Легкий завтрак в тени некрополя

Прага

Я курил трубку и пытался себе представить, что думают о жизни сорокалетние мужчины. Вероятно, их посещают мудрые мысли. Зрелые не по возрасту. Сорокалетние мужчины делают правильные выводы и живут себе дальше, пользуясь случаем, что голова у них работает и потенция в порядке… На прошлой неделе мне тоже исполнилось сорок лет. На сексуальные предложения (наверное) ответить могу, а вот с мозгами – проблема. Мозга – нет…

Тогда я дерзнул представить, что же творится в голове у двадцатилетней девицы, которая никак не может запомнить пару шаблонных фраз: «Здравствуйте, уважаемые телезрители! До свидания, уважаемые телезрители!»? Какими африканскими страстями загружена ее голова, если там не остается места для малозначительных слов? Пальмы, мавры, ядовитые кинжалы и африканская страсть под этими долбаными пальмами… Полтора десятка людей различного вероисповедания и сексуальной ориентации сидят и ожидают – когда двадцатилетняя пигалица перестанет думать о маврах и скажет нам что-нибудь приятное. Тогда мы запишем ее слова и разойдемся по домам – сожительствовать и молиться.

– Послушай меня, Карина!.. – Я выбил пепел из трубки прямо на ботинок осветителя. – Скажи «Доброе утро!..» Скажи «Доброе утро, уважаемые телезрители! Сейчас мы разучим новое упражнение, которое улучшит ваше настроение! Это заряд бодрости и веселья на целый день!»

Карина: «Ме-ме-ме, ме-ме-ме!» И два часа ночи… О если бы у меня были мозги! Я бы не делал спортивные передачи для местного телевидения… Откуда вдруг такое несоответствие? Фигура у Карины потрясающая, фигура как у порнозвезды, а в голове хаотичное движение. Кстати, по поводу хаотичного движения… Сегодня меня пригласили на «ужин с презервативами». Вернее сказать, о пище должна была позаботиться хозяйка дома, а я – обыкновенно прийти, но вместе с презервативами. Теперь я перебирал «эти штучки» в своем кармане и неприветливо поглядывал на Карину. Мой ужин не состоялся по ее милости…

– Послушай меня, Карина!.. – Я прикинул, куда бы выбить оставшийся в трубке пепел, но ловкий осветитель отпрыгнул от меня вместе с ботинками. – Мы не можем столько времени безнаказанно насиловать съемочную группу!

Карина оценила каждого телевизионщика по отдельности, а потом всех вместе. И решила, что полностью контролирует ситуацию. Администратор дремал, звукооператор молчал, осветители постепенно угасали. В наши с Кариной отношения никто не вмешивался. Только оператор застыл перед видеокамерой, как часовой на посту.

– Я не понимаю, чего ты хочешь, – тогда шепотом сообщила мне Карина.

Пришлось мне еще раз оценить ее фигуру, поскольку Каринина фигура была прикрыта символически. Две спортивные тряпочки – снизу и сверху. А в целом – подходящий повод для визуального онанизма.

– Не понимаешь? Сейчас объясню…

И все-таки я доигрался в кармане с презервативами… Машинально вскрыл одну упаковку и засунул туда указательный палец. «Розовый или зеленый?»

– …Ты должна поведать нашим телезрителям о заряде бодрости и веселья!

Карина посмотрела на меня внимательно и плавно села на шпагат. Вероятно, намекала на свои неограниченные возможности в постели.

– Еду-я-по-выбоинам-из-выбоин-не-выеду! – попыталась сказать Карина, сидя на шпагате.

– А-я-яй! – проснулся администратор. – Как не стыдно! – И снова нас покинул.

Вместо скороговорки у Карины получилось нецензурное выражение. Это я научил. Скороговорке, разумеется.

– Еду я по выбоинам, и никто меня не трахнет! – поправилась Карина.

Экая зараза! Как только Карина начинала говорить на интересные ей темы, у девушки появлялся образ. Молодой, строптивой, эмансипированной женщины. Именно это мне сейчас и требовалось.

– А теперь повтори перед камерой! – разозлился я. – Немедленно!

– То же самое? – оживилась Карина.

Я не хуже Карины владею нецензурными скороговорками. А лучше. Поэтому девушка выслушала меня добросовестно, сказала «угу» и повторила про «бодрость и веселье» для наших телезрителей. С нужной интонацией. Оператор заснял это веселье на видеокамеру и щелкнул по уху дремавшего администратора.

