыпленный его бесстрастным ровным голосом, как вдруг расслышал, что Зак окликает меня.



— Лайм?



— Да, Арник, — быстро и чуть испуганно ответил я. Сперва подумал, — он что, проверяет, слежу ли я за его размышлениями?



— Малыш? — произнес он снова, и в этот момент я непроизвольно напрягся. Еще никогда не было такого, чтобы Зак прерывал свой монолог. Необычно, да. Весьма необычно.



— Да, Арник? — уже без испуга, а с некоторой долей удивления отозвался я.



— Тебе нравиться твоя судьба? Судьба вора, заемщика?



Я ответил мгновенно, не задумываясь.



— Конечно. Это ж не жизнь, а красота. Никаких обязательств — ни перед кем, никогда. Полная свобода. Час поработал — день отдохнул.



— Брось понтоваться, — с грустью протянул Арник. — А жить, где придется? А отсутствие друзей? А нелады со стражей, с законом? Страх поимки?



Я отмахнулся, словно от надоедливой мухи.



— Это все издержки нашего ремесла, — ответил я с максимально возможным достоинством.



Тот посмотрел на меня, словно я заявил какую-то несусветную глупость.



— Ты, дружок, почему вором-то стал? — с нажимом в голосе вопросил он вдруг. Я понял, что на вопрос требуется отвечать честно, без привычного пафоса.



— Так обстоятельства заставили, — несколько смущенно, словно извиняясь, произнес я. — Судьба.



После этих слов сразу вспомнилось многое.



Большой дом с проваленной крышей. Никогда не закрывающаяся дверь. И правда — а что у нас брать? Мусор на полу, солома по углам, мыши внаглую бегают, как у себя дома. Везде пыль, нищета и запустение.



В доме мать, брат и я. Мать больна, у нее жар и все ее тело ломает от боли. Временами она просто спит, а бывало, что кричит так, что закладывало уши. И тогда становилось жутко страшно.



Старший брат трудится, зарабатывая, как может. Нормальной еды уже давно нет, едим лишь кашу, изредка овощи — все деньги уходят на лечение матери. Она страдает, кричит по ночам. Брат во всем винит меня. Что я маленький, что ни чем не могу помочь, что я лишний рот в семье. А я ничего не могу понять. Тогда мне было всего семь. Или около того.



Раньше все было не так. Когда-то был и достаток, и гости раз или два в неделю, и хорошая еда. Для меня был выписан учитель этикета и словесности, и даже несколько слуг. Со мной нянчились, как с куклой. Исполняли любой каприз, разве что попку не целовали. Мама меня баловала — я был ее любимцем. Дорогие игрушки, модные кофточки, камзольчики, шелковые рубашечки, туфельки с блестящими пряжками — кукла, а не ребенок. По первому требованию, — деревянная лошадка, яркая мандолина (хотя играть-то я не умел вовсе), куклы, герои сказаний и легенд. Я жил в радости и роскоши — мать не хотела, чтобы я узнал про тяготы и заботы раньше, чем ей бы хотелось.



Казалось, так будет всегда. А сейчас, вспоминая, мне кажется, что это даже не моя жизнь. Что это другой, совсем чужой ребенок был когда-то кем-то любим, обласкан и оттого, счастлив.



Но болезнь все изменила. Мать болела тяжело и долго. Брат стал искать лекарства. А потом и деньги для него. Но почему-то найденные им средства не помогали, а денег требовалось все больше и больше. И вот, вначале стала исчезать мебель и одежда. Затем от нас ушел учитель, потом слуги, и, в конце концов, пропала и хорошая еда.



Мать болела, я плакал, а брат стал чаще и чаще кричать на меня. Вначале я не понимал, почему брат мною не доволен. Я думал, маму мучает болезнь, причем же тут я? А когда понял, что стал причиной ненависти брата из-за того, что ничем не могу ему помочь, то забился в самый дальний угол и плакал от бессилия и обиды.



В одну из таких сумасшедших ночей, когда мать билась в горячке, а брат был вне себя от гнева, я сбежал из дома. Заночевал на околице деревни, а проснулся в обозе большого каравана. И решил не возвращаться домой. Там меня не ждали, там я не был нужен. И непомерно огромная обида заслонила от меня все на свете.



Потом я горько пожалел об этом. Но обратного пути я не знал.



Так началась моя вольная жизнь. Сначала я мыкался с караванами по королевству, прислуживая в качестве мальчика на побегушках. А потом мальчуганы в одном из городов научили меня воровать. Этот новый мир — мир воровства, пленил меня, молодого и неопытного, своей независимостью и романтикой. И я погрузился в него целиком.



— Скажи, малыш, чтобы ты сделал, если бы тебе дали возможность начать все с самого начала? — с какой-то странной тоской в голосе проговорил он.



— Э… в смысле? — не совсем понимая, о чем речь, настороженно переспросил я. Что он имел в виду?



— Если бы тебе дали шанс, ты хотел бы уйти отсюда? Не только из тюрьмы, а вообще из нашего мира? — все с той же необычной интонацией в голосе проговорил "барон". — Хотел бы жить, как живут все остальные?



Вопрос застал меня врасплох. Я глубоко задумался, и через несколько минут обдумывание вопроса захватило меня целиком, как водица грудку сахару.



— Хотелось ли тебе изменить свою жизнь? Стать частицей того, другого мира? Мира, в котором нет ни заемов, ни краж, ни воровства. Мира, где есть ремесло, постоянный заработок, уважение честных людей? Нет ни робости перед стражей, ни страха наказания и тюрьмы. Где есть нечто большее. Нечто большее, чем все… вот это? — Зак развел руками, имея в виду ситуацию, в которой мы все оказались.



— Жить, как обычный человек? Как простой трудяга, с ремеслом и чистой совестью? — задумчиво предположил я. — Если появиться такой шанс? Дык, я даже и не думал об этом. Не думал.



— А ты подумай, — наставническим тоном заявил авторитет.



Закрыв глаза, я попытался себе это представить.



Вот, я на базаре. Одет по-простому, чтоб не жалко было терять вещи, когда выворачиваешься из цепких рук… Стоп, я же не заемщик. Тогда как бы я одевался, если бы хотел покрасоваться? Хм… На мне красивая черная рубаха, со шнуровкой на груди, какую я видел у одного богатейчика. Так, прекрасно. Штаны, тоже черные, мягкие, облегающие. Полусапожки, крепкие, удобные. Люблю хорошую обувку. Хм, нужно было бы помыться. Жаль пачкать такую ладную одёжку…



Я добавил несколько штрихов к выдуманному образу. Получалось очень даже ничего. Симпатично.



Итак, я иду по базару. Стреляю глазками. Не тот, не тот, не мой клиент… Стоп, опять я за свое. Нет, я просто хожу, наблюдаю, кто как одет. Кое с кем здороваюсь, киваю. И мне кивают в ответ. Рядом проходят девицы и я, э… вежливо кланяюсь. Они томно улыбаются, стреляя глазками, перешептываются… А что, приятно.



Иду между прилавков. Что мне могло тут понадобиться? Наверное, какие-нибудь вещи. Иду, смотрю. Вот рубахи, шелковые и льняные. Вот штаны, длинные и короткие, разных расцветок. Пояса узкие и широкие. С пряжками и без, с застежками и с зажимами, упругие и мягкие, черные и коричневые. Я осторожно подхожу к прилавку, прячусь за спину покупателя, обговаривающего с хозяином достоинства одного из поясов, осторожно протягиваю руку… Тьфу ты! Ну неужели нельзя без этого?



Так, пробуем еще раз. Я иду к центральному фонтану. Перехожу в главные ряды. Там стоит стража. Мля, чего это я напрягся?…



Я открыл глаза и прекратил свой опыт. Старые привычки не давали полноценно вникнуть в новые ощущения.



Но увиденное меня заинтриговало. Раньше мне и в голову не приходили такие образы. Я — вор, вор-заемщик с семи лет. Не стащил сегодня, значит, не будет что кушать завтра. Все, никаких вариантов. Не для сегодняшнего дня, не для завтрашнего. Не для когда. Все, баста. Амба.



Странно, но до нынешнего момента я даже не думал, что моя жизнь могла бы быть совершенно другой. Я мог бы быть… ремесленником, сапожных дел мастером, например. Блин, обожаю хорошую обувку! Жить как все. Не шататься на базарах соглядатаем, не искать, где что плохо лежит. Не воровать, не бояться стражи, не жить одним днем…



— Ты еще молод, Лайм, — вновь заговорил Арник Зак. — Для меня ты почти ребенок. А детям не должно сидеть в тюрьме. Никому не должно. Ищи свой путь в лучшую жизнь, — пробубнил Зак, пребывая толи в сладких грезах, то ли в накатившей полудреме. — В настоящую жизнь.



Что нашло на Зака, я так и не понял. Но почему-то у меня на душе стало тоскливо. Словно некто приоткрыл дверь в прекрасный мир, а потом резко захлопнул, напоследок ударив меня по пальцам. И на душе осталось такое ощущение, словно я отхлебнул из пресловутой бочки меда с ложкой дегтя. Вот только меда в этой бочке не оказалось совсем.



— Странный разговор, — подумал я, покидая обитель Арника. — Странный для него, и для самого этого места. Но мало ли всякого в жизни бывает?



На завтрак нам дали какую-то кашу с прошлогодними корнеплодами. Но мне было не до нее. Я не чувствовал ни привкуса еды на языке, ни ее запаха, ни то, горячая она или нет. Я не слышал ни чавканий соседей, ни переговоров других узников. Ни стука ложек, ни шагов разносчиков. Ничего.



У меня с головы ни как не шел утренний разговор с Ариком Заком. И чем больше я думал о нем, тем в большее расстройство я приходил.



Ведь на чем я стоял? Каждый из нас, промышляющих вольным путем, всегда возвышал преимуществами своего ремесла. Так же поступал и я, придавая своему воровскому искусству все больше яркие, романтические черты. А то, как же без китча, без понтов-то? Думал так: я — вор, я — человек свободный, без привязанностей и обязательств. И даже тюрьму я раньше воспринимал по-другому. Я — вор, а разве странно для вора, что он очутился в тюрьме? Такое рано или поздно случается, если ты выбрал путь свободного народа.



Я всегда видел в своем образе жизни больше плюсов, чем минусов. Да вот только сейчас, сидя на узкой деревянной скамье, я, кажись, стал понимать, чего лишился из-за привязанностей к вольной воровской жизни.



