Лекарство

Глава 3. Прогулка в мир науки.

На работе у папы, старшего научного сотрудника НИИ антимикробной химиотерапии, по совместительству заведующего лабораторией бактериологических исследований, Кирилл бывал многие десятки раз в детстве, чуть ли не с первых классов школы. Мама частенько задерживалась на работе, и папа забегал, забирал сына из школы, и так же бегом мчался обратно в свой «мир науки», как он говорил. Вообще, он всегда был словоохотлив, и Кирилл только потому запомнил полностью его должность, что слышал это словосочетание чуть ли не чаще, чем «дети, давайте откроем учебник на странице номер…». Правда, последние года два-три отец стал то молчаливым, то вспыльчивым, особенно дома, с мамой. Что и приводило к тем кричащим сценам семейного скандала, где нет ни правых, ни виноватых. Да и на работу, в лабораторию, отец не звал Кирилла с прошлого года. Кирилл связал это с большой занятостью отца, и всё время проводил с местной шпаной, как называли озорных мальчишек школьные учителя. Кириллу же они нравились своей естественной непосредственностью, какой-то детской открытостью и простотой, которую он не находил у «приличных» мальчиков своего класса. Что же до их занятий, то хотя Кирилл и разделял их, но не придавал этому такого большого значения, как Наталья Олеговна и Настасья Игоревна.

С такими мыслями Кирилл и шел по улице, едва поспевая за отцом. Не успел и заметить, как они оказались на территории научно-исследовательского института, прошли проходную и направились в серый, неказистый с виду корпус. Штукатурка обсыпалась со стен, лестничные проходы с высоким потолком отдавали стариной. С этими ветхими ступеньками, скрипящими перилами Кирилл был знаком с детства, но также он прекрасно знал, что всё это лишь для отвода глаз заезжей инспекции, и стоило нырнуть в незаметную боковую дверь, миновать невысокий полутемный коридор, нащупать в стене нишу и повернуть заветные рычаги, как распахивалась дверь Сезама, что вела в мир чудес. Вот и сейчас всё повторилось в точности, как раньше, и Кирилл с отцом оказались в залитой искусственным белым светом прихожей, по размерам чуть больше двухкомнатной квартиры. Слева, у стены, расположилось множество вертикальных ящиков для сотрудников лаборатории. Отец и сын оставили там свою одежду, взяли специальные халаты и обувь в герметичных кулечках, и прошли в комнату направо, где приняли дезинфицирующий воздушный душ; затем еще один небольшой отсек, где пары каких-то газов со свистом зашипели с клапанов под сиденьями. Тут они переоделись в униформу, выбросили кульки в урну, и только тогда перед ними открылась дверь в основное, центральное помещение лаборатории. Светлое и просторное, оно окрыляло и вдохновляло, хотелось выдохнуть как тогда, когда при восхождении берется первая из высот – площадка, где можно расположиться базовым лагерем. Так и здесь: всё навевало на мысль, что начальная высота взята, лагерь разбит, а группа с полной отдачей трудится ради успеха всей экспедиции.

Кирилл огляделся – как же давно он здесь не был! Хотя всё вроде бы стояло на прежних местах: и рабочие места лаборантов с укрытыми стеклом столами (как они весело поблёскивали), и молочного цвета высокая холодильная камера, где хранились сыворотки, склянки с питательными средами и культурами различных бактерий, и круглый бочонок термостата, где под воздействием температуры росли те или иные бактерии и микроорганизмы. Стол, на удивление, пустовал: не пылали спиртовые горелки, не звенели пробирки, когда их вынимают из штатива. Справа прозрачные двери открывали вид на виварий, где в разных клетках обитали его постояльцы: тихонько скулила лохматая собачка средних размеров с узкой, вытянутой мордой, спокойно лежали, наполовину зарывшись в сено, несколько кроликов, и беспокойно суетились морские свинки и мыши. Одним словом, кипела обычная будничная жизнь зверинца.

