Луи БуссенарЛЕДЯНОЙ АД
Часть перваяПРЕСТУПЛЕНИЕ В МЕЗОН-ЛАФИТ
ГЛАВА 1
Ужасный контраст. — Таинственное письмо. — Шантаж. — Пятьдесят тысяч франков или смерть. — Полицейский агент. — Княгиня ожидает. — Потерянная нить. — Дьявольская ловкость. — Лошадь без всадника. — Последняя угроза. — Зарезанный человек. — «Красная звезда». — Самоубийство.
Великолепное весеннее солнце. Первые апрельские ласточки с веселыми криками преследуют друг друга и, как безумные, кружатся в лазури неба. На деревьях раскрываются почки. В прохладном воздухе носится тонкий и нежный аромат весны… Хорошо жить на свете!
Да, хорошо жить в двух шагах от превосходного Сен-Жерменского леса, в прекрасных виллах, окаймляющих дорогу из Мезон-Лафита к древней королевской дубраве.
Несколько парижан, тосковавших по деревне и считавших за счастье укрыться там от сутолоки большого города, наслаждались поэтическим пробуждением природы. В числе их была семья Грандье, уже две недели как поселившаяся на вилле Кармен.
Рассказ начинается 25 апреля в 8 часов утра.
Глава семьи, высокий и красивый мужчина лет сорока пяти, с непокрытой головой, потным лбом и багровыми щеками, нервно шагал по большой конторе, из окон которой были видны рощицы, лужайки ухоженного английского сада. На маленьком столике стояла нетронутая чашка с чаем. Забыв о ней, хозяин дома тяжело вздыхал, произносил бессвязные слова, стискивал зубы и ломал пальцы. Видно было, что у него страшное горе.
Между тем в дверь постучали.
— Войдите!
Вошел слуга с подносом, на котором кипою лежали журналы, письма, газеты, и произнес:
— Ваша почта, месье.
— Хорошо! Благодарю, Жермен!
Едва слуга успел выйти, как господин наклонился над подносом, порылся и нашел плотный квадратный конверт из толстой бумаги желтоватого цвета, на котором вместо печати была красная звезда с пятью лучами. При виде его он испустил глухой стон, побледнел еще больше и пробормотал прерывающимся голосом:
— Красная звезда!.. Ах! Я погиб… Это седьмое… Последнее!..
Нервные пальцы разорвали конверт, и оттуда выпало письмо. Пробежав его глазами, господин после минутного убийственного молчания глухо произнес:
— Денег!.. Хотят денег… Огромную сумму… а я разорен… Эта роскошь только показная… Они грозят умертвить моих детей!.. Дорогих, любимых… И сегодня последний срок!.. Но денег нет… и попытки вернуть их убили мой кредит, ускорили мое разорение… Вот!.. Я был добр, честен, доверчив. Теперь расплачиваюсь за это!
В то время как Грандье предавался своему горю, из соседней комнаты через открытое окно ворвалось несколько фортепьянных аккордов. В саду, в кустах, соловьи, малиновки, зяблики заводили свои трели. Бабочки упивались нектаром первых цветов. И очарованье, разлитое везде в природе, составляло такой резкий контраст с отчаяньем бедного отца, что несчастный не мог удержаться от рыданий. Вскоре, однако, устыдясь своей слабости, он протяжно вздохнул и сказал вполголоса:
— Надо с этим покончить! — и порывисто нажал кнопку электрического звонка. Тотчас же явился слуга.
— Там есть кто-нибудь? — спросил господин Грандье.
— Да, какой-то человек дожидается уже добрую четверть часа!
— Просите его немедленно!
Вошел незнакомец. Это был молодой человек, среднего роста, с живым, проницательным взглядом.
— Это вы — агент, присланный полицейской префектурой? — спросил господин Грандье после короткого поклона.
— Да, сударь!
— Как поздно вы явились!.. С каким нетерпением я ждал вас!
— Был в отлучке и немедленно по получении депеши отправился к вам, не заходя даже домой.
— Вы меня спасете? Это в ваших силах?!. Только говорите честно…
— Постараюсь сделать все, что возможно. Предупреждаю, однако, что буду состоять при вас в качестве официального лица, чтобы содействовать Версальскому суду, так как мы уже не в департаменте Сены!
— Ловки ли вы?.. Опытны?..
— Вы увидите это на деле; на всякий случай я приглашу еще двух товарищей. Но прежде познакомьте меня с сутью дела!
— Читайте это письмо: оно объяснит вам все!
Агент взял письмо, пощупал бумагу, вгляделся в почерк и прочел:
«Милостивый государь!
Пишу вам в седьмой раз. В седьмой — и последний: вы богаты, а мне нужны деньги. Это письмо как пистолет, направленный на вас. Выбирайте: кошелек или жизнь!.. Пятьдесят тысяч франков, или я убью вас, умертвив прежде одного за другим всех членов вашей семьи.
Мне нужны эти тысячи, чтобы добиться успеха в Клондайке — стране золота, где энергичные люди становятся миллионерами в месяц-два.
Неделя, предложенная вам для поиска означенной суммы, истекла. Больше я ждать не намерен.
Не пытайтесь укрыться, вы всецело в моей власти! Я знаю все, что час за часом вы делали последние дни: ездили два раза в Версальский суд и раз в полицейскую префектуру, приказали охранять свой дом ночью и днем… Напрасно! Только выкуп, врученный мне сегодня же, спасет вас.
Вложите деньги в конверт и отдайте лицу, которое ровно в полдень покажется у опушки леса. В назначенный час мужчина в каштановой ливрее перейдет дорогу в десяти шагах от въезда в лес. Скажете ему: «Я — господин Грандье». Он ответит: «Княгиня ожидает», — и примет конверт. (Некто в ливрее — не соучастник мой и даже не ответственен за свою роль, это наемник, считающий себя доставителем политической почты — арестовывать его бесполезно.) Предупреждаю, если не выполните мои условия, нынешней же ночью совершится убийство: я готов уничтожить человека так же легко, как раздавить улитку, — у жертвы будет перерезано горло от уха до уха, а на левом виске окажется моя эмблема — красная звезда.
Примите к сведению!»
— Ну, каково? — спросил несчастный Грандье.
— Думаю, — отвечал с важностью агент, — что все сводится к простому шантажу!
— Но эти страшные угрозы, повторяемые каждый день в течение целой недели?
— Шантаж! Красные звезды, бумага неупотребительного формата, сильные выражения — все это не больше, чем дешевый спектакль. Вы имеете дело с простым мошенником, которого мы и поймаем. Другого не могу предположить!
— А если…
— Я отвечаю за все. Никто не будет убит. Об убийстве не кричат за целых двенадцать часов вперед!
— Что же делать?
— Вложите в конверт пятьдесят фальшивых билетов и отправьтесь в полдень на свидание с человеком в ливрее. Остальное — мое дело!
Уверенность полицейского ободрила Грандье; он начал оживать. Между тем агент продолжал:
— Теперь девять часов. У меня хватит времени, чтобы переодеться и связаться со своими помощниками. Не волнуйтесь! Мы спасем вас! Это так же верно, как то, что мое имя Жерве!
Агент удалился, уверенный в успехе.
В назначенный час господин Грандье находился у опушки леса. Он заметил только верхового, по-видимому, внимательно изучавшего план леса. На мгновенье этот всадник кинул незаметный взгляд в его сторону, и Грандье скорее угадал, чем узнал в нем полицейского агента. Несколькими шагами далее какой-то субъект в коротком пиджаке и переднике пил что-то из стакана у прилавка с винами; там же остановился железнодорожный служащий, державший под мышкой небольшой пакет, похожий на почтовую посылку. Все трое, казалось, совершенно не знали друг друга.
С замиранием сердца господин Грандье услышал первый удар часов, бивших полдень. Он пошел по дороге в лес и увидел человека в ливрее, пересекавшего путь. Приблизился к нему и проговорил:
— Я — господин Грандье!
— Хорошо! Княгиня ожидает! — ответил тот.
Не прибавив ни слова более, Грандье вручил ему письмо. Незнакомец вежливо поклонился, опустил конверт в карман и стал быстро удаляться.
Между тем всадник успел уже сложить свою карту и очень ловко объехал таинственного посланника: известно, что самый верный и оригинальный прием выследить кого-нибудь — находиться впереди него. Железнодорожный служащий и таинственный субъект следовали за незнакомцем на недалеком расстоянии, готовые в любую минуту броситься на него. Тот же шел уверенным шагом, с видом человека, имеющего спокойную совесть и достаточно средств к жизни. Скоро он достиг перекрестка двух дорог. На одной из них стоял лесник, держа за повод лошадь. Незнакомец остановился, обменялся с ним несколькими словами, потом вскочил в седло и помчался с быстротою поезда.
Жерве предвидел этот маневр и, пока его помощники стояли в замешательстве, пришпорил своего коня, чтобы догнать беглеца. Последний, казалось, не мог ускользнуть от превосходного наездника, обладавшего к тому же великолепным иноходцем. Тем временем Шелковая Нить и Бабочка — двое переодетых полицейских — занялись подозрительным лесником.
Они следили за ним и видели: он направился к одной из решеток, какими отделяют охотничьи участки, и минут десять шел вдоль нее, пока не остановился перед маленькою железной дверцей, проделанной в изгороди. Потом быстро отпер дверь ключом, проскользнул в нее, опять запер и скрылся во рву.
Одураченные агенты двинулись вперед и приблизительно через полчаса вышли на совершенно пустынную лесную дорогу.
— Постараемся сориентироваться и определить, где мы находимся! — сказал Бабочка, вынимая из кармана план леса.
Неровный лошадиный галоп отвлек его внимание и заставил поднять голову от карты. Его товарищ уже насторожился. Прямо на них скакала лошадь, вся покрытая пеной, повод был накинут ей на шею, а стремена болтались по бокам. Инстинктивно они бросились наперерез, цепляясь за гриву обезумевшего животного. Но, остановив его, сами остановились как вкопанные: конь Жерве!
Господину Грандье понравился полицейский агент, хладнокровие которого невольно внушало доверие. Он забыл беспокойство, мучившее его целую неделю, лег рано в постель и первый раз за все восемь дней уснул крепким сном. В шесть часов утра его разбудил шум голосов — лакей разговаривал с садовником, исполнявшим в то же время должность привратника:
— Я говорю вам, Жермен, что письмо заказное и его нужно передать господину во что бы то ни стало. Так требовал человек, чуть не оборвавший звонок.
— Подайте сюда почту, Жермен, подайте! — сказал Грандье, уже предчувствуя катастрофу. Ледяной холод проник в грудь; он заметил красную звезду, напечатанную на толстом конверте из желтой бумаги. Лихорадочно разорвав пакет, несчастный прочел следующие строки, ходившие ходуном перед глазами:
«Вы обманули меня! Чтобы побудить вас к повиновению, я совершил этой ночью убийство, как и предупреждал. Отправляйтесь на улицу Сен-Николя — увидите там мертвеца с моею печатью на левом виске. Завтра в полдень доставите мои пятьдесят тысяч франков, или ваш сын погибнет будущей ночью.
Знайте — я держу свое слово!»
Поспешно, сам не сознавая, что делает, господин Грандье оделся и бросился по указанному адресу… Улица Сен-Николя… Взволнованные прохожие суетились. Растрепанная женщина что-то душераздирающе кричала. Во дворе — беспорядок и отчаянье.
Жандарм прибежал в момент, когда Грандье, не понимая, что желает и говорит, вошел в дом и произнес задыхающимся голосом:
— Я хочу видеть… труп!
Толпа расступилась, и он вбежал в комнату, где рыдали какие-то люди. На постели, обагренной кровью, лежал зарезанный, с широко открытыми остекленевшими глазами. Страшная рана пересекала его горло от одного уха до другого.