– Готово! – пояснил оператор.

Я вытащил свой указательный палец из презерватива и вздохнул с облегчением. Все стали шумно собираться домой или куда-нибудь на ночлег. Мы с Кариной перестали существовать, как выброшенные пробки от бутылок.

– А что у тебя в кармане? – спросила Карина.

В данном случае я – имиджмейкер. Нечто среднее между литератором и мамой с папой. Например, мама говорит папе: «Давай этого делать не будем». А папа говорит: «Будем!» А литератор выдумывает их диалоги, поперчивает и припетрушивает сообразно своему извращенному дарованию. И в результате у мамы с папой рождается обыкновенный урод, а литератор имеет на хлеб с маслом. Потому что набредил безумную страсть между мамой и папой и оправдал появление на свет урода обыкновенного…

– В кармане у меня разноцветные презервативы. – Молоденьким девушкам надо говорить правду, тогда они правильно ориентируются в ситуации. Опытным женщинам надо врать, потому что правда им давно надоела.

– Разноцветные, как воздушные шарики? – уточнила Карина.

Пусть у «ребенка» продлится счастливое детство. Когда Карина разгуливала с воздушными шариками, не помышляя ни о каких презервативах.

– Презервативы – хуже воздушных шариков, – важно пояснил я.

– Давай их используем, – предложила Карина.

– Я буду их надувать или я буду педофил? – спросил я.

– У меня дома, по прямому назначению. – Карина сурово поставила меня на место, которое принадлежит самцу по законам природы.

Воздушные шарики улетели… По-моему, Карина не хотела выходить из образа эмансипированной девицы. И я смирился с этим образом, тем более что сам его создал. Вдобавок сказано: «Не засевай бесплодной почвы!» А Карина предлагала мне плодородную ниву для сельскохозяйственных работ… Поэтому я подождал, пока Карина переоденется, мы вызвали такси и поехали к ней домой в третьем часу ночи…

В Праге поддувало из каждой подворотни, и, может быть, поэтому Карина держалась в такси настороженно: не раскидывала ноги в разные стороны, не хохотала, не требовала остановиться возле ночного бара, не вешалась мне на шею, не прижималась теплыми коленками, не пела песен, не выбрасывала пустых бутылок на дорогу – чем удивила таксиста до невозможности. Откуда мы такие трезвые и нахохленные в три часа ночи? Зимой. В феврале месяце. Но мы же не собираемся разъезжать на этом такси до марта?

– Скоро будем дома, – тихо сказала Карина.

Таксист, вероятно, подумал, что я забрал из монастыря свою дочь на католические праздники. А меня всегда подмывает сказать какую-нибудь гадость, когда обо мне думают хорошо…

– Олимпийские половые игры, – сказал я. – Киностудия «Двадцать первый век». Краткое содержание фильма: уроды создали цивилизацию. Одна половина репродукторов насилует другую половину репродукторов. Рождаются дети. Это называется – любовь репродукторов. Все кричат.

– Чья идея? – заинтересовалась Карина.

– Моя, – признался я, поглядел на таксиста и добавил: – Твоего дядюшки.

– Мне нравится, – сказала Карина. – А еще раз назовешься моим дядюшкой – поедешь ночевать к моей матушке. Она сейчас как раз в разводе…

Таксист расслабился и закурил – до этого момента курить он не решался. Видимо, размышлял, как обратиться ко мне: просто «падре» или «ваше преосвященство».

– Так вот… – побыстрее продолжил я (ведь никому не хочется ехать ночью к пожилой даме и слушать до утра, как она стонет и жалуется на свои болячки). – Так вот… Мы придумали себе правила и бегаем по кругу и верим, что развиваемся…

– Какая мораль? – спросила Карина.

