Лен

Эпизод второй

Наступило еще одно утро. Лен курил, сидя на камне, и взглядом блуждал по пустынному горизонту. Удивительно, раньше он просыпался и радовался. Ура! Новый день наступил! Почему-то тогда это казалось ему таким радостным, веселым, бодрящим и придающим сил событием, что казалось от одного только слова «утро» у него появлялся такой прилив сил, что он готов был горы свернуть. Новый день, новые события, новые цели и новые горизонты. Как приятно было просыпаться утром и осознавать, что практически весь мир проснулся вместе с тобой только для того, что бы ты скорее окунулся в него и мог бы доставать из него все самое красивое, самое ценное, самое доброе. Разве мог он тогда представить себе, что когда-нибудь будет вот так сидеть и хмурится на утреннюю зарю. Да… Как же все изменилось. Теперь каждое новое утро, каждый новый день он ожидал, как еще один шаг к пропасти. Его угнетало чувство бессилия, невозможности что-либо предпринять. Его девизом всегда была фраза — «надо бороться до самого конца». Чтобы ни случилось, как бы тяжело не было, никогда нельзя сдаваться. Какая ирония судьбы. Вот он, бывший романтик, лишенный всего, даже возможности постоять за себя. Ему никто не бросает вызов. Ему не с кем бороться. Его никто не просит сдаваться и единственное, что ему теперь осталось, это терпеливо дожидаться своего собственного конца, и не наложить на себя руки раньше срока. Огромный, невидимый, неосязаемый бульдозер, под названием время, с каждым днем прижимал его своим необъятным ковшом все ближе и ближе к обрыву. Какая досада, у него даже не было возможности упираться и сопротивляться. Время, раньше такое мягкое, гладкое и невесомое, оказалось крепче любой самой крепкой стали. Лен старался не думать о том, что будет, когда он подойдет к самому краю. Будет ли он рыдать, кричать, биться в истерике, или у него хватит сил и мужества принять свою судьбу с гордо поднятой головой. «Нет, прав Кайто, я даже не знаю, чего ожидать от самого себя, а о том, чтобы управлять своими чувствами и вовсе говорить не приходится».

— Как себя чувствуешь? — раздался сзади голос Кайто.

Лен обернулся. Этот Кайто еще, Лен все не мог разобраться, как же он все-таки к нему относится. С одной стороны Кайто был подарком судьбы, с другой, Лен понимал, что он вестник того, что все из рук вон плохо.

— Время уходит, — произнес он и усмехнулся, чтобы ни выглядеть слишком жалким.

— Один из ваших сказал, «увы, проходит не время, проходим мы». Ты знаешь, он прав. Время оно никуда не идет. Это мы идем. Шаг за шагом, шаг за шагом. Но ты не расстраивайся из-за этого, я лично тебе гарантирую, что у тебя все будет хорошо.

— Ох, спасибо! Тоже мне гарант нашелся.

— А что тебя так раздражает?

— Ничего меня не раздражает! Все в порядке. Все в полном порядке! Лучше не бывает! Обернись! Посмотри налево! Посмотри направо! Вперед, назад, вверх, вниз. Что ты там видишь?

Кайто пожал плечами.

— Вот именно! Не знаю. А ничего там нет. Ни-че-го! Аауу-у-у! Есть кто? — Лен приставил ладонь к уху. — Ой, смотри-ка. Никого. А там? — Лен повернулся в другую сторону. — Аауу-у-у! Нико-го. Хм.… Не плохо. А сколько у нас провизии? О! О го-го! Да тут на целую неделю хватит! Ничего себе, отлично! Как все хорошо.

— Лен, Лен, Лен, успокойся. Так и до истерики недалеко, что ты разнылся как девчонка?

— Я не разнылся, не-раз-ныл-ся. Просто не надо делать такое лицо и спрашивать: «А что это тебя вдруг раздражает?» Это тебе вон хорошо, тебя, как я погляжу, ничего не раздражает. Тебе какая разница? Тут полетал, там полетал, конечно, можно сохранять спокойствие.

— Лен, успокойся, как же можно так? Ты что же, в бога не веришь?

— Причем здесь это? Верю, не верю, какая разница?

— Лен, так нельзя говорить. Это грех.

— В чем же это грех, в том, что я себя не очень хорошо чувствую?

— Ну как же, по-твоему получается, что Эвандер не знает что делает? На что ты сердишься? На то, что он дал тебе такой неоценимый урок? Получается, что ты на Эвандера сердишься. Ну, тогда так и скажи — «Эвандер никто, а я все! Я лучше знаю, что мне нужно, а что не нужно. А Эвандер, который создал всю эту вселенную до последней букашки, ничего не знает и ничего не понимает. Это испытание мне не нужно, мне не нужно укреплять свою волю, не нужно очищать свою душу. И вообще, зря вы со мной связались, лучше сразу выбросьте меня куда-нибудь на помойку». — Да-да, так и скажи.

— На бога я не сержусь. Просто мне тяжело, неужели это так трудно понять? А ты не перегибай палку, что я такого сказал-то?

— А я, что, по-твоему, без слов этого не вижу? Еще не хватало, чтобы ты тут вслух начал проклинать свое положение. Ты не обижайся, я ведь за тебя переживаю. Не могу же я себе позволить, чтобы ты тут совсем раскис.

— Фффууух, беда, да и только. Ладно, согласен, сорвался. Ты сам-то, когда в горах сидел, не нервничал?

— Ого! Еще как нервничал, и просил бога, чтобы он помог мне выбраться оттуда, но, к сожалению, все было бесполезно, и не видя помощи, я только ещё больше впадал в отчаянье, доводя себя до истерики. И знаешь, когда я успокоился?

— Когда?

— Когда я понял, что от всех моих терзаний нет абсолютно никакого толку. Я мог бы расплющиться в лепешку, и, всё равно это не дало бы никакого результата. Я понял, что полностью нахожусь во власти бога. Когда я понял это, я сел и просто начал просить бога, чтобы он дал мне сил и мужества выдержать это испытание.

— И что, помогло?

— Помогло Лен. Помогло.

— Ладно, проехали.

— Ты пойми, ты ведь неслучайно здесь оказался. В этом мире не может быть никаких случайностей.

— А вот мне кажется, что в такую ситуацию мог попасть любой человек.

— Любой, да не любой. Кому надо, тот попадает еще и в худший переплет, а кому не надо, у того своих проблем хватает, и, поверь, не менее тяжелых чем у тебя. Как ты можешь думать о каких-то случайностях? У тебя что — вся жизнь это одни случайности? Как-то интересно, получается, случайно родился, случайно воспитывался, случайно в школу пошел. А если по дороге в школу случайно не туда свернул, то и пошел бы в другую школу? Так и ходил бы по разным школам все детство, потому что, то снег пошел, то дождь пошел, то кинотеатр рядом открылся, то еще какая случайность по дороге произошла. А потом конечно случайно в институт пошел, случайно его окончил, случайно на работу устроился, ну так глядишь, случайно и помер. Во! Красиво?

— Очень смешно.

— Вот и мне смешно, когда ты говоришь о каких-то случайностях. Получается, что ты как то планируешь свою жизнь, пусть не все наперед, но, хотя бы, на какое-то время, стараешься рационально его использовать, а Эвандер ничего этого делать не умеет. У него все пущено на самотек. Получится из тебя человек — хорошо, не получится — тоже не беда, подумаешь, всего лишь вся вселенная полетит коту под хвост. Нет, друг мой, если бы он полагался на случайности, этот мир не существовал бы и вовсе. Иначе просто теряется смысл всего этого. — Кайто провел рукой, описывая горизонт. — Ты вообще задумывался когда-нибудь о том, зачем живешь?

— Каждый, наверняка, задумывался об этом.

— И что?

— Наверно на этот вопрос нет однозначного ответа, ты можешь опросить сколько угодно людей, и, наверняка, каждый назовет какой-то свой, особый смысл жизни. И, мне кажется, все будут, в какой-то степени, правы.

— Вот именно Лен, что в какой-то степени. Тут вся загвоздка в том, что ты объединяешь два понятия в одно. Ты понятие — смысл жизни, иногда подменяешь понятием — цель жизни.

— А разве это не одно и то же? По-моему, смысл это и есть цель. Разве нет?

— Нет, это не совсем одно и то же. Как бы тебе сказать, это как тактика и стратегия, где стратегия определяет задачу, в нашем случае, как из грубой, бесформенной материи распада сделать настоящего человека, а тактика позволяет подобрать методы и средства, какими можно этого достичь в каждом конкретном случае.

— Ну, и в чем же тогда смысл?

— А ты сам подумай, что объединяет всех этих настолько разных людей, о которых ты говоришь? Что общего в жизни у них у всех?

— Не знаю, что может быть общего между академиком и, допустим, дояркой? Или скажем так, между рабочим и политиком? Я, конечно, уважаю и тех и других, они могут быть одинаково трудолюбивы, одинаково добры и заботливы к друзьям, они могут быть патриотами и так далее, но ведь у них совершенно разная жизнь. У них совершенно разный подход к делу, разный образ жизни, привычки, они могут делать одно и то же дело, но так и не поймут друг друга до конца жизни.

— И, тем ни менее, кое-что их все же объединяет. Я наверно открою тебе большую тайну, если скажу, что всех этих людей, независимо от того какая у них жизнь, как они её проживают и к какому социальному классу они принадлежат, кое-что все же объединяет. Чтобы они ни делали, о чем бы ни думали, а они родились, и им придется прожить всю свою жизнь от «А» до «Я».

— То есть, ты хочешь сказать, что смысл жизни заключается в том, чтобы просто прожить свою жизнь и всё?

— Да, и всё.

— И всё?

— А тебе этого мало?

— Да нет, слишком просто как-то получается.

— А зачем очень глубоко копать и искать каких-то очень сложных философских решений этого простого вопроса? Если смысл жизни будет слишком мудреным, то многие могут его просто не понять, и остаться вовсе без смысла жизни. — Кайто хихикнул. — Ты же не хочешь лишать смысла жизни каких-нибудь аборигенов в тропиках, у которых словарный запас состоит от силы из ста слов. Или ты считаешь, что это уже не люди и им смысл жизни не нужен?

