Была пятница. Едва они расположились - пригласили ужинать. В столовой стоял полумрак, уютно горели свечи. Однако компания чувствовала себя немного скованно. Даже Сергей с Ламкой, вынужденно изображая начало знакомства, испытывали неловкость. А детишки были смирные и чопорные, точно старички.
Алёшка исподлобья поглядывал на Ксюшу, а Ксюша чуть свысока - в прямом и переносном смысле - на Алёшку.
Вечер растаял быстро, как свечки. Путешественники поужинали, успели ещё прогуляться вокруг базы, осмотрев ближние окрестности, подсвеченные фонарями, и детям пришла пора спать. Поднялись на этаж, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по номерам: Сергей - с Алёшкой, Ламка - с Ксюшей.
Ламка пришла к Сергею через полчаса:
- Моя не спит.
- Досадно. - Он кивнул на спящего Алёшку. - А моего сморило.
Обняв Ламку, он увлёк её на кровать. Однако присутствие беспокойно ворочавшегося Алёшки да мысль о Ксюше, дожидавшейся маму, их сковывали. Оставив на подушке запах своих волос, Ламка вскоре ушла...
...Субботнее утро выдалось тихое и солнечное. Повсюду искрился снег. Синие тени живописно подчеркивали все взгорки и лощины.
- Айда кататься! - предложил Сергей, когда вся компания собралась за завтраком. Ксюша захлопала в ладоши. Алёшка закричал: «Ура!» Дети, похоже, уже одолели вчерашнюю скованность. Сергей перевёл глаза на Ламку.
- Айда! - улыбнулась она.
- Тогда внизу через четверть часа, - добавил Сергей.
- Через полчаса... - уточнила Ламка.
Пока мама с дочкой наряжались, отец с сынишкой наведались в пункт проката. Для себя и Ламки Сергей выбрал по паре лыж, а для детей предложили санки.
- Вот эти, - показал Алешка на санки с рулевым управлением. - Я видел такие. Они называются «Чук и Гек».
На Алёшке был зимний коричневого цвета комбинезончик. Он походил в нём на медвежонка. Сергей был облачен в тёмно-синий спортивный костюм и синюю с белой полоской вязаную шапочку. Оглядев друг друга, они с сынишкой заключили, что выглядят неплохо. Но когда появились их дамы, они просто рты открыли. Ксюша была в голубом комбинезончике и белой пушистой шапочке. А на Ламке был ослепительно белый свитер и синие, облегающие её стройные ноги спортивные брюки. Слов у Сергей не нашлось. Он лишь украдкой показал ей большой палец.
Дом отдыха стоял в излучине реки. Поблизости оказалось множество откосов. Компания выбрала не очень крутой склон, где к тому же было безлюдно. Дети тотчас же сели на санки - Алёшка за руль, Ксюша у него за спиной - и, повизгивая, понеслись вниз. Сергей с Ламкой замерли, во все глаза следя за их спуском. Внизу Алёшка, видать, не справился с управлением, санки завалились на бок. До родителей донесся веселый заливистый смех. Облегченно вздохнув, Сергей с Ламкой тоже ринулись вниз.
Резвились они на склоне до полудня. Детвора вошла в раж и уже каталась не только на санках, но и кубарем друг на дружке. Глядя на эти кульбиты, Сергей с Ламкой от души хохотали и украдкой целовались.
Потом Пакратов-старший собрал всю компанию на пирожки.
- Откуда? - наперебой расспрашивали дети. Даже Ламка удивилась. А когда распробовали да обнаружилили, что они тёплые, все просто глаза вытаращили. Сергей держал пирожки за пазухой, завернув их в специальный термический пакет - они сохранились такими, какими он взял их на кухне. Однако охотничьей тайны Сергей никому не выдал.
- Лисичка принесла, - не моргнув глазом, слукавил он.
- Лисичка? - вскинулся Алёшка.
- Когда? Где? - чуть недоверчиво переспросила Ксюша.
- А вот там, - Сергей махнул рукой в сторону леска.
Дети немедленно побежали к опушке, забыв про санки и, кажется, про родителей. Сергей с Ламкой переглянулись и быстро поцеловались.
