Легенда старинного баронского замка

ВЕЧЕР НА ДАЧЕ

На даче хорошенькой вдовушки графини Воронецкой в послеобеденное время, по-светски, в avant-soirée[1], собралось небольшое общество избранных: три из ее светских приятельниц и несколько молодых людей, не из интересных. Несмотря на вошедшую в пословицу любезность графини, в этот вечер она была решительно не в ударе занимать своих случайных гостей. Ей не хотелось говорить, хотелось читать заинтересовавшую ее в это утро английскую книгу.

Погода была душная, изредка небольшая молния прорезывала темное июльское небо, вдали слышались глухие раскаты грома. Все чувствовали себя в каком-то странном настроении; от приближавшейся грозы, особенно у дам, не на шутку разыгрывались нервы. Молодые люди вяло рассказывали сезонные новости, которых никто не слушал; все втайне мечтали о немедленном возвращении домой, но никто не решался встать первым, считая, что такое скорое бегство невольно сказало бы хозяйке, что у нее в этот вечер царствует скука.

В самом темном углу террасы, не принимая никакого участия в общем разговоре, сидел пожилой уже брюнет с выразительным матово-бледным лицом и с глубокими, светящимися глазами. Он смотрел на темное небо, а все общество, насколько дозволяла светская учтивость, смотрело на него. Какая-то неуловимая особенность в безукоризненном костюме и манерах показывала в нем иностранца. Графиня не раз собиралась заговорить с ним и не решалась, сознавая, что серьезной беседы, такой, какой ей хотелось бы, в этой обстановке у них не выйдет, втягивать же его в общий, пустой разговор ей просто было совестно. Из всех случайно собравшихся у нее в этот вечер гостей он один приехал, приглашенный его накануне, со специальной целью поговорить о данной им накануне же ей книге.

Знакомство графини с сэром Гарлеем началось очень недавно; представленный ей дядей за несколько дней перед тем, как интересный путешественник, долго живший на Востоке и в Америке, он с первого взгляда показался ей человеком необыкновенным, никогда ею не виданным среди пустого общества, в котором она вращалась и нередко скучала, скрывая веером зевоту чуть не до слез.

Как ни жадно схватилась она за его книгу, а ей все-таки удалось прочитать ее только до половины, когда прямо к обеду приехала издалека ее самая любимая подруга баронесса Ф. В другой день графиня Вера тем более бы ей обрадовалась, что давно, с самой зимы, ее не видала, но баронесса, несмотря на их интимность, была последняя из всех ее приятельниц, с кем Вера решилась бы поделиться впечатлением, вынесенным из книги сэра Гарлея, а впечатление было так сильно, что отделаться от него она не могла и только рассеянно выслушивала сперва баронессу, а потом и остальных мало-помалу собравшихся гостей. Нетерпеливый взгляд ее нередко обращался на сэра Гарлея то с затаенным вопросом, то с извинением, что невольно заставляет его терять время.

Наконец, одна из дам встала, извиняя свой быстрый отъезд необходимостью свидания с сестрой; ее примеру вскоре последовала другая и трое из молодых людей, наиболее действовавших своей пустой шумихой на нервы хозяйки, тоже откланялись под каким-то благовидным предлогом. Графиня вздохнула несколько свободнее и решилась вызвать сэра Гарлея из-за его зеленой засады, защищавшей его от света ламп группы высоких фикусов. Вера знала, что от остальных гостей не отделаться; маленькая баронесса, приехавшая из Остзейского края, прямо объявила, что будет ночевать на даче, а оставшийся еще белокурый юноша Поль Светловский, из более интеллигентных между светской молодежью, двоюродный брат графини, во-первых, никогда не спешил расставаться с кузиной, а в этот вечер его особенно привлекал интересный путешественник. Он притих и приготовился слушать, но разговор все-таки не клеился, громовые удары повторялись все сильнее и чаще.

— Какая ты странная сегодня, Вера, — сказал наконец Светловский, обращаясь к кузине по-английски из любезности к гостю-англичанину. — Я боюсь, что сэр Гарлей напустил на тебя какие-нибудь восточные чары.

— А вы верите чарам? — ответил, улыбаясь, путешественник.

— Я верю, — поспешно вмешалась баронесса, — то есть я верю не чарам, пожалуй, а чему-то таинственному, необъяснимому.

— На каких же это основаниях, баронесса? — спросил сэр Гарлей, продолжая улыбаться.

