Легенда о Гончих Псах. Повесть

6

Неделя, в течение которой, по мнению Побережного, должно было произойти посвящение Кирилла в сан профессионального погонщика, прошла, но Кирилл по-прежнему ездил пассажиром. Каждое утро, если позволяла погода, они с Женькой шли на каюрню, запрягали собак, грузились и занимали свои места - Женька впереди, а Кирилл позади мешков, выглядывая из-за них, как солдат из-за бруствера. Такое положение вещей Кириллу вскоре надоело, и он сказал об этом Женьке. Тот выслушал его и вместо ответа спросил:

- А ну-ка скажи, в какой паре бегает Маленький?

Кирилл захлопал глазами. Вопрос был прост, но оказалось, что он не может на него ответить. Что в упряжке одиннадцать собак, что Ытхан вожак, а здоровяк Бурун левый коренник - это Кирилл знал точно, но с кем в паре работает Маленький, убей бог, не помнил. Более того: он вдруг уяснил, что не помнит места и остальных собак, хотя каждый день запрягает их. Получалась какая-то чертовщина.

- Вот так-то, бледнолицый брат мой! - Женька развел руками. - Пастырь должен знать своих чад, иначе блуд и непослушание погубят стадо. Ведь эти звери все понимают. Тебе только кажется, что им нет до тебя никакого дела, а они каждый твой шаг стерегут. И все на ус мотают. Мы хоть вдвоем, а у меня как было: пришел на каюрню, не знаю, что и делать. Окружили, рычат, зубами щелкают. А кто понахальнее - прямо грудью напирает. И попробуй стукни - остальные тебя а клочья. Посмотрел я на эту картину, будь что будет, думаю, и сел посередке. Они ко мне. Душа у меня, конечно, в пятки, но виду не подаю. Чувствую: дрогну - сгорю, как швед под Полтавой. «Привет, - говорю, - звери. Шеф, - говорю, - хозяина вашего намахал, я у вас теперь царь и бог». Смотрят, головами крутят. А я знай говорю. Душевно так, с подходцем. Вижу - нравится. Часа два, наверное, разговаривал. Правда, когда уходил, тоже порычали, но уже так, без интереса. Понял, какие пироги? Кататься ты можешь хоть целый год, но, пока не поговоришь с ними по душам, ты для них - ноль без палочки.

Серьезность Женькиного тона в другое время, может быть, позабавила бы Кирилла, но он в какой-то мере уже начал постигать этого странного человека и знал, что Женька никогда не говорит зря. Лишний раз он убедился в этом на другой день после разговора.

Выбрав подходящий момент, Кирилл отправился на каюрню один. Все было как и всегда: он открыл дверь и вошел в полутемное помещение. И сразу его удивила непривычная тишина. Собаки не бросились ему навстречу, как это бывало, когда он приходил с Женькой, не залаяли обрадованно, не запылили хвостами. Они лежали в своих углах и смотрели на Кирилла раскосыми монгольскими глазами. В их взглядах были отчужденность и настороженность. Так встречают чужаков.

Кирилл присел у двери. Он чувствовал себя почему-то неловко и не решался заговорить, хотя именно для этого и пришел. Для разговора нужен был какой-нибудь повод, а его не было. Начинать же беседу ни с того ни с сего Кирилл не хотел: подсознательно он чувствовал, что это не поможет установлению контакта. Посидев еще несколько минут, он вышел из каюрни, дав слово во что бы то ни стало завоевать собачье расположение.

Всю следующую неделю Кирилл дневал и ночевал в каюрне: перебирал упряжь, варил собакам еду, кормил их или просто сидел с ними. И с удивлением человека, никогда не отличавшего породистую собаку от обыкновенной дворняги, обнаруживал, что в упряжке нет ни одного пса, похожего друг на друга по привычкам или характеру. Например, второй вожак, Куцый, был задирой и побаивался одного Ытхана; Бурун был в общем-то покладист, но в лямке зверел, и, видимо, поэтому Женька держал его под рукой; Маленький отличался изворотливостью ума и коварством; Варнак мог нашкодить не хуже самой заурядной кошки. Были собаки-угрюмы вроде бородатого Дика, который все время о чем-то думал и оживлялся только при виде колоды с кашей; был пес по кличке Веселый, улыбавшийся всякий раз, едва произносили его имя. Он первый признал Кирилла, и тот полюбил отзывчивого и прямодушного пса, отличал его и подсовывал ему лучшие куски.