На опушке перелеска оказалось множество разных следов.
- Вот этот? Этот? - тыкали дети пальцами, наперебой поминая лисичку. Сергей подошел ближе.
- Не-е, это белочка, - пояснил он. - Следы задних лапок впереди и в стороне от передних. Видите? Она, должно быть, спрыгнула с этой осины. - Он тронул сероватый заиндевелый ствол. - Корм ищет.
- А разве она не в дупле его спрятала? - отозвалась Ксюша. - Разве не знает, где?
Сергей стал объяснять, что животные не всегда помнят свои тайники и закрома. Даже люди подчас забывают, куда что кладут, а уж звери да птицы и подавно.
Возле заваленного снегом стожка они обнаружили следы горностая - коготки хорошо виднелись на плотном насте.
- Наверное, охотился на мышек-полёвок, - предположил Сергей.
- А это? А это? - Алешка увидел свежую строчку.
- Это заяц-беляк, - определил Сергей. - Две лапки впереди - это задние. Они сильнее. Видишь, и след крупнее. А задний следок, наоборот, от передних лапок. Расстояние между ними невелико. Значит, здесь он неторопливо бежал, опасности не было.
Дружной цепочкой - дети впереди, Сергей с Ламкой позади - вся их компания двинулась по заячьему следу. След петлял, зайчишка метался из стороны в сторону, должно быть, готовился к залёжке. На очередном повороте след удлинился. На петле его пересёк другой - более крупный и вкрадчивый.
- Это лиса, - пояснил Сергей.
Дети вопрошающе обернулись. Он понял.
- Это не наша - другая. Из другого семейства. Зайчик её учуял и припустил. Вон как запетлял, путая следы.
- А это? - вдруг вскрикнула Ксюша, с неподдельным изумлением схватив Па- кратова-старшего за локоть. Она тыкала пальчиком в сторону довольно глубокой воронки, которая выделялась на совершенно нетронутом снегу. Сергей присмотрелся. По краям воронки виднелись характерные полоски - это были отпечатки крыльев. Скорее всего, следы эти оставила ворона, спланировавшая на полевую мышку. Но Сергей не дал правдивого объяснения. Он скорчил устрашающую гримасу и утробным голосом возвестил:
- О-о! Это коготь дракона. Он оставил этот след, когда вылетел поохотиться на симпатичных маленьких девочек.
Ксюша ойкнула, втянула голову в плечи, но по лукавым искоркам, вспыхнувшим в глазёнках, он догадался, что она приняла его игру. А Алёшка отнесся к этому ревниво.
- Па, - потянул он отца в сторону и, не зная, на что перевести его внимание, ткнул в первую же попавшуюся на глаза горку снега.
- Это, - Сергей приметил ещё несколько похожих горок, - это всё куропатки оставили.
До Сергея донёсся голос. Он не сразу смекнул чей. Обернулся. Глаза Ламки смеялись. А голос она душила, отчего смех прерывался каким-то по-птичьи счастливым клёкотом. Как тут было не отозваться!
- Это они, белые, выныривали из-под снега, являя белому свету свою упругую прелесть... - так вот велеречиво изрёк Сергей. Глаза же свои при этом отвёл, потому что остерегался не совладать с собою. Да и Ламка, глядя на него, на глазах у детей могла понаделать счастливых, но не понятных им глупостей. И чтобы окончательно отвести обоих от опасной черты, Сергей принялся объяснять Алёшке и Ксюше птичьи повадки.
- Видите, какие следы широкие. Будто и не птичьи. Правда? Это потому, что на зиму куропатки обувают сапожки.
- Сапожки? - удивилась Ксюша.
- Да, - кивнул Сергей. - Из перьев. Ведь лапкам на снегу холодно... А в мае, когда снег сходит, они эти сапожки разувают...
Он еще долго объяснял детям азы орнитологии, биологии зверей и птиц, пока не пришла пора отправляться на обед. Шли парами: впереди дети, следом они с Ламкой.
- А Алёшка-то, Алёшка! - кивал Сергей. Алёшка оказался кавалером - на обратном пути вёз Ксюшу на санках.
