© Качан Э. Н., 2016
© DepositPhotos.com / ababaka, panama7, обложка, 2016
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2016
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2016
Это был отличный чемодан, замечательный чемодан, потрясающий чемодан!
Объемный, кожаный, солидного синего цвета, на четырех колесиках, с блестящими, необыкновенной формы застежками. Он удивительно не сочетался со всем, что было в этой комнате: и со старой мебелью, и с выгоревшими обоями, и с выцветшим, продавленным диваном. И с кучкой аккуратных, но дешевых вещей, которая все росла и росла на этом диване, великолепный чемодан тоже не сочетался. Но это было даже хорошо, что он был настолько новым в этой комнате!
Именно с таким чемоданом и нужно начинать новую жизнь!
Семнадцатилетняя Ольга Колесник открыла старый шкаф, вынула оттуда простынь, ночную рубашку и добавила к кучке тряпок. Оглядела ее, критически морща красивый высокий лоб. Пожалуй, это еще влезет. А больше ни на что в чудесном чемодане не хватит места. Или хватит?
– Лёка, может, все-таки возьмешь варенье? – раздалось из-за двери. – Клубничное, как ты любишь!
Девушка обернулась на голос. С раннего детства она терпеть не могла свое имя Ольга и потому всегда и везде требовала, чтобы ее называли только Лёкой.
Дверь открылась, и в комнату вошла мама. В руках она держала литровую банку с клубничным вареньем.
– Мам! Я же тебе сказала – никакого варенья! – с раздражением ответила Лёка. – Оно не влезет в чемодан. И вещи могут испачкаться. Хватит того, что я утюг с собой беру!
– Но можно взять с собой не только чемодан! – возразила Елена Георгиевна. – Можно взять еще сумку. Синюю, она же почти новая! В нее и варенье поместится, и банка с огурцами!
Лёка громко, театрально вздохнула.
– Мам, я тебе еще вчера объясняла – я поеду только с этим чемоданом! Только с ним! Мне нравится этот чемодан, мама, очень нравится! Я два года горбатилась на каникулах, замазывала щели в панельных домах, чтобы заработать на такой! И я не хочу портить вид какими-то сумками!
Мама страдальчески вздохнула и поставила банку с вареньем на стол.
– Чем же ты будешь питаться там, в чужом городе, доченька? – умоляюще спросила она.
– Есть студенческие столовые, – напомнила Лёка.
– Но ведь это, наверное, невкусно? – произнесла мама неуверенно. – И, наверное, дорого, да?
Елена Георгиевна всю жизнь прожила в маленьком шахтерском городке, который назывался Штыбово, и не знала, дорогая ли еда в студенческих столовых. Здесь ни студентов, ни столовых для них просто не было.
– У меня еще остались деньги, на столовку хватит! – ледяным тоном отрезала дочь. – Это ведь мои деньги, мама? Я сама их заработала, да? Значит, и тратить могу, как хочу!
И она принялась аккуратно складывать свои вещи в замечательный чемодан.
Елена Георгиевна не торопилась уходить. Она стояла у двери и нервно теребила руками передник. Она чувствовала себя очень несчастной – рано овдовевшая, рано состарившаяся женщина, от которой уезжала дочь – единственная отрада в жизни.
Нет, Елена Георгиевна, конечно, давно знала, что дочь уедет в большой город, почти смирилась с этим. Ее дочь была красивой, умной, очень уверенной в себе и совсем юной. И она не хотела замечать, какую боль причиняет маме ее отъезд.
Нет, ну почему так получается, а? Растила, ночей недосыпала, заботилась. В детстве Лёка всегда была обласканной и ухоженной. Модных импортных тряпок дочка, правда, почти не носила – здесь требовались не столько деньги, сколько связи, а откуда они у вдовы? Но на ней все всегда было по-советски добротным, идеально чистым, где надо – отутюженным, где положено – накрахмаленным. И путевки в хороший пионерлагерь мама ей доставала, и кружков за школьное время Лёка сменила добрый десяток.
