Ленин. Спаситель и создатель

Глава 8. История переезда в письмах: «„Пломбированный“ вагон или лондонская тюрьма?» ^{(Продолжение)}

Прошла всего неделя с того дня, как до Цюриха дошли первые газетные вести о революции в России, а Ленин не находит себе места от нетерпения «доскакать» до Петрограда. План сменяется планом, к поискам выхода подключается Яков Ганецкий-Фюрстенберг (1879–1937).

Ганецкий начинал как польский социал-демократ, один из основателей Социал-демократии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). На V съезде РСДРП он был избран членом ЦК, сблизился с большевиками, в 1917 году стал членом Заграничного бюро ЦК РСДРП(б). Находясь в Скандинавии (то в Христиании-Осло, то в Стокгольме), Ганецкий являлся «передаточным звеном» между большевиками в Швейцарии и в России, пересылая в оба конца письма и прессу, а в Питер – после Февраля – ещё и рукописи ленинских статей в возобновлённую «Правду».

Фальсификаторы аттестуют Ганецкого как якобы посредника между Лениным и «германским генштабом», «забывая», что Ганецкий, действительно быв одним из тех, кто занимался «германским» вариантом вполне открыто, прорабатывал по поручению Ленина и «английский» вариант, о чём чуть позднее будет сказано.

23 марта 1917 года Ленин отправляет Ганецкому в Христианию телеграмму:

«…Дядя желает получить подробные сведения. Официальный путь для отдельных лиц неприемлем. Пишите срочно Варшавскому. Клузвег, 8»[119].

«Дядя» – это сам Ленин, а «Варшавский» – польский политэмигрант М. Г. Бронский. В тот же день Ленин пишет также Арманд, и в этом послании есть, в частности, существенные для нас строки:

«…Вале сказали, что через Англию вообще нельзя (в английском посольстве).

Вот если ни Англия, ни Германия ни за что не пустят!!!. А ведь это возможно»[120].

Это надо понимать так, что Валентина Сергеевна Сафарова (урождённая Мартошкина), о которой Ленин писал Арманд 19 марта, выполнила-таки просьбу Ильича и почву в английском посольстве прозондировала (применительно, естественно, к себе, а не к Ленину). Но, как видим, безуспешно.

Через пару недель Валентина Сафарова вместе с мужем, будущим троцкистом Георгием Сафаровым, выедет в Россию вместе с Лениным, Крупской, Арманд, с поминаемыми Лениным в письме от 19 марта Анной Константинувич, Абрамом Сковно и другими – в том самом пресловутом «пломбированном» вагоне.

А пока всё ещё висит в воздухе, и не ясно, в каком точно – в туманном лондонском, или в весеннем берлинском?

На параллельный зондаж – в Лондоне и Берлине, уходит несколько дней, и Ленин на время возвращается к текущим делам, в частности, работает над «Письмами из далека» и отправляет их в «Правду».

Наконец, 28 марта от Ганецкого из Стокгольма приходят первые известия, и они не очень утешительны. В ответ Ленин отправляет Ганецкому следующую телеграмму (заметим, вполне открыто!):

«Берлинское разрешение для меня неприемлемо. Или швейцарское правительство получит вагон до Копенгагена или русское договорится об обмене всех эмигрантов на интернированных немцев»[121].

Однако «временный» министр иностранных дел Милюков заинтересован в приезде Ленина не более чем лондонский Форин-офис.

Тем не менее, Ленин предпринимает новую попытку, и в последних числах марта направляет Ганецкому целый меморандум, который придётся привести тоже полностью – ни одного слова в нём нельзя выбросить без утраты полноты смысла:

