Лефорт

ПРЕДИСЛОВИЕ

В 1717 году, будучи во Франции во время своего второго заграничного путешествия, Петр спросил у регента малолетнего короля Людовика XV, имеются ли у него друзья. Тот начал называть фамилии министров. Царь прервал регента:

— Это подданные, а не друзья.

У самого Петра друзья имелись. Под друзьями он подразумевал близких ему людей. К их числу относились Франц Яковлевич Лефорт и Александр Данилович Меншиков.

Этих двух вельмож роднила прежде всего преданность Петру. Во всем остальном они существенно отличались друг от друга.

Меншиков, как известно, был неграмотным. Лефорт, напротив, был образованным человеком. Он, правда, не мог похвастаться блестящим образованием, но на фоне отечественных грамотеев отличался разносторонними познаниями.

Меншиков прославился фантастической алчностью. Ко времени своего падения в 1727 году он владел почти 150 тысячами душ крепостных, слыл по богатству вторым после царя человеком в России. Свое богатство Александр Данилович сколотил грубым захватом чужих земель и живших на ней крестьян, мздоимством, грабежом казны, выпрашиванием пожалований у царя и царицы. Лефорт же был бессребреником. Он не использовал близость к царю для безнаказанного грабежа казны и подданных. Не выпрашивал он пожалований у своего приятеля-царя, довольствуясь его щедростью, не вымогал взяток у лиц, которым оказывал разного рода услуги, и после своей смерти оставил вдове долги, которые пришлось выплачивать самому царю.

Меншиков отличался безграничным честолюбием — он выпрашивал у Петра I и Екатерины I чины и звания, перечень которых занимает целую страницу печатного текста. Его мечта состояла в том, чтобы породниться с царствующей династией, выдать свою дочь замуж за малолетнего императора Петра II. Он едва не добился этого брака, и только болезнь помешала ему осуществить свой план. Лефорт тоже не был обделен чинами. Но он не выпрашивал их, а получал по инициативе самого царя.

Было и еще одно отличие Лефорта от Меншикова — пожалуй, главное. Оно состояло в том, что Александр Данилович — при всех своих недостатках — принадлежал к числу лиц государственного масштаба. Он прославился на военном поприще победой у Калиша, внес весомый вклад в разгром шведов под Полтавой, обладал талантами администратора, занимал должности столичного губернатора и президента Военной коллегии. Франц же Яковлевич не вмешивался в дела внутренней и внешней политики и оказывал влияние на венценосного приятеля преимущественно в сфере нравственности и морали.

Сближало же Меншикова и Лефорта одинаковое к ним отношение современников. Когда они пользовались дружбой с царем, перед ними гнули спину, заискивали, им угождали, а после их падения (в случае с Меншиковым) или смерти (в случае с Лефортом) о них забыли, причем к Лефорту это относится даже в большей степени, чем к Меншикову. Лефорт был иностранцем, а на иностранцев в то время смотрели весьма подозрительно.

Самую негативную оценку Лефорту дал его современник, князь Б. И. Куракин. Он называл Лефорта виновником европеизации России, которую считал великим бедствием для страны. Лефорт, писал Куракин в своем незаконченном сочинении об истории России, «был человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежный, понеже любил забавы, а особенно склонен был к питию, и оной был первым, который начал с офицерами и купцами-иноземцами обходиться. И по той своей склонности к иностранцам оный привел в откровенность ко двору и царское величество склонил к ним в милость». В другом месте сочинения Куракина обнаруживаем еще более негативную оценку влияния Лефорта на Петра: «Помянутый Лефорт был человек забавный и роскошный или назвать дебошан французской и непрестанно давал у себя в доме обеды, супе (ужины. — Н.П.) и балы. И тут в его доме первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться, и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анна Ивановна Монсова. Правда, девица была изрядная и умная. Тут же в доме Лефорта началось дебошство, пьянство великое, что невозможно описать, что по три дни, запершись в том доме бывали пьяны, и что многим случалось от того умирать. И от того времени и по сие число и доныне пьянство продолжается и между великими домами в меру пришло. Помянутый же Лефорт с того времени пришел до такого градуса, что учинен был генералом от инфантерии, а потом и адмиралом, и от пьянства скончался».

«В то ж время фавор к Лефорту продолжался, — писал Куракин ниже, — токмо был для одних вечеринок и пиров, и в делах оной Лефорт силы не имел и не мешался, и правления никакого не имел, токмо имел чин адмирала и генерала от инфантерии. И понеже был человек слабого ума, не канатель (не способен. — Н.П.) всех тех дел править по своим чинам, то все управляли другие вместо его». И вновь о том же; «Помянутый Лефорт и денно и нощно был в забавах, супе, балы, банкеты, картежная игра, дебош с дамами и питье непрестанное, оттого и умер во время своих лет под пятдесят»^{1}.