Лёка хочет заниматься танцами? Пожалуйста! Мама купит дочке дефицитные чешки.
Музыкальная школа? Конечно, доченька, если ты хочешь. Попробуем найти знакомых, у которых есть родственники в столице, и через них достанем кларнет производства ГДР. Хорошо, что Лёка переболела музыкой быстро и организовать покупку кларнета мама не успела. Иначе пришлось бы платить 550 полновесных советских рублей. Зарплата за пять месяцев – но мама и на это была готова! Скопить немного денег в те времена было несложно, вот и у Лёкиной мамы кое-какие накопления имелись. А на что же их тратить, как не на любимого ребенка?
Потом было увлечение фотографией. Фотокружок? Пожалуйста! Вот тебе пленка, еще от покойного отца осталась, вот комната, где он возился со своими фотографиями. А за реактивами съездим в соседний город.
Елена Георгиевна всегда старалась, чтобы дочь не чувствовала себя обделенной из-за того, что растет без отца. Даже скворечник сделала, когда потребовалось для какого-то пионерского мероприятия. Скворечник, конечно, был самым корявым – у других детей их ведь делали отцы – но он был! Вот у Васьки Шишкина – такой же безотцовщины – скворечника вообще не было, а у ее Лёки – был, да!
А как ходила в школу ругаться с учителем физики, когда он незаслуженно поставил Лёке четверку в четверти! Юная гордячка после этого устроила дома скандал – она считала, что сможет все решить сама, без чьей-либо помощи и поддержки. «Разве ж можно так унижаться!» – кричала она. С тех пор мама старалась опекать дочку тайно. Лёка так никогда и не узнала, что роль Мальвины в школьной театральной постановке ей выхлопотала мать… Было непросто. Конечно, никто не сомневался в том, что Лёка сможет сыграть эту простенькую роль. Но мальчишка, который играл Буратино, макушкой едва доставал Лёке до плеча.
Да – было, было!.. А теперь – не нужна! Как теперь жить? Что же – этот проклятый скворечник, постоянные заботы, недосыпание – это и было счастье?!
Вон через несколько дворов живет семья армян. Четверо сыновей. Их воспитывают строго, никаких поблажек. И что? От мальчиков родителям и уважение, и помощь! Дом вылизан, двор убран, и если у матери болит голова, так мальчишки и еду приготовят. И всегда – мамочка, мамочка! Бегут к ней по первому зову, едва руки не целуют. А может, и целуют, когда чужие не видят. А ее Лёка смотрит на мать как на пустое место. Может, это потому, что мама заботилась о ней слишком много? Или заботилась как-то не так?
– Доченька, может, ты передумаешь? – робко и безнадежно попыталась Елена Георгиевна в последний раз. – Здесь можно подыскать хорошую работу…
Лёка резко повернулась.
Нет, ну мать издевается! Они об этом говорили тысячу раз! Все решено, ничего нельзя изменить! И нечего толочь воду в ступе.
Гневные слова готовы были сорваться с губ Лёки, как вдруг с улицы донесся истошный собачий лай, и через миг в дверь постучали.
– Я открою, – обреченно сказала Елена Георгиевна.
Она повернулась и пошла открывать.
Что ж, она попыталась, попыталась в последний раз уговорить дочь не уезжать. Ответ она прочитала в глазах Лёки, хотя, конечно, и так не сомневалась, что та уедет. Лёка с раннего детства бредила большими городами! Что ж, значит, Господь рассудил так! Разумеется, обратно в Штыбово Лёка не вернется. И когда устроится в Большеграде, мать к себе не заберет. Значит, доживать свои дни придется в одиночестве… Но она хотя бы попыталась!
