Легенда о летящем змее

XII

Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора

Услыхав шум на другом конце конюшни, еще не вполне пьяный, но и давно не вполне трезвый, старина Мусташ, схватившись за кинжал, медленно двинулся в темноте туда, где стоял конь атамана.

К Эле подходить лишний раз было нельзя. Якул сам заботился об этом животном. Мусташу что? Всего-то забот на одну меньше. Но коли что с конем вдруг приключится, так с него, с Мусташа, первого спросят.

Немного не дойдя до стойла, разбойник остановился, узрев там странную и удивительную картину. Возле коня стояла женщина в невиданном алом платье, в каком ей, должно быть, очень холодно в этой чертовой дыре — здесь всегда было холоднее, чем в башне. И если бы Мусташ не видел собственными глазами, он ни за что бы не поверил, что Эле не только подпустил ее к себе, но даже разрешает ласкаться. А ведь упрямое животное безоговорочно признавало только Якула да кое-как грязного цыгана Шаню. Не иначе оттого, что тот — язычник и колдун. Но вот теперь Мусташ стоял и смотрел, как конь ласково кладет голову на плечо странной женщине и разрешает трепать себя за гриву. Женщина что-то приговаривала и, кажется, кроме коня, вообще больше ничего не замечала.

— Эй! — крикнул Мусташ, который о благородных манерах знал только то, что подсмотрел у Якула. — Эй ты! А ну-ка, живо повернулась ко мне!

Маркиза медленно обернулась, смерила презрительным взглядом неопрятного человека неопределенного возраста, посмевшего обратиться к ней, и спросила:

— Ты служишь здесь? Откуда этот конь?

Мусташ, решительно обалдевший от такого обращения, повертел в руках кинжал так, чтобы произвести впечатление, и сказал:

— Вопросы здесь я задаю, дурында! Подойди поближе, чтобы мне разглядеть твое лицо!

— Твой хозяин совсем тебя распустил, коль ты позволяешь себе так говорить со знатной дамой! Кто он? — бросила Катрин, не двинувшись с места.

— Не твое дело! — Мусташ не выдержал и сам шагнул к ней. Полумрак будто развеялся, и разбойник раскрыл рот, глядя на ее лицо. Никогда в жизни он не видал такой красавицы. Да что там! В его семье из трех поколений разбойников никто такой не видал.

— Да ты, пожалуй, и впрямь, из благородных, — пробормотал он. — Что ж… из знатных бабы у меня еще не было.

Катрин отшатнулась от пьяного слуги и оглянулась в поисках двери. Но Мусташ был шустрым малым. Не успела она и шага ступить, как он схватил ее за руку и дернул на себя, опалив лицо дыханием с винными парами.

— Куда ж ты собралась, птичка? — рявкнул он, надеясь, что голос звучит достаточно ласково, а при слове «птичка» она должна была оттаять. — Не хочешь уважить доброго Мусташа? Я тебя отпущу после, даже не скажу Якулу, что ты трогала его коня. Ну же…

— Да как ты смеешь! — маркиза безуспешно дернулась из его рук. — Отпусти меня немедленно! — зло выкрикнула Катрин и сильно оцарапала нахалу щеку. В ответ на ее крик неспокойно заржал Игнис.

— Ах, ты по-доброму не хочешь! Ну, так и Мусташ стараться для тебя не будет! — сердито рявкнул Мусташ и приставил к ее горлу кинжал. — Больно, дурында! — пожаловался он. — Живо ложись вон на ту подстилку!

Он указал в угол, где приготовлена была его постель — куча тряпиц и какая-то шкура.

Катрин с размаху наступила каблуком своей туфли ему на ногу и зашипела прямо в лицо:

— Прокляну! Слабым станешь! Никогда больше ни с кем не ляжешь! И ни одна, даже самая расторопная девка тебе не поможет!

— Ах ты ж, ведьма! — заорал Мусташ и толкнул ее на подстилку. Да так, что она ударилась головой о каменную стену. — Баба дрянная! Я тебе покажу, кто такой Мусташ! Ты у меня башмаки вылизывать будешь!

