Легенда о кимрском сапожнике

Сцена 2

Гостиная в барском доме. Барыня сидит за столом. Поднимает чашку, пьет. Морщится.

БАРЫНЯ (громко). Дашка!

Прибегает Дашка, бойкая девка лет двадцати.

ДАШКА. Слушаю, барыня!

БАРЫНЯ (показывая на чашку). Это что?

ДАШКА (подбегая, нюхая чашку). Как что?.. Этот, как его… чай.

БАРЫНЯ. Чай? Это не чай!

ДАШКА (снова нюхая). Да чай, Глафира Петровна… Именно что чай. Вон сколько палок плавает…

БАРЫНЯ. Какие еще палки, дура! (Дашка пожимает плечами). Господи, какая глушь эта наша Кимра… Вон, Ольга Грязнова рассказывает, в Петербурге новый напиток пьют… кофий называется… говорят, зело вкусный… и палок никаких в чашке…

ДАШКА. Может, квасу? Или морс клюквенный…

БАРЫНЯ. Не хочу я твоего квасу… От него живот бурлит… Федору Иванычу напомни, пусть настоящий чай привезёт из Москвы.

ДАШКА. Напомню, матушка, обязательно напомню…

Пауза.

БАРЫНЯ. Что за шум был заполночь?

ДАШКА. Шум? Какой шум?

БАРЫНЯ (поворачиваясь к Дашке). Ты что это? Ты мне дурочку-то не корчь. Я тебя наскрозь вижу… Я сразу хотела пойти да за вихры вас оттаскать, да поленилась. Да заснула потом… Ну! Говори, не вводи во грех.

ДАШКА. Совестно мне.

БАРЫНЯ. Что?

ДАШКА. Вы опять станете браниться.

БАРЫНЯ. Я? Браниться? Отчего же?

ДАШКА. Сами знаете.

Пауза.

БАРЫНЯ. Мужчина в девичьей? (Дашка коротко кивает.) Кто?

ДАШКА. Сами знаете.

Пауза.

БАРЫНЯ. Пьян был?

ДАШКА. Выпимши.

Пауза.

БАРЫНЯ. Кто визжал так противно?

ДАШКА. Сначала Фимка…

БАРЫНЯ. А потом?..

ДАШКА. А потом я.

БАРЫНЯ. Ты? Господи ты боже мой… (Пауза.) Голова у меня с утра тяжелая… Не угорела ли я? Печку проверьте… Нешто смерти моей хотите?

ДАШКА. Господь с вами, ваша милость…

БАРЫНЯ. Ладно, ступай, позови Федора Иваныча… (Дашка делает испуганное лицо.) Да уймись ты, не зли меня… Он мне доклад должон делать.

Дашка убегает. Пауза. Входит СЕМЕНОВ, управляющий имением, крепкий мужчина под пятьдесят. В руках у него бумажный журнал. В сапоге – нагайка.

СЕМЕНОВ (приоглядывась вослед Дашке). Глафира Петровна… Э-э…

БАРЫНЯ. Чего ты экаешь?..

СЕМЕНОВ. Матушка, я… тут дело такое, что…

БАРЫНЯ. Чего ты елозишь, как нашкодилая собачонка?..

СЕМЕНОВ. Виноват, матушка…

БАРЫНЯ. В чем же, Федор Иваныч? Какая за тобой вина? Недосмотрел? Упустил? Тут давеча безобразия творились в девичьей… говорят, мужчина какой-то забрался… Ты не слыхал?

СЕМЕНОВ. Я-то?

БАРЫНЯ. Ты-то. Ты как спал-то?

СЕМЕНОВ. Бес попутал…

БАРЫНЯ. И где тот бес-то? В стакане наливки? Ты гляди у меня, Федор Иваныч… Мои дворовые девки разве тебе назначены? Ладно еще покойный муж мой прижимал их по углам, так то его собственность была… А ты кто такой?

СЕМЕНОВ. Виноват, Глафира Петровна…

БАРЫНЯ. Виноват?.. Голова у тебя седая, мне совестно тебе укоризны делать, я младше тебя на десять годков… Не доводи меня до крайности… (Пауза.) Ну что, посчитал? Долги свел?