– Никакой, – ответил я. – Просто мимо синагоги проехали…

– Странно, – засомневалась Карина. – Еще утром в этом районе не было никакой синагоги. А впрочем, тебе виднее…

Девушка явно преувеличивала мои возможности. На зрение я не жалуюсь и вижу как остальные люди. Правда, смотрю на все иначе. Стараюсь зайти с другой стороны, задрать на даме юбку – что это, любопытство или профессиональный интерес? Например, в музее выставлен древний саркофаг. Все проходят мимо, а я лезу между саркофогом и стенкой… И волоку за собой спутницу, интеллигентную женщину… А какой барельеф мы видим на оборотной стороне саркофага? А самый неприличный. Моя интеллигентная спутница натыкается носом на торчащий из барельефа фаллос и спрашивает: «Эт-то что за безобразие?!!» Одно из двух: либо она «этого» давненько не видела, либо не умеет с «этим» обращаться. «Госпожа моя, – намекаю я, – „эт-то“ античность…» И деликатно начинаю отползать, потому что всякие девственницы – не мое колоратурное сопрано. Говорят, у меня приятный баритон, особенно в постели… Ох уж эти интеллигентные спутницы, которые стесняются прилюдно облизывать эскимо на палочке, которые краснеют в продовольственном магазине, завидев два десятка куриных яиц… Я подозреваю интеллигентных спутниц во всяких пакостях. Я спрашиваю – а что вы, собственно говоря, себе представляете? Если девушка стыдится облизывать эскимо на палочке, потому что представляет… Или… При виде двух десятков яиц женщина воображает, что это… Я делаю правильный вывод, что у каждой «девушки» свои отклонения. Профессиональный имиджмейкер ищет эти отклонения и развивает. Когда отклонения развиваются до патологии, «девушка» обращается к психиатру. Вот и все. Имиджмейкер подбирает себе другую «девушку». Которая может покончить жизнь самоубийством или оказаться в клинике для душевнобольных людей. Ведь у каждого свой промежуток от стенки до саркофага…

– Ты что-нибудь видишь? – спросила у меня Карина.

Мы распрощались с таксистом, который предлагал осветить дорогу фарами, и теперь об этом сожалели. До дома Карины наш путь пролегал во мраке. Я шарил руками по стенам, как штукатур, и все время находил Карину. Девушка каждый раз ойкала и убеждала меня не щекотаться. «Что ты ищешь?» Наверное, я искал дом, в моем представлении. Наконец Карина обнаружила вход, лестницу и ступеньки. «Вот летят кошмарики на воздушном шарике!..» И мне пришлось подниматься по лестнице, ориентируясь на ее голос. Я спотыкался о каждую ступеньку и шипел, как гадюка. «Сюда-сюда!» На площадке второго этажа Карина зазвенела ключами и приоткрыла дверь… «Заходи!» А я продолжал доискиваться – по какой причине оказался здесь…

Практика показала, что натуральной блондинке легче всего расшатать психику. Не знаю почему, но эта масть настроена уничтожить все другие оттенки – от рыжих до кучерявых. По методу – нежно взять за ручку и проводить до могилы. Шизофрения – легкий насморк из букета блондинки. С одной блондинкой мы устроили соревнование – кто раньше окажется в психиатрической лечебнице. И развелись через два года с ничейным результатом: «шлюха» – «идиот». По мнению этой блондинки, я сделал все, чтобы создать ей образ стервы. Я очень хороший имиджмейкер. Уже через год ее буквально трясло от моего присутствия. И что остановило дрожащую руку (стервы) с цианистым калием – загадка природы. Словом, после этого случая я с блондинками не живу и не работаю. Профессиональный принцип. А смысл моего отступления – Карина была брюнеткой…

…и, с женской точки зрения, очень непоследовательной. Вначале затащила меня в постель, а затем предложила кофе с ликером. Мы переместились на кухню и теперь поглядывали друг на друга с подозрительностью – в постели нам было хорошо или нам показалось? Я не решался спросить, потому что демонстрировал Карине мужскую самоуверенность, а «девушка» не проявляла словесной инициативы.

– Теперь, как порядочная женщина, ты должна выйти за меня замуж, – заметил я на всякий случай.

Ведь я должен был проверить, какие планы строит «девушка». Карина рассмеялась и успокоила меня, что, во-первых, она непорядочная, а во-вторых, если мне опять захотелось жениться, то сейчас выпьем кофе и еще раз поженимся… Я потерял бдительность, расслабился и выпил две рюмки ликера подряд. И закурил трубку…

– Сегодня утром я надела трусики шиворот-навыворот, – поведала мне Карина. – Это к переменам в личной жизни…

Я собирался идти на работу – создавать образ матушки Праги. Волчица как символ Рима мне не нравилась. Вместо волчицы я представлял себе упитанную итальянку и прикладывал к ее груди попеременно то малютку Ромула, то малютку Рема. Получалось совсем неплохо, особенно блудливая улыбка на губах итальянки…

– Надо, чтобы девушка отбрасывала тень…

– На плетень, – тут же поддержала меня Карина.