Мать моя чисто поле!



Тюрьма! Это ж никакой свободы. Вся жизнь в рамках подчиненных чужому расписанию. Подъем, завтрак, работа, обед, работа, ужин, сон. И так изо дня в день, с недели на неделю, с месяца в месяц, из года в год.



И если б только это!



Больше не будет ничего из того, чего так хочется вкусить в обычной жизни. Из того, о чем даже не задумывается ни один юноша по ту сторону каменной стены. Ни гуляний на речку, на пляж, на рыбалку. Никаких празднований. День прихода Весны — в тюряге. Праздник первых трав — тоже здесь. День Города, Большой Турнир, Большая ярмарка, День Лета, Большой Парад, День Осени, праздник Урожая… — не для тебя. Тебе лишь крохотная комнатка да узкий переход, из малого двора в большой и обратно. Никакого веселья и никакого развлеченья, никаких покупок, ни каких обновок. Только то, что выдают тебе по необходимости. Серое, трижды перестиранное и уже кем-то ношеное.



А если копать еще глубже… То, что составляет половину мыслей всех моих однолеток. Девчонки, девицы, барышни. Незатейливые шляпки, кокетливые улыбки, пухленькие губки. А теперь я лишен всего этого. Там я не придавал этому большого значения. Все эти подмигивания, выпендривания, подколки, кривляния, щипания, заигрывания…. Свидания. А какие теперь тут, в каталажке, свидания? Знамо каких — никаких! А я ж так ни разу и не смог сообразить себе первого свидания, все девчонки шарахались в сторону, видя такой здоровенный корявый шрам. А я все искал её. Девушку. Мою девушку, что не побоится отталкивающего рубца через всю щеку. И потом типа ж свадьба у меня когда-то должна была планироваться. Дети, не сейчас, но вообще, в принципе, в недалеком будущем…. Ё! Все, о чем я ранее мечтал, все было перечеркнуто десятилетним сроком заключения!



Ой, ё!!!



И даже, когда я выйду отсюда через десять лет, то кем я буду? Ни ремесла, ни денег. Неужели придется снова осваивать мастерство заемщика?! До следующего попадания? Ох, святые небеса!



Арник спрашивал меня про шанс на новую жизнь. Теперь я точно знаю ответ. Да конечно, я ухватился б за него с радостью.



Да кто ж его даст!!! Я прекрасно понимал это…



Я сжал ложку в руках так, что чуть было не переломил ее пополам. Все эти мысли отзывались в сердце такой болью, что я застонал, словно бы кто ударил меня ножом. Следовало срочно успокоиться. Иначе мне грозило настоящее помешательство.



— Да, мне жаль, что всего этого у меня или нет, или не будет еще долгое время, — принялся успокаивать я себя. — Если, если… Все. Амба. Баста. Судьба, рок, или сами боги бросили меня на дорогу, не остановившись на судьбоносном перепутье. И теперь я должен с готовностью принять предназначенный мне удел. Теперь я — вор. Значит это — моя судьба. Подумаешь, другая жизнь. Тут тоже есть свои плюсы. Есть хоть и не настоящая, но все же семья. Они меня уважают, в обиду не дадут….



Так я думал, дожевывая последний кусок хлеба. И я в это верил. Верил до слез. Точнее, очень хотел верить…




***





После завтрака нам огласили распределения на работу. Я получил назначение на вещевой склад. Обрадовался — хоть какой-то приятный момент за сегодня. Нормальная работенка, не сложная. Под пристальным взглядом служителя залезать в самые труднодоступные углы. Смотреть и считать. Переложить то, упаковать это. Легкотня.



К складу меня конвоировал хорошо знакомый мне "кулак" — Данчи. Лысый как колено, дылда, с истинно кабаньей щетиной на выпирающем подбородке, и с не менее примитивными животными манерами. Многие из охранников тут такие. Весь их лоск в красивой красно-синей тунике под стеганной кожаной курткой, да в дубинке для острастки. И все. Мышцы, те сквозь ткань туники видно, а вот ума сквозь лысину не видать, нет.



Мне, по большому счету, было наплевать на него. Я размышлял о нем просто для того, чтобы отогнать воспоминания о раздумьях незадавшегося утра.



Но этому дню не было суждено закончиться лишь на печальных, как глаза сироток, измышлениях. Мой мысленный полет внезапно прервал сильный удар по ребрам. Удар был настолько мощным, что я пошатнулся и чуть не упал, но меня выручила близкорасположенная стена одного из зданий. Я быстро облокотился, огляделся, и увидел злобно скалящегося Данчи. Охранник мигом притиснул мое худощавое тело своим крепким торсом так, чтобы нас не было видно с высоких крыш. Его колющий подбородок оказался прямо у меня перед глазами. Пряжки многочисленных ремней кожаной униформы болезненно впились в кожу.



— Сейчас будет что-то очень и очень плохое, — сообразил я.



И не ошибся.



— Ты что наделал, хохлабуй, — прошипел охранник. Слюна с его рта слетала мне на глаза. Но я не осмелился намекнуть ему об этом. Мне было страшно. По своему измышлению я ни чем не заслужил такого пристального внимания со стороны стражи. Наоборот, в мои привычки всегда входило учтивое отношение к своим сторожам.



— Что… я… о чем речь? Я ничего не делал. Я ничего не знаю, — попытался было оправдаться я, действительно не понимая, в чем могло бы быть дело.



— Ты сдал Яра Крика. Подставил его. Ни за что, — злобно шипя, пояснил "кулак". — Словно змея — почему-то пришло на ум мне. Шипит и плюется.



— Я должен был. Он получил посылку с деньгами, нужно было делиться… — попробовал было оправдаться я.



— Эти деньги принадлежали нам. Мне, Криспу и Арни. Яр нам крупно задолжал и должен был отдать долг. Но ты все испортил.



— Но я не знал… я хотел, как правильно. Как по законам… по нашим законам. По законам тюрьмы… — попытался было объясниться я.



— Ты, хохлабуй, влез не в свое дело, — злобно прорычал охранник, буравя меня глазами. — Хотел он… У тебя еще хотелка не выросла. Или выросла? — двусмысленно ухмыльнулся Данчи. Не хорошо так ухмыльнулся.



— Теперь нам будешь должен ты, — грозно сказал он. Как припечатал.



— Но я… у меня ничего нет. — Я от страха чуть не плакал. Хотел сделать все, как положено, а оно эвон как все обернулось. Обидно было то, что сделано мною все было по правилам. Не из жадности даже. Просто хотел, чтобы все было по закону. По нему часть посылки требовалось отдавать своей "короне", часть сокамерникам. Но испортить из-за этого отношения с "кулаками"…



— Отдашь так, как мы захотим. — Его двусмысленность пугала больше, чем любые слова. — А что б до конца осознал свою ошибку…



Охранник коротко размахнулся и ударил меня кулаком под дых. Я попробовал было заранее напрячь мышцы, да куда там! Сложившись пополам, словно тростинка, я с трудом пытался заглотнуть воздух.



— Ты понял? Понял, урод!



— Ну почему сразу урод? — мелькнуло у меня в голове. Было невероятно больно. Казалось, что внутренности в месте удара сложились как бумажный лист. Я медленно распрямился, надеясь, что все ограничится одним ударом.



Ох! Едва выпрямившись, я снова получил удар — туда же. И вновь сложился, уставившись глазами в собственный пупок. Кровь отошла от живота и с грохотом принялась гулять в голове. В висках угрюмо застучало.



— Понял, кто тут настоящий хозяин, и чьи тут законы?



Я кивнул в надежде, что это остановит Данчи. Но ошибся. Третий удар. Я закашлялся и снова согнулся. Болело все, и мышцы, и то, что под ними. Еда из желудка спешно покидала ставшее небезопасным тело. Я рвал, блювал и корчился от боли. Перед глазами все вдруг так красиво поплыло…



— Теперь ты, наконец, уяснил, кто тут хозяин?



Нужно было спешить с ответом, пока он не пробил мое тело насквозь. Я с горечью вернулся в реальность.



— Да… я… понял, — поспешил заверить его, пересиливая позывы.



— То-то, — нагло ухмыльнулся Данчи. — Сам найдешь дорогу до склада, или тебя провести?



— Нет…я…сам…спасибо… справлюсь, — поторопился я отделаться от злобствующего провожатого.



На свое рабочее место я опоздал. Выслушал отповедь, но еще половину дня был не в состоянии сосредоточиться на своих обязанностях, сколько на меня не кричали.



После такого избиения день прошел из рук вон плохо. Чувствуя себя прескверно, я старался как можно больше отлынивать от работы, чтобы унять боль и пополнить силы. Служитель вначале кричал, но заметив вырисовывающийся у меня на теле синяк, перевел на менее трудоемкую работу.



Я с трудом дождался окончания своего рабочего дня. Мне нужно было срочно поговорить с Арником Заком. Он — мой босс, моя "корона". Он должен был узнать о том, что со мной произошло. Он выслушает, он поймет, и он уж точно найдет выход из создавшейся ситуации. Он защитит меня. Ведь я — его "перстень"!



Пришлось ждать. К Заку всегда толпилась очередь. Половина народа стенала на невыносимые условия жизни, а вторая половина предлагала планы для побега. Дождавшись своей очереди, я ворвался в комнату Зака и доложил ему и "рукавицам" о происшедшем.



Доложил, и попросил помощи.



Ждал ответа я минут пять. Но эти минуты показались мне… часами. Я вглядывался в их лица, пытаясь понять, в чем же задержка. В самом деле, чего ж тут решать-то? Нажмут на какие-то там рычаги, начнут использовать все свои связи. На худой конец поговорят с Данчи, чтобы оставил любимого паренька в покое…



Но первые же слова Зака заставили мое сердце биться в удвоенном темпе. Кровь отхлынула от лица, и мне думалось, я стал белее, чем мои зубы.



— Понимаешь, Лайм, тут все не так просто, — заговорил Зак суровым, почти бесстрастным голосом.



— Но почему? — искренне удивился я, стараясь не слишком впадать в панику. — Ты же величина! Ты же важная птица! Авторитет! "Корона"!