СЕМЕНОВ (заглядывая в журнал). Свел.

БАРЫНЯ. Ну и как?

СЕМЕНОВ. Есть еще, долги-то… Виноват.

БАРЫНЯ. Не в том дело, что ты виноват, Федор Иваныч… Хотя это само собой, коли долги по сию пору не взысканы… А в том беда, что невзысканье подаёт дурной пример остальным… Что ж это получается? Один двор всё поставляет вовремя, а другой позволяет себе заминки… И кто там у нас так отличается?

СЕМЕНОВ. Епишкины… две свиньи… Самсонов… полтора пуда овса… сапожники… Махонин.

БАРЫНЯ. Этот, сколько я помню, никогда из долгов не вылезает.

СЕМЕНОВ. Задерживает, матушка…

БАРЫНЯ. Сапоги-то его хороши?

СЕМЕНОВ. Недурны.

БАРЫНЯ. До хмельного охоч?

СЕМЕНОВ (кашлянув). Есть такой грех…

БАРЫНЯ. А куда жена смотрит?

СЕМЕНОВ. Померла жена-то… Тому назад года три.

БАРЫНЯ. Три? И все неженат?

СЕМЕНОВ. Да, так бобылем и состоит.

БАРЫНЯ. Как же это? Что, в преклонных летах? На баб уж и сил нету?

СЕМЕНОВ. Да как сказать… Не так чтобы в преклонных… Примерно в моих летах.

Пауза. Барыня поднимает глаза на Семенова.

БАРЫНЯ. С тебя лучше примера не брать… Ну, хорошо… Прошу тебя, Федор Иваныч, просто так не спускать… Ежели надобно посечь, то нечего и стесняться… Раз уж доброго слова не разумеют… Ты чем сечешь мужичков? Этим что ли? (Показывает на сапог.)

СЕМЕНОВ. Нет, матушка… Это так, жеребца наддать… Мужичков, сами знаете, когда розгами, когда батожьем…

БАРЫНЯ. Должно быть, больно?

СЕМНОВ. Ну, ежели благородного посечь, оно, конечно, больно… А мужика – так он же мужик, ему дело привычное, все одно как в баню сходить под веничек.

БАРЫНЯ. Вот как… Ну, тогда что же… сам гляди… Да! А проценты… ты проценты им ставишь, недоимщикам? Ольга Грязнова сказывала, что теперь все так делают.

СЕМЕНОВ. А то как же… Ставлю… да только не всегда эти проценты сообразишь… Вот, к примеру, со свиньями… У Епишкина… Одно дело, матушка, овес, а другое – свинья…

БАРЫНЯ. Не морочь мне голову… Овес, свиньи… Ты мне лучше вот что… В Москву, в цифирную школу, к Сашеньке моему, все отправил?..

СЕМЕНОВ. Всё как велено: и сапожки, и валеночки, и два кафтана.

БАРЫНЯ. А подарки для начальства ихнева?..

СЕМЕНОВ. Все, как уговаривались: и наливку, и осетра, и мясо вяленое.

БАРЫНЯ. А сыру?..

СЕМЕНОВ. И сыру. А то как же.

БАРЫНЯ. Может, поменьше будут к Сашеньке придираться…

СЕМЕНОВ. А чего придираться-то? Дитё малое…

БАРЫНЯ. Дитё… Пятнадцатый год!.. Нету с ним сладу никакого… Прямо весь в покойного мужа… Только девок за ляжки хватать… Все вы одним мирром мазаны… Может, там, в цифирной этой школе, приучат его к порядку да делу…

СЕМЕНОВ. Приучат, матушка, обязательно приучат…

БАРЫНЯ. Дай-то бог… А они там секут, ребятишек-то?

СЕМЕНОВ. Сказывали, секут.

БАРЫНЯ. Ах ты, господи… Ну да ладно, авось, не засекут.

СЕМЕНОВ. Не засекут, матушка… Так, понемножку, токмо для ихней же пользы.

Появляется Михаил, высокий парень лет двадцати, в руках у него – красные сапожки.