Она не забивала себе голову всякой чепухой, а просто поддерживала беседу. В женских трусиках и мужской рубашке. А если я думаю, что девушке необходима тень, значит, надо ее отбросить. Поскольку это для меня так важно. «Мужчина, куда вам отбросить тень – направо или налево? Решайте побыстрее, потому что дело движется к закату!» По правде говоря, рано или поздно творчество угасает. Вначале вас перестает интересовать тень, затем девушки… У каждого пола свои ценности и иллюзии. И надо жить, покуда они есть…

– Одевайся и поехали, – предложил я Карине. – Есть интересная проблема.

Карину по-прежнему не интересовали мои проблемы и гоголь-моголь из иллюзий. Но покуда я дошел до середины фразы, Карина уже переоделась. Она моментально скинула мужскую рубашку и натянула гражданское платье. Кстати, почти все девушки одеваются как ураган, да только раздеваются неохотно. Со зрелыми женщинами – наоборот. Полдня они примеряют разные тряпки, чтобы разоблачиться в два счета. На эту мысль у меня не ушло много времени…

– Я готова, – сообщила мне Карина, – для вашего разнообразия.

«Разнообразие!» Мне немедленно захотелось позвонить куда следует…

– Где здесь телефон? – осведомился я, пристально глядя на Карину, как сотрудник Комитета государственной безопасности.

– Вот, – ответила Карина, пошарила под столом ногами и выдвинула телефонный аппарат. – Ему стыдно, что он такой допотопный…

Вместо кнопочек у аппарата были дырочки, и не только на диске. Карина протянула мне карандаш и объяснила, как правильно набирать номер. Например, тебе нужна цифра пять: «Вставляешь карандаш в дырочку и крутишь до железячки. Потом отпускаешь…»

Тем не менее я успешно набрал номер рекламного агентства, которое трудилось вместе со мною над образом «матушки Праги».

– Разнообразие, – представился я.

– То, что надо! – сказали в ответ. – А если подробнее?..

– Возьмем панораму старой Праги, возьмем крупным планом лицо молодой девушки и совместим картинки. Шесть секунд при разном освещении. Девушку сейчас привезу, – пояснил я.

– Убийственно! – сказали мне и одобрительно почмокали в трубке.

Я мог бы еще добавить про «тени», которые создают этот образ от рассвета до заката. Я мог бы поведать про Карину, которая считает, что трусики шиворот-навыворот – это к переменам. Я мог бы рассказать про плюшевое солнце на черепичных крышах. Но я не стал этого делать и повесил телефонную трубку.

– Сколько тебе заплатят? – спросила Карина.

Я назвал некую сумму в долларах.

Карина аккуратно ухватилась за лацканы моего пиджака:

– Из рекламного агентства едем в обувной магазин, а потом – венчаться!

Надеюсь, что по поводу венчания она пошутила… Я задвинул телефонный аппарат обратно под стол:

– В него стреляли из крупнокалиберного пулемета?

– Нет, – покачала головою Карина. – У него была бурная молодость. Этот телефон клялся в любви моей бабушке, моей матушке и мне… И летал от счастья и немного поцарапался…

Карина уже пританцовывала в прихожей от нетерпения. Она торопилась истратить деньги за «проданную Прагу». Я не стал ее огорчать, что Иуда не сразу получил свои тридцать сребреников, а, вероятно, долго оформлял заявку и убеждал Понтия Пилата.

– Девушка начинает новую жизнь с обуви! – заявила Карина, как только сумма моего гонорара удобно устроилась у нее в голове.

Кто бы спорил? Тем более что Карина так и будет бубнить про новую жизнь, покуда не купишь ей туфли. Ну что же, каждая религия требует своих изначальных вложений. Бедный старый Иуда!..

