Ледяной укус

Четыре

Я глазам своим не верила. Джанин Хэзевей. Моя мать. Моя безумно знаменитая и постоянно отсутствующая мать. Она, конечно, не Артур Шунберг, но в мире стражей имела выдающуюся репутацию. Я не видела ее годами, она всегда пропадала где-то, выполняя очередную безумную миссию. И тем не менее… сейчас она здесь, в Академии… прямо передо мной… и даже не потрудилась предупредить меня о своем приезде. Вот уж поистине материнская любовь. Какого черта она здесь делает? Ответ пришел быстро. Все морои прибыли в кампус в сопровождении своих стражей. Мать защищала аристократа из клана Селски, и некоторые члены этой семьи уже приехали в связи с каникулами. Конечно, она здесь с ним.

Я уселась на свое место, чувствуя, как внутри что-то съеживается, стараясь казаться незаметным. Я знала, она наверняка заметила мое появление – хотя ее внимание было сосредоточено на чем угодно, только не на мне. На ней были джинсы и серовато-желтая футболка, а поверх куртка из грубой хлопчатобумажной ткани; скучнее наряда мне в жизни видеть не приходилось. Ростом всего пять футов, она казалась миниатюрной рядом с другими стражами, но осанка и то, как она стояла, заставляли ее казаться выше.

Наш инструктор Стэн представил гостей и заявил, что они пришли поделиться с нами своим опытом.

– Я знаю, это необычно. У приезжающих с визитом стражей, как правило, нет времени заглянуть в учебные классы. Наши три гостя, однако, сочли важным поговорить с вами в свете случившихся событий… – Стэн помолчал.

Все поняли, что он имел в виду. Нападение на семью Бадика. Он прочистил горло и продолжил:

– Мы пришли к выводу, что этот разговор поможет вам лучше подготовиться к работе в полевых условиях.

Класс взволнованно замер. Слушать рассказы – в особенности тех, кто прошел через кровь и реальную борьбу, – интереснее, чем изучать теорию по учебнику. По-видимому, некоторые стражи придерживались того же мнения. Они часто заглядывают на наши уроки, но сегодня их заметно больше обычного. Позади стоял Дмитрий.

Пожилой мужчина начал первым. Его история захватила меня. Он описывал случай, когда младший сын семьи, которую он охранял, заблудился в общественном месте, куда прокрались стригои.

– Солнце клонилось к закату. – Он сделал руками движение сверху вниз, по-видимому демонстрируя заход солнца. – Нас было всего двое, и следовало быстро принять решение, как действовать дальше.

Опершись локтями о стол, я наклонилась вперед. Стражи часто работают парами. Один – так называемый ближний – держится около охраняемых, а другой – дальний – разведывает обстановку. Дальний обычно должен оставаться на расстоянии прямой видимости, поэтому я сразу поняла, в чем состояла дилемма. Я решила, что в подобной ситуации действовала бы так: ближний страж отвел бы остальных членов семьи в безопасное место, а второй отправился бы на поиски мальчика.

– Семья оставалась в ресторане с моим партнером, а я осматривал все вокруг, – продолжал старый страж, широко раскинув руки, и я почувствовала удовлетворение оттого, что угадала.

История окончилась хорошо, парнишку нашли, столкновения со стригоями удалось избежать.

Второй парень рассказал, как он случайно наткнулся на стригоя, скрытно преследующего некоего мороя.

– В тот момент я даже не находился на дежурстве. – Парень был по-настоящему привлекательный, и сидящая рядом со мной девушка смотрела на него восхищенным взглядом широко распахнутых глаз. – Я отправился в гости к другу и к семье, которую тот охранял. И вот, уходя от них, я заметил затаившегося в тени стригоя. Я описал круг, зашел ему за спину и…

Он сделал колющее движение – более драматическое, чем жесты старого стража. Он даже продемонстрировал, как поворачивал кол в сердце стригоя. Потом настала очередь моей матери. Не успела она произнести первое слово, как я сердито нахмурилась, и эта хмурость лишь возросла, когда она начала историю. Клянусь, если бы я не думала, что у нее просто не хватит воображения выдумать все – а ее выбор одежды доказывал полное отсутствие воображения, – я решила бы, что она лжет. Это был не просто рассказ, подлинная эпопея – вроде тех, за которые в кино получают Оскара.