Графиня посмотрела удивленно на гостью: так неожиданно было это заявление со стороны первой насмешницы всего их кружка, но в этот раз черные глазки баронессы смотрели очень серьезно и ничуть не высказывали желания одурачить слушателей.

— Серьезных, неопровержимых данных верить таинственному у меня нет, если хотите, но я все-таки верю, сама слышала… Вот, видите ли, о замке моего свекра существует легенда, подробности ее знает он один из старинных бумаг и ни за что не хочет открыть тайну нам, все отделывается шутками. Я вышла замуж только прошлой зимой и первое лето провожу в замке. Когда я была невестой, Адольф шутя говорил мне, что и на их замок наложена несомненная печать его древности и аристократизма — в виде появляющихся в нем привидений. Я, конечно, не обратила на это внимания, даже совсем забыла его слова, пока 15 июня… Папа не было дома, я с мужем сидела в его кабинете, выходящем в длинный коридор. Погода была прелестная, ни одного облачка на небе — и вдруг раздалось несколько страшных тресков, точно громовые удары, или, пожалуй, ружейные выстрелы… а потом пошли громкие стуки по всей комнате, в стенах, в окнах, полу, даже в кресле, на котором я сидела, точно кто ударял небольшим молоточком. Я вскрикнула и выбежала в коридор, муж за мной. В коридоре раздавались такие же стуки, точно перекликаясь из одного конца в другой, и среди их послышались вскоре где-то тяжелые шаги, хотя мы никого не видели в освещенном коридоре. Постепенно удаляясь, шаги исчезли на лестнице в верхний этаж. Я так испугалась, что со мной сделалось дурно, и я всю ночь не заснула, хотя стуки, постепенно затихая, к ночи совсем прекратились. На следующее утро я все рассказала папа, он засмеялся, только совсем неестественно, и стал уверять, что нам все это пригрезилось. Не добившись ничего от барона, я стала допытывать старую экономку; она тридцать лет живет в замке. Наконец, она мне рассказала, не без труда с моей стороны, что каждое 15 июня папа куда-нибудь уезжает, и всегда слышатся эти стуки и шаги. Ей сказывали старые люди, что давно-давно, может быть, более ста лет назад, в этот день и час, в замке произошла какая-то катастрофа, подробно описанная в старинных бумагах. Кроме папа, никто не знает, в чем дело, будет, говорят, знать мой муж, когда наследует замок… Знают только одно, что владельцу майората запрещено проводить роковой день в замке. Кто-то, кажется — прадед моего мужа, еще совсем молодым человеком, только что у него родился наследник, не послушался запрещения, и с ним сделался в тот же день удар, и он никогда уже не вставал с постели… Что вы на это скажете, сэр Гарлей?

Но прежде, чем тот успел ответить, вмешался Поль Светловский.

— Вы не насмехаетесь ли над нами, баронесса? — проговорил он, иронически улыбаясь.

— Нет, в этот раз она не смеется, я за это ручаюсь, — сказала графиня, — что же касается сэра Гарлея, я знаю, что он этому верит; он дал мне вчера книгу, где описано много подобных происшествий. Хотите, мы прочтем одну, самую интересную главу, тоже о старинном замке в Англии, а потом он будет так добр объяснить нам…

Молодой человек сделал кислую мину: он не того ожидал от интересного путешественника.

— Нет, Вера, мы лучше читать не будем — я, право, боюсь, опять не усну ночь после твоей страшной истории. А вот я желала бы знать, верит ли сэр Гарлей и новейшему спиритизму, о нем теперь так много толкуют везде, даже в нашей Неметчине, да и прежде толковали, помню, когда, бывало, приезжали в Петербург иностранные медиумы… Но тогда я над всем этим только смеялась, даже видеть медиумов не пожелала.

— А теперь вы не будете смеяться, баронесса, если я скажу вам совершенно серьезно, что я верю или, лучше сказать, знаю, потому что видел, — заговорил наконец сэр Гарлей.

— Это вы в Америке видели, — досадливо вмешался юноша, знаем и мы американских подкупных медиумов-шарлатанов. Вот Слэд[2] приезжал к нам, и что же? Ничего не вышло. Говорили тогда, что наша петербургская весна помешала опытам. Хороши духи, боящиеся дурной погоды!