С губ маркизы сорвался короткий стон, густые волосы смягчили удар, и, придерживаясь за стену, она снова стала подниматься на ноги. Но подняться он ей не дал, навалился всем телом и, приставив одной рукой к горлу нож, другой стал шарить по груди, животу, бедрам, спускаясь все ниже, в поисках края юбки.

— Ну, поцелуй же Мусташа, и он станет поласковее, — бормотал разбойник, слюнявя ее шею и стаскивая с плеча платье. Платье не поддавалось, и он рванул ткань. Та треснула и обнажила ключицу, которую он тоже тут же стал покрывать короткими поцелуями.

Неожиданно конюшня осветилась светом факела. И громкий голос прозвучал в каменных стенах:

— Что здесь происходит? Мусташ!

Единственный голос на свете заставил Катрин окаменеть. Она перестала вырываться, и ничего не видя, кроме мерзкого бородатого лица, вокруг которого все сильнее расплывалось пятно света, прислушивалась к тяжелым шагам, отдававшимся гулким эхом от стен конюшни.

— Мусташ, за каким чертом Эле ржет! Мусташ!

Незадачливый разбойник торопливо сполз с Катрин и глянул на атамана.

— Погляди-ка, Якул! Пыталась увести твоего коня! Да я вовремя поймать успел.

— Вижу я, что ты успел, — проворчал Якул и подошел к подстилке. Факел осветил неровным светом маркизу, в чьих глазах плясали языки пламени.

Она даже не заметила, что стала свободна. Не отрываясь, Катрин смотрела в лицо того, кто откликался на имя Якул. Она попыталась что-то сказать, но дыхание перехватило, и в глазах померкло. Больше маркиза де Конфьян ничего не чувствовала.

— Что ты сотворил, мерзавец? — рявкнул Якул, глянув на Мусташа.

— Да никакого вреда я ей не причинил, — отозвался тот. — Это она оцарапала мне щеку да ногу отдавила! Можешь сам убедиться!

Мусташ указал на царапину.

— Я всего-то охранял ваше имущество! — добавил он.

— Черт бы тебя подрал! Живо зови Никталь. Если она умрет здесь, нам только того и недоставало!

Он отдал Мусташу факел, склонился над женщиной и подхватил ее на руки. Она была легкой, тонкой, от нее пахло чем-то до боли знакомым, ее волосы свесились с его рук, и он задохнулся глядя на этот золотой поток… Несколько мгновений он смотрел в ее лицо, и что-то в нем дрожало, причиняя мучительную боль. И вместе с тем сил оторвать взгляд от нее у него не было вовсе. Снова заржал Эле. И это заставило Якула прийти в себя.

— Молчи, молчи, друг мой, — сказал он коню. И быстрым шагом направился в башню, в свои покои.

Шел быстро, чувствуя, как ветер бьет в лицо, и как частый острый снег кусает кожу. Остановился. Попытался на весу укутать женщину в свой плащ, но выходило скверно. Тогда помчался к себе еще быстрее.

Добравшись до комнаты, устроил незнакомку в постели, накрыл богатой пушистой шкурой и бросился к кувшину с водой. А потом снова замер над женщиной, не понимая, отчего дрожь внутри не прекращалась, но дрожать теперь начинали еще и руки.

Первое, что почувствовала Катрин, медленно приходя в себя, была саднящая, слабо дергающая боль на шее. Вероятно, там все же был порез. Она чувствовала слабость в теле и в голове мучительно билась мысль о том, сошла ли она с ума от горя и ей все привиделось. Или…

Маркиза открыла глаза и тотчас получила возможность убедиться, что рассудок ее в порядке, а Серж жив, здоров и теперь с некоторым любопытством разглядывает ее.

Возмущение охватило Катрин.

Она приподнялась на локте и выпалила недовольным тоном:

— Что все это значит, Ваша Светлость? В то время, как я оплакиваю вас пятый месяц. Конфьян и Жуайез захвачены вашими родственниками под предводительством графа Салета. Ваши сыновья вынуждены скрываться сначала в Фенелле, а после там, чему я даже названия дать не могу, хотя королева и утверждает, что это ее королевство. А маркиз де Конфьян всего лишь решил испробовать новых впечатлений! — она усмехнулась и зло добавила: — Вы устали от семейных обязанностей? Я надоела вам?