Она рассказывала, как ее подопечный лорд Селски и его жена присутствовали на балу, организованном другой известной королевской семьей. Несколько стригоев залегли в ожидании. Мать обнаружила одного, быстро проткнула его колом и подняла тревогу. С помощью других стражей она нашла остальных затаившихся стригоев и большинство из них прикончила сама.

– Это было нелегко, – рассказывала она.

Из уст кого-нибудь другого это прозвучало бы как бахвальство, но от нее… нет. Она говорила отрывисто, кратко, просто излагала факты, не оставляя места для преувеличений. Она выросла в Глазго, в ее речи по-прежнему ощущалась шотландская напевность.

– В помещении их было еще трое. По тем временам три стригоя, действующих вместе, – целая банда. Сейчас такого не скажешь – учитывая резню в семействе Бадика. – Некоторые вздрогнули, услышав небрежное упоминание о трагедии, а перед моим внутренним взором вновь возникли несчастные жертвы. – Мы собирались уничтожить оставшихся стригоев как можно быстрее и тише – чтобы каждый из них не успел предупредить других. Теперь, если фактор неожиданности на вашей стороне, лучший способ прикончить стригоя – это обойти его сзади, сломать шею и проткнуть колом. Когда ломаешь ему шею, это, конечно, не убивает, но ошеломляет и позволяет проткнуть его колом до того, как он успеет поднять шум. Самое трудное – проскользнуть ему за спину, ведь у них потрясающе острый слух. Поскольку я миниатюрнее и легче большинства стражей, я могу передвигаться совсем тихо. Поэтому двух из трех оставшихся прикончила сама.

Она и свои убийственные навыки описывала сухим, прозаическим тоном. Лица одноклассников, однако, светились изумлением, их явно гораздо больше заинтересовала сама история, чем манеры моей матери. Она продолжала рассказ. Когда она и другие стражи убили оставшихся стригоев, выяснилось, что два мороя исчезли. Такое поведение считалось необычным для стригоев. Иногда они приберегали мороя, надеясь «полакомиться» им позже. Порой стригоя низкого ранга посылали за жертвой. Как бы то ни было, два мороя исчезли, а их стражи оказались тяжело ранены.

– Естественно, мы не могли оставить мороев в когтях стригоев, – продолжала мать. – Мы проследили стригоев до самого их убежища и выяснили, что они живут вместе. Уверена, вы понимаете, какая это большая редкость. Злобная, эгоистичная натура стригоев вынуждает набрасываться друг на друга с такой же легкостью, как на жертв. Организовать нападение, выбрав цель, – лучшее, на что они способны. Но жить вместе? Нет. Подобное даже представить себе невозможно.

– Мы сумели освободить двух заложников и тут выяснили: в плену держат и других, – рассказывала моя мать. – Отпустить спасенных мороев, чтобы добирались домой самостоятельно, мы не могли, поэтому стражи отправились с ними, а меня оставили разбираться с остальными.

«Да, конечно», – подумала я.

Моя мать храбро ринулась в бой в одиночку. Ее схватили, но она сумела сбежать и спасти пленников. При том она совершила хет-трик[2] столетия, убив стригоев всеми тремя способами: проткнула колом, обезглавила и спалила огнем.

– Я только что проткнула одного стригоя колом, когда на меня напали двое других, – объясняла она. – У меня не было времени выдернуть кол. По счастью, рядом находился открытый камин, и я толкнула одного стригоя в огонь. Последний догнал меня снаружи, в старом сарае. Там внутри нашелся топор, им я и отрубила ему голову. Потом взяла канистру с бензином и вернулась в дом. Тот, кого я толкнула в камин, сгорел не полностью. Я плеснула на него бензином, и вскоре все было кончено.