— Боятся дурной погоды не духи, — серьезно ответил путешественник, — а она влияет на физический организм медиумов, который, в силу каких-то нам еще неизвестных законов природы, служит проводником для явлений в нашем физическом мире. В Лейпциге, с тем же Слэдом, но, вероятно, при более подходящих условиях, вышло очень многое, убедившее людей науки. Я, баронесса, — обратился сэр Гарлей к молодой женщине, — делал много опытов не только в Америке и в Англии, но и в Италии, в Швейцарии, на Востоке, и не с профессиональными медиумами большей частью, а в тесных кружках испытанных друзей, и видел, и убедился.

— Что же вы видели?

— То же самое, или приблизительно то же, что рассказывается в книге, которую я дал прочитать графине. Она написана человеком очень уважаемым и известным в Америке и в Европе, Робертом Дэль Оуэном[3], сыном знаменитого социал-демократа.

— Как бы мне хотелось сегодня же попробовать сесть за сеанс, — сказала графиня.

— Сегодня он вряд ли удастся, в атмосфере слишком много электричества.

— Так погода действительно имеет влияние на спиритические опыты? — спросила графиня. — Скажите, сэр Гарлей, какая же требуется для них атмосфера?

— Во-первых, комната требуется не слишком жаркая и не слишком холодная, так градусов в 14, и непременно отдельная, чтобы не доходило в нее никакого шума извне. Воздух должен быть чистый, легкий, но без сквозного ветра. Не раз было замечено, что дождь, или снежная метель, следовательно, сырость во внешней атмосфере, имеет дурное влияние на опыты, а приближение грозы, когда воздух насыщен электричеством, тем более.

— Это все, или есть еще и другие какие условия для сеансов? — продолжала расспрашивать хозяйка.

— Есть несколько данных, выработанных опытом, которые в большей части случаев обусловливают успех, но как он главным образом зависит от психического настроения кружка, то совершенно невозможно сказать заранее, произойдут явления или нет, или объяснить, почему в составе тех же самых лиц, в той же комнате, они были вчера и не удаются сегодня.

— Говорят, неверующие мешают, — сказал иронически молодой человек.

— Предвзятое неверие или, вернее сказать, враждебное отношение к вопросу, то есть твердо принятая заранее решимость ни за что не поверить, конечно, нарушает необходимую для успеха гармонию. Преодолеть такую важную помеху может присутствие только очень сильного медиума, — тем же серьезным тоном ответил сэр Гарлей.

— Ты своей враждебностью, Поль, даже мешаешь мне расспрашивать сэра Гарлея, — нетерпеливо сказала графиня, — ты бы отправился лучше гулять.

— В эту-то темень, — засмеялся молодой человек. — Ты лучше совсем прогони меня, если я тебе неприятен.

— Можешь уезжать, я тебя не удерживаю, — вспылила хозяйка, утомленная принуждением, выпавшим на ее долю в продолжении всего вечера.

— А я, напротив, желал бы убедить вашего кузена, графиня, принять участие в нашем первом опыте. Я предвижу в нем хорошего медиума, — сказал сэр Гарлей.

— А, медиум! — воскликнул Поль. — По каким признакам вы это видите?

— По вашей нервности, нетерпеливости, по бледному, совсем прозрачному цвету вашего лица, по особому, быть может, для других и неуловимому выражению глаз, точно смотрящих внутрь себя. Но, быть может, я и ошибаюсь в вас; в этом так мало еще исследованном вопросе ничего нет законченного, определенного. Я знавал медиумов — правда, преимущественно для физических явлений — полных, румяных молодцов, дам гигантского роста и телосложения, по-видимому, совсем не нервных. В вас же я предвижу медиума для явлений более высшего порядка.

— Эти-то явления и интересуют меня со слов Дэль Оуэна, — сказала графиня. — Нет, Поль, теперь я тебя не отпущу, ты должен выслушать сэра Гарлея и непременно ему поверить.

— Но сегодня сеанс невозможен, стало быть, и я вам не нужен, — возразил обидчиво молодой человек. Нелюбезность хорошенькой хозяйки, к которой он чувствовал привязанность несколько более теплую, чем к другим своим кузинам, задела его за живое.

— А ты все-таки останешься и даже непременно поверишь сэру Гарлею, — сказала графиня, ласково взглянув на кузена. Она отлично сознавала свою власть над молодым человеком.

Поль, конечно, остался.

В эту минуту блеснула яркая молния и вслед за ней раздался такой страшный удар грома, что даже все стекла в даче задрожали. Гроза, видимо, приближалась. Поль невольно вздрогнул и по еще более побледневшему лицу его пробежала легкая судорога.