Лёка опять принялась за укладку чемодана. Это, наверное, Снежана пришла. Она собиралась зайти, попрощаться с подругой. Лёка не хотела, чтобы Снежана видела, какие у нее скромненькие вещички. Чистые, идеально выглаженные, но дешевые. Да, конечно, Снежана и так прекрасно знает, какую одежду носит Лёка, но все равно – пусть хоть сегодня не видит этих примитивных тряпок! Пусть видит только замечательный чемодан.
Дверь за спиной скрипнула. Лёка вздрогнула – она не успела упаковать все. Быстрым движением девушка накинула на кучку неуложенной одежды покрывало и прикрыла крышку чемодана. Так гадких тряпок было не видно.
Но это оказалась не Снежана. В проеме двери маячил друг Снежаны – Костя.
– О, привет! – протянула Лёка удивленно. – А Снежка где?
Костя поморщился. Вот уже два месяца он встречался со Снежаной Ковтун, единственной подругой Лёки. Именно Снежанка их и познакомила. Вообще-то он никогда и не виделся с Лёкой так, чтобы та не была рядом.
Но сейчас ему нужно было поговорить с Лёкой наедине, без свидетелей. Тем более без Снежаны.
– Не в курсе я, – сказал Костя хмуро. – Я это… Сам… Я к тебе пришел!
– Что? Зачем? – не поняла Лёка. – Да ты садись. Чего стоишь, как в землю врытый!
Костя сделал два шага и тяжело опустился на старый стул.
Стул обиженно скрипнул, но устоял. Он уже давно так скрипел, и Лёка все ждала, что стул сломается. Это было бы к лучшему – тогда мама поднапряглась бы, но купила новый! Но стул не ломался.
– Я это… – насупившись, начал Костя. Он почему-то был красный как рак. Таким Лёка раньше его не видела. – Ты типа уезжаешь, да?
– Да, – кивнула Лёка. – Автобус в одиннадцать часов. А Снежка где бегает? Вот, блин, подруга! Говорила – зайду, зайду! Так мы и проститься не успеем!
– Ты это… типа… не уезжай! – бухнул Костя. – Ты… Короче, выходи за меня замуж!
От неожиданности Лёка села на диван. Покрывало сползло, предательски открыв не убранную в чемодан одежду. Но Лёка этого даже не заметила.
– Что? Что ты сказал?! – пробормотала она.
Костя сидел насупившийся и смотрел на банку клубничного варенья, которое мама Лёки забыла убрать со стола. Сделав над собой усилие, он оторвал взгляд от банки и посмотрел на Лёку, точнее, куда-то у нее над плечом.
– Выходи за меня замуж! – отчеканил он.
– А как же Снежка? – спросила Лёка, хлопая глазами.
Она знала, что глаза у нее красивые – голубые-голубые, с черными длиннющими ресницами.
Лёка еще не пришла в себя – слишком неожиданным было то, что она только что услышала.
– Ну что – Снежка, Снежка?! – с досадой проговорил Костя.
Он оправился от смущения и смог посмотреть Лёке в глаза.
– Ни красоты у нее нет, ни ума. Да, ее папаша генерал, он может помочь мне – типа карьеру сделать! Это нехило, ясен пень, но мне ты нравишься, понимаешь? Ты же – как на картинке! Прикольная, умная – шарики у тебя вертятся, да! Ну на что мне карьера и без тебя, скажи?! Я лучше без карьеры, но с тобой буду. Давай поженимся, а?
Он уже не просил, а умолял:
– Прямо сейчас, а? Это ничего, что я еще учусь – два года протянем как-нибудь! Потом я звание получу, через годик хату дадут… Но если хочешь, я Школу милиции брошу, хоть прямо сейчас! Типа… Да хоть в шахту пойду – ты только скажи!
Пойти в шахту – это было для Кости огромной жертвой. Его отец, шахтер, пострадал от взрыва метана. Много лет он передвигался в инвалидном кресле, и его самой заветной мечтой было пройти несколько шагов самостоятельно, хотя бы и с палочкой. Семья Кости жила на регресс – пенсию для искалеченных горняков. Работать мать не могла – за мужем надо было ухаживать круглые сутки. И это был не самый страшный исход – во время того взрыва четверо шахтеров, приятелей Костиного отца, погибли.