«Прошу сообщить мне по возможности подробно, во 1-х, согласно ли английское правительство пропустить в Россию меня и ряд членов нашей партии, РСДРП (Центральный Комитет), на следующих условиях: (а) Швейцарский социалист Фриц Платтен получает от английского правительства право провезти через Англию любое число лиц, независимо от их политического направления и от их взглядов на войну и мир; (б) Платтен один отвечает как за состав провозимых групп, так и за порядок, получая запираемый им, Platten`ом, вагон для проезда по Англии. В этот вагон никто не может входить без согласия Платтена. Вагон этот пользуется правом экстерриториальности; (в) из гавани в Англии Платтен везёт группу пароходом любой нейтральной страны, получая право известить все страны о времени отхода этого специального парохода; (г) за проезд по железной дороге Платтен платит по тарифу, по числу занятых мест; (д) английское правительство обязуется не препятствовать нанятию и отплытию специального парохода русских политических эмигрантов и не задерживать парохода в Англии, дав возможность проехать быстрейшим путём.

Во 2-х, в случае согласия, какие гарантии исполнения этих условий даст Англия, и не возражает ли она против опубликования этих условий.

В случае телеграфного запроса в Лондон мы берём на себя расходы на телеграмму с оплаченным ответом»[122]?

Фактически это был план, который позднее реализовался на тех же, по сути, условиях, уже не в «английском», а в «германском» варианте при участии того же Платтена – швейцарского левого социал-демократа, сотрудничавшего с Лениным после Циммервальдской и Кинтальской конференций интернационалистов.

Ну, какой же, простите, подлой сволочью надо быть, чтобы при наличии такого документа смущать мозги извращением правды о германском «пломбированном» вагоне! Ведь из приведённого выше текста предельно ясно, что германский «пломбированный» вагон возник исключительно потому, что Лондон не согласился на английский вариант «пломбированного» вагона!!!

«Разоблачитель» «Николая» Ленина – Николай Стариков, в упомянутой ранее книге «анализирует» описанные выше коллизии, то и дело передёргивая факты и даты, пошло ёрничая и безбожно завираясь… Но, уделив «анализу» переезда два десятка страниц со 126-й по 146-ю, и выдавая явное (уже тогда) за тайное, о приведённом выше документе помалкивает.

И понятно почему!

Однако почти сразу же после отправки меморандума Ленин шлёт 30 марта Ганецкому из Цюриха в Стокгольм телеграмму (отнюдь не шифрованную):

«Ваш план неприемлем. Англия никогда меня не пропустит, скорее интернирует. Милюков надует. Единственная надежда – пошлите кого-нибудь в Петроград, добейтесь через Совет рабочих депутатов обмена на интернированных немцев. Телеграфируйте.

Ульянов»[123].

Чем была вызвана эта телеграмма? Судя по всему, некой неутешительной для Ленина вестью из Англии, о которой чуть позже. Итак, с английским «пломбированным» вагоном ничего не получалось, а ситуация в России всё более требовала контроля. И в тот же день 30 марта 1917 года Ленин пишет Ганецкому – как связному между ним и Питером, огромное письмо. Оно было, фактически, инструктивным и практически всё посвящалось вопросам работы партии в России.

Ленин уже разобрался в ситуации и теперь передавал через Ганецкого в Питер те директивы и разъяснения, которых от него в первые дни после Февраля так простодушно добивалась Коллонтай. Не имея возможности подробно цитировать очень объёмное письмо, приведу оттуда пару строк:

«…Надо очень популярно, очень ясно, без учёных слов, излагать рабочим и солдатам, что свергать надо не только Вильгельма, но и королей английского и итальянского. Это во-первых. А второе главное – свергать надо буржуазные правительства и начать с России…

…Условия в Питере архитрудные… Нашу партию хотят залить помоями и грязью… Доверять ни Чхеидзе с К⁰, ни Суханову, ни Стеклову и пр. нельзя…»[124]

Наиболее же важно знать нам начало ленинского письма Ганецкому от 30 марта, касающееся отъезда:

«Дорогой товарищ! От всей души благодарю за хлопоты и помощь. Пользоваться услугами людей, имеющих касательство к издателю „Колокола“ я, конечно, не могу. Сегодня я телеграфировал Вам, что единственная надежда вырваться отсюда, это – обмен швейцарских эмигрантов на немецких интернированных…»[125]