Класс внимал ей с благоговейным ужасом. Рты открыты. Глаза вытаращены. Ни звука. Я оглянулась; возникло ощущение, будто время остановилось для всех, кроме меня. Видимо, я была единственной, на кого душераздирающий рассказ не произвел впечатления, и выражение благоговения на всех лицах разозлило меня. Когда она закончила, вверх взлетело множество рук – класс засыпал ее вопросами о технических приемах, о том, боялась ли она, и так далее. После вопросов десяти мое терпение иссякло. Я подняла руку. Прошло какое-то время, прежде чем она замети ла ее и назвала меня. Сильно удивленной моим присутствием в классе она не выглядела. Я подумала: мне здорово повезло, если она вообще узнала меня.

– Страж Хэзевей, – начала я. – Почему вы просто в самом начале не обезопасили помещение?

Она нахмурилась. Я подумала, что она в какой-то мере утратила свою бдительность, вызывая меня.

– О чем ты?

Я пожала плечами и снова плюхнулась на парту, попытавшись придать себе непринужденный вид.

– Ну, не знаю. У меня возникло чувство, будто вы напортачили. Почему было не обыскать тщательно все помещение и не удостовериться, что там нет стригоев? По-моему, вы избавили бы себя от многих неприятностей.

Все взгляды обратились на меня. На мгновение мать утратила дар речи.

– Если бы мы не прошли через все эти «неприятности», по миру расхаживали бы еще семь стригоев и те два плененных мороя были бы мертвы или обращены.

– Да-да, я понимаю, вы спасли положение и все такое, но я говорю о принципах. В смысле, это же урок теории, верно?

Я глянула на Стэна, сверлившего меня яростным взглядом. У нас с ним была долгая, не слишком приятная история столкновений в классе, и я сильно подозревала, что сейчас мы оказались на грани очередной схватки.

– Просто хочу понять, что пошло не так в самом начале, – настаивала я.

Нужно отдать должное моей матери – она несравненно лучше владела собой, чем я. Если бы мы с ней поменялись ролями, я подошла бы и хорошенько шлепнула дерзкую девчонку. Ее же лицо сохраняло полнейшее спокойствие, и только напряженность губ свидетельствовала о том, что я ее достала.

– Не все так просто, – ответила она. – Здание имело сложную планировку. Еще до начала мы прошли по нему и никого не обнаружили. По-видимому, стригои проникли туда после того, как празднество началось, – или там имелись скрытые переходы и комнаты, о которых мы не знали.

Идея скрытых переходов заставила класс заохать и заахать, но я по-прежнему не была удовлетворена.

– Выходит, сказанное вами означает следующее: либо вы проглядели их во время первого осмотра, либо ваша охрана была на таком уровне, что они смогли обойти ее во время празднества. И так и эдак кто-то из вас облажался, что ни говори.

Она еще плотнее поджала губы, в голосе отчетливо зазвучала холодность.

– Мы оказались в экстремальной ситуации и сделали лучшее, что могли. Вполне допускаю, человек твоего уровня не способен уловить всю сложность описанной ситуации, но попытайся выйти за пределы теоретических рассуждений и поймешь, как трудно в реальности, да еще когда от тебя зависит жизнь множества других.

– Не сомневаюсь, – согласилась я. – Кто я такая, чтобы подвергать сомнению ваши методы? В смысле, все, что угодно, лишь бы получить еще один знак молнии, верно?

– Мисс Хэзевей, – низкий голос Стэна пророкотал по притихшей комнате, – пожалуйста, возьми свои вещи и оставшуюся часть урока подожди снаружи.

Я недоуменно уставилась на него.

– Вы серьезно? С каких пор плохо – задавать вопросы?

