Ленинский броневик

Вот Сергей Иванович и притащил охапку зелени в класс, чтобы дети попробовали правильно нарисовать коринфскую капитель.

Что непедагогичного, если дети вообразят, что их руки переплетались в совместном труде с руками предков, живших за сотни столетий до этого классного урока?

Урок с сельдереем увлек ребят, и они с восторгом сличали свои рисунки с фотографиями античной коринфской капители, принесенными в класс Домокуровым.

Пылкая речь молодого учителя была принята конференцией с интересом.

Особенно приятна была ему похвала девушки. Угощая ее мороженым, он сказал:

- Послушай, Дуняша, тут я кое о чем просил дядю Егора... Тебя имел в виду. Не забыл он передать?

Девушка задорно вскинула голову:

- Это о броневике? Передал, только я не поняла тебя. Объясни же, премудрый ученый, что ты от меня хочешь?

- Ты боевая комсомолка, Дуняша. Егор рассказывал, да и мне чуть нос не отхватила... А дело вот в чем: сейчас по решению обкома партии очень широко развертываются поиски ленинского броневика. Людей много, а вот организаторов не хватает... Пойдешь в помощь?

Девушка зарделась. Было видно, что предложение ей польстило.

- Но как же быть? Райком комсомола посылает меня на лето в пионерский лагерь.

- Вот и хорошо! - нашелся Сергей. - Обследуешь с ребятами окрестности... Кстати, - и он вынул записную книжку, - это идея - пионерские поиски броневика. Ведь это можно распространить на все пионерлагеря у Ленинграда.

Он вспомнил делегации школьников:

- Глазенки, понимаешь ли, горят, души в пламени - умоляют, только допусти их до поиска броневика! И почем знать, быть может, счастье улыбнется именно детям...

Дуняша согласилась:

- И верно. Поручение принимаю.

* * *

Домокуров, когда ему случалось бывать на Невском, заглядывал в магазин картин и плакатов.

Здесь на прилавках порой появлялись вещи, представляющие для музея немалый интерес.

На этот раз продавщица была занята с покупателями. Человек редкой тучности заслонил собою прилавок.

Домокуров заглянул через плечо толстяка. Выбирает багет, оказывается, да требует такой, чтобы помассивнее, с рельефом, с густо наложенной позолотой. На прилавке перед ним уже целая горка образцов, а он все привередничает...

"Ну, этого не переждешь!" - И Сергей Иванович попятился, чтобы уйти. Только справился у продавщицы:

- Простите, для меня ничего новенького? Поступлений не было?

Толстяк обернулся.

"Да это же Чугунов! Эк, разнесло его после музея на хозяйственной работе..." - Домокуров не обрадовался встрече и круто повернулся к выходу.

Но Чугунов, проявив неожиданную резвость, перехватил его, не выпустил из магазина.

- Ты?.. - Он меленько засмеялся, радуясь встрече. - Я же узнал тебя! Ай-яй, нехорошо манкировать старой дружбой... А фамилие твое... - Он сомкнул брови. - Нет, не припомню, что-то у тебя в фамилии заковыристое. Да сам-то ты чего молчишь, Сергей... Сергей... Иванович! Развяжи, пожалуйста, язычок, а то барышня, гляди-ка, над нами уже смешки строит!

- А по-моему, - сказал Домокуров, - она рада отдохнуть от нас, бесцеремонных покупателей.

- А ты погоди-ка, погоди. Похвастай хоть, где ты теперь, кто? Костюм, вижу, шевиотовый, не хуже моего, а на ногах что? Ну, брат, да ты, я вижу, одет-обут теперь по первому разряду! Небось большим человеком стал?

- Федос Матвеевич! - Домокуров досадливо поморщился. - Мне на службу. Опаздываю.

Толстяк наконец отступился. Сказал сухо:

- Ну что же, не смею задерживать. Адресок хоть возьми, может, вспомнишь старую дружбу, как-нибудь заглянешь ко мне в контору. Ты Чугуновым не пренебрегай, - говорил он, строча в блокноте. - В жизни всякое бывает, и Чугунов тебе еще ой как пригодиться может!..

Быстро пройдя по Невскому несколько шагов, Домокуров разжал кулак и уже чуть было не выбросил в урну смятый листок, но внимание его остановил заголовок бланка: крупные, броские строки - не хочешь, да прочтешь: "Контора... склады... базы..." Домокуров прикинул мысленно: "Гм, лом черных и цветных металлов... А что, если там пошарить?"

И положил в карман обрывок бланка с адресом.

* * *

Летний сад. Лебяжий пруд.

Занятые друг другом, царственные птицы не обращали внимания на зрителей.

Держась бок о бок, то величаво переплывали бассейн, оставляя на воде серебристый след, то вдруг погружали в воду длинные шеи, чтобы на глубине отщипнуть бурые ленточки водорослей; в этом случае снаружи оставались только густо оперенные хвосты да сквозь прозрачную воду виднелись работающие как весла черные перепончатые лапы.

Дуняша не отрываясь смотрела на птиц. А Домокуров любовался не лебедями, а своей спутницей. Заглядывал в глаза и говорил шутливо:

- Какого они у тебя цвета - не понять...

Девушка смеялась:

- А я, Сережа, вся - загадка!..

Между тем птицы поднялись на построенную для них маленькую лебяжью пристань и, оставляя мокрые следы на прокаленных солнцем досках, прошлепали на травку.

Стали охорашиваться. Каждое перышко, где бы оно ни находилось - на крыле, под крылом, на брюшке или на кончике хвоста, - было вычищено, а затем расправлено клювом.

- У нас на Каме близ Оханска тоже бывают лебеди - только перелетные... - задумчиво сказала девушка.

Прогуливаясь по аллеям сада, остановились перед старой итальянской скульптурой.

Здесь, под тесно стоявшими вековыми деревьями, царили зеленые сумерки, и на мраморе была непросохшая с утра роса.

Дуняша задумчиво подняла руку и прикоснулась пальцем к крупной, спелой капле. Капля лопнула и пролилась с постамента длинной-длинной слезой. Она отдернула руку и нахмурилась в каком-то суеверном страхе.

Но Сергей не заметил маленького происшествия с каплей. Он любил эту скульптуру. Мрамор изображал античную сцену: римский воин и его военная добыча.

Воин, выиграв битву, поспешает восвояси, унося на плече сабинянку. Пленница в отчаянии, но ей не под силу сопротивляться, и она лишь простирает с мольбой руки к небу...

- Какая экспрессия! - сказал Сергей. - Правда, хорошо? - И добавил вкрадчиво: - Я бы не прочь занять место этого воина, - конечно, если трофеем была бы не сабинянка...

Но девушка намек не приняла. Созерцала статую.

А мрамор вдруг ожил. В глубине его как бы запульсировала горячая кровь. Руки и лицо сабинянки стали приобретать прозрачность...

- Ах! - отступила Дуняша, но тут же рассмеялась: - Вот баловник! - И погрозила солнечному лучу.

Некоторая провинциальная наивность в Дуняше забавляла Домокурова, но и нравилась ему.

* * *

Обширная приемная, переделанная, как видно, из сарая. Домокуров переступил порог, но все стулья были уже заняты - оставалось прислониться к стене.

Появление его многих здесь заинтересовало.

Вкрадчивый голос:

- Извините за любопытство, гражданин, вы от какой организации уполномоченный?

Перед Домокуровым старичок. У старичка ясные добрые, но почему-то неприятные глаза. Встретившись взглядом с незнакомцем, он переменил тон.

- Не извольте затрудняться отвечать! У каждого делового человека своя коммерция. - Старичок даже ладонью заслонился: мол, глух и нем - вот как здесь заведено! - А местечко свободное сейчас устроим. Милости просим в наше общество.

Уполномоченные чинно сидели вдоль стен. У каждого на коленях портфель кожаный, клеенчатый или брезентовый.

Внезапно разговоры в приемной оборвались. Пролетел предостерегающий шепот, все поглядели на входную дверь - и появился Чугунов. Грузно шагая и пыхтя от усилий, но стараясь держаться молодецки, Чугунов, не обращая внимания на приветствия, проследовал в кабинет.

От секретарского стола поднялась солидная дама. Здесь ее почтительно называли по имени-отчеству: Аделаида Аркадьевна. С папкой бумаг она отправилась к начальству.

Теперь все лица вслед за нею повернулись к двери, настеганной клеенкой. Несколько мгновений - Аделаида Аркадьевна вышла из кабинета. Улыбнулась Сергею:

- Товарищ Домокуров. Пройдите.

Сергей встал, смущенный, не трогаясь с места, развел руками.

Уполномоченные зашумели, требуя соблюдения очереди.

Аделаида Аркадьевна выдержала строгую паузу. Потом сказала:

- Федос Матвеевич сегодня вообще мог бы отменить прием. У него заседание в исполкоме... Прошу, товарищ Домокуров, не задерживайте...

Сергей оказался в кабинете управляющего. Ступил на ковровую дорожку.

Федос Матвеевич устремился навстречу гостю.

- Сергей Иванович, голубчик... - радовался он, заключая Домокурова в объятия. - Пришел-таки, ну, спасибо, спасибо, уважил друга и наставника. А каким молодцом выглядишь! По-прежнему, видать, футбол, волейбол, плаванье-нырянье в Неве, а? Одобряю, одобряю... А я, брат, расплылся. Сердце - и никакой от докторов помощи, ни черта не смыслят они в своей медицине!

Глубину кабинета занимал письменный стол. Это было нечто массивное и величественное - как саркофаг. Перед саркофагом наподобие сторожевых львов кресла. Видать, Чугунов высмотрел в комиссионке - туда сбрасывали мебель из прежних буржуазных квартир.

- Садись, дорогой, рассказывай. Сколько лет, сколько зим...

Домокуров оперся о львиные лапы - подлокотники у кресла, но не садился.

- Федос Матвеевич, о себе я, позвольте, уж в другой раз. В приемной полно людей, и я хотел бы прямо к делу.

Чугунов поморщился:

- А ты о моих ребятах не страдай. Посидят, раз у начальника гость...

Он запустил руку в саркофаг и поднял за горлышко, держа между пальцами, как заколотых курят, две бутылки минеральной воды.

