Эд Горман Рай для дураков

Глава 1

Мне послышался чей-то голос, но я попытался его не слушать. Мне не хотелось просыпаться. Мне снилась квартира на Эдди-стрит в ту солнечную осень 1921 г., несколько недель спустя после рождения моей дочери Мэри Джейн — и моя жена, такая нежная и очаровательная в те дни, перед самым моим предательством, которым кончился наш брак.

А затем — нечто большее, чем просто голос. Меня звали, торопливо и настойчиво, небольшие ладошки трясли меня за плечи, и кто-то снова и снова повторял:

— Мистер Хэммет, прошу, ну проснитесь, ну проснитесь же!

Первым, что я почуял, был дождь, его прохладный и чистый запах исходил от зеленой листвы вдоль Реки, и его капли глухо постукивали по крыше из деревянных обломков, в которой я жил.

Я открыл один глаз и подтянулся на локте, поглядев на кроликообразного человечка, который меня тряс.

Он не больно-то нравился мне там, на Земле. В смысле, его произведения; лично-то мы знакомы не были, и он ничуть не заметней понравился мне здесь, в Мире Реки. Во всех биографиях его представляли как эдакую снедаемую мукой романтическую натуру, но, как и большинство людей, соответствующих такому описанию, он был нытиком, прожектером и неустанным нарциссом.

Простите, что я вас разбудил, мистер Хэммет.

— Ага. И не стоило будить.

— Мне нужна ваша помощь, мистер Хэммет. Отчаянно нужна.

Он всегда называл меня мистер Хэммет. Полагаю, из-за волос. Они поседели еще в молодости, и, независимо от того насколько дамы уверяли, что из-за них я выгляжу «особо притягательно», я из-за них выглядел также старше своих лет. Даже теперь, когда, как и большинству обитателей Мира Реки, мне было только двадцать пять, волосы у меня опять отросли совсем белые.

Я сел на постели. Потер глаза и позволил себе мощный зевок. А затем двинул его кулаком. О, не такой уж и крепкий вышел удар, я не выбил ему зубы и не разбил нос, но мой кулак оглушил его и оттолкнул на фут-другой, а это уже было неплохо.

Он бережно коснулся своего рта, высунул кончик языка и слизал с губы кровь.

— Зачем вы это сделали, мистер Хэммет?

У меня отроду не было особенно радужного настроения по утрам. Мой отец был таким же, и дед тоже. Хотел бы я свалить это на предков, а не брать на себя. И мне особенно не по нутру, когда кто-нибудь, как мой непрошеный гость, будит меня ни свет ни заря.

Я вскочил, забыв вовремя пригнуться. И поднял на своей седой голове всю тростниковую крышу. Точно шляпу надел.

Он заухмылялся было, но я показал ему кулак, и его ухмылка мигом исчезла. Я поставил крышу на место. Затем прошел через хижину, сел в углу по-индийски и налил себе воды. До меня по-прежнему доносился чистый и добрый запах дождя. Увы, я не мог сказать ничего подобного о своем госте.

Теперь, когда я вполне проснулся, я впервые взглянул на него как следует. Он пользовался скверной репутацией в Мире Реки, вечно соблазнял юных девушек, а затем покидал их — та самая женоненавистническая игра, в которую постоянно играл известный сатир Казанова. Но Казанова хотя бы был откровенен: он желал утолить свою козлиную похоть. А По окутывал все романтическим туманом и бредовой темной поэзией.

— Что, побили камнями?

— Я это отрицаю, мистер Хэммет.

— Кончай балаган, и отвечай на мой вопрос.

— Нет, не побили.

— Ты станешь уверять меня, что больше не тянешься к жвачке?

— Я прибегаю к ней иногда.

— Иногда. Гм-гм…

— Я знаю, что вы обо мне невысокого мнения. Я вздохнул. Не выношу ханжества, и особенно — когда сам в него впадаю, а тут я внезапно понял, что веду себя по отношению к этому типу как жуткий ханжа.

— Послушай, — сказал я, — учитывая, какую жизнь я вел прежде на земле, я не имею права морально осуждать других. И, разумеется, я чертовски не желаю корчить из себя проповедника и говорить кому-то, что он — снисходительный к себе распутник, использующий любого, с кем вступает в общение.

Он улыбнулся.

— Полагаю, для меня где-то здесь был сделан какой-то намек.

— Да, судя по всему, был.

— Я знаю, что я такое, мистер Хэммет.

— В самом деле?

— Верьте мне или нет, сознательно я этого не делаю. Это просто вроде… Так само получается. Я хочу сказать, что у меня нет цели кого-то использовать… Просто… Так уж выходит.

Я опять вздохнул.

— Что я могу сделать для вас в это прекрасное солнечное утро, мистер По?

— Зовите меня, пожалуйста, Эдгаром. Как и все остальные.

— Давайте-ка заключим договор.

— Насчет чего?

— Вы будете звать меня Дэшиэл, а я вас — Эдгар. Он опять улыбнулся. Во всех книжках он представлен Красавчиком, но по-настоящему это не так. Рот и подбородок у него для этого слишком вялые. Но есть нечто мощное в его темных глазах, подлинная сила, некий род безумия, который зачаровывает, если вглядеться. Уверен, это в нем сродни дару заклинателей змей, богатых священников и политиканов, драпирующихся в тогу патриотизма.

— Я согласен, Дэшиэл, — сказал он.

— Ты пришел сюда кое-что мне рассказать.

— Да.

— Так расскажи.

— Боюсь, что кое-кто пытается убить Арду.

— Маловероятная история для Мира Реки. Здесь нет смерти.

— Здесь нет смерти как таковой. Если человека убивают, он возрождается где-то в другом месте. А если кто-то затеял убить женщину, которую любит мужчина, и она возрождается в другом месте, так что он не сможет больше ее найти, ибо Мир Реки так огромен — разве это не то же самое, что и ее смерть, верно?

— Полагаю, в этом ты прав. — Я поглядел на его длинные изящные ладони. Некоторые назвали бы их аристократическими. Они дрожали, и довольно сильно.

— С чего бы кому-либо понадобилось бы ей вредить?