Тут придётся временно прервать цитату, чтобы кое-что пояснить…

Упомянутый Лениным издатель «Колокола» – как раз тот самый Парвус-Гельфанд, которого разного рода стариковы и К⁰ приплетают к истории с «пломбированным» вагоном (в «германском» варианте) и с «германским золотом». Парвус был действительно разнообразно грязен, но Ленин ещё в ноябре 1915 году в статье «У последней черты» охарактеризовал издававшийся Парвусом журнал «Die Glocke» («Колокол») как «орган ренегатства и грязного лакейства в Германии». Там же Ильич писал и так: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь… до последней черты… Господин Парвус имеет настолько медный лоб…» и т. д.[126]

Между прочим, это Парвус выдвинул теорию «перманентной революции», а Троцкий лишь взял её на вооружение. Личностью Парвус был ловкой, мог, как говорится, в душу без мыла влезть, и подкатился он к Ганецкому явно не без умысла, в целях провокации.

Ленин на неё, конечно, не поддался.

Вернёмся, однако, к письму Ганецкому от 30 марта, которое Ленин, развёрнуто разъясняя смысл последней телеграммы, продолжал так:

«Англия ни за что не пропустит ни меня, ни интернационалистов вообще, ни Мартова и его друзей, ни Натансона (старый народник, позднее левый эсер, – С.К.) и его друзей. Чернова англичане вернули во Францию, хотя он имел все бумаги для проезда!! Ясно, что злейшего врага хуже английских империалистов русская пролетарская революция не имеет. Ясно, что приказчик англо-французского империалистического капитала Милюков (и К⁰) способны пойти на всё, на обман, на предательство, на всё, чтобы помешать интернационалистам вернуться в Россию. Малейшая доверчивость в этом отношении и к Милюкову и к Керенскому (пустому болтуну, агенту империалистской буржуазии по его объективной роли) была бы прямо губительна для рабочего движения и для нашей партии…»[127]

Итак, англичане завернули назад во Францию даже эсера Чернова! Для Ленина это было вполне понятной причиной для отказа от попытки ехать через Англию. Ведь не проехал даже Чернов! Со всеми «выправленными» в «союзном» Париже бумагами…

Впрочем, ничего особо удивительного здесь не было. На первый взгляд, Чернов – не Ленин. Чернов – «оборонец», он за войну «до победного конца», но… Но Чернов популярен среди русского крестьянства, то есть он – политический конкурент петроградских креатур Лондона – Милюкова, Гучкова, Некрасова и т. д. Выходит, для англичан и Чернов в Питере неудобен.

Если маршрут через Англию невозможен для эсера-«оборонца» Чернова, то что говорить о большевике-«пораженце» Ульянове!? Чернова просто не пропустили, Ленина же наверняка арестовали бы – «англичанка», она ведь «завсегда гадит»…

«Английский» вариант отпал. Бритты не только коварны, но ещё и думать умеют. Зачем им помогать Ленину сохранить белизну политических одежд, если их так просто испачкать в «тевтонской» грязи!?

Временное правительство на телеграммы из Швейцарии не реагировало[128], явно не желая содействовать возвращению Ленина в Россию. А историческое время – в отличие от «временных» – не ждало.

Что оставалось делать Ленину?

Ну???!!!

Ведь всё более становилась реальной опасность того, что Ленин в разгар российских событий застрянет на нейтральном швейцарском «обитаемом острове» посреди «океана» европейской войны…

Можно ли было допускать до этого?

Между прочим, тогда возникали даже такие проекты выезда большевиков (точнее – большевичек), как фиктивное замужество с кем-то из швейцарцев для получения швейцарского паспорта. И Ленин, рекомендуя большевичке С. Равич («Ольге») для этой цели меньшевика П. Б. Аксельрода, получившего швейцарское гражданство, писал 27 марта «Ольге»: «Ваш план замужества мне кажется весьма разумным и я буду стоять (в ЦК) за выдачу Вам 100 frs: 50 frs в зубы адвокату и 50 frs „удобному старичку“ за женитьбу на Вас! Ей-ей!! Иметь право въезда и в Германию, и в Россию! Ура! Вы придумали чудесно!»[129]

Как, надо полагать, завидовал Ленин «невесте»!