Для парней городка Штыбово, в общем-то, не существовало особых проблем с выбором профессии. Городок раскинулся между двумя шахтами. Куда идти работать? В шахту, конечно! Можно на Северную, а можно на Южную. Ну, опасно, и что? Жизнь такая!
Но Костя ненавидел шахту, искалечившую его отца. Он пошел в Школу милиции в соседнем городе для того, чтобы избежать судьбы углекопа. Приезжая в Штыбово на выходные, он надевал костюм с иголочки – единственный из парней его возраста во всем городке! Этот костюм должен был показать всем – он, Костя, не такой, как другие, он в черную яму не полезет!
И вот теперь он готов был даже идти работать в ненавистную шахту, лишь бы Лёка не уезжала, лишь бы она осталась с ним!
Да, то была огромная жертва, но Лёка этого не знала. Она смотрела на Костю во все глаза. Ее оцепенение проходило, и становилось даже смешно.
Да, конечно, Костик высокий, подтянутый, красивый, всегда чисто выбритый. Ему никогда не приходило в голову прийти на свидание в спортивном костюме, хотя у других парней в Штыбове это было в порядке вещей. У него отличный черный костюм, и он никогда не надевает к нему кроссовки – тоже плюс. Идеально начищенные туфли всегда сверкают, словно только что купленные.
– Он как из коробочки! – восхитилась Елена Георгиевна, когда Снежана привела к ним Костю в первый раз.
– Из какой коробочки? – не поняла тогда Лёка.
– Из подарочной, с бантиком, – пояснила мама. – Ее открываешь, а там игрушка, яркая, нарядная, и тоже с бантиком. Этот Костя похож на подарок из такой коробочки!
Лёка засмеялась, но в чем-то мама была совершенно права – аккуратнее Кости в Штыбове парня не было. Ей такое нравилось, конечно. К тому же фамилия у Кости была звучная – Преображенский. Если она выйдет за него замуж, то станет именоваться Ольгой Сергеевной Преображенской. Красиво, кто ж спорит! С другой стороны, к чему он ей? Ну, «из коробочки», ну, Преображенский, а дальше что?! Остаться в малюсеньком Штыбове и влачить жалкое существование жены простого милиционера? Как мать когда-то? Нет! Это вовсе не то, чего она хочет! Это слишком мелко и ничтожно.
– Так, Костенька, стоп! – сказала она, вставая с дивана. – Ты в последнее время головой не обо что не стукался? А мне показалось, что стукался. Все, не хочу я слушать эту твою муру! Нет, не так – я вообще ничего не слышала, понятно?! А сейчас встал и быстренько ушел отсюда! Мушкой, Костенька, мушкой!
– Но я… Это…
– Мушкой, Костя, кому сказала!
Жутко униженный, красно-бордовый, с каплями пота, предательски выступившими на лбу, Костя поднялся. Он хотел еще что-то сказать, но Лёка уже выталкивала его в спину.
– Ничего не было, понял? – говорила она. – Если до Снежки дойдет, что… Если Снежка узнает, что ты был здесь, скажешь – искал ее. Искал, не нашел, минутку ее подождал, не дождался и свалил. И это – все! Понял, Костенька?!
– Послушай, я ведь, блин, серьезно!.. – решил попытаться он в последний раз.
– И я серьезно! – крикнула Лёка с досадой. – Ты мне триста лет не нужен! И никто мне не нужен в этом захолустном местечке, понял? Так что возвращайся к Снежке и ее папаше, делай свою карьеру, а обо мне забудь. Я уехала в Большеград. Все. Нету меня!
Как только за незадачливым Константином закрылась дверь, Лёка вновь принялась укомплектовывать свой чемодан.