— Не знаю. — Но по тому, как он это сказал, твердо и непререкаемо, я понял, что он лжет.

— Я больше такого рода вещами не занимаюсь, сам знаешь.

— Ты служил Пинком.

— Следует говорить Пинкертон. Пинком нас называла пресса. А на нее мне всегда было плевать. — Я отпил еще воды, а затем глубоко вздохнул. — Возможно, ты этого не знаешь, Эдгар, но я кончил тем, что тоже стал писателем. Не таким хорошим, как ты, может быть, но достаточно сносным, чтобы оставить прежнюю работенку и жить на гонорары до конца своих дней. Или, всяко, вроде того.

— Что ты хочешь сказать?

— А то, что я утратил хватку.

— Нынче ночью она пошла прогуляться, и кто-то пустил в нее стрелу. Промазав лишь на столечко, — он изобразил кончиками большого и указательного пальцев, сколь невелико было расстояние. — А неделю назад кто-то пытался утопить ее, в то время как она купалась в Реке. А еще за несколько дней до того кто-то пытался столкнуть ее с горной тропы.

— Ей удалось его увидеть?

— Нет. Меня не было ни при одном из этих случаев. Но если бы я там был… — его мессианские темные глаза устремились вдаль. — Ей иногда бывает зверски трудно сосредоточиться. А это может обернуться опасностью, когда тебя кто-то выслеживает.

В Мире Реки есть лишь один способ постоянно утрачивать сосредоточенность.

— Ты хочешь сказать, что приобщил ее к жвачке?

— Нет! — Он почти орал. — Она сама приобщилась. Я даже не знал, что она этим балуется, пока не стало слишком поздно.

Жвачка грез появляется в каждом граале. Большинство из нас отвергает ее, не желая тратить свою жизнь на фантастические видения. Пробуждение в Мире Реки для большинства из нас достаточно фантастично.

Но я опять начинал впадать в ханжество, эту мою черту всегда здорово не выносила Лилиан. Но, в конце концов, у Лилиан было множество черт, которые не выносил я, особенно, когда ближе к концу своей жизни на Земле, я определил путем дедукции истинную природу наших отношений.

— Кто мог бы желать ей вреда? — спросил я.

— Не знаю.

— Или почему?

— Этого тоже не знаю.

— Она не могла этого просто вообразить?

— Стрела в нашей хижине. Я предположил, что ты захочешь поговорить с Ардой. И прикинул, что потом тебе может понадобиться взглянуть на стрелу.

— Ничем не могу помочь, Эдгар.

— То есть, не хочешь.

— Как тебе угодно.

На его глазах выступили слезы, и так внезапно, что я не понял, как он мог их изобразить, даже если учесть его театральность.

— Дерьмо собачье, — буркнул я. — Достаточно скверно, когда женщина пытается воздействовать на меня слезами. Но мужчина…

— Ты хотя бы понимаешь, как сильно я ее люблю, Дэшиэл? Хоть сколько-нибудь?

Теперь, вдобавок ко слезам, все его тело принялось содрогаться. Я глядел на него с отвращением. Черт побери, что за слабак. Но тут же понял, насколько слаб сам, просто в совершенно ином роде, и тогда я отрешился от проповеднической дури и сказал:

— Прошло много времени с тех пор, как я был Пинкертоном, Эдгар. Очень много времени.

— Ей действительно нужна помощь, Дэшиэл. А не то кто-нибудь отнимет ее у меня навсегда.

Глава 2

Чокнутый поэт и нимфетка-наркоманка. Не тот ли это род клиентов, о которых мечтают все частные детективы?

Проплавав минут эдак двадцать, я опять выбрался на берег, вернулся к хижине и приготовился к новому дню.

Теперь мне уже начинала нравиться мысль расследовать это дело. В Мире Реки много всякого, но только не волнующего, по крайней мере, не на том участке берега, куда угодил я. Здесь представлены две культуры и две исторические эпохи: первая — это группа бизнесменов и их родных из пригородов Балтимора около 1907 г., а вторая — жители Сан-Франциско конца 1950-х. Я принадлежал к последним, когда умер и возродился в Мире Реки, где бы ни находился и чем бы в действительности ни был.

Когда я вернулся на берег, я увидел там добрых балтиморцев, занятых переноской материалов для хижин в окружающий лес. Даже здесь, в этом чистилище, в которое мы угодили, добрые трудолюбивые обыватели желают поселиться в отдельном пригороде. Они убеждены, и вполне справедливо, что половина тех, кто бороздит Реку в своих каноэ — подонки общества. И мог ли я не согласиться с ними, когда одним из наших последних посетителей был Уайт Эрп, который на полном серьезе предложил, чтобы мы отобрали шесть самых смазливых бабенок из окрестностей и организовали бордель, которым он счастлив будет управлять за хорошую долю в предприятии?

Дождь не тревожил добрых граждан. Их вдохновляла идея, и ничто не могло их остановить. Они выполняли свою работу непрерывно и неутомимо, точно лесные муравьишки.

Сан-францисканцы не были ни столь крепки, ни столь деловиты. Они сидели себе под навесиками из листвы, пережевывали жвачку грез, посматривали, как течет мимо Река и махали рукой всяким встречным, которые по ней плыли. Один парень сообщил мне, что видел однажды настоящий НЛО, полный маленьких зелененьких марсиан, которые помахали ему. Такие вот радости приносит жвачка грез.

Я махнул рукой гражданам-трудягам, а затем помахал наблюдающим за Рекой. И пошел вверх по илистому скользкому склону к маленькой хижинке, которая стояла над обрывом над глубоким оврагом. Там жил Эдгар По.

Никакой тебе двери, лишь длинная циновка, дающая некоторое относительное уединение. Из-за нее, очевидно, заслышав, как я приближаюсь, прозвучали слова молодой женщины:

— Входите, мистер Хэммет.

Внутри все так и смердело речным илом. Пол устилали большие тяжелые лопатообразные листья, которые граждане-обыватели приносили из лесу и по-христиански делили с другими, доказывая тем самым, что не все капиталисты дурные люди и способны творить добро даже для коммунистов, вроде меня.