— Да, я "корона", — гордо выпалил он и воззрился на меня своим холодным взглядом. Ой, ё! Куда девался тот размякший мечтатель, с которым я разговаривал еще этим утром? Сейчас передо мной действительно сидел босс с большой буквы, жесткий и властный, не терпящий возражений и не принимающий оправданий. — Но я "корона" только для своих людей. Моя власть, к сожалению, ограничивается только этим местом. Я могу приказать своим людям, я могу найти общий язык с людьми Зурбагана. Могу загробить любого из "нейтральных". Но не более того. — Зак с внушительным видом сложил руки на груди. — Но Данчи охранник, Лайм. Он "кулак", а "кулаки" мне, как ты понимаешь, не подчиняются. Пока еще не подчиняются. К сожалению.



Что? Как? После всего, что я тут сделал, я оказываюсь беззащитным перед какой-то кабаньей мордой?!



— Но может можно что-нибудь сделать? — с надеждой в голосе протянул я, стараясь своим видом разжалобить трио вершителей.



— Можно, конечно же, — с улыбкой ответил Зак. Но по его тону я тут же понял, что радоваться рано. — Можно убить всех трех "кулаков". Но это, как я понимаю, задача практически не выполнимая.



Я поник головой. Этот вариант я даже не рассматривал.



— Можно, конечно же, постараться сбежать из тюрьмы. Это тоже выход, — насмешливо вставил один из "рукавиц".



На шутку отреагировали только взрослые. Я лишь остался стоять, угрюмо потупив голову.



— Есть еще один вариант, — вдоволь насмеявшись, добавил Арник. — Можно откупиться деньгами.



Этот вариант был самым реальным, но в то же время таким же сложно выполнимым, как два предыдущие. Денег у меня, естественно, не было. Откуда у меня деньги здесь? Да к тому же, такие? А попробовать занять… Я передернул плечами. Здесь денег просто так не дают, это я уяснил давно. Хочешь- становись рабом, впрягайся в кабалу. Будешь хуже "тапочка". А за такие деньги, — будет такая судьба до окончания срока.



А для меня это горше смерти.



Все. Амба. Приехали. Конец дороги.



Я вышел от Зака в полном отчаянии и, глотая набегающие слезы, молча поплелся в самый темный уголок двора.



Итак, я серьезно попал. Попал по всем статьям, и мой мир рушился у меня на глазах. Мой мир? Да какой же он, к хохлабую, мой?! Я никто, и зовут меня никак. Но понял я это слишком поздно. Все те плюсы, что я так тщательно себе вырисовывал, все, чем я так гордился, оказалось не реальнее мыльного пузыря, оставшегося в грязном бачке после стирки. Моя уверенность, моя выдержка, мое мужество, с которым я так долго щеголял, уверенно задирая кверху нос, — все оказалось разбито вдребезги, как дешевая тюремная тарелка неловким сопливым разносчиком. Разбита в доли секунды. Даже вера в высшую, божественную справедливость, и та оставила меня.



Наказание без преступления не бывает. Я виноват, я это знаю.



Все мы сталкиваемся с искушением более легкой жизни. Кто выдерживал, а кто нет. Вот и я не устоял перед этим. Нравилось мне быть мальчиком на побегушках при хозяине каравана? Нет, конечно же, нет. Работы много, денег мне по малолетству не платили, работал за еду.



А когда мальчишки предложили мне остаться в городе и воровать вместе с ними, — согласился сразу, не раздумывая. Сам себе хозяин, над тобой никого нет, что хочешь то и делаешь. Никто не стоит у тебя над головой, работы как таковой нет, ведь воровство это не работа, так — игра, детская забава. А мы маленькие, шустрые — кто нас в толпе догонит? А если кто и догонял — что взять с нас, нищих малолетних сорванцов?



Когда подрос — поумнел. Чем старше становились хищники базара, тем серьезнее становилось и наказание. Воровство перестало быть игрой и развлечением. Мы делали все, чтобы не попадаться. Больше хитрили, больше ловчили, уворачивались, как змеи. Я понимал, что отбирал чужое, заработанное потом и кровью. Но жалости не было. Была лишь холодная месть. За мать, что умерла и оставила одного. За брата, что оказался таким черствым. За жизнь, что не стала медовым пряником. И еще много за что.



Да, я виноват. Тюрьма, — да. Но чтоб вот так! Итак десять лет ни за что впаяли, так теперь еще и это… Несправедливо. Я не заслужил этого. Ничем не заслужил.



Я был вне себя от горя и сильно переживал. Мне хотелось сделать много чего. Хотелось плакать от горя. Хотелось выть от отчаяния. Хотелось взять и разорвать себя на куски. Хотелось дать волю рукам, — придушить Данчи, потом Криспа и Арни, следом придушить Зака с его подпевалами, а затем передавить и всех остальных в этой проклятущей тюряге. Хотелось невероятно!



Когда я немного успокоился, все мое тело горело, как в огне, а скрюченные пальцы напоминали когти хищной птицы.



— Вот когда пригодился бы второй шанс, — подумалось мне.



И в эту блаженную минуту затишья в разгоряченном мозге затлела отчаянная мысль:



— А можно переменить судьбу! Бросить кости фортуны еще раз? Получить этот самый второй шанс? Здесь, сейчас? Чтобы войти в новую жизнь, одним махом перескочив разметки каверзной судьбы?!



Я перестал психовать и сосредоточился. И правда, слезами и стонами делу не поможешь. Плакать буду потом, если не смогу выкрутиться. Раз дело приняло такой скверный оборот, нужно было что-то придумать.



Нужно!!!



И я думал. Думал. Думал, как никогда.



Думал о том, как выкрутиться из создавшегося положения. Как ловко провернуть все так, чтобы избавиться не только от Данчи и ему подобных, а и от… кутузки. Да, если играть, то по-крупному!



Думал долго. Думал упорно. До распухшей головы, до слезившихся глаз, до хруста пальцев и скрежета зубов. Только то и делал, что думал. Размышлял, прикидывал, сравнивал, вспоминал, просчитывал. Создавал и снова разрушал, завидев в плане хоть один серьезный изъян. И снова, — думал, думал, думал…



Все остальное отошло на второй план. Моя койка еще долго оставалась пустой и холодной. И каждый раз, когда я начинал, было, отчаиваться, я притрагивался к саднящей груди, к разросшемуся синему пятну на животе, и с новой силой бросался в бой.



И, кажется, придумал.



Я встал с песка и долго разминал затекшие суставы. Ночной ветер высушил мое лицо, а ночная прохлада остудила тело. Я больше не плакал, не горевал. Я улыбался — злорадненько, хитренько, подленько. Теперь все узнают, кто я на самом деле. Я не никто. Я тот, кто сможет выбрать сам себе дорогу. Я тот, кто действует судьбе назло.



Я — Лайм!




***





После подъема, проспав всего пару часов, я сразу же направился к Заку.



Моя просьба поговорить с ним по делу наедине, несколько удивила босса. Как и мое внешнее хладнокровие. Он щелкнул пальцами, "рукавицы" спешно вышли, и через несколько секунд я уже мог болтать, не опасаясь лишних ушей.



Зак указал мне привычное место на койке, а сам уселся в центре комнаты на старом колченогом табурете. И с неподдельным интересом воззрился на меня.



Я старался выглядеть как можно безмятежнее. Но моя сдержанность была обманчивой. В душе словно бушевал ураган. Мысли путались, кровь в голове грохотала, словно удары далекого грома. Меня слегка пошатывало, как дерево на ветру, а лоб вспотел, словно бы я и правда попал под ливень.



Шутка ли — играть на два лагеря! Мой план был далеко не безупречен, я понимал это. Но искушение отрубить разом две головы было так сильно!.. Все должно было выглядеть так, как будто меня интересует только разрешение проблемы с "кулаками". Но это лишь маскировка. Обертка. Мои истинные цели были куда глубже. Однако без помощи извне у меня не было шансов. Поэтому, чтобы произвести верное впечатление на своего благодетеля, я должен быть спокоен и сосредоточен. Мне позволялись лишь естественное отчаяние, умеренная озабоченность, достаточная деловитость. И — никакой чрезмерности. Все истинные эмоции — в кулак, под ледяную броню умело сотканной обертки.



Усилием воли я взял себя в руки. Сел на койку. Успокоился. Расслабился.



— Вижу, не спалось, — с деланной заботой проговорил Зак.



Я ухмыльнулся. Заспанные глаза и помятый вид выдавали меня с головой.



— Уснешь тут. Как же, — устало пожаловался я. Ждать сострадания в этом месте было пустой затеей. Но я и не надеялся. Просто постепенно входил в роль. Это было то самое "отчаяние".



— Кошмары, что ли, снились? — попробовал догадаться босс.



— Нет. Все думал, как мне решить свою проблему. — А вот и "озабоченность" проявилась.



— Ну, и? — деловито вопросил он, внимательно разглядывая меня.



— Кажется, я теперь знаю, — неуверенно проговорил я.



— И как же? — крайне удивленно и заинтересованно отозвался Арник. Ему взаправду было любопытно, как я выкручусь из этой далеко не простой истории.



— Я думал на счет трех вариантов, что вы предложили мне вчера.



— И чего? — требовательно продолжал он, внимательно рассматривая меня прищуром своих маленьких глаз.



— Как по мне, денежный вариант самый стоящий.



Зак от неожиданности выдал такой звук, словно бы закудахтал, как взаправдашний петух. Удивился. Это понятно — я бы тоже удивился, услышав от себя такое еще пару часов назад.



— Денежный, говоришь, — он посмотрел на меня с возросшим подозрением. — И откуда же у тебя монеты, Лайм?



Вопрос был резонным.



— Ты же в курсе, Зак, — у меня нет монет, — ответил я честно. Абсолютно честно.



— Тогда о чем речь? — начал было ворчать он, но я спешно добавил:



— Но я знаю, как их достать.



Арник задумчиво почесал свой двойной подбородок. Я понимал его замешательство. Если я знал, как достать денег, то по идее, это полагалось знать и ему. Статус обязывал.



— Давай-ка с этого места поподробнее, — наконец выдал он. Взгляд "короны" сделался очень внимательным. Словно хищник, учуявший заветную добычу. Еще бы. Речь шла о святая святых — о денежках.



Я собирался с силами. Сказать то, что я намеревался, было не так уж и просто. Да что там " не просто"! Легче было вылить на себя ушат ледяной воды. Нет — кипятка! Да и то, по сравнению с тем, что я собирался сказать, а тем более сделать, в случае неудачи, результат мог быть намного плачевнее!