— Да нет, почему же не люди, люди, конечно. Они же не виноваты, что родились и живут в полной изоляции.

— Вот и хорошо, а то я знал одного довольно известного чудака, который ходил днем по улицам города с фонарем, и на вопрос, зачем ему фонарь, он отвечал, что ищет настоящего человека. Чудак так увлекся размышлениями о высоких материях, что обычные люди, со всеми их недостатками, были для него уже недостаточно людьми. Ну, это я так, к слову, а на самом деле, смысл жизни, конечно же, должен быть, независимо от того, осознает его человек или нет.

— Как то совсем просто.

— Эээ. Не скажи, просто, да не просто. Покажи мне хоть одного человека, который искренне, не ради хвастовства, сказал бы: «У меня не жизнь, а малина!» Не трудись, не найдешь такого. Каждый, от последнего алкоголика — до министра, будет утверждать, что именно его жизнь самая тяжелая. Именно на его голову, непонятно за что, выпало так много бед и страданий, что по сравнению с ними, у других — не жизнь, а какой-то сплошной праздник. Любая домохозяйка может часами жаловаться тебе на судьбу, и я скажу тебе, небезосновательно. Как у вас говорится, жизнь прожить — не поле перейти, так?

— Так.

— Да что там говорить, у тебя у самого-то судьба что, легкая? Сидишь тут по уши в болоте, того и гляди умом тронешься.

— Ты хочешь сказать, что судьба человека и есть его смысл жизни? Что от судьбы не убежишь?

— Конечно, не убежишь и не уедешь. Вселенная — это как огромный механизм, где каждая деталь сделана не просто так, а выполняет отведенную ей роль, поршень толкает, вал крутится, руль направляет. Случайностей, как я уже сказал, тут быть не может, как не может из груды железа, сам собой, случайно, собраться паровоз, и случайно поехать. Чтобы все работало, надо над этим изрядно потрудиться, и, уж поверь, весь этот мир отлажен до совершенства. Каждое движение ветра, полет каждой снежинки, падение каждой капли дождя, и, естественно, каждое твое движение тоже.

— Значит мы всего лишь персонажи какой-то повести? Мы что — ненастоящие?

— Опять ты заладил — настоящие, ненастоящие. Вот ты же настоящий?

— Да я с тобой уже и сам не знаю. То ненастоящее, это ненастоящее, там иллюзия, тут иллюзия.

— Ну-ну, не иронизируй. Просто для тебя это еще не привычно. Конечно же, ты настоящий.

— О, хоть что-то радует.

— Но, не совсем. Отчасти.

— Опять двадцать пять! Ну, я так и думал, что ты это скажешь, не может же так быть, чтобы хоть что-то у тебя было нормально.

— Да ты не волнуйся, сам-то ты настоящий, просто, вот как бы тебе это сказать, ну, твое тело — это не совсем твое тело. Точнее это совсем не твое тело.

— Ой ё ёй. Да что ж все так запущенно! — Лен достал сигарету и закурил.

— Ну, Лен, ну ты же должен понимать, что твоя душа это одно, а тело, это твой юнит — временное явление, как водолазный костюм для водолаза, чтобы можно было как-то под водой находиться. Я верю, что ты к нему привык, еще бы, ты ведь его ни разу не снимал, но, тем не менее, это тело, как бы, взято тобой на прокат.

— Кайто, ты меня расстраиваешь.

— А что здесь такого грустного? Между прочим, твой юнит это не только предмет для любования самим собой, не забывай что это еще и твоя клетка, твоя тюрьма. Что ты заложник собственного юнита, и он дан тебе, чтобы ты не смог избежать того, что уготовил для тебя Эвандер. Если бы не твое тело, то летал бы ты сейчас в облаках и горя не знал.

— Это что, провокация? — Лен подозрительно посмотрел на Кайто.

— Ну что ты, нет, конечно. Тем более что твое тело все равно не даст тебе сотворить ничего подобного, как бы ты этого не хотел. Я ведь уже говорил, что абсолютно все души, в конце концов, станут чистыми и свободными, но конечно для этого надо немного терпения.

— Слушай, пока тебя не было, все было так просто, так понятно. Ты меня совсем запутал.

— Я тебя не путал, это ты сам запутался, впрочем, так и должно быть. Ты в этом не виноват. То, что здесь происходит, это как сетевая игра, только в игре ты управляешь персонажем, а здесь персонаж управляет тобой. У каждого есть своя роль, каждый её проживает. Человек состоит из души и юнита причем юнит это не просто человеческое тело, или твердая телесная оболочка. Это сложный инструмент, который регулирует эмоции и мотиваторы каждого конкретного человека, заставляющие его поступать определенно предначертанным образом. У тебя ведь бывало такое, что ты поступаешь совершенно против своей воли и ничего не можешь с этим поделать. Ты знаешь, что решение трудное, сложное, иногда с риском для собственной жизни, и ты никогда бы его не принял, находясь в холодном рассудке, но ты принимаешь его и потом говоришь — «я не мог поступить по-другому», или — «я сам не знаю, что на меня нашло». Очень часто душе больно от того, что её юнит принимает какие-то нелогично абсурдные решения с точки зрения здравого смысла, но они нелогичны, только если их рассматривать, не зная конечной цели. А что делать? Приходится поступать таким насильственным методом. Воспитание, как и лечение, никогда не было приятным процессом. Вряд ли ребенок сам попросит у тебя горькой микстуры или отшлепает себя по попе, за то, что украл игрушку у соседского малыша.

— Постой, ты хочешь сказать, что человеческая судьба прописана от начала и до конца, и человек не волен что-либо изменить в ней? Что у человека совсем нет никакого права выбора?

— А что здесь удивительного? История знает многих прорицателей и ясновидцев, которым был дар заглянуть в будущее, однако никто из них не изменил ни своей судьбы, ни чужой. Они просто заглядывают в будущее и все. Вспомни, сколько предсказателей пыталось предостеречь о катастрофах, о катаклизмах, о всяческих бедах. Разве их кто-то слушал? Даже если и пытались прислушаться, если и хотели уберечься, обстоятельства этого все равно не допускали.

— Но ведь, бывали же случаи, когда люди спасались, благодаря каким-то знакам, и не знаю, видениям, тем же предсказаниям.

— Да, да. У некоторых бывает и такая судьба. Но это вовсе не означает, что они как-то обманули свою судьбу, просто это и есть их судьба — избежать опасности таким вот необычным образом. Потом, как правило, это оставляет отпечаток на всю их оставшуюся жизнь. Своего рода урок получают. Все это написано Эвандером.

— Нет, я думал, конечно, что судьба — это что-то вроде общего жизненного пути, но не до такой же степени. То, о чем ты говоришь, мне кажется уже слишком.

— Вот чудак, ты хоть представляешь, сколько вариантов развития событий может существовать? Помнишь, как там у вас говориться, «эффект бабочки» кажется? Да если ты хоть одно движение сделаешь не так, то пойдет такая цепная реакция, что ни один предсказатель ничего не увидит, потому что и видеть то будет нечего, так как и самого будущего уже не будет. Однако будущее существует, и некоторые даже могут его видеть.

— Но я не понимаю, какой смысл в том, что человек совершает не те поступки, которые хочет совершить по своей воле, а совсем другие, которые он и не собирался бы совершать? Как же ты поймешь, что он собой представляет, на что он способен, что у него в душе, в конце концов.

— А тут и понимать особо-то нечего. На что, по-твоему, способен человек, который стоит на уровне развития между обезьяной и рамапитеком? Я думаю, при встрече с такой особой, ты и раздумывать над этим долго не станешь. Обойдешь десятой дорогой, в противном случае, рискуешь стать украшением в его ожерелье из клыков и зубов, а из твоего черепа сделают неплохой сосуд для питья твоей же крови.

— Ну, может, так и было когда то, но сейчас все совсем по-другому. Ведь за миллионы лет эволюции человек стал совсем другим. Что-то я не припомню, чтобы в наше время процветали такие варварские обычаи.

— Лен, ты глубоко заблуждаешься. Нет никакой эволюции в твоем понимании. Ведь ты говоришь о ней, как о переходе к более совершенным в духовном плане формам существования? Эволюция — это всего лишь приспосабливаемость к изменившимся условиям существования. И я тебе скажу, что духовное совершенство, с точки зрения эволюции, никоем образом не придает виду каких-то дополнительных шансов на выживание, а, наоборот, катастрофически их понижает. Очень многие организмы стремятся к своему упрощению, так называемому катагенезу — паразитическому образу жизни, который не имеет ничего общего с духовным развитием. Ведь цель абсолютно любого существа выжить, а для этого надо минимально тратить свою энергию, и максимально её приобретать, кстати, по возможности за чужой счет. Здесь эволюция и вступает в конфликт с высокой духовной организацией, которая по своей сути предполагает не только брать, но и отдавать свою энергию. Никогда не задумывался, почему все святые и монахи, в основном, отшельники? Да потому, что в мире, как бы это ни было печально, они при своей праведности, как правило, просто не способны выжить. Естественно, добровольно никто делится своей энергией не захочет, вот и приходится снабжать юнит такими мотиваторами, как совесть, добродетель, сочувствие, жалость, просто порядочность и огромное количество других, как положительных, так и отрицательных качеств. Не путай эволюцию с техническим прогрессом. Ты думаешь, что в твоем времени уже все такие светлые и чистые? Ты ошибаешься, забрось любого из них хотя бы во времена неолита, и ты увидишь, как резко улетучатся все моральные табу и этические принципы. О какой морали ты там сможешь рассуждать, когда вокруг все только и занимаются тем, что либо едят кого-то, либо едят их. Да какой там неолит, возьми хотя бы средневековье, и ты просто не сможешь понять, как человечество вообще смогло дожить до наших дней. А ведь оно дожило, и дальше будет жить. И я скажу тебе — это только благодаря тому, что каждый делает то, что должен, а не то, что ему хочется, А ты говоришь, о какой-то свободе выбора. Какой выбор тебе нужен? Сидел бы ты тут, если бы у тебя был какой-нибудь другой выбор? Вам только дай волю, сидели бы под пальмой, ели бы бананы, и радовались жизни. А когда бананы закончатся? Начали бы друг у друга отбирать. Вот тебе и эволюция.

