Ленинград-34

Глава 4

Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина

12 декабря 1934 г. 18:30

Киров.

— Коба, я душой прикипел к Ленинграду, узнал людей — люди узнали меня. Новому человеку год надо входить в курс дела. — Пытаюсь краем глаза увидеть по лицу Сталина его реакцию на мои слова.

Мы не спеша идем по дорожке дачи, поскрипывает под ногами утоптанный снег, подсвеченный через каждые двадцать метров низкими (высотой около полуметра) электрическими светильниками, свет от которых падает вниз. Не холодно, безветренно, градусов пятнадцать мороза, но Сталин тепло одет: на нем потертый заячий полушубок, лисьи шапка и унты.

"Нездоровится ему, похоже, но виду не показывает".

— К тому же покушение это, будь оно неладно, — клуб пара вырывается у меня изо рта, как у паровоза. — новый человек может, по незнанию, наломать дров. И, в конце концев, скажут, что я испугался и побежал спасать свою шкуру в Москву.

Проходим молча мимо рядка недавно посаженных елочек и поворачиваем обратно. Смотрю на небо — сколько звезд… Со станции доносится стук колес поезда.

— Ежов пишет из Ленинграда, — Сталин повернул к дому. — что Медведь проспал троцкистско — зиновьевский заговор. Арестован зиновьевец, некто Шатский, исключенный из партии в двадцать седьмом, ранее, после окончания института, работавший инструктором в Выборгском райкоме партии вместе с Николаевым. После исключения сначала работал у Бакаева помощником в Леноблисполкоме, а после отъезда того в Москву, в электротехническом институте.

"Киваю головой. Помню Бакаева, тот еще в Ленинградском СНХ работал".

— Шатский ни в чем не признается, но его видели за полчаса до покушения вместе с Николаевым. — Заходим в просторную прихожую дачи. — А летом Бакаев посещал ЛЭТИ во время своей командировки в Ленинград.

Из комнат еще не до конца выветрился запах краски. Нас встречает охранник, пытается подхватить полушубок, но Сталин машет рукой, мол сам.

— Что у нас, Афанасий, сегодня на обед?

— Так это, — охранник морщит лоб. — Щи и гречневая каша с мясом из щей.

— Неси. — делает широкий жест, приглашая меня в дверь налево в малую столовую.

— Пишет, что число осведомителей в Ленинграде сравнимо с их числом в каком-нибудь уездном городке. Органы в Ленинграде не знают настроений людей, не владеют ситуацией. — В дверях появляются два охранника с супницей и кастрюлей с кашей и ставят все на приставной столик.

— Тебе налить чего-нибудь?

У стоящего рядом Афанасия дергается рука и пустая тарелка летит на пол.

— Нам еще с ребятами работать, а гостю с дороги можно. — Прячет улыбку Сталин.

Отрицательно машу головой, а охранники с пылающими ушами, быстро собрав осколки, спешат удалиться.

"Наверняка знает про наши с Медведем и Борисовым поездки на охоту"…

Не спеша оканчиваем обед и переходим в кабинет через просторную гостинную.

— Сегодня также получил письмо от Алеши Сванидзе из Германии (брат первой жены Сталина Екатерины, умершей в 1907 году. Работал торговым представителем в Германии). — пыхнул трубкой Сталин. — Он пишет, что Енукидзе и Петерсон готовят заговор в Кремле, что троцкисты и зиновьевцы готовы оказать им поддержку.

"Вот это да"!

— Так что, в Кремле тебе храбрости понадобится не меньше. — Сизый дым заклубился по кабинету.

— А насколько можно доверять этому…? — потянуся и я к пачке "Беломора".

Сталин встал и начал кружить по комнате.