Чтобы хоть немного оттянуть решающий миг, я принялся рассматривать свои пальцы, грязь под ногтями, солому на полу… Затем, приняв решение, перенес свой взгляд на теряющего терпение Зака.



— Я предлагаю кинуть "Шестерых ножей", — чуть слышно, но, тем не менее, твердо проговорил я, оглашая идею своей авантюры.



— Кинуть? Как? И в чем выгода? — не смог связать две составляющие он.



Я вздохнул и постарался в нескольких предложениях пояснить то, что вынашивал почти всю прошлую ночь.



— Когда мы принимали Рука в бойцы, нам стало известно, что "Шестеро ножей" хотят ограбить сиятельную Элайзу с дочерью. Так? — деловито вопросил я.



— Типа так, — быстро ответил он, все еще не сводя с меня вопросительного взгляда.



— Благодаря тому же Руку мы будем в курсе, где это будет, когда это будет, и как это будет. Так?



— Ну? — Взгляд Зака перестал быть вопрошающим.



— И нам остается лишь предупредить богатейчиков о готовящемся налете. За деньги, конечно. За очень неплохую сумму денег, — добавил я для значимости.



Я замолк. Взгляд "короны" сверкнул пониманием и тут же потускнел. Босс пребывал в задумчивости.



А я принялся ждать.



Арник раздумывал над моим предложением достаточно долго.



Я догадывался, моего босса смущала не моральная сторона вопроса. Обманывать, играть за двоих — обычное дело для нашей братии. И чем на большую сумму ты обманул, чем богаче твой выигрыш — честь тебе и хвала. Не обманывали тут только мертвых. В этом деле не спасала ни физическая сила, ни положение, ни связи. На такие дела обычно даже не жаловались. Ну, кто же признается, что тебя обули, как последнего чурбана и неудачника?



Даже отсутствие денег не было достаточным причиной для уверенности. Как раз наоборот — такого горемыку еще легче было вогнать в долги. Ведь, кто бедный, тот отчаянный. А излишняя отчаянность, — непозволительная роскошь, большой изъян. Кстати, я сейчас выглядел как тот самый "бедняк". Загнанный в угол, отчаянный, и потому готовый на все.



Вопрос для Арника Зака, как я понимал, заключался в другом, — соизмерим ли риск прибыли. Или по-простому — стоит ли игра свеч, овчинка выделки, и.т.п. Банда "Шестерых ножей" была не просто сборищем голытьбы с дубинами и ножами. И даже не умелой шайкой грабителей с большой дороги. Это были головорезы, не страшащиеся ничего и готовые схватиться за нож при любой возможности. И если они узнают, что их кинули, а потом еще узнают, кто… Возмездия ждать не придется. Оно будет скорым, жутким и кровавым.



Без вариантов.



— Не согласен, — хмуро отозвался мой покровитель, ни сколько не удивив меня своим ответом. — Твоя идея, должен признать, весьма не дурна. — Зак криво ухмыльнулся. — Но риск, малыш, риск! Допустим, некто из нашей общины решиться предупредить сиятельную об этом налете. Возможно, она ему и поверит. Возможно, все случится так, как должно, и мы окажемся при деньгах. Но! — Арник предостерегающе поднял вверх свой указательный палец, похожий на жирную колбаску. — А если кто прознает о моей причастности к спасению сиятельной? До или после налета — не суть важно. Ты понимаешь, чем это может мне грозить?



Вопрос не требовал пояснений.



— Я не рискну стать на пути "Шестерых ножей". Это небезопасно. К тому же, один из них служит при мне "зубом". Если они обо всем прознают и дадут ему наказ, то этого быка ничто не остановит.



— Согласен, что в таком деле самое главное, чтобы не было лишних ушей, — отозвался я. — Начнем с того, что я придумал этот план сегодня утром. И о нем, естественно, никому не рассказывал, а сразу пошел к тебе. Поэтому, о нем знаем только мы — ты да я.



— Это пока, — мудро ответил Зак. — Пока нас двое. Но чем больше людей узнает об этом, тем больше риск. А случай? А людская глупость? Оно завсегда так бывает. Думал, что в курсе только проверенные люди, а оно свистит из тех щелей, о которых даже и не подозревал. Риск, что про твой план прознают те, кому знать о нем вовсе не полагается, есть всегда. А все ниточки приведут ко мне. Поэтому я и не хочу рисковать. Так что я- пас.



Ответ был более чем разумен. Зак отступал. Но я не собирался сдаваться. Главное, что мой план Заку понравился. И пусть на первый взгляд он был достаточно рискованным (ха, да он рискованный и со второго, и еще бог знает с какого взгляда), моей задачей будет во чтобы то ни стало убедить Зака в обратном. Я должен буду не дать ему усомниться в реальности исполнения своего плана. И если риск велик, я должен буду или убрать его вовсе (что не реально), или подставить под удар кого-нибудь другого. Кого ни жалко.



Прибыль — риск. Прибыль — риск. Люди никогда не любили чрезмерно рисковать собой. Пусть рискует кто другой, а мы пожнем доставшиеся лавры. Разумно, что ни говори.



Что ж, если решить эту задачу по-другому никак нельзя, то вы получите этого "другого". Я дам вам такого дурачка.



— Поэтому я и не собираюсь втягивать в это дело всех нас, — заявил я. — Нашу общину. Я хочу провернуть это дело сам, один.



— Ты? Один? — Зак, казалось, опешил. Еще бы.



Я приготовился быть по-деловому честным, уверенным и убедительным. Если мой план не убедит Арника, то все мои идеи проваляться в темную бездну.



— Ну, во-первых, ты сам сказал, что чем меньше "ушей", тем лучше. О моем плане знаем только мы. Мы можем этим и ограничиться. Моя идея, твоя помощь. По-моему, куда уж как меньше. Это сводит риск быть разоблаченными к минимуму.



Зак кивнул. Он был согласен. Но держался настороже.



— Во-вторых, если к сиятельной поеду я, то в дело не придется просвещать никого из посторонних. Никаких сборов, ни каких советов со своими, никакого выбора гонца и всего такого прочего. Зачем привлекать лишние уши?



Арник снова кивнул в знак поддержки. Глядел внимательно, напряженно. Значит, понемногу проникался.



— В-третьих, если случайно кто-нибудь об этом прознает, и меня схватят "Шестеро ножей", то никто и не подумает перевести стрелки на тебя. Рук рассказывал о планирующемся налете? Да. Кто слышал о его словах кроме тебя и "рукавиц"? Я. Так что выходит, я все знал. И вполне мог самостоятельно решиться провести задуманное. Повестись на легкие деньги. С кем не бывает. Я же молодой, глупый.



— Но они могут тебя пытать. Что будет, если ты не выдержишь пыток и признаешься, что я тебе помогал? — В голосе никакого сочувствия в мой адрес — Зак дорожил лишь собственной шкурой.



— И что? Даже если я во всем сознаюсь и скажу, что действовал с твоей помощью, кому они поверят — мне или тебе? Ведь кроме нас двоих об этом уговоре больше никто не знает. Поэтому тут твое слово против моего. А что весит мое слово? Пшик. Пар на солнце. Так что в случае, если об этом прознают "Шестеро ножей", пострадаю только я.



Прибыль — риск. Прибыль — риск. Мои доводы были стройны и имели вес, так что доля риска для Зака значительно уменьшалась. И не мудрено — я ведь не зря корпел над этим под звездным небом.



— И последнее, — сказал я, и устало пожал плечами. — Я подхожу для этого дела. Как ни как я — уличный вор. С людьми каждый день сталкиваюсь. В тонкостях общения вроде неплохо понимаю. Язык подвешен. Умею говорить, но умею и слушать. Не болван какой-нибудь. Делов-то всего — приехать, добиться встречи, и объяснив, что к чему, получить деньги и вернуться. Даже врать не придется. Ужели не справлюсь?



Толстяк недоверчиво прищурился, глядя на меня с высоты своего роста. Почесал свою лысую башку, с сомнением взвешивая все "за" и "против".



— Лайм, ты понимаешь, что хочешь обойти "Шестерых ножей"? Одну из самых крутых банд этих мест. Ты так спокойно говоришь об этом? Ты не боишься?



Я нервно сглотнул, почувствовав, что от одной мысли об этом холодеют руки. Не боюсь? Боюсь, да еще и как боюсь. Не бояться только дураки и мертвецы, и первых от вторых отделяет не так уж много. А я умный, и поэтому знаю, когда следует бояться. В моем плане было много разных моментов, где все могло пойти не так. Много разных "но". Да только бывают ли идеальные планы? А если бывают, то где уверенность, что даже при идеальном раскладе все пройдет так, как запланировано? Нет. Одно из подтверждений этому мое появление в этой поганой тюрьме. Но что я точно знал, что здесь меня не ждет ничего хорошего. И я готов был рискнуть и сделать все возможное, чтобы выбраться из навернувшегося кошмара.



— Зак, скажи честно — а что мне терять? — ответил я. Ответил честно, от всего сердца. — Или я за деньги подпишусь и стану чужой собственностью, или Данчи с ребятами разделают меня под мясную тушу. Третьего не дано. Сам видишь, у меня и так и так нет выбора.



— Верно, — ответил он. — Выбора у тебя и нет.



— Вот именно. Все это задумано мною ради спасения своей шкуры. От "кулаков". От Данчи, и от ему подобных. И кому, как не мне ратовать за успешное окончание сего плана? Вот я и выбрал того, на кого с уверенностью могу положиться. Того, в ком я могу быть уверен на сто процентов, что он не подведет, не опростоволосится, и будет работать с лучшей отдачей. На себя. Знаешь же поговорку: хочешь сделать хорошо — сделай сам.



— Так что для тебя риск минимальный, — подвел итоги я. — Если дело не выгорит — что ж, хуже будет только мне. А если все получиться… — Я постарался изобразить многозначительный взгляд и потряс рукой с воображаемым кошелем золотых монет.



Авторитет задумался.



Деньги. Они всегда были краеугольным камнем всего и вся. За деньги, всунутые вовремя в нужные руки, можно было изменить многое. Достать для себя то, что тебе никак не положено, пронести через бдительный досмотр то, что проносить не положено. Можно было добиться того, чтобы охрана и стражники закрывали свои глаза на небольшие, или же большие твои вольности (в зависимости от количества золотых монет). А азартные игры? Многие люди попадали в кабалу, не имея возможности расплатиться за чрезмерное пристрастие к своим дурным привычкам, ведь проценты здесь набегают быстро. Короче, много чего позволяли лишние пара-тройка монет. С их помощью даже можно было решить судьбу человека… Впрочем, как и во внешнем мире.