Вот Костя отмочил! Надо же – жених, блин! Ладно, все – забыли, проехали, собираемся дальше. В конце концов, с такими гостями можно и на автобус опоздать! Лёка вовсе не была копушей и как для барышни собиралась вполне оперативно, но успеешь тут, когда все лезут отвлекать!
Она как раз застегивала на чемодане диковинные замочки, как в комнату влетела Снежана.
– Привет! – сказала она с порога. – У тебя, случаем, Преображенского не было?
– Был, – совершенно спокойно, безмятежно глядя подруге в глаза, ответила Лёка. – Смотри, Снежка, какой у меня чемодан!
Она довольно хлопнула рукой по лоснящемуся боку кожаного чуда.
Снежана мельком взглянула на чемодан.
– Классная штука! – воскликнула она, а потом добавила подозрительно: – А чего это Преображенский шастал здесь без меня, ты не в курсах, подруга?
На мгновение Лёке захотелось сказать ревнивой и подозрительной подруге правду.
Они дружили с четвертого класса, и это была странная дружба. Снежана Ковтун происходила из семьи, по меркам Штыбова, зажиточной. Лёка – из бедной. Но Лёка отлично училась, у нее всегда и все получалось. Снежане же учеба давалась с трудом, и даже могущественный отец, генерал-майор милиции в запасе, здесь ничем не мог помочь. И главное – Лёка была красивой, а Снежана – нет. Точнее говоря, сама по себе она смотрелась неплохо, но рядом с Лёкой не смотрелась вообще. Парни бегали за Лёкой косяками, а за Снежаной – нет. Сказать по правде, Костя Преображенский был ее первой победой, и Снежана страшно боялась упустить классного парня.
Лёка была уверена, что Снежана ей завидует и что она отдала бы все на свете, включая влияние своего отца, чтобы поменяться с ней местами. Лёке на миг захотелось еще раз взять верх над подругой, показать, что дражайший Костенька ни в грош ее не ставит и готов хоть сейчас идти в загс с ней, с Лёкой!
Однако Лёка сдержала себя. Да, она была самовлюбленной и черствой, но не жестокой. Что ей до них всех? Она сегодня уедет, а они пусть разбираются сами, как хотят! Ей не нужна еще одна победа над Снежаной – у нее впереди много побед!
– Он искал здесь тебя, – объяснила Лёка. – Сказал, что вы разминулись. Ты, наверное, как всегда, опоздала?
– Задержалась, – улыбнулась Снежана. Слова Лёки, и главное, небрежный тон, успокоили ее подозрения. – А он никогда и никуда не опаздывает, – пожаловалась она. – Как поезд в московском метро, блин!
В отличие от Снежаны, Лёка никогда в Москве не была и опаздывают ли поезда в тамошнем метро, не знала. Но ничего – она не только в Москве, она и в Париже, и в Токио побывает!
– Твой Преображенский пришел, увидел, что тебя нет, и свалил, – сообщила Лёка. – Три минуты назад. Наверное, к тебе потопал. Если честно, я не догадалась спросить. Короче, если побежишь, то поймаешь!
– Оно мне надо! – буркнула Снежана и опустилась на стул, где еще совсем недавно сидел Костя. – Ну, опоздала на двадцать минут – делов-то! Сказала же – у кинотеатра. Прихожу – его нет.
Она взяла со стола банку с вареньем и принялась вертеть ее в руках.
– Поставь банку – уронишь! – сказала Лёка. – Может, тебе часы на пять минут вперед перевести? Чтобы не опаздывать? Или на десять?
Снежана вздохнула и поставила банку на место.
– Может, – согласилась она.
Острый вопрос был решен, Снежана полностью успокоилась и теперь могла оценить чемодан своей подруги.
– Обалденная вещь! – сказала она. – Сколько сто́ит?
– Не спрашивай! – ответила довольная Лёка.
– Надо папе сказать, чтобы мне купил такой же!