Кирилл бы еще долго рассматривал их – это было его любимое занятие, – если бы с противоположной двери, где располагалась и моечная, и стерилизационная комнаты, не вышел дядя Витя. Или Виктор Львович (он приходился братом только по матери), как уважительно называли его коллеги на работе. По годам он был всего на одиннадцать лет старше самого Кирилла, но по опыту работы и таланту намного опередил свой возраст, благодаря чему (а может, благодаря родственным связям, как поговаривали недоброжелатели) руководил одной из групп.

– Ну и где же вы пропадали? – весело окликнул он пришедших. Дядя Витя на ходу вытер руки об одноразовое полотенце и бросил то в урну. Небольшие дядины усики весело ежились в разные стороны, точно разбегаясь для прыжка. А когда он шел, то казалось, что они и в самом деле вот-вот прыгнут. Кирилл заулыбался: с дядей Витей его связывали наилучшие воспоминая из детства; когда ему было всего лет шесть, а дядя Витя был еще совсем не дядей, а таким же озорным мальчишкой, как и сам Кирилл сейчас, то чего только они вдвоем не выдумывали и не вытворяли! Порой старший брат дяди Вити не выдерживал и звал того «на дело», с трудом отрывая от любимого племянника. Но детские годы пролетели быстро. Потом дядя Витя надолго пропал из поля зрения, уехал в Новосибирск учиться, потом где-то под Москвой пропадал в самых разных лабораториях и вот наконец осел вместе с братом, занявшись «делом всей жизни», как любил говорить Быстряков-старший.

– Да едва не позабыл о сегодняшнем дне, – бросил отец Кирилла, пока дядя обнимал племянника, – представь себе, что устроил вот этот сорванец, которого ты обнимаешь!

– Да ничего такого страшного, уверен! – и дядя потрепал племянника по волосам. Тот от такого внимания совсем обмяк. – Правда, Кириллушка?

На миг племянник задумался, глядя в глаза дяде. И уже собрался рассказать то мальчишеское, что его так беспокоило, как отец неделикатно сгреб обоих, как опаздывающих школьников:

– Ну ладно-ладно, после еще наболтаемся! Идемте. Давно началось? – последний вопрос был обращен к брату.

– Да где-то с час назад, наверное. Пока вступительная часть была, пока представления гостям персонала, пока представление гостей, и рассказы о том, какой огромный вклад они внесли в мир науки благодаря своим финансовым вложениям. В общем, ты же знаешь эти танцы с ужимками и поклонами?

– Да, да. Что дальше?

– Дальше твой зам, Андрей Никитич, выступал долго и нудно, хотя всё по делу, надо сказать; всё основательно и по плану. Всю предысторию поведал, рассказал о наших постепенных успехах, и шаг за шагом подошел к позапрошлогоднему прорыву, но кому-то из гостей стало дурно. Видно, важная шишка, раз решили сделать на пятнадцать минут перерыв. Вот я и вырвался, повозился тут над нашим детищем, покормил Бурика и Рыжчика. А сейчас шел обратно.

Пока дядя Витя рассказывал, они прошли в конец основной лаборатории, свернули за угол, прошли несколько отсеков с изолирующими «перепонками», как в шутку сослуживцы называли герметичные двери, и вышли в длинный коридор.

– Кирилл! Ты еще не был, кажется, в нашем дискуссионном зале? – спросил дядя Витя.

– Нет, не доводилось.

– Ну, сейчас побываешь. Конечно, ничего особенного. Он как раз относится к официальной, общедоступной части НИИ, но для презентаций лучше места не найти.

Когда через пару минут они втроем вошли в зал, то люди только рассаживались, а некоторые еще бродили по аудитории. Зал оказался просторным, светлым, с большим проекционным экраном, с кафедрой и несколькими столами, с рядом удобных кресел для приглашенных важных лиц, с уходящими полукругом вверх сиденьями, как в амфитеатре. Кого здесь только не было! Конечно, многие были сотрудниками лаборатории, порядка двадцати человек. Из приглашенных выделялись разные группы: одни в деловых костюмах, презентабельные и важные, другие, по-видимому, эксперт-консультанты, в более простых костюмах, с кейсами и планшетом под мышкой; а некоторые – с диктофонами и блокнотами. Словом, публика расположилась самая разная, но определенно с общим интересом.