– Твоя позиция – вот что плохо. – Он указал на дверь. – Уходи.

Наступившая тишина была тяжелее и глубже, чем во время рассказа матери. Я изо всех сил старалась не съеживаться под взглядами новичков и стражей. Это не первый случай, когда Стэн выставлял меня из класса. Это даже не первый случай, когда Стэн выставлял меня из класса на глазах у Дмитрия. Повесив рюкзак на плечо, я прошла короткое расстояние до двери – расстояние, которое казалось длиной в тысячу миль, – и дальше, мимо матери, избегая ее взгляда.

Примерно за пять минут до конца урока она вышла из класса и направилась прямо туда, где я сидела в коридоре. Глядя на меня сверху вниз, она уперла руки в боки – та вызывающая раздражение поза, которая заставляла ее казаться выше. Для того, кто на полфута ниже ее, это было нечестно – заставлять меня чувствовать себя такой маленькой.

– Ну, как я понимаю, твои манеры с годами не улучшились.

Я встала, чувствуя, что мне все-таки удалось вывести ее из себя.

– Я тоже рада тебя видеть. Просто удивительно, как ты вообще узнала меня. Фактически я думала, ты даже не помнишь о моем существовании, учитывая, что ты не потрудилась сообщить мне о своем приезде.

Теперь она скрестила руки на груди, став еще более невозмутимой.

– Я не могла пренебрегать своим долгом и нянчиться с тобой.

– Нянчиться? – переспросила я.

Эта женщина в жизни не нянчила меня. Удивительно, что она вообще знала это слово.

– Трудно рассчитывать на твое понимание. По дошедшим до меня слухам, ты плохо представляешь себе, что такое долг.

– Я точно знаю, что это такое, – возразила я, намеренно высокомерно. – Лучше многих людей.

Ее глаза расширились в притворном удивлении. Я не раз видела подобное саркастическое выражение на лицах людей и отнюдь не радовалась, когда оно оказывалось направленным на меня.

– Ох, правда? Где ты провела последние два года?

– А где ты провела последние пять? Ты бы в жизни не узнала, что я сбежала, если бы тебе случайно не сообщили об этом.

– Не сваливай с больной головы на здоровую. Я отсутствовала, потому что так было нужно. Ты отсутствовала из желания шататься по магазинам и поздно ложиться спать.

Моя обида и замешательство переплавились в ярость. Видимо, мне никогда не искупить последствия нашего с Лиссой побега.

– Ты понятия не имеешь, почему я сбежала! – сказала я, повысив голос. – И ты не имеешь права высказывать какие бы то ни было предположения о моей жизни, поскольку тебе о ней ничего не известно.

– Я читала отчеты о том, что произошло. У тебя были основания для беспокойства, но действовала ты неправильно. – Ее слова звучали формально и жестко, она хорошо смотрелась бы на месте нашей учительницы. – Нужно было просто обратиться за помощью.

– Не к кому мне было обратиться, поскольку я не имела твердых доказательств. Кроме того, нас всегда учили думать самостоятельно.

– Да. С ударением на слове «учили». Учебой ты была обделена на протяжении двух лет. Вряд ли ты можешь читать мне лекции насчет правил поведения стража.

Я постоянно втягиваюсь во всякие споры, что-то в моей натуре мешает мне избегать их. Поэтому я привыкла защищаться и выслушивать оскорбления. Я толстокожая. Но почему-то, находясь рядом с ней, – в тех редких случаях, когда я находилась рядом с ней, – я чувствовала себя почти трех лет от роду. Ее позиция унижала меня, а упоминание о пропущенных занятиях – очень болезненная тема – заставляло чувствовать себя еще хуже. Я скрестила руки на груди в попытке имитировать ее позу и ухитрилась самодовольно улыбнуться.

– Да? Ну, мои учителя так не думают. Несмотря на пропущенное время, я догнала своих одноклассников.