Диаметрально противоположную оценку Лефорту дали современники-иностранцы, среди которых наиболее обстоятельная характеристика царского любимца принадлежит секретарю австрийского посольства Иоганну Корбу, автору «Дневника путешествия в Московию (1698 и 1699 годы)» и барону Бломбергу, автору «Описания Лифляндии».

«Господин Франц Яковлевич Лефорт, — писал И. Г. Корб, — генерал первого выборного полка Московии и адмирал флота, женевец по происхождению, прибыл двадцать лет тому назад с двумя товарищами по Белому морю в Московию поискать счастья и обрел то, чего искал. В восемьдесят восьмом году (в действительности 1689-м. — Н.П.) вспыхнула революция, и их царские величества удалились, как в безопасное убежище, в монастырь по имени Троица, спасаясь от всенародного и кровавого неистовства стрелковых солдат, именуемых иначе стрельцами; они свирепствовали в слепой и беспорядочной жестокости, без всякого разбора лиц и положения… В то опасное время, когда колебалась верность не одного человека при соображении, чью сторону принять, потому что еще нельзя было предвидеть исхода бури; когда фортуна как бы еще сомневалась, кому достанется столь огромное владычество, в это-то нерешительно-роковое время Лефорт поспешил с немногими из своих солдат к Троице. Благодаря такому никогда ничем не омраченному шагу верности в опаснейшем положении, возвысился он на ту степень царской любви, которую даже несправедливость завистников должна признать заслуженною.

Фортуна сталкивала в конце концов со своего колеса очень многих, долго наслаждавшихся блеском царской дружбы и на него она иногда посылала волнения и бури; тем не менее мы видели, что расположение царя к нему осталось неизменным даже после смерти, служа предметом сильной зависти для всех туземцев… Может быть, Лефорт предпочитал бы иметь иные доказательства сильной любви и привязанности к нему царя, но он не мог бы даже и желать более несомненных признаков, чем те, которые он получил. Он указал царю путь к истинной славе тем, что, несмотря на противодействие всего совета бояр, воспламенил его душу благородным стремлением к воинской доблести… Он же посоветовал царю отправить последнее блестящее посольство, замыслив его в весьма удобное время… По его совету нынешний царь даровал свободу иностранцам приезжать и уезжать обратно, что прежде было им запрещено… В общем он располагал к себе царя верностью, равных себе — услужливостью, всех — ласками и умеренно пользовался могуществом, которым был силен»^{2}.

Известный инженер Джон Перри, нанятый Петром в 1698 году для руководства рытьем канала между Волгой и Доном, был, как и Корб, современником Лефорта лишь в последний год его жизни. В своем сочинении «Состояние России при нынешнем царе» он уклонился от общей оценки степени влияния женевца на царя, но отметил одаренность Лефорта, а также его влияние на любовь монарха к мореплаванию. «Человек этот весьма деятельный и даровитый, — пишет он о Лефорте, — обратил на себя внимание царя… С этого времени он приблизил его к своей особе, чрезвычайно полюбил и находил большое удовольствие в частных беседах с ним, расспрашивая его о странах, в которых он жил, о военных порядках, об устройстве армии, о морских силах, о богатстве и торговле, распространенных по всей Европе, а оттуда и по всему свету посредством мореплавания. Вследствие этого царь приказал сначала для своей потехи построить суда с мачтами, парусами и пушками на Переславском озере, невдалеке от Москвы, и часто потешался, плавал по этому озеру и устраивал потешные морские сраженья, в которых лично участвовал, начальствуя в качестве шкипера; с тех пор он усвоил себе это наименование»^{3}.

Другой иностранец, барон Бломберг, в своем «Описании Лифляндии» дал Лефорту столь же лестную характеристику. Барон наблюдал за царем и великими послами во время встреч с ними в Митаве и кое-что о прошлой жизни Лефорта узнал, вероятно, от него самого. Свое сочинение Бломберг оформил в виде писем. Характеристика Лефорта помещена в XV письме:

«Глава посольства г. Лефорт, женевец, имевший удачу составить себе положение в Московии. Он так прочно утвердился на той высоте, которой он достиг, что его государь всецело предоставил ему руководство всеми делами, даже руководство собственным поведением, и теперь этот фаворит ведет его как бы в триумфе по большей части дворов Европы.

Надо полагать, что этот человек дал много доказательств своей верности, твердости, храбрости и опытности, чтобы вознестись на такую вершину величия, какой он достиг у народа столь варварского, столь недоверчивого и столь вероломного, как московиты. Я нашел, что фаворит — человек очень разумный, приветливый и привлекательный; разговор с ним очень приятен, это настоящий швейцарец по честности и храбрости и особенно по умению выпить. Однако никогда не дает вину овладеть собой и всегда сохраняет обладание рассудком. Он так мало заботится о своих собственных выгодах, что, как он мне сам говорил, он не владеет ничем в собственности, и все, что у него есть, принадлежит царю, которому он часто заявляет, что его кошелек и жизнь всегда в распоряжении царя. Он старается сообщать своему государю благородные чувства и внушать ему смелые, обширные и великие планы. Главная цель их путешествия — пригласить христианских государей продолжать войну против турок в надежде не менее как на завоевание Константинополя.