Если бы тогда в Европе уже были легализованы однополые браки, вдрызг и напрочь «красный» во всех отношениях Ленин даже за какого-нибудь «голубого» мог бы, наверное, на пару недель «выскочить» – лишь бы получить заветный «нейтральный» швейцарский паспорт, «вскрывавший» все границы…

И вдруг неожиданно нашёлся-таки «удобный» швейцарский «старичок» и для Ленина… Собственно, тогда он старичком ещё не был, имея в 1917 году тридцать шесть лет отроду, и в «мужья» Ильичу не набивался. Однако в Швейцарии имел определённый вес и помочь Ленину с отъездом мог. Речь – об известном читателю секретаре Социал-демократической партии Швейцарии… Роберте Гримме.

О том самом Гримме!

Гримм был не только социалистом-центристом, но и национальным советником, то есть – членом швейцарского парламента. И вот он-то предложил Ленину помощь в деле немедленного проезда в Россию через Германию! Причём – проезда не только Ленина с большевиками, но и Мартова с меньшевиками, и эсеров…

Что ж, это было очень кстати, надо признать… Дело, наконец, стронулось с «мёртвой» точки…

Но подчеркну, что, вопреки таинственным намёкам стариковых на то, чего не ведает никто, всё, произошедшее в первые дни апреля 1917 года в Швейцарии после инициативы Гримма совершалось при свете широчайшей, так сказать, гласности.

Да и могло ли быть иначе!? Ленин, сразу поняв, что дело у Гримма наверняка «выгорит», так же сразу понял и то, что надо максимально нейтрализовать неизбежные негативные эффекты от проезда русских революционеров по территории страны, воюющей с Россией, а для этого надо гласно привлечь к делу европейских социалистов, в том числе – из Франции.

Так и было сделано, о чём – в своём месте.

31 марта 1917 года Заграничная коллегия ЦК большевиков решает принять предложение Гримма о немедленном переезде в Россию через Германию, и Ленин сразу же направляет Гримму телеграмму, подписанную также Зиновьевым и Ульяновой (Н. К. Крупской):

«Национальному советнику Гримму

Наша партия решила безоговорочно принять предложение о проезде русских эмигрантов через Германию и тотчас же организовать эту поездку. Мы рассчитываем уже сейчас более чем на десять участников поездки.

Мы абсолютно не можем отвечать за дальнейшее промедление, решительно протестуем против него и едем одни. Убедительно просим немедленно договориться и, если возможно, завтра же сообщить решение»[130].

Гримм ведёт переговоры с германским правительством через германского посланника в Швейцарии Ромберга, и русские эмигранты начинают потихоньку паковать чемоданы…

Ленин приводит в порядок личный архив и архив партии[131].

Но почему вдруг Гримм проявил этакую активность? Может быть, он делал это по поручению пресловутого «германского генштаба»?

Не думаю…

Напротив, уверен, что Гримм стал хлопотать за Ленина не в последнюю очередь потому, что боялся его дальнейшего пребывания в Швейцарии!

Политическая активность Ленина и его растущее влияние среди левых швейцарских социалистов мешали швейцарским центристам и лично Гримму всё больше. Но пока Ленин считался в России политическим преступником, «выпихивать» его из Швейцарии правые социалисты не могли – не теряя политического лица – никак. Отказать Ленину в политическом убежище означало выдать его царизму.

Теперь же, когда царизм пал, появлялся удобный вариант избавления от Ленина – переправить его в Россию, если уж не согласна Англия, через Германию.

Всё это, скорее всего, так и было, поскольку, если бы Ленин, продолжая оставаться в Швейцарии, свою нерастраченную энергию обратил на ситуацию «Ленин против Гримма», то ничего хорошего это мелкотравчатому Гримму не обещало бы.

Вот Гримм и хлопотал.