БАРЫНЯ. Да уж… (Замечает Михаила.) Что это у тебя, Миша?

СЕМЕНОВ. Сапожки для вашей милости… Давеча, на прошлой неделе разговор был… Чтобы красненькие…

БАРЫНЯ. Красненькие? Я что-то не упомню… А ну, покажи!

Михаил порывается подойти, но Семенов выхватывает у него сапожки и подает сам.

СЕМЕНОВ. Как велели.

БАРЫНЯ. Хороши, нечего сказать… (Пытается надеть сапожок на ногу. Семенов бросается помогать. Барыня отстраняет его.) Пусть Миша, он знает, как лучше…

Михаил тотчас становится на колени и ловкими движениями надевает сапожок на ногу барыне.

СЕМЕНОВ. Не жмет, Глафира Петровна?

БАРЫНЯ. Навроде, не жмет… А второй? (Михаил надевает и второй сапожок.)

Барыня встает, проходится по гостиной.

БАРЫНЯ. Надо же, красненькие… Я уж не девка… А хорошо… Молодец, Миша! Настоящий мастер.

МИХАИЛ. Благодарствую, ваша милость.

БАРЫНЯ. А под охру сможешь? Вон, как у меня на подоле.

МИХАИЛ. Под охру? Можно и под охру. Будет сделано.

БАРЫНЯ. К отъезду моему… я в Москву поеду… поспеешь?

СЕМЕНОВ. Поспеет, ваше милость. Обязательно поспеет.

БАРЫНЯ. Ну, хорошо. Ступай, Миша. (Пауза.) Что?.. Ты что-то сказать хочешь?

СЕМЕНОВ. Да нет, ничего он не хочет… Ступай, Мишка, не до тебя сейчас.

Михаил уходит.

БАРЫНЯ. Ты доволен им, Федор Иваныч? Парень-то какой из сироты вырос… небось, гроза девкам.

СЕМЕНОВ. Хороший мастер. Пустынин его хвалит. Доходу дает не хуже стариков.

Вбегает Дашка.

ДАШКА. Господин капитан Леонтьев приехали.

БАРЫНЯ. Капитан Леонтьев? (Встает из-за стола.) Дашка, мне надо переодеться… (Уходит вместе с Дашкой.)

Тотчас появляется Михаил, в руках у него черные мужские сапоги.

МИХАИЛ. Вот, Федор Иваныч… (Отдает сапоги Семенову.)

СЕМЕНОВ (беря сапоги). Хороши?

МИХАИЛ. Старался. (Видя, что Семенов намеревается уйти.) Федор Иваныч, вы с барыней насчет меня толковали?

СЕМЕНОВ (с недовольной миной). Насчет тебя? А, ну да… Ты, Мишка, что о себе думаешь?.. Вот так тебе всё и подай… Ты хоть понимаешь, что такое – выкуп на волю?

МИХАИЛ. Понимаю, Федор Иваныч.

СЕМЕНОВ. Ничегошеньки ты не понимаешь, Миша. Да если Глафиру Петровну не подготовить, она может разгневаться и заместо выкупа упечет тебя… куда Макар телят не гонял.

МИХАИЛ. Да за что же, Федор Иваныч? Я барыне верно служу, каждое желание исполняю, всю душу вкладываю.

СЕМЕНОВ. Да ты не разумеешь, я гляжу, как же тебе растолковать… Ты, Мишка, её крепостной человек, у нее крепость на тебя от царя и господа бога, на всю твою жизнь.

МИХАИЛ. Ну да, я разумею.

СЕМЕНОВ. Ты её крепостной человек и за счастья должон почитать такую судьбу.

МИХАИЛ. За счастье?.. Я на волю хочу…

СЕМЕНОВ. Ишь какой – хочет он. Вот скажи так барыне – батогов получишь, а не волю. И зачем тебе та воля? Ты же там пропадешь. А здесь ты как у Христа за пазухой с твоими-то золотыми руками.