– К чему он тебе? – удивилась Лёка. – Ты ведь у нас существо домашнее. Ты даже летом на море ездить не любишь!
– Это точно, – согласилась Снежана. – Мне и здесь тепло и уютно.
– Ты, Снежка, знаешь кто? Ленивец! – заявила Лёка. – Есть такая зверушка, ты в курсе? Я бы, имея такого папу, обязательно в большой город смоталась!
– Ты чего, Лёка, совсем того? – беззлобно поинтересовалась подруга. – Мой папа только тут большая шишка. А в большом городе он козявка. Козявка, которую любой раздавить может. Зачем мне ехать туда, где даже он козявка, а я тем более?
Лёка сняла чемодан с дивана и попробовала его на вес. Чемодан был тяжелым.
– Могла бы сама попробовать прорваться! – сказала Лёка и поставила чемодан на пол.
– Мне это ни к чему, – покачала головой Снежана. – Тебе нужно, ты и пробивайся! А мы поглядим, что из этого получится.
– Поглядим! – согласилась Лёка, уверенная, что у нее все получится.
Снежану передернуло.
Ей вдруг вспомнилась история трехлетней давности. Тогда они с Лёкой и двумя мальчишками отправились в кино. Мальчишки – ерунда, просто одноклассники, но всё же кавалеры!
Обычно Снежана одевалась гораздо лучше Лёки. А тут мама Лёки достала для дочери югославское платье. Отличное платье, снежно-белое. На Лёке оно смотрелось просто сногсшибательно, и Снежана корчилась от зависти – надо же, и сама по себе такая красивая, и еще платье это! Картинка, праздник какой-то! И мальчишки эти сопливые с Лёки глаз не сводили!
Лёка и сама знала, что выглядит классно. Она щебетала, заигрывая с обоими мальчишками. Потом зачем-то понеслась вперед. Снежана уже точно не могла вспомнить зачем. Кажется, хотела передразнить новую учительницу географии, показать, как та ходит – тяжело ступая, будто носорог.
Тут-то все и случилось. Утром прошел дождь, и лужи на улице еще не высохли. Когда Лёка подбежала к дороге, мимо пронеслась машина. Именно пронеслась, да прямо по луже!
И Лёку обдало грязной водой, обдало с ног до головы!
Снежана никогда не забудет, как подруга стояла, пораженная, и грязная вода стекала и с югославского платья, и с Лёкиной физиономии. Взрослая женщина, возможно, сумела бы с честью выйти из ситуации, рассмеявшись и показав, что ей на такие мелочи наплевать. Но четырнадцатилетняя Лёка так не смогла. Тогда Снежана впервые увидела свою гордую подругу совсем потерянной – она присела на корточки и разрыдалась, горестно, громко, как маленькая. Потом мальчишки и сама Снежана долго утешали Лёку. Мальчишки, скорее всего, искренне, а Снежана втайне ликовала. Даже сейчас ей было странно – как это она смогла скрыть свою радость?
Вот и теперь ей остро захотелось, чтобы невесть что изображающая из себя подруга вернулась из своего Большеграда такой, какой была в тот день, – обезображенной, облитой грязью с головы до ног, вопящей, рыдающей.
Но говорить это, разумеется, не следовало.
– Конечно, поглядим, – сказала Снежана ровно.
– Ладно, Снежка, я перед дорогой поесть хочу, – сказала Лёка. – Ты суп будешь?
Снежана встала.
– Нет, подруга, у меня дела, – ответила она. – Надо Преображенского догнать, а то он еще к моим попрется, скажет, что я потерялась. А зачем предков лишний раз волновать? Давай обнимемся, что ли, на прощанье!
Они обнялись. Низенькая полненькая Снежана уткнулась Лёке лбом в мягкую щеку.
– Я буду по тебе скучать, – сказала она.
– Я тоже, – сказала Лёка.
– Не ври, ты не будешь! – Снежана отстранилась от подруги и отошла на шаг. – Нужны мы тебе, как рыбке зонтик!