Похолодев от ужаса, но словно влекомый неведомой силой, Грандье наклонился над этим застывшим лицом…
Левый висок исполосован ножом… Линии разрезов изображали пятилучевую звезду…
— Красная звезда… — пролепетал через силу Грандье. — Я также… должен умереть!
Он оставил комнату, толкая встречных, и спешно возвратился на виллу Кармен; вошел, задыхаясь, в кабинет и заперся там, потом, без всяких размышлений и выжиданий, взял лист бумаги и трепещущей рукою написал:
«Разоренный, доведенный до отчаянья, не имея возможности удовлетворить требования бандитов, умираю, завещая детям мщение.
Перечитав эти строки, он склонил голову, открыл ящик бюро и вынул револьвер. Затем приставил его к виску и решительно, без тени колебания, спустил курок.
ГЛАВА 2
Два друга. — Ученый и репортер. — Поль Редон и Леон Фортен. — Как теперь убивают. — Кое-что о морских свинках. — Чудесное открытие. — Тайна золота. — Новый металл. — Леон Фортен хочет во что бы то ни стало иметь пятьдесят тысяч франков, чтобы стать царем золота. — Арест.
— Редон, дружище! Тебя ли я вижу? Вот приятный сюрприз! — вскричал Леон Фортен, увидя входившего к нему в лабораторию приятеля. Тот в свою очередь радостно приветствовал его.
Поль Редон был журналистом или, вернее, репортером, но репортером высшего класса. Он обладал даром разведчика и писателя, ловкостью и чутьем, вызывавшим зависть самых опытных полицейских. Имея небольшое состояние, Поль работал, когда хотел, и получал большие деньги от самых известных парижских журналов, ценивших его работы на вес золота.
Это был красавец лет двадцати пяти с темными волосами и бородой, с матовым, как у креола, цветом кожи и голубыми глазами, острыми и проницательными.
Натренированный, склонный к иронии, донельзя отважный, Редон имел две оригинальные слабости: он всегда зяб, кутался целый год в меха, приходя в ужас от сквозняков, и не пропускал ни одного объявления о новооткрытом средстве, исцеляющем какой-либо недуг, поскольку вбил себе в голову, что страдает сразу всеми хроническими болезнями.
С Фортеном они подружились еще детьми в заведении св. Барбары. Будучи одних лет со своим другом-репортером, Леон Фортен совершенно не походил на него.
Этот здоровяк с широкими плечами и могучей грудью состоял как бы из одних мускулов. Прекрасная и гордая голова его напоминала маски старых галлов. От предков достались ему в наследство большие, цвета морской волны, глаза, изящно обрисованный нос, выразительные губы. Сильный и смелый, не потерявший бы, казалось, хладнокровия даже при ниспровержении небес, он обладал почти детской мягкостью и добротой, привлекавшей к нему все сердца. Говорили, что Леон Фортен замечательный, может быть, даже гениальный ученый. Открытия его наделали много шума. Вся жизнь молодого исследователя была сосредоточена на работе.
— Скажи же, что привело тебя в сию обитель пробирок и реактивов? — шутя спросил он приятеля.
— Помилуй, неужели не знаешь, что в двух шагах от тебя совершено преступление?
— Преступление?! Здесь?!
— Представь! Я видал за время своей репортерской карьеры много убийств, но там были мотивы…
— А тебе известно, кто жертва?
— Да, погиб невинный человек, не имевший даже врагов; убит по каким-то необъяснимым побуждениям… я сказал бы даже — из любви к искусству.
— Странно, — произнес Фортен задумчиво и печально, — как нынче мало ценят человеческую жизнь! Убивают, кромсают людей ни за что… не зная их… Для некоторых пролить кровь им подобного значит то же, что для меня — кровь бедных морских свинок!
— А ты все еще мучишь морских свинок?
— Увы, да, мой старый филантроп!
— Но покажи, что ты прячешь на этом столе!
— Изволь! Видишь эти опилки? Я произвожу теперь опыты над новым металлом, открытым мною благодаря периодическому закону элементов великого русского химика Менделеева. Этот металл обладает способностью притягивать к себе золото, как магнит железо. Понимаешь, что будет, если из него сделать компас? Неоткрытые сокровища Клондайка, Юкона, Аляски — все золото мира будет принадлежать мне! Я назвал свой металл «леоний». Ну, что скажешь?
— Я восхищен твоим открытием!
— Теперь мне очень нужны пятьдесят тысяч франков. Необходимо начать широкомасштабные исследования леония, получить в достаточном количестве чистый металл и потом организовать под большим секретом экспедицию в Клондайк.
— Вот что мне особенно по душе!
— Но под эти работы я не могу найти ни единого су. При словах пятьдесят тысяч франков французские магнаты падают в обморок.
— о глупость!.. Непроходимая глупость нашей буржуазии!
— В Америке, где обращаются с деньгами не так идиотски, я имел бы уже тысячи долларов!
— Да, наша французская бережливость придерживается еще старого шерстяного чулка!
— В отчаянье я отправился на виллу Кармен к богатому промышленнику Грандье, которого считал другом прогресса. Он рассеянно выслушал, а когда я попросил пятьдесят тысяч франков, попросту указал мне на дверь, назвав меня сумасшедшим. Правда, я изложил дело несколько запальчиво, даже резко и только впоследствии вспомнил, что богач имеет права на мое уважение.
— Как это?! Какие права?
— Маленькая тайна, которую узнаешь потом!
— Ну, если Грандье имел глупость отказать, от кого-нибудь другого, ручаюсь, ты получишь нужную сумму. И в скором времени!
Тяжелые шаги, сопровождаемые бряцаньем шпор, прервали беседу.
— Здесь! — донеслось у самого порога маленькой лаборатории.
— Он страшно силен, — предупредил кто-то.
Два раза громко постучали.
— Войдите! — разрешил молодой ученый.
Дверь отворилась, и показался жандармский унтер-офицер. Он, не кланяясь, приблизился к Фортену и строгим голосом спросил:
— Вы — Леон Фортен?
— Да!
— Именем закона вы арестованы!
— Я? Но это бессмыслица!.. В чем же меня обвиняют?
— В том, что вы убили человека по имени Мартин Лефер, проживавшего по улице Сен-Николя!
При этом чудовищном обвинении из груди Леона Фортена вырвался крик:
— Я?!. Убийца?!.
— Молчите и повинуйтесь, в противном случае…
Поль Редон сделал было попытку вмешаться, но жандарм скользнул взглядом по закутанному в меха человеку, которого видел утром вблизи места преступления, и отчеканил:
— С вами я никаких дел ни имею! Фортен Леон, следуйте за мной!
— Я не оставлю друга! — сжимая кулаки, заявил Редон.
Вышли все вместе.
ГЛАВА 3
Тягостный путь. — Истинный друг. — Перед судом. — Вопросы. — Цветы обвиненного. — Дама в голубом. — Донесение агента. — «Это вы — убийца!»
На улице полиция с трудом сдерживала шумную толпу. При виде Поля и Леона раздался дикий рев.
— Убийцы!.. Вот они, негодяи!.. Бандиты! Смерть им!.. Смерть убийцам!
Вопли проклятия долго преследовали молодых людей.
Наконец, они прибыли в мэрию. Там уже находились следователь и товарищ прокурора Республики, приехавшие из Версаля, а также мировой судья из Сен-Жермена.
Редон нежно обнял своего друга и прошептал несколько слов утешения.
— Ну, довольно! — положил конец их беседе жандарм.
Редон был знаком с ними со всеми, а с магистром находился в наилучших отношениях. Он живо отвел в сторону своего знакомого и шепнул на ухо:
— Поверьте, вы страшно заблуждаетесь; даю честное слово, что Фортен невиновен!
— Я очень бы желал этому верить, но мы арестовали его, имея важную улику!
— Какую же?
— Этого я не могу сообщить.
— Хорошо, но дадите мне возможность расследовать дело?
— Охотно.
— И разрешите свободный доступ в дом, где совершено преступление?
— Это можно.
— Благодарю. Я не останусь в долгу!
— Советую вам не горячиться, чтобы не впасть в ошибку и не повредить делу.
— Еще раз благодарю.
— Через два часа, после завтрака, мы будем допрашивать обвиняемого. Вы придете?
— Да, до свидания.
В зале остались только трое судей, писарь, жандармский унтер-офицер и Леон Фортен.
Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого, потом учтиво предложил задержанному сесть и приступил к одному из тех ужасных допросов, которые числом вопросов, неожиданностью и странностью их постановки приводят в замешательство и людей совершенно невиновных.
— Фортен, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, препаратор парижского университета Сорбонны, получает содержания сто пятьдесят франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лафит, ездит по делам своей профессии три, четыре, иногда пять раз в неделю в Париж, имеет абонементный билет третьего класса Западной железной дороги.
Пока писарь заносил эти сведения на бумагу, следователь впился глазами в Фортена и спросил его:
— Знаете вы господина Грандье?
При этом вопросе Фортен явно покраснел и в замешательстве отвечал:
— Да, я знаю господина Грандье… но очень мало… Я с ним говорил один раз… при затруднительных… или, скорее, смешных для себя обстоятельствах.
— Сообщите, пожалуйста, эти обстоятельства.
— Охотно, так как это свидание не оставило во мне ни стыда, ни упрека. Я — изобретатель. Нуждаясь в большой сумме для работы, которая должна произвести экономический переворот в целом свете, я ходил на прошлой неделе просить денег у господина Грандье.
— Сколько? — спросил небрежно следователь.
— Пятьдесят тысяч франков!
Услышав такой ответ, судейский чиновник слегка повел глазами и закусил губы, как человек, начинающий убеждаться в справедливости своего предположения.
— Итак, вы хотели занять пятьдесят тысяч франков у Грандье?
— Да, хотя эта попытка оказалась величайшей из глупостей, когда-либо сделанных мною!
Тогда следователь перешел к другому.
— Где вы были вчера в полдень?
— В лесу.
— Когда завтракаете?
— В двенадцать часов, так что я должен был бы находиться в это время дома, но вернулся, против обыкновенного, только к часу.
— Зачем же вы изменили привычке?
— Я шел своей обычной дорогой, как вдруг увидел взмыленную лошадь без всадника. Пытаясь ее остановить… был отброшен и сбит с ног.
— В котором часу это случилось?
— В четверть первого.
— Когда же вы могли вернуться к родителям?
— Для этого потребовалось бы около десяти минут.
— Почему же вы вернулись через час?
Вторично Леон Фортен покраснел и обнаружил волнение.
— Отвечайте мне с полной откровенностью, — прибавил следователь, — скажите всю правду!
— Уверяю, что занимался делом, абсолютно чуждым печальному предмету, о котором мы говорим.
— Я забочусь о ваших же интересах!
Фортен, сделав над собой усилие, начал:
— Хорошо! В тот момент, когда встретилась лошадь, у меня был букет из фиалок и первоцвета… Имея свободной одну только руку, я не смог удержать лошадь. Букет очутился под копытом. Пришлось набрать свежих цветов.
В ответ на это следователь иронично улыбнулся, слегка пожав плечами.
— Можете сказать, кому предназначались эти цветы?
— Нет, — возразил с твердостью Леон, — не могу и не хочу!
— Подумайте, к каким последствиям может привести ваше стремление недоговаривать детали столь малоправдоподобной истории!
— Это мой секрет, и вы его не узнаете!
— Как угодно… Встретили вы кого-нибудь по дороге?
— Никого… или — не обратил внимания ни на кого. Может быть, прошел даже мимо нескольких человек, не заметив их!
— Однако вас видели!
— Возможно: я не прятался. Впрочем, видевшие меня могут подтвердить справедливость моих слов.
— Да, без сомнения, но не всех!
Следователь наклонился к писцу, после чего тот положил перо и быстро вышел, а через несколько минут вернулся в сопровождении Шелковой Нити и Бабочки, двух помощников Жерве, все еще одетых один рабочим, другой — служащим в Западной компании.