Николай Стариков уверяет всех, что Ганецкий-де «сидел у Ленина на финансовых потоках»… Эта жалкая попытка представить Ленина неким «олигархом от политики» даже не смешна.

Вот три документа, приводимые по тому 49-му ПСС. страницы с 424-й по 426-ю…

Письмо Ленина Арманд от начала апреля:

«…Надеюсь, что в среду мы едем – надеюсь, вместе с Вами.

Григорий (Г. Е. Зиновьев. – С.К.) был здесь, условились ехать вместе с ним…

Денег на поездку у нас больше, чем я думал, человек на 10–20 хватит, ибо нам здорово помогли товарищи в Стокгольме.

Вполне возможно, что в Питере теперь большинство рабочих социал-патриоты… (так оно тогда и было, именно в городской, а не в сельской среде. – С.К.)

Повоюем.

И война будет агитировать за нас…»

Как видим, Ленин в своей антивоенной агитации рассчитывал не на «германское золото», а на реалии самой жизни. А на какие же деньги в поездке рассчитывал Ленин? Это мы узнаём из его телеграммы Ганецкому в Стокгольм от 1 апреля 1917 года:

«Выделите две тысячи, лучше три тысячи, крон для нашей поездки. Намереваемся выехать в среду (4 апреля. – С.К.) минимум 10 человек. Телеграфируйте».

Вот и все «финансовые потоки»!

2 апреля Ленин пишет письмо главному «архивариусу» партии В. А. Карпинскому и его помощнице С. Н. Равич, в котором даёт инструкции по оформлению архива (снятие копий, переплёт и т. д.), а также сообщает:

«Дорогие друзья!

Итак мы едем в среду через Германию.

Завтра это решится окончательно.

Вам пошлём кучу тючков с нашими книгами, бумагами и вещами, прося пересылать по очереди в Стокгольм для пересылки нам в Питер.

Вам же пошлём денег и мандат от ЦК наведение всей переписки и заведывание делами…

P. S. Денег на поездку мы надеемся собрать человек на 12, ибо нам очень помогли товарищи в Стокгольме…»

Напоминаю, это всё была чисто внутренняя переписка, на публику и на стариковых не рассчитанная. Письмо Арманд было опубликовано впервые в 1978 году в Полном Собрании сочинений, телеграмма Ганецкому и письмо Карпинскому – в 1930 году в XIII Ленинском сборнике. Так что эти документы удостоверяют подлинное финансовое положение Ленина со всей очевидностью факта – в отличие от подложных «документов» американца Сиссона и т. п.

Казалось бы, можно было вздохнуть с облегчением, присесть по русскому обычаю на дорожку и отправляться в путь, но тут…

Но тут заартачились швейцарские меньшевики во главе с Мартовым, а с ними и эсеры… Они стали возражать против постановлении Заграничной коллегии ЦК большевиков о принятии предложения Гримма о немедленном переезде и требовали подождать санкции на проезд со стороны Петроградского (меньшевистского) Совета рабочих депутатов.

Иными словами, на быстрейший приезд Ленина в Россию должна была дать согласие та «петросоветская» шушера, которая дудела в одну дуду с Милюковым.

Каково?!

Линия швейцарских меньшевиков и эсеров была понятной – Ленин в Швейцарии был им был намного менее политически опасен, чем в Петрограде, и затяжки с его отъездом были им выгодны. С другой стороны, и петроградским меньшевикам с эсерами в Петросовете, начиная с Чхеидзе и Керенского, Ленин в Питере нужен был не более, чем Гримму в Цюрихе…

Меньшевики не только возражали, они осведомили Гримма, и дело застопорилось

Владимир Ильич был взбешен и в записке в цюрихскую секцию большевиков написал:

«Дорогие друзья!

Прилагаю решение (о проезде. – С.К.)…

От себя добавлю, что считаю сорвавших общее дело меньшевиков мерзавцами первой степени, „боящихся“ того что скажет „общественное мнение“, т. е. социал-патриоты!!! Я еду (и Зиновьев) во всяком случае.