- Хороший пример тоже заразителен, - поощрила Сергея Ламка.
После обеда погода стала портиться. Солнышко скрылось, занялась позёмка, а к вечеру разыгралась нешуточная метель.
Остаток дня компания провела под крышей. Смотрели в кинозале мультфильмы. Играли в настольный футбол. Не спеша поужинали. А потом ушли к себе и устроили чаепитие с конфетами и сладостями.
За окном завывал ветер, а в номере было тепло и уютно. Дети малость приморились, но спать не соглашались.
- Дядя Серёжа, - попросила Ксюша, - расскажите ещё чего-нибудь... Пожалуйста.
- О чём? - улыбнулся Пакратов. Вчера ещё эта девочка глядела на него настороженно и почти подозрительно. А сегодня тянулась и доверчиво заглядывала в глаза. Сергей не обольщался на свой счет - новый человек всегда любопытен. Однако вывод сделал в свою пользу: видать, у папы-майора руки-то не доходят, чтобы приголубить дочурку.
- О чём хотите, - сказала Ксюша.
- Ну что ж, - отозвался Сергей и, решив приблизить час отбоя, стал рассказывать про лесную соню, мышку с длинным пушистым хвостиком. Рассказал, как она выглядит, как питается. Но когда завёл про зимовку и сказал, что лесная соня нередко поселяется в чужих гнёздах, сбился и умолк.
Ламка сидела в кресле возле окна. Она была не то рассеянна, не то задумчива.
- Пусть мама расскажет, - шепнул Пакратов. - Попроси.
Просить Ламку не понадобилось - она услышала с первого раза. Посмотрев на Сергея, она отхлебнула из бокальца сухого вина, потом кивнула Ксюше и, отвернувшись к окну, заговорила:
- Жил был Ветер, и была у него жена - простая русоволосая женщина. Ветер часто улетал, носился над лесами и долами, взмывал на высоченные вершины и опускался в глубокие ущелья. В поисках чего-нибудь неведомого он обследовал все земные уголки. Потом усталый возвращался домой, выпивал кувшин молока и затихал, склонив голову на колени жены. Жена вынимала гребень и принималась расчёсывать его спутанные волосы. А когда муж засыпал, латала его драный дорожный плащ. Наступал рассвет, и Ветер снова улетал в неведомые дали...
Алёшка задремал. Но Сергей с Ксюшей слушали Ламку, затаив дыхание и ловя каждое слово.
- Так продолжалось долго - всю жизнь. Но вот однажды Ветер улетел и назад не вернулся. Миновал день, прошёл другой, окончился третий... Каждый вечер женщина выходила на крыльцо и ждала мужа. Она до потёмок глядела в закатную сторону. На небе загорались звёзды и всё явственнее проступал Млечный Путь...
Ламка сделала глоток.
- В тот вечер, как всегда, женщина стояла на крыльце. С Млечного Пути брызнула звёздочка. Женщина проследила её коротенькую вспышку и вернулась в дом. На душе у неё было неспокойно. Сев у камелька, она принялась за пряжу, а сама всё прислушивалась. Неожиданно донёсся всхлип. Он шёл откуда-то издалека. Так ей показалось. Она замерла и сидела не шелохнувшись. Звук повторился. Только это был уже не всхлип, а жалобный стон. Женщина обвела глазами все углы. Стон доносился из печной трубы. Женщина встрепенулась, бросилась на улицу и запрокинула голову. Над печной трубой тревожно метался слабый дымок, очертанием повторяя блистающий Млечный Путь. «Вот ты где!» - грустно прошептала женщина. Она всё поняла. Её муж Ветер умчался за земные пределы. Создатель сделал его пастухом, и Ветер пасёт теперь отару звёзд на Млечном лугу. А душа Ветра послана на Землю. Это она курлычет в печной трубе, выражая его печаль и любовь... Вернувшись в дом, женщина поставила на припечек плошку молока. Утром плошка, оказалась суха... С тех пор так и повелось. Когда солнце отправлялось на покой, женщина выходила на крыльцо и поднимала голову в сторону Млечной дороги. В полночь оттуда срывалась маленькая звёздочка. Женщина возвращалась в дом и ставила на припечек плошку с молоком. Утром в плошке не оставалось ни капли. Зато вечером женщине казалось, что Млечный Путь сияет ещё ярче...