— Узнаете вы этого господина? — обратился безо всяких обиняков следователь к Бабочке.
— Да, я встретил его вчера в лесу, когда мы пытались остановить коня Жерве. Мой товарищ, Шелковая Нить, поймал-таки скакуна и поехал на нем в Мезон-Лафит, я же возвращался пешком, когда заметил господина, находящегося теперь перед вами. Он привлек мое внимание тем, что шел быстро и казался взволнованным, но особенно меня поразила его запачканная пылью одежда и помятая шляпа. Удивленный исчезновением своего начальника, я искал тому причины и, увидя незнакомца, так мало походившего на гуляющего, принялся его выслеживать.
Этот господин достиг Мезон-Лафита, и я видел, как он шел вдоль решетки богатой виллы, затем остановился и положил за столбом букет, который держал в руке. Следуя за ним на расстоянии почти двухсот метров, мне удалось заметить очень элегантную фигуру дамы в голубом, под белым зонтиком, которая торопливо взяла букет.
— Известно вам название этой виллы?
— Оно обозначено золотыми буквами на мраморной доске, находящейся над главным входом — вилла Кармен!
— Ну-с, господин Фортен, хотите что-нибудь сказать? — спросил с иронией следователь.
— Скажу, что это показания шпиона, которому нечего здесь делать! — ответил раздраженный молодой человек.
При слове «шпион», неосторожно сорвавшемся с языка Леона, полицейский агент побледнел и бросил на него гневный взгляд.
По знаку следователя он продолжал:
— Я шел за господином до самого его дома и узнал, кто он такой. Потом мы занялись Жерве, которого обнаружили вечером того же дня в Сен-Жерменском госпитале в отчаянном положении. Он не узнал нас и не мог дать никаких указаний относительно нападения на него.
— Вы продолжаете думать, что здесь было преступление, а не случайность?
— Преступление, утверждаю! Кроме того, заявляю, что этот молодой человек, занятый в лесу собиранием маргариток и находившийся так близко от места преступления, имеет к нему какое-то отношение.
Тут Леон Фортен потерял свое обычное хладнокровие и порывисто вскричал:
— Что же такое случилось?! Вы арестовали меня без всякого основания, под предлогом, что я собирал цветы в лесу! И ваша совесть, господа, не возмущается?! Вы допускаете, что человек, вся прошлая жизнь которого — работа и честность, может сделаться преступником в один день! Это чудовищно!.. Я протестую!
В ответ следователь молча вынул из кармана небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу, потом надорвал его и открыл маленькую книжку, снабженную карандашом и каучуковой тесьмой.
— Узнаете? — спросил он ледяным тоном.
— Да, книжка принадлежит мне! — отвечал Фортен без малейшего колебания. — Я потерял ее вчера, вероятно, в лесу, когда был сбит с ног лошадью.
— Так! А может, вы объясните происхождение кровавых пятен на переплете и некоторых листках?
— Очень легко: я изучаю на морских свинках новое анестезирующее средство и, когда произвожу вивисекцию над маленькими животными, заношу наблюдения в книжку. Я работаю быстро, рук не мою в это время и не могу, таким образом, избежать пятен на страницах.
— Вы лжете и нагромождаете обман на обман!
— Я говорю правду!
— Мотив ваших преступлений — непомерное честолюбие: просили пятьдесят тысяч франков у Грандье, он отказал… Тогда вы подвергли этого несчастного шантажу и страшным угрозам, доведшим его до самоубийства.
— Я!.. Шантаж… но это клевета!
— Молчите! У нас в руках ваши письма. Чтобы запугать Грандье и покорить его своей воле, вы совершили убийство на улице Сен-Николя.
— Мои письма!.. Мои письма, — пробормотал Фортен. — Я никогда не писал Грандье!
— Да, письма с красною звездой, почерк которых поразительно напоминает ваш. А эта книжка для заметок? Вы не в лесу ее потеряли… Знаете, где она была найдена? У постели жертвы на улице Сен-Николя!
ГЛАВА 4
Редон принимается за дело. — Первые признаки. — Труд паука. — Западня. — Это — англичанин. — Луч света. — Возвращение в Париж. — По телефону. — Удар ножом.
Допрос продолжался еще долго. Измучив Леона Фортена, следователь вырвал из него только негодующие возражения. Затем весь судебный персонал часа два завтракал с аппетитом, который ничуть не уменьшили утренние волнения. Полю Редону тем временем было не до еды. Он помчался к месту преступления. Все хозяйство убитого состояло из маленького домика, расположенного между двором и садом, прачечной, каретника и дровяного сарая, упиравшегося в забор, и занимало около ста двадцати квадратных метров. Строения и забор находились в плохом состоянии, видно было, что хозяин не заботился об их поддержании. Покойный был мужчина за пятьдесят лет, избегавший общества и слывший скупым; с ним жила старая глухая ключница. Близ трупа, строгий и трагический силуэт которого обрисовывался под запятнанным кровью одеялом, дежурила монахиня.
Репортер прежде всего тщательно осмотрел наружную сторону ограды. Его внимание остановилось на кусочках черепицы, валявшихся на земле, — она упала с верхней части стены. Под лестницей, приставленной со стороны сада, видны были следы ног — свежие и отчетливые.
«Здесь убийца перелез через ограду! — подумал репортер, изучая отпечатки обуви. — Стена не выше двух с половиной метров, и он мог соскочить с нее без всякой опасности».
Поль еще утром решил, что убийца пробрался в дом, разбив стекло террасы, но тогда не заметил ни малейшего повреждения окон. Теперь он был внимательнее. Оказалось, что одно стекло очень искусно вырезано. Редон покачал головой и пробормотал:
— Чистая работа! Не обошлось без смолы и алмаза.
Он был почти уверен: преступник, размягчив предварительно смолу, прилепил ее на середину стекла, а по бокам, по периметру рамы, прошелся алмазным резцом. Потом левою рукою схватился за кусок смолы, а правой легонько ударил — стекло отделилось без всякого шума и не упало благодаря крепко державшей его смоле.
Редон скоро нашел и самое стекло, стоявшее вдоль стены, под окошком, почти совсем скрытое кустом ревеня.
Он поднял его и осмотрел, обнаружив работу опытного мастера. Затем взгляд остановился на двух темных, слегка волнистых волосках длиною по крайней мере в пятнадцать сантиметров, приставших к смоле. В голове сразу промелькнуло: «Человек, вынувший стекло, имеет длинную бороду. В моих руках парочка существенных улик — крайне необходимо получить отпечаток следов!»
С этою мыслью он вышел из ограды и сказал дежурному жандарму:
— Вернусь через минуту… Дайте, пожалуйста, адрес гипсовой лавки.
Получив адрес, наш сыщик-репортер помчался в лавку, купил полмешка гипса, взял лопату и бегом вернулся назад. Накачав у колодца воды и отыскав в прачечной маленькую кадушку, он принялся растворять гипс, не обращая внимания на брызги, летевшие во все стороны.
Когда раствор приобрел известную густоту, он наполнил им обе выемки, образованные ногами ночного посетителя. Заинтересованный жандарм, переставший уже считать помешанным элегантного молодого господина, подошел к нему и сказал:
— Хитрец же вы, сударь. Полагаю, эти куски будут иметь в суде немаловажное значение.
— Согласитесь письменно удостоверить тождество их со следами?
— Конечно, как и все, что вам удастся открыть здесь для выяснения дела!
— Благодарю! Вы — благородный человек!
Пока гипс затвердевал, Редон отправился в комнату, где лежал труп. Он почтительно раскланялся с монахиней, читавшей молитвы над покойником, объяснил ей причины своего визита и приступил к осмотру жилища.
Внутри, как и снаружи, оно не отличалось привлекательностью: везде лежала пыль и тянулась паутина. Одного из ткачей-пауков репортер увидел в складках занавеса, отделявшего кровать от комнаты. Тот заботливо исправлял невесомую сеть, очевидно, недавно подпорченную. Может быть, в момент преступления убийца наклонился над кроватью несчастного, а потом быстро выпрямился и порвал паутину?
Редон попробовал даже воспроизвести эту сцену и нашел, что злоумышленник должен быть одинакового с ним роста.
Осмотр мебели и пыли не дал никаких результатов. Репортер собирался уже уходить, как вдруг нога его наступила на что-то твердое. Он наклонился и поднял пуговицу, простую пуговицу от панталон. Без сомнения, она была с силою оторвана, так как при ней остался кусок материи. Сама по себе пуговица была широкая, очень крепкая, имела особенную форму и надпись «Барроу Т., Лондон», — очевидно, имя портного и его местожительство.
— Итак, — сделал заключение Редон, — ночью или утром здесь находился мужчина, заказывающий свои костюмы в Лондоне. Не думаю, чтоб это был кто-нибудь из судейских или мой бедный Леон… Черт возьми! Что, если убийца — англичанин? Надо посмотреть гипс!
Он крепко завязал в уголок носового платка пуговицу и быстро спустился в сад. Гипс был тверд, как камень. С бесконечными предосторожностями Редон разрыхлил землю, не жалея ногтей, и скоро в его руках очутились два великолепных отпечатка, воспроизводивших с замечательной точностью все детали подметки — ботинки были английской работы, а нога — длинная, плоская и узкая, словом, характерная нога англичанина.
Репортер торжествовал. В его руках находилась уже нить к разгадке преступления.
— Если это англичанин, — говорил он, потирая руки, — искать его можно только в округе Сен-Жермен… Итак, живее туда!
Не теряя времени, он направился к извозчику за каретой, а пока запрягали, стряхнул пыль и постарался привести в порядок свой туалет. Заботливо отчистив известку, он нашел еще минуту сочинить следующую записку товарищу прокурора:
«Не имею возможности присутствовать при допросе. Я напал на след. Завтра подробности к вашим услугам. Берегитесь ловушки!
По прибытии в Сен-Жермен наш следователь первым делом решил обойти все отели, начиная с самого шикарного, «Павильона Генриха IV».
Появление в знаменитом отеле известного журналиста вызвало любопытство служебного персонала. Поль отвел директора в сторону и, дружески пожав руку, торопливо спросил:
— Не остановился ли у вас джентльмен приблизительно такого же роста, как я, с длинной темной бородой? По-видимому, англичанин!
— У нас был только один англичанин, подходящий к вашему описанию, но…
— Он уехал?
— Да, три часа тому назад!
— А, черт возьми!.. И не оставил адреса?
— Он отправился, насколько я мог догадаться, в Лондон!
— Не можете ли вы по крайней мере назвать его?
— Охотно: Френсис Бернетт. Он прибыл из Индии и останавливался здесь только на две недели.
— Благодарю! Как досадно, мне крайне необходимо было встретиться с ним. Но, может быть, я могу видеть того, кто прислуживал ему?
Такому важному клиенту, как Поль Редон, неловко было отказать. Директор велел позвать Феликса и предоставил его в распоряжение репортера. Редон вынул из кармана два луидора, опустил их в руку слуги и сказал:
— Вы знаете, Феликс, у людей иногда являются странные фантазии.
— О, господин волен иметь фантазии, какие ему заблагорассудится!
Репортер продолжал легкомысленно, хотя сердце вырывалось из груди:
— Сегодня утром мне попалась пуговица в таком месте, где она не должна быть… Я подозреваю, что владелец ее — господин Бернетт…
Лакей улыбнулся и наклонил голову, как человек, привыкший понимать все с полуслова.
— И мне думается, Феликс, — прибавил Редон, — что профессиональная тайна не помешает вам сообщить, насколько основательны мои подозрения. Впрочем, вот и само доказательство.
Он развязал уголок своего платка, вынул оттуда пуговицу и показал слуге, который сейчас же ответил:
— Вы правы: пуговица от одежды господина Бернетта. С надписью «Барроу Т., Лондон». Утверждаю с тем большей уверенностью, что сегодня утром господин Бернетт просил меня пришить к его панталонам точно такую же.