МИХАИЛ. Но вот Путстынин же выкупился…

СЕМЕНОВ. Пустынин… Когда это было? Это ж отец его… Со покойным барином… А Глафира Петровна – дело иное, она никому вольную не давала и даст ли когда – то вилами по воде писано.

МИХАИЛ. Так ведь за деньги!

СЕМЕНОВ. Понятно, что не за просто так… Пустынины вон вдвоем, отец и сын, лет двадцать – как проклятые… А ты один.

МИХАИЛ. Я смогу. Я выдюжу.

СЕМЕНОВ. Ишь ты. Выдюжит он… Оставил бы ты это пустое мечтанье. Женился бы. Вон Дашка тебя хочет… А тебе, дураку, волю подавай.

МИХАИЛ. Федор Иваныч, у нас уговор был…

СЕМЕНОВ. Ладно, ладно… Поглядим. Тут, брат, подход нужон верный… (С сапогами в руках уходит.)

Михаил смотрит ему вслед.

Появляется Дашка. Подходит к Михаилу вплотную.

ДАШКА. Мишенька, ау…

МИХАИЛ (оборачиваясь, сухо). Чего тебе?

ДАШКА. Просто поглядеть на тебя хотела…

МИХАИЛ. А чего на меня глядеть?

ДАШКА. Какой ты… Было время – очень тебе по нраву были мои погляделки… (Кладет Михаилу руку на плечо.)

МИХАИЛ (отступая). Недосуг мне.

ДАШКА Недосуг? И минутки для меня не сыщешь?

МИХАИЛ. Мне барыня заказ сделала.

ДАШКА. Заказ? Какой заказ?

МИХАИЛ. Сапожки новые… Да тебе что за дело?

ДАШКА (с обидой). Злой стал, ни одного ласкового слова…

МИХАИЛ. Какого еще слова?..

ДАШКА. А какие ты мне по весне… Забыл? Сказать?

МИХАИЛ. Мало ли что я говорил…

ДАШКА. Вот ты как… Опостылела, знать… И на кого же ты теперь глядишь-то? На Таньку Пустынину?

МИХАИЛ. Не твое дело, дура!

ДАШКА. Вот какие слова ты для меня сыскал…

МИХАИЛ. А ты меня не зли!..

ДАШКА. Не бывать тебе с Танькой! Ты дворовой человек Глафиры Петровны, и танькин отец никогда её за тебя не отдаст… Он ей вольного найдет, купца из Твери!

МИХАИЛ. А это мы еще посмотрим…

ДАШКА (в слезах). Чтоб ты провалился… Глаза бы мои на тебя не глядели… (Убегает.)

Раздаются громкие голоса.

Входит молодой мужчина лет тридцати – капитан ЛЕОНТЬЕВ. Следом – Семенов. Несколько секунд Леонтьев и Михаил смотрят друг на друга, затем Михаила кланяется и уходит.

ЛЕОНТЬЕВ (Семенову). Ты, любезный, поимей-ка в виду вот что… Мне Глафиру Петровну не хочется огорчать, а ты мотай себе на ус… Двое ваших мужичков подались в бега на Нерли, да здесь, на Дубенской верфи, еще один… Мне дела нет до того, как ты будешь их сыскивать… Это ваша забота… А мне нынче же рабочие руки потребны, и я с вас не спущу.

СЕМЕНОВ (испуганно). Будет сделано, господин капитан… Войдите и в наше рассуждение… Народ стал некрепок, оброку мало, урожай о прошлом годе неважный.

ЛЕОНТЬЕВ. Будет жаловаться… У всех так… У меня у самого сельцо под Рузой… Тоже даю работников… А то как же! Война!

Появляется барыня.

БАРЫНЯ. Ой, господин капитан, ты прямо всех нас перепугал… Какая еще война? Опять что ли с турком? С ним, кажись, замирились.

ЛЕОНТЬЕВ (целуя руку барыне). А швед, Глафира Петровна? Швед-то никуда не делся. Спит и видит, как бы нас уесть да Петербург назад оттяпать.

БАРЫНЯ. Ишь какой… Но, слава господу, руки у него теперича коротки.