Зак хмурился и деловито жевал губы, делая вид, что занят размышлениями. Но я прекрасно знал, каким будет его ответ. За свое спасение сиятельная Вортексская могла бы заплатить очень даже неплохие деньги, особенно если угрозе подвергалась ее дочь. Намного больше, чем я задолжал "кулакам". И Зак мог их заполучить, абсолютно ничем не рискуя (я, конечно же, не в счет). А если кто что случаем и прознает, то все можно будет списать на меня, которого, опять же, совершенно не жалко.



Босс делал вид, что сомневается, а я стоял перед ним и сходил с ума совсем по-настоящему. Ведь от его согласия зависела моя судьба.



Но я был уверен в его ответе. Что ни говори, а уличный вор просто обязан уметь разбираться в дебрях человеческих душ. И мелкая душонка Арни мне была видна как на ладони. Моя идея была ему понятна, была проста и осуществима. Все обнажено и открыто. Вот навар, вот цена. Все, как на весах. Деньги — риск. Риск — деньги. Какая чаша перевесит? Выгода есть, риска никакого. Кто ж не купится? Польстится любой. А он, Арник Зак, разве исключение?



— Итак, если я соглашусь на эту авантюру, то, что тебе нужно будет от меня? — уже по-деловому спросил "барон".



Я вздохнул с некоторым облегчением. Было видно, что он заглотнул мою наживку. Можно было несколько расслабиться и перевести дух. Но особо увлекаться этим не стоило. До конца было еще ой как далеко!



Итак, что мы имеем? Я гонец, Арник самолично дал на это добро.



Процесс пошел.



— Мне нужна "отлучка", — как можно более твердо сказал я и добавил: — Скаковая.



"Отлучка" была одним из изобретений нашего мира. Суть его сводилось вот к чему. Если какой-нибудь важной шишке, сидящей в тюрьме, нужно было передать некую весточку-указание во внешний мир, и сделать это вне бдительного надзора стражи и охраны, то происходило это примерно так.



Авторитет передавал сообщение одному из своих подопечных. Затем, за определенную плату (опять же денежную), старший надзиратель отпускал этого заключенного на волю. На час, на два. Гонец прибывал на заранее оговоренное место, где его уже ждали нужные люди. Там он отдавал переданные ему распоряжения, и получал важные сведения для своего босса. Таким образом, даже находясь в тюрьме, патрон мог не только быть в курсе всех происходящих дел, но и контролировать их. Потом гонец возвращался в тюрьму, соблюдая договоренные сроки.



Такова была идея. Поговаривали, что "отлучку" использовали не только для того, чтобы передать волю плененного авторитета на местных сходках, но и для более серьезных дел. Но об этом лучше было не говорить. Главное, — все оставались довольными. И "корона" и надзиратели. Одни решали свои архиважные вопросы, другие за пару часов прилично обогащались.



И не думайте даже помыслить себе о том, что во время таких вот "отлучек" заключенный-гонец мог себе позволить бесследно раствориться в утреннем тумане. "Отлучка" бралась под слово авторитета, и если гонец оказывался слабовольным, и не возвращался в положенный срок, то "корона" объявляла общий экстренный аврал. И по всем дорогам стремительно разносилась весть — найти и привести к воротам тюрьмы такого-то и такого-то. Ведь иначе страдал престиж, и ни о каких дальнейших "отлучках" не могло бы быть и речи. И то и другое было недопустимо. И сотни, тысячи хмурых субъектов, оторвавшись от своих темных делишек, пускались в неусыпные поиски. И это давало гарантированный результат. Всегда, стопроцентно.



Гонца доставляли к вратам тюрьмы максимум на вторые сутки после бегства. Живого или мертвого, это уже было не столь важно. Слово авторитета оказывалось нерушимо (ведь гонец таки вернулся), а охрана тюрьмы получала подотчетное тело, смерть которого всегда можно было списать на несчастный случай или попытку к бегству.



Конечно, по этому "отлучку" давали не везде и не всем. На такого рода предложения соглашались надзиратели лишь тех тюрем, что были далеки от любых портов или от непролазного леса. Претендующая на "отлучку" персона должна была быть действительно важной. Да и гонцов выбирали не из кого попало, а из самых сознательных и проверенных заключенных.



Я знал об этом не понаслышке, ведь сам несколько раз был таким гонцом.



— Ты получишь что просил, малыш, — твердо заверил меня Зак. — Три часа тебе должно хватить. Час туда, столько же обратно, и час на разговоры.



Я кивнул в ответ. Замечательно. Просто чудесненько!



— Мало того, — добавил Зак. — Я договорюсь, чтобы тебе дали разрешили помыться, потому как высокородные особы на дух не переносят дурно пахнущих личностей. И, вдобавок, достану тебе хорошую рубаху. А то ходишь полунагим, как босяк. Заодно и штаны свои постирай. А когда вернешься из помывочной, я предоставлю тебе тебя всю информацию о Вортексских, какую смогу найти в нашей каталажке. Понял?



Когда Зак вышел, я позволил себе вытянуть ноги, и на мгновение прикрыв глаза, откинуться на пыльную стену в полном блаженстве.



О боги! Неужели у меня всё получится?




Часть вторая





Через час я, умытый, причесанный и в новой рубахе из небеленого полотна, стоял перед старшим надзирателем в полной готовности. Мрачный седой коротышка отдал приказ, и узкие деревянные двери отворились, дав нам возможность выйти наружу через такой же узкий и темный коридорчик.



Свобода! Взгляд, не останавливаемый преградами, дух, не стесняемый оковами. И повсюду — зелень, зелень, зелень. Сочная, мягкая, ласкающая взор.



К реалиям меня вернула опустившаяся на плечо крепкая и мозолистая рука.



— Итак, шрамолицый, у тебя есть всего три часа. Три, и не мгновением больше, — холодно сказал старший надзиратель. — Вот тебе оргаликс в полной сбруе. Если что случится с животным или с упряжью… ну, ты понял.



Я кивнул. Чего уж не понять? Со скакуном и с тюремным имуществом мне полагается быть предельно бережным.



— Если не вернешься к сроку… Впрочем, ты все знаешь, — злорадно просипел коротышка. — Брысь! — и, крикнув нечто грубое охранникам, снова скрылся в узком проеме.



Под цепким взглядом стоявших на стене стражников я подошел к оргаликсу. Скакун доверчиво нагнулся ко мне, прося лакомства. На первый взгляд, оргаликс весьма нелепое создание: большая треугольная голова с выпуклыми глазами, крепкое трехсуставчатое туловище, словно скрепленное из шаров, пара длинных ног и могучий длинный хвост для устойчивости. С верхнего "шара" спускались несколько мягких щупалец, которые всадники использовали вместо уздечки. Поначалу всё это все это выглядело несколько неуклюже, но бегуны из оргаликсов отличные: они не уступают в скорости четвероногим лошадям.



Проверив подпруги, укрепленные между вторым и третьим утолщением оргаликса, я одним махом, держась за луку, запрыгнул в седло. Затем вдавил пятки в теплый бок, заставив скакуна перейти на быстрый шаг. Зверь послушно тронулся с места, и я стал стремительно удаляться от мрачных каменных стен.



И, только оказавшись на достаточном расстоянии от тюрьмы, я нашел в себе силы оглянуться и бросить взгляд на скопление деревянных бараков, окруженных двойной оградой. Прощальный, как надеялся, взгляд.



В моем взоре было лишь безграничное презрение и отвращение. Теперь я ненавидел место, к которому раньше относился с традиционной почтительностью. Боги-творцы! Дайте мне сил совершить задуманное! И если мне повезет, я больше никогда не вспомню ни о бесцветных буднях, проведенных в злосчастной тюрьме, ни о злобно настроенных стражах и охранниках, ни о вечно угрюмых и настороженных собратьях-заключенных. И, великая тьма, никогда не вспомню о рыхлых телесах и свинячьих глазках своего босса-покровителя. Пень замшелый, хряк-переросток! Дерьмо. Все дерьмо.



Правда, к своим соседям-побратимам, Хмыку и Эду я зла не имел. Нормальные мужики. Но только и они мне до бычьего хвоста.



— Если все выйдет… — Я поморщился, и сплюнул в сторону ненавистного места и, подгоняя оргаликса, помчался к виднеющейся невдалеке дороге.



Дорога, гладкая и широкая, была прямая, как стрела, и уводила меня на север. Оргаликс несся во весь опор, подгоняемый моим улюлюканьем и хлопающей на ветру не в меру большой рубахой. А я, припав к его почти вертикальному корпусу, мягко держа направляющие щупальца, безмятежно улыбался, подставляя лоб и щеки пьянящему ветру. Лес, ветер, свобода — все это ударяло в голову не слабее хмельного вина. Тот глуп, кто не умеет ценить всего этого. Я улыбался, как маленький ребенок, увидевший свою первую погремушку. Боги, как я соскучился по всему этому!



Погода была отличной, что радовало меня еще больше. Весеннее солнце, неуклонно сопровождающее меня по небосводу, ласково грело спину. Мягкие лапы скакуна беззвучно ступали по песчаной насыпи дороги, быстро сменявшей один пейзаж за другим. Закончился лес, а за ним начался зеленеющий луг, наполненный пятнами разноцветных трав. Вот промелькнула в пышных садах одна деревня, за ней другая. В сторону от моего пути отходило множество других дорог, стежек и тропинок. Но я не сбивался с пути, направляя своего скакуна строго на север. Эх, а как хотелось или свернуть в сторону, или остановиться, чтобы вдоволь насладиться этим великолепием: давно забытыми запахами полевых цветов, земли, травы, гудением насекомых, шершавой корой деревьев. Туч, выходящих и скрывающихся за горизонтом. Всем, что хоть немного отличалось от привычной грязи, угрюмой серости и запахов, свойственных переизбытку не балующихся чистотой человеческих тел.



Люди мне попадались достаточно часто. На то она и дорога. Чаще всего я замечал путников, мерно шествовавших по краям дороги. Мужчины и женщины, реже дети — в основном крестьяне, шли группами и поодиночке, словно медлительные жуки. Все они или просто прогуливались, или спешили по делам, или путешествовали. Шли в гости или возвращались обратно. Они мелькали перед моим летящим взглядом, как уносящиеся мгновения. Простой люд, пыль на дорогах судьбы.