Эти слова чуть не свели с ума Редона, но он сдержался и произнес, наполовину смеясь, наполовину сердясь:
— Вот видите, какой плут сей англичанин. И выглядит, верно, хуже меня?
— Еще бы! Ему около сорока лет, высок, напоминает боксера и носит дымчатые очки…
— Так он уехал?
— Да, сударь!
— И забрал свои сундуки, чемоданы?
— Чемоданы и три английские ивовые корзины, покрытые просмоленным полотном.
— Хорошо, благодарю!.. Держите, Феликс! — сказал Поль, вручая третий луидор слуге, рассыпавшемуся в благодарностях.
Узнав все, что было нужно, Редон вышел из «Павильона» и помчался на станцию. Поезд только что отошел, пришлось около получаса дожидаться другого. Кстати, репортер вспомнил, что, кроме чашки чая, у него ничего не было во рту целый день, а время близилось к четырем часам. Он съел два сандвича, выпил стакан малаги, выкурил сигару и вскоре покатил в Париж. Пятьдесят минут спустя поезд остановился на станции Сен-Лазар. Справедливо полагая, что путешественники, едущие из Сен-Жермена, редко сами заботятся о багаже, он опросил сейчас же всех носильщиков, не принимали ли они вещей у владельца трех ивовых корзин. Никто такого не видал. Редон, памятуя, что терпение — необходимая принадлежность всякого следователя, продолжал расспрашивать всех подряд, щедро давал «на чаек» и в конце концов выяснил, что господин высокого роста с бородой, похожий на англичанина, вышел на станции, но только с двумя корзинами.
— Это он! — сказал себе Редон. — Но где же третья корзина?.. А!.. В кладовую!
При помощи денег, открывающих все двери, он проник в кладовую и сейчас же узнал корзину. Сомневаться было невозможно, на ней значился адрес: Френсису Бернетту, Лондон.
«Однако я играю сегодня счастливо, — подумал репортер. — Теперь — к телефону!»
Он вошел в телефонную будку и позвонил.
— Прошу соединить с Версальским судом!
Прошло несколько минут.
— Кто вы?
— Поль Редон, журналист. А вы?
— А! Это Редон! А я прибыл из Мезон-Лафита с нашим пленником… Он упорствует… но он виновен… Не пытайтесь что-либо сделать в его пользу…
— Убийца, мой дорогой прокурор, англичанин по имени Френсис Бернетт, и завтра я докажу вам это. А пока прикажите задержать сундук, принадлежащий сэру Бернетту и находящийся в кладовой на станции Сен-Лазар. Затем, рекомендую навести справки во всех отелях и арестовать этого Бернетта, приметы которого сообщаю. Наконец, хорошо бы еще приказать охранять станционные выходы. Ответственность за все беру на себя; а что касается моего бедного Фортена, то не пройдет и трех суток, как вы первый заявите о его невиновности. До завтра! В девять часов я буду в Версале.
— Но, Редон, вы с ума сошли!
— Сделайте то, что услышали, и будете благодарить меня на коленях… На коленях! Прощайте!
После этого Редон возвратился к себе, наскоро привел в порядок костюм и пообедал.
Вечером побывал в нескольких редакциях и к часу вернулся на улицу Ларошфуко, где занимал домик, расположенный в саду. Отослав кучера, он позвонил, вошел, произнес свое имя перед сторожкой, и… тут на него набросился какой-то человек. Блеснула сталь, — лезвие кинжала с поразительной быстротой погрузилось в тело. Он почувствовал сильную боль в груди, потом ледяной холод. Кричать Редон уже не мог, хотя в мозгу его перед потерей сознания пронеслась мысль: «Бедный Леон! Кто за тебя заступится?»
ГЛАВА 5
Брат и сестра у родителей обвиняемого. — Мадемуазель Марта. — Удивление жителей. — Следователь и его помощник. — Известие об убийстве Поля Редона. — Что заключалось в таинственных чемоданах.
Погребение Мартина Лефера и Грандье происходило в один день и час, в присутствии множества народа. У первого не было родных, одна ключница шла за гробом. А останки второго сопровождали сын и дочь, оставшиеся сиротами без всяких средств к существованию. Сын, едва достигший шестнадцатилетнего возраста, воспитывался в Парижском лицее и теперь шел за гробом с измученным лицом, задыхаясь от рыданий. Дочь была на два года старше. Она машинально двигалась за процессией, вся закутанная крепом, и никак не могла поверить, что обожаемый ею отец и лежащее человеческое тело с простреленным черепом — одно и то же.
По окончании печальной церемонии, когда посторонние разошлись, сироты также покинули могилу. Молодая девушка сказала несколько слов брату, на которые он ответил кивком головы, потом взяла его под руку, и они направились не на виллу Кармен, а в город и, к удивлению всех, вошли в дом Леона Фортена.
Убитые стыдом и горем, старики безмолвно ответили на их поклон.
Девушка медленным движением руки подняла вуаль и сказала:
— Я — Марта Грандье, а это — мой брат Жан!
Старый Фортен-отец не нашелся, что ответить, но жена его, тронутая неподдельной симпатией, сквозившей в прекрасных глазах гостьи, взволнованно произнесла:
— Мадемуазель Грандье!.. Вы!.. Вы здесь!..
— Ваш сын, Леон… месье Леон… обвинен в ужасном преступлении… но он невиновен… я знаю… уверена… И вот, когда все его проклинают и отворачиваются от вас, мы пришли сюда… с разбитым сердцем… но с надеждой, что спасем Леона!
При этих звучавших из глубины души словах у старушки покатились слезы из глаз:
— Невиновен!.. О да, невиновен!
Она бросилась к молодой девушке и крепко, до боли, сжала ее в объятиях.
— Вы считаете моего сына, моего Леона невиновным! Вы его знаете, не правда ли?
— Совсем немного! — отвечала мадемуазель Грандье, милое личико которой озарилось улыбкой. Она замолкла на несколько секунд, покраснела и продолжала с достоинством:
— Каждый день и с давних уже пор… он клал на решетку, идущую вокруг нашей виллы, маленький букет из простых лесных цветов. Эти цветы предназначались мне. Я принимала их, потому что сын ваш был так скромен, так почтителен. Мы ни разу не обменялись даже словом, и я не знала его имени до тех пор, пока он не пришел к отцу по делу. Теперь на нас обрушилось несчастье… Отец завещал нам отомстить за себя.
— И мы отомстим! — звонко воскликнул юноша.
— Наше мщение и оправдание вашего сына тесно связаны друг с другом, — продолжала мадемуазель Грандье, — и, следовательно, они будут единой целью нашей жизни! Не так ли, Жан?
— Да, Марта!
Такая решимость этих детей, совершенно не ведающих еще жизни, не имеющих поддержки ни дружеской, ни материальной, была поистине трогательна. Впрочем, какова бы ни была их слабость, они все-таки обладали той верой в себя, которая всегда оборачивается силой, сдвигающей горы.
Вид этих прекрасных молодых людей вызывал в стариках Фортенах добрые чувства и зарождал в их сердцах луч надежды.
Выше среднего роста, скорее даже высокая, Марта Грандье не походила на девушек-куколок из высшего общества. Грациозный, но крепкий стан ее обнаруживал здоровье. Ее густые волнистые белокурые волосы составляли очаровательный контраст с большими глазами, вспыхивавшими по временам черным огнем. Изящный нос с трепещущими ноздрями указывал на пылкость характера, а резко очерченный подбородок обнаруживал вдумчивость и склонность к размышлениям. В общем, это было странное, но пленительное лицо, в котором отражались кротость и энергия, нежность и решительность.
Брат был похож на сестру, несмотря на свои темные волосы и голубые глаза.
Они охотно воспользовались приглашением супругов Фортен присесть, тем более что на вилле Кармен их ждали одиночество, горькие воспоминания и печальные дела. Предстояло определить оставшиеся средства, отпустить слуг и установить новый порядок жизни. Видя неопытность молодой девушки, госпожа Фортен предложила ей свои услуги.
— В хозяйстве много встретится затруднений и мелочей, о которых вы не имеете понятия! Не отнимайте у меня удовольствия служить вам. О, не говорите «нет!», — произнесла она.
— Соглашаюсь с радостью, с благодарностью!
— Так едем. Чем скорее, тем лучше.
Все трое покинули старика Фортена.
Мирное посещение детьми убитого родителей убийцы произвело на обитателей Мезон-Лафита огромное впечатление. Когда же маленькая группа дружно двинулась к вилле Кармен, соседи стариков от удивления раскрыли рты и замерли, как будто пораженные столбняком. На вилле в это время находились мировой судья и следователь со своими письмоводителями. Первый прямо обратился к Марте и Жану Грандье и сообщил, что накануне смерти отец объявил их совершеннолетними. Согласно закону, господин Грандье сделал заявление судье в присутствии письмоводителя, и — по 477-му параграфу Свода гражданских законов — этого совершенно достаточно, чтобы получить право обходиться без опеки. Тут следователь, ведущий дело, прервал объяснения своего коллеги и пригласил молодых людей на беседу в кабинет отца.
— Знаете ли вы, кто эта женщина, прибывшая с вами сюда? — спросил он их.
— Да, мадам Фортен! — сухо ответила молодая девушка.
— Мать бандита!
— Нет, милостивый государь! — гордо возразила Марта.
— Да-да, мать негодяя, подло убившего старика на улице Сен-Николя, и нравственного убийцы вашего отца!
— Нет же, нет! И если вам угодно так продолжать, мы с братом предпочтем удалиться!
Немного сконфуженный, следователь быстро сорвал печать с ящика стола, вынул оттуда пачку писем и положил их на бюро; затем, вынув из кармана другие письма вместе с записной книжкой Леона Фортена, сказал:
— Вот, смотрите!
Марта с братом наклонились и стали читать.
— Теперь сравните почерк этих писем и заметок!
— Можно подумать, писала одна и та же рука! — вскричал Жан.
— Действительно, сходство поразительное! — подтвердила Марта, не понимая, к чему все клонится.
— Эта книжка и письма, бедные дети, принадлежат обвиняемому Леону Фортену. Что же касается других писем, то они написаны убийцей вашему отцу… Вы сами подтвердили тождество почерка тех и других.
— Эти письма — подделка! У Леона Фортена выкрали записную книжку с целью свалить на него вину за убийство на улице Сен-Николя!
— Эксперты решат…
— О, эксперты! — с презрением произнесла молодая девушка. — Они воистину непогрешимы!
— Наконец, — сказал следователь, выдвигая свои последние аргументы, — считаю своей обязанностью указать, как рискованно вам продолжать знакомство с женщиной, находящейся в гостиной!
— Но, милостивый государь, у меня другой взгляд на вещи! Я буду посещать кого хочу и когда сочту нужным!
Из разговора было совершенно ясно, что следователь твердо уверен в виновности Фортена.
Действительно, все, казалось, было против Леона: визит к Грандье с просьбой ссудить роковую сумму, проекты относительно Клондайка, ужасное сходство почерков — его и шантажиста, окровавленная книжка, найденная на улице Сен-Николя. Он не мог даже доказать своего алиби. Следователю пока не были известны открытия Поля Редона.
Когда товарищ прокурора передал ему телефонное сообщение репортера о Френсисе Бернетте, тот небрежно бросил:
— Вымыслы журналиста!
Однако товарищ прокурора упорствовал, зная ловкость и решительность своего друга:
— Кто серьезно рассчитывает сделать судебную карьеру, не должен обращать внимания на россказни водевильных писак! — все больше раздражался следователь.
— Прикажите, по крайней мере, задержать корзину в кладовой Западной дороги!
— Хорошо, я доставлю вам это удовольствие и докажу, что ваш друг комедиант. Впрочем, вы говорили, мы завтра утром увидимся с ним?
— Да, он назначил свидание в суде, в девять часов!