— Сейчас пальмой и бананами никого уже не удовлетворишь.

— Вот именно, сейчас все катались бы на дорогих авто, плавали на яхтах и обедали в ресторанах, думаю, некоторые уже и приготовить себе еды не умеют. Вот тебе и свобода. Свобода вам не нужна, более того, она для вас вредна. Вы же, как дети, ели бы одни конфеты. Сам подумай, как можно давать свободу человеку, когда он сам не понимает, что для него полезно, а что вредно. Для вас же так — вкусно, значит хорошо, тепло — тоже хорошо, весело — хорошо. Дети же не понимают слова «полезно», для них, как и для вас, есть только: добро — это хорошо, зло — это плохо. Ударился — это плохо, заставляют умываться — тоже плохо, но, ты же ведь понимаешь, что умываться это полезно, что ударился — значит приобрел опыт, который дает представление о боли, который поможет избежать еще больших бед в будущем. Дай ребенку все, что ему кажется хорошо, и ему будет ой как плохо. Вот и приходиться родителям брать на себя роль воспитателей. А как они ему все объяснят, если он еще маленький и не может самостоятельно принимать активного участия в окружающих событиях? Да очень просто, они читают ему сказки, книги, стихи, рассказывают поучительные истории из жизни, совершают поступки. Другими словами, родители моделируют какие-то события и преподносят их ребенку в уже готовом виде, с готовым сценарием, где нет никаких случайностей. Где каждый герой делает то, что ему положено, иначе в сказке не будет никакого смысла. У детей, кстати, очень сильно развито воображение, которое компенсирует им, пока еще ограниченные контакты с внешним миром, и с ними происходит, не что иное, как то, что происходит с душой, когда она вселяется в тело человека. Дети точно так же вселяются в сказочных персонажей, переживают, воюют и побеждают, страдают и сочувствуют. Причем дети даже по несколько раз просят прочитать одну и ту же сказку, и их совсем не смущает то, что они заранее знают сюжет. Их абсолютно не волнует, что они никак не могут повлиять на происходящие события. Им нет никакого дела до того, что их задача заключается лишь в одном — сидеть и переживать то, что им преподносят. Для них все это абсолютно не важно. Для них идет процесс обучения посредством пассивного переживания. А ты говоришь: «какой в этом смысл?» Большой смысл. Кстати взрослые тоже активно пользуются подобным опытом. Книги, романы, кинофильмы, пьесы. Разве человек идет в театр для того чтобы там побуянить? Нет, он тихо сидит в своем кресле и переживает судьбу главных героев. А ведь сюжет, опять же, всем известный, да и финал тоже. Казалось бы, какой в этом смысл? А люди идут и смотрят. И выходя из театра, или кинотеатра, каждый делает для себя какие-то выводы, открывает для себя нечто новое, причем у каждого это может быть что-то свое, особенное, понятное только ему одному. У каждого задеваются свои струны. А теперь представь на секундочку, что актеры выходят на сцену, не зная своей роли и не читая сценария. Кто пошел бы на такое представление, и что полезного для себя вынес оттуда? Или вот еще лучше — что будет, если кто-то из зрителей, вдруг решит, что обязан как-то повлиять на судьбу главных героев и, выскочив на сцену, начнет всем показывать, как на его взгляд должны развиваться события? Как видишь, вовсе не обязательно иметь какую-то свободу выбора и право, менять в этом мире что-либо на свое усмотрение, для достижения духовного роста. Все и так срежиссированно, как нельзя более правильно.

Лен сидел на камне и молча, слушал о том, что говорил ему Кайто. На какое-то мгновенье вокруг наступила тишина. Лен обернулся. Сзади никого не было.

— Лен! Лен! — вдруг снова раздался знакомый голос. — Ты чего? С тобой что-то не так? Ты побледнел.

— Нет, нет. Все в порядке. Мне на секунду показалось, что ты пропал. ФФуух. — Лен поднялся с камня. — Что-то голова закружилась. Наверно не выспался, ночь сегодня была какая-то неспокойная.

— Лен, ты слишком много сил отдаешь своему саду. В твоем положении силы нужно беречь, каждая минута может впоследствии оказаться решающей, а ты разбрасываешься ими налево и направо.

— Да, да. Ты прав, — пробормотал Лен. — У меня совсем мало времени осталось. Надо поторопиться. Пойдем Кайто.

Лен задумчиво направился в сторону сада. Подойдя к нему, он поднялся на место, с которого хорошо осматривался весь комплекс. Лен смотрел на него и пытался прикинуть, сколько времени надо, чтобы закончить строительство. Площадка уже была вымощена более-менее плоскими блоками, по центру были выложены невысокие лучеобразные возвышения. На постаменте, в середине лучей, стоял чашеобразный алтарь, который венчался стеклянной колбой. По периметру всего этого ансамбля должны были быть установлены восемь вертикальных колонн.

— Если все пойдет нормально, без непредвиденных трудностей, то ты закончишь его уже через несколько дней.

— Несколько дней еще продержаться надо. Я же не ты, и не знаю, что со мной может случиться в любую минуту. Это у тебя все ясно и понятно. Ты знаешь, что, когда и с кем произойдет, а мне, к сожалению или к счастью, это не известно.

Лен спустился вниз и принялся за работу. Кайто был прав — основная работа уже была сделана, и ему оставалось установить несколько вершин на колоннах. Мысль о том, что он действительно успевает закончить работу за несколько дней, придала ему сил, и Лен начал усердно отесывать основание одной из колонн.

— Чем потом планируешь заняться? — спросил Кайто и тоже взялся за инструмент.

— Я же говорю, не знаю.

— Понятно, что не знаешь, но ты же думал об этом.

— Думал. Пойду на восток.

— Почему на восток?

— Навстречу солнцу, чтобы быстрее рассвет наступил.

— Зачем?

— Не знаю, не хочу здесь оставаться.

— Почему?

— Не знаю. Ну, во-первых, наверно, как ты и говорил, потому, что не знаю чего можно от себя ожидать. Мало ли до чего дело дойдет. А во-вторых, честно говоря, мне очень страшно и кажется, что в дороге все произойдет намного легче.

— Да тебе мой друг веры не хватает, вот и вся проблема. А, между прочим, любой верующий человек тебе скажет, что в вере самое главное это смирение.

— Смирение. Просто сидеть и ждать конца?

— Нет, Лен, сам же знаешь, что это совсем не так. Но ты должен понять, и смирится со своей участью. Ты должен принять её с миром, отсюда и смысл слова. Ты с миром должен принять то, что дал тебе Эвандер.

— Опять ты за своё.

— Да, Лен, опять. Ты же смиряешься со многими вещами в этой жизни, потому, что осознаешь их необходимость. Иногда тяжело, иногда невмоготу, но ты же знаешь, что это тебе самому только во благо. И не надо путать смирение с бездействием, или проявлением слабости, безропотностью и так далее. Наоборот, только сильные духом могут принять тяжесть судьбы и при этом не терять свое человеческое лицо. И безропотность тут тоже не причем, потому, что безропотность скорее предполагает повиновение из страха, а не от понимания. Сам по себе страх и есть проявление недоверия к богу. Может из-за этого недоверия ты тут и оказался, не думал об этом? А, между прочим, это будет неплохой урок для тебя.

— Да Кайто, наверно ты прав, мне страшно, но что я могу поделать с этим?

— Не бойся, я же рядом. Ты боишься, что умрешь тут? Ты боишься смерти?

— Да, раньше как-то не задумывался об этом и серьезно к этому не относился, а сейчас я понял, что очень боюсь. Стыдно конечно, но боюсь. У меня в голове не укладывается, как это — меня не будет. Совсем не будет. Я не могу себе этого представить, мне даже думать об этом страшно.

— Да не бойся ты так, смерть вовсе не означает, что тебя не будет существовать вообще. Ничего страшного, переживем. У тебя впереди ещё не одна жизнь, а ты волнуешься из-за такого небольшого отрезка времени. Все пройдет как дурной сон.

— Легко тебе говорить.

— Согласен, но если бы мне в свое время кто-нибудь рассказал нечто подобное, то возможно мне было бы легче, однако мне никто ничего не рассказывал, и поэтому я тебя прекрасно понимаю. Сам проходил через всё это. А что у тебя с глазами?

— А что у меня с глазами?

— Красные, как будто ты трое суток не спал.

— Не знаю, наверно просто не выспался после вчерашнего разговора. Полночи уснуть не мог, а теперь вот что-то на свет щурюсь.

— А тебе случайно в глаз ничего не попало? А то, я смотрю, ты так бьешь по камню, что осколки во все стороны летят, как от фугаса.

— Это точно, летят. Только вчера утром достал из глаза мелкий осколок, глубоко засел зараза.

— Ну, и как, вытащил?

— Да, вытащил с горем пополам, сидел наверно часа полтора, хорошо хоть зеркало было под рукой, а то неизвестно, чем бы все закончилось.

— А, ну тогда все понятно. Поздравляю, добавил себе геморроя еще дня на три-четыре.

— В смысле?

— В смысле, что нельзя было так делать. Взрослый же человек, а ведешь себя, как ребенок. Эх, Лен, Лен. Ты же зайцев нахватался поди.

— Ты имеешь в виду зайчиков, как от сварки? Но я нормально себя чувствую.

— Ты что никогда зайцев не ловил?

— Нет, не приходилось.

— Понятно. Ну, ничего страшного. Короче, у тебя в лучшем случае час-полтора, пока солнце не выйдет, а потом придется потерпеть.

— Опять потерпеть?

— А кто тебе виноват?

— Так, а что будет-то?

— Да что-что, больно будет, и придется пожить в темноте пару дней, потому, что глаза открыть ты просто не сможешь, так болеть будут — не приведи господь.

— Что, совсем в темноте?

— Совсем Лен, совсем.

— А потом?

— Потом пройдет, это ожег сетчатки, к сожалению, ничем помочь нельзя пока само не пройдет. Можно разве что боль немного снять, а зрение восстановится только спустя пару дней.