Она была привлекательна, что правда, то правда. Она сидела на корточках у задней стенки в чем-то вроде белого платья, насколько его позволяла смастерить жизнь у Реки. И все-таки ее нежное печальное лицо и маленькое, но обильное формами тело были отмечены истинной красотой.

— Я сказала ему, что вы придете.

— Эдгару?

— Да. Он не очень-то верит в человечность, боюсь. Но и я не больно-то верила бы. При той жизни, которая ему выпала. Достаточно того, как безжалостно его избивал отчим. Эдгару до сих пор снятся кошмары.

Она довольно успешно вызывала во мне жалость к По. Но с ним было легче иметь дело, когда он представал передо мной как снисходительный к себе художник.

— Из какой вы эпохи? — спросил я.

— Из 1930-х. Мой отец большой ваш поклонник. Он судья и обожает читать о раскрытии тайн. — Протянув руку, она коснулась большой груды цветов, которые увядали внутри хижины. Даже запах у них пропал от этого дождя, прохлады, да еще в тени под этим кровом.

Тут ее лицо изменилось. Только что она была влекущей молодой девушкой, из тех, кого в мое время неучтиво называли кисками — и вдруг стала осунувшейся и озабоченной молодой женщиной.

— Взгляните.

Откуда-то из-под листьев, образовывавших пол глинобитной хижины, она извлекла длинную стрелу с металлическим наконечником. Поскольку металлы в нашем мире были величайшей ценностью, я, вопреки себе, был поражен.

Она вручила мне стрелу. Я повертел ее в пальцах, осматривая, не суетясь на предмет отпечатков пальцев. Криминологическая лаборатория в Мире Реки возможна разве что самая паршивая.

Хорошо сработано. Наконечник, древко, выемка — все совершенного образца. Поскольку мне довелось самостоятельно изучать средние века, я определил, что острие сделано из железа, выплавки, характерной для XIV века.

— Эдгар рассказал вам, что случилось?

— Да.

— Кто-то пытается убить меня, мистер Хэммет.

— Можно называть меня Дэшиэл.

Ее ответ был робок — точнее, она лишь наклонила голову, да так, что выглядела теперь еще моложе и куда уязвимей, чем прежде. Она сказала:

— Я боюсь. И не хочу, чтобы кто-то послал меня в какое-нибудь другое время.

— Я вас не корю. Она подняла глаза.

— Думаю, дело в О'Брайене.

— В ком?

— В Ричарде О'Брайане. Одном из балтиморских бизнесменов. Он женат, но ему это, кажется, все равно.

— Он вам когда-либо угрожал?

— Не совсем. Но он ждет, пока Эдгар не отправится вниз по Реке, и тогда он сюда проберется. Он сущая чума.

— Наверное, что-нибудь менее заразное.

— O, он — самая жуткая зараза. Хуже нет. Однажды ночью он сцапал Эдгара и попытался его утопить. Думаю, еще до того, как вы сюда попали.

— Не следует ли мне поговорить с кем-нибудь еще? Она призадумалась. И как раз собиралась ответить, когда тонкий крик, вроде птичьего, наполнил воздух.

Мы сидели в пропахшем дождем молчании и глядели друг на друга: маленькая подружка Эдгара, печальная и нежная — и я. Птица кричала столь жалобно, что я коснулся своей руки и ощутил, что она холодна и покрыта гусиной кожей.

— Какие птицы так кричат? — В Мире Реки не было птиц. Вообще.

Женщина улыбнулась. — Это Роберт.

— Кто такой Роберт?

Но мне не требовалось спрашивать, ибо внезапно отлетела в сторону длинная циновка, служившая дверью, и на пороге встал мальчик, лет, наверное, десяти, смуглый, точно американский индеец, столь основательно забрызганный илом, что это выглядело как боевая раскраска. У парнишки были песчаного цвета волосы и настороженные голубые глаза. Он носил вокруг бедер полотенце, удерживаемое магнитной застежкой. И в целом, он умудрялся придавать себе вид, равно устрашающий и торжественный, как это водилось у юных сорванцов с незапамятных времен. И несмотря даже на то, что он изрядно промок под дождем, от него пахло потом и вонью. На поясе у него качались ножны, и в них покоился клинок из кремния, тяжелый и смертоносный. И почти комический контраст с этим клинком составлял букетик в правой руке: голубые, желтые и розовые цветы, из тех, что растут на лесных опушках.

— Это тебе, — сказал Роберт.

Она улыбнулась ему и протянула хрупкую ладонь. Цветы в ее костлявых пальцах посреди этой убогой хижины были как взрыв ярких красок лета.

— Я зайду позже, — сказал мальчик. И, пока говорил, глазел на меня. Он не пытался скрыть неудовольствие, вызванное тем, что я здесь.

— Но, Роберт… Ты не хочешь, чтобы я представила тебя мистеру Хэммету?

— Нет, спасибо, — буркнул он. И пропал, хлопнув циновкой-дверью и сбежав по буром глинистому склону в холодную серебряную морось.

— Бедный Роберт, — вздохнула она после того, как ропот дождя окончательно заглушил шлепанье ребячьих ног.

— Я бы сказал, что он переживает больше, чем просто четкое увлечение.

— Мне его так жаль. Я всегда влюблялась в тех, кто старше меня в его возрасте. Для взрослых это всегда забавно, но когда вы молоды… Это очень болезненно.

— Кто он?

Она пожала плечами.

— Он живет у женщины, которую называют Лесной Ведьмой.

— Слыхал о такой.

— Она не ведьма. А просто очень грязная баба с запасом тарабарщины, которую обрушивает на детишек, чтобы отпугнуть.

Я поднял стрелу.

— Возможно, я пойду в лес и повидаюсь с ней. Не исключено, что она сможет что-нибудь сказать мне об этом. — Я улыбнулся. — Учитывая, что она ведьма, и все прочее.

Я встал, стараясь не выпрямляться слишком резко. Хижины Мира Реки не рассчитаны на людей двадцатого столетия.

— Полагаю, я начну с О'Брайена.

— Остерегайтесь его. Он очень коварен.