— Не знаю. Алеша, безусловно, честный и добрый человек. Но также и наивный, его легко обмануть. В любом случае это дело надо расследовать. — Сталин начал заметно волноваться. — Ты понимаешь теперь, как мне важно иметь здесь, в Москве, людей кому я могу доверять. Авель откровенно саботирует работу по новой Конституции — полгода морочит мне голову, то одно упустит, то другое. Ты же — журналист, ты сможешь. Без нового избирательного закона нам смерть. Альтернативные, всеобщие и тайные выборы, с возможностью выдвижения независимых кандидатов, будут инструментом отбора во власть лучших людей. Мелкобуржуазная волна накрыла партию, сейчас идет отрицательный отбор и чистками в партии эту проблему не решить, приходят еще худшие. Лазарь не справляется с Москвой, надо найти ему что-нибудь попроще. Москва, план ее реконструкции, тоже будет на тебе. За Ждановым будет Ленинград и два дня в неделю работа здесь, в секретариате ЦК. Ничего, молодой, поездит.

— Не беспокойся, Коба, справимся. И не из таких ситуаций выбирались. В Москву, так в Москву. — Стараюсь его успокоить.

"А на душе кошки скребут. Очень уж эта информация на правду похожа. Когда страна в опасности никто к власти не рвется — пусть Сталин работает, воюет, думает где получить кредиты, чтобы построить заводы, чем кормить строителей и рабочих и обо многом еще другом. А как стало видно, что заводы работают, колхозы дают хлеб, армия крепнет; появляются "заслуженные" товарищи с дооктябрьским стажем из щелей, где они просидели все эти годы. Сталин сделал не то, Сталин сделал не так. По мне так, жёстче с ними надо, сколько раз уж их прощали, возвращали из ссылок, восстанавливали в партии. Сейчас власть Сталина держится на одном — двух голосах в Политбюро. Если что-то произойдет с кем-нибудь из нашей шестерки, а кто — нибудь из оставшихся переметнется, то всё. С новым курсом будет покончено раз и навсегда".

"Вроде немного успокоился, садится за стол, перед ним высокая стопка документов. Я открываю свой портфель — у меня не меньше"…

Ленинград, Матисов остров,

2-ая психиатрическая больница.

31 декабря 1934 г. 11:30

"Стоим у регистратуры в классической позе просителей. Ноги полусогнуты в коленях, локти прижаты к туловищу, голова вжата в плечи, подбородок задран наверх. Стараемся поймать взгляд безымянной столоначальницы, которая задумчиво перелистывает журнал посещений.

— Люба Щербакова, седьмая палата. — Голос Василия дрогнул.

— Часы для посещений с трех до пяти. Сейчас у них прогулка. — Строго объявляет юная чиновница в белом халате, впрочем с интересом скашивая глаз на меня.

"Сегодня утром меня, наконец-то, выписали из больницы. Надел своё, принесенное Васей пальто, обнялся с Веруней, пожал руку Пете, пожелал им счастья (они решили пожениться, как случай играет с судьбами людей, ведь они встретились только благодаря мне), поблагодарил доктора Дембо и попал в объятия коммунаров из нашей бригады. В процессе братаний, телячих восторгов и попыток перекричать друг друга, выяснилось, что бригада успешно закончила курс (я, кстати, тоже, так как обучение — коллективное) и все студенты уже получили направление на практику, а, по сути, на работу. По итогам этой практики, по заключению ее руководителей на местах, будут выданы или не выданы дипломы, которые институт вышлет на место работы. Говорят об аресте Шатского, что чекисты трясут директора и деканов. Насчет меня еще ничего не решено, а вот Вася идет на электровакуумный завод "Светлана". Хлопаю его по плечу, поздравляю, но вижу, что он не весел".

— Что случилось? — ловлю его за рукав.

— Люба заболела. В тот день, она пошла на другой сеанс и там ей стало плохо. — на глаза друга навернулись слезы. — Сейчас лежит во второй больнице.

Бригадники притихли.

— Так, — решаю я. — Встречаемся в коммуне, а мы с Васей — в больницу.

Всю дорогу до Матисова острова промолчали, перепрыгивая с трамвая на трамвай…

— В другое время посещения строго запрещены. — два карих глаза смотрят на меня в упор, как бы говоря — давай не молчи!

— Милая девушка! — осторожно начал я, хотя судя по вспыхнувшим одобрительным огонькам в ее глазах, обвинять в домогательстве она меня не будет.

— Вы же знаете как благотворно влияет посещение родных на течение болезни пациентов, — добавил бархатистости своему голосу, слово "родных" также было оценено. — Мы тихо посидим рядом на лавочке, ну пожалуйста.