Появляется ОТЕЦ АНДРЕЙ, худощавый, живой, за сорок.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Простите, матушка Глафира Петровна!.. Я прямо так, по свойски, без приглашения… Диакон мне донёс, будто господин капитан Леонтьев проехал, так я не смог удержаться от искушения…

БАРЫНЯ. Ну что с тобой поделать, отец Андрей…

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Хоть любопытство и грех, но невеликий… Хочется послушать, что в большом мире-то деется, как там государь наш заступник поживает, про труды его великие…

БАРЫНЯ. За стол, господа, за стол… (Проходят к столу. Садятся. Дашка бегает туда-сюда, накрывая на стол.) А Карлуша-то шведский, так и сидит у султана?..

ЛЕОНТЬЕВ. Сидит… Но рано иль поздно прибежит снова. Так что ухо следует держать востро. И государю нашему, Петру Алексеевичу, помогать всемерно… Я тут, Глафира Петровна, выволочку дал вашему управителю… Уж не обессудьте.

БАРЫНЯ. А ничего страшного, а хоть и дал… Так ведь за дело, не так ли, господин капитан?.. Я ему и сама сегодня уже надавала. Долги плохо вытрясает из мужичков… И что ж он натворил, наш Федор Иванович?

ЛЕОНТЬЕВ. Ничего особенного… Отчасти и я не прав… Вспылил. Так и досада берет… Петр Алексеич бьется аки лев с врагами, а тут в собственной державе людишки ему помочь должную не оказывают.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Ох, грехи наши тяжкие…

БАРЫНЯ (со вздохом). Ну, ничего, я его вразумлю, уж ты не беспокойся, господин капитан… Мы поможем, чем сможем, чай, люди русские…

ЛЕОНТЬЕВ. Не сомневался, Глафира Петровна. Знаю, вы не подведете.

БАРЫНЯ. Так и передай, голубчик… И в сенат, и государю, коли будет случай… Мы всегда наготове… Ты расскажи, какие там новости, в Москве, в Петербурге этом…

ЛЕОНТЬЕВ. Так я же без вылазу на верфях… На дубненском устье… разве что в Нерль вырвешься… Вот как тялки погоним на Онегу да в Петербург, там все и увижу своими глазами да услышу своими ушами.

БАРЫНЯ. Погоди, это что же за тялки такие?..

ЛЕОНТЬЕВ (улыбаясь). Это корабли наши, кои мы на верфях сооружаем.

ОТЕЦ АНДРЕЙ (поднимая со значением палец). Тьялк – одномачтовое судно с плоским дном, длиною в дюжину аршин, пригодно для прибрежного по рекам и морям плаванья…

БАРЫНЯ. И где ж ты слов таких нахватался, батюшка?

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Так я ж в гостях у господина капитана бываю на дубненское устье. Поглядел на всю эту кутерьму, да потолковал с заморскими мастерами, которые там верховодят…

ЛЕОНТЬЕВ. Голландцы…

БАРЫНЯ. И на каковском языке ты с ними толковал, батюшка мой?

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Так они ж три слова по-русски, а я три слова по латыни, глядишь и столковались.

БАРЫНЯ. А вечером и за чаркою…

ОТЕЦ АНДРЕЙ. И то было… Не скрою, согрешил немного, у господа прощения просил всю обратную дорогу… И что я там подсмотрел-то ещё … Заморские эти люди, по своим знаниям, значит, по своему опыту, образец сотворят, а наши-то мужички за ними ну повторять. И так по каждой детали. А потом, всем миром – этот самый тялк сбирают… Умно!

БАРЫНЯ. Тебе, отец мой, по твоим свойствам не в церкви служить, а в миру бы суетиться…

ОТЕЦ АНДРЕЙ. На то одна божья воля, благодетельница наша…

БАРЫНЯ. А что касаемо иноземцев… куда уж нам за ними поспеть-то, за этими шведами да голландцами…

ЛЕОНТЬЕВ. А не скажите, Глафира Петровна. Мы тут недавно подрядили мужичков наших, дабы сотворили тялку… корабль, значит… сами, без голландских мастеров. Уговор был й ежели не хуже, добавляем, а коли хуже выйдет – они из своих карманов выложат… И что же? Не хуже! Послали в сенат – чтоб им добавить за хорошую-то работу.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Я всегда говорю: наш мужик – он смекалист и добрую сноровку имеет. Ему бы подсобить, так он любого иноземца за пояс заткнет…

ЛЕОНТЬЕВ. А что значит, батюшка, подсобить?..