Разлил по стаканам. Свой жадно выпил и принялся хвастать:

- Самолично, брат, кую кадры... Уполномоченный у меня - зверь на работе. Ты не гляди, что с виду они так себе, табунок - вроде как церковные певчие... Нат Пинкертон на деле, Конан Дойли! Скажи я уполномоченному, мол, в центре земного шара лом завалялся, слазит и туда, из преисподней наш товар достанет! Чертей за нос обведет!

Домокуров тут же смекнул свое:

- Федос Матвеевич! Вот бы их пустить...

- Это куда еще?

- Да на поиски броневика.

Чугунов кисло усмехнулся. Помолчал.

- А ты, я вижу, все еще не образумился? Неужто надеешься, как говорится, сказку сделать былью?

- Да, Федос Матвеевич, надеюсь. - И, выпив свой стакан минеральной воды, добавил: -Надеюсь также, что вы мне в этом поможете.

- Ладно, просьбы потом, - усмехнулся Чугунов. - А уж коли пришел...

Он встал, сдвинул на сторону портьеру на стене - и взорам открылась массивная золоченая рама... А в ней зигзаг на бумажном листе: график хозяйственной деятельности чугуновской конторы.

- ...Коль скоро, говорю, пришел, то принимай доклад Федоса на данном этапе. Критикуй, ругай - от тебя, сам знаешь, все снесу!

А на лице - улыбка удовлетворения. И в самом деле - успехи в сборе металлического лома налицо.

Окреп голос управляющего.

- Металл, Сергей Иванович, для страны - главное дело! А его, сам знаешь, не только в рудниках добывают. Залежей на поверхности не меньше, если хорошо поискать. Сколько бы, ты думал, Чугунов со своими уполномоченными огребает лома? А скоро на миллионы счет пойдет! Без нас, утильщиков, и металлургии СССР делать нечего. Ни однешенькой пятилетки не вытянуть без наших трудовых рук!

Чугунов сбросил пиджак, засучил рукава белоснежной рубашки. Подбоченился.

- Вылезай-ка, Сергей Иванович, милый друг, из твоих древних веков, становись ко мне на металл, и мы целиком и полностью поймем и оценим друг друга. За одну твою честность и прямоту заместителем своим поставлю. А? Это тебе не в учителишках ходить - должность высокая, номенклатурная!.. Не хочешь? А ты подумай сперва, подумай...

Он резко задернул портьеру и блистательная диаграмма потонула в волнах тяжелого репса.

- Значит, с просьбой ко мне? - И Чугунов вновь сел за стол. - Ну что ж, излагай свою просьбу.

- Федос Матвеевич, дайте мне допуск. На склады металлолома. На все, какие есть в Ленинграде и в области.

Чугунов усмехнулся:

- Броневик надеешься раскопать?

- Да, сперва пошарим, не попал ли он случайно в лом. А на будущее, с вашего разрешения, расставим всюду комсомольские посты.

Теперь Чугунов спросил:

- Ты, Сергей Иванович, член партии?

- Да.

Но под взглядом Чугунова Домокуров почувствовал, что нелишне подтвердить это документом. Полез в карман за партбилетом.

Чугунов:

- Можешь не предъявлять. Но поскольку ты член партии, имею право открыть тебе один секрет. Вооружение Красной Армии все время обновляется.

- Знаю, - вставил Домокуров. - Сам видел. Служил.

- В таком разе мне нет нужды тебе объяснять, что броневики, хорошо послужившие нам в дни Октябрьского переворота и в гражданскую, по нынешнему времени к делу непригодны. Короче сказать, нет больше этих броневиков, сняты с вооружения. Все подчистую. Побывали, как лом, на наших складах - и адью, ушли в мартен...

Домокуров медленно повернулся и, почувствовав странную слабость в ногах, побрел к выходу.

А Чугунов вслед ему:

- Задание по металлолому выполнено и перевыполнено. Говорю тебе, не хвалясь...

* * *

Здесь же, на окраине города, Сергей опустился на лавочку у чьих-то ворот.

Вокруг деревянные, посеревшие от времени и непогоды домишки. Тишина... Только коза помаленьку хрупает, выщипывает травку из-под его ног.

Потеря не укладывается в голове: "В лом превращен! Резвые уполномоченные сделали свою коммерцию. Может быть, тот самый справедливый старичок и доконал его..."

Домокуров постучал в окно, попросил напиться, и ему через окошко же подали ковшик воды.

Опять сел на лавочку.

Попытался спокойно и связно обдумать создавшееся положение, но мысль обрывалась. "Беда, - гудело в голове, - стряслось непоправимое..."

И уже ничего невозможно понять. Нет броневика, а в Музее Ленина создан и действует штаб поисков, и сотни ленинградцев уже шагают по лесам, пустошам, оврагам, полные надежды на то, что им удастся разыскать броневик, возвратить Ленинграду его революционную реликвию...

Сергей схватился за голову: "Что же это такое?.."

* * *

Ночью пришла Домокурову телеграмма. В волнении стал он распечатывать еще влажный от непросохшего клея пакетик. Но прочитал телеграмму - и успокоился: от Дуняши.

"Выезжай очень нужен Евдокия".

Телеграмма из Гостилиц - это недалеко от Ленинграда. Дуняша там в лагере старшей пионервожатой.

Сергей снова и снова перечитывал телеграмму - и на душе у него светлело. "Нужен" - у него есть друг! Если бы только знала эта милая девушка, как недоставало ему сейчас, в эти безмерно тяжкие для него минуты, такой весточки.

Сергей погасил свет, но и в темноте продолжал улыбаться.

Вспомнилась ему последняя встреча с Дуняшей. Она бегала по хозяйственным и спортивным магазинам, закупая всякую всячину для своего пионерского лагеря. Сергей сопровождал девушку. Он уже изрядно навьючился покупками и шутил, что вот-вот начнет плеваться, как верблюд.

Дуняша смеялась, а в оправдание показывала список, с которым она явилась из Гостилиц.

Список никак не исчерпывался. Впрочем, Сергей втайне был даже рад этому...

Взбив подушку и засыпая, Сергей не переставал улыбаться... И вдруг как нож в сердце страшная мысль: "Броневик уничтожен - нет броневика!"

Домокуров снова включил свет. Сон уже не шел. И он представил себе, каким мучительным будет для него наступающий день. Вот он идет в музей; свежие донесения от поисковых групп; тут же подходит к карте, чтобы переместить флажки... А сам знает, что все это уже ни к чему... Так что же лицемерить?

Утром Сергей уже и за шапку взялся, но глянул в телеграмму и почувствовал: не в силах идти в музей, чтобы сделать свое суровое признание, пока не повидается с Дуняшей.

"Гостилицы, - деловито, но уже весело, прикинул он. - В сущности, это рукой подать. Поездом до Ораниенбаума, а там с любой попуткой. За полдня можно обернуться. И сегодня же - в музей, в штаб поисков!.."

* * *

Пионеры прошагали по шоссе. Свернули в лес, а тут ни пройти ни проехать: лесной суглинок когда-то был взрыт колесами телег да конскими копытами и оставшиеся следы вспучились, окаменели. Ноги поломаешь!

Но мальчик в восторге:

- Ура, перед нами непроходимые горы, ребята! Козлами прыгать! Кто выше?

Смех, визг - пионерский строй рассыпался.

Старшая пионервожатая - лицо руководящее, но в такой же, как дети, белой панамке - приподнялась на цыпочки.

- А песня где? Не слышу песни! - закричала она, спеша восстановить порядок.

Тронула рукой плечо шагающего рядом Домокурова: извини, мол, оставлю я тебя - и легкими сильными прыжками, минуя ямы и ухабы, побежала вперед.

- Раз-два, раз-два... Левой! Левой!

Взмахнула по-дирижерски рукой и запела:

Ну-ка, солнце, ярче брызни!..

Домокуров шагал теперь замыкающим, подпевая детям, которые с упоением выкрикивали на весь лес:

Золотыми лучами обжигай!

Эй, товарищ, больше жизни,

Поспевай, не задерживай, шагай!

Мерно колыхались панамки. Будто грибки опята удрали от своих родных пеньков, сбились в груду и двинулись в поход. А ведет их заглавная опеночка...

Нет-нет да обернется, чтобы выровнять свой отряд, и не упускает случая улыбнуться замыкающему.

Сергей в ответ лихо вскидывает голову, плечи назад, грудь колесом, и с таким остервенением печатает шаг, что в голове стон земли отдается... Он и перед начальством, проходя военную службу, так не тянулся, как воздает почести сейчас Дуняше. Ах, какую она ему радость доставила... И как сказочно хорошо в лесу!.. А впереди - верить ли? - предстоит ему увидеть броневик. Ради этого и вызвала его телеграммой!

Случись под руками пергамент, он, кажется, начертал бы: "Лета 1937-го девица Евдокия Титовна Лещева, будучи старшей пионервожатой в пионерском лагере завода "Металлист", на прогулке с ребятами обнаружила старинный броневик, каким-то образом не попавший в руки уполномоченных Ф. М. Чугунова".

Ох, как лютовал он при мысли о Чугунове! Лютовал и радовался: "О чем говорит лесная находка? О том, что попадаются еще старинные броневики. Значит... значит, может найтись и "Двойка"!"

И опять глядел на Дуняшу. Любовался.

Смешная... Свистком обзавелась и не нарадуется. Свисток и вправду не простой: из трех дудочек разной длины - и не свистит, а дает мелодию-аккорд. Вдела в свисток ленточку, повесила на грудь: блестит вроде украшения.

Без свистка, конечно, не обойтись: пионервожатая, она же и физрук. Но, чудачка, хватается за свисток без всякой надобности. "Витя... фррр!.. Где твой носовой платок, утри нос!", "Катя... фррр! А кто за тобой будет прибирать обертки от конфет! Вернись-ка!"

А Сергея прямо-таки оглушила при встрече. Как дунет в свисток - он и дыхание потерял.

- Ты что... - еле выговорил. - Не на стадионе же... Не футбольный судья!

- Сережа! - Дуняша расхохоталась. - Ну, невзначай вышло. Это я с радости, что ты приехал!

Шагали, песни пели вместе с ребятами, а проселок все углублялся в лес. Следов от телег уже не было. Под ногами корявая травка, какая обычно затягивает давно заброшенные дороги. Лес заметно дичал, темнел.

- Раз-два, раз-два! - звонко отчеканила пионервожатая. - На месте... Отряд - стой!

Дети заметно притомились, и Дуняша назначила привал.

Потом выкликнула разведчиков.