– Григорий Филиппович, хорошо, что вы пришли! – поздоровался подошедший мужчина лет сорока, в очках и с внушительной лысиной на крупной голове.

– Андрей Никитич, приветствую, – пожал руку своему заму.

– Пройдете к кафедре?

– Да нет, продолжайте. Я только что из школы, вот сына забрал. Еще мысли не улеглись. Пока посижу, а если увижу, что надо будет что-то добавить, то дам знать. Пожалуй, так.

– Я так и думал. Тогда проходите, пожалуйста, скоро начнем. Сделали перерыв, так как Олегу Николаевичу стало плохо…

– Заваеву? Он сегодня приехал?

– Да. Когда мы доложили, что у нас произошел прорыв, то так и приехал.

– Замечательно! Еще ему покажите обязательно наших зверушек!

В это время с трибуны донесся характерный хрип микрофона, потом скрежет, и женский голос произнес: «Просим всех гостей занять места, через пять минут продолжим нашу презентацию». А Кирилл еще бегал по аудитории, как бегают дети, попав в новое место, которое их чрезвычайно заинтересовало. Зал оснастили претенциозно и богато, совсем не похоже на аудиторию в обычном НИИ. Как же его весь не оббегать?! Кирилл увидел нескольких знакомых лаборантов, но не успел с ними разболтаться, так как его усадили на гостевое место на самой галерке. Отсюда, впрочем, было хорошо видно и трибуну, и столы председательствующих ученых, и вороные фраки важных гостей. С одним из них, немного кашляющим, сел рядом отец и увлеченно о чём-то заговорил.

Свет почти потух, на экране вспыхнули какие-то яркие, цветастые картинки, а к трибуне подошел Андрей Никитич.

Сосед по ряду, как видно, молодой микробиолог, хихикнул и локтем чуть толкнул Кирилла:

– На самом деле они бесцветные, прозрачные, но для лучшего восприятия и зрелищности их, конечно, окрашивают.

Кирилл посмотрел на экран, чтобы понять, о чем речь. Там шли картины каких-то инопланетных, точно из фантастических фильмов, чудовищ: одни шаровидные с пузырьками на поверхности и наростами наподобие шапок грибов или гроздей винограда, что срослись в один куст; другие – как электронный вирус, усеянный ячейками правильной шестиугольной формы, с длинным худым телом, заканчивающимся лапками как у паука; третьи – как жители морских глубин, с колышущимися щупальцами и длиннющими веревочными хвостами. Кирилл с увлечением разглядывал всё сменяющиеся кадры, и теперь не жалел, что получил такую выволочку в школе. Если бы не она, то разве он бы тут оказался? Вот уж не знаешь, к чему может привести то, что поначалу представляется таким пугающим и мрачным. А тем временем Андрей Никитич что-то рассказывал, направляя указку на ярко-красочный силуэт человека в презентации.

– И как вы знаете, с самого раннего детства человек носит на себе мириады самых разных микроорганизмов. Если в теле человека насчитывается порядка десяти триллионов клеток, то бактерий, микробов внутри нас и снаружи в десятки, сотни раз больше! Обычно никто над этим и не задумывается, и не подозревает, но стоит под микроскопом взглянуть на любую часть нашего тела, как можно увидеть колонии живых существ, самых разных поселенцев! Тогда как же мы всё еще живем? Как не умерли от бесчисленного множества болезней? Тут мы подходим к самому интересному: оказывается, есть возбудители болезней, «пожиратели», а есть защитные силы организма, «защитники». Или, по-другому, разрушительные и созидающие силы. Надо сказать, что те мириады существ, которые живут на нас, как на своей планете, ведут себя вполне достойно: питаются, размножаются, мигрируют, но относятся к своей планете – телу человека, пожалуй, лучше, чем сам человек к своей матушке-Земле. И вот эти микробы выстраивают довольно прочную заградительную сеть, чтобы внутрь нас не попал какой-либо чужак. Мы живем в океане живых существ! Хотя все они невидимы, но окружают нас везде и повсюду, где бы мы ни оказались. Разве что в наших стерильных вакуумных камерах можно спрятаться от них.