– Не дури, – сказала Лёка. – Я тебе письмо напишу.
Она была совершенно уверена, что никаких писем писать не будет.
– Буду ждать, – ответила Снежана.
Она не сомневалась, что никакого письма не дождется.
Подруги простились. Снежана ушла.
Лёка прошла на кухню и принялась за суп. До Большеграда ехать несколько часов, и нужно было плотно поесть. Не хватало еще, чтобы ее укачало!
Мама не отрывала от дочери скорбных глаз.
– Уже со всеми простилась? – спросила она.
– Нет, еще Васька должен прийти! – ответила Лёка, жуя. – Он мне чемодан до автовокзала донесет.
– Ну да, конечно, – кивнула мама. – Я пойду одеваться.
– Надень вишневую юбку, – предложила Лёка. – Тебе в ней лучше, чем в зеленой! И жакет в клеточку. Будет очень нарядно!
Вася Шишкин пришел за полчаса до отхода автобуса – как и обещал. Это был невысокий, крепкий, почти квадратный юноша с некрасивым, но выразительным, очень открытым и честным лицом. А сейчас Вася грустил и не скрывал этого. Еще бы – уезжала Лёка!
– Ну что, Оля, ты готова? – спросил он, отводя глаза.
– Готова, – ответила та. – И не смей называть меня Олей. Знаешь же – не люблю!
– Ну да, – согласился Вася. – А Елена Георгиевна с нами идет?
– Конечно, – ответила Лёка. – Но мама еще не собралась. Копается, как всегда! Пойдем во двор, подождем ее там.
Они вышли из дома. На крыльце Вася закурил. Курил он лет с семи.
– Ты твердо решила ехать? – спросил он, затягиваясь крепкой сигаретой без фильтра.
– Еще и ты? И ты будешь меня отговаривать?! – взвилась Лёка. – Вот уж от кого, а от тебя не ожидала!
Вася поморщился.
Они были знакомы всю жизнь. Их отцы вместе служили в милиции, дружили, дети у них родились в один год. Когда детишкам было по пять лет, отцы спьяну поссорились во время празднования Первомая. Ссора была жаркой, как частенько бывает между закадычными друзьями, и мужики схватились за служебные пистолеты. На стене Лёкиного дома навсегда осталась отметина от пули – это отец Васи стрелял в отца Лёки и промахнулся. Его друг оказался белее метким – попал сразу в сердце.
Отца Васи похоронили, а отца Лёки отправили на особую милицейскую зону. Такое стечение обстоятельств могло сделать Лёку и Васю врагами, но не сделало – не прошло и года, как отец Лёки умер в колонии – сгорел от тоски, раскаяния и туберкулеза. Получалось, что злосчастная ссора осиротила обоих, и дети ощущали себя почти братом и сестрой.
В школе они учились в одном классе, сидели за одной партой. От отцов у них остались несколько фотографий, две милицейские фуражки, две пары погон, две кобуры и две пары наручников с ключами. Почему кобуры и наручники не забрали, навсегда осталось загадкой. Видимо, помешала шумиха вокруг этой истории – тогда своих мест лишилось много милицейских чинов. Начальство долго разбиралось, долго искало виновных, проверяющие приезжали из самой столицы! В горячке разбирательств о таких мелочах, как наручники, попросту забыли. Зато осиротевшим детям осталась память об ушедших отцах. Вещи остались там, где произошла трагедия, – в доме Лёки. Лёка и Вася часто доставали их и подолгу рассматривали. Потом наручники заржавели, потерялся один ключ и одна кобура, но все равно эти вещи связывали мальчика и девочку, как связывают общие святыни.
Никто не знал Лёку так, как Вася, и ни с кем она не была так откровенна, как с ним. Никому другому в мире она так часто не поверяла свои мечты, и никто другой не мог так отчетливо понимать – в городке Штыбово ее желания неосуществимы.