— Это точно?

— Точнее не бывает.

— Так что же делать? Это получается, я на несколько дней приостановлю работу? Этого еще не хватало. Я так и знал, что произойдет что-нибудь непредвиденное. Елки-палки.

— Лен, во-первых, то, что работа замедлится, это не самое плохое, а во-вторых, ты лучше бы, чем паниковать, постарался подготовиться к этому хоть как то.

— А что самое плохое?

— Просто это тяжело с непривычки, чувствуешь себя никчемным куском дерьма.

— А как же слепые?

— Что ты сравниваешь? Они годами учатся жить со слепотой и видят все вокруг не хуже твоего, а кое-что и получше.

— А, ну да, согласен. А мне то, как подготовится?

— Ну, не знаю, для начала, я бы на твоем месте нашел палку какую-нибудь, вроде трости. Натянул веревку в самых необходимых направлениях, насколько это возможно. Можно накидать разного мусора вокруг лагеря, чтобы ориентироваться на каком ты расстоянии от центра. Например, за сто метров — кольцо из банок, за двести — из бутылок. Ты то, как себя чувствуешь? Солнце ждать не будет.

— Не знаю. То ли ты запугал, то ли и правда, начинает припекать, — Лен почувствовал легкое жжение в глазах.

— Ну, так что же ты сидишь? У нас очень мало времени. У тебя веревка есть?

— Есть, надо посмотреть в контейнере.

— Быстрей, Лен, быстрей, иначе будешь чувствовать себя как слепой, беспомощный котенок.

Лен слез с камня и быстрым шагом направился к контейнеру.

— Быстрее Лен, ты кого тут стесняешься, меня что ли? Бегом. — Торопил его Кайто.

Лен рылся в ящиках и выбрасывал из них все подряд, пытаясь на ходу соображать, что ему может пригодиться в такой ситуации. Наборы инструментов, какие-то детали, какие-то вещи, набор раций, которые оказались тут абсолютно бесполезными, тряпки, свечи и прочее барахло.

— Веревку. Веревку ищи.

— Да ищу, ищу. Вот веревка, — Лен вытащил из ящика большой моток веревки.

— Клинья, или что-то в этом роде ищи, чтобы в земле закрепить.

Лен выкидывал все, что попадалось ему под руки.

— Да вон же, куда ж ты смотришь? Вон у тебя две изорванные палатки и шашлычный набор, собирай клинья с шампурами, бери молоток, и пошли.

Они вышли на улицу. Солнце уже поднималось, и Лен сразу ощутил режущую боль в глазах.

— Да быстрее ты, стоишь как раззява. Забивай первый шампур на входе в контейнер и привязывай к нему конец веревки, я пока потяну её к схрону, а потом к ручью. Да забивай глубже, чтобы не вырвал случайно.

Лен принялся быстрыми и точными ударами забивать клинья в землю.

— Веревку складывай в несколько раз, чтобы потом легче было на ощупь определить направление: один слой — к контейнеру, два — к схрону, три — к ручью и так далее.

— Хорошо, хорошо, я понял, а чего ты так суетишься? Ты что меня собрался покинуть? Или тебе нельзя помогать мне?

— А я что, по-твоему, делаю? Никуда я не собираюсь, только и занимаюсь тем, что помогаю тебе. Давай, занимайся делом, вопросы потом будешь задавать. Глаза то как?

— Кажется хуже, — Лен уже вовсю щурился. Боль в глазах все нарастала и нарастала. Казалось, что глаза полностью забиты песком.

— Это не кажется, это так и есть, недотепа, — выругался на Лена Кайто.

Лен и Кайто бегали по всей округе, расставляя колья и разбрасывая пустые банки, бутылки, ветки и прочий мусор, чтобы охватить как можно большую площадь вокруг лагеря. В конце концов, когда все было почти готово, Лен совсем выбился из сил.

— Хватит пока. Тебе пора в тень прятаться, у тебя сейчас может подняться температура, и начаться лихорадка.

На Лена было жалко смотреть. Сморщенный, лицо распухло, покраснело, все залито слезами, вокруг глаз все перемазано и растерто грязными руками.

— Я читал про одного путешественника, так он умудрился прожить на своем острове, сколько он там прожил? Восемь лет, кажется? — пробормотал Лен.

— Двенадцать.

— С ума сойти, двенадцать лет. Неужели это возможно? Какой же это надо обладать волей, чтобы выдержать столько. Бывают же люди.

— А что ему оставалось делать? Думаешь, ты один такой? Таких, как ты, знаешь сколько? И у всех по-разному складывается, кто-то через неделю подхватит какую нибудь заразу, а кто-то и рад бы свести счеты с жизнью, да трусость не дает, или чувство долга, или еще что. Так и приходиться им мучиться и по восемь лет, и по двадцать восемь, а кому и всю жизнь. Ну да ладно, сам-то как?

— Ооо, отлично, — Лен ковылял, опустив голову и прикрывая лицо рукой. Глаза уже пекло так, как будто по ним прошлись наждачной бумагой. Держась за руки, они дошли до контейнера.

— Ложись пока, укройся, а я пойду, поковыряюсь в схроне, надо что-нибудь холодное приложить под повязку. У тебя сырой картошки нет?

— Смеешься? Откуда у меня тут сырая картошка возьмется?

— Мало ли? Ладно, устраивайся, я что-нибудь придумаю.

Лен улегся и накрыл голову одеялом, в темноте боль немного отступила. «Что ж все так некстати, казалось, только-только стало немного легче, так на тебе, чтобы не расслаблялся. Ёлки палки, осталось же совсем немного, несколько дней и сад был бы готов, а там хоть трава не расти. За что же мне это наказание? Неужели недостаточно того, что я сижу тут, как изгой, не видя ничего кроме подножья гор и бескрайней долины, протянувшейся на восток, так теперь я и этого не смогу увидеть. Кайто в чем-то прав, сейчас ведь я даже не могу с полной уверенностью сознавать, где я нахожусь. Вполне возможно, что я уже совсем в другом мире, может быть в другом измерении, может даже в другом времени. Печально, хм». Лен грустно улыбнулся. «Какая досада. Нет, правда, обидно. Неужели я настолько грешный человек, что надо меня вот так носом тыкать. Грешный — не грешный, вот всегда так. Как все нормально, так и мыслей по этому поводу никаких не возникает. Кажется — я самый умный, самый классный, у меня все схвачено, за все заплачено, я владею ситуацией. Как там, в поговорке, ухватил бога за бороду. Ан нет, показалось, ухватил, да не бога, и не за бороду. Тьфу, ерунда, какая-то в голову лезет, е-мое, что ж так печет-то? Ну, ничего, это скоро пройдет, сколько там, день-два, и все будет в порядке. Боже, как все надоело, скорее бы все закончилось, как же я устал, просто устал». Лен перевернулся на другой бок и попытался приоткрыть один глаз. Веки его не слушались и мгновенно отреагировали на эту попытку острой болью. «Черт! — Лен выругался про себя. — Ух ты, ничего себе, а ведь прошло всего полчаса, от силы час, а впереди еще ой-ё-ёй сколько. Фффууух, время-время, только утром думал, как быстро и неумолимо оно проходит, так уже начало тянутся как резина, и, что главное, от этого еще хуже стало. Да у него просто украли еще несколько дней, вот и все. Мало того, что украли, так он теперь сам должен просить, чтобы это время быстрей прошло. Да уж, спасибо».

— Ну что, страдалец, как дела? Вылезай-ка из своей берлоги, я тут кое-что принес тебе, — раздался в темноте голос Кайто.

Лен вздрогнул.

— Ты чего так пугаешь?

— Извини, не хотел тебя пугать, то ты наверно задумался о чем-то важном, я постучал по двери, прежде чем войти. Смотри, что я принес — охлажденную заварку и воду со льдом, сейчас сделаем тебе повязку и компресс на пятнадцать минут, может и полегче будет. Давай, поднимайся.

Лен высунул голову из-под одеяла.

— Ох, и вид у тебя. Прямо как с обложки журнала!

— Смешно тебе? Ну-ну, смейся-смейся.

— Да ладно, не обижайся, что с меня взять? Ну, пошутил немножко.

— Ох, как весело, шутник. Ты вот лучше скажи, что это за шутка? — Лен показал на свое лицо.

— Не понял? А ну придержи компресс, а я повязку перемотаю.

Лен приложил к лицу мокрую холодную ткань.

— Что ты не понял? Я спросил, «что это за шутка». Зачем понадобился этот юмор с глазами?

— Так вроде я у тебя в глазах не ковырялся, на солнце смотреть не заставлял, заноз тебе не загонял.

— Ну ты хитрец, сам же говорил, что моего юнита разрабатывал.

— А, ты про это? Ну, разрабатывал, и не только твоего. Ты что, будешь теперь меня во всех своих бедах обвинять? А помнишь в детстве, ты за горячий утюг схватился? Так это тоже я придумал. Только я на тебя не обижаюсь, что с тебя взять. Единственное, что мне сейчас жаль, это то, что я тебя в детстве с глазными ожогами не ознакомил, тогда ты, по крайней мере, здоров бы был как лошадь. Хотя если честно, кажется мне, что тебе зрение и не нужно вовсе, все равно ты мало что видишь. Как по мне, так оно тебя только отвлекает от важных проблем. Ты как ребенок, который за бабочками бегает, увидел — побежал налево, увидел — побежал направо, так всю жизнь и бегаешь, а в себя заглянуть некогда. Еще бы, вокруг столько всего интересного.

— Ну почему именно сейчас, когда у меня так мало времени осталось, неужели нельзя было выбрать какой-нибудь более подходящий момент?

— Ну, ты даешь! А когда, Лен? Именно сейчас, и именно потому, что мало времени осталось! Ну, ты меня удивляешь, более подходящий момент тебе нужен! Да за такие слова тебе еще и рот надо было бы зашить! А еще говоришь, что я шутник.

Лен осекся и вздохнул.

— Ладно, ты не подумай, я не ною, что имею — то и имею. Просто жалко очень.