Около двух часов дня мы вышли из метро в центре города. Я чувствовал себя замысловато, как фрукт, удаленный из натюрморта. «Тридцать четыре способа выжать лимон за ночь». Карина может написать неплохую кулинарную книгу…

Ввиду общего состояния критической массы, женщины представляются мне как сообщающиеся сосуды. Или как единая водопроводная труба – от Евы до Карины. Где заканчивается одна история женщины, там начинается другая и логично ее продолжает. Например, у одного моего приятеля есть приятельница по имени Янка – приблизительно одного с Кариной возраста. Сперва мы разворачиваем кинокамеру и начинаем снимать кино про Янку. Как она спит, гуляет, живет, рассказывает о своих фантазиях, идет в обувной магазин – тут появляется Карина и выбирает себе туфли, которые Янка теперь не купит… Не купит из дурацкого женского принципа, а не потому, что это последняя пара… «Неплохие шлепанцы», – говорит Карина. Кинокамера фиксирует, как Карина примеряет обувь, как улыбается мне, как мы вместе выходим из магазина, чтобы продолжить историю моего приятеля и его Янки. Кинокамера теперь наблюдает за нами, а мой приятель и его Янка остаются за кадром. Но, по сути дела, ничего не меняется. Мы с Кариной индивидуальны только в глупостях, а грустная повесть у человечества одна. Дубль тысяча девятьсот девяносто четвертый от Рождества Христова…

И, чтобы Карина не заблуждалась по этому поводу, я решил прояснить картину:

– Сколько смертных грехов тебе известно?

– Семь, – без запинки отвечала Карина. – Высокомерие, скупость, сладострастие, гнев, чревоугодие, зависть и леность.

– Сейчас мне предъявят восьмой, – обнадежил я, распахивая двери в рекламное агентство.

Здесь самоотверженно трудился самый циничный человек в городе. Этого человека звали Александр. Если бы мне мешали спать лавры Оноре де Бальзака, если бы лавры шумели по ночам и стучали ветками в мое окно, я бы нарисовал Александра как следует. Увы, я не лавры, я дуб Оноре де Бальзака… Александр верил, что все хорошее возникает от невозможности совершить дурное. «Добродетельность, – намекал Александр, – попирает все законы естества. Если женщина полтора месяца занимается добродетельностью, значит, у нее скверная болезнь».

– Так-так-так, – произнес Александр, поглядывая на Карину. – Значит, это будет у нас матушка Прага?

– Я подобрал ее полчаса назад на панели, мать у нее скончалась в психиатрической больнице, а отец перерезал всю семью, за малым исключением, – поспешил я с рекомендацией. – Кстати, ее зовут Карина, и она согласна со мною переспать, так что будь добр, одолжи мне двести баксов.

– Хватит и ста пятидесяти, – возразил Александр.

Последнее замечание, видимо, не устраивало Карину с туфельной точки зрения. Все остальное она пропустила мимо ушей.

– Вы оба, – подчеркнула Карина, – ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля!..

– Музыкальная девушка, – уважительно отозвался Александр. – Сейчас мы сделаем из нее прибамбас…

Не садитесь в парке на скамейку. Тут же рядом возникнет девушка. Она будет внушать вам мысли о длинном романе с тонкими чувствами. Девушка начнет разговор скромно, но слегка откинется назад и станет медленно выскальзывать из юбки – миллиметр за миллиметром. Это Карина. О чем она там болтает? Но если провести с нею рядом всего полчаса, то ноги у Карины обнажатся до бедра, и какая разница – чем питаются ваши уши, когда празднуют ваши глаза. Но не пяльтесь на Карину понапрасну. Девушка эта неожиданная – вдруг как сквозь землю провалится и только растревожит вашу психику и взболтает. Со дна организма поднимутся всевозможная муть и осадки, муть и осадки, муть и осадки. Легкое помешательство, умеренное помешательство, буйное помешательство – выбирайте. Эй! Эй! Сладострастная моя Карина, ты здесь, и нет тебя здесь! Ты разбилась на тысячу осколков, как мозаика. Сколько нужно девушек собрать вместе, чтобы получилась одна Карина?

Александр почесал затылок и задумался.

– А может быть, сделаем из нее мульку?..

Не посещайте Помпеи в последний день. Когда возбухает Везувий и кажется, что все дозволено. Действительность рушится на ваших глазах, и остается не более получаса, чтобы исполнить самые дерзкие желания. Которые всю жизнь откладываешь на потом, рассчитывая нарушить все человеческие заповеди разом. Тебе нужны основания, чтобы перепрыгнуть через мораль? Так вот они – разорванные тучи, извержение вулкана, пепел на голову. Возжелайте жену ближнего своего! Это Карина. (Муть и осадки, муть и осадки, муть и осадки.) Карина знает, за какие коврижки обрушился на землю ад, потому что долго подозревала это в своей душе. Ее не пугает происходящее, она знает в лицо всех всадников Апокалипсиса, и стоит ли ей удивляться, что они наконец-то прискакали. Земля отвергает море, небо падает вам на голову. Обагренная кровью только что убитого мужа, Карина бродит среди пьедесталов, на которых больше ничего не стоит. Последняя ночь мира – обратно в хаос погружаются люди и боги. Но наши пустоты, в виде переплетенных тел, обнаружат под пеплом археологи. Содом и Гоморра – две обнявшиеся пустоты. Не гуляйте в Помпеях в последний день…

– Даже и не знаю, – снова засомневался Александр.