— Ну, хорошо, в виде исключения, — быстро соглашается милая девушка. — Давайте ваши документы, меня, кстати, Катей зовут.

Быстро берет протянутый мной комсомольский билет, не удостоив вниманием васин, уже лежавший перед ней.

— Ой, так вы тот самый Чаганов! — подскакивает с места Катя.

"А страна знает своих героев, приятно"…

Её взгляд стал рыскать по сторонам.

"Понятно…, не может оставить пост и не может найти замену, чтобы лично нас сопроводить".

— Так мы пойдём, Катенька, проведать сестричку? — её присутстствие мне там точно было не нужно.

— Да, конечно, — упавшим голосом начала девушка и вдруг повеселевшим продолжила. — Распишитесь вот здесь в журнале.

"Ну как ей можно отказать, быстро чиркаю пару слов и мы понеслись по длинному коридору, ведущему во внутренний дворик".

По расчищенным дорожкам маленького заснеженного садика, зажатого между главным корпусом больницы и флигелем, неспеша двигались несколько кресел на колесах ведомых сиделками, к одной из них и зашагал Василий.

— Ну что, тёть Нюр, как дела? — с надеждой спросил он.

— Как сажа бела, — развеяла его надежды старушка.

"Смотрящие в одну точку потухшие глаза, потёк густой слюны из краешка полуоткрытого рта, клок рыжих волос, выбивавшийся из-под платка — бледная тень той веселой жизнерадостной девушки, которую я встретил месяц назад. Видимо у Оли ничего не вышло, не хватило времени"…

Тетя Нюра тяжело вздохнула и вопросительно посмотрела на меня.

— Я — Алексей, друг Василия. — Ком инея налип на её шаль. — Пошли бы вы погрелись, чаю выпили, а мы тут с Васей походим, поговорим с Любой.

Идея была воспринята старушкой на ура и она без лишних слов косолапо зашкандыбала к зданию.

— Так времени мало, — я начал жестким голосом отдавать команды. — Становись за креслом, закрой меня со стороны корпуса.

Василий быстро, не возражая как всегда, выполнил команду. Я зашел справа опустился на колени, двумя кистями рук с растопыренными пальцами осторожно приподнял любину голову и, проверив положение всех своих пальцев, несильно надавил ими на голову Любы.

Глаза друга наполнились ужасом.

— Один китаец научил в Ташкенте — восточная медицина. — Не стал я вдаваться в подробности, оглядываясь по сторонам и считая про себя: "и пять, и шесть".

"Это было нашим с Олей последним средством, подстраховкой на случай если не сработает таймер. Мой не сработал, похоже, из-за контузии. В конечном же счете, завершив свой план, который был только отложен на время, я тоже сделаю перезагрузку. Вглядываюсь в любины глаза: "и пятьдесят девять, и шестьдесят"."

Опускаю руки и поднимаюсь с колен.

"Неужели, всё? Ничего не вышло"?

— Лёша? Где мы? — любины слова, не олины.

Василий начал оседать на снег, я хватаю его за воротник. Скашиваю глаз налево и в трех метрах от себя вижу пожилую сиделку, позабывшую своего вертлявого подопечного, переводящую иступленный взор с Любы на меня и мелко крестящуюся.

"Бл…, ну теперь я — чекист — орденоносец, лечащий наложением рук"…

Впрочем, несознательную гражданку в следующую минуту оттерли от меня три, неведомо откуда взявшиеся, санитарки внушительных размеров и, светясь от счастья, стали поздравлять меня с орденом, желать здоровья, время от времени проверяя содержимое карманов своих халатов ища в них что-то.

"Бывает, видно мобильники забыли дома. Ну тогда обойдемся без сэлфи".

Всеобщее ликование длилось недолго, появившаяся старшая медсестра быстро и решительно отправила больных в палаты, а посетителей на выход.

— Никому ни слова, что видел, — суровым голосом отвечаю на немой васин вопрос. — Мне может сильно влететь, если начальство узнает. Говори, если будут спрашивать, что не было ничего такого. Просто стояли, просто смотрели…

Василий молча кивает головой, а его губы расплываются в улыбке…

— Я бы чего-нибудь съел, — тоже настраиваюсь на позитивную волну. — У нас сейчас в больнице макароны дают.