По совету г. Лефорта царь осаждал крепость Азов, которую он счастливо взял; там он находился вблизи неприятелей и подвергался огню из пушек».

Надо сказать, что утверждение барона Бломберга, что именно Лефорт убедил царя в том, что не у Перекопа, а у стен Азо-ва заложен успех в прекращении набегов крымцев на русские и украинские территории, лишено всякого основания. Как известно, эту мысль подсказал Петру другой иноземец на русской службе — Патрик Гордон.

Гиперболизация роли Лефорта в истории России присуща и авторам более позднего времени. Д. И. Педраццини, например, озаглавил статью, в которой рассматривается роль Ф. Лефорта в строительстве военно-морского флота России, так, что читателю навязывается мысль о том, что именно Лефорт был создателем русского флота: «Франц Лефорт (1656—1699), создатель Российского военно-морского флота». Автор статьи сделал этот вывод на том формальном основании, что Лефорту первому в России был пожалован чин адмирала. Если, однако, чин генерала Лефорт оправдывал участием в Крымских и двух Азовских походах, последний из которых закончился взятием Азова, то к созданию Воронежского флота любимец Петра не имел никакого отношения. Как увидим мы из дальнейшего изложения, не участвовал Лефорт и в морских сражениях.

Еще одно свидетельство о Лефорте принадлежит перу тайного агента венецианского дожа при Бранденбургском дворе. Его характеристика, хотя и поверхностная и страдающая неточностью, все же достойна упоминания для полноты картины. Тайный советник писал, что Лефорт стал фаворитом царя после того, как спас его после падения из кареты. Агент далее извещал венецианского посла в Вене о том, что Лефорт ввел в Московии некоторые новшества в дамском туалете — по его совету дамы стали носить на голове новые уборы. В то время как это мелкое новшество удостоено в донесении агента подробного описания, о важных новациях, исходивших от Лефорта, сказано в общей форме, без раскрытия их содержания: «Учинял многие перемены в государственном устройстве»^{4}.

Итак, если придерживаться оценок Лефорта, которые содержатся в сочинении Б. И. Куракина, то перед нами предстает человек хотя и одаренный умом, но легкомысленный, оказавший вредное влияние на царя и, в частности, приучивший его к излишнему употреблению горячительных напитков. И. Г. Корб и барон Бломберг, напротив, полагали, что Лефорт оказывал на Петра исключительно благотворное влияние и лишь по его совету царь совершил Азовские походы и отправил за границу Великое посольство. Короче, все новшества, введенные царем в 90-е годы XVII столетия, были осуществлены по советам Франца Лефорта.

Справедливость обеих оценок крайне сомнительна, и автор надеется, что читатель по прочтении данного сочинения убедится в этом. Односторонность оценок в конечном счете выглядит как предвзятость. Куракин в своем отзыве о Лефорте ничего положительного в нем не обнаружил, а современники-иностранцы не обнаружили ничего отрицательного, причем явно преувеличили степень влияния Лефорта на царя.

Так каким же было действительное влияние Франца Лефорта на Петра? Какова истинная роль предприимчивого женевца в истории России? Ответы на эти вопросы читатель найдет в книге.

Нельзя не отметить, однако, что при написании биографии автор испытывал весьма серьезные трудности, обусловленные отсутствием источников, которые освещали бы повседневную деятельность Лефорта в России. Дело в том, что отношения между Петром и Лефортом строились на личном доверии, а это зачастую не оставляло следов на бумаге. Лефорт имел звания генерала и адмирала, а также первого лица в Великом посольстве, тем не менее в его подчинении отсутствовало учреждение, регистрировавшее его поступки, распоряжения и донесения о их выполнении. Единственным источником, отражающим жизнь и деятельность Лефорта в России являются его письма к родственникам и письма родственников, проживавших в России, а также свидетельства современников. Но перечисленные источники, за исключением «Дневника» П. Гордона, страдают двумя недостатками: во-первых, они не отражают повседневной жизни и деятельности Франца Яковлевича; во-вторых, в них легко обнаружить временные пробелы, исчисляемые месяцами и даже годами. Так, отсутствуют источники, отражающие участие Франца Яковлевича в первом Крымском походе В. В. Голицына, в строительстве Воронежского флота после взятия Азова; ничего не известно о конкретной деятельности первого посла в Великом посольстве, о его позитивной деятельности после возвращения посольства в Россию.

Этим объясняются существенные пробелы в жизнеописании героя нашего повествования.