— Вот как вы нервны, — сказал сэр Гарлей, — нервнее обеих дам!

— Вы ошибаетесь, я совсем не боюсь грозы, а напротив, очень ее люблю, — почти обиделся молодой человек.

— Я и не утверждаю, что вы боитесь грозы: вы можете любить ее, как и всякое другое сильное ощущение, но она все-таки не ладит с вашим организмом. Дух ваш и бодр, может быть, а плоть все-таки немощна наперекор вашей воле. Не перейти ли нам в комнаты, графиня, я бы не желал, чтобы наш медиум пришел в слишком нервное состояние. Я давно наблюдаю за тучей; теперь мне сдается, что она пройдет мимо, разрешится дождем не здесь, а нам только очистит воздух и тогда можно будет попробовать…

— Ах, как это было бы хорошо! — воскликнули в один голос обе дамы.

— А пока выберем комнату и посидим в ней покойно с полчаса. Замечено, что такой сбор заранее всех членов кружка на месте, выбранном для сеанса, всегда более или менее способствует его успеху.

Графиня повела своих гостей по всей даче.

— Вот эта комната совсем подходящая, — сказал сэр Гарлей, останавливаясь в столовой, — всего одна дверь, мы обязательно запрем ее и сквозного ветра не будет. Откроем наверху всех трех окон форточки и в комнате окажется достаточно прохладно. Ни зеркала, ни металлов в ней нет, одно дерево и бумага. Все это отличные физические условия.

— Разве нельзя сидеть в комнате с зеркалами? — спросила баронесса.

— Я не говорю нельзя, часто сидят и не без успеха. Я указываю вам самые идеальные условия, к числу которых, как дознано, принадлежит отсутствие зеркал и металлов. А вот и отличный стол для нашего маленького кружка, — прибавил путешественник, указывая на небольшой, почти четвероугольный столик, на котором обыкновенно ставилась закуска. — Мебель плетеная, что тоже весьма выгодное условие. Мягкая мебель для всех членов кружка вообще, а главное, для медиума, никуда не годится.

— Так духи враги всякого комфорта? — сказал Светловский.

Графиня погрозила на него пальцем.

— Ты опять заставляешь сэра Гарлея повторить, что физические условия существуют не для духов, а для приспособления наших организмов к их проявлению через нас.

— Мне приятно убедиться, что вы, графиня, отлично меня поняли, — сказал сэр Гарлей, пододвигая ей стул к избранному им столику.

Усевшись, общество стало с нетерпением прислушиваться к удалявшимся, но все еще сильным раскатам грома.

— Физические условия вы теперь знаете все, — продолжал путешественник, — и, вероятно, не забудете их, графиня. Позвольте сообщить вам и прочие, чтобы вы могли с успехом продолжать опыты, когда я уеду из Петербурга, если, как я надеюсь, мой первый урок возбудит в вас серьезный интерес.

— Ах, пожалуйста, мы вас слушаем, и я, по крайней мере, не остановлюсь на полпути, пока не добьюсь полного убеждения.

— Вы, конечно, уже знаете, mesdames, что причина, производящая явления, заключается в самих сидящих за столом. Иные темпераменты выделяют из себя требуемые для явлений элементы одного рода, другие поглощают их и выделяют другие, противоположные. Темпераменты разнородные, отрицательные и положительные, должны сидеть вперемежку, не более восьми человек зараз, но достаточно и трех, чтобы составить кружок. Если в кружке есть признанный медиум, его должны посадить лицом к югу или к северу; по обеим сторонам его садятся отрицательные, пассивные личности, а положительные, деятельные натуры на противоположном конце стола. Заметьте раз навсегда, что если кто остается в комнате вне кружка, он никак не должен сидеть позади медиума, чтобы не отвлекать к себе токов. Не должны садиться за стол больные, это вредно и для них, и для опыта.

— Но как же узнать, кто к какому принадлежит темпераменту? — спросила баронесса.

— Сперва достаточно одних внешних признаков для их различения, как то: белокурый садится рядом с темноволосым, бледный с румяным, человек вялый, покойный с деятельным, мужчина с женщиной и тому подобное… а потом, если ошиблись в размещении, то сообщающаяся разумная сила поправит, укажет, как разместиться, особенно если к ней обратятся с вопросом: правильно ли разместился кружок? Много раз было замечено, что, когда переменяли места по ее указанию, явления заметно усиливались и становились разнообразнее.