Кирилл рассмеялся. На такой презентации он еще не был, всё в диковинку!

– Так вот именно вредоносные бактерии и вирусы, такие как микобактерии, золотистый стафилококк, кишечные вирусы, вирусы гепатита и прочие злодеи – и есть наши главные враги, – продолжал между тем лектор этой необычайной лекции, слушателями которой почему-то оказались настолько солидные дяди. Кирилл не понимал, что же могло их сюда затянуть? – Минуя первую линию обороны, состоящую из микробов, живущих на поверхности нашего тела и не пускающих чужаков в свое государство, они попадают внутрь нашего организма, где приступают к своей разрушительной задаче – нанести максимальный урон! Да, незримая война идет ежедневно. Вирус, в отличие от бактерий, дремлет до тех пор, пока не окажется внутри одной из наших клеток. Там он оживает, использует ее, как рейдер-захватчик иного завода, и производит множество своих копий, клонов, которые затем вырываются наружу и атакуют окружающие их клетки, таким образом распространяя свое миллионное войско по всему нашему телу, пользуясь нашими сосудами, по которым бежит кровь, как путеводными реками. Да! В нашем теле есть еще одна линия защиты – макрофаги, клетки-чистильщики, воины, которые борются с захватчиками. Настигая бактерию, макрофаг поглощает ее и растворяет в себе благодаря особым токсинам. Так он узнает природу захватчика, вырабатывает средство борьбы с ним и телеграфирует всем о том, как надо с ним сражаться. Тогда у человека вырабатывается иммунитет к определенному типу захватчиков. Их атака отбрасывается, и человек выздоравливает. Тут мы подходим к многим интересным моментам. Их взаимосвязь и влияние на продолжительность жизни человека переоценить сложно. Один из них заключается в том, что захватчики пробивают нашу защиту – иммунную систему, и оказываются внутри нас, поражая наши клетки, наши органы, разрушая наше тело и сокращая тем самым срок самой нашей жизни. Как знать, если бы мы не претерпевали столько болезней, сколь долго мы могли бы жить? Особенно атакуют нас они в старости. Причём, интересно, что в группе десяти людей с похожей историей болезней, одного пола, одного возраста, помещенных в одни и те же условия, где в целях эксперимента запускается один из не самых опасных инфекционных вирусов, заболевает не вся группа, а обычно восемь-девять человек. Иммунная система одних людей сражается лучше и не пускает контрольный вирус, между тем как прочие оказываются поражены. Конечно, нет двух одинаковых защитных систем у людей. Все они различаются так же сильно, как и разные хребты одной и той же горы. Разные группы крови, разные центральные нервные системы, узлы и прочие, неприметные на первый взгляд, отличия. Вот, например, взять…

Кирилл дальнейшего доклада не слышал, так как шмыгнул за кулису. Картинки на экране не шли, а от обилия терминов он устал, да и не сиделось. В поисках туалета пришлось оббегать не один коридор и поворот, так что дорогу назад не так-то и просто нашёл. Когда же собирался нырнуть обратно в зал, то увидел, что дядя Витя машет ему рукой из-за угла. С радостью побежал он к нему.

– Пойдём, погуляем. Устал, небось, сидеть-то на докладе? – предложил дядя.

– Да, есть такое дело. Но это всё равно интереснее, чем в школе. А папа не будет возражать, если мы погуляем?