Читателю уже известно, почему репортер не смог прибыть на это свидание. Целый день его напрасно ждали. Следователь торжествовал. На другой день он должен был возвратиться в Мезон-Лафит для производства дополнительного следствия и снятия печатей как на вилле Кармен, так и на улице Сен-Николя. Товарищ прокурора ехал с ним, всю дорогу подвергаясь язвительным шуточкам по поводу своей излишней доверчивости. Сойдя с поезда, товарищ прокурора купил несколько газет, развернул одну из них, вскрикнул и побледнел. Взгляд его привлекли следующие строки, напечатанные крупным шрифтом:
«Покушение на убийство журналиста Поля Редона! Поль Редон смертельно ранен!»
— Вот читайте! — сказал он следователю. — Да читайте же!
Тот пробежал глазами сообщение и прибавил:
— Очень жаль, но это никоим образом не может находиться в связи с преступлением в Мезон-Лафит!
— Так думаете?
— Вы, должно быть, изучали полицию по романам Габорио!
— Я не нужен вам пока? — не стал возражать товарищ прокурора. — Тогда еду в Париж и возвращусь сюда к завтраку!
— Чудесно! Будете очень любезны, если пришлете знаменитую корзинку, которую я велел задержать по вашему желанию!
— Привезу ее сам!
…Только в два часа товарищ прокурора вернулся. Казалось, он был очень озабочен. Оба судьи находились в мэрии, куда только что доставили корзину. Жандарм привел слесаря, и началась трудная операция отмыкания запора.
— Ну, что Редон? — отрывисто спросил следователь.
— Он в агонии, состояние совершенно безнадежно. Вероятно, не увидит завтрашнего дня!
— А его розыски?
— Ничего не известно. Нет ни малейших следов!
После долгих усилий слесарь отпер корзину. Скептически, с насмешливой улыбкой на губах следователь поднял крышку и закричал:
— Вот так странная вещь!
В корзине были аккуратно уложены принадлежности полного костюма лесного сторожа из зеленого сукна с желтой выпушкой и суконная ливрея каштанового цвета. Обе одежды казались совершенно новыми, не надеванными ни разу.
ГЛАВА 6
Беда. — Предчувствие. — Доктор. — Раненый. — Трепанация. — Лассо. — Мнимый сторож. — Начало доказательств. — Возвращение. — Кража. — Угрозы. — Письмо. — «Красная звезда».
Перебирая бумаги и записные книги отца, Марта и Жан узнали все обстоятельства, побудившие его к самоубийству. С точки зрения покойного, финансовые дела семьи были из рук вон плохи. После уплаты долгов и расчета со слугами (при условии продажи дома и мебели) могло остаться только несколько тысяч франков и нищета в скором будущем. Впрочем, молодые люди храбро взглянули в глаза этому будущему, решив неустанно трудиться.
Ликвидация дела не требовала особой срочности, и они сочли за лучшее употреблять время на поиски того, кто сделал их сиротами.
Марте было известно, что отец до последнего момента имел дела с парижской полицией, агенты которой не показывались с самой катастрофы; это становилось подозрительным. Не попали ли они также в какую-нибудь западню? Она вспомнила, что накануне убийства в лесу был подобран человек и отправлен в госпиталь.
— Что, если этот несчастный — один из агентов, помогавших отцу? — спросила она брата.
— Возможно! — отвечал тот.
Молодая девушка порывисто встала и произнесла:
— Жан, дорогой мой мальчик, я еду в Сен-Жермен!
— Я буду тебя сопровождать!
— Нет, ты останешься здесь. Ни слова не говори о моем путешествии никому! Ни мадам Фортен, ни следователю, ни кому бы то ни было другому!
В течение получасового путешествия в Сен-Жермен Марта наметила простой, но оригинальный план действий.
Прибыв на место, она направилась прямо в госпиталь. Молодая девушка хорошо знала, что нельзя иметь свидание с раненым, не назвав даже его имени; да и вообще в больницах существуют свои правила, нарушать которые, без особого разрешения, нельзя. Поэтому она спросила у швейцара адрес главного врача и, к счастью, застала его дома.
После разговора с девушкой главный врач решился допустить ее к больному, предупредив только, что потерпевшему был нанесен удар чуть выше уха каким-то тяжелым предметом, кастетом или молотком, и серьезнейшую операцию трепанации черепа он едва вынес.
— Теперь я вам скажу все, — произнесла девушка, — свое имя, происхождение, события…
— Не надо, дитя мое! Храните свой секрет — он принадлежит вам одной, а мне необходимо знать только то, что поможет восторжествовать справедливости!
Десять минут спустя доктор провел Марту в госпиталь, где в маленькой комнате лежал раненый. Марта подошла к больному, голова которого, вся покрытая бинтами, покоилась на подушке, и дотронулась до его горячей руки, не решаясь заговорить. Агент видел это колебание и, понимая, что только очень серьезная причина могла привести в госпиталь эту молодую особу в глубоком трауре, сказал ясным, но тихим, как дыхание, голосом:
— Что вам угодно, сударыня?
— Я — Марта Грандье!..
— А!.. Его дочь… в трауре… и одна… Боже мой!.. Что случилось?
— Отец умер!.. В Мезон-Лафите совершено убийство… Вы сами тоже сделались жертвою преступления. И в этом обвиняют невиновного!.. Сжальтесь и скажите, что знаете. Кто вас ударил?.. Чем?.. При каких обстоятельствах?.. Постарайтесь вспомнить… Умоляю вас!
Больной отвечал своим слабым голосом:
— Все, что могу сообщить, сводится к весьма немногому. Я на коне преследовал человека в каштановой ливрее, которому ваш отец вручил письмо. Этот человек вскочил на лошадь, которую держал за повод лесной сторож.
— Вы не помните, как он выглядел?..
— Кажется, был высок… силен… блондин… и очень напоминал слугу из хорошего дома… скакал… подпускал к себе… потом опять мчался вперед, как будто хотел завлечь в западню… Я это заметил слишком поздно. Ожесточенное преследование продолжалось с четверть часа, но, кажется, мы вертелись в довольно ограниченном пространстве, в пустынном месте, где нельзя было встретить ни души… Припоминаю это место: несколько сучковатых дубов, решетка с запирающейся дверцей… я один, безоружен… официального приказания не имею… Положение показалось очень серьезным… Еще несколько прыжков, и я… перед дверью решетки, широко открытой. Человек, которого преследую, оборачивается в седле… смеется и издает свист. Он мчится как стрела между стволами дубов… Что-то задевает меня по ушам, обвивается вокруг головы… я в петле. Лассо выхватывает меня из седла и с силой бросает на землю. Оглушенный этим падением, хочу все-таки бороться, кричать, защищаться, но не успеваю. Человек, одетый в костюм лесного сторожа, прыгнул из-за дуба. Это он держал за повод лошадь другого… О!.. я узнал бы его и через сто лет. Коренастый, с длинной темно-русой бородой. Все произошло с быстротой молнии! Страшный удар по голове каким-то предметом. Казалось, я умираю!..
Марта, дрожащая и заплаканная, слушала этот прерывистый рассказ.
— Довольно, пожалуйста, довольно! — пожимала она руки утомленного больного. — Благодарю!.. От всего сердца! Вы освобождаете от отчаяния бедных неутешных стариков, возвращаете свободу, жизнь и честь невиновному. Теперь, если вам не вредно, кое-что хочу рассказать и я.
— Говорите, прошу… Но позвольте сначала небольшое замечание… Человек, набросивший на меня лассо, сделал это с поразительной ловкостью, на какую способны только южные американцы, гаучо или мексиканцы. Он иностранец…
Марта облегченно вздохнула: часть обвинения против Фортена исчезла. «Раненый — живое доказательство его невиновности. Мы докажем также, что не Леон виновник преступления на улице Сен-Николя!» — подумала она.
Потом молодая девушка рассказала все, что знала об аресте Фортена и ходе судебного разбирательства.
Жерве, которого мало-помалу охватывала усталость, находил всю историю страшно запутанной и жалел, что пока не в состоянии помочь, но обещал, как только поправится, употребить все силы, чтобы распутать дело.
Девушка горячо поблагодарила его и обещала в скором времени опять навестить. Затем вырвала листок бумаги из книжки, в которую заносились заметки о ходе болезни, и набросала:
«Я, нижеподписавшийся, удостоверяю, что человек, покушавшийся на меня в Сен-Жерменском лесу, одет был в костюм лесного сторожа и на вид имел около сорока лет. Он коренастый, сильный, среднего роста. С длинной темно-русой бородой.
Марта прочла текст вслух и спросила раненого, согласен ли он под ним подписаться.
— С большим удовольствием! — ответил тот, поставив внизу листа свое имя.
— Еще раз благодарю и до скорого свидания! — сказала сияющая девушка, оставляя агента.
Она вкратце передала результаты свидания ожидавшему ее доктору и отправилась на станцию, чтобы вернуться в Мезон-Лафит. Идя быстро, счастливая своей удачей и возможностью утешить родителей Леона, молодая девушка и не заметила, что за нею следуют какие-то два господина. На станции, купив билет и удостоверившись в целости записки агента, она положила портмоне обратно в карман и туда же сунула носовой платок.
Вскоре один из двух следовавших за нею людей оступился на лестнице и упал на колени. К нему сейчас же подбежали, чтобы оказать помощь. Виновницей падения оказалась апельсиновая корка; произошла суматоха, и Марта, унесенная человеческой волной, вошла в вагон. Приехав в Мезон-Лафит, она сошла с поезда, опустила руку в карман и хотела вынуть портмоне, где, кроме расписки Жерве, лежал дорожный билет. Дрожь пробежала по ее телу, ноги едва не подкосились, она прошептала: «Бумаги пропали!»
Дойдя до дома, Марта рассказала все брату, но только ему одному, и решила на другой день опять поехать в госпиталь, но прежде дождаться почтальона. Последний принес одно из тех ужасных писем, какие погубили ее несчастного отца. «Фортен виновен! Не будучи в состоянии спасти, соучастники — товарищи из «Красной звезды» — покидают его. Свидание с раненым из Сен-Жермена бесполезно. Новая попытка стоила бы ему жизни. Берегитесь сами. Вам запрещается под страхом смерти хлопотать в пользу того, кто должен искупить свою ошибку. При убийстве не оставляют улик». Как и письма, адресованные Грандье, это послание запечатано было красной звездой.
ГЛАВА 7
Маленький старикашка с улицы Ларошфуко. — Молодой человек. — Париж. — Кале, Дувр, Лондон. — Товарищи из «Красной звезды». — Тоби 2-й. — По телефону. — Доказательства невиновности.
Прошла неделя. К Редону допускался только доктор, давнишний друг его. О состоянии здоровья репортера в журналах не печаталось ни строчки. Известно было только, что он, против ожидания, еще жив, но что нить этой жизни готова порваться каждую минуту.
Непроницаемая таинственность окружала некогда веселый дом репортера. На девятый день, в восемь часов утра, из него вышел маленький старичок в очках, с седою бородой, закутанный в темный широкий плащ. Очевидно, он вошел к больному рано утром, когда никто не мог его видеть. Впрочем, дом был обширен, так что носильщики, слуги, жильцы постоянно сновали взад и вперед, и старик мог пройти совершенно незамеченным. Он бодрым еще шагом дошел по улице Ларошфуко до улицы Сен-Лазар и очутился на площади Св. Троицы. Здесь остановился, выбрал одну из карет, двигавшихся по Антенскому шоссе, и сделал кучеру знак остановиться. Но прежде чем сесть, старик довольно долго вел переговоры с кучером, который сначала казался удивленным, а потом кивнул и даже улыбнулся, получив золотую монету. Седок поместился в карете, и она покатилась. Лошади бежали крупной рысью. Вот карета завернула на улицу Лафайет и дальше домчалась до улицы Тревиз. Там скопление экипажей ненадолго задержало ее; дверца открылась — и пассажир вышел. После этого кучер сейчас же, не поворачивая головы, уехал.