— Кто же должен спросить ее, медиум? — сказала графиня.

Светловский все еще молчал, считая ниже своего достоинства вмешиваться иначе как иронически в пустой и глупый разговор, но он начинал уже незаметно для себя самого поддаваться влиянию сэра Гарлея.

— Нет, не медиум; медиум должен по возможности оставаться совершенно пассивным. Выбирается один из кружка, человек наиболее хладнокровный и толковый, для постоянного предложения вопросов. Он и руководит сеансом. Одного сеанса в неделю вполне достаточно, если нет особенного желания повторять их чаще, и во всяком случае, не более двух и, по возможности, всегда в один день и час, это очень важное условие успеха. И затем, более двух часов сряду сеанса никак не продолжать.

— Я запишу ваши указания, — сказала графиня.

«Стоит», — подумал Светловский, но в ту же минуту сознал, наконец, что и его самого интересует глупый разговор настолько, что он был бы очень недоволен, если б его попросили удалиться.

«Все Вера, она делает со мной все, что хочет», — продолжал он свою искреннюю думу.

— Но главные условия успеха, это все же условия психические, ибо проявляющая себя сила — психическая по преимуществу. Так и назвал ее наш английский ученый Крукс[4], много и серьезно занимавшийся исследованием медиумических явлений.

Итак, всякое умственное возбуждение действует вредно. Люди, враждебные друг другу, не должны садиться вместе, чтобы не нарушать внутренней гармонии. Собственно, не неверие, а враждебное отношение к медиумическому вопросу мешает более всего. Людей, положительно враждебных ему, лучше не принимать в кружок и даже не допускать их оставаться в комнате во время сеанса.

— Каким же образом может, в таком случае, убедиться неверующий? — спросил опять не без иронии Светловский.

— А вот это я сейчас покажу вам, как, убедив вас самих в подлинности явлений, и это не позже, как сегодня же вечером. Вы неверующий, но не враждебный, каким себя воображаете, каким был, например, наш ученый Тиндаль[5], почему и не мог никак убедиться. За человека, враждебного вопросу, при наших неопределенных силах, я бы и не взялся… Но слышите, гроза окончательно удалилась, грома уже не слышно, а воздух очистился, атмосферные условия самые благоприятные. Запрем двери и начнем сеанс, то есть положим на стол руки так, чтобы ладони касались дерева.

— Я полагаю, стол надо передвинуть в этот угол на середину, — сказал Поль.

— Конечно, — ответил Гарлей, присоединяя дело к слову.

— Но я слышала, что стол должен быть непременно круглый, — сказала баронесса.

— Форма стола безразлична, но раз мы усядемся за него, лучше не вставать, не принимать со стола рук, чтобы не прерывались токи. Необходимо озаботиться, чтобы никто не помешал нам.

Позвонив, графиня приказала вошедшему лакею приготовить чай и закуску в гостиной к часу, а до тех пор не входить в столовую ни под каким предлогом, и заперла дверь на задвижку за удалившимся лакеем.

— Как же нам садиться, кому на какое место? — спросил уже Светловский, а сэр Гарлей улыбнулся его видимому нетерпению.

— Пока признанного медиума между нами нет, попробуем сесть по внешним признакам наших темпераментов вперемежку. Я — брюнет, попрошу m-r Поля и графиню, блондинов, сесть по обе мои стороны, а баронессу-брюнетку — напротив. Если ничего у нас не выйдет через полчаса, мы попробуем пересесть по различию полов.

— Вы, как человек опытный, будете вести беседу, — сказали в один голос обе дамы, положив на стол ладони.

— Хорошо, если только будет с кем, — улыбнулся сэр Гарлей.

— А теперь, что же, надо молчать? — спросил Поль.

— Покойный разговор, особенно касающийся спиритизма, скорее полезен; вредны бывают споры и вообще всякое возбуждение или напряжение мыслей, выводящие из пассивного состояния. Хорошо было бы послушать пение или музыку.

— Но ни у кого из нас нет голосов, — сказала баронесса, — разве у вас, сэр Гарлей?

— К сожалению, и я не пою, но ведь это и не необходимо. Я высказываю вам только все подходящие условия. Полезно бывает читать вслух хорошую, серьезную книгу, тоже как средство для гармонизации кружка.

— А вот на чем же будем мы записывать сообщения? Я забыла приготовить бумагу, — сказала графиня.