Также Вася с раннего детства знал – Лёка упряма, и если что-то надумает, переубедить ее нереально. И все-таки он решил попытаться, хотя бы для того, чтобы потом не жалеть об упущенном последнем шансе.
– Лёка, я просто подумал – а вдруг у тебя ничего не получится? – задумчиво сказал Вася. – Прикинь, какая будет лажа – уехать в такую даль и там обломаться? А ведь и здесь можно жить вполне клёво!
Лёка внимательно посмотрела на друга.
Конечно, он любил ее, любил преданно, давно. Он даже дрался с теми, кто, по его мнению, Лёку обижал. В детстве Вася был худенький и ему постоянно доставалось, но драться за Лёку он не переставал.
Он никогда не говорил с Лёкой о любви, но ему и не надо было говорить – Лёка знала. И если счастье в любви наступает тогда, когда люди друг друга понимают, то для Лёки не могло быть лучшей пары, чем Вася.
Но он был таким простым, таким обыкновенным! Он совсем не подходил звездочке местного значения, которой считала себя Лёка. И к тому же Вася был ниже своей единственной на целую голову!
– Вася, мы же с тобой сто раз говорили! – начала Лёка. – Ну, посмотри, где я живу и что меня окружает! Здесь самая зачуханная окраина самого тухлого городка на свете. У меня даже соседи только с одной стороны!
Это было правдой – дом Лёки находился на самой крайней улице Штыбова и был на этой улице последним. Только с одной стороны рядом с ним были дома – справа. Напротив дома была дорога, и сразу за ней начинался старый заброшенный карьер. Слева и сзади от дома был пустырь, а за ним городское кладбище. На этом кладбище Лёка и Вася провели в детстве много часов – ловили ужей и, когда стемнеет, ежиков.
– Ну при чем здесь соседи? – поморщился Вася.
– Ну я же тебе тысячу раз объясняла! – сказала с досадой Лёка. – Здесь, в этом захолустье, жизнь тянется, как кисель. А я хочу туда, где жизнь кипит, понимаешь? Вот Большеград – там миллион людей, прикинь? Захотел пообщаться с поэтами – там есть поэты. Захотел с актерами – там есть актеры…
– Ты ж вроде на биологический идешь? – уточнил Вася.
– Да, и что?
– А при чем актеры к биологии?
– Не перебивай меня, ладно? – попросила Лёка. – Какая разница, куда поступать? Я поступаю на биологический потому, что выиграла городскую олимпиаду по биологии. Выиграла бы по математике, поступала бы на математический. Для меня это неважно. Главное, чтобы город был большой-пребольшой! Я тебе столько раз говорила – и поэты есть, и актеры… А захотел с музыкантами задружиться – есть там и музыканты! Там столько людей клёвых – красивых, богатых, успешных! Я хочу в этот мир, усек? И у меня все получится! Но если и не получится, то лучше мне поехать туда и, как ты говоришь, «обломаться», чем остаться здесь. Если я останусь, то буду всю жизнь корить себя за то, что даже не попробовала! Как ты можешь этого не понимать, ты, лучший из моих друзей?!
– Да все я понимаю! – буркнул Вася. – Наша бабочка хочет взлететь к солнцу. Наверное, тут уже ничем не поможешь… Опалишь ты крылья, Лёка!
– Не опалю! – заявила Лёка. – У меня все будет окей, потому что я – это я!
Вася только тяжело вздохнул, покачал головой. Разговоры были излишни. Хлопнула дверь – из дома вышла Елена Георгиевна. Все было готово. Вася опять вздохнул и поднял замечательный чемодан своей подруги.
Лёка, тихо напевая, глядела на знакомую с детства окраину – свою родину. На обшарпанные дома, пыльную сурепку вдоль дороги, на серые тучи высоко в небе. Она прощалась со всем этим и не собиралась сюда возвращаться.
Впереди была яркая, интересная, успешная жизнь.