— Ну-ну, так нельзя. Разве ты жалеешь о чем-нибудь, что происходило в твоей жизни?

— Я не знаю. Я сильно об этом не задумывался.

— Ну что ж, наверно пришло время задуматься и об этом. Кстати, как ты? Полегче стало?

— Да, спасибо, немного легче, по крайней мере, голова хоть немного прояснилась, а то совсем что-то развезло.

— Ну, вот и хорошо. Тебе сейчас бы поспать. У тебя температура, трусит всего, как лист осиновый.

— Ооо, хорошо бы, только сомневаюсь, что можно уснуть с такой болью.

— Ничего, сейчас боль немного утихнет, и постарайся уснуть. Глядишь, и время быстрей пролетит.

— Время, время, — Лен лег на спину и укрылся одеялом. — А правда, что если что-то изменить в прошлом, то изменится все будущее?

— Что ты там бормочешь под одеялом?

Лен приоткрыл одеяло.

— Я говорю, правда ли, что в прошлом можно изменить будущее?

— Это ты, что ли собираешься так свое положение поправить?

— Да нет, просто интересно, задумался о времени.

— А что там думать, время себе, да и время. Что такое для тебя время? Можно так сказать — это количество движения. Твое время делится на промежуток между приходом в этот мир и выходом из этого мира. Такой себе коридор, по которому ты непрерывно двигаешься, то, что позади — прошлое, впереди будущее, между прошлым и будущим — ты. Что тут непонятного?

— Это понятно, и все же, это так завораживает. Время… Интересно, иногда оно растягивается, как резина, иногда летит как сумасшедшее.

— Время не растягивается, Лен, и не летит, оно одинаково для всех. Просто у твоего юнита, как бы тебе это сказать, возрастает, или понижается активность. Минута всегда будет оставаться минутой, вопрос в том, сколько за эту минуту ты можешь обработать информации. Если скорость восприятия возрастает в десятки раз, то возникает иллюзия замедления времени, но это явление редкое. Гораздо чаще происходит наоборот, активность восприятия падает, и человеку кажется, что время летит с неимоверной скоростью.

— Да, в детстве мне всегда казалось, что день намного длиннее, а месяц растягивался на целый год. Как сейчас помню — летние каникулы казались просто неимоверно гигантских размеров. А вот сейчас наоборот: день, месяц, год. Действительно наступает какая-то заторможенность. Кстати, ты так и не ответил, можно в прошлое попасть?

— Можно, сколько угодно людей перемещаются во времени, но ты же понимаешь, что все это может происходить только по предписанию Эвандера. Нельзя просто так захотеть и оказаться в прошлом, если тебе суждено, то ты окажешься там где надо, а если нет, то сколько ни мечтай, сколько ни старайся — ничего не получится.

— Везет тебе, а я никогда не встречал никого, кто бы путешествовал во времени. У нас это как-то не принято, — Лен улыбнулся и вытер слезы, которые непрерывным ручьем катились из-под повязки.

— Непринято путешествовать, или встречаться с путешественниками во времени? — поддержал его шутку Кайто.

— Да ты знаешь, у нас не принято ни то, ни другое.

— Ну, это еще ничего, когда-то было не принято по воздуху летать, аки птица, под водой плавать, аки рыба, да чего там, разные времена, разные умы, разные возможности. Всему свое время.

— А знаешь, что сейчас больше всего занимает в этом вопросе наших современников?

— И что же?

— А их всех смущает так называемый парадокс дедушки, или еще лучше — убийство самого себя в прошлом.

— Да-да, я знаю. Яко бы человек перемещается в прошлое и убивает сам себя, и тут возникает парадокс — если он убивает себя в прошлом, то он не может дожить до того момента, когда переместится в прошлое, и соответственно не может убить сам себя.

— Ну да, как-то так.

— Дело в том, что большинству людей просто не дано смотреть на вещи широким взглядом, и они не видят картины в целом. Это все равно, что вертеть в руках ботинки и напяливать их на голову, не замечая собственных ног. Абсолютно все парадоксы являются следствием недостаточно досконально изученного явления или элементарных ошибок. Взять хотя бы тот же самолет, сколько металла, сколько веса, с места сдвинуть невозможно, а летит. Парадокс?

— Парадокс.

— Это сейчас тебе смешно, а когда-то об этом даже думать было неприлично. Это было бы верхом безграмотности.

— И что же мы проглядели?

— Я бы не сказал что проглядели, многие об этом задумываются, и многие на правильном пути. Как всегда первопроходцами тут являются мечтатели, писатели, фантасты, их роль подготавливать еще не созревшие умы для будущих открытий. Да-да, ты думаешь можно так вот, запросто, взять и придумать что нибудь эдакое, из разряда вон выходящее? Нет дорогой мой, это большой дар. Такие мысли, кому попало, в голову не приходят. Сам же знаешь, как оно бывает, идешь-идешь по улице, думаешь непонятно о чем, вдруг бабах! Осенило. Решение, над которым ты ломал голову днями и ночами, явилось тебе само собой, и главное никаких предпосылок не было, ничего такого, что могло натолкнуть тебя на подобную мысль. А ты говоришь, что хозяин своей судьбы. Бывает, элементарное слово из головы вылетит, и хоть об стенку бейся, а вспомнить не можешь. А бывает и наоборот, как раз и мысль появилась неизвестно откуда. Ты кстати никогда не задумывался, каким образом формируются мысли в твоей голове?

— Нет, я их просто думаю.

— Это ты так думаешь, что ты их думаешь, а на самом деле это они думают тебя. Ты просто со временем начинаешь отождествлять себя со своим юнитом до такой степени, что уже считаешь его собой, или наоборот — себя им, как тебе больше нравится. Все это и называется судьбой. Ну да ладно, это я так, к слову, чтобы у тебя не было поверхностного взгляда на суть вещей, а что касается парадокса, то тут все, как всегда, очень просто. Я ведь тебе уже говорил, что юнит, в котором ты находишься, это всего лишь внешняя оболочка, своего рода капсула судьбы. Говорил, что не только ты пользуешься этим телом.

— Да, говорил, но так, вскользь, я еще хотел спросить об этом, но вылетело из головы. Так что ты имел в виду?

— Ну, вот представь себе, например экскурсионный автобус. Ты садишься в него, и начинается экскурсия, например, по каким-нибудь историческим местам. Автобус с водителем — это твое тело, он знает дорогу и везет тебя к цели, а гид — это твой мозг, он рассказывает тебе о достопримечательностях. И вот гид говорит: — «посмотрите направо, там вы видите древнее городище, раскопанное археологами в таком-то году, теперь посмотрите налево, здесь вы видите храм, построенный в честь того-то и того-то», — и так всю дорогу. Ты смотришь по сторонам, слушаешь интересный рассказ, обедаешь в местной столовой, проезжаешь луга, поля, горы, реки. В общем, делаешь все то, что и должен делать турист, и совершенно не обращаешь никакого внимания на то, что за час до тебя, на твоем месте сидел совершенно другой человек и смотрел в то же самое окно, слушал ту же лекцию, обедал в той же столовой. Он тоже удивленно смотрел на древний город и с восхищением рассматривал фрески старого храма. Вот и получается, что вы прожили маленькую жизнь в одном теле. А перед этим был еще кто-то, а перед ним еще, и еще, и еще, и после тебя кто-то займет это место, и так будет продолжаться, пока маршрут будет пользоваться популярностью.

— То есть, после моей смерти кто-то заново будет проживать мою жизнь в моем теле?

— Во-первых, я уже говорил, что это не твое тело, ты сам находишься в нем, как гость, но если хочешь, считай его своим.

— Ну, хорошо, не мое, так не мое, меня это не смущает. Просто интересно, кто-то будет видеть все, что вижу я, слышать то, что слышу я, но это буду не я. Странно. А как тогда отличить меня от не меня?

— Внешне? Никак. Это будешь ты, только внутри будет уже не твоя душа.

— Забавно, ну ладно, а во вторых?

— А во вторых, ты немного недооцениваешь размеры вселенной и то количество анимы, которое нужно для поддержания равновесия в ней. Это очень большое пространство, и анимы нужно столько, что ты себе вряд ли и представить-то в состоянии. Для тебя это все равно, что посчитать все листья и травинки на планете, чтобы узнать, сколько их надо для насыщения её кислородом. Просто поверь на слово, очень много. Если мы будем ждать, пока каждый проживет свою жизнь, представь, какая очередь выстроится за свободным юнитом! Неет, все происходит намного быстрей, чем ты думаешь. Начинается все с точки вселения души в юнит, допустим с нулевой точки, еще в утробе у матери, и с этого места — поехали! Первый пошел! Второй пошел! Третий пошел! Четвертый, пятый, шестой, десятый, двадцатый, с «тактовой частотой» в сотни Гц. И так потихоньку двигаемся к точке выхода из тела. Получается своего рода коридор, где каждое положение тела соответствует своему временному значению, а каждая душа идет по этому коридору, кто за тобой, кто впереди тебя, кто на доли миллисекунды, а кто на десятилетия. Кто-то только рождается в этом теле, кто-то уже выходит, а вот ты в своем промежутке, находишься на расстоянии около 1030752000 миллисекунд от нулевой точки. Конечно, на самом деле используются совсем другие цифры и числа, но так, мне кажется, тебе будет понятней. Ты еще не устал? Ты бы лучше постарался уснуть, пока боль не вернулась.

— Нет, продолжай, так, по крайней мере, я отвлекаюсь от своих неприятных ощущений.

— Давай тогда я хотя бы поменяю тебе повязку.

Кайто развязал повязку на голове Лена.

— Дай-ка я умоюсь, а то уже все лицо от слез печет, вот сопли распустил, самому себя жалко, — Лен улыбнулся, сделав вид, что у него все не так уж плохо. — Ну-ну, и что дальше? — Лен протер лицо прохладной водой, и сразу ощутил небольшой, но так ему необходимый прилив сил.

— Дальше, а что там дальше? Эээ, дальше то, что таким образом мы и вводим понятие времени.

— А вот к чему все это было, ты издалека зашел.

— Ну что ж поделаешь, это лишь для того, чтобы ты лучше понимал, как все устроено, иначе можно запутаться.