— У меня есть записная книжка, я положу ее на стол вместе с карандашом, — ответил сэр Гарлей, вынимая свой портфельчик и раскрывая его на чистой странице.

— Хорошо ли держим мы руки? — спросил Светловский, уже успевший всей душой заинтересоваться делом.

— Прекрасно, все в порядке.

В эту минуту, как бы в подтверждение его слов, в столешнице послышался легкий скрип, и стол точно дрогнул.

— Это что такое? — встрепенулась баронесса.

— Успокойтесь, может быть, еще ничего: во-первых, слишком что-то скоро, но если и действительно начинаются явления, волнуясь, вы можете помешать им.

Все невольно замолчали в ожидании. Минут десять ничего не шевельнулось. Поль начинал уже скучать.

— Только-то и было, — сказал он наконец. — Вероятно, ничего более и не будет.

— Как вы нетерпеливы, — возразил сэр Гарлей. — Кружок наш собирается в первый раз и сидим мы не более десяти минут. Мне случалось не раз в первых двух, трех сеансах сидеть по целому часу напрасно и только за четвертым начинались незначительные явления, как то — движение стола и наклоны, заканчивающиеся стуком ножкой в пол. А потом, в следующих сеансах, в том же составе кружка, получались очень интересные и убедительные результаты. Однако, долее часа, при отсутствии всяких явлений, сидеть не следует, и если шесть сеансов сряду ничего не выйдет, надо заключить, что члены кружка не гармонируют друг с другом, и некоторых заменить новыми.

— Сколько вообще должен продолжаться сеанс? — спросила графиня.

— Никак не более двух часов сряду.

— Даже если он будет и очень интересен?

— Ни в каком случае не следует истощать силы медиума.

— Мои уже истощаются, — сказал Поль, с трудом скрывая зевоту.

— Посидите покойно хотя полчаса, нетерпеливый юноша, мне сдается, что у нас непременно что-нибудь да выйдет.

При этих словах сэра Гарлея стол плавно сдвинулся с места на несколько дюймов.

— Видите…

— Да разве мы не могли двинуть его сами?

— Двинуть нам бессознательно довольно тяжелый, хотя и небольшой стол на четырех ножках, поверьте, невозможно, я докажу вам это по окончании сеанса, а я не думаю, чтобы кто-нибудь из нас добровольно морочил других. С таким столом и наклоны очень затруднительны, для них надо употреблять порядочную мускульную силу, следовательно, если они будут, то, несомненно, медиумического свойства.

Стол опять двинулся в противоположную от Поля сторону, в этот раз с большим треском и не менее как на поларшина. Баронесса вздрогнула. Снова настало затишье. Поль, не веривший медиумическому свойству явлений, не выдержал скуки, откровенно зевнул и извинился. Вдруг стол значительно наклонился в его сторону и так и остался в наклонном положении.

— Если движение это происходит с помощью мускулов, вы одни могли произвести его, — сказал сэр Гарлей.

— Я ровно ничего не делал, никакой силы не употреблял, руки мои лежат совершенно спокойно, смотрите, — возразил Светловский.

Стол, не опускаясь до пола, три раза наклонился в противоположную от Поля сторону.

— Эти три наклона означают, что сообщающаяся с нами разумная сила подтверждает ваше заявление.

— Как так? не понимаю.

— Очень просто. Вообще у спиритуалистов принято признавать число три за утвердительный знак, а один за отрицательный. Пять же наклонов или стуков будут означать требование азбуки. Согласны вы на это условие? — прибавил путешественник, обращаясь как бы к столу.

Последовало три наклона, сопровождаемые тремя легкими тресками в столешнице.

— Хорошо ли мы сидим?

Один наклон, вместе с которым стол опустился на пол, сильно застучав.

— Кто должен пересесть, графиня?

Стол приподнялся опять и беззвучно наклонился в ее сторону три раза.

— Она должна сесть возле m-r Поля?

Три наклона в ту же сторону.

— А я напротив его?

Три наклона и при последнем стол опять со стуком опустился на пол. Места переменили, и сэр Гарлей продолжал:

— Кто наш медиум, графиня?

В столешнице раздалось пять слабых, но совершенно отчетливых стуков.

— Слышите, mesdames, это очень замечательное явление для первого сеанса. Стуки в столешнице не всегда появляются и после нескольких сеансов. Я заключаю из этого, что между нами находится очень сильный медиум.

Два стука.