На зов прибежало с десяток мальчиков и девочек. Домокуров заприметил их еще в походе. У каждого длинная палка-посох.

Свисток издал мажорную трель.

- Вперед, разведчики, к флагу! Сотрудник музея товарищ Домокуров, прошу с разведчиками. Остальные со мной наверху. А чтобы товарищам веселее работалось, споем им. Внимание... Все дружно - раз-два...

Мы кузнецы, и дух наш молод,

Куем мы счастия ключи

Вздымайся выше

Песня разносилась по лесу. А эхо возвращало ее к ребятам, стократ умножая голоса.

* * *

"Вперед" - это оказалось: под откос, в овраг

Сразу от обочины дороги здесь все как бы катилось вниз. Кустарники, ютившиеся между деревьями, выглядели россыпью шаров, которые вот-вот потеряют равновесие и низвергнутся в непроглядную бездну. Деревья поднимались из оврага густо, но были тонкие, как спицы, и только, пробившись к свету, на самых макушках зеленели листвой.

Сам проселок у этого мрачного места был как бы обгрызен с краю. Видать, с каждым дождем оплывал, а потом, просохнув, туда же, в овраг, осыпался.

Чтобы не сорваться с кручи, Домокуров приладился сползать бочком. Пришлось хвататься за деревья, притормаживать. Уцепился было за куст, а он, как еж, в колючках.

Кто-то из разведчиков сунул Домокурову топорик, и кстати - он уже запутался ногами в каких-то бурых плетях.

Чем глубже, тем - бррр! - холоднее.

Послышалось журчание ручья. Ребята поспешили на мелодичный звук и, ловко орудуя своими палками, обогнали Домокурова.

Вот они, уже внизу, вскарабкались на большой обомшелый камень.

- Сюда, Сергей Иванович, сюда! - Один из разведчиков, поворошив посохом в ветвях, развернул застрявший там красный флаг. То, что выглядело камнем, и оказалось броневиком. Должны были пройти многие годы, чтобы броневик оброс толстым слоем мшистого дерна.

Под этот покров ребята, конечно, уже заглядывали. Сразу нашли пропоротую щель и, поддевая дерновый ковер своими палками, свалили половину его на одну сторону, половину на другую.

Башен на броневике не оказалось. Зияли два кратера, забитые землей.

"Двухбашенный!" - мысленно отметил Домокуров.

- А где колпаки от башен, ребята, не видали? Должны быть башенные стальные колпаки.

Разведчики восторженно замерли, глядя в рот знающему дяде из музея. Сами-то ведь и не догадывались, что броневику не хватает колпаков...

- Прочесать! - И все засуетились, бестолково тыча вокруг себя палками.

- Стоп, ребята, - вмешался Домокуров. - Давайте-ка организованно. А то не найдем ничего, видите, какие тут заросли? Пойдем вот так, по раскручивающейся спирали, и не торопясь, не торопясь... Прошу вас, самое главное: будьте внимательны. Лучше даже не разговаривать.

Ребята старательно и шумно засопели.

Тут же потонули по пояс в худосочной траве и двинулись по спирали.

- Ой, камень!.. - поморщился, споткнувшись, паренек. - Чуть не свалил меня...

Мигом в препятствие вонзилось несколько посохов. Оскальпировали, оказалось - башня.

- Со щитками, - удостоверился подоспевший Домокуров.

На некотором расстоянии от первой отыскалась и вторая башня. И эта со щитками. Правда, щитки были сломаны, но то, что это щитки, не вызывало сомнения.

Домокуров уже стоял на броневике, над кратерами.

"Двухбашенный... - твердил он про себя. - Башни со щитками... Что это всего лишь совпадение или..."

Кратеры завалены доверху.

"Что там внутри? - раздумывал Сергей. - А вдруг двойной руль?.."

В волнении закурил.

А на броне уже ребячья ватага.

- Сергей Иванович, посторонитесь. Надо же мусор выгрести!

Но нужна лопата, а лопаты нет. Не сообразили взять из лагеря.

- А мы посохами, Сергей Иванович. Глядите, как управимся!

Наверху уже и песни иссякли.

- Ско-оро ли вы-ы?.. - допрашивали оттуда.

- Рабо-отаем! - хором ответили дети.

Домокуров срубил деревцо и вытесал топориком подобие лопаты.

Деревца хватило еще на несколько лопат. Точнее говоря, получились весла, но веслами уже можно было кое-что выковыривать.

Сергей отправил ребят в передний кратер, сам остался в заднем.

Все глубже погружался в броневик. Открылись осклизлые, темные от ржавчины стены. Конечно, никакого войлока - если и был, то сгнил. А как холодно в этом стальном ящике - стоишь будто на льду! Да тут и в самом деле попадаются ледяшки. Чуть поработаешь - и уже приходится поплясать, а руки отогревать дыханием.

Но вот Сергей Иванович нащупал округлость. Быстро окопал ее со всех сторон - колесо... рулевое. У задней стенки.

Машина оказалась с двойным управлением.

- Все по паспорту, - прошептал он. - Какая ошеломляющая удача...

Как же повел себя Домокуров? Бурный всплеск радости? Клич победы?.. Трудно было удержаться от ликования. Ведь осуществилась мечта его юности: тому десять лет - даже больше! - как он вступил на путь поисков броневика! Ликуй, счастливец! Поздравь себя!..

Но он застыл в молчании. Сам не зная, для чего, подправил посохом красный флаг, без движений висевший среди зелени над головой... И содрогнулся от мысли, что он может ошибиться...

Он выпрыгнул из кратера, обошел броневик снаружи, внимательно приглядываясь к нему, и обнаружил перед дверцей приступку-совочек. "Еще примета..." И тут уже нервы его не выдержали. Он поспешил прочь из оврага, махнув ребятам:

- Кончена разведка... За мной!

Наверху к нему устремилась Дуняша.

- Сережа, поздравить? - пылко заговорила девушка и сникла, не уловив в его взгляде радости.

Он боялся сказать: тот! Слишком невероятной показалась ему удача...

Больше ни она, ни он не упоминали о броневике. Но Домокуров держался нарочито весело, шумно, забавлял и развлекал ребят.

- О, костер! - воскликнул Сергей, появляясь на привале. И, подталкивая своих разведчиков, поспешил к огню, чтобы согреться. От холода и сырости в овраге у иных зуб на зуб не попадал.

- А у нас не только костер, - весело отозвалась Дуняша, - у нас и пионерская картошка готова для разведчиков!

Сидевшие на травке дети разомкнули свой кружок, и проголодавшиеся устремились к костру, где золотились уголья.

И пионеры превратились в невольных жонглеров. Картофелины, выгребаемые из костра, мерцали искрами, курились дымком, и, чтобы не обжечься, каждый перекидывал клубень с ладони на ладонь.

А их подбадривали песней:

Тот не знает наслажденья, денья, денья,

Кто картошки не едал!

Едва остудив, ребята разламывали клубни и выедали из шелухи все начисто.

Но раздались крики:

- Трофеи... трофеи!

Дуняша озабоченно встала, Сергей Иванович поспешил дожевать картофелину.

Дети запрыгали, подбрасывая вверх панамки.

- Трофеи... ура!..

Оказалось, с Домокуровым не все разведчики вернулись. Двое или трое, войдя в азарт, продолжали поиски самостоятельно - и вот находка: принесли два пулемета.

Затаясь, глядели они, как музейный дядя ворочал перед собой железные штуки, ставил их на попа, ковырял в них охотничьим ножом.

Один пулемет оказался с раздавленным кожухом. Другой хоть и целый с виду, но так зарос ржавчиной, что и в ствол не заглянуть.

- Спасибо, ребята, - сказал Домокуров, - эти пулеметы явно с броневика.

Слушатели оживились.

- А можно сделать, чтобы они стреляли?.. Вот бы здорово!

- Находка, ребята, ценная, но место ей только в музее.

Однако у детей новые вопросы:

- А почему броневик в овраге? А кто был в броневике - где они?

"В самом деле, где люди? - Эта мысль впервые пришла Сергею в голову. Разбежались? Ушли? Но в этой стальной махине, которая кубарем скатилась в овраг, едва ли люди уцелели... И он порадовался тому, что не расчистил корпус броневика до дна. Картина могла быть не для детей..."

Посыпались догадки. Но мыслям ребят следовало дать направление, и Домокуров рассказал о гражданской войне здесь, на северо-западе страны. В 1919 году бои шли особенно напряженные. Юденич дважды водил свои армии на Петроград. Империалисты предоставили царскому генералу отличное вооружение, вплоть до танков. Но красноармейцы и питерские рабочие стояли насмерть.

- Тяжелые бои, ребята, происходили и в районе Гостилиц, где сейчас ваш лагерь, - сказал Домокуров. - Вступил в бой и броневик. Но ему, видно, не повезло... Возможно, этим глухим проселком он нацеливался ударить врагу во фланг с тыла, да, по несчастью, сорвался в пропасть. Ничего удивительного мы сейчас испытали, какова дорога. А представьте ее ночью или даже днем в слякоть, когда руль крутишь в одну сторону, а машину заносит в другую?

Высказал Домокуров и другое предположение. Броневик напоролся на вражескую засаду. Дорога узкая, не сманеврируешь - и в лесном дефиле разыгрался невыгодный для броневика встречный бой.

- Похвали разведчиков за находку, - шепнула Дуняша, и Сергей оценил труд ребят - искренне и с восхищением.

- А почему, Сергей Иванович, вы не говорите, что броневик ленинский?

Ох, как хотел бы он это сказать!..

Но приметы приметами, а окончательное, веское слово о броневике могут сказать только специалисты. Признать ли броневик подлинным ленинским - такое в Смольном решать.

Вот так примерно Домокуров и объяснился с пионерами.

* * *

Разбросали костер, погасили головешки. Отряд построился в обратный путь.

Дуняша наладила песню, пропустила строй мимо себя и подошла к Сергею.

- Сережа... - Она перевела дыхание, и что-то умоляющее мелькнуло в ее взгляде. - Только честно, Сережа... Ты ко мне приехал? Или...

Сергей даже кепку снял. Запустил пальцы в свой ежик волос. Вот уж о чем он не думал! В мыслях не было, что может возникнуть дилемма: "Или - или..."

- Испытываю, Дуняша, невыразимое желание схватить тебя за белы рученьки и с берега кинуть... вон туда, где вода крутится... В самый омут!