Выяснить точно, (1) кто едет, (2) сколько денег имеет…

Мы имеем уже фонд свыше 1000 frs (примерно 600 рублей. – С.К.) на поездки. Думаем назначить среду 4.IV как день отъезда.

Паспорта у русского консула брать всем по месту жительства тотчас…»[132]

Последняя фраза, между прочим, ясно показывает, что подготовка к переезду совершалась хотя и без согласия Временного правительства, но и не втайне от него! Хотя Милюков публично грозил предать суду всех, кто поедет через Германию, – об этом Ленин пишет в очередном письме Карпинскому и Равич, сообщая также:

«…Платтен берёт на себя всё. Ниже сообщаю вам копию условий, которые Платтен предъявил. По-видимому, они будут приняты. Без этого мы не поедем. Гримм продолжает уговаривать меков (меньшевиков. – С.К.), но мы, разумеется, действуем совершенно самостоятельно. Мы думаем, что отъезд состоится в пятницу, среду, субботу…»[133]

А далее Ленин пишет, что он хочет, чтобы «перед отъездом был составлен подробный протокол» с подписанием его представителями печати и европейских социалистов.

Он просил переговорить немедленно с Анри Гильбо – французским журналистом-социалистом, издателем журнала «Demain» («Завтра»), а также – «если Гильбо сочувствует», попросить Гильбо «привлечь для подписи и Ромена Роллана» – знаменитого французского писателя прогрессивных взглядов, противника войны.

Хотел Ленин привлечь к освещению отъезда и адвоката Шарля Нэна, одного из лидеров Социал-демократической партии Швейцарии, редактора газет «La Sentinelle» (Часовой) и «Droit du Peuple» («Народное право»).

В изображении Николая Старикова переезд Ленина совершался чуть ли не в величайшей тайне, в лучших традициях «рыцарей плаща и кинжала». Как видим, в действительности Ленин был готов сообщить о своём вынужденном проезде через Германию всей Европе! 6 апреля Ленин лично отправил телеграмму Гильбо с просьбой привезти Роллана и Нэна или Грабера – второго редактора газеты «La Sentinelle».

Реально «Протокол о поездке» для печати подписали Платтен, Гильбо, французский социалист-радикал Фердинанд Лорио, специально приехавший из Парижа, немецкий социал-демократ Пауль Леви (Гарштейн) и представитель польской социал-демократии Бронский…

Опять начали ставить палки в колёса меньшевики. Ленин через Ганецкого запросил «мнение Беленина» (в данном случае имелся в виду не Шляпников, носивший этот псевдоним, а Бюро ЦК в Петрограде), и 5 апреля Бюро через Ганецкого дало директиву: «Ульянов должен тотчас же приехать»[134].

Да, надо было торопиться – в Питер начинала съезжаться вся «головка» большевиков. Ленин в Цюрихе получил из Перми телеграмму за подписями Каменева, Муранова и Сталина, возвращавшихся из сибирской ссылки: «Salut fraternel Ulianow, Zinowieff. Aujiourdhui partons Petrograd…» («Братский привет Ульянову, Зиновьеву. Сегодня выезжаем в Петроград…»)[135].

Через Платтена германскому посланнику Ромбергу были переданы условия, где главными пунктами были следующие:

«Едут все эмигранты без различия взглядов на войну. Вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется правом экстерриториальности, никто не имеет права входить в вагон без разрешения Платтена. Никакого контроля ни паспортов, ни багажа. Едущие обязуются агитировать в России за обмен пропущенных эмигрантов на соответствующее число австро-германских интернированных»[136].

6 апреля Платтен сообщил о согласии Берлина – можно ехать!