Женька, заметив это, однажды предупредил:

- Не развращай собаку, старик. Иначе в один прекрасный день друзья-товарищи оторвут твоему Веселому голову.

- За что? - поинтересовался Кирилл.

- Это ты у них спроси. Но что оторвут - ручаюсь. Любимчиков здесь не жалуют.

Кирилл внял совету, но, как выяснилось, собаки уже затаили месть, и во время одной из кормежек была разыграна сцена, достойная отцов-иезуитов. Веселого спровоцировали - спровоцировали самым бессовестным образом. Куцый сделал вид, что не поделил кусок с Маленьким, и, рыча, собаки схватились. В одну секунду Маленький был повержен. Вскочив, он очертя голову бросился прямо под ноги Веселому, который ел по другую сторону колоды. Маленький явно искал защиты. Так, во всяком случае, понял его Веселый. Он оторвался от каши и показал Куцему клыки. Это было равносильно тому, когда обозленному человеку подставляют под нос кукиш. Захлебнувшись от ярости, Куцый набросился на Веселого. Но при всем своем добром нраве Веселый был неплохим бойцом и встретил противника как надо. И в этот миг в спину ему вцепился Маленький. Другие собаки, как будто ждавшие сигнала, побросали еду и вмешались в свалку. Веселый был сбит с ног, и только грозный окрик Женьки, бросившегося в самую гущу собачьих тел, остановил расправу.

Кирилл был ошеломлен внезапностью и вероломностью нападения. Он даже не успел стронуться с места, чтобы помочь Веселому. Когда же он спохватился, драки как и не было. Собаки вновь уткнулись в колоду, исподтишка поглядывая на Веселого, который в стороне зализывал прокушенную лапу.

- Пропал пес, - хмуро сказал Женька. - Придется запродавать. Тут ему все равно жизни не будет.

- А может, обойдется? - Кириллу было жаль пса, тем более что он поплатился из-за его недомыслия.

- Нет, - ответил Женька. - Рано или поздно они устроят ему «темную». Здесь есть такие спецы по этому делу - закачаешься. Того же Куцего возьми. Или этого карлу, Маленького. Все так обставят, что и концов не найдешь.

Веселого Женька увел с собой и через несколько дней обменял его на другую собаку.

Это был молодой, месяцев восьми-девяти пес со снежно-белым воротником на груди, с густой шерстью, под которой угадывалось сильное, но еще не заматеревшее тело. И лапы у пса были еще по-щенячьи толсты, и Женька, ощупывая их, фыркнул:

- Телок какой-то, а не собака!

Но было видно, что он вполне доволен обменом и ворчит больше для порядка. Закончив осмотр, Женька похлопал пса по загривку.

- Ничего! Побегаешь недельку - растрясешь жирок. Сделаем из тебя человека!

- Он что, еще не работал? - спросил Кирилл.

- Не успел. Казимир пока соберется. Ну а нам некогда прохлаждаться. У нас сокращенная программа. Шеф все мечтает вторую нарту завести, так что кадры требуются.

Утром, когда выезжали, Женька привязал пса на короткий поводок сбоку нарт.

- Пока здесь походишь, а там посмотрим, на что ты годен.

Собаки, как всегда, взяли с места в карьер. Пес, не ожидавший рывка, сделал немыслимый курбет, но на ногах устоял.

- Молодец! - похвалил Женька и тут же слегка поддал псу ногой под зад, потому что тот, вместо того чтобы бежать со всеми, прянул вдруг в сторону, до отказа натянув повод. Это повторялось несколько раз, и каждый раз Женька поддавал пса, пока тот не уразумел, что лучше бежать рядом с нартами, чем получать пинки.