- И не жалко меня? - усмехнулась девушка.

- А потом, - не переводя дыхания, продолжал Сергей, - брошусь в воду сам и спасу тебе жизнь... Или как еще, черт побери, доказать мои нежные к тебе чувства?

- Во-первых, - и Дуняша сделала шутейный книксен, - я не персидская княжна, чтобы вызвать тебя на такой романтический поступок.

Во-вторых, к твоему сведению, имею разряд по брассу, так что еще не известно, кто кого спас бы!.. Но мы отстали, - спохватилась девушка и, не забыв дунуть в свисток, побежала догонять ребят.

Домокуров поспешил за нею.

* * *

Смольный для опознания броневика образовал комиссию - и вот в овраге профессор Фатеев, Быков, Штин из штаба поиска, Домокуров, двое военных, служивших в гражданскую войну в бронечастях и знавших материальную часть броневиков того времени. В дополнение к ним - слесарь и кузнец с "Красного путиловца", недавно переименованного в Кировский завод. Здесь же добровольным поводырем при спотыкавшемся на каждом шагу Быкове - Дуняша Лещева.

Она, пионервожатая, расставив на дороге дозорных, укараулила автомобили.

Шоферы обрадовались остановке - в радиаторах из-за дальней дороги выкипала вода, требовалось несколько ведер холодной. А тут кстати пионерлагерь. А в лагере - колодец.

Пока шоферы носили воду, пассажиры вышли размяться, но один из них, в темных очках, покинуть машину не решился.

- Кто такой? - шепотом спросила Сергея Дуняша.

- О, это знаменитый человек, - сказал Домокуров, - бывший командир отряда при Смольном Федор Антонович Быков, неоднократно с Лениным встречался. А броневик знал до последней гаечки. В комиссии за ним решающее слово!

- Но он же слепой! - воскликнула девушка, отшатнувшись от Домокурова. И что же, ты потащишь его в овраг?

Домокуров пожал плечами.

- Во-первых, - ответил он, - Федор Антонович не слепой, а лишь с больными глазами. Во-вторых...

- А во-вторых, - гневно перебила девушка, - для тебя железо важнее людей! Я уже не раз это замечала... - И она отвернувшись заплакала.

Домокуров растерялся. Тронул ее сзади за плечи, успокаивая. Но она сбросила его руки, не пожелала и разговаривать.

Когда шоферы объявили, что можно ехать, Дуняша села в машину к Быкову.

Домокуров пошел в другую машину.

* * *

Профессор Фатеев пожелал войти в броневик через дверцу. Слесарь и кузнец немало повозились, пуская в дело молотки и зубила. Наконец дверца, рассыпая ржавчину, открылась.

- Пожалуйста, профессор, - расступились рабочие, - делайте вашу консультацию.

Поставив ногу на приступок, Лев Галактионович многозначительно глянул на Домокурова: не упустите, мол, примету.

Попав внутрь, он принялся ощупывать руль. Потом перебрался к рулю заднего управления. Достал из кармана электрический фонарик и вложил Домокурову в руку:

- Сюда посветите... Теперь сюда... С этого боку... Попрошу снизу...

Временами он даже лупу наставлял, что-то разглядывая.

Но вот профессор сидит, отдыхая, на пеньке.

Домокуров старается выглядеть спокойным. Рабочие притихли... Все ожидают приговора броневику.

- В общем... - старик обвел глазами слушателей, - и я допускаю, что это моя работа, выполненная в манеже в пятнадцатом году. Особенность конструкции управления - двойной руль - налицо. Так что вполне вероятно, что перед нами броневик "Двойка".

Домокуров извлек из захваченного с собой портфеля лист плотной бумаги с заранее подготовленным текстом. Протянул профессору.

Лев Галактионович надел очки, стал читать.

Домокуров свинтил авторучку.

Но старик не спешил взять ее. Размышляя, уткнул нос в бороду.

- Подписать акт... - Он усмехнулся. - Гм... Дать броневику путевку, так сказать, в пантеон Октябрьской революции. Признать за ним право на вечность... А не поспешно ли это будет? Латиняне, друг мой, говаривали: "Festina lente". Иными словами - излишняя торопливость только вредит делу.

И старик возвратил Сергею неподписанный акт.

* * *

Обследовали броневик старые военные, после чего схватились спорить между собой, но ни тот, ни другой акт не подписал.

Домокуров обернулся к Быкову, стараясь выглядеть бравым, пригласил его к броневику. Но тот развлекался с Дуняшей: шарил вокруг тростью, отыскивая грибы. У него, видать, уже выработалось обостренное, как у слепого, чувство осязания. Кончиком трости он почти безошибочно обнаруживал в траве рыжики. Дуняша похваливала его и собирала грибы в кузовок. И оба, смеясь, радовались удачам. Дуняша добровольно взяла на себя роль поводыря при Быкове. Домокуров видел, как она, велев Федору Антоновичу опираться на нее, подставила спину и помогла ему спуститься в овраг. Чувство обиды на подругу поднялось в нем, и он больше не стал звать Быкова. Потребовал его к броневику товарищ Штин из штаба.

Быков, доверяя не столько своим глазам, сколько рукам, быстро и сноровисто обследовал и корпус броневика, и сорвавшиеся с него башни, после чего, отстранив руку Домокурова с заготовленным актом, буркнул:

- Не он!

А Штину объявил, что у "Двойки" расположение башен было диагональным, что способствовало широкому сектору обстрела, а здесь башни стояли рядом "как близнецы-грибочки", усмехнулся старый красногвардеец.

* * *

Когда комиссия возвратилась в Ленинград и начался оживленный обмен мнениями о совершенной поездке, Домокуров заставил себя заговорить с Быковым.

- Федор Антонович, что же это за путаница с броневиками? Пойдешь в утильконтору - покажут график: "Старые броневики полностью сданы в лом". Пойдешь в лес - наткнешься на старый броневик... Как решить головоломку?

- А никакой тут головоломки, - сказал Быков. - Что воинские части списали, то утильщики себе и записали в план выполнения и перевыполнения. Или, думаешь, по оврагам лазят, пачкаются да одежду рвут в поисках лома? Черта с два! Они, как воробьи, поближе к населенным пунктам свое поклевывают.

- А если, - продолжал Домокуров, - и ленинский списан?

- Не было этого, - сказал Быков. - Знают меня в броневых частях. Когда началось списание, я у них в комиссиях участвовал. Уж ленинского броневика, не бойся, не проворонил бы!

Домокуров, успокаиваясь, крепко пожал красногвардейцу руку. Целеустремленный, несокрушимой воли человек - стыдно на такого сердиться...

* * *

Всякому делу учит опыт. И теперь, на втором году рабочего поиска, каждый рабочий парень, прежде чем встать в заводскую группу искателей, непременно забежит в столярку. Смастерит себе легкое древко, а кузнец насадит на древко железный наконечник. И название этой невоенной пике дали свое, особое: щуп.

Мало ведь пройти по лесу. Это еще не обследование. На пути холмы и кручи, в низинах скопления перегноя, а сквозь землю не видать.

Маршруты поисковых групп удалялись от Ленинграда, расходились вширь; искали броневик рабочие, студенты, школьники.

Щупы вонзались в землю, и под их острием временами позвякивал металл. По большей части наталкивались на хозяйственную рухлядь. Но случалось, находили и захороненные временем стволы пушек, лафеты, зарядные ящики и более мелкое, поломанное в боях вооружение гражданской войны, а порой и петровских времен - русское и шведское.

Самые бойкие и пронырливые уполномоченные - чугуновские "пинкертоны" не подняли бы столько бросового металла, сколько доставлял государственному плану этот людской муравейник.

Однако, кроме лома, - ничего...

* * *

Веер, обозначивший на карте в штабе зону поисков, заметно расширился. Появилось и много новых значков: почин кировцев на дальний поиск по стране нашел оживленный отклик.

Там и тут, на разных широтах и долготах стали возникать и отправляться в поход за броневиком местные поисковые группы.

Федор Антонович Быков не пошел с копьем за город. Он остался верным себе - продолжал поиски в Ленинграде, действуя строго по квадратам. Вокруг него сложилась шумная ребячья армия.

Школьные каникулы - когда-то они еще будут!

Когда школьники узнали, что руководит ими бывший красногвардеец, ветеран Октября, восторгам не было угомону.

Музей Ленина предоставил Быкову для встречи с ребятами один из лучших залов Мраморного дворца, он так и назывался - Мраморным.

Строитель дворца, архитектор Ринальди (конец XVIII), получил от Екатерины II предписание: украсить главный зал дворца мрамором всех существующих в природе пород. На зависть владыкам и европейских, и азиатских государств!

Золотисто-желтые, как бы непрестанно озаренные солнцем, наличники дверей и окон. Розовые, словно в отсветах утренней зари, пилястры. Розовый же, но впадающий в коричневую дымку, будто задетый облачком, фриз под потолком, над верхним светом зала. Болотистого оттенка панели и бледно-серые, обрамляющие их полукружия... Мрамор синий, как море в ветреный день. Такой же мрамор, но еще более голубого тона: жди на море бури. Но буря не успела разыграться - ударил мороз и накрыл зловещую синеву струйками снега... А кто видел зеленый мрамор или зеленый с черно-белой искрой?..

Так возник Мраморный зал.

* * *

В этом прекрасном зале и состоялась встреча бывшего красногвардейца со школьниками.

- Федор Антонович, а вы видели Ленина?

И Быков в ответ на многочисленные вопросы рассказал ребятам про случай в карауле.

Смольный, 1917 год, осень. Из теплого караульного помещения вышел солдат Быков, чтобы проверить посты. Ночь звездная. Уже прихватывал морозец.

Глядит солдат - нет дежурного броневика. Там, где стоять бы ему, свободное место, уже и следы от колес припорошены снегом.

Броневик в самоволке... Это же чрезвычайное происшествие! Даже прознобило солдата: ну и влетит же ему от коменданта, товарища Антонова-Овсеенко!

Он к кострам - к одному, к другому. У костров рабочие с винтовками. Ведут степенные беседы. И стыдно Быкову, военному, спросить у гражданских: "Не видали ли удравший броневик?"

Долетели до него слова:

- Ночь уж за полночь переломилась... Большая медведица во-он уж где. А у Ильича все еще светится окошко. Никак ему от стола не отступиться. Зато уж и дело не упустит, что касается революции.