Но старик с почти белой бородой и расслабленной походкой подвергся чудесному превращению. Теперь это был молодой человек отважного вида с очень бледным лицом. Одет он был в клетчатый костюм с узким воротником, заколотым булавкой в виде подковы, и очень походил манерой держаться на жокея. На вид ему можно было дать двадцать два, двадцать три года. Быстрым взглядом юноша-старик окинул шоссе, увидел свою карету и быстро двинулся к станции Монтолон. Здесь он выбрал кучера, заплатил ему, открыл дверцу кареты, проскользнул между сиденьями, вышел через вторую дверцу и спокойно зашагал за вереницей экипажей в то время, как карета мчалась вперед. Наконец, эта странная личность, нуждавшаяся в таких предосторожностях, села в третью карету, сказав кучеру:
— На Северный вокзал.
Спустя несколько минут неизвестный подошел к кассе. Взяв билет первого класса до Шантильи, он занял место в купе, где оставалось еще одно свободное место, забрался в угол и казался заснувшим, между тем как проницательный взгляд его следил внимательно за всем.
В Шантильи трое пассажиров сошли, но наш молодой человек продолжал спать. В Лонжо вышли еще трое, а он, добавив контролеру двадцать шесть франков сорок пять сантимов, продолжал путь в Кале, где, по-видимому, намеревался выйти. В Кале-приморском очутился он в двенадцать часов пятьдесят минут. У пристани уже разводил пары пакетбот.
Наш молодой человек, не колеблясь, поднялся на судно. Прошло пять минут, раздались свистки, и «Вперед» тронулся в Англию. Морской ветер, обороты винта, немножко боковой и килевой качки — и переезд совершен. Ровно через восемьдесят минут судно вошло в Дуврскую гавань.
Поезд на Лондон готовился уже отойти…
Таинственный незнакомец, проехавший через сушу и море без всякого багажа, съел два сандвича, выпил стакан вина и вскочил в лондонский поезд. Через час и три четверти поезд остановился на станции Чаринг-Кросс. Было четыре пополудни. Незнакомец взял кеб, дал кучеру адрес и помчался по улицам Лондона, как недавно мчался по улицам Парижа. Кеб остановился перед старым домом на Боу-стрит, и путешественник смелыми шагами перешел аллею, пересек двор, поднялся на второй этаж, три раза постучался в дверь, вошел и, увидев служителя, спросил, принимает ли мистер Мельвиль.
Служитель встал, открыл дверь и привычным жестом пригласил посетителя войти. Тот вошел и увидел высокого, плотного господина, сложенного подобно Геркулесу, с умным и симпатичным лицом, на котором особенно выделялись серые блестящие глаза. Это был знаменитый Мельвиль, один из самых опытных сыщиков английской полиции. Несколько выдающихся процессов принесли ему известность и уважение во Франции. Обладая удивительной памятью, он знал всех мошенников Лондона, на которых наводил настоящий ужас. Два раза пытались его убить, но колоссальная сила и ловкость предохраняли его от смерти. Относительно его мужества и хладнокровия рассказывали вещи, бросавшие в дрожь любителей душераздирающих криминальных драм.
Метр поднялся навстречу гостю, молча протянул ему руку и крепко, по-английски, пожал ее так, что тот не мог удержаться от легкого вскрика.
— Больно? — спросил он на чистом французском языке, без всякого акцента.
— Легче!.. Ну, и рука же у вас, мой дорогой Мельвиль!
— Вы устали?
— Не так, чтобы слишком, но достаточно!
— Поспите два часа на моем диване!
— Когда мы будем беседовать?
— Сейчас же. Вы голодны?
— Как волк!
— Так поедим… Ленч особенный. Я вас ждал и позаботился обо всем!
— Дорогой Мельвиль, вы настоящий друг!
— Равно как и вы! И еще вы — настоящая ищейка, как говорят у нас!
— Ба! Маленькая работа любителя! Но ваши слова особенно льстят мне, и я чувствую себя счастливым, имея возможность брать уроки у такого учителя!
— Вы прекрасно пользуетесь ими! Получили мое письмо?
— Третьего дня!
— Как думаете, удалось вам вырваться незамеченным?
— Думаю, что да, я очень постарался запутать свой след!
Хозяин встал с места, свистнул в слуховую трубку, отдал через нее несколько приказаний и, снова садясь на место, прибавил:
— Дом охраняется. Теперь будем говорить за столом, который уже накрыт.
Незнакомец сел за стол, сделал несколько больших глотков вина и без обиняков сказал:
— Известен вам некий Френсис Бернетт, лет…
— Сорока!
— …Сильный, коренастый… с длинной бородой… одевается у…
— Барроу, портного на Оксфорд-стрит.
— Именно! Но вам цены нет, Мельвиль. Откуда вы это знаете?
— Пустяки, мой друг!
— Поразительно!
— Вы в таком доме, где ничему не удивляются.
— Итак, вам известен Френсис Бернетт?
— Да, еще бы! Это один из самых ужасных бандитов Англии. Злодей, всегда ускользавший из моих рук. Я уже месяц не имел о нем известий. Правда, по моей милости пребывание его в Англии сделалось довольно опасным.
— В течение последнего месяца он жил во Франции. Дело в Мезон-Лафит…
— Я не сомневался в этом, читая о преступлении в ваших журналах… Красная звезда — его эмблема или, лучше, эмблема ассоциации…
— А, так это шайка?
— …Называемая шайкой двух тысяч…
— Их две тысячи?..
— Нет, название произошло от того, что они не берутся за дело, обещающее меньше двух тысяч фунтов стерлингов. Еще их называют, то есть они сами себя называют, «Рыцари красной звезды» или «Красная звезда»!
— О, как напыщенно, словно заглавие бульварного романа! А хорошо организованы эти «рыцари»?
— Увы, да! — отвечал полицейский сыщик более серьезным голосом. — Это сборище самых ужасных и ловких негодяев. Там встречаются инженеры, химики, врачи, клоуны, механики, ученые — отвергнутые обществом, объявившие ему ожесточенную войну. Это цвет шайки; есть и бандиты второго сорта, исполняющие всю черную работу. Им досталось от нас серьезно. А вот главари ускользнули, некоторые из них переправились через пролив и работают на материке!
— Интересно! Как захватывающий роман!
— Да, — подтвердил полицейский сыщик, — уголовные дела и доставляют, главным образом, сюжеты для подобных романов!
— Я должен записать то, что вы мне расскажете!
— Не беспокойтесь! Уже приказано одному из моих людей переписать для вас часть дела о «Красной звезде»! Вам остается только перевести ее, что нетрудно, — вы владеете английским языком, как своим!
— Поразительно!.. Успеваете подумать обо всем!
— О, немного порядка в мыслях и поступках — сущие пустяки! К тому же я рад сделать приятное джентльмену, которого глубоко уважаю!
— Вы знаете, Мельвиль, что это чувство взаимно!
— Да, знаю и очень счастлив! — сказал английский агент, снова пожимая руку своего таинственного собеседника. — Но возвратимся к нашим баранам, напоминающим скорее волков. Находя, что действовать дальше в метрополии трудно и опасно, один из них решил завладеть Клондайком, громадной сокровищницей золота…
— Так они для этой цели хотели иметь пятьдесят тысяч франков?..
— Да, две тысячи фунтов стерлингов или пятьдесят тысяч франков — минимальная цифра у этих мерзавцев. На всякий случай я послал двух моих агентов преследовать их и получаю время от времени донесения из Франции, пока очень скупые.
В эту минуту зазвонил телефон.
— Вы, патрон?
— Да.
— Ваш агент, Тоби 2-й.
— Где вы?
— В Париже!
— Что нового?
— Важное сообщение относительно убийства французского журналиста Поля Редона!
— Очень хорошо, Тоби! — ответил Мельвиль агенту и обратился к своему таинственному гостю:
— Это интересно… Возьмите один из приемников и слушайте!
Голос Тоби 2-го продолжал:
— Мистер Поль Редон был убит Бобом Вильсоном, хорошо нам известным.
— Да, ловкая рука у друга Френсиса Бернетта.
— Мистер Поль Редон, извещая по телефону Версальский суд о своих успехах, говорил слишком громко, так что бывшие по соседству Боб Вильсон и Френсис Бернетт все слышали. Эти бандиты, найдя, что мистер Редон стал опасен, решили немедленно уничтожить его и намерение свое выполнили.
— Тоби, мой мальчик, хорошо, что вы напали на след! Полу́чите четыреста фунтов награды!
— Благодарю, патрон!
— Что еще?
— Известно, что убийцы как бы гипнотизируются своей жертвой и возвращаются на то место, где пролита кровь.
— Мы дежурили близ дома мистера Редона, но не видали ни Боба Вильсона, ни Френсиса Бернетта.
— Так-так.
— И еще: комиссар по юридическим делам должен был допросить мистера Поля Редона и обратился за разрешением к своему начальству. Когда он вошел в спальню репортера, то увидел, что постель того пуста, остыла, мебель в беспорядке… Сам журналист исчез. Его искали по всему дому, в саду, в других флигелях. Ничего! Пропал!
Несмотря на британское хладнокровие, сыщик не мог удержаться от смешка, передавшегося по телефону в уши Тоби 2-го. Гость же Мельвиля расхохотался так, будто необъяснимое исчезновение репортера было самой комичной вещью в мире.
— Вы смеетесь, патрон? — вскричал Тоби 2-й, но сейчас же спохватился: — У вас кто-то есть?
— Да, надежный человек, говорите не стесняясь!
— Хорошо! Итак, мы с товарищем узнали, что мистер Редон убит членом «Красной звезды», но у нас не было доказательств! Теперь же они есть, и в случае надобности можно передать дело в суд.
— Ага! — вскричал друг Мельвиля. — Если у ваших людей, дорогой Мельвиль, есть такие доказательства, то невиновность Леона Фортена очевидна!
— Я думаю так же. Ваше путешествие сюда может оказать действительно громадную помощь в этом загадочном деле!
Потом он прибавил в телефон:
— Мистер Тоби 2-й?
— Слушаю, патрон!..
— Теперь шесть часов, согласны вы завтра, в этот же час, сообщить свои доказательства человеку, объявившему, подобно нам, беспощадную войну членам шайки «Красная звезда»?
— Да!
— Прекрасно! Ровно в десять часов будьте на улице Ларошфуко у флигеля исчезнувшего репортера. Позвоните и спросите Поля Редона. Увидите его во плоти, а не в качестве призрака, хотя он теперь имеет двойника.
ГЛАВА 8
Опять маленький старикашка. — Удивление. — Воскресший из мертвых. — Ужасная рана. — Железная энергия. — Разоблачения Тоби 2-го. — Слепок ног. — Отождествление. — Свет. — Преступление в Батиньоле.
Как только начало бить шесть часов, у двери дома, занимаемого Полем Редоном, остановились двое мужчин. Один — высокий, сухощавый, с длинными зубами и маленькими белокурыми локонами — имел вид английского слуги. Другой — одетый по последней моде, молодой, интеллигентного вида — был джентльменом с головы до ног. Последний поглядывал на англичанина; тот со своей стороны украдкой бросал ответный нерешительный взгляд, нажимая кнопку электрического звонка. Дверь тотчас же открылась, и на пороге появилась экономка журналиста.
— Господин Поль Редон дома? — спросил на чистейшем парижском жаргоне джентльмен.
— Мистер Поль Редон? — переспросил по-английски слуга.
— Потрудитесь пройти! — сказала тогда женщина, давая дорогу.
Они вошли в спальню и увидели в ней низкого старичка, стоявшего спиной к камину, плешивого, с мутными глазами и дрожащими руками и ногами.
— Поль Редон, — сказал он тонким, как у щура, голосом, — это я!