Я подумал о годах, проведенных в тюрьме, я отбыл их до конца, хотя простого раскаяния и неприверженности к коммунизму было бы достаточно, чтобы меня освободили. Я знавал немало пронырливых людишек в то время, равно в тюрьме и в комитете Конгресса, которые заботились о том, чтобы я сидел. Я подумал о старом Дике Никсоне, в сущности, не том лукавом типе, каким он казался, а скорее, о печальном безумце, которого слишком любила мать и недостаточно отец. Уайльд или кто-то другой сказал о родителях: «иногда мы их даже прощаем»?

— Думаю, я могу с ним справиться, — заметил я.

— Очень мило с вашей стороны.

Я поднял циновку, закрывавшую дверной проем.

— Избегайте ненужного риска. Она улыбнулась.

— Вам не стоит беспокоиться. Эдгар дал мне вот это. И в изящной руке тут же возник огромный каменный нож, извлеченный из-под листьев.

— Он также подсказал мне, куда всаживать. Прямо в мужскую промежность.

Она сказала это с таким напором и страстью, что я чуть было не схватился за мошонку из потребности в самозащите. Упоминание о кастрации не так-то легко пролетает мимо мужских ушей.

— Надеюсь, мне представится случай себя испытать, — призналась она. — И посмотреть, действительно ли я маленькая беспомощная девочка, или по-настоящему сильная молодая женщина.

Я рассмеялся.

— Почему-то я думаю, что вы пройдете испытание на отлично.

Она подхватила мой смех.

— Если честно, то я тоже. Мне, право, жаль дурня, который вздумает искушать судьбу.

Я кивнул в знак прощания и вышел из хибарки. И принялся спускаться по склону там, где росла трава. Она пахла свежо и крепко. В небе, изменчивом, точно калейдоскоп, перемещались и вихрились темные облака. Ребенком я всегда боялся грозы, внезапная прохлада и запах дождя всегда повергали меня в отчаяние. Полагаю, это началось после того, как моя сестра Реба пропала на полчаса, и мои родители с ума сходили, ища ее повсюду в окрестностях, а между тем на востоке собиралась гроза. Гроза всегда означала, что моя сестренка снова исчезла, хотя я уже взрослый, а Ребу давным-давно отыскали целую и невредимую в соседском доме.

Глава 3

Становище было столь же убогим, сколь и все прочее в Мире Реки. Мы принесли сюда с собой все наши умения, верно, но нам не хватало нужных материалов. Хорошим примером служат «пригороды» — чуть больше, чем расставленные по кругу хижины на лесной полянке. У восточного края стоит мужчина, держа грубое копье, а позади него четверо детишек явно заняты игрой в шарики — сидят на корточках в кружок на грязной и голой земле.

Мужчина с копьем шагнул вперед и произнес:

— Вы мистер Хэммет.

— Я самый.

— Не то, чтобы вам не рады, мистер Хэммет, но мы предпочитаем жить сами по себе. Поэтому у нас двадцать четыре часа в сутки выставлен часовой.

Если в его обязанности входило свирепое поведение, то он с ними справлялся неважно. Здоровенный верзила, да, но уж больно учтив, а это не к лицу предполагаемому мордовороту.

— Я бы хотел видеть Мистера О'Брайена.

Он ухмыльнулся. Чем-то он смахивал на переросшего ребятенка.

— Ну что же, это избавляет нас обоих от хлопот.

— Не понял…

— О'Брайена здесь нет… — Он наклонил копье в направлении глинобитных лачуг. В этот миг от домишка к домишку пробежал мальчик, за которым со смехом гналась оная девушка. — Он где-то там на Реке. — Верзила кивнул в сторону Реки. — И я не могу помешать ему туда ходить. Все, что я должен делать — это охранять поселок.

— А что именно кажется вам таким опасным в нас, что вы держитесь особняком?

— О, ничего личного, мистер Хэммет. Просто мы добропорядочные балтиморские христиане, приверженные устоям, а вы из Сан-Франциско. Для нас это все равно что другой мир. Но мы не питаем к вам ненависти. Каждый день наш проповедник, и мы с ним вместе молимся за ваши души.

— Ну, это чертовски любезно с вашей стороны. Он передернулся при слове «чертовски», а затем принялся раздумывать, а не насмехаюсь ли я над ним. Тут я оставил его и направился к Реке. Прежде чем я вышел из лесу и отыскал узкую извилистую тропу, бегущую параллельно воде, я услышал вдали мерное «хлысть-хлысть». И понять не мог, что бы это значило.

Я двинулся по этой тропинке, не обращая больше внимания на капли, шлепавшиеся с зеленых листьев у меня над головой; и там, где тропа огибала великолепный, пушистый куст, я отыскал О'Брайена. Он был высок, с виду — типичный ирландец, и всей своей повадкой выражал угрозу, старательно и несколько театрально. В руках он держал большой лук, из которого одну за другой пускал стрелы в почерневший от дождя древесный ствол. Стрелы издавали то самое «хлысть-хлысть», которое я слышал. Маленькая женщина с печальным лицом, казавшаяся старше, чем она, вероятно, была, бегала за стрелами и приносила их обратно. Создавалось впечатление, будто она напрягала все свои силы, выдергивая их из дерева. Было нечто вызывающее в том, как он обращался с этой измученной женщиной.

Женщина первая меня увидела. Она несла ему последнюю стрелу, когда бросила случайный взгляд на меня и кивнула в моем направлении.

Он обернулся и воззрился на меня в упор.

— Это еще кто, черт побери?

— Это мистер Хэммет, — ответила женщина. — Он прославленный писатель и умер, примерно, через тридцать лет после нас.

— Заткнись, безмозглая сучка, — сказал он, вручая ей лук. Затем шагнул ко мне. — Или не знаешь, как меня тошнит от того, что ты вечно встреваешь?

Женщина выглядела так, словно он ее отхлестал. Я остановился, примерно, в пяти футах от него.

— Вы О'Брайен?

— А если да, так что?

— Мне нужно с вами поговорить.

— О чем?

— Кое о чем личном. — Я кивнул в сторону женщины. — Может быть, ваша жена могла бы чуток отдохнуть.

— С каких это пор вас заботит моя жена? Женщина, усталая, грязная и взвинченная, подошла к нему, как если бы он был великим каменным идолом, а она неустанно молилась ему.