Быков поспешил обратно в караульное помещение - и к листу с расписанием дежурств. Кто же в самоволке?

Оказалось: "Рюрик".

Вскипел, выругался. Самые беспощадные кары для самовольщика пришли на ум. Ничего не оставалось, однако, как вызвать на пост другой броневик, вне очереди, и он окликнул связиста:

- Заводи мотоцикл, а я сейчас, минутку. Малость продрог что-то... - Не признался, что его трясет с перепугу.

Получил он из медного куба от Саввишны кружку кипятку.

Жестяная кружечка... Подержишь ее в ладонях - и согреваются онемевшие пальцы; подышишь горячим паром - отойдут нос и губы; а уж как хлебнешь кипяточку - тут и весь оттаешь и на душе просветлеет. Опять же бравый солдат!

Но не успел Быков войти во вкус кипяточка, как перед ним посыльный:

- Товарищ Быков, вас вызывает Владимир Ильич.

С недоумением отставил Быков кружку.

Что бы это значило, зачем понадобился он Ленину? До сих пор встречались только мельком в коридорах.

Быков, все более тревожась, переспросил:

- Утром велено явиться? В Совнарком или как? В котором часу, сказал?

Посыльный строго:

- Не утром, а сейчас требует! - Повернулся и ушел.

Быков совсем растерялся: значит, Овсеенко Владимир Александрович прознал уже о его недосмотре... Велит явиться к самому Ленину. Беда!

Ощупал на себе шинель, снял шапку, причесался, затянул покрепче ремень и зашагал наверх.

Остановился перед комнатой Ленина.

Набравшись духу, постучался. Дверь сразу отворилась.

На пороге Владимир Ильич.

Без пиджака, без галстука, только в жилетке. Лицо усталое. Рукава рубашки подтянуты к локтям и перехвачены резинками.

Быков отступил на два шага - для законной дистанции - и щелкнул каблуками:

- Товарищ Председатель Совета Народных Комиссаров! По вашему приказанию... - И осекся, увидев, что Ленин предостерегающе приложил палец к губам.

- Тссс... Не так громко, а то мы Надежду Константиновну разбудим.

Вышел к солдату и тихонько прикрыл за собою дверь.

- Где бы нам побеседовать... - Ленин задумался.

В комнату выходило несколько внутренних дверей, и взгляд его остановился на каждой...

- Спят... спят... Для того и ночь, чтобы спать... - Он кивнул на дверь напротив своей: - Здесь Владимир Александрович Овсеенко, и ему надо дать отдых... Увы, для новых боев...

Быков продолжал стоять навытяжку.

- А знаете что? - Ленин мягко тронул его за руку. - Идемте-ка в коридор. Там без помех и потолкуем.

Все это говорилось запросто, по-дружески, и Быков перестал тянуться перед Лениным, настороженность прошла, он теперь спокойно слушал Владимира Ильича и так же спокойно ему отвечал.

- Что это у вас за нелады с броневиком? - спросил между тем Ленин, заглядывая на ходу в лицо солдату. - Овсеенко чрезвычайно рассержен... чрезвычайно. Приходит ко мне, а он, заметьте, из своей комнаты не видит... приходит и говорит: "Ночная охрана Смольного не годится никуда!" Хотел сразу же применить строгости, но я отправил его спать.

Ленин очень ценил Антонова-Овсеенко, образованного военного, возглавлявшего штурм Зимнего.

Владимир Ильич едва приметно улыбнулся, но тут же лицо его стало озабоченным.

- Товарищ Быков, вот вы сегодня дежурите по караулам. Объясните, пожалуйста, как это случилось, что броневик не встал на пост? Почему? На каком основании?

Быков помрачнел.

- Владимир Ильич, взгреть нас надо. И товарищ Овсеенко прав, церемониться нечего!

Ленин, шагая по коридору, остановился, некоторое время смотрел Быкову в лицо.

- Взгреть, говорите? Ну, допустим, взгреем. А дальше что?

- А дальше? - И Быков дал волю вспыхнувшему гневу. - Этого "Рюрика", который смылся, я бы не пустил больше в караул. Предать позору от лица революции! Чтобы эти бояре на карачках приползли просить прощения!

- Почему же "бояре"? - Владимир Ильич сдержал улыбку. - Оттого что с "Рюрика"?

Быков, чтобы уйти от насмешки, торопливо добавил:

- "Лейтенант Шмидт" или "Броненосец Потемкин" не допустили бы такого самовольства. А тем более "Враг капитала". Там народ сознательный.

Владимир Ильич покачал головой.

- Солдаты в броневиках, - сказал он, - дельные, надежные бойцы, в том числе, не сомневаюсь, и на "Рюрике". Все они в октябрьские дни доказали преданность революции. А сейчас "Рюриковичи", оказывается, что-то утратили, в чем-то изменились к худшему. Чья же это оплошность?.. Только наша.

Продолжая этот разговор, Владимир Ильич поинтересовался, где находятся броневики в часы, свободные от дежурства.

- А кто где, - сказал Быков. - На вольных квартирах.

- На вольных квартирах! Ха-ха-ха-ха-ха... Охрана Смольного в такое время, когда только что погашен эсеровско-генеральский мятеж, живет-поживает на вольных квартирах... Нет, это уморительно!

Разговор кончился для Быкова полной неожиданностью.

Ленин приказал ему собрать броневики в одно место, поблизости от Смольного: есть тут пустующие казарменные дворы.

- Составим, товарищ Быков, военный отряд и введем в отряде строжайшую революционную дисциплину. А вас порекомендуем командиром отряда.

Быков испугался, отнекивается. Ведь уже осрамился...

- Позвольте, чего бояться? Вы из бронечастей, следовательно, всю эту броневую механику знаете. Сами из рабочих, были на фронте, воевали... Отлично справитесь!

- Но я же простой солдат! - взмолился Быков. - Там солдаты, и я солдат. Кто же меня послушается?

Ленин нахмурился.

Не ожидал Быков, что Владимир Ильич может так сурово посмотреть в глаза.

- Вы коммунист?

- Коммунист... - И солдат, не выдержав взгляда Ленина, отвел глаза в сторону.

- Я понимаю, что трудно... - в раздумье сказал Владимир Ильич. - Всем нам трудно, но на то мы и коммунисты, чтобы помогать народу строить новое, социалистическое общество. Рабочие и крестьяне занимают в нашем государстве самые высокие посты. Справитесь и вы, солдат, на командирской должности. А что-нибудь не поладится - прошу ко мне, и без стеснения: придете посоветуемся.

Так Федор Антонович Быков в зиму семнадцатого года стал командиром автоброневого отряда при Смольном.

* * *

Когда Федор Антонович рассказал о памятной для него ночи в Смольном, ребята пришли в такой восторг, что, казалось, стены дворца переживают грохот землетрясения...

* * *

Зима. В лесах снег, в чистом поле намело сугробы. В поисках броневика наступило затишье.

Можно было встать на лыжи, а что толку? Копье-щуп, легко пронзив слой снега, уткнется в мерзлую землю: а что там дальше - и не узнаешь.

Работа по необходимости ограничилась городской чертой. Здесь с неослабевающим упорством действовал Быков. Даже свой отдельный штаб учредил. Повесил на дверь квартиры фанерку, а на почте потребовал, чтобы корреспонденцию с адресом "В штаб Быкова" доставляли бы ему без промедления.

В основной штаб в Мраморном дворце поступали от него рапортички: "На такое-то число такие-то и такие-то квадраты закрыты, следуем дальше".

Закрыт - значило уже обследован. Быков перечеркивал такой квадрат на плане города крестом и насадил уже порядочно крестиков. Особенно на окраинах.

По густоте крестиков можно было узнать, где в свое время проходили оборонительные линии Красного Питера.

Работал Федор Антонович на своих квадратах мало сказать самоотверженно, он изматывал себя до исступления. Не раз карета "скорой помощи" прямо с работы увозила его в больницу. Непомерные требования он стал предъявлять и к товарищам, добровольным участникам поисковой группы.

В музей летели жалобы на его деспотические замашки. Матери перестали пускать к Быкову мальчишек, с тревогой обнаружив, что полюбившийся ребятам "Главный Командующий Следопыт" не щадит и детских силенок...

Однако образумить человека было невозможно. Явившегося урезонить его Домокурова прогнал из своего "штаба".

А в музее и вовсе перестал показываться.

* * *

- Здравствуй, Федор Антонович...

Домокуров подошел к больничной койке. Быков вяло подал руку. Он заметно изменился.

У постели в косынке и в больничном халате - Дуняша. Узнав, что Федор Антонович тяжело заболел, она теперь после уроков в школе спешит к больному.

Больничное начальство охотно принимает помощь от расторопной и смекалистой девушки.

Между тем больной забеспокоился, простонал:

- Сергей... - Домокуров наклонился к нему, сел на табурет. - Меня, понимаешь ли, на Выборгской подобрали. На квадрате у завода "Светлана"... Малость не успел я этот северный маршрут закрыть... Совсем малость... - Он понизил голос до шепота: - Не знаю, застанешь ли ты меня живым в другой раз... Виноват я остался перед Владимиром Ильичем. Не оправдал его доверия... Ведь это я потерял ленинский броневик...

- Он бредит, - встревожился Домокуров, оборачиваясь к Дуняше.

Она позвала врача.

Врач выслушал больного, покачал озабоченно головой и пожурил его:

- А ведь разговаривать вам нельзя, Федор Антонович.

Но больной продолжал говорить, и из обрывочной его речи сложилась вот какая история...

1918 год. Дни грозной опасности для Красного Питера. Завязались бои, и Быков получил из штаба обороны приказ: оставаясь на охране Смольного, выделить для действия непосредственно на фронте взвод броневиков.

Приготовил Быков две машины да и замешкался в сарае у бочки с горючим: солдатским котелком отмеривал бензин. Голодно было с хлебом, а с горючим еще голоднее; вот и побоялся он, как бы гости не нацедили себе лишнего.

Горючее укараулил, а хватился: "Где же "Враг капитала"?" И понял: пока он канителился в сарае, фронтовики, подменив броневики, увели ленинский за собой.

Сергей слушал стенания старика, слушал, наконец не удержался, прервал его:

- Прости, Федор Антонович, но думаю, дело было иначе. Фронтовики хотели получить ленинский броневик - именно ленинский: ведь это знамя на поле боя! А ты - ни в какую!.. И все-таки броневик вырвался от тебя, потому что не в гараже же стоять ленинскому, когда враг у ворот!

