Леда без лебедя

La pioggia nel pineto

Taci. Su le soglie

del bosco non odo

parole che dici

umane; ma odo

parole piú nuove

che parlano gocciole e foglie

lontane.

Ascolta. Piove

dalle nuvole sparse.

Piove su le tamerici

salmastre ed arse,

piove su i pini

scagliosi ed irti,

piove su i mirti

divini,

su le ginestre fulgenti

di fiori accolti,

su i ginepri folti

di coccole aulenti,

piove su i nostri volti

silvani,

piove su le nostre mani

ignude,

su i nostri vestimenti

leggieri,

su i freschi pensieri

che l’anima schiude

novella,

su la favola bella

che ieri

t’illuse, che oggi m’illude,

o Ermione.

Odi? La pioggia cade

su la solitaria

verdura

con un crepitío che dura

e varia nell’aria

secondo le fronde

piú rade, men rade.

Ascolta. Risponde

al bianto il canto

delle cicale

che il pianto australe

non impaura,

né il ciel cinerino.

E il pino

ba un suono, e il mirto

altro suono, e il ginepro

altro ancóra, stromenti

diversi

sotto innumerevoli dita.

E immersi

noi siam nello spirto

silvestre,

d’arbórea vita viventi;

e il tuo volto ebro

è molle di pioggia

come una foglia,

e le tue chiome

auliscono come

le chiare ginestre,

o creatura terrestre

che hai nome

Ermione.

Ascolta, ascolta. L’accordo

delle aeree cicale

a poco a poco

piú sordo

si fa sotto il pianto

che cresce;

ma un canto vi si mesce

piu roco

che di laggiú sale,

dall’umida ombra remota.

Piú sordo e piú fioco

s’alienta, si spegne.

Sola una nota

ancor trema, si spegne,

risorge, trema, si spegne.

Non s’ode voce del mare.

Or s’ode su tutta la fronda

crosciare

l’argentea pioggia

che monda,

il croscio che varia

secondo la fronda

piú folta, men folta.

Ascolta.

La figlia dell’aria

è muta; ma la figlia

del limo lontana,

la rana,

canta nell’ombra piú fonda,

chi sa dove, chi sa dove!

E piove su le tue ciglia,

Ermione.

Piove su le tue ciglia nere

sí che par tu pianga

ma di piacere; non bianca

ma quasi fatta virente,

par da scorza tu esca.

E tutta la vita è in noi fresca

aulente,

il cuor nel petto è come pèsca

intatta,

tra le pàlpebre gli occhi

son come polie tra l’erbe,

i denti negli alvéoli

son come mandorle acerbe.

E andiam di fratta in fratta,

or congiunti or disciolti

(e il verde vigor rude

ci allaccia i mallèoli

c’intri ca i ginocchi)

chi sa dove, chi sa dove!

E piove su i nostri volti

silvani,

piove su le nostre mani

ignude,

su i nostri vestimenti

leggieri,

su i freschi pensieri

che l’anima schiude

novella,

su la favola bella

che ieri

m’illuse, che oggi l’illude,

o Ermione.

Дождь в сосновом лесу

Тише. На полянах

лесных я не слышу

слов твоих

человечьих. Я слышу,

как капли и листья

шепчут слова на странных

наречьях.

Послушай. Литься

продолжают капли

по веткам провисшим,

тяжелым лапам,

по чешуйкам сосновым,

колючим кронам,

листам зеленым

лавровым,

по мокрым кистям

и листьям дрока,

по цветам с душистым

тягучим соком,

по нашим одиноким

лицам

вода струится,

по ткани,

по легким чистым

одеждам

и по нежданным надеждам.

И дождь станет

лаской,

волшебной сказкой,

что прежде

тебя манила, меня так манит, о

Эрмиона.

Ты слышишь? Колышет

дождь печальные

ветки —

частые, редкие,—

меняя звучание

на кистях и листьях —

звонче, тише…

Послушай. Так близко

вторят хором

дождю цикады,

словно им не преграда

нависшее низко

небо и тучи.

И звучны

песни сосен и мирта

и говор дрока,

словно пальцами дождик

к струнам

прикасается странным.

И в юном

лесном мире

лишь двое

на поляне в роще,

и лицо твое строго

и вдохновенно,

кудрей сплетенья

пахнут неуловимо

цветами жасмина

и резедою,

о созданье земное,

чье имя

Эрмиона.

Слушай, слушай. Летучих

цикад стрекотанье

все глуше,

и тучи

все звонче плачут.

Тени

прячут в сплетеньи

ветвей набухших,

как тайну,

трескучий отзвук

далекий. Слушай,

звук гаснет.

Лишь влажный воздух

задержит эхо. Звук гаснет.

И снова дрожит. И гаснет.

Шума моря не слышно

за шумом капель. Листья

колышет

дождь серебристый,

звенит по лужам,

стучит торопливо

по иглам смолистым —

звонче, глуше, —

послушай.

Молчалива

дочь неба птица;

в глуши тенистой

за корягой

заговорила

дочь ила.

И влага на твоих ресницах,

Эрмиона.

Дождинки на черных ресницах,

кажется, что ты плачешь,

и на наши лица иначе

упала тени зелень,

словно с лесом нас породнила.

И сок жизни в жилах

хмелен,

и сердце плодом застыло

сладким,

и кажутся родниками

два глаза черных,

и зубы в деснах —

миндальные зерна,

и мы идем без оглядки,

и нам на поляне

оплетают ноги

травы стеблями,

мочат влагой росной,

и мы идем куда-то, куда же?!

По нашим одиноким

лицам

вода струится,

по ткани,

по легким чистым

одеждам

и по нежданным надеждам;

и дождь станет

лаской,

волшебной сказкой,

что прежде

меня манила, тебя так манит,

о Эрмиона.