Реже встречались крестьянские телеги, запряженные двойкой оргаликсов и груженные разным торговым скарбом. Словно трудяги-муравьи, возницы спешили по своим делам, не желая тратить ни минуты, ни часа понапрасну. Вечные труженики, не желающие знать покоя в тщетной погоне за богатством. Скольких из вас пощипала наша братия, пока я сырел в казематных стенах? Я улыбнулся, мимолетно соскользнув в прошлое.



Изредка с беспечностью и легкостью стрекоз проносились кареты. Красивые, изысканные, со стражей и без оной, они словно спешили по своим делам и не желали замечать никого и ничего вокруг. Всем, в том числе и мне, приходилось уступать дорогу этим символам богатства и достатка. И даже редкие посты дорожной стражи спешили убраться с их пути. Я усмехнулся про себя: вот где настоящее богатство и где осуществляются все мечты. Источник воодушевления и зависти одновременно. Вот они — настоящие вершители истории… Ревность упругой волной подступила к горлу и сжалась в горячий ком. Но я вынужден был подавить ее, чтобы не портить прекрасных минут поездки, подаренных мне судьбой.



Когда час пути был уже на исходе, я увидел, что дорога раздваивается, обходя высокий, поросший кустарником холм. Следуя указаниям, я свернул налево. Туда, где дорога терялась в густом молодом подлеске.



Через некоторое время моим глазам предстал усадьба Вортексских.



Сразу пришло на память последнее напутствие Зака. Арник, как и обещал, постарался перед моим отъездом разузнать о Вортексских все, что мог.



"Итак, слушай, что мне удалось узнать. Я очень надеюсь, что тебе это пригодиться, чтобы склонить на свою сторону эту семейку.



Королевство Квотерберия состоит из семи княжеств. Одно из них — Кантонское, где мы с тобой имеем честь работать и сидеть. Престол местного князя поддерживает несколько кантонских домов, и дом Вортексских один из самых преданных его трону.



Глава дома, сиятельный Вортексский, как говорят, предан своему князю душой и телом. Сиятельный — правая рука князя, его "рукавица". Поэтому масса дел требуют его постоянного присутствия в столице княжества. Таким образом, в родовом поместье, куда ты сегодня отправляешься, его точно не будет.



Так вот, такая преданность и такое рвение не остается князем не отмеченным. Князь не скупится оплачивать верность своих людей. И оплачивать щедро. Хороших советников в наше время не так просто найти, сам понимаешь. Тем более таких, что готовы забыть про дом, семью и теплую постель в угоду своему патрону.



Поэтому он богат, как Тормон, бог океана, веками принимающий в свою сокровищницу грузы затонувших кораблей. Так что, дружок, тщательно обдумай сумму, какую хочешь содрать с этой семейки за спасение. Смотри, не продешеви!"



Тогда я просто кивал в ответ. Когда говоришь о богатстве вообще, это не очень впечатляет. А когда видишь это сам…



Первым, что бросилось в глаза, был невероятных размеров парк, усаженный как здешними фруктовыми, так и экзотическими для этих мест деревьями. Трехэтажный особняк из светло-бежевого камня, заросший с южной стороны плетями винограда, находился в самом центре роскошного парка. Там же, судя по высоким крышам и особенностям строений, находились несколько флигелей, оранжерея, постройка для прислуги и стойла для скакунов. Если что и было еще, густая крона скрывала это от любознательных глаз. Вся поместная красота была огорожена невысоким каменным забором, к которому с внешней стороны лепилась деревенька в тридцать дворов.



Несколько минут я несмело держал скакуна на месте, с трепетом разглядывая рукотворную красотищу поместья. И только потом направил своего оргаликса к кованым воротам, за которыми виднелась прямая аллея к главному зданию.



У железных ворот я спешился и провел за собой скакуна через небольшую калитку. Стража, в дорогих сиреневых туниках, лишь внимательно окинула меня взглядом, и тут же забыла обо мне. Я удивился такому отношению, но вскоре объяснение странному поведению стражи пришло само собой.



Такой большой дом, такой огромный парк и такое количество строений должно было обслуживаться уймищей народа. И это было так. Пока я шел по уложенной гладким камнем аллее, успел заметить нескольких садовников, занятых приведением зелени парка в подобающий местному изыску вид. Кто подстригал кусты и деревья, придавая им формы различных животных. Кто чистил большие и маленькие пруды, призванные успокаивать разум и радовать глаз. Одни чистили небольшие ажурные беседки, другие красили их, а третьи усиленно копали землю вокруг декоративных цветов, каких в парке было великое множество.



Выискивая место для своего оргаликса, я столкнулся с братством разнорабочих и слуг. Мимо меня, демонстрируя служебное рвение, проносились столяры, плотники, портные. Мимо пробежал поваренок, что-то настойчиво бубня себе под нос. Проехали на телегах водовоз и поставщик со съестными припасами для этого несметного сонмища трудолюбивых пчел. Неудивительно, что внешняя стража не удостоила меня особым вниманием. Столько всякого люда проходило сквозь эти ворота. Всех не досмотришь. Значит, не стоит и пытаться.



Быстро пристроив своего скакуна юному белобрысому служке с наставлением беречь как свою шкуру, я отправился к главному зданию.



Особняк поражал и размерами и богатством. Три этажа из дорогого камня. Высокие стрельчатые окна не менее семи локтей каждое. Сорок окон с фасадной стороны и не меньше двадцати с торцевой. Высокие декоративные колонны на все три этажа. Изумительные арки всех форм и размеров. Множество балконов, начиная маленькими ажурными балкончиками причудливой формы и заканчивая широкими балконами-галереями. Стены окна и балконы отделаны высококачественной лепниной, в качестве дополнительного декора изображавшей не то животных, не то людей, а то и вовсе нечто весьма оригинальное. К парадным дверям дома вела красивая лестница ступеней на тридцать, а двор перед домом был выложен из хорошо отшлифованных и пригнанных друг к другу светлых гранитных плит.



Усадьба Вортексских не просто говорила, она вопила о неприлично богатом статусе своих хозяев!



Переборов новый приступ робости и неуверенности, я начал медленно подниматься по мраморным ступеням лестницы и молиться всем богам, чтобы меня не вышвырнули вон быстрее, чем я успею сказать "хохлабуй".



Стража у главного входа в дом была не так беспечна, как у входа в усадьбу. Под ее сиреневыми туниками мой натренированный взгляд различил весьма не парадные одеяния. Да и мечи, как я заметил по уверенным движениям охраны, ребята носили не только для красоты. Кстати, хорошо наточенные мечи. Еще минуту назад, пока я был за пределами лестницы, угрюмая стража лишь скользила по мне равнодушным взглядом. Но стоило мне взойти на первую же ступеньку, как три пары рук мягко, но уверенно прикоснулись к своему оружию, а лица не сводили с меня настойчиво-вопрошающих взоров. Словно спрашивая — так ли необходимы мне эти заветные тридцать шагов.



— Необходимы, — вновь заверил я себя, заставляя ноги передвигаться все далее и далее.



И вот я на предпоследней ступеньке, и передо мной возникают двое лакеев в дорогих красно-зеленых фраках.



— Ты по какому делу? — В вопросе ни тени эмоции, а в глазах — полное презрение. Еще бы — какой-то юный выскочка, по одежде и манерам вылитый деревенщина, осмелился подняться по главному входу, предназначенному исключительно для приема дорогих гостей.



Я снова вспомнил напутствие Зака.



"Кроме самой семьи, есть в доме еще один персонаж. Очень интересный и играющий в этом семействе далеко не последнюю роль.



Из-за того, что глава семейства находится вне дома, для безопасности его родных к ним приставлена лучшая охрана. И возглавляет ее Кристелл дел Армак.



Молодой, но уже достаточно проявивший себя в деле служения княжескому скипетру рыцарь, член сообщества "кантонских ястребов". Туда входит множество молодых отпрысков старых, благородных семей этих мест. Лет ему где-то около двадцати пяти. Честолюбивый служака. Его род хорошо известен, но беден. Такое сочетание является весьма болезненным для его тщеславия, и поэтому парень из кожи вон вылезет, чтобы выслужиться перед своими покровителями и хозяевами.



Для глаз он приставлен к дому Вортексских как начальник охраны. В его подчинение входит набор стражи, охрана от всяких непрошеных гостей и защита семьи от козней завистников. А завистников, как ты сам понимаешь, у этой семьи хватает. Поэтому он подобрал в свое подчинение лучших из лучших, каких смог найти.



Но еще, как нам известно, он исполняет роль любовника сиятельной Элайзы. Муж об этом тоже знает, но ему приходится мириться с таким положением дел. К тому же в этом деле для него двойная польза. Согретая юным возлюбленным, женушка не сильно гневается на муженька за его слишком долгое отсутствие. И те редкие дни, которые он проводит дома, проходят в тишине и покое, без присущих таким ситуациям криков и истерик. И вдобавок муженек знает, что жена в его отсутствие не пускается во все тяжкие. Постель не только согрета, но и под его бдительным присмотром. Через преданного князю Кристелла, разумеется.



Что еще о нем добавить? Кристелл довольно образован. Умен и справно несет свою службу… во всех отношениях. Все разговоры касательно угроз дому Вортексских тебе придется обсуждать именно с ним. Поэтому, если ты собираешься приобрести союзника в своем нелегком деле, тебе придется произвести впечатление в первую очередь именно на него".



Хороший совет. И я непременно должен им воспользоваться. Именно сейчас.



— Я пришел по поручению Кристелла дел Армака, — внаглую заявил я, держась как можно степеннее и невозмутимее. На разговоры со слугами, увещевания и объяснения, кто я и зачем явился, могло уйти много драгоценного времени, которого у меня, увы, не было.



Старший лакей взглянул на меня с недоверием и пренебрежением.



— И почему это я должен поверить тебе? Я тебя здесь раньше не видел. У тебя есть какое-либо подтверждение твоих слов?



— Нету, — не стал увиливать я.



— Так почему это я должен верить тебе на слово? — Страж дверей был неумолим.



Я не врал, когда говорил, что умею разбираться в людях. Я неплохо понимал в характерах и в манерах поведения в целом. И поэтому у меня имелся целый набор многозначительных фраз, которые помогали мне добиться нужных результатов.