— Я вернусь в поселок и отдохну.

— Да. Как будто ты уже недостаточно наотдыхалась.

У меня возникло ощущение, что он вот-вот закатит ей пощечину. Я не забияка, и никогда не был забиякой, но он мне достаточно не понравился, чтобы мне доставило удовольствие вздуть его даже, если потом он поколотит меня.

Он принялся пихать ее. Она едва не упала наземь, но я хватил ее за руку и поддержал. Она вперила в меня взгляд, полный извечной скорби и страха. Женщин вроде этой было немало по всему Западу в мои дни, их жизнь шла счастливо, пока им не стукнет шестнадцать, а затем они становились, считай, рабынями при свирепых мужьях и печальных одурелых детишках и жили горячим черным кофе, невысказанными словами и не встретившими отклика молитвами.

Я хотел ее поддержать, ничего чувственного, только поддержать из чистой доброты, в которой ей так долго отказывали.

А затем я замахнулся. Я не собирался его бить, в сущности, я едва ли осознавал, что делаю, но как раз, когда мой кулак устремился к его лицу, она толкнула меня под локоть, и мой кулак по дуге пролетел мимо.

— Я не хочу, чтобы вы пострадали, мистер Хэммет, — сказала она, торопливо обежала большой пушистый куст под косым серебристым дождем и пропала.

— А ты, похоже, задира? — рассмеялся О'Брайен.

— Ты бы вполне мог обходиться с ней чуточку получше.

— А ты видишь, какая она из себя? Она позволила себе состариться. То же самое было и в Балтиморе. Черт, она не так уж скверно выглядела, когда возродилась у Реки, но тут же все опять покатилось к дьяволу. — Он ухмыльнулся. — Мне нужна какая-нибудь свежая милашечка, пока мои причиндалы еще на что-то годятся.

— Ты об Арде?

Его глаза сузились. Плоский нос, который, как ни странно, сообщал ему грубую привлекательность, стал на вид еще свирепей.

— А что там с Ардой?

— Кто-то пытается повредить ей. — Я наклонился и по-добрал одну из его стрел. Точь-в-точь, как та, которую Арда показала мне в своей хижине. Я поднял глаза и встретился с ним взглядом. — Недавно кто-то пустил в нее стрелу.

— Ей нужен мужчина.

— У нее есть мужчина.

— Это Эдгарчик, что ли? — Он скорчил рожу. — Он нюня, какого я еще не видел.

— Кажется, она так не думает.

— А какого дьявола тебе во всем этом?

— У нее создалось впечатление, будто кто-то пытается разлучить ее с По. — Я поднял стрелу. — Точно такую же стрелу пустил в нее покушавшийся.

— Ты хочешь сказать, что я в нее стрелял?

— Не исключено.

Тогда он попер на меня, но он был, слишком тяжелым, чтобы двигаться быстро, и я переместился вправо, пока он подавался влево.

— Арда хочет, чтобы ты оставил ее в покое.

— Это мое дело.

— У тебя есть жена. Почему ты не попытаешься уделить ей немного времени?

Но я опять впадал в ханжество. Тогда я подумал о своей жене, то, которую оставлял на Эдди-стрит с дочкой, в то время как сам уходил, чтобы в подпитии принимать восхваления Лилиан и ее лощеных друзей. Я был не в том положении, чтобы читать моральные проповеди даже мужлану вроде О'Брайена.

Он выхватил из моей руки стрелу и сказал:

— Будь я на твоем месте, я бы отсюда смылся.

— Не забудь о том, что я тебе сказал. Арда хочет, чтобы ты оставил ее в покое.

— А я считаю, что это других не касается. Он тут же развернулся и, подобрав лук, пустил стрелу прямехонько в твердую, отполированную сердцевину дерева. Нетрудно было вообразить, как он стрельнет в меня.

Глава 4

Следующие двадцать минут я брел по тропе, которая завела меня в самую лесную чащу. Наверное, скорее, от тоски, нежели по иным причинам, я принялся исследовать различные тропинки, проверяя, куда они выходят.

В нашем прежнем мире я всегда изучал уйму карт, особенно когда работал на Пинкертона на различных железных дорогах, и, будучи прирожденным следопытом, получал от это-то немалое удовольствие.

В любом случае, как я уже заметил, Мир Реки не изобиловал возможностями для захватывающих занятий.

Я широко шагал по тропе, бежавшей под тяжелым кровом из ветвей и листвы, когда заметил женщину. Она лежала на земле лицом вверх.

Даже издалека я увидел, что она неряшливая и какая-то чудная. Мне также бросился в глаза кровоподтек на ее лице сбоку, который понемногу смывали капли дождя, проливавшиеся с листьев наверху.

Я подбежал поближе, встал рядом с не на колени и стал переворачивать ее, чтобы лучше разглядеть сморщенное и грязное лицо, когда… Когда со мной сыграли одну из самых почтенных разбойничьих шуток.

Оставьте беспомощную женщину любого возраста на тропе, и какой порядочный мужчина не подойдет выяснить, что лучилось. Я и подошел, как любой другой — и как раз тогда кто-то вышел из-за дерева и лихо огрел меня по макушке. Я только и успел ощутить, что краткую вспышку боли, а затем меня обступила тьма.

Глава 5

Я очнулся в большой хижине. Огонь горел в яме посреди глиняного пола. От пламени исходило приятное тепло. Но вот только воняло в этом месте изрядно. Кто бы здесь ни жил, я не назвал бы их чистюлями.

Две женщины сидели по другую сторону от пляшущего огня и наблюдали за мной. В отсветах пламени кожа их прибрела оттенок, каким отличаются индейцы, а яркие черные глаза еще усиливали впечатление. Они сидели под целой рудой полотенец. У одной из уголка рта торчала трубка. Та самая неряха. Ее сестра — я предположил, что они сестры из-за их весьма примечательного сходства — трубки не курила и была совсем лысой. На ее блестящем черепе плясал алый и золотистый свет.

— Вы мистер Хэммет.

— Как будто.

— Мы рады познакомиться с вами, мистер Хэммет.

— Нетрудно догадаться по тому, как вы меня грохнули.