Быков молчал, и Домокуров не мог понять, что с ним: спит или в беспамятстве... Но Дуняша поспешно вызвала дежурную сестру, и ему сделали укол.

А Домокуров, прощаясь, сказал, со странным ощущением, что говорит он уже в пустое пространство:

- Федор Антонович! Ты не виноват. Ты не потерял броневик. Ленинский броневик ушел от тебя своей героической дорогой. А тебе за твою службу революции - честь и слава!

* * *

Трудно понять смерть человека... Пока человек дышит - уже пульс не прощупывается, уже и приставленное к губам зеркальце не затуманивается от последних выдохов - веришь в победу организма... Домокуров, расстроенный, со слезами на глазах, постучался к главному врачу больницы. Тот беспомощно развел руками:

- Ранение в голову. А на темени центр управления зрением человека. Болезнь, по словам Федора Антоновича, долго не проявляла себя, но он же... В своих розысках меры не знал. Вот болезнь и развилась прогрессирующими темпами... Вы спрашиваете - выживет ли? Как медик, могу лишь... - И врач опять развел руками.

...Домокуров работал в музее за своим столом, когда к нему ворвалась, занеся мороз, Дуняша.

- Выжил! - вскрикнула она и задохнулась от радости. - Выжил, ура! - И она победно взмахнула шапочкой, обдав Сергея снегом. Он вскочил ошеломленный. В первое мгновение испугался за Дуняшу: в уме ли она?.. Но она затараторила: - По магазинам бегала, вот букетик, но разве это цветы? Но все равно поднесу. Доктор сказал: "Кризис миновал, будет жить. А вы идите выспитесь". Но разве тут до сна?.. Сережа! - Дуняша обняла его и умчалась.

Сергей задумался: "А ко крыльцу ли я сейчас там буду?"

Поразмыслил - и вернулся за стол... Да только работа не пошла.

* * *

Машины двигались на предельной, разрешенной в городе, скорости.

Выборгская сторона - это северный пояс индустриального Ленинграда. Завод здесь тесно соседствует с заводом - и на улицах запах дыма и гари. Чахлые, неспособные покрыться здоровой листвой деревья... 1939 год - над районом довлеет старина. Заводы построены еще капиталистами - цехи тесные, как клетушки, никаких удобств для рабочих. Но у Советской власти пока хватает средств лишь на то, чтобы дать в цеха свет и воздух, разгородить их от сети приводных ремней, опасных для работающих, шаг за шагом обновлять станочный парк...

Сюда, на Выборгскую, и устремились машины из Музея Ленина. Что же произошло?

В штабе поисков броневика зазвонил телефон. Алексей Несторович Штин не спеша снял трубку. Опять о каком-то броневике... Сколько их уже было, обнадеживающих звонков!

Но на этот раз руководитель штаба насторожился. Кричали в телефон, перехватывая друг у друга трубку, молодые голоса.

- Товарищи! - вмешался Штин в хор возбужденных голосов. - Не все сразу!

- А мы из штаба Быкова! Его ученики!

- Опишите броневик.

Выслушав комсомольцев, Алексей Несторович тут же поднял на ноги членов штаба.

Сели в машину. Штин, устраиваясь, развернул газету и уткнулся в нее. Профессор Фатеев усмехнулся:

- Не притворяйтесь, дорогой. Не поверю, что в такую минуту вы способны читать!

- А у вас, Лев Галактионович, что за молитвенник? - отпарировал тот.

Профессор время от времени, таясь, заглядывал в потрепанную записную книжку, но тут убрал ее в карман.

Случайные разговоры, усердное внимание к пустякам - каждый из ехавших сдерживал волнение по-своему.

Только Быков сидел отчужденный, не разжимая губ. На нем кроме очков была больничная повязка, которая охватывала голову и заслоняла от света правый глаз. Когда на выбоинах мостовой машину встряхивало, он болезненно морщился и искал руку сидевшей рядом Дуняши. Она что-то шептала ему и иногда вкладывала в рот таблетку.

Лев Галактионович предпринял попытку развлечь больного.

- Встречаются люди, - заговорил он, - обладающие мощной силой воли, и эта воля сламывает порой даже известные нам законы природы. Пример: уже смерть витает над головой больного, уже организм его и вся медицинская наука бессильны сохранить жизнь, а человек встает и возвращается к своему делу... Или другой пример. Все вы, товарищи, конечно, слышали про Камо. Настоящая фамилия революционера Тер-Петросян Симон Аршакович. Легендарная личность! Изобретательный, отважный. Камо, например, снабжал партийную кассу деньгами, которые, случалось, среди бела дня экспроприировал у казенного транспорта, охраняемого казаками. Однажды, когда Камо схватили и ему угрожала смертная казнь, он притворился сумасшедшим, да так искусно повел свою роль, что даже ученые-психиатры признали его невменяемым. А едва выйдя на свободу, он опять взялся за свое опасное дело...

- А он умер? - спросил вдруг Быков, не поворачивая головы, но несколько приподняв ее.

- Погиб, - ответил профессор. - Кажется, в тысяча девятьсот двадцать втором году.

Домокуров сидел рядом с шофером, не отрывая взгляда от спидометра.

Возгласы досады вырвались у всех, когда поперек улицы опустился полосатый шлагбаум. Пришлось переждать, пока чумазый паровозишко, как назло еле шевеля колесами, проследовал через улицу из одних заводских ворот в другие.

- "Светлану" миновали, - кивнул шофер Домокурову, - теперь недалече.

Тут Домокуров поймал себя на мысли, что он уже уверовал в подлинность находки. Не хотелось думать иного: "Двенадцать лет поисков - должен же быть наконец победный финиш!"

Шофер, справляясь у прохожих, высмотрел боковую улочку, и машина мягко закачалась в неубранном снегу, пробираясь между заборами и деревянными домиками с мезонинчиками, верандами, садовыми беседками.

Загремели цепями матерые псы и принялись облаивать машину, по очереди передавая ее друг другу, как эстафету.

Словно и не Ленинград уже, а дачный поселок, погрузившийся в зимнюю спячку.

Едва кончилась улочка, как на пути машины стеной встал сосновый бор. Колоннада бронзовых стволов, и на каждом косматится настоящий, неестественный для города лесной мох. Кроны деревьев величаво шумят под верховым ветром, роняя пышные, как бы невесомые хлопья снега. Изощряются в кокетливых движениях синицы, лепясь к веткам то так, то этак, то бочком, то вниз головой. Солидно гукают округлые на морозце красногрудые снегири...

- Товарищи! - воззвал профессор. - Я околдован... Взгляните, это же лесная сказка! Да поверните же вы очи к природе, горожане угрюмые!

Однако никто в машине не внял приглашению полюбоваться в самом деле великолепным сосняком, давшим имя этой городской окраине - Сосновка. Все жаждали и готовились увидеть иное...

Машина осторожно пробиралась вперед, и вот среди сугробов слепящей белизны резким пятном обозначился казенного вида двухэтажный деревянный дом.

Возле дома люди. Небольшая толпа, но сразу чувствовалось: в большом возбуждении.

Машина подъехала к крыльцу. Первым вышел, разминаясь, Лев Галактионович, за ним - Штин и Домокуров.

Тут же, следом, прикатила вторая машина. Из нее вышел директор музея и с ним еще какие-то товарищи.

Это был учебный городок Осоавиахима. Хозяева его - комсомольцы.

Руководители городка пригласили гостей в дом.

- После побеседуем, после, - заговорили приехавшие. - Ведите-ка нас прямо к броневику.

Быков остался в машине, Дуняша не выпустила.

Заскрипели, открываясь, легкие жердевые ворота, и все гурьбой двинулись по дорожке, разметенной между снежными сугробами.

Конец тропинки. Сарайчик... А где же броневик?

- Вот он, - показал начальник городка.

Броневик стоял в снегу, заслоненный сарайчиком. Здесь иногда собиралась молодежь, изучающая военное дело, броневик для ребят был учебным пособием. Включали его и в военно-тактические игры, которые разворачивались здесь, на просторе близ леса.

Но тот это или не тот?

Наступило сосредоточенное молчание. Не отваживаясь еще подойти близко, приехавшие оценивали броневик по его внешнему виду.

Двухбашенный! Башни со щитками, расположены на корпусе диагонально. Взглянуть бы на заднюю стенку, где должна быть смотровая щель (значит, и рулевое управление двойное), но утонешь в сугробе - второпях никто не догадался обуть валенки.

- А что же комсомольцы? Вперед, ребята, показывайте находку!

Комсомольцы развернули изрядно замызганные листы бумаги. Это был экземпляр отпечатанного в типографии и распространенного по городу паспорта броневика.

- Все приметы есть, что надо, можете нас проверить.

И каждый из членов комиссии побывал в броневике.

- Что же, пожмем друг другу руки? - пригласил Штин.

- Одну минутку, - засуетился профессор, - одну минутку...

К нему обернулись с выражением недоумения и тревоги, зашептали: "Неужели старик испортит праздник?.."

А Фатеев деловито вздел очки и раскрыл записную книжку, с которой сел в машину.

- Добавьте, мальчики, в паспорт, - кивнул он комсомольцам, - еще одну примету: номер двигателя... - И растерялся. Пропала страничка.

Фатеев - к Быкову, и тот отчеканил:

- Двигатель у броневика был за номером триста двадцать семь дробь шестьсот восемьдесят три.

Комсомольцы кинулись в машину - и оттуда громогласно:

- Правильно. Выбито на двигателе триста двадцать семь дробь шестьсот восемьдесят три!

* * *

Доставить броневик в музей взялись танкисты.

Начали с того, что проверили, каков он на ходу. Прокрутили колеса: вертятся! Смазали машину, приправили где что надо - и шумный, рычащий тягач нарушил задумчивую тишину Сосновки.

Старо-Парголовский позади. Вступили на Решетову улицу.

Дальше по маршруту - проспект Фридриха Энгельса, затем проспект Карла Маркса.

Двигались с предосторожностями. Ведь на улицах снег и наледь.

В броневике за рулевым колесом танкист, опытный водитель. Однако машина порой руля не слушалась, раскатывалась на буксирном тросе, рыская то вправо, то влево, и приходилось подправлять ход броневика ломиками. То же и на спусках. Здесь ломики действовали уже взамен тормозов.