Сборы проходили нервно, все были как на иголках. И это – не мой домысел, достаточно привести две телеграммы Ленина Ганецкому от 7 апреля… Первоначально отъезд был назначен на среду 4-го, но даже 7-го апреля Ленин был ещё в Берне и телеграфировал в Стокгольм:

«Завтра уезжает 20 человек. Линдхаген (социал-демократический депутат риксдага, бургомистр Стокгольма. – С.К.) и Стрём (секретарь Социал-демократической партии Швеции. – С.К.) пусть обязательно ожидают в Треллеборге. Вызовите срочно Беленина, Каменева в Финляндию…»[137]

Но в тот же день в Стокгольм уходит другая телеграмма:

«Окончательный отъезд в понедельник. 40 человек (реально уехало 32 человека, – С.К.). Линдхаген, Стрём непременно Треллеборг…»[138]

Комментировать здесь что-либо нужды, пожалуй, нет. И так ясно – атмосфера была, мягко говоря, не из спокойных. Кто-то спохватился в последний момент и хотел ехать тотчас, кто-то колебался и оставался…

Но всё это было делом десятым по сравнению с главным: Ленин ехал в Россию!

В понедельник 9 апреля (27 марта по старому стилю) Владимир Ильич с Крупской, Зиновьев с женой и сыном, Арманд со своей золовкой Константинувич, ленинцы Сковно, Миха Цхакая – всего 32 человека, из которых 19 человек были большевиками, а 6 – бундистами, выехали через пограничный со Швейцарией германский Тайнген (Тинген) в Россию.

Поездка через Германию заняла три дня – скорость не экспресса, но и не такая уж плохая по военному времени и с учётом того, что это был не рейс по расписанию и не воинский «литер».

12 апреля 1917 года группа из германского порта Засниц отплыла в Швецию, и с борта парохода Ленин и Платтен отправили последнюю «переездную» телеграмму Ганецкому: «Мы приезжаем сегодня 6 часов Треллеборг»[139].

Уже с пути в Россию Ленин отправил телеграмму в Женеву и Карпинскому, оставшемуся для подготовки к отправке в Россию партийного архива:

«Германское правительство лояльно охраняло экстерриториальность нашего вагона. Едем дальше. Напечатайте прощальное письмо. Привет. Ульянов»[140].

Ленин имел в виду «Прощальное письмо к швейцарским рабочим», которое было опубликовано 1 мая 1917 года на немецком языке в газете «Jugend-Internationale», и заканчивалось так:

Когда наша партия выставила в ноябре 1914 года лозунг: «превращение империалистической войны в гражданскую войну» угнетённых против угнетателей за социализм, – этот лозунг был встречен враждой и злобными насмешками социал-патриотов… Немецкий… социал-империалист Давид назвал его «сумасшедшим», а представитель русского (и англо-французского) социал-шовинизма… господин Плеханов назвал его «„грезофарсом“. Представители центра отделывались молчанием или пошлыми шуточками по поводу этой „прямой линии, проведённой в безвоздушном пространстве“.

Теперь, после марта 1917 года, только слепой может не видеть, что этот лозунг верен…

Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!

По поручению отъезжающих товарищей…

Н. Ленин»[141]

Приведу и ещё один ленинский документ. Впервые он был напечатан 17 сентября 1924 года в газете «Ленинградская правда». Это – записка члену Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов «А. Беленину» – А. Г. Шляпникову:

«Прилагаю расписки в плате за проезд нашей группы. 300 шведских крон я получил пособия от русского консула в Haparanda (из Татьянинского фонда). Доплатил я 472 руб. 45 коп. Эти деньги, взятые мной в долг, я желал бы получить из Комитета помощи ссыльным и эмигрантам.

Н. Ленин»[142]

Что тут можно сказать?

Ну и крохобором же был Ленин, оказывается! Привёз с собой германские «золотые» миллионы, а хлопотал о выплате каких-то жалких сотен русских рублей, к тому же – обесцененных.

Но, может быть, причина была в том, что не было у Ленина никаких миллионов? А по приезде Петрограде надо было не только вести партийную работу, но и на что-то элементарно жить.

Жить не на мифические германские миллионы, а на скромные, всё более обесцениваемые продолжающейся войной рубли…

Наконец-то, вновь – не на опостылевшие в эмиграции франки и кроны, а на русские рубли!

Ленин доехал-таки до России!