— Что это значит? Не один, а два медиума?

Стол опять приподнялся и три раза беззвучно наклонился в сторону баронессы, и тотчас же вслед за наклонами в столешнице раздались пять частых и довольно резких стуков.

— Собеседники наши нетерпеливо требуют азбуки, — пояснил сэр Гарлей. — Какую же азбуку должен я говорить, русскую?

Один стук.

— Латинскую?

Три стука.

— Я начинаю.

По стукам, раздававшимся на некоторых буквах, сложилось слово Поль.

— Видите, я угадал, вы мед… — заговорил сэр Гарлей, но речь его была прервана частыми, нетерпеливыми стуками в столешницу, и он опять принялся за азбуку.

Сложилось слово Мари — имя баронессы.

— Так и я медиум? — воскликнула она.

Три стука и затем, после очень короткого промежутка, целый ряд все усиливающихся стуков, не менее двадцати, между тем как стол приподнялся очень высоко и оставался в наклонном положении.

— Это что значит? — спросила графиня.

— Полагаю, не что иное, как указание, что медиумическая сила прибывает; нам, некоторым образом, показывают, что они в состоянии сделать.

Три утвердительных стука, и потом стол опустился на пол почти беззвучно. Все затихло минут на пять.

— Это всегда так бывает, как бы приливы и отливы силы.

— Когда стуки возобновятся, — сказала графиня, — я бы желала спросить, в виде проверки правдивости их ответов, будет ли успех в задуманном мною деле, и пускай скажут, но только иносказательно, для меня одной понятным образом, в каком именно деле?

Поль подозрительно посмотрел на кузину: ему вошло в голову, что дело это сердечное, и он остался очень доволен ответом сэра Гарлея.

— Не могу посоветовать вам этого вопроса, графиня, ведь это было бы нечто вроде гаданья, а серьезные спиритуалисты не позволяют себе спрашивать о будущем и вообще делать вопросы, касающиеся земных интересов, и даже не верят предсказаниям произвольным, без вопроса с их стороны. Нам не дано знать будущего, предсказаниями занимаются шаловливые личности между сообщающимися, чтобы морочить суеверных и легковерных среди нас.

Послышались три довольно сильных стука и опять все притихло.

— Слышите, слова мои подтверждаются и нашими невидимыми собеседниками.

— Так каким же образом можно убедиться, что они говорят правду и, вообще, проверить их? — спросила баронесса.

— Только не гаданьем, а вот вам один из способов проверки. Если б было названо имя какого-нибудь отшедшего родственника или друга вашего, потребуйте от него доказательств своей тождественности с названным лицом, каких-нибудь подробностей из его земной жизни, неизвестных медиуму. Бывали случаи, когда сообщались такие даже никому из присутствующих не известные подробности, и по проверке оказывались справедливыми.

В эту минуту стол опять задвигался то в одну, то в другую сторону, потом наклонился к баронессе и начались стуки.

Сосчитав их пять, сэр Гарлей принялся за азбуку. Водворилось глубокое молчание, прерываемое частыми единичными звуками. Графиня, не снимая левой руки со стола, правой записывала указываемые буквы. По мере слагавшейся речи, лицо ее принимало все более и более серьезное выражение.

— Что такое, Вера? — не утерпел спросить Светловский.

— Не мешай, очень интересно.

Стуки вдруг переменили направление, из стола перешли в резной деревянный шкаф, находившийся на другом конце комнаты. После нескольких таких стуков Поль вспыхнул.

— Я должен сознаться, — сказал он, обращаясь к сэру Гарлею, — что я подумал в эту минуту, не вы ли ухитряетесь как-нибудь стучать в стол. Надеюсь, вы простите мое невольное недоверие, все это так чудесно!

Путешественник ответил ему снисходительной улыбкой. Вдруг стуки прекратились.

— Вы помешали, m-r Светловский, — укоризненно сказала баронесса.

— Нет, речь закончилась. Слушайте, Мари, она относится к вам.

— «Мари должна исследовать легенду своего замка и помочь страждущим душам успокоиться. Тогда они перестанут тревожить живущих», — прочитала графиня.

— Но как же я это исполню, я боюсь! — воскликнула молодая женщина.

Опять пять стуков, и по азбуке сказано:

«Азбуку надо написать и молча указывать на нее».

Сэр Гарлей поспешил исполнить требование в своей книжке и, вырвав из нее листок, подал его графине вместе с карандашом.