Ламка умолкла. Сергей с Ксюшей не шевелились. Тишину нарушало лишь Алёшкино посапывание.
- Мама, - спросила Ксюша, голос её был напряжён, а глаза широко раскрыты. - Как звали ту женщину?
Ламка повернулась, глотнула вина, посмотрела на дочку, более пристально - на Сергея и снова устремила глаза в окно:
- Катти Сарк...
...День подошёл к концу. Алёшка спал. Ламка предложила не тревожить его, а оставить в их номере. Сергей так и сделал, только раздел и перенёс малого на Ламкину постель.
- Готов предоставить поэтическое прибежище, - шепнул он Ламке. Она прижалась к нему, потому что Ксюша к той поре тоже угомонилась. Правда, когда они с Ламкой уходили, ему показалось, что она подняла голову.
К полуночи метель ослабла. Ветер стих. Небо вызвездило. По небесному океан-морю поплыл парусок месяца.
Растратив наконец пыл, который с трудом сдерживался больше суток, Сергей с Ламкой тоже затихли. Лёжа в объятиях друг друга, они неспешно переговаривались. Обсуждая, нахваливали детей. Перебирая прошедший день, вспомнили про лисичкин гостинец. Тут Ламка стала выпытывать, как ему это удалось - сохранить пирожки горячими. Сергей поначалу подразнил её, а потом признался.
- Вот она, оказывается, какая Лиса Алиса, - протянула Ламка и принялась его щекотать.
Сергей уворачивался, отбивался, пытался ускользнуть.
- Какая же я Алиса? - В подтверждение этого соприкасался убедительным местом, предъявляя его как неоспоримый факт, - ничего не помогало, пока наконец он не стиснул Ламку в объятиях. - Какая же я Алиса, - утишая смех и дыхание, возражал он. - Уж тогда лучше Кот Базилио, - и при этом миролюбиво и сладко замурлыкал. Лунный свет, ограниченный шторами, теперь падал на Ламкину грудь. - Вот это поле чудес. - Сергей касался губами теплой кожи. - Вот это серебряные монетки. - Он перебрал губами все до единой родинки, что составляли созвездие Ламки. - Что купит на них благородный Кот Базилио? - Это он произнёс дурковатым голосом, и тут же надев личину Кота Матроскина, очень убедительно промяукал: - Молочка...
Лунный свет стекал с Ламкиного соска и струился ниже.
- Куда ведет этот млечный путь? - шептал Сергей, уже выходя из роли и начиная задыхаться. - Ему мешают горные отроги. - Это он коснулся скомканного одеяла и, не в силах более что-либо говорить, решительно откинул его, давая выход лунной дорожке...
...Очнулся Сергей под утро. Начинало светать. Ламка лежала на боку спиной к нему, но он догадался, что она не спит.
- Я люблю тебя, - одними губами вышептал он в её маковку, возможно, даже не произнёс, а только подумал. Но Ламка услышала. Она порывисто обернулась и обняла его:
- Я тоже люблю тебя. - Глаза у Ламки были переполнены и вот-вот могли пролиться. - Серёжа, милый, давай уедем...
Со сна он ничего не понял. К тому же сейчас его занимала чистота дыхания, и он искусно уворачивался, пряча лицо у Ламки на груди.
- Конечно, поедем... После обеда...
- Я не о том, - Ламка стремительно поднялась на колени. - Совсем уедем... Бери сына, я - дочку, и уедем. Куда хочешь. - Она молитвенно сжала кулачки. - Хоть в Сибирь...
Сергей был так огорошен, что не мог ничего сообразить. Но Ламка расценила его молчание по-своему:
- Твоя отдаст... Я знаю...
- Ты встречалась с нею? - он чуть напружинился.
- Я видела... - Ламка помешкала, - её глаза.