Она ответила не сразу; в конце концов ровным голосом она произнесла:

– Если бы ты не сбежала, то, возможно, превзошла бы их.

Развернувшись четко, по-военному, она зашагала по коридору. Спустя минуту зазвонил звонок, и в коридор с урока Стэна высыпали ученики.

После этого даже Мейсону не удалось развеселить меня. Остальную часть дня я провела в состоянии раздражения и злости, уверенная, что все перешептываются о матери и обо мне. Пропустив ланч, я отправилась в библиотеку за книгами по физиологии и анатомии. Когда пришло время занятий с Дмитрием после уроков, я практически сразу же бросилась к манекену и кулаком ткнула его в грудь, чуть-чуть влево, но ближе к середине.

– Здесь, – сказала я. – Сердце здесь, ограждено грудиной и ребрами. Можно мне теперь получить кол?

Скрестив на груди руки, я устремила на него победоносный взгляд, ожидая, что на меня обрушится град похвал. Но Дмитрий просто кивнул в знак подтверждения с таким видом, словно мне и прежде следовало знать это. И да, следовало.

– А как ты преодолеешь грудину и ребра? – спросил он.

Я вздохнула. Только ответишь на один вопрос, тут же возникает другой. Типично.

Бо́льшая часть занятия была посвящена этому. Он продемонстрировал несколько технических приемов, с помощью которых легче всего убивать. Его движения выглядели изящными и смертоносными одновременно. Казалось, они не требуют от него никаких усилий, но я понимала, что это не так.

Когда внезапно он протянул мне кол, до меня сначала даже не дошло.

– Ты даешь его мне?

Темные глаза сверкнули.

– Просто глазам своим не верю! Ты проявляешь сдержанность? А я-то думал, ты тут же схватишь и заработаешь им.

– Разве не ты учишь меня проявлять сдержанность? – парировала я.

– Не всегда.

– Но в отношении некоторых вещей.

Я услышала подтекст в произнесенных мною же словах и удивилась, откуда он возник. Я уже давно смирилась с существованием множества причин, по которым нельзя даже думать о Дмитрии в романтическом ключе. Время от времени я как бы забывалась и в глубине души хотела, чтобы и с ним такое происходило. Было бы приятно почувствовать, что он все еще хочет меня. Сейчас я подумала, что вряд ли я до сих пор свожу его с ума. И эта мысль нагнала тоску.

– Конечно. – Всем своим видом он демонстрировал, что мы обсуждаем исключительно проблемы обучения. – Равновесие. Понимание, когда можно бежать вперед, а когда лучше постоять на месте.

Он в особенности подчеркнул последние слова. На мгновение наши глаза встретились, и меня словно пробило электрическим током. Он понимал, о чем я говорила. Но, как всегда, игнорировал подтекст, оставаясь моим учителем. Вздохнув, я выбросила из головы мысли о нем и напомнила себе, что вот-вот прикоснусь к оружию, о котором мечтала с детства. Тут же вернулись воспоминания о доме Бадика, где побывали стригои. Пора сосредоточиться.

Неуверенно, почти благоговейно я протянула руку и сомкнула пальцы на рукоятке. Металл оказался холодным, от соприкосновения с ним кожа ощущала легкое покалывание. На рукоятке он был вытравлен для удобства, но, проведя пальцем по остальной части, я почувствовала, что поверхность гладкая как стекло. Я взяла кол и поднесла поближе к себе, внимательно разглядывая и привыкая к его тяжести. Беспокойная часть меня хотела развернуться и пронзить один манекен за другим, но я посмотрела на Дмитрия и спросила:

– Что я должна сделать сначала?

В характерной для него манере он еще раз повторил основы – то, как нужно держать кол и двигаться с ним. И потом наконец позволил мне атаковать один манекен, и тут-то я и поняла, какие усилия потребуются в такой схватке. Эволюция поступила очень умно, защитив сердце грудиной и ребрами. Дмитрий ни на мгновение не утратил терпения и усердия, старательно проводя меня через все этапы и поправляя в самых мелких деталях.