— Я ж тебе получку принес! — Хлопает себя по лбу друг и лезет в карман. — Двести пятьдесят рублей! Зайди завтра в кассу распишись. А я сейчас на "Светлану" в отдел кадров…

Ленинград, Проспект Красных Зорь,

31 декабря 1934 г. 16:30

"А большой палец в правом сапоге начал неметь… примораживает… ничего, вон уже показалась темная на фоне серого неба громадина — наше общежитие. Наше общежитие — в одном из лучших зданий во всём городе! Хотя, все правильно — не при капитализме живем. Не хочу назад. Нет, не то. Я нужен здесь. Стоп! Это значит молодого, здорового парня в канаву, потому что старому хрену снова понравилось флиртовать с молодыми медсестрами? Не хорошо… Давай-ка, друг, передавай скорее знания и у.ё. Вологдин с Бергом как потенциальные получатели информации, правда, отпадают. Ну, какое может быть доверие между мной и ними после моей фотографии в газете и их допросов в НКВД?

Ничего, найдем других"…

— Серёжа? — от стены отделилась маленькая худенькая тень.

— Оля? — ответил я оглядываясь. Вокруг никого.

— Так и не придумали условного слова, — Оля подошла обняла меня и, почему то, заплакала. — хвоста нет. У тебя есть хлеб?

— Нет. Пошли в общагу, в коммуне через два часа ужин, — начал я, но поняв что сморозил глупость, продолжил. — здесь, недалеко, фабрика-кухня, пошли на трамвай.

— Я знаю, быстрее пешком через ботанический сад и по Гренадёрскому мосту — Оля взяла меня под руку и решительно свернула на Песочную улицу.

— Видела тебя сегодня… во второй больнице. Молодец… Два дня пыталась попасть вовнутрь…. но очень грамотная и дисциплинированная… охрана у них. — Голос Оли стал заметно прерываться.

— Позже, позже поговорим… — подхватываю её под локоток.

Ленинград, улица Карла Маркса 45,

Выборгская фабрика-кухня.

31 декабря 1934 г. 17:00

Через парк и молочный павильон попадаем в столовый зал. Оля сразу находит укромное местечко в углу и садится спиной к залу. Я спешу к раздаче. После пяти, когда заканчивается отгрузка ужина на предприятия и до закрытия кухни в шесть, есть час, когда свободно реализуются остатки. Не дешево, конечно, но иногда оголодавшие студенты могут себе это позволить. Сегодня всего осталось необычайно много, поэтому быстро хватаю поднос и беру два рассольника, две перловые каши с мясной подливкой и два компота. Хлеб закончился. Плачу три рубля и спешу к Оле. Хватаем ложки и всё отступает на второй план…

— Ну, с наступающим. — Поднимаю стакан с компотом.

— С наступающим. — Эхом вторит Оля и начинает рассказывать свою историю без особых подробностей, но и не упуская ни одной важной детали.

Выходя из кинотеатра в толпе, Оля услышала, что произошло на их сеансе: обрыв плёнки, крик, шум, включение света. Рассказывающая женщина обратила внимание на молодую девушку с остановившемся взглядом, сидящую в странной застывшей позе. Попыталась её растолкать, не получилось. Крикнула контролёров и девушку вынесли в фойе. Сеанс продолжился. Уже на площади Оля заметила карету скорой помощи и двух санитаров с носилками заходящих в кинотеатр. В этот момент к ней подошёл верзила, грубо схватил за руку и потащил в подворотню соседнего дома. Кричал, что её послали "зарачить бобра или биксу" а она "шухер" устроила и если б она не была "марухой" Креста, он бы замочил её прямо здесь. Но всё-таки сдержался, даже не ударил, видно, Крест был в авторитете. В это время в подворотне ворвался наряд милиции, вызванный администрацией кинотеатра на происшествие. Верзила сбежал, а её задержали. Милиционерам она оказалась хорошо знакомой Манькой-наводчицей и её, без разговоров, кинули в камеру.