Она возвышалась над ним во всей своей красе. Ему бы любоваться этой удивительной женщиной, оглядывая её всю от маковки до пят, но он впервые видел её такой смятенной и не знал, как себя держать. Прямо в глаза он смотреть был не в силах, и чтобы уж совсем не отводить взгляда, прятал его в созвездие родинок, которые обнажила соскользнувшая с плеча бретелька.
- Рожу ещё... Если захочешь, - выдохнула Ламка. Взгляд Сергея метнулся к потолку.
- Ты хочешь сказать: а он? - опять по-своему истолковала Ламка. - Он смолчит. Закон, во всяком случае, не переступит... Но только надо уехать...
- Почему? - вырвалось у Сергея.
- Ну как же! - мучительно улыбнулась она. - Здесь?.. При них?.. - Это прозвучало так, словно тени его жены и её мужа находились сейчас здесь, в этой комнате. Сергей даже дыхание притаил.
Что сказать, как ответить - чтобы и не обидеть, и не давать скоропалительных обещаний, - Сергей не знал. Душа его ещё не созрела. Он не готов был к этому экзамену. А отвечать впопыхах не чувствовал ни желания, ни права.
- Давай подождем, - сказал он. - Скоро весна. Будет много солнышка, света, и всё прояснится... Ладно?
Откуда было Сергею знать, что к той поре отношения в семье у Ламки обострились. По милости редакционной соседки - бдительной старой девы - муж прознал про тайную связь, и меж супругами состоялся очень крутой разговор. Сергей не знал этого, потому что так уж повелось у них - о семейных делах, тем более о женах-мужьях, они с Ламкой почти не говорили.
Изменилось ли что-то в их отношениях после той поездки? Сергей ничего не замечал. Ламка была такая же порывистая, такая же трепетная. Разве только немного посуше стали её глаза, словно их тронуло первое весеннее солнышко.
- Отчего это? - спросил он.
- Весна. Авитаминоз, - как бы подтверждая его догадку, обронила она.
В начале марта Ламка снова собралась в командировку. На сей раз ей предстояло ехать в соседнюю область. По этой причине разлука могла затянуться. И, словно предчувствуя это, в последний вечер они долго не могли расстаться.
- Не звони, - попросила она. - Ладно? - Она остерегала его от редакционной соседки, хотя для неё, Ламки, это уже не имело никакого значения. - Я сама объявлюсь. Хорошо?
- Хорошо, - согласился он, совсем не желая признавать, что это хорошо.
...Сергей не звонил в редакцию две недели. Две недели он не слышал её голоса. Однако не потому, что держал слово, - сам очутился в командировке. Причём где? - в самом северном районе области, на берегу океана. Он не в силах был сдержать это слово и не раз пытался дозвониться. Больше того, однажды его соединили. Слышимость оказалась отвратительная. Но дело было даже не в этом, потому что не столь важен казался смысл, сколько вообще голос. Трубку взяла не Ламка, а видимо, та неведомая ему соседка, и он отказался от разговора.
В той командировке ему ничего не оставалось делать, как изводить себя работой. Он мотался с места на место по дальним заказникам, урывками спал, чем придётся и когда придётся питался. Он так извёлся за те дни, что к концу второй недели укоротил брючный ремень аж на три дырки.
Программу командировки Сергей завершил досрочно. Однако когда собрался назад, на край обрушился циклон. Стихия перемешала небо и землю в один метельный клубок. Пурга бушевала неделю. Самолеты, ясно дело, не летали. В итоге в областной центр Сергей вернулся на двадцатые сутки.
Был полдень, когда он вошёл в свой подъезд. Машинально открыл почтовый ящик. Жена почту не забирала. Там скопились стопка газет, журнал «Охота и охотничье хозяйство», счёт за телефон и письмо. Почерк на конверте он узнал. Его бросило в жар - рука была Ламкина. Сердце встрепенулось, он никак не мог распечатать конверт и в конце концов, глянув на просвет, оторвал кромку. Внутри виднелся голубоватый листок. Он извлёк его. Это оказался больничный. Листок был заполнен непонятным медицинским почерком. А поперёк красным фломастером было выведено два слова. Сергея обнесло, он едва успел ухватиться за перила. Одолев внезапный приступ, он, как пьяный, поднялся на свой этаж, открыл квартиру и, не раздеваясь, бросился к телефону. Ламкин номер не отвечал. Он порылся в справочнике, нашёл редакционный раздел, набрал первый же попавшийся - не то секретариата, не то бухгалтерии - и, когда услышал отзыв, почему-то представился преподавателем музыкальной школы.