– Нет. Да он сам, собственно говоря, и попросил меня с тобой погулять. Начал уж сердиться, что ты не можешь усидеть на одном месте дольше десяти минут. И что там у тебя в школе произошло, что на тебя все жалуются?

– Не все, – Кирилл задорно подмигнул, – а только скучные зануды с класса. Они всё сидят да зубрят, и для них в этом весь белый свет! Чуть кто поступает иначе, чем они, – и на тебя искоса поглядывают как на того, с кем нельзя водить компанию! Из всего класса одна лишь Наташа со мной общается на равных. Остальные – или водят со мной дружбу, так как знают, что могу их защитить от любого задиры, или же сами трусят, чтоб я их не задирал, вот и крутятся рядом, типа «друзья». А мне такие друзья не нужны! Что за толк в таких друзьях, а, дядя Вить?

– Тут с тобой согласен, Кириллка. Водить дружбу с такими – пустое дело. Ищи тех, за кого ты жизнь готов отдать, а они – за тебя! Но это должны быть люди сильные, честные. Сила же не мышцами одними определяется, как ты думаешь?

– Дядя Витя, а как же быть? Вот недавно один хлыщ из «Б»-класса на перемене пристал к Наташе, типа у нее платье ерундовое. А мне оно, кстати, очень и очень нравится. Ну, как же слабый может защитить девочку? Врезал ему, конечно, разок, он быстро отстал. А на уроке меня вызвали к завучу, и Наталья Олеговна снова меня трепала как нашкодившего котенка. А что я такого сделал? Стою я перед ней, слова сказать не могу. Ну, это было, правда, два месяца назад. Папу и в тот раз вызывали в школу! Ох, как мне крепко потом вечером досталось, если бы вы только были там, дядя Витя! Спина (и ниже) потом два дня болели. Зато этот грузин больше не лез к Наташе.

– Кто, кто?

– А… это мы так зовем того хлыща. У него дедушка живет в Ереване, и родители каждое лето его туда отправляют.

– А почему «грузин», а не «армянин»? – улыбнулся дядя.

– Да как-то так в детстве повелось, вот и пристало к нему. Сейчас-то, конечно, все умные.

Пока они так беседовали, шлюзы и перекрытия остались позади, и они вновь очутились в лаборатории.

– Я тебя вот еще о чем хочу спросить, Кирилл, – чуть приглушенным, точно заговорщическим, голосом обратился дядя к племяннику. – Учителя ведь не всё время на тебя жаловались? Мама твоя, помню, волновалась когда-то, что ты у нее чересчур тихий ребенок. Да и болел ты в детстве много? То грипп, то ангина, то с желудком что-то. Сколько раз у тебя температура подскакивала? А последний год как ты, а? А то твой отец, сколько его ни спрашивал про тебя – как в рот воды набрал!

– Да ничего серьезного не было! Чего тут рассказывать? Вот мама больше то с одной, то с другой болячкой мучилась. А мы с папой как огурчики!

– А случаем «чудодейственных таблеток» папа тебе не давал тайком от мамы? Чего-то такого, что было у вас с ним «по секрету»?

Кирилл немного призадумался, провел небольшой, но крепкой и жилистой ручкой по черным кудрям, отчего те разбежались в разные стороны, как стадо испуганных диких жеребцов, но посмотрел в глаза дяди Вити и вдруг рассмеялся звонким мальчишеским смехом. По пустой лаборатории прокатилось раскатистое эхо.

– Папа говорил, чтобы это осталось только между нами, чтобы ни посторонним, ни маме я об этом не говорил. Но… дядя Витя! Ты же не посторонний! И не мама, – Кирилл прищурился, – так что тебе, похоже, можно сказать. Каждое утро перед школой папа заходит и дает мне таблетку. Говорит, что это придаст новые силы, избавит от страданий, но что это должно остаться в тайне. Папа у меня – великий ученый. Он готовит важное открытие для мира, но прежде чем «понести его в свет», как он говорит, надо обязательно опробовать на себе и своем ребенке.