Прибамбас и мулька обозначали у Александра главные иллюзии патриархата. Как белая женщина на черном рояле – сидит и типично посвистывает. Попирая эстетику и воздействуя на рецепторы.

– Покуда вы теряетесь в догадках, – сказала Карина, – все обувные магазины закроются.

И трудно было с этим не согласиться. Поэтому Александр хмыкнул, набрал номер телефона и, глядя на Карину, принялся изрекать в трубку:

– Глаза карие, слегка миндалевидные, короткая стрижка, нос тонкий, костюмер не нужен…

Через пять минут пришел визажист, поздоровался со всеми и принялся умывать Карину. Девушка ругалась, как Галатея, но визажист от природы был голубоватым, и поэтому женские угрозы на него не действовали. Мы с Александром сидели неподалеку и наблюдали, как из мыльной пены выползает Афродита.

– Хватит чертякаться, – сказал Александр, когда реплики Карины ему надоели.

Наконец Александр решил, что визажист вдоволь натешился. Тогда он вылез из кресла, настроил освещение и погрозил Карине пальцем: «Сиди смирно и не корчи рожи». А дальше они с визажистом устроили цирковое представление: один постепенно «докидывал» макияж, а Александр через каждую минуту щелкал затвором фотоаппарата. Обалдевшая Карина буквально на глазах превращалась из монашки в ночную бабочку. Представление называлось «Город контрастов – Прага». Если это называется искусством, то можете смело плюнуть мне в лицо. И растереть так же виртуозно.

– Вот тебе и туфельки… – добавил Александр и сделал последний кадр.

Визажист упаковал свои коробочки, попрощался со всеми и направился к дверям.

– А смывать косметику кто будет? – окрикнула его Карина.

– Сама, – невозмутимо ответил визажист и скрылся из поля зрения.

– Идите вы все к черту, – разозлилась Карина.

– Он давно не дает приличной цены, – возразил Александр и откровенно зевнул…

Карина частично отыгралась, когда после рекламного агентства проволокла меня по всем обувным магазинам на Вацлавской площади. Она определилась с туфельками, когда я подумывал, что смерть моя близка. Могу добавить, что туфельки были неплохими. В них удобно перешагивалось через труп врага. Слегка изменялась походка. И сокрушались мужские иллюзии…

– Ты можешь прикинуть, сколько женщин у тебя было? Ну хотя бы приблизительно… – спросила Карина.

Новые туфельки валялись в прихожей. Я находился в постели с галстуком на голое тело. «Для солидности наших половых отношений», – как объяснила мне Карина. Вдобавок, когда у мужчины повязан галстук, «есть за что ухватиться». Я согласен, что немного зябко, но зато прилично. Как и большинство молодых женщин, Карина предавалась любви пылко, часто, но кратковременно. В паузах задавала наводящие вопросы – сколько раз, где, когда и при каких обстоятельствах я осчастливил других женщин. По правде говоря, моя интимная жизнь не поддается статистическому анализу. Во-первых, я ни хрена не помню, а во-вторых, не могу отказать себе в удовольствии приврать. Была такая битва при Бородине: «смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой». Приблизительно то же самое можно сказать о моей интимной жизни.

– Ты мне зубы-то не заговаривай, – пригрозила Карина. – Называй немедленно явки, адреса, пароли, объемы талий и размеры бюстов… Кстати, тебе не кажется, что у меня слишком маленькая грудь?

Я хотел ее успокоить, что не кажется, но поправил на своей голой груди галстук и решил переменить тему:

– Телефонный звонок в кабинете у психотерапевта. «Алло, доктор! Во мне живут две лесбиянки, одна Мессалина и невинноубиенная девушка, которая требует справедливости… Нам приходить всем вместе или по очереди?»

Карина приняла позу удивленного суслика и сказала:

– Лучше по очереди.

– Тогда начнем… – подытожил я.