- Зайца били - он спички научился чиркать, - философски заметил Кирилл.

Женька снисходительно усмехнулся.

- Разве это битье? Ты еще не видел, как бьют! Летом насмотришься. Тут озеро одно есть, туда, как снег сходит, каюры со всего острова съезжаются. Рыбу для собак заготавливают, молодняк обучают. Поживешь деньков несколько - поймешь, кто бьет, а кто привечает.

- А почему молодняк обучают летом? Ведь ни снега, ни нарт. По-моему, только зимой и обучать.

- Сказал! Зимой, сам видишь, работы по горло. Одну, ну от силы двух поднатаскать можно. А если десяток? Вылетишь в трубу. А нарты, если хочешь знать, и не нужны. Мы, конечно, все здесь дилетанты, всякий по-своему с ума сходит - кто таратайки разные строит, кто волокуши. А чукчи знаешь как делают? Берут простой чурбак, привязывают к нему ремень с петлей и петлю - щенку на шею. Тот и бегает с ним, пока не привыкнет. Потом его в нарту ставь - никакой мороки, будто всю жизнь в алыке ходил. - Женька опять поддал пса. - А из этого поросенка толк выйдет. Смотри, как старается!.. Я, между прочим, давно к Казимиру подкатывался, да все неудачно. А тут, как по заказу, эта катавасия с Веселым. Прихожу к Казимиру, давай, говорю, баш на баш: ты мне собаку, и я тебе собаку. Хитрый латыш сначала ни в какую! Думал, что я ему порченого какого подсовываю. Когда объяснил, в чем дело, двумя руками ухватился: знает, что у меня нет плохих собак. Жаль, конечно, Веселого. Казимир его испортит. Сам ленивый, и упряжка у него ленивая.

Женька замолчал и, отвернувшись от Кирилла, наметанным взглядом окинул собак. Они старались вовсю, однако Женьке что-то не понравилось.

- Дик! - крикнул он. - Опять мечтаешь!

Дик обернул бородатую морду и мрачно сверкнул глазами.

- Тебе говорю! Трясешь бородой, что козел, а алык, как тряпка, висит! У-у, тунеядец!.. Ты, старик, покрикивай на него. Тунеядец - это я зря, конечно, но покрикивать на него надо. А то заснет в лямке.

- Ладно, - сказал Кирилл, - покрикивать так покрикивать.

Наверное, Женька заметил индифферентность ответа, потому что тут же заявил:

- Имей в виду, старик, в следующий раз к Сорокину поедешь сам.

- Ловлю на слове, - сказал Кирилл.

- Без обмана…

- Стоять, Ытхан!

Кирилл воткнул в снег ломик и расслабленно растянулся на нартах. Собаки тоже легли и принялись выгрызать намерзший меж когтей снег. Кирилл смотрел на них и мысленно представлял проделанный сегодня путь.

Все оказалось не так просто. Совсем не так, как он думал до этого. Легкими были лишь первые два-три километра, когда он еще не устал, потом начались сущие мучения. Хуже всего было с ломиком: на поворотах и спусках Кирилл, как правило, так глубоко всаживал его в снег, что не успевал вовремя выдернуть. Кисть выворачивало, и ломик оставался в снегу. Приходилось останавливать собак, а то и возвращаться за ломиком. Собаки нервничали, неохотно выполняли команды, из-за ничего грызлись между собой. И вообще: легче, наверное, управлять машиной в городе, чем этими лохматыми дикарями. А Женька ездит хоть бы что! Да еще треплется вовсю и глазеет по сторонам. Пролети ворона в километре - увидит. И ломиком орудует, как д'Артаньян шпагой… Ну ничего, как-никак, а Сорокина проведал. Газеты отдал, письма забрал - все чин чином. В общем, получил боевое крещение. Вот только рука побаливает не на шутку.

Кирилл закатал рукав малицы и осмотрел запястье. Оно распухло, как при вывихе. «Еще бы, - подумал он, - не распухнуть. Сто раз, наверное, выкручивало».