Так, не торопясь, стараясь броневик не попортить, привезли его в музей.

Все, кто был в легковой машине, сошли. Остался на месте один Быков. Он почувствовал недомогание, и Дуняша по его просьбе отвезла его в больницу долечиваться.

* * *

Первое время броневик стоял во внутреннем дворе Мраморного дворца. Здесь каждый мог его видеть. Больше того, в местные и центральные газеты была дана публикация о находке. Печатались фотоснимки броневика.

Домокуров, разбирая нахлынувшие в музей письма с поздравлениями и телеграммы, временами обнаруживал новые сведения о броневике - всегда любопытные, а порой не лишенные ценности.

"Очень рад и даже потрясен!" - так начиналось письмо из поселка Абатур в Сибири. Автор письма, участник гражданской войны, служил в автобронечасти (приводится ее номер), командовал звеном. Теперь, разглядывая фотоснимок, узнал свою машину. Сибиряк рапортовал, что в честь исторической находки он встал на стахановскую горняцкую вахту и что мечтает побывать в Ленинграде.

Другое письмо - это из Махачкалы Дагестанской АССР.

Пишет инженер-железнодорожник. Служил он в царской армии солдатом, стал большевиком. Даже комиссара доверяли замещать в мастерских в Питере, куда, случалось, приводили в ремонт бронемашины. И выпало ему, как он пишет, счастье чинить броневик, с которого выступал Ленин.

К письму приложен был чертежик: пулеметная башня в разрезе. На потолке - жестяной бачок для воды, из бачка можно было по резиновой трубке, очень удобно, подать воду в кожух пулемета.

Обычно пулеметчики, чтобы остудить пулемет при стрельбе, хватаются за котелки или ведра, а тут аккуратная трубочка, под ноги не наплещешь.

Инженер вычертил даже краник на трубочке (похоже - аптекарского изготовления). Запомнилось ему и то, что в обеих башнях кожухи "максимов" были не железные, как обычно, а медные.

"Пройдешься, - писал он, - тряпочкой с мелом - все заблестит..."

Не упустил и боекомплект назвать, который держали в броневике: десять коробок с лентами.

А вот письмо из Оренбурга. Автор начинает с того, что у него с 1917 года в сохранности личные документы. Был мастером в петроградских бронесборочных мастерских. А теперь мастер на заводе, строит паровозы. И вдруг признание: "Имею на руках фото дорогой машины".

Музей сразу же ему телеграмму: "Высылайте фото. Используем возвратим".

А человек и замолчал. Видать, опасался, как бы фотография не пропала в дороге...

Письма, письма...

А живые свидетели исторических событий!

Особенно волнующими были встречи у броневика ветеранов революции. Иные еще с первых октябрьских лет потеряли друг друга из виду. Приходят к броневику как незнакомые, а уходят обнявшись.

В книге отзывов ветераны твердой рукой ставили:

"Да, он самый", "Свидетельствую ответственно: подлинный".

А Огоньян - его слово? Установили, что Мирон Сергеевич жив, живет старик на юге, среди виноградников... Но почему же Огоньян не откликнулся на широкие публикации в газетах о том, что броневик, спустя с памятного дня, 3 апреля 1917 года, больше чем двадцать лет, найден, - публикации, вызвавшие поток писем с разных концов страны? Мирона Сергеевича приглашали в Ленинград, к нему ездили посланцы музея, однако он не тронулся с места. Между тем по фотографиям в газетах можно судить, что человек на ногах, даже, видно, трудится на виноградниках... Впрочем, вопросы эти к историкам. Быть может, при дальнейших их розысках будет и ответ.

* * *

Явился в музей некий Федоров Василий Константинович. Приехал он с Урала, из горнозаводской глуши. Еще по дороге в поезде услышал он, что ленинградцы разыскали броневик, послуживший первой трибуной Ленина по возвращении из эмиграции. Однако не поверил, решил, что это пустая болтовня.

Но здесь, в Ленинграде, подтвердили, что машина найдена.

- Так что пришел, - говорит, - удостовериться: неужто в безбожной нашей стране да явлено чудо? - Потом: - Знавал я этот броневик. Еще в царской казарме, в манеже, довелось с ним познакомиться. Второй руль мастерили. С инженером Фатеевым... Может, слыхали про Фатеева - свойский мужик, не брезговал руку солдату подать... Жив ли он?

Штин и Домокуров во все глаза уставились на посетителя. Держался он развязно, сам черный как жук. Небрежно предъявил документы.

Так обнаружилось, что в музей собственной персоной пожаловал Вася-прокатчик.

Домокуров кинулся было к телефону, чтобы сообщить новость профессору, но Штин удержал его: "Успеется".

- А я ведь и в бою на "Двойке" участвовал, - лениво, словно о чем-то для него обычном, поведал посетитель. - На площади, когда Зимний атаковали.

И поведал Прокатчик про случай, который в музее еще не был известен. Вот он, этот случай.

* * *

Зимний дворец. 1917 год. Ночь на 25 октября.

Во дворце заперлось, забаррикадировалось Временное правительство.

Площадь перед дворцом зловеще пуста, а на прилегающих улицах толпы людей. Это не гуляющие. Здесь рабочие, матросы, солдаты. Изготовились. Ждут. На штыках у них - приговор истории.

Но перед тем как начаться штурму, на Морской под аркой Главного штаба, произошло событие, совсем малоприметное среди того огромного, что совершалось вокруг.

Здесь в числе красногвардейцев, поеживаясь от непогоды, стоял с винтовкой Василий Федоров. Поругивался, чтобы согреться.

Вдруг видит - за косяком каменной арки в укрытии броневик. На выпуклости башни крупная белая двойка.

"Неужели, - взволнованно подумал солдат, - тот самый? С которого товарищ Ленин еще в апреле..."

Протолкался к каменной арке.

Для глаз солдата, к тому же понимающего в броне, и мига было достаточно, чтобы навсегда запомнить броневик, которым воспользовался Ленин. Да и ехал Федоров, как запасной водитель, позади.

Подошел и убедился: "Тот самый!"

А в броневике переполох: пробуют заводить - лязгают, лязгают ручкой для завода, один, умаявшись, уступает место другому, тот третьему, а в моторе только - пшик, пшик...

Василий не стерпел, вмешался:

- Ну чего шарманку крутите? Ведь зря, зажигание надо проверить. Неужели не понимаете?

Вот уже и мотор завелся под его руками, и сам он в машине.

Шофер-молодяжка потеснился, и Федоров сел за руль.

- Смотровую щель отрегулируй, - подсказал он молодому солдату. - Вот так... Еще поуже. Ведь против пуль пойдем. А юнкера, брат, знают, куда целить. Как загвоздят нам с тобой промеж глаз - из нас и дух вон. Нехорошо получится, подведем товарищей... А теперь ты, молочный твой зуб, через край хватил - и вовсе ничего не видать. Крути обратно. Да не на дурочку, а проверяй себя. Зимний видишь?

Обернулся Василий Константинович к стрелкам в башнях:

- Ребята, уговор: до Александровской колонны чтоб ни выстрела!

- Ясно, - отозвались пулеметчики. - Чтоб до атаки маскироваться, себя не обнаружить.

Изготовились к делу.

Мрак ненастной октябрьской ночи - и вдруг всполох света, ударивший в небо и на мгновение сделавший явственным и дворец, и площадь перед ним, и величественные здания вокруг... Следом за вспышкой прокатился грохот крупнокалиберного артиллерийского выстрела.

- "Аврора" ударила! Из шестидюймовки! - И ожили вооруженные толпы. Ура-а... Долой временных... За власть Советов!

- Вперед! - яростным голосом скомандовал сам себе Федоров, включил скорость и дал газу.

Красногвардейцы, вскинув винтовки, побежали позади броневика. Но не стерпело ретивое...

- Ура-а-а!!! - И рабочие, солдаты, матросы ринулись через площадь в открытую, обгоняя броневик.

Александровская колонна уже позади. Броневик, сотрясаясь на булыжной мостовой, прибавляет ходу.

Глухо настороженный Зимний ожил. Хлопают, высовываясь из-за поленьев баррикады, винтовки.

- Вперед! - подбадривает себя и товарищей Федоров за рулем. - Броня выдержит. Крой, ребята, по старому миру!

Пулеметчики из бронемашины дали огонь по баррикаде, по окнам дворца.

А Федоров так и вонзился глазами в ворота. Огромные, кованого железа, они стояли преградой на пути атакующих.

Вдруг со двора стали палить по броневику. Сразу обозначились прорезные узоры ворот с царскими вензелями на обеих створках.

- Дуралеи! - в восторге воскликнул Федоров. - Еще мне посветите, господа юнкера, еще!

А тут и проход в баррикаде: незаметный прежде, он обнаружился от подсветки.

Смекнув, что это для вылазок, - значит, там у них свои броневики и надо спешить, - Федоров дал полный газ.

- Держись в башнях, не свались! - крикнул он пулеметчикам, загораясь дерзкой и сладостной мыслью. - Беру ворота на таран. Сейчас вышибу эту железную кружевину... Ура-а!

Откуда ни возьмись - телега.

Заслонила проход.

По счастью, азарт не затуманил Василию глаза. В последнюю минуту он различил на борту телеги плотно привязанные пакеты.

"Взрывчатка!" - Федоров крутанул рулевое колесо и резко повернул машину в сторону.

Броневик избежал удара о телегу, но зарылся в поленницу.

Теряя дыхание, весь в поту, Федоров включил задний ход. Броневик дернулся, разваливая дрова, и тут же грузно сел набок.

- Чего стал?! - закричали пулеметчики. - Окружают! Юнкера с гранатами... Выравнивай броневик, нам же их, окаянных, никак!

И верно: из-за крена броневика сбоку от него образовалось мертвое пространство. Юнкера и кинулись на этот безопасный пятачок.

В броневике разноголосица: пулеметчики кричат свое, Федоров свое...

А тут шофер-напарник, растерявшись, не справился с задвижкой.

Бац - и смотровая щель распахнулась на полное окошко. Вражеская пуля ударила в рулевое колесо, срикошетила - и в правую руку шофера.

Тут и пропасть бы броневику... Да, спасибо, выручили матросы.

Но ворота были уже взяты.

- Эх, не получился таран... Без нас управились... - вздыхал Федоров, глядя, как морячок с санитарной сумкой через плечо ловко обрабатывает ему руку.