— Нам просто требовалось убедиться. — До сих пор со мной говорила только лысая.

— Убедиться в чем?

— Что вы подходите для нашего поручения. — На этот раз подала голос седоволосая. — Кстати, я Елена, а это моя сестра Стефания.

Я не без усилия сел. Елена протянула мне чашку с чем-то дымящимся. Я заглянул внутрь и не увидел, чтобы на дне что-то ползало. Так что я начал прихлебывать. Это оказался чай. И хороший. Просто отменный.

— Знаю, вы, вероятно, думаете, что мы индейцы, но это не так, — сказала Стефания. — Мы вообще-то французы. Наши родители явились в Балтимор из маленького городка недалеко от Парижа. И во всяком случае мы попали в Мир Реки с мистером По и другими. К несчастью, у нас не было ничего общего с ними там, дома, и здесь тоже нет ничего общего.

Я поглядел на Елену.

— Это вы — Лесная Ведьма? Ее сестра захихикала.

— Не поощряйте ее. Она как раз этого и хочет. Она уже начинает верить всем тем выдумкам, которые наплели вокруг нее люди, — заметила Стефания.

— Значит, она не ведьма? Стефания снова прыснула.

— Едва ли. — Улыбнулась. — Хотя, поспорю, мистер По желает, чтобы это было правдой.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— Потому что однажды ночью Елена застукала его в лесу с другой женщиной. Будь она действительно ведьма, мистер По мог бы попросить ее наложить чары на Арду, так, чтобы Арда не злилась на него из-за его неверности.

Я подумал об Арде, о ее печальном маленьком личике и глазах, и о том, как драматично представляет По свою верность ей. Но даже с Ардой он не мог не обращать внимания на других девушек.

Я снова пригубил чай и сказал:

— Вы собирались, объяснить, зачем меня стукнули.

— Объяснение достаточно простое, мистер Хэммет, — ответила Стефания. — Мы хотим, чтобы вы кое-что украли для нас нынче ночью и всего лишь желали убедиться, что вы крепче, чем кажетесь.

— Мы слышали, что вы работали Пинкертоном, но, честно говоря, ваш вид не показался нам воодушевляющим.

— Ну, возможно, ради вас я согласился бы прибавить несколько фунтов.

На этот раз засмеялись обе мои собеседницы.

— И что я должен для вас украсть?

— Мы в точности не знаем, — ответила Стефания. — В том-то и сложность.

Елена предложила мне еще чаю. Я согласился. Елена сказала:

— Есть один маленький мальчик по имени Роберт, который живет здесь, в лесу.

— Да, я с ним знаком.

— Ну, так Роберт вообще-то очень славный парнишка, но у него есть тайна.

— Тайна?

— Да, и он не желает ею с нами поделиться, — сказала Стефания.

— Тогда откуда вы о ней знаете?

— А оттуда, что как-то ночью мы увидели, что его бьет мистер О'Брайен.

— Бьет Роберта?

— Да, — сказала Стефания. — Мне нравится бегать по лесу ночью — то есть, изображать ведьму. Это дает людям повод для сплетен, к тому же само по себе забавно. Короче, я бежала лесом и увидела Роберта, привязанного к дереву, и мистера О'Брайена, который ударял его снова и снова. Я попыталась остановить мистера О'Брайена, но он просто-напросто прогнал меня. Похоже, он не боится ведьм.

— Это потому, что ты — не ведьма, — напомнила ей Елена.

— Одним словом, он все требовал и требовал, чтобы Роберт открыл ему свою тайну. Но Роберт не открыл. Он очень храбр для такого маленького мальчика, — она вздохнула. — Затем он взял что-то у Роберта. Кусок бумаги. Вытащил из кармана и побежал. Я пряталась в кустах, и все это видела. И когда он исчез, я подбежала и отвязала Роберта.

— И Роберт не сказал вам, что украл у него О'Брайен?

— Нет. И мало того, когда я об этом заикнулась, мальчик разревелся и убежал.

— Так что вы хотите, чтобы я украл…

— Клочок бумаги, который мистер O'Брайен отнял у бедного маленького Роберта в ту ночь.

— Превосходно, — заметил я. — Итак, у меня уже два клиента.

— Вы иронизируете, мистер Хэммет, верно? — сказала Елена. — Насчет того, что превосходно иметь двух клиентов?

— Разумеется, иронизирует, Елена. Пинкертоны всегда иронизируют.

— Разве вы не хотите помочь бедному маленькому Роберту, мистер Хэммет? Разве не хотите? — произнесла Елена.

Ну и что я ей должен был на это ответить?

Глава 6

Весь остаток дня ушел у меня на то, чтобы найти Роберта, и все-таки я нашел его по чистой случайности, приблизившись по тропе к огромному каменному грибу, где он стоял, глядя на Реку.

Я подошел к нему настолько осторожно, насколько мог. Я не хотел его спугнуть. Но он учуял меня, развернулся, увидел, кто это, нахмурился и припустил прочь. Он помчался по тропинке вдоль Реки. Дождь сделал бег по ней небезопасным. Несколько раз он поскользнулся, удирая. Несколько раз, преследуя его, поскользнулся я.

Я знал, что окончательно упущу его, если не прибегну к чему-нибудь недостойному. Я остановился, нагнулся и подобрал камешек. Бросил его с восхитительной точностью и угодил мальчику прямехонько в подколенную ямку. Боль от удара была достаточной, чтобы он упал, и, как раз когда он шлепнулся в грязь, я налетел на него.

Когда я рывком поднял его на ноги и прислонил к ближайшему дереву, он был весь в грязи. Он выглядел так, как если бы гримировался, чтобы представлять негра. Он здорово сбился с дыхания, я тоже, и вот мы стояли, и косой серебристый дождь смывал с него грязищу, а мы оба, приоткрыв рты, издавали прерывистое «хы-хы-хы» в лицо друг другу.

— О'Брайен отнял у тебя клочок бумаги как-то ночью, — сказал я. — Я хочу знать, что там было.

— Не твое дело.

— Малыш, я могу сломать тебе руку.

— Ломай. Мне начхать.

— Кто-то пытается убить Арду. Тебе и на это начхать?

— Я люблю Арду.