— Ничего-ничего, все правильно, я ведь никуда не спешу, как видишь. Ну, так что дальше?

— Дальше все очень просто. Само собой разумеется, что душа человека может находиться только в одном временном промежутке, она одна, и не может быть одновременно и тут, и там, то есть, и в будущем, и в прошлом. Поэтому человек, попавший в прошлое, может убить свое тело, в котором душа уже совершенно другого человека. Он уже прошел свой путь по этому коридору, и ему ничего не угрожает. Это убийство не изменит абсолютно ничего в том мире, из которого он прибыл. Человек, вернувшийся на год назад, может убить себя утром в десять часов одну минуту и три секунды, но если он опять вернется, но на одну секунду позже, он не увидит себя убитым, лежащим на полу. Он увидит себя таким же живым и здоровым, как и раньше. Убитым будет только тот единственный, который существовал в 10 часов одну минуту три секунды четыре миллисекунды и т д. Кроме него никто не пострадает.

— Но тот, который все-таки будет убитым, ведь он пострадает, что с ним будет?

— Да ничего страшного, это уже зависит от того, как мы разрабатывали ситуацию. Это может произойти в ответвлении, в котором юнит будет находиться и вовсе без души. А возможно, душа будет просто досрочно перекинута в другие условия. Ведь человеческая душа живая, это тебе уже не юнит. Каждая душа может развиваться немного отлично от других, как колоски в поле — вроде все посеяны одинаково, и солнце светит всем, и дождь льёт на них, а один растет быстрей остальных. Какая-то душа может быть более восприимчива к внешним условиям, чем остальные, или, наоборот, быть грубой, как кокосовый орех. В отдельных редких случаях такие души даже в процессе жизни могут переводиться в другой мир, в более благоприятные для развития условия.

— Значит, все-таки, параллельные реальности существуют?

— Да, сколько угодно. Нет необходимости создавать неимоверное количество совершенно разных миров, с абсолютно разными условиями и формами жизни. Гораздо эффективнее воспроизводить многочисленные вариации небольшого количества миров, например, вашего или некоторых других. Так мы можем создавать огромное количество вариаций событий, схожих по форме, но существенно отличающихся по содержанию. Это позволяет осуществлять куда более индивидуальный подход к каждой отдельно взятой душе, что не может не отразится на эффективности всей системы в целом. Кроме того, так легче обслуживать и саму систему, а она, поверь мне, достаточно сложная. Нашим специалистам намного легче иметь дело с множеством вариаций и ответвлений одного мира, чем с огромным количеством совершенно разных миров. Вот так и получаются параллельные миры и вселенные.

— Грубо говоря, если бы, например, я попал в прошлое, то все равно не смог бы помочь Рин?

— А, вон к чему ты клонишь. Абсолютно верно, та Рин, которую ты знаешь, сейчас находится дома. Даже если бы ты вернулся в прошлое, ты бы её там не нашел. Она здесь, в твоем времени, а там сейчас находятся совершенно незнакомые тебе души, вряд ли ты обрадуешься возможности обнять абсолютно неизвестного тебе человека.

— Это ты так, для примера говоришь, или она действительно дома? С ней все нормально?

— Да не волнуйся ты за свою Рин, все у нее хорошо.

— Ха, а чтобы ты ещё сказал, если считаешь, что даже у меня все хорошо, стоит ли вообще о ней говорить. Все отлично, её разорвало на тысячу кусочков, и она уже освободилась от своего бренного тела. Так что ли?

— Странный, почему ты вообще вбил себе в голову, что с ней обязательно должно произойти что-то ужасное?

— Не знаю, наверно потому, что если бы с ней было все в порядке, то она уже давным-давно была бы здесь. Точнее, я уже давным-давно был бы там.

— Да уж, аргумент, но ты не переживай, с ней действительно все в порядке. Её подобрали на следующий же день после эвакуации. Да, её слегка потрепало выбросом, и она частично потеряла память, но это совершенно не опасно для здоровья. Её давно выписали из стационара, и сейчас уже заканчивается реабилитационный период по восстановлению памяти. Она понемногу начинает вспоминать детали катастрофы, а скоро память восстановится полностью, и спасатели смогут организовать твои поиски.

— Я так и знал! — Воскликнул Лен. — Я знал, что с ней все в порядке! Так вот почему меня никто не искал. Память. У неё потеря памяти, конечно же! — Было видно, что Лен сильно разволновался, он достал сигареты и закурил. — А это точно?

— Точно, точно. Зачем бы я тебя обманывал? Я бы просто промолчал. Как есть, так и говорю.

— Подожди, так значит, память к ней только начинает возвращаться? Это значит…

— Ну, кое-что она уже вспомнила, но, к сожалению, этого не достаточно для организации поисков.

— Ладно-ладно, не надо ничего говорить. Как будет, так и будет. А скажи честно, я могу её увидеть?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты ведь можешь это устроить, я точно знаю, можешь.

— Как?

— Ну не знаю как, ты же сам говорил, что для тебя расстояние не имеет никакого значения.

— Опять чуда просишь?

— Нет-нет, никакого чуда мне не надо. Просто так мне будет спокойней. Ты же видишь, что мне тут не сладко, а моя просьба наверняка для тебя пустяк. Ведь это ни на что не повлияет. Ну, хоть на одну минуту.

— Ты что, не веришь мне?

— Да верю я, верю, не в этом дело. Ну, ты же должен понимать, как для меня это важно.

— Ладно, только одно условие, ты её видишь — она тебя нет. Общаться вы не должны, по крайней мере сейчас.

— Да, да, что угодно! А что мне надо делать?

— Ничего тебе не надо делать, Соберись с мыслями, успокойся, сконцентрируйся. Смотри, минута пройдет очень быстро. Не разочаруйся, потратив её впустую. Расслабься, сосредоточься, ничего страшного не произойдет. Никаких туннелей и прочей фантастической атрибутики ты не увидишь. Ты будешь находиться тут, а я просто на минуту сведу ваши горизонты событий в одну точку.

— Хорошо, я понял. Просто сведешь в одну точку. А мои глаза?… Это не будет проблемой?

— Смеешься? Единственное, что я хотел перед этим у тебя спросить, а как ты вообще оказался на этом рейсе?

— Не понял? А причем тут это?

— Да ладно, не важно. Просто так спросил. Ну, давай, подготавливайся, а я не буду отвлекать, пойду пока разведу костер, скоро обед, а мы еще и чая не пили. Как будешь готов, позовешь. Договорились?

— Да-да, хорошо, я быстро.

Кайто поднялся с табуретки и, взяв со стола чайник, направился к выходу. Лен откинул одеяло и снова закурил. Сердце действительно сильно колотилось в груди. В голове понеслись воспоминания из прошлого. Картинки и образы всплывали сами собой, один за другим.

Вот перед глазами возникла Рин, на улице осень, солнце светит ярко-ярко, они за руки идут по лесу, как дети, радуясь разлетающимся из-под ног разноцветным листьям. Для них в тот момент, все золото мира не затмило бы яркие краски осени. Лену вдруг стало немного грустно и обидно:

— «Почему же все так произошло? Ну, бывает, когда делаешь что-то не очень хорошее, то ожидаешь каких-то ударов судьбы, какого-то возмездия, что ли. Ожидаешь и, где-то глубоко внутри, готов принять это наказание, может если копнуть глубже, то окажется, что ты даже сам просишь о наказании, стараясь избавиться от этого неприятного чувства вины. Но ведь тут все было совсем по-другому. Любовь, добро, бесконечное чувство, которое окрыляло и красило весь мир в светло-розовые оттенки. Даже тучи на небе казались тогда добрыми ватными слонятами и медвежатами. Нет, так не может быть, чтобы все, что потом произошло, было бы простой случайностью. Для того, чтобы так разлучить любимых людей, должны быть очень веские причины. Да-да, причины должны быть чрезвычайно вескими».

Может Кайто прав? Может он, Лен, просто не знает и не видит чего-то очень важного? Может, если бы он знал, то ужаснувшись, своими собственными руками разорвал бы эту связь с Рин? Судьба, судьба. Все может разрушиться в один миг. Единственное, что сейчас ему остается, это только утешать себя тем, что чувства, которые он испытывает к Рин, теперь уже точно никто не сможет отнять. Эти чувства, пожалуй, единственное, что у него осталось в этой дыре. Они давали ему силы, надежду, тягу к жизни. Это ради них он строит свой сад, благодаря им он еле дожил до сегодняшнего дня, и, скорее всего, переживет и его, оставаясь к тому же в здравом рассудке, (если не считать этого странного появления Кайто), — что-то внутри начало его тревожить.

— «Кайто-Кайто… Зачем он спросил меня об этом рейсе? За все время он меня ни о чем не спрашивал, наоборот, все время что-то рассказывал. Хотя, наверно, это действительно уже не важно. Оказался потому, что оказался. А где мне надо было оказаться? Оставаться в своей конторе, где каждый божий день приходилось заниматься одним и тем же? И как только у окружающих хватало на это сил? Каждый день одно и то же, какая-то бессмысленная трясина, в которую затянуло половину человечества. Самое странное и ужасное, что всех окружающих это даже устраивало. Ни о чем не надо думать, ни о чем не надо беспокоиться, делай свою работу и радуйся, что имеешь хотя бы это. Ужас! А я еще заливаю Кайто про какой-то духовный рост нашего общества. Какой там рост, те же акулы и волки, как и тысячелетия назад, только в овечьей шкуре. В жизни никто и руки не подаст, если руки в это время будут заняты чем-то важным. Если раньше, чтобы погубить человека, надо было нанимать убийцу, то сейчас роль убийцы взяла на себя сама система. Уже нет необходимости кому-то марать руки, достаточно просто сказать — извини дружище, у меня для тебя совсем нет времени. Остальное система доделает сама. Насколько она поставила человека в зависимость, это можно сравнить только с наркоманией, чтобы прожить еще пару дней — надо отработать наркобарону, не отработаешь, тебе труба. Фу. Противно вспоминать».