* * *

...Рассказчик умолк. Жадно закурил и окутался дымом.

Штин отпустил записавшую рассказ стенографистку.

Домокуров подал гостю пепельницу.

- Так как же, - возобновил просьбу старый шофер, - покажете броневик-находку?

Втроем, раздвинув щиты, вошли во внутренний дворик.

Увидев броневик, Федоров резко отделился от сопровождающих, шагнул вперед.

Долго стоял он, не двигаясь... Лица не видать, но Сергею показалось, что шофер молчаливо, но яростно спорит - то ли с находкой, то ли с самим собой.

Наконец процедил сквозь зубы:

- Откройте...

Сбросив пальто прямо в снег, встал на приступок и втянул свое длинное тело внутрь машины.

Когда Алексей Несторович и Домокуров заглянули в дверцу, старый шофер сидел, головой и руками опрокинувшись на рулевое колесо. Плечи содрогались, - кажется, человек плакал.

Штин и Домокуров из деликатности попятились от броневика и отвернулись.

Но изнутри послышалось:

- Заходите!

Шофер уже успел овладеть собой. Поднял голову, только руки оставил на колесе.

Рулевое колесо в броневике было из гуттаперчи, что ли, - шершавое, очень большое, по-старинному неуклюжее.

- Глядите! - потребовал шофер.

Оба влезли в машину.

Штин и Домокуров впервые обнаружили на поверхности колеса трещину и небольшой откол. И подивились тому, какие неожиданные на свете бывают вещественные доказательства: бороздка, взрытая пулей на колесе, в точности продолжилась на пальцах правой руки шофера.

Только там, в мертвой материи, она осталась зиять, а на живой руке зарубцевалась.

* * *

Существует и поныне на улице Каляева, 8 гараж Ленсовета с мастерской при нем.

После того как броневик с честью выдержал всестороннюю проверку, из внутреннего дворика Мраморного дворца его отправили в ремонт.

Наведался туда Домокуров.

Мастер, не оборачиваясь, взял его за руку:

- Погляди-ка. Только не столкни меня с места - через плечо мне гляди.

Перед глазами у Сергея - боковая выпуклость правой башни. А с противоположной стороны, почти навстречу взгляду, - свет случайно там оказавшейся сильной лампы.

Домокуров не сразу понял мастера. И лишь вглядевшись, обнаружил на поверхности башни едва приметные бугорки. Что-то правильное, соразмерное было в этих бугорках - не похожее на вспучивание неудачно наложенной краски.

Мастер взял ножичек, нацелился на один из бугорков и принялся осторожно расколупывать краску. Из окружающей тусклой зелени постепенно выглянула буква "А", написанная красным и сохранившая яркость.

Буква за буквой - и на башне вновь, как когда-то, засияла надпись: "Враг капитала".

Домокуров обрадовался и поспешил в музей, чтобы порадовать Штина.

А в музее свидание двух стариков. Стояли обнявшись и тискали друг друга профессор Фатеев и Федоров. Федоров рослый и жилистый, но Фатеев крупнее и как гора с виду. Лицо Федорова тонуло в его бороде.

- Уф!.. - вырвался наконец шофер из объятия. - Вы, Лев Галактионович, совсем обросли... Как лесной леший теперь!..

Фатеев расхохотался, да так, что не удержались от доброго смеха и все присутствующие.

* * *

Домокуров ждал на заседании совета Дуняшу. Немало ведь и она участвовала в поисках броневика. Но здесь другое. Ему очень важно было с ней объясниться лично. На днях он вытащил ее на прогулку: отговаривалась, что очень занята в школе, но все-таки выкроила время, приехала из-за Нарвской. Встретились в Летнем саду.

- Ах, как здесь чудесно! - воскликнула Дуняша и зарделась. - Еще краше, чем летом... Правда? - обернулась она к Сергею, а ему пришло на ум пушкинское: "Девичьи лица ярче роз!" И он улыбнулся ей в ответ. А девушка продолжала восторгаться: - Зимняя сказка! Посмотри, Сережа, на деревья - это же богатыри в папахах и в белой праздничной одежде - словно на парад построились. Не удивлюсь, если сам Петр, в сопровождении Меншикова, явился бы принять парад!

Зашагали по аллее, под ногами искрился и поскрипывал снег...

- Жаль только, что богини попрятались в домики, - продолжала Дуняша. Итальянки не понимают нашей русской зимы.

Девушка у одного из постаментов придержала шаг.

- А здесь, Сережа, помнишь, кто жительствует в деревянном домике?

- Это скульптура "Похищение сабинянки".

- А помнишь, как даже камень пролил слезу о сабинянке, когда мы были здесь в первый раз и я прикоснулась пальцем к постаменту?

Сергей пожал плечами:

- Фантазируешь...

Дуняша, не снимая перчатки, провела бороздку на заиндевевшем камне. Сказала задумчиво:

- А ведь сабинянка могла быть и счастлива с похитившим ее римским воином. Был же у нас на Кавказе обычай похищать невесту, и слюбливались, если можно так выразиться... А Наташа Ростова? Этот ветрогон Анатоль Курагин затеял похитить девушку, чтобы с ней обвенчаться. Ночь, от волнения ее бьет озноб... Но разве в эти минуты ожидания Анатоля с тройкой лошадей она не переживала счастья? Уверена, что переживала...

Домокуров слушал эти рассуждения, не очень одобряя их. Старался понять, куда Дуняша клонит... А она вдруг объявила:

- А ты, Сергей, неспособен быть похитителем! - Кольнула его взглядом и отвернулась, рассматривая звездочки-снежинки, засверкавшие у нее на рукаве шубки.

Домокуров резко остановился. Мужское самолюбие, бурно вскипев в нем, застлало пеленой глаза, лишило его речи... Он лишь жалко улыбался.

- Чем же я тебе не угодил? - пробормотал наконец молодой человек. - Я готов...

Но девушка сказала холодно:

- Поздно, мой друг, предлагать свои чувства. Ответных уже нет у меня. Убил ты их своими железками...

- "Железками"? - возмутился Сергей. - Ты о броневике?

Девушка так поглядела на парня, что он не выдержал ее взгляда, смягчил тон.

- Мы заговорили с тобой, Дуняша, об исторической, о революционной реликвии. И мне, прости, непонятно, как можно ревновать к броневику...

- Всему свое время и место, - ответила девушка. - И я уже говорила тебе об этом... Но ты неисправим.

Прогулка в Летнем саду продолжалась. Но теперь они шли, избегая даже коснуться друг друга.

В кармане у Сергея были билеты на вечер. В филармонию. Дуняше нравились концерты органной музыки. Теперь ему захотелось уничтожить эти билеты. Но как это сделать? Он сунул руку в карман и принялся мять их.

- Сережа, - насторожилась девушка, - что это за возня в кармане?

- А просто так. Негодные бумажки...

- Покажи.

- А чего показывать? - возразил Сергей. Поглядел по сторонам - нет урны. А туг - ледяная чаша пруда, и вспомнилось ему, как когда-то летом они - он и Дуняша - стояли здесь, держась за руки, и любовались лебедями.

- Лебедей нет, - запальчиво объявил Домокуров, вынимая билеты, - а мертвое озерцо - чем не урна?..

Дуняша перехватила билеты:

- Что ты делаешь! Как не стыдно - это деньги! - И, подставив сумочку, разгладила билеты. По ее требованию билеты были возвращены в кассу филармонии.

Сергей проводил девушку до трамвая. Дуняша молчаливо, долгим взглядом попрощалась с ним, поцеловала его в губы и уже с площадки вагона сказала:

- Будь в жизни умницей, Сережа!

* * *

В ясный морозный день 22 января 1940 года к Мраморному дворцу стекался народ. Небольшой сквер, огражденный со стороны набережной Невы и улицы Халтурина фигурными чугунными решетками, не вместил всех, пожелавших присутствовать на объявленном в газетах торжестве. Собравшиеся то поглядывали на главный фасад здания (многоцветием мраморной отделки его нельзя было не любоваться), то переносили взгляд на воздвигнутый перед фасадом, но скрытый еще брезентом памятник.

Профессор Фатеев, Штин и другие члены поискового штаба, а с ними и бывший шофер Федоров, закончив свое дело, расположились в вестибюле дворца, дожидаясь ответственных товарищей из Смольного. Только Домокурову не сиделось в тепле. Он прохаживался среди людей в сквере, надеясь увидеть знакомую шубку, милое лицо. Исходил сквер вдоль и поперек - и почувствовал незажившую сердечную рану: нет Дуняши, не пришла... Осталась при Быкове в больнице...

Затем были речи, гремел духовой оркестр, с памятника скатилось покрывало, и все увидели заветный броневик с надписью: "Враг капитала".

К Сергею, который, подхватив аплодисменты, крепко бил в ладоши, вдруг кто-то прикоснулся. Глядит - Лещев. Дух перехватило у него от радости: "Это от Дуняши... Она его послала ко мне!"

Дядя Егор был празднично одет и сиял как солнышко. Но о племяннице - ни слова.

- Ты погляди, - весело затормошил старик Сергея, - как франтовато обут броневичок: новенькие шины с маркой "Красный треугольник"!

Только тут Домокуров заметил, что историческая достоверность нарушена. Он знал и от Фатеева, и от Васи-прокатчика, что дутые шины для броневиков не применялись: попадет пуля в этакую обувку и - пшик! - шина спустила воздух. Дальше с места не двинешься - а каково это в бою!.. Ободья колес каждого броневика были обтянуты массивной, то есть сплошной, полосой толстой резины, которой ни пули, ни осколки снарядов не страшны. Это значило: броневик ходит "на гусматиках".

Между тем старик в упоении рассказывал, как его, уже пенсионера, по ходатайству товарища Семибратова допустили к вулканизационному котлу. Разумеется, помогала ветерану молодежь, точнее сказать, руководил делом Егор Лещев, и он вправе был заявить Сергею:

- Сам сварил этот комплект шин!

Домокуров, не зная, правильно ли он поступает, но воздержался упоминать о гусматиках.

На гранитном подножии броневика сверкала золотом надпись.

Из задних рядов потребовали: "Не разобрать отсюда. Прочтите вслух!"

И Домокуров - он был рядом с броневиком - прочитал раздельно, полным голосом.

3/16 апреля 1917 года

у Финляндского вокзала с этого броневика

прозвучал великий призыв

В И Ленина:

"ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!"

Присутствующие запели "Интернационал".