– Всаживай его между ребрами и вверх, – объяснял он, глядя, как я пытаюсь просунуть кончик кола через щель в костях. – Так будет легче, потому что ты окажешься ростом ниже большинства своих противников. Плюс можешь воткнуть кол под нижний край ребер.

По окончании занятия он забрал у меня кол и одобрительно кивнул.

– Хорошо. Очень хорошо.

Я удивленно посмотрела на него. Обычно он не склонен расточать похвалы.

– Правда?

– Ты действовала так, словно тренировалась годами.

Когда мы покидали тренажерный зал, я не смогла сдержать счастливой улыбки. Уже у самой двери я заметила манекен с вьющимися рыжими волосами. Внезапно все, что произошло сегодня на уроке Стэна, тяжело обрушилось на меня. Я нахмурилась.

– Можно, в следующий раз я проткну вот этого?

Дмитрий надел пальто – длинное, коричневое, кожаное. Оно очень напоминало ковбойский пыльник, хотя он в жизни не признал бы этого. Он тайно восхищался Диким Западом. Я никогда не понимала этого, но, с другой стороны, его музыкальные предпочтения тоже казались мне странноватыми.

– Не думаю, что оно того стоит, – ответил он.

– Но все же лучше, чем если бы на его месте оказалась она, – проворчала я, вешая рюкзак на плечо.

Мы покинули гимнастический зал.

– Насилие не решит твои проблемы, – глубокомысленно заявил он.

– Она – одна из этих проблем. И мне казалось, весь смысл моего обучения в том, что насилие и есть решение.

– Только по отношению к тем, кто сам так поступает с тобой. Твоя мать не нападает на тебя. Вы с ней просто слишком похожи, вот и все.

Я остановилась.

– Я ничуть не похожа на нее! В смысле… ну у нас одинаковые глаза. Но я гораздо выше. И волосы у меня совсем другие.

Я дернула себя за «конский хвост», просто на тот случай, если он забыл, что у меня густые, почти черные волосы, а у матери темно-рыжие кудри.

Его как будто забавляла беседа, но взгляд оставался твердым.

– Я говорю не о внешности, и ты понимаешь меня.

Я отвернулась, избегая его взгляда. Меня потянуло к Дмитрию почти сразу же, как мы впервые встретились, – и не потому, что он хорош, нет. Я почувствовала, он понимает во мне нечто такое, чего я не понимаю сама, а иногда сама была уверена, что понимаю в нем то, чего он не понимает сам. Единственная проблема – он имел досадную склонность указывать на то, что я не хотела видеть.

– Думаешь, я завидую и ревную?

– Ты? – переспросил он; терпеть не могу, когда он отвечает вопросом на вопрос. – Если да, то чему точно ты завидуешь?

Я посмотрела на него.

– Не знаю. Может, завидую ее репутации. Может, ревную, потому что она уделяет своей репутации гораздо больше времени, чем мне. Не знаю.

– По-твоему, она не совершила ничего выдающегося? В том деле, о котором рассказывала?

– Да. Нет. Не знаю. Это просто… словно она хвасталась. Ради славы. – Я состроила гримасу. – Ради знаков отличия.

Знаки молнии – татуировка, которой вознаграждается страж, убивший стригоя. Каждый такой знак выглядит словно крошечные, перекрещивающиеся в форме буквы «Х» молнии. Они наносятся на шее сзади и являются показателем опыта.

– По-твоему, встретиться лицом к лицу со стригоями стоит нескольких знаков? Я думал, увиденное в доме Бадика чему-то научило тебя.

Я почувствовала себя ужасно глупо.

– Я совсем не то…

– Ага.

Я остановилась.

– Что?

До сих пор мы шли в сторону моего корпуса, но сейчас он кивнул в противоположном направлении.

– Я хочу показать тебе кое-что.

– Что?

– Не все знаки – символы славы.