- А вы разве не знаете? - донесся раздражённый мужской голос. - Она уволилась.
- Уволилась? - повторил Сергей. - Очень хорошо.
Это «очень хорошо» потом аукалось, как икота.
Уставившись в окно, Сергей тупо глядел поверх крыш. Чистое небо, по которому он успел проскочить, затягивало непроницаемым чёрным валом. Сумерки быстро охватывали дворы, промежутки меж домами. Небесная полоска, мерцавшая между земным и небесным мороком, всё истончалась и истончалась. Не желая дожидаться, когда окончательно закроется чёрный занавес, Сергей встрепенулся и бросился на улицу. Мигнул огонёк такси. Сергей резко вскинул руку. Адреса, куда ехать, он не знал, но район и дом помнил, потому что однажды провожал её. «Этот дом наполовину принадлежит военному округу», - пояснила Ламка. На какую половину, Сергей догадался по колеру. Два из четырёх подъездов были выкрашены снизу доверху в различные оттенки защитного цвета. Теперь предстояло определить квартиру. Ламка поминала, что соседские мальчишки балуются с номером, поворачивая цифру. Какую цифру можно поворачивать, меняя значение? - «шестёрку» на «девятку» или наоборот. Сергей добросовестно обошел все этажи. В начертании номеров царил невоенный разнобой. Одни были написаны краской прямо по филёнке, другие - на фанерных ромбиках и квадратах. И только несколько номеров с «шестёрками» и «девятками» оказались исполнены в металле. Сергей нажал звонок квартиры номер 36, где «шестёрка» крепилась на одном шурупе. «Будь что будет, - решил он. - Откроет муж - обращусь к мужу». Он был готов сейчас ко всему. Но случилось то, чего он не мог и предполагать. Двери открыла средних лет незнакомая женщина. Сергей назвал Ламкину фамилию, уже решив, что дедуктивный метод его подвёл. Однако оказалось, нет. Он попал в самую точку. Только опоздал.
- Они съехали, - сказала женщина.
- Как? - только и смог выдавить Сергей. У него, видимо, было такое лицо, что женщина, добрая душа, решила выдать военную тайну:
- Они на Кубе. Мужа перевели...
...Сергей не помнил, как спустился вниз, куда пошёл, где бродил. Счёт времени, а главное - его смысл перестали существовать для него, потому что в этом времени, сейчас и здесь, не стало Ламки.
Было уже темно, когда ноги принесли Сергея к думскому особняку. Из-под дверей таксидермической мастерской пробивалась полоска света. Хозяин филяр- монии был на месте.
- О, Серенький! - обрадовался Филя, когда Сергей отворил дверь. Нетвердой, слегка вихляющей походкой он двинулся навстречу. - Опять по пятницам пойдут свидания... - И осекся. Потому что увидел глаза Сергея.
Военной тайной, в отличие от новой хозяйки квартиры номер 36, Филя не владел. У него была только водка. Посадив Сергея к столу, он вылил в стакан всё, что у него имелось. Сергей выпил и даже не поморщился. Хмель его не брал, он уже проверял.
- Ты посиди тут, - засуетился Филя. - Я сбегаю... - Он схватил полушубок и неожиданно живо надел его. - Только никуда... Слышишь? - Ушанку он нахлобучил на ходу. - Я живо... - Пнул ногой дверь. - Одна нога здесь... - И выскочил наружу. Концовку фразы отсекла тугая пружина, вернув дверь в первоначальное положение.