И сейчас я собирался произнести одну из них.



— Дело не в том, можешь ли ты мне верить, — напыщенно ответил я, кидая на ретивого служаку многозначительный взгляд. — Вопрос в другом: можешь ли ты позволить себе не верить мне, когда на кон поставлено так много. Ты готов рискнуть своим тепленьким местом?



Слова, сказанные нужным тоном, и правильно подобранный взгляд сделали свое дело, раздувая огонек сомнений в пламенеющий пожар. Про тайны и интриги в таких домах знали все. Сомнения, сомнения. А вдруг этот невзрачный, на первый взгляд, малец действительно является частью такого-то господского плана? Так стоит ради этого рисковать своей работой? Определенно, нет.



Служка сделал знак стражникам. Один из них подошел ко мне и быстрыми движениями бесцеремонно обыскал. Лакею сказал всего одну фразу: "к начальнику охраны", и, сопровождаемый двумя стражами, я наконец-то вошел в заветный дом.



Что бы ни ждало меня впереди, пути обратно у меня уже нет.




***





Пройдя через прохладный вестибюль, уставленный мягкими плюшевыми креслами и дорогой мебелью из темного дерева, мы свернули на лестницу, ведущую на верхние этажи. Там, минуя надменного привратника в уже знакомой красно-зеленой ливрее, распахнувшего двери на второй этаж, мы вошли в длинный коридор, увешенный портретами.



"Фамильное дерево Вортексских" — скользнув взглядом по "высокомерию в рамках", догадался я. Но мне было не до выяснения наследственных черт богатой семейки. Меня сопроводили до второй двери справа, отделанной легким светлым лаком. За открывшейся дверью, в высокой комнате с небольшим количеством мебели, лишь претендующей на шик и дороговизну, за небольшим столиком, низко потупив голову, сидел человек и что-то сосредоточенно писал. Хозяин комнатки даже не поднял головы и не отвлекся на голос вошедшего.



— К вам посетитель. — Меня легонько подтолкнули вперед. Дверь захлопнулась, и я остался один. Точнее, один на один с начальником охраны, Кристеллом дел Армаком.



— Говори кратко, четко и быстро: кто ты и зачем пришел, — потребовал сидящий за столом, так и не удосужившись оторвать взгляд от бумаги. Я чуть приподнялся на носки с желанием рассмотреть, что же так увлекло хозяина комнаты. С такого расстояния я мало что мог прочитать, но зато четко увидел, что текст на бумаге состоит из повторяющихся коротких строк в четыре ряда.



"Четверостишья, — подумав, сделал вывод я. — Пишешь стихи, значит. Кому? Да уж ведомо, кому".



Но разглядывать стишки было некогда. Я задумался над ответом. От его грамотного составления зависело, пройду я дальше цепного пса Вортексских, или нет.



Мне нужно было вызвать как минимум два чувства — доверие к себе и доверие к своим словам.



Поэтому я решил быть честным и говорить только правду.



Но для начала мне следовало успокоиться. Я сделал пару глубоких вдохов, унял предательскую дрожь мускулов. Знакомые ощущения — они всегда возникали перед тем, как я шел на крупное дело. Спокойное сердце, значит, холодная голова и твердые руки.



Снова вдохнул, сосчитал до трех. Выдохнул — порядок.



— Я заключенный из тюрьмы, что в часе езды отсюда. Мне стало известно о готовящемся нападении на сиятельную Вортексскую. Я смог договориться о трехчасовой отлучке и прискакал сюда, чтобы за вознаграждение сообщить вам детали готовящегося нападения.



Бах! Сидящий за столом человек быстро вскочил со стула и замер, сверля меня испытующим взглядом.



Теперь я имел возможность увидеть дел Армака в полный рост. Рыцарь был высок и хорошо сложен. На лицо аристократически белая кожа. Лицо с крупными, резковатыми чертами могло бы украсить не одну обложку женских романчиков. Молод, красив, статен, отчаянно блондинист и сероглаз. Теперь я понимал, почему в любовники сиятельной был выбран именно он. Такой "бриллиант" под стать дорогой оправе. И его движения были подобны облику: мягкие и грациозные снаружи, и с хищной сосредоточенностью внутри. Так ходит хищник на охоте — легко и неслышно, но эта легкость не сулит его жертве ничего хорошего.



— Что-ты-сказал? — вкрадчиво, по слогам переспросил он, презрительно скривив губы.



"Не поверил", — решил я. Тогда расскажем поподробнее.



— Меня зовут Лайм. Я заключенный из тюрьмы, что лежит к югу отсюда. В простонародье еще она называется "бублик".



Пауза. Даю осмыслить. За это время подвергаюсь мгновенному осмотру. Затем кивок, Ага, далее. Ну что ж.



— К нам подселили заключенного. От него мне стало известно, что на днях его сообщники планируют напасть на сиятельную Вортексскую.



Снова пауза. Кристелл сосредоточенно обдумывает услышанное. Подселили заключенного? Бывает. Тот рассказал о готовящемся покушении? Вполне возможно. И?



— И поскольку лично я против нее ничего не имею и, тем более, всем сердцем не желаю убийства высокородной особы, я нашел способ на время покинуть стены тюрьмы, чтобы за вознаграждение сообщить вам детали этого дела.



А теперь о себе. Слишком много "я". Но это и понятно. Гонцу нужно верить. Точнее, можно верить, даже такому, как я, если его намерения понятны и чисты. Жуликов не любят ни на одной стороне. И вот я честен. Я против убийства кого бы то ни было вообще, благородных в частности, а за вознаграждения я всем живущим друг, товарищ и брат. Точнее, доносчик.



Это понятно. Это обычно. Это жизненно. И это допустимо. Верно, в этом у меня нет фальши.



— У меня есть всего три часа. Час на дорогу сюда, час для вас и час обратно.



Эпилог. Я задал время. Время для обдумывания и время для решений. Все, как на базаре. Увидел свою жертву, есть пара мгновений на обдумывание и пара на дело. Слишком долго обдумываешь, чего больше, риска или выгоды, — и жертва уйдет. Слишком много времени тратишь на дело, — и есть риск, что тебя заметят. Я выдал время на обдумывание — час. Расспрашивайте меня и рвите на части, как хотите. А потом — либо кошель на стол, либо до свиданья, рыжий балабол.



Вот так вот.



А рыцарь, видимо, в ступоре.



Хм… Конечно, сложно поверить словам ворвавшегося в усадьбу незнакомого юнца в рубахе с чужого плеча. Не тому, что его место в ближайшей темнице, а его наглому заявлению о покушении. Поэтому я решил закончить своей излюбленной фразой, вынуждающей призвать юного влюбленного к действию:



— Я прекрасно понимаю, что ни я, ни мои слова пока не вызывают у вас доверия. Но сейчас вопрос стоит не в том, можете ли вы мне верить. А в том, можете ли вы позволить себе не верить мне, когда на кону не только ваша работа, а и, э… ваша женщина, — добавил я, давая понять, что мне все известно о его неофициальном роде занятий.



Люди не любят чувствовать, что их обманывают. Наоборот, чтобы снискать доверие, все должно быть чисто и прозрачно. Пусть это и несколько обескураживает. Да, я узник. Да, я низший слой общества. Да, за меня некому поручиться. Но пусть за меня говорят мои слова и мои дела. А они просты и правдивы. Вот моя история, вот мой мотив, вот мои поступки.



Но мой собеседник не из доверчивых. Кристелл дел Армак не был бы начальником охраны, если бы славился своей легковерностью. Появление паренька неопределенного вида, одетого явно в чужую одежду и вымогающего деньги самым наглым способом, вмиг взбесило его. Его мысли были видны, как на ладони.



"Подумать только, — гневно рассуждал блондин, — эта деревенщина, рассчитывал на то, что он, Кристелл, поведет себя как распоследний идиот и купится на уловку, на которою не повелся бы и самый безголовый крестьянин!"



Рыцарь был готов ответить на такое оскорбление, и его приговор не заставил себя долго ждать.



— Я прикажу выпороть тебя, маленький наглый крысеныш, — в гневе выпалил блондин. — А потом уж мы посмотрим, как ты запоешь.



Выпороть? Меня? Да за что же это?



— Эй, подождите, — мгновенно ощетинился я. — Не нужно меня пороть. Я не за этим сюда пришел.



— Да? — Рыцарь явно не шутил по поводу наказания. — А зачем же ты пришел? Чтобы насмехаться над благородными, так?



— Нет, совсем нет. — Я с ужасом подумал о том, что гордость этого болвана в доспехах может расстроить все. От одного взгляда этого блондина хотелось бежать. Но мой возможный побег вряд ли бы удастся. Двое стражников дежурили у выхода, а доступ к единственному окну перегораживал сам дел Армак.



" Вот попался!" — мелькнула шальная мысль.



— А мне кажется, что именно за этим, — не унимался рыцарь, гневно хмуря брови. — Надо же такое удумать — попробовать провести истинного рыцаря! Да я тебя сам, несмотря на титул… — Он сделал шаг и угрожающе замахнулся. — Ишь, что удумал, рыжий крысеныш…



— Да не вру я. Не вру! — Я попытался было достучаться до возмущенного разума, но задетое тщеславие бурлило яростным потоком. Нужно было срочно исправлять положение. Иначе не то что награды — головы своей я мог больше не увидеть.



— Этот заключенный, что поселился со мной, сказал, что дочери сиятельной скоро исполняется шестнадцать лет, — я быстро стал выдавать все, что мне было известно. — И что задуман грандиозный бал в ее честь. Также он сказал, что до этого бала сиятельная с дочкой поедут в город на ярмарку, чтобы обновить гардероб. А его друзья знают дорогу и приготовят в нужном месте засаду.



Рыцарь несколько поостыл, видимо, интуитивно обдумывая услышанное.



— Ерунда, — все еще пылая гневом, произнес телохранитель. — Сиятельную всегда сопровождает не менее дюжины всадников во главе со мной. И ни одному грабителю не придет в голову рисковать своей шкурой, потому что мои ребята носят мечи не только для блезиру…



Но мне было что ответить этому вместилищу оскорбленного достоинства.



— Они знают это. И нашли способ победить вас. Они наняли волшебника, — произнес я и зажмурился. Карающая длань была совсем близко. Но наказания так и не последовало. Вместо этого рыцарь успокоился, сложил руки на груди и уставился на меня испытующим взглядом. Слишком много разных вещей я выложил под угрозой наказания. Слишком много верных вещей, которых не полагалось знать простому узнику. И поэтому слишком уж непохоже было это на простой обман. Или, упаси боги, на шутку.