— Ах! — вскричал озадаченный англичанин. — Вы смеетесь надо мною!
— Эй, голубчик, нельзя ли без подобных шуток! — воскликнул и джентльмен.
Старичок быстро выпрямился и крикнул задыхающимся от смеха голосом:
— Да, это я!
В то же самое время плащ упал, седой парик полетел прочь, такая же борода отстала от щек и подбородка, и в результате перед пришедшими оказался молодой, немного бледный человек, с тонкими чертами лица.
— Да! Это я — Редон! Не сомневайтесь в этом, дорогой прокурор! Я сам вчера телефонировал вам из Лондона в Версальский суд, назначив свидание здесь в шесть часов. Вы очень мило сделали, что не опоздали!
— Но вы все еще неузнаваемы! — вскричал пораженный чиновник. — А борода? Ваша настоящая борода? Красивая шатеновая борода, так шедшая вам?
— Сбрита совершенно! Я пожертвовал ею ради дружбы и еще — чтобы запутать своих недоброжелателей!
— Удивительно! — произнес судейский чиновник, пожимая ему руку. — Но как ваша рана? Честное слово, мы вас собирались оплакивать!
— Да, я знаю… Благодарю! Моя мнимая смерть имела добрые последствия: мы сейчас поговорим об этом… А теперь прежде всего, дорогой мой друг, имею удовольствие представить вам мистера Тоби 2-го, одного из самых тонких и ловких сыщиков Англии!
Англичанин поклонился просто, но с достоинством, а Редон прибавил:
— Это с вами я вчера говорил по телефону от моего друга Мельвиля, в Лондоне?
— Да, сэр.
— Садитесь, мистер Тоби, сюда, а вам, дорогой прокурор, предлагаю это кресло. Я чувствую себя разбитым непрерывным путешествием из Парижа в Лондон и обратно, а потому прошу разрешения растянуться в шезлонге!
— Но, дорогой мой Редон, скажите, что сие значит: переодевания, путешествие в скором поезде, рана, затворничество, слухи о вашей смерти?..
Журналист распахнул свою рубашку, снял повязку на груди и, показав ужасную рану, наполовину затянувшуюся, прибавил:
— Человек, желавший моей смерти, напряг все свои силы при нанесении удара и мог рассчитывать на удачу: я должен был скоро умереть. Но удар пришелся по пластрону моего шелкового галстука, причем плотная ткань изменила его направление. Вследствие этого нож вместо того, чтобы пронзить мне грудь, только перерезал слой мускулов до самых ребер, на которых и остановился!
— И вы ходите с этим?
— Уже тридцать часов!
— Ну и человек же вы!
— Человек, у которого есть цель. В первый момент я считал себя пораженным насмерть. Мысль распространить слухи о своей скорой кончине пришла мне только после перевязки. Этим маневром я хотел усыпить бдительность своих врагов и ускользнуть от них!
— Умно придумано!
— Но эта ужасная рана… еще побаливает, хотя сегодня одиннадцатый день и она на три четверти уже залечена. Доктор промыл ее, зашил, обеззаразил. Благодаря его врачебному искусству процесс зарубцевания прошел нормально, не причинив мне лихорадки.
— Удивительно, я не знаю, чему больше удивляться: вашему ли терпению или науке, совершающей подобные чудеса. Но скажите, друг мой, не подозреваете вы, кто ваш убийца?
— Вот мистер Тоби 2-й, может быть, сообщит нам о нем.
— Да, сэр! Я скажу всю правду!
— Мистер Тоби, мы с этим джентльменом владеем английским языком, как своим собственным, поэтому вам будет удобнее изъясняться по-английски!
— Хорошо, сэр! Покинув «Павильон Генриха IV» в Сен-Жермене, где некоторое время выдавал себя за путешественника, я поступил в гарсоны парижского «Виндзор»-отеля.
— В Сен-Жермене!.. Вы были в Сен-Жермене в момент совершения преступления?!
— За неделю до него и видел Френсиса Бернетта с Бобом Вильсоном; мы с товарищем следили за ними в течение нескольких дней. К сожалению, агенты французской полиции в решительную минуту помешали нам!
При этом сообщении странная мысль мелькнула в уме репортера; он ударил себя по лбу и вскричал:
— Но… вы должны узнать эти ноги!
— Какие ноги? — спросил товарищ прокурора, которого поражало несоответствие поступков, слов и мыслей его друга, их неожиданность и оригинальность.
Журналист подошел к двери своей туалетной комнаты, открыл ее, отыскал спрятанный под обоями маленький сундучок и вынул два отпечатка, сделанных в саду на улице Сен-Николя.
— Вот отпечатки следов, мистер Тоби, их можно зачернить для большего сходства с ботинками!
— Лишнее, так как я чистил вчера утром в «Виндзор»-отеле такую же обувь и сразу узнал форму ноги: ее длину, необыкновенную даже для англичанина, обтертый задник, маленькую выпуклость большого пальца левой ноги, указывающую на начало подагры. Поверьте совести честного человека, эти ноги принадлежат Френсису Бернетту, одному из главарей «Красной звезды».
— Но тогда, если он в отеле «Виндзор», нет ничего легче, как арестовать его! — вскричал Поль Редон.
— Он оставил отель вчера вечером.
— Тысяча молний!
— Впрочем, мой товарищ должен его выслеживать.
Этот быстрый обмен словами остался совершенно непонятным для товарища прокурора, так что он, наконец, осведомился, что все это значит.
— Помните, по телефону я просил задержать корзину на станции Сен-Лазар? — вместо ответа спросил его репортер.
— Помню!
— Корзина принадлежала негодяю, а это изображение его ног! Отпечатки сделаны мною в саду дома, где совершено преступление, на улице Сен-Николя… Следы находились под стеной ограды, в том месте, где убийца приставил лестницу. Мистер Тоби признал их за отпечатки ног Френсиса Бернетта, английского бандита, главаря шайки «Красная звезда»…
— Подтверждаете все это, мистер Тоби?
— Да, хоть бы под присягой!
Живо заинтересованный, чиновник начал теперь замечать свет, все более рассеивавший потемки, окружавшие это трагическое и таинственное дело.
Между тем Редон продолжал:
— Я передал вам полное дело, врученное мне при отъезде из Лондона старшим агентом Мельвилем. Когда прочтете его, мы поговорим о Леоне Фортене.
— Назначив вчера по телефону мне свидание, — вполголоса произнес товарищ прокурора, — вы сообщили, что надеетесь узнать имя своего убийцы и предоставить доказательства того, что он — виновник преступления.
— Я думаю, мистер Тоби удовлетворит любопытство нас обоих! Не так ли, мистер Тоби?
— Да, сударь!
— Прекрасно, — заявил судья. — Итак, у вас есть доказательства, что убийца из «Красной звезды».
Тоби 2-й порылся в своих карманах и начал, обращаясь сперва к Редону:
— Вот прежде всего нож, которым вы были поражены. Это прекрасный шеффильдский клинок, на буйволовой рукоятке которого вырезаны инициалы В и W, а под ними маленькая красная звезда о пяти лучах.
Поль Редон взял оружие, попробовал острие пальцем, провел им легонько по нитке и сказал наполовину серьезно, наполовину смеясь:
— Черт возьми! И колет, и режет: доказательством тому мое бедное поврежденное тело.
— Это нож Боба Вильсона, вытащенный мной из его собственного кармана! — продолжал Тоби. — Впрочем, он ценен только благодаря инициалам, красной звезде и происхождению. Но вот что более всего важно!
При последних словах агент вынул из внутреннего кармана своего пиджака конверт, в котором находился бледно-красный листок, покрытый буквами.
— Это лист из бювара номера, который занимал Боб Вильсон в отеле «Виндзор». Я сам возобновил в нем бумагу в надежде, что бандит воспользуется ею в качестве промокательной для своих писем, и не ошибся. Вот потрудитесь прочитать!
Так как буквы находились на листке в обратном виде, агент поднес его к зеркалу. После этого товарищ прокурора и репортер могли с большим трудом разобрать следующие три строки:
«Я покончил с Редоном: он знал слишком много. Человек из Мезон-Лафита окончательно погиб!
Тоби 2-й продолжал своим спокойным голосом:
— Это письмо Боба Вильсона. Впрочем, вот образчик — потрудитесь сравнить, господа!
Образчик и строки бювара имели такое сходство, что всякое колебание было невозможно: оба письма, несомненно, вышли из-под пера Боба Вильсона. Он — убийца Редона.
Дрожащим от волнения голосом товарищ прокурора обратился к журналисту и его помощнику.
— Ваша храбрость и изобретательность, дорогой Редон, вместе с терпением и ловкостью мистера Тоби, дадут восторжествовать справедливости. Благодаря вам ошибка в отношении Фортена будет исправлена, невиновный получит свободу и оправдание. Мне остается только сообщить следователю все, что я сам узнал! Надеюсь, вы не откажетесь мне помочь?
— О, всеми силами! — отвечал журналист. — Вот документы, добытые английской полицией и переданные Мельвилем. Прочтите их… это поразительно. А теперь нельзя ли мне свободно общаться с Фортеном? Хотел бы сообщить хорошие известия ему и старикам-родителям.
— Я сейчас возвращаюсь в Версаль, увижу вашего друга и сообщу всю правду!
— Благодарю, дорогой друг, благодарю от всей души!
— Вы взволнованы, отдохните до завтрашнего полдня, а тогда приезжайте в Версальский суд.
— Не премину это сделать.
— И вы также, мистер Тоби.
— Да, сударь, по приказу своего начальника, старшего агента Мельвиля, я остаюсь с мистером Редоном. Очень рад повиноваться его приказанию и, увидите, буду вам полезен. Прежде всего, мне нужно сделать так, чтобы негодяи не смели приблизиться к вам. Увидя рядом сыщика английской полиции, они поймут, что открыты, и быстро оставят Францию.
— В этом есть свой смысл, мистер Тоби. Располагайтесь здесь… вот комната… вы у себя… пейте, ешьте, а я — в постель! До завтрашнего полудня, дорогой прокурор! Вот документы… возьмите их!
— Благодарю!
— Прав я был, когда кричал «ловушка»?
— Да, были правы, и я благодарю вас от имени правосудия.
— Ба! Не стоит!
— Нет, стоит, вы разъяснили печальное заблуждение. Но это останется между нами, не так ли?
— Даю слово!
— Я и не ждал иного от такого человека, как вы! Мы иногда ошибаемся, потому что ошибки свойственны людям, но всегда действуем по совести и стараемся не преступить закона! До завтра!
Товарищ прокурора уехал. Редон пообедал с аппетитом, лег в постель и уснул как убитый.
В восемь часов Тоби вышел из дому, взял карету, вернулся в отель «Виндзор» и потребовал расчет. Получив его, сложил в маленький сундук свой тощий багаж, снес его в экипаж и направился в квартиру Редона.
На улицах продавали второй выпуск газеты «Ле суар». Разносчики выкрикивали: «Берите последние новости… Читайте о Батиньольском преступлении… убийство капиталиста… кража пятидесяти тысяч франков! Требуйте последние новости!»
Тоби подумал:
«Пятьдесят тысяч франков… Две тысячи фунтов… Что, если и здесь замешана «Красная звезда»?»
Он купил газету, пробежал глазами описание события и сел в карету…
ГЛАВА 9
Тщетные предосторожности. — Дьявольская ловкость. — Это английская работа. — На свободе. — Вознаграждение. — Истинный друг. — Отправимся в Клондайк! — Отъезд в Америку.
Убийство в Батиньоле осталось навсегда тайной. Совершенное с неслыханной ловкостью и смелостью, оно сильно взволновало общественное мнение; но парижской полиции, несмотря на все ее искусство, не удалось отыскать ни одного следа преступников. Только, может быть, Тоби 2-й да его товарищи, агенты Мельвиля, догадывались о правде.