У Оли появилось время собраться с мыслями и покопаться в памяти Мани, впрочем, радости эти копания принесли не много. Пятнадцатилетняя девочка была из ранних: три судимости, две отсидки в колонии для малолетних под Харьковом и убийство два года назад (не раскрытое, без свидетелей). Черная душа. После этого сбежала в Питер и прибилась к шайке Креста, которая промышляла кражами, грабежами и разбоями, не останавливаясь перед убийствами. Наутро, когда её вызвали на допрос, по суете в коридорах и обрывкам разговоров, поняла, что в Ленинграде вводится усиленный режим службы, прибывает полк НКВД на усиление. Все урки залягут на дно, вот это дно бы и почистить. Сразу же заявила, что хочет сделать чистосердечное признание и рассказала о наиболее крупных преступлениях, его участниках, малинах и притонах, а также сбытчиках награбленного. Вышло всего человек сорок, большинсво из которых было взято с поличным, а на Креста, не было ничего кроме её слов. Взяли его на улице без оружия. Пришлось Оле основательно, под микроскопом, перетряхнуть каждый уголок маниной памяти и нашла она в ней бахвальство Креста о том, что он лично пристрелил из своего нагана одного "бобра", бывшего нэпмана. Где находится тайник, следствие выяснило самостоятельно, расколов одного из подручных Креста. В ту же ночь одна из сокамерниц бросилась на Олю с заточкой и только благодаря своей "бессоннице" удалось отразить удар и обезоружить нападавшую.

В тот же день Олю перевели на "шпалерку" в одиночную камеру, где она и находилась до 28 декабря, когда утром следователь зачитал постановление Прокурора СССР об её помиловании.

"А назад-то ей теперь пути нет: ведь если вернуть Маньке сознание, она, как ни в чем не бывало, попрётся к своим блатным… Застряла, похоже Оля здесь надолго. Отсюда следует, что пока я тут, надо приложить максимум усилий, чтобы её легализовать. Неудачная, однако, стартовая позиция — бывшая уголовница"…

— Я вот что подумала, — продолжила она, невесело улыбаясь. — Надо мне менять имидж, а заодно документы, ну и род занятий, конечно…

"Синхронно мысли заработали"…

— Сестра у меня была на два года старше. Маленькой умерла от тифа когда они с матерью в восемнадцатом бежали от белых. — Оля начала машинально накручивать локон волос на палец.

"Точно как "моя" Оля! Это что, выходит и привычки передались? Так…, надо поакуратнее со спиртным здесь"…

— Мне надо ехать в Пермь на Урал, брать выписку, получать паспорт. Нужны деньги, рублей двести.

"Тут, я смотрю уже и план готов, узнаю олину хватку".

— Эй, молодёжь, тут вам, чай, не ресторан, — весело засмеялась своей шутке пожилая подавальщица.

Ленинград, Проспект Красных Зорь 67,

Общежитие-коммуна ЛЭТИ.

Позднее этим вечером.

— Девчонки, надо приютить на одну дочь Нюсю. Наш человек. Из моего детдома. — С трудом удалось вклиниться в многоголосый хор наших коммунаров, когда первый восторг от моего триумфального появления дома стал спадать.

— Конечно, приютим, — закричали вместе несколько девчат. — Любина кровать свободна.

Женское меньшинство коммуны с энтузиазмом подхватило Олю и повлекло на свою половину.

— И это, Фима, — обращаюсь к казначею коммуны. — прошу выделить Нюсе денег на дорогу, её обокрали в поезде. А, кстати, вот — получай, моя зарплата.

Ефим привычным движением раскрывает свою тетрадку — талмуд, с которой не расстаётся ни на минуту, и молча начинает процесс зачисления полученных средств на счет.

— Так что, Ефим, как насчет денег для Нюси?

— Рассмотрим, рассмотрим… — наш казначей морщит лоб и отмахивается от меня как от назойливой мухи, не смотря на возмущенный ропот ребят.

— Лёха, тебе телефонограмма — протискивается ко мне дежурный по вахте и протягивает осьмушку тетрадного листка.

Т. Чаганову А.С. прибыть в 9:00 первого января 1935 года по адесу Литейный пр-т д.4 кабинет 17. Дежурный Лернер.