— Какого волшебника? — спросил он через минуту.



Я позволил себе расслабиться. Раз спрашивает, значит, засомневался.



— Значит, вы верите мне? — вопросом на вопрос ответил я.



— "Верите мне" сударь, — резко поправил он. — Еще не знаю. Итак, о каком волшебнике и волшебстве идет речь?



Но я не желал так просто сдаваться. Теперь мое ущемленное самолюбие требовало маленькую компенсацию за минуты перенесенного страха.



— Не скажу… сударь, — ответил я твердо. — Я пришел к вам с честными намерениями и за наградой. Если вы мне не верите во всем остальном, то и про волшебство вам знать ни к чему. А если вы мне поверите… это будет мой маленький залог — волшебство и место нападения. Если я вам все расскажу сейчас, где гарантия, что вы дадите мне золото, а не вышвырните вон… сударь?!



Глаза рыцаря-телохранителя вновь стали излучать волны негодования. Еще никто из челяди не смел с ним так разговаривать. Воспитанник благородной семьи, взлелеянный в кругу вечно кланяющейся и шаркающей ножками прислуги. Выросший на "милостивом сударе", "благородном господине" и "вашей милости". Я прекрасно понимал, с кем разговаривал, и знал, что с такими людьми нужно вести себя соответствующим образом. Но не мог: обида просто требовала удовлетворения хоть таким нелепым способом. Да и не умел я иначе. Взращенной на улице дворняге не привить манер домашней болонки. Тем более, за столь короткий срок.



Кристелл разрывался между желанием как следует проучить наглого гордеца и своим долгом. Все-таки с информацией о планирующемся налете я пришел не к кому-нибудь, а к нему, к начальнику охраны. Что ни говори, поступок логичный. Тем более, в моих словах имелся смысл, хотя доверять или не доверять мне, он еще не решил. Его взгляд метался по моему лицу, как голодный зверь, пытаясь отыскать признаки лжи. Но их там не было. Зачем мне врать, когда сказанное мной на самом деле правда. Его взгляд стал более пристальным. Я ответил тем же.



И все же я оказался прав в своих прогнозах. Он не мог позволить себе не поверить мне. Ведь в его обязанности входило устранять не только угрозу, а даже и намек на нее. А то, что угроза была, он не сомневался. Только была ли это мистическая угроза от вымышленной банды с подручным колдуном, или более реальная, от слишком хорошо информированного и наглого паренька, он еще не решил.



— Стража! — кликнул он. Двери мигом распахнулись.



— Через десять минут приведите рыжего заморыша в главный зал. — Сказал и вышел вон.



— Надеюсь, он пошел за сиятельной, а не за палачом, — мелькнула у меня в голове шальная мысль. Мгновенно вдруг сделалось зябко. — Эти благородные сплошная морока, — подумалось мне. — За тем, чтобы говорить правду, — следи. За тем, чтобы говорить учтиво, тоже следи. Да, и еще не забывай заискивающе улыбаться, как дурачок, и через каждое слово вставлять титул или звание. Теперь я наконец-таки понял, для чего нужен протокол: чтобы эти расфуфыренные вместилища эгоизма не повыцарапывали друг другу глаз за одно неверно понятое слово.






***







Вскоре появился слуга и двое охранников в лиловых туниках, и меня повели по коридору. Спустившись вниз по уже знакомой лестнице и миновав несколько светлых коридоров, мы попали в большую гостиную.



Я с интересом огляделся по сторонам — никогда еще мне не доводилось бывать в таких местах. В гостиной все обставлено в мягких зеленых тонах. Стены обиты шелком поразительного изумрудного цвета. Маленькие пуфики и кушетки покрыты чехлами того же оттенка. Салатовые портьеры приглашающее распахнуты, и потоки солнечных лучей, соблазненные радушным приглашением, заливали все вокруг. Меня заставили снять обувь, и мои ноги мгновенно утонули в шикарном ворсистом ковре, совершенно заглушающем любые шаги и щекочущем своими ворсинками.



А на изящном мягком диване, в компании с рыцарем-блондином, сидели они — хозяйки и правительницы страны роскоши и богатства.



Я быстро вспомнил, что поведал о них Зак.



"Семейство Вортексских, — сообщил он, — состоит из мужа, жены, дочери и сына.



Поместьем и всеми делами дома уже десять лет заправляет сиятельная Элайза Вортексская. Вот кто там истинный хозяин и на кого тебе следует применить все свои таланты. Сиятельной уже около сорока, а для женщин это тот возраст, когда они с остервенением цепляются не за уходящую молодость, а лишь за воспоминания о ней. К сему прикладывается извечное отсутствие дома любимого муженька. Вот и получается — молодые годы уже давно позади, а муж вроде бы есть, а вроде его и нет. А женщины ох как не любят неопределенности. Посему баба она крайне неуравновешенная, мнительная, сварливая и мстительная. Домашнюю челядь она подозревает во всех своих бедах, за что прислуге достается немалое количество розг.



А вот ее дочь, Эльвира Вортексская, девица что надо. Красивая, молодая, задорная кобылка, которой еще нет и шестнадцати. В самом, так сказать, соку. И целехонькая еще, понимаешь ли. Правда, характером она вся в мать: криклива, вздорна и самолюбива. Но это по молодости, лошадка ищет границы своего вольера. Мать в ней души не чает, балует дочь, как может. Та только рада этим воспользоваться.



Понял, малец?"



Да, теперь есть возможность самому убедиться, насколько хороши осведомители Зака.



Я медленно поднял голову и осторожно ощупал взглядом обеих женщин.



Сиятельная Элайза хоть и блистала великолепием, полагающемся ей по статусу, жила в том далеком прошлом, когда она юной пташкой порхала от одного ухажера к другому, не обременяя свою голову мыслями о замужестве. Давно уже не модное открытое платье в бордовых тонах, некогда подчеркивающее нежную кожу и роскошь фигуры, сейчас оголяло давно не привлекательные формы и кожу, начинающую покрываться морщинками. Кокетливо выбивающиеся из прически локоны и томная улыбка пухлых губ когда-то должны были сводить с ума претендентов на ее руку. Но, увы — теперь этим мог восторгаться разве что благородный Кристелл. Да и то, кто знает, по своей ли воле или по распоряжению свыше.



А вот ее дочка была куколкой что надо. Несколько резковатые черты лица и упрямый подбородок терялись в мягком блеске темно-карих глаз и роскошных локонах черных волос. Несколько портили аристократическую внешность недовольно сжатые губы. Но это наследственное, причем со стороны матери. Зато как она двигалась — нежно, с грацией сытой кошки. Взгляд лукавый, соблазнительный. Улыбка томная, волнующая. Ох, Великий Вор, держите меня четверо…



Так, меня занесло. Сильно занесло, не туда занесло. Но это и понятно: я устал, очень устал, неимоверно устал. От впечатлений об этом доме, от этих людей, от всего. Чтобы провернуть все по плану Зака, требовалась недюжинная сосредоточенность. А ведь мне этого мало — я собирался перевернуть все по-своему…



Нужно собраться. Передо мной не две женщины и один мужчина. Передо мной две кобры — старая и молодая. И один кот — ручной кот, знающий свое место и свои обязанности и получающий свой корм с рук хищной парочки. Он не в счет. Важны лишь они: две женщины, две властительницы, два спящих гейзера. Два кипящих котла, и я, идущий по самому краю. Один неверный шаг, точнее, одно неверно сказанное слово, неверно истолкованный жест и…



Поэтому, меньше слов и больше эмоций. Меньше подробностей и больше восхищения, преданности, почтения. Но палку перегибать не нужно. Еще один цепной кот им не нужен. Да и не для того я здесь.



— Уважаемая сиятельная Элайза Вортексская, уважаемая Эльвира Вортексская, — я поклонился со всей доступной мне элегантностью. — Я пришел сюда к вам, потому что не мог не прийти. Ибо таково было веление моего сердца, сударыни.



— И с чем же ты пришел, — холодным тоном осведомилась у меня старшая кобра. Зима отсюда никуда не уходит, да?



— Я пришел, чтобы не допустить бесчинства и кровопролития, сударыни. Чтобы не допустить горя в этих стенах. Я сделал то, чего не мог не сделать человек, почитающий благородство и достоинства этого дома.



Речь окончена. Теперь сосредоточиться на своей осанке — чуть ровней. Взгляд уверенный, но не вызывающий. Все внимание на сиятельную Элайзу, а не на ее дочь. Чтобы ни дай боже в той не вспыхнула ревность, или чего хуже. Бьем в голову, хвост не трогаем.



— Складно говоришь, — холода в комнате стало меньше. — Ты не из простой семьи, верно?



— Да, сударыня. Вы и вправду, как все говорят, мудры, о сиятельная. От ваших глаз не укроется ничего. Да разве кому в голову придет от вас что-либо укрывать? Бароны и графы, насколько я знаю, уже сложили перед вашими ногами все свои сокровища.



Немного лести. Нет, вру. Много. Опять же, для большего доверия себе, любимому.



Смешок. Ты смотри — в комнате, кажется, основательно потеплело?



— Кто ты, юноша? И как ты попал в темницу?



— Я, сударыня, родился в благородной семье. — Взгляд глаза в глаза, чтобы видела, что я говорю правду. В глазах немного грусти. И отстраненности, чтобы упаси боги, она не подумала, что я жалуюсь. — Большое имение, множество слуг, хорошее воспитание. Дворецкий, мажордом, учителя, слуги.



— И? — сиятельная решила ускорить исповедь.



— Мне было семь, когда мать тяжело заболела, — сократил историю я. — Отца у меня не было. Пока мать болела, управляющий присвоил себе все наши деньги и сбежал. Мать не смогла рассчитаться с долгами и умерла от горя. Остаток имущества был продан с молотка. Я оказался на улице. И вот, без должного наставления…



Я медленно развел руками. Что вышло, мол, то вышло. Кто может начать управлять своей судьбой в семь лет?



— Мужчины, — презрительно фыркнула она, выражая свое пренебрежение всему миру. Затем успокоилась. — Без отца. Да, я знаю, как это растить ребенка одной. Мои дети тоже растут без твердой мужской руки. Да, Эльвирочка?

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги