Розмари. Леденцы и тайная библиотека

3 Брайтсайд (и бунгало)

Когда после уроков мы просидели в учительской у миссис Сайкс ЦЕЛЫЙ ЧАС в первый день и ДВАДЦАТЬ МИНУТ во второй, ожидая, пока мама нас заберёт, стало понятно, что эта схема не работает.

То мама застревала в пробках на трассе М6, спеша домой, то её съёмки затягивались, то опаздывала Донна Уотлингтон. Отговоркам не было конца, и хотя я сочувствовала маме, ведь она так огорчалась из-за всех этих опозданий, в то же время мне было неловко и досадно, что нам с Лоис приходилось сидеть на полу в учительской и играть в старые скучные карточки «Найди слово», а миссис Сайкс тем временем нетерпеливо глядела на нас поверх своих очков.

– Мои хорошие, мне очень жаль, что на этой неделе так получилось, – оправдывалась мама, выезжая на кольцевую развязку, где она чуть не врезалась в белый фургон. – Упс!

– Почему тот дядя машет нам рукой, мамочка? Ты его знаешь? – с любопытством спросила Лоис, опустив стекло, чтобы крикнуть «Привет!».

– Закрой окно, Лоис. Это не означает ничего хорошего, – прикрикнула мама, перепутав передачи, так что в машине что-то хрустнуло. – Лоис, нет! Остановись, пожалуйста!

Но было поздно: Лоис уже показывала ему язык и корчила рожицы.

Я смотрела в другую сторону, отчаянно желая поскорее попасть домой. И наконец разобраться с тем, что никто не забирает нас из школы вовремя.

Когда мы всё-таки добрались до дома и зашли внутрь, лучше не стало. На кухне возле кресла-качалки обнаружилась довольно большая лужа липкой мочи. Видимо, пока нас не было, с Бобом приключился один из его приступов. И угадайте, кто туда наступил? Правильно, Лоис.

– Мама! – закричала она, уже со слезами на глазах. – Я наступила на лужу Боба! У меня все носки в этом!

Я слышала, что мама говорит по мобильному и голос у нее напряжённый:

– Да. Э-э, хорошо. Ну, мне будет немного сложно с детьми, у их учителей в этот день как раз повышение квалификации, поэтому девочки в школу не пойдут.

– Лоис, замолчи! – прикрикнула я. – Мама говорит по телефону. Не мешай ей работать, а то всё испортишь.

Ну вот, пожалуйста: лицо у Лоис сморщилось, и слёзы потекли как из крана – в этом она мастер. Мне пришлось обнимать её целую минуту, пока она не успокоилась; тем временем мама закончила разговаривать по телефону, и вид у неё был озадаченный.

– Рози сказала, что я испорчу твою работу! – закричала Лоис, бросившись к маме. – Она меня обидела, а ещё я наступила на лужу Боба и мои носки воняют!

– Ради бога, Лоис, не говори ерунды. Ничего ты не испортишь, разве что ковер, если будешь топтаться по нему в этих мокрых носках. Скорее сними их, пожалуйста.

Лоис наклонилась, чтобы стянуть с себя эти гадкие штуки, которые только утром были белыми, а теперь – чёрными, серыми, жёлтыми, да ещё и пропитанными кошачьей мочой.

– Послушайте, девочки, у меня тут возникла небольшая сложность. Нужно выйти на работу в понедельник, потому что Донна во вторник идёт к врачу, и им пришлось перестроить график съемок. Надо будет узнать, сможет ли папа остаться в этот день дома, или придумать что-то ещё.

– Не волнуйся, мам. – Я сжала её руку. – Я уверена, что мы справимся.

– Что-то у Донны часто сдвигается график, как я посмотрю, – хмуро заметила мама.

И тут я вспомнила. Донна играла с мамой в одном спектакле в прошлом году. Да, точно.

– Мам, это та самая Донна, которая играла с тобой в «Кто боится Вирджинии Вульф?» в том году?

Мама кивнула.

– Тогда дела у нее пошли в гору, она получила постоянную роль в «Брайтсайде» и теперь стала у них одной из ведущих актрис.

– Как хорошо, что на новой работе у тебя есть старый друг, мамочка, – сказала Лоис таким милым голоском, будто только что не ревела из-за того, что наступила в кошачью мочу.

– М-м, ну да, – ответила мама, но, как я заметила, без всякого удовольствия. Скорее наоборот.

Когда прошла неделя, я стала понимать, что работа в мыльной опере не так уж увлекательна, как нам казалось сначала.

Мама была совершенно измотана постоянными разъездами, всё время на взводе, и её вдруг стало беспокоить, чисто ли в доме, когда последний раз пылесосили, выстирана ли одежда – хотя обычно это её не волновало.

Я задавалась вопросом, стоило ли так стараться заработать «неплохие деньги», как выразился папа, если нет сил их тратить. Но вот наступил понедельник, в семь утра мы с Лоис помахали маме на прощание, и начался этот странный рабочий день: папа был дома, но у него запланирована куча созвонов.

Через несколько часов, когда чипсы и печенье были съедены, а смотреть ролики в интернете уже не было сил, мы решили позвонить маме по видеосвязи.

Мы были очень рады застать её прямо на рабочем месте, но совсем не ожидали обнаружить справа от неё сильно накрашенную пожилую даму – она смотрела на нас из позиции йоги «собака мордой вниз».

– О, привет, девочки! – Мама нервно хихикнула, зачем-то втягивая щеки и едва открывая рот. – Извини, Харриет, у них обеих сегодня выходной, – извиняющимся тоном прибавила она, обращаясь к заду в колготках, находившемуся практически той же высоте, что и мамино лицо.

Мама была совсем не себя не похожа. Её привычное красноватое свечение искрило белым и жёлтым – казалось, оно может вспыхнуть.

Харриет так и стояла вниз головой – с ярко-красным от напряжения лицом и стекающим по спине потом.

– Не обращайте на меня внимания, дорогие, я просто делаю свою обычную разминку перед началом нового дня на этом мясокомбинате.

Мы с Лоис обменялись удивлёнными взглядами.

– Ну как, девочки, дома всё в порядке? – наконец спросила мама, поглядывая на Харриет, которая уже выпрямлялась из своей «собаки мордой вниз».

– А вы знаете, что этот сериал раньше назывался «Бунгало в Брайтсайде»? – вмешалась Харриет.

Мы помотали головами, удивляясь тому, какая эта женщина странная.

– Там всё происходит на улице, где стоят бунгало, верно? А знаете, почему им пришлось убрать из названия слово «бунгало»?

Мы с Лоис снова дружно помотали головами.

– Я вам скажу, почему.

Мы уже поняли, что расскажет, хотим мы того или нет.

– Потому что в бунгало с чердаком проблемы.

– У них вообще чердака нет! – авторитетно добавила Лоис.

– Вот именно, – продолжала Харриет, накидывая халат. – Там пусто, прямо как в головах большей части этой съёмочной группы. Ни-че-го-шень-ки на чердаке, тупые и ещё тупее. Так что пришлось им убрать «бунгало» и оставить только «Брайдсайд».

Она умолкла; мы проследили взглядом за тем, как тощая Харриет выходит из кадра, и услышали, как дверь гримёрной захлопнулась.

Затем Лоис сказала:

– Похоже, этой тёте не очень нравится её работа.

– Ну, она здесь уже двадцать пять лет, – негромко ответила мама.

– Тогда почему она ещё здесь работает, если настолько это ненавидит? – озадаченно спросила я.

Мама пожала плечами – похоже, она тоже недоумевала.

– Деньги? – неуверенно предположила она, видимо, полагая, что это единственное, что могло удерживать Харриет.

– Тогда, наверное, ей платят целую кучу денег! – тихонько пробормотала Лоис. – Не меньше ста фунтов! – Она помолчала, а затем сменила тему. – А кто ещё с тобой в одной гримёрке, мамочка?

Как раз в этот момент в дверь коротко постучали, и вошла Донна.

Маму будто оса ужалила. Она начала заикаться и подлизываться к Донне, и я заметила, что вокруг неё вспыхивают маленькие жёлтые искры, будто её всю трясёт от нервов.

Донна, напротив, была похожа на полакомившуюся сливками кошку. Её обрамляло огненно-красное сияние, и это было мне не по душе.

– Рэй, – промурлыкала она, перебрасывая через плечо свои роскошные тёмные волосы и неодобрительно глядя на нас через экран. – Это твои дети, я полагаю?

Вместо «дети» она могла с тем же успехом сказать «крысы».

– Да, позволь мне представить, – мамин голос был тихим, задыхающимся, словно она боялась говорить с нормальной громкостью. – Это моя старшая, Розмари, а это Лоис.

Я слегка улыбнулась, а Лоис просто глядела на неё и тёрлась носом об свою Би – она всегда так делала, оценивая нового человека.

К счастью, мама этого не заметила.

– Девочки, это Донна.

– Донна Мари, – поправила Донна.

– О да, прости. Прости меня. – Мама смущенно дотронулась рукой до лба.

– Оригинально, – вымолвила Донна. Понятия не имею, что она хотела этим сказать.

– Ну что же, пора нам переодеваться. Думаю, тебе стоит сходить к гримёрам, Рэй. За час они многое успеют сделать.

Это явно сильно уязвило маму, и я так разозлилась на Донну! Сказать, что маме нужно подольше краситься!

– Я скоро перезвоню, девочки, – прошептала мама. А затем отключилась.

Мне было не по себе, в животе появилось какое-то неприятное ощущение. Мама на работе была сама не своя. Рядом с ней были эти две явно недовольные женщины, и их раздражение затмевало мамину радость от работы, которую ей так нравилось выполнять.

Примерно через час, когда папа наспех сделал нам сэндвичи и снова заперся в своем кабинете, Лоис вздумалось приготовить овсяное печенье.

Мы стали рыться в маминых кулинарных книгах в поисках нужного клочка бумаги, на котором, как уверяла Лоис, был записан рецепт.

От папы толку не было. Всякий раз, когда мы подходили к двери кабинета, чтобы задать ему какой-нибудь вопрос, он выставлял вперед ладонь, как бы говоря «Не сейчас».

Поэтому мы поступили так, как полагалось поступать самостоятельным детям: взяли дело в свои руки.

Найти ингредиенты и замесить тесто было нетрудно, хотя, пока мы растапливали масло в кастрюле, всё чуть не загорелось, потому что мы положили полотенце рядом с горячей конфоркой. Затем мы слепили из теста аккуратные кружочки, задвинули их в духовку и даже убрали за собой на кухне.

Маме и папе незачем бояться оставлять нас дома одних! Конечно, только в крайнем случае.

Наверное, всё пошло не по плану, когда мы настолько увлеклись игрой про Марио, что забыли про печенье.

– Чувствуешь какой-то странный запах? – спросила я у Лоис перед третьим заездом.

– Нет, – ответила она.

Запах становился всё заметнее, и что-то подтолкнуло меня пойти спросить у папы, что это так пахнет. Как только мы вышли из гостиной, мы увидели, что из кухни идёт дым.

– О господи, Лоис! – закричала я.

– Папа!!! – заорали мы обе во весь голос, размахивая кухонными полотенцами, чтобы хоть немного разогнать дым.

Папа был наверху и искал какую-то старую папку, а когда услышал наши крики, то бросился вниз по лестнице, оступился на предпоследней ступеньке и с грохотом упал на пол.

Сказать, что у него испортилось настроение, было бы преуменьшением.

– Что вы делаете?! Почему не сказали мне, что готовите печенье?! – ругался папа, вытаскивая из духовки противень с черными угольками.

Лоис расплакалась:

– А я так хотела их съесть!

Как раз в этот момент мама решила перезвонить нам по видеосвязи, а у папы началась очередная встреча по интернету.

Когда мама увидела дым на кухне и залитое слезами лицо Лоис, она сразу помрачнела.

– Не волнуйся, мам, – сказала я самым умиротворяющим тоном, на какой была способна. – Когда ты вернёшься домой, всё будет хорошо.

– Один раз попросила папу присмотреть за вами, и сразу полный провал! На кухне мог начаться пожар! Нет, так не пойдёт, – ответила мама.

Было жаль, что мама так расстроилась. Ну да, подгорело овсяное печенье. Взрослые слишком остро на всё реагируют. Я хотела поговорить с ней, успокоить, но тут у неё раздался стук в дверь и чей-то голос позвал её на съёмочную площадку.

Она тяжело вздохнула и поднесла руку ко лбу.

– Мне пора идти, девочки. Пожалуйста, больше никаких происшествий.

И тут я заметила, что вокруг её руки клубится жёлтый туман.

Я присмотрелась внимательнее: когда она опустила руку, туман рассеялся, и, клянусь вам, примерно на середине предплечья между локтем и кистью у неё была дыра размером с десятипенсовую монету.

Дыра, через которую было видно насквозь.