Подавляющее большинство мальчишек так запросто об этом не сообщило бы. Мальчишки, как правило, слишком робки и замкнуты, чтобы нечто такое выдать. Но было столько отчаяния и боли в скорых словах этого сорванца, что я понял: ему нужно произносить их вслух и часто.

— Ты ей тоже нравишься. Она мне сказала. Его глаза обшаривали глинистую тропу, по которой мы сюда прибежали.

— В этом-то и беда.

— В чем?

— Я люблю ее, но ей только нравлюсь. Тут я поступил так, как обычно поступают взрослые, когда говорят с ребятишками о романтической любви.

— А ты не думаешь, что она малость старовата для тебя?

— Она может быть старовата для меня, но она слишком молода для этого По.

— Полагаю, здесь ты попал в точку. Его лицо стало печальным, и я пожалел, что так повел разговор и не подумал, как следует, что же ему сказать.

— Тебе нравится жить в Мире Реки? Он передернул плечами.

— Здесь ничуть не хуже, чем в Балтиморе, где я жил. Хотя бы крыс нету. — Он поднял глаза и заговорил голосом, слишком усталым для его юных лет. — Я никогда раньше никого не любил.

— Это может быть довольно болезненно.

— У меня в желудке тошнота, насколько это болезненно. Она не должна любить его. Она должна любить меня.

Я не без усилия напомнил себе, что ему всего десять лет. И спросил:

— Ты ее когда-нибудь ненавидел? Это его озадачило.

— Ненавидел? Нет. Я же сказал: я ее люблю. И это правда.

— Ну, иногда, когда очень сильно кого-нибудь любишь, можно его при этом и здорово ненавидеть за то, что у него над тобой столько власти.

— В этом нет никакого смысла.

— Может, смысла и нет, но это правда. Он улыбнулся.

— Когда я слышу что-то в этом роде, я думаю, а хочется ли мне вообще стать взрослым. Я рассмеялся.

— Думаю, это миф.

— Что?

— Да будто вообще существуют какие-то взрослые. Мы просто ребятишки покрупнее. И всяко быть так называемым взрослым — это гадость. Действительно.

— Ты на самом деле думаешь, что кто-то хочет ее убить?

— Ну, если даже и нет, то он, несомненно, очень ловко притворяется, будто да.

— Я бы не стал выяснять, кто это. Я сам его убью, если узнаю. — Он коснулся своего жуткого ножа, облаченного в кожу. Я помедлил с минуту и попросил:

— Расскажи мне о бумажке, которую у тебя отнял О'Брайен.

— Это касается только меня и О'Брайена.

— А я подумал, что мы с тобой скоро станем друзьями. Это здесь совершенно ни при чем. Бумажка — это тайна. — Лицо его стало суровым, взгляд тоже. — Я заполучу ее назад так или иначе.

Она может тебе повредить.

— Я его не боюсь.

— Ты не собираешься рассказать мне о бумажке?

— Не-а.

— И не хочешь, чтобы я тебе помог? Он пожал плечами.

— О'Брайен боится тебя не больше, чем меня.

— Но все-таки мы вдвоем… Он опять улыбнулся.

— Хотите верьте, хотите нет, мистер Хэммет, но тьма народу боялось меня там, в Балтиморе.

— Охотно верю.

— Может, я маленький и не шибко крутой, но я решительный, — он снова коснулся своего ножа. — И когда кто-нибудь меня обсирает… — Новое пожатие плеч. — Ну, я способен стать совершенно безжалостным.

— Держу пари, что это так, малыш. Держу пари. И с этими словами я покинул его. Там, на тропе. Кивнул в знак прощания и потопал туда, откуда пришел. Он выждал минуту-другую, а затем двинулся следом за мной через подлесок. Я несколько раз пытался оторваться от него, пускаясь бегом. Он ударялся в панику и производил слишком много пума в зарослях. Не заметь я его прежде, наверняка обнаружил бы теперь. Но парню было всего десять, и для своего возраста он казался истинным Кожаным Чулком. Когда мне было десять, я жил-поживал в славном уютном домике среднего класса и охотился на уточек с отцом в солоноватых болотах у Чесапикского Залива.

Мне не приходилось заботиться о себе и поддерживать себя настолько, насколько довелось бедняге Роберту.

Глава 7

Два часа я лежал у себя в хижине, слушая шум дождя. Он вызывал в памяти Сан-Франциско и то время, когда я еще жил с женой и дочерью, а она, совсем маленькая, вечно спрашивала: «Мокро, папочка? Мокро, да?» — чуть завидит переливающиеся, как хрусталь, бусинки на окнах нашей небольшой квартирки.

Я поспал, во всяком случае, часть времени, но то был тревожный сон несчастливца, и, когда я пробудился, я взвыл, ибо по моему колену ударил камешек — и тут же упал.

В липком мраке хижины я прыгнул вперед и схватил камешек. Кто-то обернул его запиской и для верности основательно обвил записку бечевой. Записка гласила: «В сумерках на поляне у грейлстоуна.»

Эти указания вызывали одно осложнение: учитывая, что идет дождь и кругом мгла, как я смогу догадаться, что дело — к сумеркам?

Я прождал два часа на вершине густого дерева близ поляны. Мятный аромат листьев наполнял мне ноздри. Кора была скользкой, точно драконья спина.

Стало темно. Дождь не унимался. Существует меланхолия, которую может навеять на меня только холодный дождь, и нечто подобное я испытывал, сидя на ветке. Мне хотелось поговорить с женой и дочкой.

Она была в плаще и в капюшоне, и сперва я не признал ее, когда она бежала через поляну от одного края леса до другого.

И как только я осознал, что вижу Арду, что-то маленькое в тени выступило вперед, и с тетивы сорвалась стрела. Я услышал зловещее «вввивззж» наконечника, погружающегося в плоть. Затем женщина завопила, сдавленно, ибо звук приглушила мокрая земля, в которую жертва зарылась лицом. К этому моменту я уже знал и то, кто на нее покушался. Возникло побуждение пуститься вдогонку за Робертом и отлупить его, чтобы излить свой гнев, но я понимал, что первым делом следует подойти к Арде.