И все же, несмотря ни на что, Кирилл был доволен и даже горд собой. Собаки его слушались, хотя Женька предупреждал, что они могут выкинуть любой номер. Обошлось. Один раз, правда, Ытхан заартачился, не хотел поворачивать. Так на его месте святой не выдержал бы. «Стоять, Ытхан! Вперед, Ытхан! Лево, право!» Крутился пес, как волчок. А все от него зависело: рыкнул бы он, остальные тоже молчать не стали бы. Пришлось бы повозиться.

Кирилл поднялся с нарт, подошел к собакам. Они смотрели на него вопрошающе, готовые вскочить в любую минуту. Он по привычке ощупал алыки, проверил крепление колец. То и другое было в порядке, надежно, и в этом опять была его заслуга, потому что, готовясь к рейсу, он всю упряжь перебрал своими руками.

Кирилл достал сигареты. Усталость прошла, можно было и покурить. Он чиркнул спичкой и, загораживая ее ладонями, отвернулся. Первая затяжка приятно закружила голову. Вторую затяжку Кирилл сделать не успел: за спиной звякнул покатившийся по насту ломик. Кирилл обернулся. Нарты стремительно удалялись, волоча за собой привязанную к обрешетке веревку.

От неожиданности Кирилл позабыл все команды. Лишь одна мысль промелькнула в мозгу: он опозорен! Триумфатор, от которого сбежала колесница! Хотя какой, к черту, триумфатор - глупый павлин! Распустил хвост, не мог нарты закрепить как следует! «Боевое крещение»! Вот тебе боевое крещение, догоняй теперь!

Решение пришло мгновенно. Унты полетели в одну сторону, малица - в другую. В одних шерстяных носках Кирилл ринулся в погоню.

Тропа под ногами была твердая, утоптанная сотнями собачьих лап, и Кирилл мчался так, как никогда не бегал стометровку на стадионе. Он не отрывал взгляда от веревки, измочаленный хвост которой вилял на поворотах из стороны в сторону. Нужно было поймать этот хвост. Поймать во что бы то ни стало!

Кирилл наддал. Он знал, что, если через минуту не догонит нарты, его позор неизбежен. Анналы туземной истории до конца дней будут склонять его имя. Три метра отделяло его от веревки. Триста презренных сантиметров. Кирилл хватил ртом воздух и приготовился спуртовать. И тут судьба сжалилась над ним: на очередном повороте нарты занесло, они на миг сбавили ход, и хвост оказался рядом, Кирилл, как тигр на кабана, прыгнул на него, обеими руками вцепился в веревку. Но это не остановило поступательное движение нарт. Одиннадцать собачьих сил влекли их вперед почти с прежней скоростью, и с такой же скоростью за ними волочился на животе Кирилл. Особых неудобств от нового способа передвижения он не испытывал (это было все равно, что мчаться на животе с ледяной горки), но на ум незамедлительно пришла мысль о камнях под снегом. «Протащат по какому-нибудь гребешку, харакири обеспечено», - подумал Кирилл. Однако отпускать веревку он не собирался. Это было выше его сил. Но что-то делать было нужно.

Кирилл попробовал тормозить ногами. Но им не за что было уцепиться на ровной, утрамбованной поверхности. Тогда он стал кричать, приказывая собакам остановиться. Но те лишь подвывали и без оглядки мчались дальше.

Руки немели. Кирилл перехватился ими, и это движение надоумило его. «Эврика!» - чуть не закричал он. Конечно: нужно подтянуться по веревке до нарт, а там он справится с собаками в два счета. Лишь бы хватило сил…

Женька встретил их возле каюрни.

- Ну как? - издали закричал он.

- Порядок! - отозвался Кирилл. Он со всем шиком, на какой только был способен, затормозил у дверей. Ломик опять вырвало, но сейчас это уже не имело никакого значения.

- А псы? - опять спросил Женька.

- Они молодцы, - ответил Кирилл, и это была истинная правда, потому что разве можно кого-то обвинять в собственном ротозействе?…