— А вы одолжите мне шпильку, я буду указывать ею по буквам.

Стуки тотчас же возобновились и в этот раз перешли в стул, занимаемый Полем. То были какие-то особенные, дребезжащие звуки, и не единичные, а целыми группами в три-четыре стука. Сэр Гарлей приостановился с азбукой.

— Как это странно, — сказал Поль, — я чувствую, как содрогается всякий раз спинка моего стула.

— Сообщающаяся сила особенно старается убедить вас в ее неподдельности, — ответил ему путешественник с той же снисходительной улыбкой. — Верите вы теперь?

— Верю поневоле, хотя и не хотелось бы. Неужели же я сделаюсь спиритом? Это черт знает что такое! — воскликнул молодой человек.

В ответ на его восклицание раздались в стуле графини пять обыкновенных стуков. Сэр Гарлей начал молча указывать на азбуку, хозяйка пристально следила и записывала.

«Не черт, а мы знаем, и вы можете узнать, если захотите серьезно вникнуть в дело», — прочитала она, сильно удивленная. Никто не успел еще сделать замечания, как стуки возобновились на этот раз в спинке стула баронессы, и она вздрагивала при каждом стуке. Продолжались они очень долго; наконец, графиня прочитала законченное сообщение:

«15 июня, ровно в 10 часов вечера, час катастрофы, Адольф и Мари должны сесть в кабинете за столик. Треска не будет, шагов она в кабинете не услышит. Им откроется грустная исповедь предков; и они узнают, что нужно сделать для успокоения страждущих душ. До тех пор не надо ничего говорить старому барону».

Баронесса сидела бледная, не переводя дыхания.

— Я никогда не осмелюсь, — прошептала она.

На стенных часах пробило половина первого. Сэр Гарлей встал.

— На первый раз довольно, пора отдохнуть, а баронессе успокоиться, да и m-г’у Полю тоже. Посмотрите, как вы побледнели, неверующий юноша.

— Почему бы не попросить их рассказать нам легенду сегодня? — сказала графиня.

— Если отложили до июня, то никак не скажут, — возразил сэр Гарлей. — На следующем сеансе, вы, конечно, этим одним не ограничитесь — попробуйте спросить и вы убедитесь, что я прав, хорошо знаю нравы и обычаи наших невидимых собеседников. Теперь же, графиня, я попрошу вас дать нам скорее чаю, баронессе надо подкрепить свои силы.

Перешло общество в гостиную все в том же торжественном настроении, и сначала молча принялось за чай, разливаемый самой хозяйкой, но мало-помалу разговор оживился.

— Вы не думайте, mesdames, что сеансы всегда бывают так удачны, — говорил сэр Гарлей, — нам для первого опыта необычайное счастье, вероятно, потому, что кроме других подходящих условий и нашего серьезного психического настроения, нас собралось по два парных темперамента, что случается очень редко. Наша любезная хозяйка, несмотря на свои белокурые волосы, я уверен, обладает темпераментом положительным. Не правда ли, графиня, у вас твердый, самостоятельный характер?

— Кажется, — ответила вдовушка, улыбаясь.

— Наверно положительный, а я, хотя и брюнетка, а силой воли не отличаюсь, и чувствую, что не решусь сесть за столик в замке, — прибавила баронесса, содрогаясь.

— Хочешь, Мари, я в будущем июне приеду к вам в гости, авось при мне ты не побоишься. Сядем за стол вместе; ты, наш медиум, посередине, а мы с бароном по сторонам твоими ассистентами. Я берусь уговорить твоего мужа на опыт, со мной он не заупрямится.

Вдруг в самой отдаленной панели раздались три сильных стука. Все, кроме сэра Гарлея, вздрогнули.

— Чего же вы испугались? Это только доказывает силу наших медиумов, а еще и то, что токи наши так хорошо слились, что не успели разъединиться; все это, вместе взятое, дало возможность нашим собеседникам выразить свое одобрение планам графини. Однако, mesdames, вам пора отдохнуть, до свидания.

Поль тоже взялся за шляпу.

— Когда же еще сеанс, сэр Гарлей? — спросила хозяйка.

— Когда прикажете, только советую дать себе хотя трехдневный отдых.

— Стало быть, в четверг, прекрасно!

— А как же я? — воскликнула баронесса. — Впрочем, напишу мужу и пробуду лишних два дня в Петербурге, а сегодня, Вера, ты положишь меня в твоей спальне, одна я ни за что не усну.