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Подсобить? Не то чтобы подсобить, а как бы растолковать-то…

БАРЫНЯ. Ты толкуй, да смотри, не затолкуйся, отец мой…

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Не то чтобы подсобить, а вот бы немного послабить…

ЛЕОНТЬЕВ. Послабить?..

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Послабить… Чуть послабить. А то уж больно им тяжко… Вот и у вас, господин капитан, народишко-то с верфей бежит…

ЛЕОНТЬЕВ (задумчиво). Бегут, окаянные… Вот и ваши тоже, Глафира Петровна… Я вашему управителю велел замену мне привесть как можно быстрей… Уж не обессудьте.

БАРЫНЯ (со вздохом). Заменим, а что дееть-то… (Отцу Андрею.) А ты тоже мне завел проповедь: послабить да подсобить… Им послабишь, так и сам по миру пойдешь. У каждого из нас участь одна: смиряться перед богом и государем да покорно нести свой крест… У них, у мужиков, свой крест, а у нас – свой.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Оно так, господь терпел и нам велел…

ЛЕОНТЬЕВ. Истинно так, батюшка. Кто-то терпит, а есть такие, что терпеть более не желают и даже смуту сеют…

БАРЫНЯ. Это ты об чем, господин капитан?

ЛЕОНТЬЕВ. К нашим мужичкам, что лес валят для верфи, приходил человек и смущал сказками, будто государь наш вовсе не государь, а антихристом посланный…

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Свят, свят, свят…

БАРЫНЯ. Кто ж такой?

ЛЕОНТЬЕВ. Не нашли. Пока что. А найти надо… Ежели что прознаете, подайте весть. Никому нет выгоды, ни мне, ни вам, коли по местам нашим тати бродят… Так и до беды недалече.

БАРЫНЯ. Не сомневайся, господин капитан… Мы уж тут – сразу, ежели что… Ты мне лучше скажи вот что… Правда ли… мне Ольга Грязнова сказывала… Будто бы новый напиток заведено теперь пить… как его бишь… кофий… Слыхал?

ЛЕОНТЬЕВ. Слыхал, Глафира Петровна.

БАРЫНЯ. Сам-то пивал?

ЛЕОНТЬЕВ. Пивал, да только не у нас, а в чужом краю.

БАРЫНЯ. И где же?

ЛЕОНТЬЕВ. В англицком королевстве. Когда учился там корабельному делу по велению государя нашего Петра Алексеевича.

БАРЫНЯ (всплескивая руками). Да как же ты молчал-то, господин капитан? Как они там живут, англицкие людишки?

ЛЕОНТЬЕВ. Хорошо живут, врать не стану. Дома каменные, церкви большие.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. А не врут ли, что в том краю люди встречаются таковы, что обличьем черны?

ЛЕОНТЬЕВ. Не врут, батюшка. Сам видывал. Черные, как уголь в печке.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. А сатанинских знаков не обнаружил?

ЛЕОНТЬЕВ. Не видал. Такие же, как и мы, только лицом и телом черны. Привозят их из-за моря, из полуденных стран. И кофий этот оттуда же… Пивал я его, не по нраву он мне пришелся. Горький. По мне квас лучше.

БАРЫНЯ. А что ж тебе по нраву пришлось, господин капитан?

ЛЕОНТЬЕВ. Был я там, в городе Лондоне, на театре…

БАРЫНЯ. Сказывал мне покойный муж, будто у государыни нашей Софьи, сестрицы Петра Алексеевича, была такая театра…

ЛЕОНТЬЕВ. В городе Лондоне театра большая, помещается сотен десять народишку, а может, и более. И там видывал, как собаки грызутся перед людским сборищем и деньги ставят на кон, кто возьмёт верх…