Если бы не Рин, он давно бы сбежал из этого Содома. «Рин.… Ну, что Рин, вот мы и сбежали. Ты там, а я тут. Каждый получил то, что хотел. А сейчас я сижу и боюсь, что что-то опять пойдет не так. Я действительно даже не знаю, чего от себя ожидать, какая будет реакция? Радость? Ревность? Счастливое мгновение? А вдруг неумолимая тоска?»

Лен так устал от этого источившего его до мозга костей чувства. Ему стало настолько больно, до тошноты. Ну, зачем он, вообще, начал об этом думать. Еще пару минут назад все было так красиво, так все ясно и понятно, теперь же он настолько запутался в своих эмоциях, что уже и сам жалел о затеянном разговоре. Чем дальше шло время, тем больше его одолевали мучительные сомнения. Отказаться? Отказаться от Рин? Тогда чего стоили все его мучения? Нет, ни за что. Чего он боится? Уйти из жизни от тоски? Из жизни. Как громко сказано.

Нет, пусть будет что будет. Рин не достойна того, чтобы променять ее на какие-то несколько жалких, безумных дней его никому не нужной ни здесь, ни там жизни.

— Ну что, — вдруг раздался голос Кайто — готов, путешественник?

— Ты опять меня пугаешь? Да, я уже почти готов, Кайто. Дай мне только перекурить перед дорогой.

— Зачем? Ты что, передумал?

Лену вдруг стало ужасно стыдно за то, что он, чуть было, не смалодушничал.

— Нет, просто я еще не совсем собрался с мыслями. Ты же сам сказал, что все надо хорошо обдумать, все хорошенько взвесить, иначе это будет попусту потраченная минута.

— Лен, я не говорил, что все надо хорошенько взвесить, я говорил, чтобы ты расслабился и успокоился, но ты, похоже, только еще больше разволновался. Тебя что-то беспокоит?

— Да нет, все нормально, я готов, — Лен выбросил сигарету.

— Ну, давай, еще полминуты тебе, чтобы отдышаться.

— Нет, Кайто, я готов.

— А мне кажется, что не готов.

— Да готов я! — Лен опять закашлялся.

— Знаешь, Лен. Ты пойми меня правильно, я не беру своих обещаний обратно, но сейчас у тебя еще не самая трудная минута. Может я и не прав, но если ты к этому готов, то мой тебе совет — отложи это путешествие на самый крайний случай. На тот случай, когда даже я буду не в силах тебе помочь. Не волнуйся, я тебя не обману, пускай это будет твоим последним секретным оружием. Сможешь воспользоваться этой возможностью в любой момент, только дай знать.

У Лена с плеч свалился камень, размером с девятиэтажный дом.

— Кайто, ты не представляешь, что ты для меня сейчас сделал! Я действительно немного растерялся. Наверно, и правда лучше оставить это на крайний случай. Я боюсь, что после того, как увижу Рин, в душе у меня может поселиться обида и озлобленность на эту жизнь. Я не хочу уходить с грузом обиды и сожаления. Конечно, это может показаться немного странно, но, я чувствую, что мне осталось совсем немного. Я хотел бы не просто увидеть её, а попрощаться. Я хотел бы, чтобы она была последним, что я увижу в этом прекрасном мире.

— Ладно-ладно, не надо оправдываться, в конце концов, это твоё личное дело. Эх, женщины-женщины, А ты никогда не задумывался, зачем вообще Эвандер создал женщину?

— Нет, не задумывался, я вообще раньше мало о чем задумывался, кроме насущных проблем. Не знаю. Я не очень хорошо разбираюсь в религиях. Там слышал какие-то обрывки, там кое-что, поэтому не встречал на этот счет однозначного ответа.

— А ты его ни в какой книге и не найдешь, его просто все обходят стороной, да это и не важно. Ну, а твое мнение, какое?

— Наверно чтобы мужчине было кого любить, чтобы не было одиноко. В конце концов, чтобы она продолжала род человеческий. Нет?

— Да. Конечно, всё о чем ты говоришь, это так, но не совсем так. Разве любовь — это чувство которое мужчина может испытывать только к женщине? Да посмотри вокруг, всегда, во все времена была достаточно широко распространена однополая любовь. Если бы Эвандер захотел просто подарить человеку чувство любви, то я не думаю, что ради этого он стал бы создавать женщину. Для этого хватило бы и второго мужчины. Кстати статистика говорит о том, что очень часто однополые связи даже более крепкие, чем разнополые. А что касается продолжения рода, то это вообще не может быть аргументом для создания женщины. Загляни в учебник по зоологии, и ты увидишь, какой арсенал способов размножения есть у Эвандера. И деление, и партеногенез, и гермафродитизм, но, почему-то, считается, что только женщина может родить ребенка.

— Ты не преувеличиваешь?

— Отнюдь, нисколько не преувеличиваю. Просто ты привык так смотреть на вещи, вот тебе и кажется это странным, может быть даже диким, однако, я тебе скажу — все это лишь устои, которые зависят от социальных табу. На самом деле, представь себя, ну скажем, на месте инженера, перед которым стоит задача создать самовоспроизводящийся организм. Допустим, у тебя есть все технические возможности, все оборудование, ну все, что в таких случаях нужно. Вопрос, — какой способ размножения ты выбрал бы для своих подопечных? Перед тем как принять решение, хорошо подумай о том, в каких суровых условиях им придется размножаться. Стал бы ты, ради этого, создавать отдельный организм, который к тому же не способен размножаться без первого?

— Интересно, наверно действительно, я придумал бы что-нибудь попроще.

— Попроще, да я уверен, что тебе и в голову такого бы не пришло. Какой в этом смысл? Понизить шансы на выживание? А если учесть, что еще и не каждый организм «М» подходит для организма «Ж», то вообще, такое размножение, это скорее путь к самоликвидации, а не собственно к размножению.

— Странно, но звучит действительно как-то глуповато. А может это своего рода регулятор уровня рождаемости?

— Регулятор? Регулятор рождаемости стоит у животных. Слонихи рожают одного-двух детенышей и ходят при этом беременными почти два года, а кролики за год могут родить восемь раз, а то и больше, и, при этом, в каждом помете будет по семь-восемь, а в отдельных случаях, и по десять-двенадцать крольчат. Вот это действительно регулятор, кстати, у людей женщина тоже может рожать каждый год, а может и всю жизнь прожить, так и не родив, что в природе было бы нонсенсом. Так что мне кажется, что регулировать рождаемость таким способом практически невозможно.

— Ну и зачем же понадобилось создавать женщину?

— Женщина была создана богом отнюдь не как помощник для мужчины, и не для того, чтобы просто продолжать род, и тому подобное. Женщина создана, наоборот, как противовес мужчине, это практически его полная противоположность. Разделение человека на мужчин и женщин, это жизненная необходимость для человечества в целом. Основной принцип всей существующей материи во вселенной — это равновесие. Если не будет равновесия во вселенной, то она просто поглотит сама себя. Это касается всего живого и неживого во вселенной. Убери воду — и огонь, не зная преград, разгоревшись до вселенских масштабов, просто напросто выгорит, уничтожив сам себя. Убери огонь — и вода превратится в безжизненный лед. Все должно иметь положительный и отрицательный заряд, иначе наступит просто коллапс. Мужчина сам по себе обречен на самоуничтожение. У вас для этого есть довольно распространенное понятие — инь и ян, кажется. Наверняка, ты не раз слышал об этом, но видно не придавал этому достаточного значения.

— Но подожди, ведь ты говоришь, что все, что здесь происходит, продуманно и расписано, как по сценарию, и человек не может поступить по своему усмотрению. Тогда почему нельзя было просто написать такой сценарий, в котором мужчина жил бы сам, долго и счастливо?

— В принципе, конечно можно, но долго такая модель все равно не сможет существовать. Ты же понимаешь, что мы не можем взять, и просто, так сказать — «да будет свет» и всё. Ну, будет свет, и что дальше? «Да будет суша». Ну и что? «Да будут светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной». Тут не надо быть создателем, чтобы понять — мы получим модель статичного, не развивающегося общества, либо рано или поздно, нам придется все-таки объяснять человеку природу этих светильников. Ну а теперь скажи, если перед нами стоит задача — «осветления» душ, их духовный рост, развитие и повышение самосознания, то зачем нам создавать статичный мир, который застрял бы на уровне аборигенов? Правильно, незачем. Поэтому мы должны были сделать модель этого мира настолько естественной, насколько это вообще возможно. Как видишь, женщину просто пришлось создать, даже если бы нам этого и не хотелось. Хотя, справедливости ради, скажу, что конечно мужчина не был задуман, как первоэлемент, к которому пришлось добавлять женщину. Такого вопроса даже и не стояло, человек разрабатывался как вид в целом, состоящий их двух составляющих «X» и «Y». Это одно целое, как ….. Лен, как ты себя чувствуешь?

— Что? Ааа, нормально. Я всё слышу, просто на секунду задумался. Ты знаешь, я уже настолько привык к тебе, что совсем забываю кто ты.

— Я понимаю, ты все пытаешься разобраться — я это я, или я — это ты?

— Странно, сейчас мне кажется, что это уже не имеет никакого значения.

— Ты до сих пор думаешь, что я плод твоего воображения?

— Я устал. Я устал думать, я устал ждать. Я устал от всего. У меня уже аллергия на мышление, как только начинаю о чем-то задумываться — у меня начинает распухать голова.

— Попытайся заснуть и ни о чем не думать. У тебя слабость, ты болен. Лен. Сон — это лучшее лекарство, по крайней мере, в этих условиях.

— Да уж, ладно, давай.

— Я пока поброжу вокруг лагеря, уберу лишний мусор из-под ног. Если что — зови, или вон, по правую руку веревка, по ней можешь ориентироваться.

— Хорошо, хорошо. Не волнуйся, — Лен укрылся одеялом, отвернувшись лицом к стене. В последнее время сны становились все более яркими и реалистичными, но, в то же время и более страшными и безысходными. Ему снились люди, висящие и падающие вниз головой на мостовую, железные клетки, набитые трупами, каналы с обжигающей ледяной водой, по которой ему надо было плыть среди широких улиц старинного города. Его постоянно пытались убить, и не раз убивали какими-то варварскими способами. Лен часто просыпался от боли и страха. Вода — постоянный спутник, цунами, надвигающееся издалека со страшной скоростью, не оставляющее никаких шансов на спасение. Метеоритные дожди, обрушивающиеся на город. Во многих снах Лен видел смертельную опасность, но не мог ничего предпринять для спасения. Лен проснулся. Протерев лицо ладонью и переведя дыхание, он попытался открыть глаза.