Когда пружина перестала зудеть, Сергей перебрался на лекало, где обычно сидел по пятницам. Перед ним во всем своём великолепии предстали бабочки. Планшеты были подсвечены лампой дневного света, которая, слегка потрескивая, посылала в потолок рассеянный мертвенный свет. От этого казалось, что бабочки шевелят крылышками. Сергей недоверчиво помотал головой, слепил и разлепил веки. Ощущение не пропадало. Бабочки и впрямь шевелились, словно куда-то поманивали. «Куда?» - вытянулся Сергей и наконец понял: бабочки манили к себе.
Более не медля, Сергей вскочил с колоды, вышел из филярмонии, перед этим сняв с защёлки английский замок, и поднялся на второй этаж. В кабинете шефа и в «предбаннике» шла уборка. Он прошёл в противоположный конец. Двери анфилады были уже закрыты. Он извлёк из тайника ключ и вошёл внутрь. Минуя Ковчег, который вновь стал старым диваном, Сергей даже не взглянул на него, а прошёл в свой кабинетик и затворил за собою дверь.
Всё, что Сергей теперь делал, он делал машинально, почти автоматически. Машинально отомкнул металлический шкаф, где хранилось подготовленное к регистрации оружие. Машинально достал стоявшую с краю одноствольную «тулку». Машинально извлёк из патронташа патрон. Справа, куда скользнула рука, всегда держались «жаканы». Он не ошибся в своем выборе. А убедился, что не ошибся, заглянув внутрь. На папковом пыже, который был забит на сантиметр от обреза, алел выведенный фломастером алый крест. Сергею вспомнился больничный листок. Он вытащил его из кармана и разгладил. На листке алым по голубому был выведен приговор. Именно так, а никак иначе это следовало читать: «Был мальчик».
«Был ли мальчик?» - ворошилась кровь, переливаясь из пустого в порожнее. «Был, - отдавалось гулким эхом в звенящей пустоте. - Мальчик был».
Воздуху не хватало. Сергей задыхался. Поднявшись со стула, он шибанул створку окна.
«Мальчик был. Мальчик по имени Январь. А теперь его нет. Нет и уже никогда не будет. Я не покажу ему альбом с акварелями чайных клиперов. И мы с ним никогда не построим «Катти Сарк». Потому что мальчик был. Был, а теперь его нет».
Сергей вернулся к столу, рухнул на стул и лихорадочно сцапал листок. Комкая бумажку в ладони, он мял её до тех пор, пока не смял в небольшой шарик.
- Вот, - пробормотал он, бросив шарик на стол. Однако и смятый, этот клочок бумаги шевелился, расправлялся и напоминал живое существо. Сергей судорожно схватил его и торопливо загнал в патрон, утрамбовав по самые закрайки. Больше листок не шевелился.
- Всё, - выдохнул Сергей. Дрожащими руками, судорожно сглатывая слюну, переломил ружье и загнал патрон в патронник. Затвор клацнул. Пахнуло смазкой, отчего Сергея замутило и едва не стошнило. Чтобы передохнуть, набраться сил, он положил ружьё на стол и откинулся на спинку стула.
Потолок был белый. Кусок лепнины - частичка большого рельефного круга - напоминал очертания наполненного ветром паруса. Сергей подумал об этом вскользь, опять же машинально. И вот только так подумал, как вдруг что-то произошло. Двери кабинетика внезапно распахнулись. По закоулкам помещения пронёсся стремительный вихрь. Он поднял на воздух всё, что способно было летать - плакатики и листовки из открытого шкафа, памятки и инструкции с полок, деловые письма со стола. И только те бумаги, которые находились под спудом «тулки», были не в силах вырваться на волю.
Сергей оторвался от спинки стула, взгляд его скользнул с потолка, царапнул стену. В глубине распахнутых дверей мерцали кольца Филиных очков. Чуть ниже и ближе к проёму белело испуганно-ищущее лицо жены. А в самих дверях стоял Алёшка. Он стискивал ушанку. Волосёнки его были растрёпаны, рот раскрыт. А глаза зачарованно глядели на поднятые вихрем бумаги, как совсем недавно и уже страшно давно они восхищались новогодней ёлкой, на которой сверкали, блистали и переливались огнями большие разноцветные шары.