* * *

Она была совсем легкой, когда я нес ее вверх по склону к хижине, где жили они с По. По наверняка услышал мое приближение. Прежде чем я поравнялся с хижиной, он стоял в дверях. И вот, как всегда, театрально побежал мне навстречу, раскинув руки. И, пока я вносил ее в хижину, семенил сбоку. Он не предложил, чтобы я поделился с ним моей ношей, и не сделал ничего другого, разве что жалобно ворковал какую-то чушь, обращаясь к Арде. Мы усадили ее у стены поближе к огню.

— Ты можешь вытащить стрелу? — спросил По, с желтым в сиянии пламени лицом. Он был не в себе.

— Наверное, это стоило бы сделать тебе. Она — твоя подруга.

Меня от этого… затошнило бы. Чувствовать, как эта дрянь выходит из ее тела… Нет, я для такого не гожусь. — Мольба равно был в его голосе и глазах. Я вздохнул. Мне тоже не доставляло никакого удовольствия вытаскивание стрел.

Я приблизился к Арде и опустился на колени. Она была без сознания. Я пощупал ее лоб. Ее уже лихорадило от яда. Пульс был слабый. Я действовал со всей возможной быстротой. Когда стрела была уже на полпути, я услыхал шум в дверях и взглянул туда.

Роберт без лука стоял там и глядел на меня.

— Как она, мистер Хэммет? — Он был весь в слезах и дрожал.

— Какого дьявола ты еще спрашиваешь, малыш? После того, что натворил?

Он порывался было еще что-то сказать, но я его оборвал:

— Заткнись ко всем чертям. Я пытаюсь сосредоточиться.

В свете огня засверкали слезы в его глазах. Затем дверной проем опустел. Роберт исчез.

Я извлек стрелу минут за двадцать, и прошло вдвое больше, пока Арда не очнулась и не принялась горестно рыдать, глядя на По с любовью, столь очевидной, что меня одолело смущение. Ну какого черта ей приглянулось такое ничтожество?

Он находился в дальнем от нас конце хижины. Нет, он не придуривался тогда, отказываясь мне помочь. Он и сейчас старался не взглянуть мимоходом на рану.

Я убрал стрелу, очистил рану и перевязал плечо. И как раз собирался встать, когда увидел, что ее веки затрепетали и поднялись. Она легонько притянула меня к себе и приложила свои мягкие теплые губы к моему уху. И поведала мне наконец обо всем.

* * *

Капли дождя били по воде, точно пули. Луны не было. Я нашел его на самом берегу. Он сидел себе, не чувствуя ни сырости, ни холода, и не тяготясь одиночеством. Я сел рядом с ним в темноте.

Дождь был холодный и непрерывный. Я сказал:

— Она рассказала мне.

— Так я и думал.

— Она могла умереть.

— Знаю, — он вздохнул. — Раньше всякий раз бывало легче. Нам ничего не требовалось делать. Просто она говорила ему, что кто-то пытался утопить ее, столкнуть ее со скалы, пустил в нее стрелу. И ей не приходилось ничему такому неприятному подвергаться.

— Но на этот раз она попросила тебя по-настоящему ее ранить.

— Правда, — сказал он.

Она все объяснила мне там, в хижине, которую делила с По. Она знала, что он ей постоянно изменяет. И перепробовала все, чтобы остановить его. Ничто не действовало.

Вместе со своим другом Робертом она стряпала байки о том, как кто-то пытается ее убить. Она думала, что уж это-то должно подействовать. Эдгар начнет настолько беспокоиться за нее, что прекратит бегать по бабам. Несколько недель По был верен ей, но затем принялся за старое: выскальзывал наружу по ночам и спешил в лес на очередное свидание.

Именно тогда Арде пришла мысль, что ее должны ранить. Пусть Роберт стащит лук О'Брайена и стрелу — точно так же, как стащил одну стрелу раньше, чтобы показать Эдгару. Но на этот раз пусть ранит ее на самом деле. После такого события, разумеется, даже По не сможет больше изменять.

Но Роберт разозлился на нее однажды ночью, потому что понял, что она любит его не так, как своего По. Он написал Эдгару письмо, где сообщил о плане, который придумали они с Ардой. О'Брайен подсмотрел, как он пишет, и отнял у него письмо. Он замыслил шантажировать Арду. Либо она станет с ним спать, либо он передаст По письмо Роберта. Роберт был в ужасе. Он понимал, что ему не следовало писать такое письмо, понимал, что никогда по-настоящему не вручил бы его адресату.

Но теперь то, что письмо у О'Брайена, ничего не значило. Там, в хижине, Арда уже рассказала По обо всем.

— И он опять удерет от нее к кому-нибудь, да, мистер Хэммет?

— Ты имеешь в виду По?

— Угу.

— Боюсь, что да, Роберт.

— Не больно. — то он мне нравится.

— Мне тоже.

— Вот только хотел бы я не так сильно ее любить.

— Когда-нибудь ты ее совсем разлюбишь.

— Вы имеете в виду, я смогу смотреть на нее так, чтобы у меня желудок не стягивался в узел?

— Ты сможешь смотреть на нее и поражаться, какого черта ты потратил столько времени на любовь к ней.

— А с вами такое когда-нибудь случалось?

— Много раз.

— Она жутко красивая.

— Жутко красивая, — согласился: я.

— И ее стоит любить, потому что она не беспокоится, где тебя носит все время.

— Ну, полагаю, в пользу этого есть некоторые обстоятельства.

Он вздохнул.

— Может быть, я пока не готов перестать любить ее, мистер Хэммет.

— Странно от тебя такое слышать, Роберт. — Может быть, однажды она еще увидит, каков По на самом деле.

— Вполне возможно, Роберт.

— И тогда, может быть, захочет пойти за меня замуж.

— Такая вероятность всегда сохраняется, Роберт. Он долгое время хранил молчание, затем поглядел на меня и сказал:

— Вы разбираетесь в этом не лучше, чем я, а, мистер Хэммет?

Ну, уж здесь-то мне точно следовало расхохотаться. Я взъерошил ему волосы и произнес:

— Нет, черт меня возьми, Роберт, нет, черт возьми.

Загрузка...