— Кайто, ты здесь? — Лен попробовал пальцами приоткрыть веко, но зрачок закатился вверх, а на глаз как будто капнули раскаленным железом. — Ай-яяй, какая досада. Как некстати, — Лен протянул руку направо и нащупал веревку. Ноги были ватными, и он еле добрался до стола, на котором Кайто оставил бутылку с водой. Умывшись, Лен достал из кармана сигареты и, закурив, присел на топчан, — Кайто! — взявшись за веревку Лен, опираясь на свою трость, потихоньку направился к выходу. — Кайто!

— Проснулся? — отозвался Кайто откуда-то издалека.

— Кайто, сколько времени?

— Около часа.

— Всего-то? Я думал уже вечер. Что ты там делаешь?

— Да так, ничего, сижу, смотрю куда глаза глядят. Жду тебя.

— Кайто, мне наверно понадобится твоя помощь, ты поможешь?

— Только этим и занимаюсь.

— Мне надо заканчивать работу. Я боюсь не успеть.

— Не волнуйся, все будет хорошо, пока ты спал, я немного навел порядок на площадке, осталось совсем чуть-чуть.

Лен перехватил веревку, ведущую к саду, и, собравшись с силами, то и дело спотыкаясь, направился в сторону Кайто. Подойдя к своему сооружению, Лен принялся на ощупь проверять степень его готовности. Проводя ладонями от камня к камню, Лен все больше успокаивался, понимая, что все уже практически готово. Оставалась самая малость — водрузить несколько небольших вершин и избавится от лишних обломков, которые изрядно насобирались вокруг.

— Кайто, а где те блоки, которые я отложил для вершин?

— Я перенес их сюда, поближе к столбам, иди ко мне на голос.

Лен отпустил веревку и, шаркая ногами перед собой, пошел в направлении Кайто.

— Кайто, а ты хоть есть? Или от тебя один голос остался? — Лен улыбнулся, но улыбка вышла немного кривоватой.

— Есть, есть, не волнуйся, иди сюда, давай руку.

Лен протянул руку и почувствовал, как она опустилась в теплую ладонь Кайто.

— Да мало ли, я просто не понял, получается, что я в прошлом это уже не я, а как насчет тебя?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что получается — ты это не ты.

— Лен, ты слишком подозрительный, то я — это ты, то ты — это я, то я — это я, а теперь и вовсе я — уже и не я.

— Да нет, в принципе, мне все равно, просто интересно, если вернутся в прошлое на две минуты, то вместо меня уже там будет другой человек, а вместо тебя кто будет?

— А, вон ты о чем. Вместо меня никого не будет. И вместо тебя, кстати, тоже. Здесь кроме нас никого нет. Это только твоя судьба. Такое бывает. В этом месте нет ни прошлого, ни будущего в привычном для тебя понимании. Коридор есть, но в нем нет никого кроме нас с тобой. Мы тут как бы в режиме тет-а-тет.

— Чем же я заслужил такую честь?

— Я же тебе говорил, что Эвандер не оставляет никого без внимания. Это не какая-то особая честь, этой чести удостоен каждый, просто у тебя, скажем так, неординарный случай, вот и вся твоя заслуга.

— Как ты думаешь, мы сможем поднять эту заготовку наверх? — спросил Лен, поглаживая небольшой, но тяжелый камень.

— Как ты вообще умудрился их столько наверх один затащить?

— Все шутишь? Ты же знаешь, около «порога» лежит пара настилов, придется перекидывать их со столба на столб и по ним кантовать верхушку, пока не установим на нужное место.

— Хитёр, ну что ж, за дело, только ты сюда не лезь, по щитам я сам буду ходить, не хватало еще, чтобы мы вместе загремели с такой высоты да ещё и с такой глыбой. Сиди тут, а я пока разложу настилы.

— Спасибо, Кайто, а скажи мне ещё одну вещь, а почему нельзя вот так взять и просто сказать всем — «вот есть бог, вот так все устроено, так-то и так-то обстоят дела». Мне кажется, что многим от этого было бы легче. Зачем понадобилось создавать разные религии, ведь в них все как-то немного по-другому.

— Ну, во-первых, нам надо не как легче, а как лучше, а во-вторых, по-другому то по-другому, да не по-другому. Все религии, по сути, ведут к одному и тому же. Нельзя же было, создавая столько разных культур, национальностей, ментальностей, на всех оставить одну религию. Люди разные, одному скажи о реинкарнации — он поймет и будет стремиться к высшему сознанию, а другому скажи, так он только обрадуется: «ура, пей, гуляй, веселись — впереди еще много времени, там и разберемся». Правда, она не всегда созидательна, иногда человеку по тем или иным причинам просто не дано принять и понять что-то. Порой стоит подождать какое-то время. К тому же, правда, чаще всего, более прозаична и менее интересна, в ней намного меньше романтики. Если сказать людям правду, то миллиарды людей окажутся без поддержки. Ведь религия держится на религиозных организациях. Убери церкви, храмы, мечети, убери священнослужителей с проповедниками — религия умрет за пару столетий. Она попросту забудется. А этого допустить никак нельзя. У человека должна быть вера, иначе все, что с ним будет происходить, можно охарактеризовать примерно так: «я сам себе бог, судья и хозяин».

— А зачем убирать церкви и храмы?

— Да потому, что богу, сами по себе, они как бы и не нужны вовсе. Ведь Эвандер не какой-то царь, сидящий на троне и наслаждающийся просьбами и молитвами, богослужениями, прославляющими его, иконами и храмами в его честь. Он прекрасно обходится без всего этого. Но это нужно самим людям. Все это он создал для них, а уж никак не для себя самого.

— Кайто, что у тебя там так трещит? Смотри осторожней, следи за поддоном, чтобы не лопнул.

— Не лопнет, не лопнет.

— А ты уже поставил что-нибудь?

— Уже две верхушки поставил. Еще немного и закончу.

— Быстро ты, жалко, что я не вижу этого. Ты наверно и не носишь их, сами по воздуху летают?

— Ха! Сами, это было бы слишком просто, не забывай, что я такой работы не видел уже очень давно. Я получаю от неё удовольствие.

— Это очень хорошо, что-то я совсем слабо себя чувствую. Еле дошел сюда. Я, пожалуй, присяду, — Лен нащупал бутылку с водой и сигареты. Закурив, Лен закашлялся до рвоты.

— Лен, у тебя кровь. Давай-ка я отведу тебя в тенёк, приляжешь там, а я схожу, возьму что-нибудь мягкое подстелить.

— Спасибо, я сам, — Лен попытался подняться, но споткнувшись о камень, упал на твердую горную породу.

— Ну что же ты так неаккуратно, — спустившись, Кайто подошел к Лену.

— Фффф, — вздохнул Лен, вытирая ладонью лицо. — Ничего, ничего, все в порядке.

— Давай руку, пошли, полежишь, ты совсем плохо выглядишь.

Лен с трудом поднялся на ноги и, держась за Кайто, сделал несколько шагов.

— Кайто, принеси, пожалуйста, воды. Я тебя тут подожду.

— Нет, Лен, пошли в тень, на солнце ты теряешь силы прямо на глазах.

— Фффф, — тяжело вздохнул Лен и двинулся дальше.

— Ничего, ничего, Еще пару шагов и увидишь, тебе сразу станет легче, — Кайто уложил Лена в тень под каменным навесом.

— Сейчас я приду, потерпи немного. Я быстро, не волнуйся. Я мигом.

— Да не волнуйся ты, все нормально. Все хорошо, — тихим голосом отозвался Лен, а шаги Кайто затихали вдали. Лен попытался приоткрыть глаза, правый глаз, немного приоткрывшись, тут же залился слезами. Лен вытер лицо рукой и опять чуть-чуть приоткрыл правый глаз. Сквозь пелену слез и режущую боль он смотрел на свой сад, в центре которого красовалась цветущая Рин. Ему вдруг стало неописуемо жалко себя.

— Какая прелесть получилась. Эх, Лен, Лен, держись дружище. Жалко-то как. Господи-господи, дай мне еще немного сил и мужества, — прошептал Лен. — Господи, пожалуйста, не оставляй меня одного сейчас, — в голове закружилось.

— Лен, Лен, очнись, — раздался знакомый голос, и Лен почувствовал на горячем лице живящую прохладу свежей, чистой от слез и пота воды.

— Кайто, ты уже вернулся? — в ушах немного шумело, и какое-то время Лен не мог сообразить кто он, и где находится.

— Да Лен. Что, плохи дела?

— Кайто, помнишь, ты говорил, что отправишь меня на минуту домой?

— Помню.

— Мне, кажется, что пришло время. Ты можешь сделать это сейчас?

— Да Лен, могу. Ты уверен, что готов?

— Да Кайто, уверен.

— Лен, ты извини меня, если что было не так.

— Брось, ты же сам всегда говорил, что все хорошо.

— Я сделал все, что было в моих силах.

— Не волнуйся, все хорошо. Прислушайся, слышишь?

— Что?

— Ветер шелестит травой. Какой приятный, успокаивающий звук. Странно, я так боялся этого момента, а сейчас такое состояние, как будто после тяжелой-тяжелой работы ты, наконец, добрался до кровати. Уже не хочется ни бегать, ни прыгать, хочется одного — лечь и отдохнуть.

— Дай мне свою руку, — Лен протянул Кайто ладонь. Кайто взял его за запястье.

— Кайто.

— Да?

— А скажи, тогда в горах, чем все закончилось?

— Лен….

— И все-таки.

— Лен, у тебя пульс еле прощупывается. Нам надо поторопиться.

— Понятно. Значит, ты так и не дождался помощи?

— Нет.

— Ладно, я готов.

— Значит вперед?

— Вперед!