Жертвою был семидесятилетний старик, очень скупой и богатый, собиравший драгоценные вещи и деньги. С ним жила единственная служанка, шестидесяти лет, плохо слышавшая и любившая пропустить стаканчик.
В день убийства старик получил в банке «Лондонский кредит» пятьдесят тысяч франков и возвратился веселый, любуясь шелестящими синими бумажками, потом заперся в маленьком кабинете, где находился денежный сундук и куда никто, кроме него, не входил, даже прислуга. Предосторожность скупца доходила до чрезвычайных размеров, он сделал все, чтобы превратить эту комнату в неприступную крепость: ставни, плотно закрывавшие окна, были покрыты стальными листами и снабжены целой системой запоров и пружин. Кроме того, входная дверь запиралась цепями и стальными перекладинами. Наконец, отверстие каждого камина закрывалось на высоте человеческого роста прочной решеткой. К несчастью, хозяин забыл обить железом пол и стены, тогда бы он жил в настоящем металлическом кубе.
Но как бы то ни было, восьмого апреля освободилось помещение над квартирой старика, находившейся на четвертом этаже старого дома по улице Бурсольд. Какие-то люди перевезли сюда скудную мебель, они уходили и приходили в свое скромное жилище в определенное время, как мастеровые или служащие, и с дьявольской ловкостью ухитрились проделать отверстие в полу, как раз над комнатой-сейфом богача. Работали без всякого шума и выполнили эту каторжную работу за восемь ночей.
Должно быть, когда злоумышленники спустились к нему, старик услыхал легкий шум, потому что встал и взял спичку, найденную потом в безжизненной руке, — воры ворвались в комнату, схватили его, задушили и бросили на ковер, сами же кинулись к денежному сундуку. Предпочитая грубой работе с ломом ювелирную точность, они пробили металлическую стенку при помощи стального наконечника, приложенного к маленькому коловороту с зацепками — чудо механики! Сделав одно отверстие, принялись за второе, потом заменили коловорот маленьким ручным буравом, снабженным пилой. Мало-помалу, менее чем в два часа, в стенке на уровне замка получилось широкое круглое отверстие. Однако вырвать запорный механизм не удалось; тогда один из взломщиков просто просунул внутрь узкую руку и вытащил связку в пятьдесят тысяч франков, находившуюся сверху. Почему воры удовлетворились такой добычей? Не услыхали ли они какого-нибудь подозрительного шума вблизи? — неизвестно, только проделывать отверстия с другой стороны денежного сундука не стали.
Поднявшись в свою квартиру, грабители переменили одежду и покинули помещение в три часа утра.
Служанка ничего не слыхала. В шесть часов постучалась к хозяину, дверь комнаты которого была, по обыкновению, наглухо закрыта. В восемь часов она опять подошла к двери, испугалась, спустилась к привратнику и попросила привести полицейского.
Убийство было обнаружено, равно как и кража. Но подозрений ни на кого не пало. Один Тоби провидел истину. Он добыл от французских агентов некоторые разъяснения, видел улики и сказал Редону:
— Это английская работа! Ваши французские бандиты не имеют таких совершенных приборов!
— Очень возможно, Тоби, — с важностью отвечал журналист, — впрочем, у меня нет национального самолюбия!
Английский агент при помощи своего товарища начал розыски, но они ни к чему не привели. Пришлось сделать заключение, что убийцы покинули Францию, увозя с собою и пятьдесят тысяч франков — предмет их преступных вожделений. Кроме того, агент заявил журналисту и его друзьям:
— Вы сбиты с толку деятелями «Красной звезды». Думаю, два злодея уехали, как и предупреждали, в Клондайк — ловить в мутной воде миллионы. В их преступных руках оказался основной капитал, необходимый для начала предприятия, — пятьдесят тысяч франков.
— Но тогда молодчиков легко арестовать в Гавре или Ливерпуле на пути в Америку?
— Они слишком хитры, чтобы сесть на французский или английский пакетбот. Я думаю, преступники уже достигли границы, бельгийской или германской, и продолжают путь в Антверпен или Бремен. Ах, если б я мог быть разом в двух, трех местах!
— Ну, поезжайте сами в Бремен, а своего товарища отправьте в Антверпен.
— Не смел просить вас об этом! — сказал агент, и глаза его заблестели. — Ведь я имею приказ наблюдать за вами, охранять вас!
— Благодарю, мой Тоби, я теперь сам себя могу охранить и защитить. Не бойтесь ничего и посылайте каждый день известия!
Когда оба агента уехали, Редон вернулся в Версаль и подоспел как раз к освобождению Леона Фортена. Несчастный пленник очутился на свободе, ничего не понимая, как и в день своего ареста.
Его выпустили из заключения точно так же, как и арестовали, без всяких разъяснений. Он сначала не узнал своего верного друга Редона, без бороды, бледного, с лихорадочным блеском в глазах.
По дороге в Мезон-Лафит Редон рассказал вкратце все, что произошло, скромно приписав себе только незначительную долю хлопот для освобождения товарища.
Когда они достигли дома, Леон открыл дверь, влетел в комнату вихрем и, увидев мать, протянул к ней руки, крича сквозь слезы:
— Мама!.. Бедная моя мама!
Старушка обняла его, проронив разбитым голосом:
— Мальчик мой, дорогой… Наконец-то… Мы не жили… разлученные с тобою… О, эти судьи!.. Тебя, саму доброту, честность… подозревать!..
Он вырвался из объятий матери и кинулся на грудь к отцу, который не произносил ни слова, а только плакал, как ребенок; он был бледный, почти бездыханный.
Только после этого Леон и его друг заметили двух молодых людей, поднявшихся навстречу. Это была прекрасная девушка в глубоком трауре, растроганная и не пытавшаяся сдерживать слез, и ее брат.
В то время как Поль Редон пожимал руки старикам, знавшим, какое участие он принимал в освобождении сына и не находившим достаточно слов, чтобы отблагодарить его, Леон с восхищением вскричал:
— Мадемуазель Грандье! Вы здесь? О, да благословит вас Бог за это!
— Милостивый государь, — сказала та с достоинством, — роковая судьба соединила ваши страдания с нашими, и мы с братом желали первыми, после ваших родителей, засвидетельствовать свое уважение!
Растроганный, забывший все пытки заключения, он горячо пожал протянутые руки молодой девушки и ее брата.
— А что у вас нового, мадам Фортен? — спросил Редон.
— Плохие новости, на нас все указывают пальцем, нельзя выйти на улицу, бедный Леон потерял свою должность в Сорбонне, вот письмо, извещающее об этом!
— Ах, — с горечью сказал Леон, — судебная ошибка не проходит даром! Теперь я без должности, имею массу врагов. Что делать, Боже мой, что делать?
— Покинуть отечество, — посоветовал Редон, — устроиться за границей и отплатить презрением за презрение!
— Но я беден, а мои родители тоже не имеют средств!
— Это устроить очень легко! — возразил журналист. — Папаша Фортен, сколько вам нужно в год, чтобы прожить прилично?
— Я не знаю, право, — робко заявил тот.
— Ну, вот, у меня есть на берегу моря, в дорогой Бретани — я бретонец — прелестный домик с садом. Вы поселитесь в нем и будете сажать овощи… Жизнь там дешевая. Довольно ста франков в месяц!
— Но, дорогой Поль… — прервал его Леон.
— Что ты хочешь от дорогого Поля? Я твой компаньон, не так ли? Мы создадим, если хочешь, общество. Я внесу капитал, ты — свой ум и свои технические познания, а материальная жизнь твоих родителей будет обеспечена частью капитала.
— Я перестаю понимать!
— Изволь, объясню: тебе нужно пятьдесят тысяч франков, чтобы начать дело в Клондайке. Я даю эту сумму, поскольку уверен, что заработаю на ней пятьдесят миллионов! На Север же мы отправимся вместе.
— Итак, решено, едем наживать капиталы?
— Чем раньше, тем лучше, и думаю, с помощью твоего открытия миллионы быстро потекут в наши руки. Вероятно, там мы встретим и злодеев «Красной звезды», которые совершили столько преступлений, принесли столько горя. Я бы не прочь отплатить им той же монетой.
Брат Марты поднялся при этих словах и, дрожа от гнева, произнес:
— Господа, они убили моего отца, возьмите и меня!
— Хорошо, молодой мой друг! — с горячностью отвечал журналист. — Сколько вам лет?
— Шестнадцать, но, клянусь, я по храбрости не уступлю взрослому!
— В 1870 году многие юноши ваших лет были неустрашимыми солдатами. Вы едете с нами!
— Благодарю, не пожалеете. Что касается сестры, то…
— Она не покинет тебя, друг мой! — прервала молодая девушка, вставая в свою очередь.
— Как, мадемуазель?! — вскричал Леон. — Вы решаетесь подвергнуть себя пыткам ледяного ада, лишениям, холоду… ужасному, мертвящему холоду?!
— Наш покойный отец завещал отомстить убийцам, и я буду везде преследовать их, перенесу любые страдания, даже смерть, без колебания, без сожаления, без жалоб!
Все это сказано было спокойно, с холодною решимостью человека, не желающего передумывать.
Чувствовалось, что под нежной кожей девушки кипит горячая кровь, а в ее сердце — отвага героя. Оба друга почтительно склонились, не будучи в силах устоять перед такой энергией.
Тогда девушка продолжала:
— Будьте уверены, я не помешаю. Бедный отец как будто предчувствовал и воспитал меня по-американски. Я приучена к трудностям, занималась всевозможными видами спорта. Наконец, у нас есть небольшие деньги — около десяти тысяч франков. Это наш с братом пай в предприятие. Таким образом, мы сделаемся компаньонами, не так ли?
— Мадемуазель, — почтительно отвечал журналист, — для нас ваши желания — закон! Теперь последнее слово! Надо приготовиться к отплытию в Америку в течение недели!
— Но мы готовы! — в один голос отвечали брат и сестра.
— Чудесно! А ты, Леон?
— Мне надо три дня, чтобы устроить свое снаряжение!
— Решено! Я со своей стороны жду важного известия, которое рассчитываю получить не раньше, чем через два дня. От этого зависит время нашего отъезда!
Марта с братом вернулись на виллу Кармен, которую они вскоре должны были покинуть навсегда. Леон Фортен заперся в своей маленькой лаборатории и с увлечением отдался работе. Старики Фортены, удрученные мыслью о близкой разлуке с сыном, но, сознавая ее неизбежность, готовились к отъезду в Бретань.
Таким образом прошло двое суток. Редон начал уже волноваться, как вдруг получил телеграмму. Он запер сундуки и в омнибусе Западной компании отправил их на станцию Сен-Лазар. Сам же, дав необходимые инструкции консьержке, пешком отправился на вокзал Западной дороги.
К ночи Редон прибыл в Мезон-Лафит. Здесь собрались, предупрежденные депешей, Марта Грандье, ее брат и Леон Фортен с родителями. Каждый чувствовал, что решительная минута наступила. После обычных приветствий Редон вынул из кармана телеграмму и прочел:
«Бремен, четверг, 5 мая 1898 года, 2 часа. Компаньоны «Красной звезды» сегодня утром сели на пакетбот «Император Вильгельм», отправляющийся в Нью-Йорк, потом в Канаду и Клондайк. Уезжают в полдень. Я следую за ними. Адресовать письма — Силька-Ванкувер, потом Доусон-Сити. Тоби 2-й».
— Поняли? — спросил Редон. — Нет, конечно! Сейчас объясню! — и он подробно передал им свои приключения, начиная с того момента, когда сделал отпечатки следов ног убийцы в саду на улице Сен-Николя.
Когда все было выяснено, сообщены все сведения относительно «Красной звезды», он прибавил:
— Сегодня пятница, вечер, шестое мая. Завтра утренним поездом мы отправляемся в Гавр, в шесть часов. В прилив снимаемся с якоря и вперед! В Америку, куда зовут нас мщение и богатство!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги